Текст книги "Особая папка «Барбаросса»"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Однако первоначальный вариант «Директивы № 32» был опровергнут Гитлером как слишком односторонний. По его указанию он был пересмотрел. Оставляя возможность использования западноафриканских баз, Гитлер требовал быстрого продвижения через Северную Африку и Египет на Аравийский полуостров. Здесь должны были сойтись, образуя первые клещи, войска Роммеля, действующие в Северной Африке, и немецкий экспедиционный корпус, которому надлежало пройти через Болгарию и Турцию. Затем предполагалось осуществить вторые клещи: соединить удары вышеупомянутых двух групп с третьей, движущейся с севера, то есть через Закавказье. Таким путем имелось в виду раздавить французские и английские владения на Ближнем Востоке. Весь Аравийский полуостров должен был попасть в немецкие руки.

Но и это не было последним словом в планировании «после Барбароссы». В дальнейшем объединенным немецким войскам надлежало совершить бросок из Аравии в Индию, одновременно в том же направлении должен был последовать еще один удар – из Афганистана.

Немецкая военщина уже давно обращала внимание на Афганистан, считая эту страну подходящей базой для действий против Индии. Ведомство Розенберга еще в 30х годах готовило свою агентуру в Афганистане, опираясь в основном на группу предателей из числа национальных политических деятелей. Еще 18 декабря 1939 года Розенберг направил Гитлеру меморандум, в котором предполагал использовать Афганистан «в случае необходимости против Британской Индии или Советской России»[319]319
  АВАР, Bd. VIII, S. 431.


[Закрыть]. Сразу после начала войны немецкая агентура в Афганистане заметно активизировалась, значительную роль в этих планах играл и предводитель местных племен вазири, так называемый «факир из Ипи» Хаджи Мирза Хан. Вазири находились в зоне между Индией и Афганистаном и должны были поднять восстание, «на помощь» которому, разумеется, пришли бы немецкие войска.

Таков был общеполитический фон, на котором последовало распоряжение Гитлера начать подготовку к операции против Индии, осуществляемой с территории Афганистана. Разумеется, из этого «стройного» замысла выпала одна «мелочь»: для того, чтобы немецкие войска могли двинуться из Афганистана на Индию, им нужно было перво-наперво оказаться в Афганистане, предварительно преодолев «каких-нибудь» 7 – 8 тысяч километров, отделявших Афганистан от западных границ Советского Союза. Однако опьяненному первыми военными успехами Гитлеру ничего не стоило в своем воспаленном сверх всякой меры воображении «перемахнуть» через такую «малость», как пространство в несколько тысяч километров.

Как вермахт собирался «дойти» до Афганистана и Индии? В том же июле 1941 года был разработан очередной план – план движения через Кавказ, захвата кавказских нефтепромыслов и наступления к ирано-иракской границе. Операцию имелось в виду провести в несколько этапов. Первый этап (захват Северного Кавказа) надлежало осуществить в ноябре 1941 года, затем к маю 1942 года предполагалось завершить подготовку к форсированию Кавказского хребта. Само форсирование Кавказа намечалось на июнь того же года. Далее немецкие войска должны были выйти на исходные позиции в районе Тавриза и, наконец, в июле – сентябре 1942 года устремиться в Ирак. Предполагалось двигаться по трем маршрутам – по побережью Черного моря, по Военно-Грузинской дороге и, наконец, вдоль Каспийского моря от Махачкалы к Дербенту. Для этой операции выделялись значительные силы.

Однако Ирак был лишь одним и к тому же скорее всего вспомогательным направлением будущей глобальной агрессии. Объектом «дальнего прицела» была Индия. Для достижения этой цели кроме войск должна была действовать «пятая колонна» – «факир из Ипи» и другие. (Так, немцы возлагали большие надежды на деятеля индийского националистического движения Субхаса Чандра Боса.) Предполагалось, что националистические силы Индии поднимут восстание в тот момент, когда немецкие войска приблизятся к индийской границе. Задача выхода к границе Индии возлагалась на так называемое «соединение Ф» – моторизованный корпус под командованием генерала Фельми, который формировался в Греции и специально оснащался для действий в субтропических и тропических условиях.

Ни план захвата Афганистана, ни план вступления в Индию не были реализованы. Рассуждая на эту тему, известный немецкий историк Андреас Хильгрубер писал, что «все, относящееся к Афганистану, и вообще все планы, связанные с «Директивой № 32», были предусмотрены для времени «после Барбароссы». Однако кардинальная предпосылка для осуществления подобных замыслов, а именно: быстрый развал Советского Союза, так и не стала реальностью»[320]320
  А. Нillgrubеr, ор. cit., S. 888.


[Закрыть].

Нет, не стала! Не смог Гитлер осуществить и «Директиву № 32», не смог он выполнить и другие планы, вроде операций «Танненбаум» (захват Швейцарии), «Зильберфукс» (захват Швеции), «Феликс» – «Изабелла» (захват Испании и Португалии)[321]321
  Эти планы автор подробно разбирает в своей книге «Германские генералы – с Гитлером и без него».


[Закрыть], не смог и двинуться на завоевание американского континента. По простой причине: советский народ своим легендарным подвигом сорвал план «Барбаросса» и тем самым спас весь мир от фашистского порабощения.

СТРАТЕГИЯ ПРОСЧЕТОВ. Глава 8.

За закрытой дверью

Генералполковник в отставке Франц Гальдер может смело конкурировать с героем классической повести Шамиссо «Петер Шлемиль». Как известно, тень Петера Шлемиля начала самостоятельное существование, что имело роковые для Шлемиля последствия. Франц Гальдер попал в подобную ситуацию, но отделался меньшим ущербом. Он спокойно проживает ныне по улице Ахорнвег 89, что в баварском местечке Ашау (близ озера Химзее). А тень он действительно потерял, но совершенно своеобразным путем.

В дни войны – с 14 августа 1939 года по 24 сентября 1942 года – он вел дневник, причем не для грядущих потомков (как это нередко делают люди, ведущие дневники), а для своего собственного, служебного употребления. Занимая пост начальника генерального штаба сухопутных войск вооруженных сил германского рейха, Франц Гальдер нуждался в точной фиксации всех многочисленных указаний, которые он получал как от Гитлера, так и от главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала фон Браухича. Имел он и другое обыкновение: записывать наиболее важные мысли, которые ему приходилось слышать в течение дня – благо, он знал стенографию и мог быстро фиксировать на бумаге все, что казалось ему примечательным.

Было бы слишком долго описывать сложную историю того, как этот дневник стал достоянием общественности. Так или иначе он сохранился и представляет собой ценнейший документ для изучения не только стратегии германского генерального штаба, но и его психологии. А последняя представляет интерес, далеко выходящий за частные пределы. Ведь все, что происходило в «мозгу» вермахта, было симптоматично не только для германского империализма, поскольку гитлеровская агрессия была явлением не национальным, а международным, представляя собой лишь одно из проявлений сущности международного империализма.

Итак, дневник Гальдера. Если открыть его страницы, посвященные первым дням операции «Барбаросса» – нападения на Советский Союз, то там можно найти удивительные строки, например, записи, из которых явствует, что в июне 1941 года начальник германского генерального штаба считал войну выигранной. И это не было пропагандистской фразой, не было бахвальством а-ля Геббельс. Нет, Гальдер вполне серьезно верил.

Эти фразы меня настолько заинтересовали, что я решил удостовериться, до какого же времени начальник генерального штаба продолжал верить в то, о чем некогда писал в дневнике. Именно таков был вопрос, который я решил задать Францу Гальдеру.

Однажды, будучи в ФРГ, я предпринял подобную попытку. Однако Гальдер не принял меня, сославшись на плохое состояние здоровья. Тогда я избрал иной метод. Написал из Москвы письмо в Ашау. И получил ответ, в котором Гальдер сообщал мне следующее:

«После того как политическое руководство решило начать войну, я считал возможным достижение первой оперативной цели (Десна и т, д.), И она действительно была достигнута. После битвы за Киев я не рекомендовал осуществлять разрешенное Гитлером наступление на Москву и выступал за политическое решение. Главнокомандующий сухопутными войсками, который перед битвой за Киев имел весьма неприятный конфликт с Гитлером, полагал, что он сможет осуществить наступление на Москву, которое было разрешено Гитлером. Тем не менее это наступление началось слишком поздно и не имело достаточной базы из-за отсутствия времени для подготовки. В военном отношении это означало попытку провести операцию без достаточных средств. События под Москвой показали, что у немцев истощены силы. С этого момента я уже не верил в возможность решительной немецкой победы»[322]322
  Архив автора.


[Закрыть].

Что означало это письмо? Для меня оно было лишним, но очень важным и авторитетным подтверждением того, что записи, относившиеся к июню 1941 года, действительно отражали убеждение их автора в возможности разгрома советских вооруженных сил и Советского государства. На чем же это убеждение базировалось?

Доподлинно известно, что за несколько дней до начала войны с Советским Союзом Гитлер говорил:

– Когда начинаешь войну с Советским Союзом, кажется, что открываешь дверь в темную, незнакомую комнату, не зная, что там за дверью...[323]323
  А. Нillgruber, ор. cit., S. 511.


[Закрыть]

Был ли достаточно откровенен фюрер, произнося эти слова? По-моему, не очень. Ибо все годы, предшествовавшие 22 июня 1941 года, Гитлер настойчиво стремился хотя бы в щелку, хотя бы в замочную скважину увидеть «что там, за дверью» – той самой, которую он собирался распахнуть. Эта задача была поставлена всем органам немецкой разведки – военной разведке ОКХ (тан называемому «отделу иностранных армий Востока» полковника Кинцеля), военной разведке и контрразведке ОКВ (абверу) адмирала Канариса, эсэсовской разведке бригаденфюрера Шелленберга, внешнеполитическому бюро НСДАП рейхсляйтера Розенберга, «Зарубежной организации» НСДАП гауляйтера Боле. Вся работа была поставлена на широкую ногу – вплоть до того, что был создан специальный научно-исследовательский институт в Ванзее.

О чем же они докладывали?

Адьютант Гитлера майор Энгель 18 декабря 1940 года записал:

«Фюрер не знает, что делать. Военным не верит. Неясность относительно численности русских... По-моему, фюрер считает, что русские слабы. В этом его укрепили донесения и доклады Кестринга»[324]324
  Ibid., S. 869.


[Закрыть].

Кто такой Кестринг и в чем смысл приведенной здесь записи? Кестринг фигура примечательная. Сын обрусевшего немца, тульского помещика Густава Кестринга, владевшего некогда книжным магазином на Кузнецком мосту, Эрнст Кестринг учился в Москве и знал русский язык, как свой родной. Он покинул царскую Россию в 1917 году и возвратился в Россию советскую в 1931 году в качестве немецкого военного атташе в Москве. (Пробыв здесь до 1933 года, он снова вернулся на этот пост в 1935 году, чтобы занимать его до июня 1941 года.) В конце 1966 года в ФРГ вышел сборник под названием: «Кестринг – военный посредник между Германией и Советским Союзом». Вслед за этим в западногерманских газетах появились рецензии, которые создали книге рекламу. Смысл же рецензий состоял в том, что генерал Кестринг был «другом русского народа» и неоднократно предупреждал Гитлера о силе Красной Армии. На первый взгляд, рецензии выглядели (во всяком случае, в глазах западногерманских читателей) убедительно. Так, в качестве одного из рецензентов выступал д-р Герман Перцген, бывший до войны московским корреспондентом «Франкфуртер цайтунг» и знавший Кестринга лично. Еще большую убедительность книге придавало то, что она включала не только воспоминания Кестринга (ныне покойного), но и донесения, которые он посылал из Москвы в Берлин. Генерал предупреждал...

Ах, все они предупреждали! Оказывается, Кестринг предупреждал, Вальтер Шелленберг, если верить его мемуарам, тоже предупреждал. И Вильгельм Кейтель, видите ли, предупреждал. На допросе Германа Геринга я слышал и от него, что он, безусловно, предупреждал Гитлера...

Не буду разбирать всю публикацию, посвященную генералу Кестрингу, но следует заметить, что, на мой взгляд, версия о Кестринге, как друге СССР, предупреждавшем Гитлера о «силе большевиков» сама собой разрушается уже при первом знакомстве с книгой. Нет спора, в своих воспоминаниях, написанных задним числом в 1947 – 1953 годах, отставной генерал уверяет, что был против войны и говорил о силе Красной Армии. Но вот казус: в докладах, которые Кестринг посылал в 19371941 годах, нет и намека на подобные предупреждения. Скорее наоборот! Претендующий на роль Кассандры, Кестринг доносил в Берлин об ослаблении Красной Армии, о трудностях советской экономики и т. д. и т. п. Правда, ему «было неясно, что именно нанесет решающий удар по расшатавшемуся строению» (донесение от 25 декабря 1937 года). Но он исправно регистрировал все трудности нашей страны. Например: «Я с радостью могу сообщить об определенных кризисных явлениях в экономике» (доклад от 24 октября 1938 года). Вперемежку с радостными новостями Кестринг сообщал, разумеется, и о неприятностях: о консолидации советского строя, мерах по укреплению обороноспособности СССР. Но баланс был вполне определенным: «Я с давних пор считаю, что мы на длительное время значительно превосходим русских» (донесение от 8 августа 1940 года)[325]325
  „Profile bedeutender Soldaten. General Ernst Kostring. Der militarische Mit tler zwischen Deutschland und Sowjetunion", Frankfurt am Main, 1966, S. 190, 210, 267.


[Закрыть].

Запись в дневнике Энгеля ставит все на место: оказывается, генерал Эрнст Кестринг уверял Гитлера не в силе, а в слабости Советского Союза. То же самое, кстати, делал генерал-полковник Гейнц Гудериан, которому фюрер особенно верил. В свое время Гудериан представил Гитлеру специальный доклад о Красной Армии. Прочитав доклад (о котором Гудериан, впрочем, ни словом не обмолвился в своих воспоминаниях), Гитлер воскликнул (это было 10 августа 1940 года):

– Если только умело подобраться к этому колоссу, то он развалится быстрее, чем может об этом догадываться весь мир. Ах, если бы уничтожить этот Советский Союз![326]326
  А. Нillgruber, ор. cit., S. 226 – 227.


[Закрыть]

Итак, мы знаем теперь, какие доклады в действительности представлял Кестринг. Но он был лишь маленькой шестеренкой в том огромном механизме, который был пущен в ход, чтобы снабдить Гитлера и генеральный штаб материалом о Советском Союзе.

Разведка за работой

Если обратиться к мемуарам немецких разведчиков, то их страницы пестрят причитаниями: ох, как трудно было вести разведку против Советского Союза! Как признавался генерал Филиппи, «было очень трудно получить надежную оценку состояния и боеспособности Красной Армии и ее источников вооружения»[327]327
  А. Рhilippi, F. Нeim, Der Feldzug gegen Sowjetruβland 1941 – 1945, Stuttgart, 1962, S. 38.


[Закрыть]. Резидент адмирала Канариса на Ближнем Востоке др Пауль Леверкюн в своей книге «Немецкая секретная служба во время второй мировой войны» заявляет, что немецкой разведке было очень трудно работать в Советском Союзе[328]328
  Цит. по: «Итоги второй мировой войны», М., 1957, стр. 275.


[Закрыть]. Примерно такого же мнения придерживается бывший начальник отдела печати имперского министерства иностранных дел д-р Пауль Шмидт[329]329
  P. Carеll, Unternehmen Barbarossa, Frankfurt am Main, 1963, S. 22


[Закрыть].

Однако мы приведем еще более авторитетное свидетельство. Оно принадлежит не кому иному, как генерал-лейтенанту Гансу Пикенброку. В течение многих лет Пикенброк был ближайшим сотрудником адмирала Канариса и возглавлял первый отдел управления разведки и контрразведки верховного главнокомандования вооруженных сил (абвера), то есть отдел информации, в котором сосредоточивались все разведывательные данные. В абвере Ганса Пикенброка ласкательно называли «Пики» – ведь он являлся одним из ветеранов этого ведомства и одним из самых близких и доверенных лиц Канариса.

В отличие от своего шефа Пикенброку удалось выжить. Еще до окончания войны он был переведен в действующую армию, и его не коснулись аресты, произведенные после 20 июля 1944 года. Будучи начальником штаба корпуса, он попал в советский плен, отсидел положенное количество лет за совершенные преступления и затем вернулся в Западную Германию, где скромно доживал свои годы и умер в 1964 году. Пикенброк времени не терял, написал мемуары, в которых довольно откровенно рассказывал о деятельности разведывательной службы вооруженных сил Германии. Мы в настоящее время имеем возможность воспроизвести несколько фрагментов из этих воспоминаний:

«Россия является самой трудной страной для действия разведывательной службы. Причины этого лежат в первую очередь в сильной изоляции страны, возникшей в результате сложной процедуры выезда и въезда. В стране всегда мало иностранцев, а в Европе мало советских граждан. Иностранцы, прибывающие в Россию, всегда бросаются в глаза, сильно контролируются и не могут незаметно ездить по стране. Русские, живущие за границей, – это преимущественно эмигранты, которые ничего не знают о новой России и не имеют с ней связей. Прочие советские граждане, находящиеся в Европе, представляют собой особо проверенных, надежных людей, работать с которыми не имеет смысла. Деньги не являются притягательным средством для русских. Все знатоки России считают русскую контрразведку очень хорошей и разветвленной. В ее работе активно принимает участие население. Все эти обстоятельства очень затрудняли разведывательную деятельность против России, к чему добавлялось еще и то обстоятельство, что до 1939 года Германия не имела общей границы с Россией.

В мирное время против России в Германии работали разведывательные пункты в Кёнигсберге, Бреслау, Вене, Штеттине, Гамбурге и Берлине. Агентурная сеть состояла в первую очередь из поляков, латышей и литовцев, которые жили вблизи русской границы и могли ее переходить, имея на русской стороне знакомых и родственников, которых они опрашивали. Кроме того, мы получали сведения из Финляндии и Эстонии, которые специально засылали агентов, чтобы получить интересующие нас сведения.

Далее, мы устанавливали предварительные контакты со всеми немцами – рабочими, техниками и инженерами, которые ездили в Россию, чтобы при их помощи выяснить определенные вопросы. Большинство из них не хотели иметь дело с разведкой, так как боялись контроля с русской стороны. После возвращения они сообщали нам свои сведения, касавшиеся преимущественно деятельности промышленных предприятий, на которых они работали. Тем не менее опросы немцев, которые работали в России или ездили туда на короткий срок, давали довольно подробные сведения о состоянии русской военной экономики.

При присоединении прибалтийских государств к Советскому Союзу там было оставлено большое количество агентов. Они давали нам данные о воинских частях, находившихся в этих странах, и работали вплоть до оккупации этих государств Германией. Хорошую службу сослужила нам также разведывательная авиа-эскадрилья Ровеля.

После окончания похода против Польши возникла общая граница между Россией и Германией. В результате войны многие поляки из восточных районов оказались в западных и наоборот. Возникло сильное движение через демаркационную линию. Это давало новый стимул для разведывательной деятельности против России. В качестве агентов мы чаще всего использовали неимущих поляков, которых вербовали, обещая им продовольствие, одежду, скот, выпивку. Результаты не были исчерпывающими, однако в значительной мере были лучше, чем раньше. Мы несли большие потери в агентах, составлявшие примерно 50 процентов их состава. При этом мы не знали, были ли это действительно потери или просто агенты добровольно оставались на другой стороне.

Начиная с февраля 1941 года в разведывательную деятельность включились разведорганы штабов армий, передислоцированных с Запада в Польшу. Они – особенно в апреле, мае и июне – перешли к проведению тактической разведки»[330]330
  Из архива д-ра Ю. Мадера (ГДР).


[Закрыть].

На Нюрнбергском процессе Пикенброк дал следующие показания по поводу заданий, которые он получал в связи с предстоящей операцией:

«Для выполнения этих заданий мною было направлено значительное количество агентов в районы демаркационной линии между советскими и германскими войсками. В разведывательных целях мы также использовали часть германских подданных, ездивших по различным вопросам в СССР, а также опрашивали лиц, ранее бывавших в СССР.

Наряду с этим всем периферийным отделам разведки, которые вели работу против России, было дано задание усилить засылку агентов в СССР Такое же задание – усиление агентурной работы против СССР – было дано всем разведывательным органам, которые имелись в армиях и армейских группировках. Для более успешного руководства всеми этими органами абвера в мае 1941 года был создал специальный разведывательный штаб, носивший условное название «Валли-1». Этот штаб дислоцировался близ Варшавы в местечке Сулиевек.

Руководителем «Валли-1» был назначен наш лучший специалист по работе против России майор Браун. Позднее, когда по нашему примеру 2-й и 3-й отделы абвера также создали штабы «Валли-2» и «Валли-3», этот орган в целом именовался штаб «Валли» и руководил всей разведывательной, контрразведывательной и диверсионной работой против СССР. Во главе штаба «Валли» стоял подполковник Шмальшлегер»[331]331
  IMT, Bd. VII, S. 301.


[Закрыть].

Действительно, обстановка изменилась, когда после 1939 года войска Красной Армии выдвинулись вперед, на новую границу, которая была не такой плотной.

Посмотрим же по дневнику Гальдера, что докладывала разведка:

22 июля 1940 года. Первые оценки, данные Браухичем: «У Советского Союза 50 – 70 хороших дивизий»[332]332
  КТВ Halder, Bd. II, S. 83.


[Закрыть].

24 июля 1940 года. Оценка ОКХ: 141 дивизия в западной части СССР[333]333
  Ibid., S. 95.


[Закрыть].

Август 1940 года. Экспозе генерала Маркса: 147 дивизий и бригад[334]334
  А. Рhilippi, ор. cit., S. 70.


[Закрыть].

Теперь снова вернемся к воспоминаниям Паулюса. Когда он в декабре 1940 года проводил штабную игру по операции «Барбаросса», то, по его словам, генеральный штаб имел следующее представление о Красной Армии:

«Предполагалось, что русские имеют следующие силы (реконструкция по памяти): всего 185 дивизий, 50 танковых и моторизованных бригад, из них связаны на финской границе около 20 дивизий, на Дальнем Востоке около 25 дивизий, на Кавказе и в Средней Азии – 15 дивизий. Таким образом, для русско-немецкого фронта оставалось 175 соединений, а именно: 125 стрелковых дивизий и 50 танковых и моторизованных бригад»[335]335
  Для сравнения с оценкой Паулюса, сделанной по памяти, укажем, что на 29 января 1941 года разведывательный отдел немецкого генштаба считал, что обитая численность Красной Армии составляет 100 стрелковых дивизий, 82 кавалерийские дивизии и 24 моторизованные бригады. Предполагалось, что в Западной России к началу войны будет 121 стрелковая дивизия, 25 кавалерийских дивизий и 31 моторизованная бригада. Это приблизительно соответствует цифрам Паулюса. См. W. Gorlitz, Paulus..., S. 118 – 117.


[Закрыть]. Предполагалось, что в течение трех месяцев после начала войны будут подброшены 30 – 40 дивизий – как сформированных вновь, так и подтянутых с других границ России, а через шесть месяцев после начала войны – еще 100 дивизий... Общая численность «красных предполагалась для военного периода 2 миллиона 611 тысяч».

Когда во время одной из бесед с Маршалом Советского Союза Георгием Константиновичем Жуковым я упомянул последнюю цифру, то мой собеседник удивился:

– Меньше трех миллионов? Не может быть. Паулюс, видимо, ошибся. Нельзя представить себе, что немцы предполагали, будто на фронте они встретят противника, численностью менее трех миллионов...

Но ошибся ли Паулюс? Ведь количество дивизий, которое он назвал в приведенном фрагменте воспоминаний, примерно совпадало с оценками, которых придерживался зимой 1940/41 года немецкий генеральный штаб. Паулюс назвал цифру 175 соединений (для будущего фронта), а в документах генштаба на 29 января 1941 года стоит цифра 177. Если учесть, что фельдмаршал писал свои заметки спустя много лет, то такая ошибка вполне простительна.

Теперь о цифре, которая так удивила Г К. Жукова. В большом справочном документе, который генеральный штаб германских сухопутных сил составил 15 января 1941 года и разослал вплоть до штабов дивизий, содержалась такая оценка Красной Армии. Отдел иностранных армий Востока утверждал, что в мирное время Красная Армия насчитывала 2 миллиона, а в случае проведения полной мобилизации она сможет выставить на западных границах 100 стрелковых и 25 кавалерийских дивизий. Максимальную численность войск на будущем советско-германском фронте отдел оценивал в 4 миллиона человек, однако оговаривался, что, по его мнению, Советский Союз не сможет призвать в армию достаточное число людей ввиду «нехватки квалифицированной рабочей силы»[336]336
  „Die Kriegswehrmacht der UdSSR", ОКН/СеnStdH/Abt. Fremde Heere Ost, 15.1.1941.


[Закрыть]. Таким образом, Паулюс, очевидно, не ошибался; если ОКХ считало, что Красная Армия еле-еле наберет 4 миллиона бойцов, то для военной игры, которая имела своей целью «репетицию» первых недель войны, можно было взять цифру около 3 миллионов.

Опять сухие цифры, генштабистская проза. Но уже в сухих цифрах было заключено то роковое для Гитлера и его рейха противоречие, которое содержалось в стратегическом замысле «Барбароссы». В оценке общего потенциала советских вооруженных сил гитлеровский генеральный штаб решительно просчитался. Он полагал, что в случае успешной мобилизации Красная Армия сможет вывести на поле боя дивизии общей численностью 3 – 4 миллиона бойцов. В действительности уже к 1 января 1941 года Красная Армия насчитывала 4,2 миллиона человек, а к июню 1941 года составляла почти 5 миллионов человек[337]337
  «Военно-исторический журнал», 1966, № 6.


[Закрыть].

Но продолжим анализ данных Гальдера. Если в декабре 1940 года немецкий генеральный штаб оценивал силы своего будущего противника в 175 дивизий, то дальше разведывательные цифры стали расти:

28 января 1941 года — 177 дивизий и бригад[338]338
  KTB OKW, Bd. I, S. 290.


[Закрыть].

2 февраля 1941 года — 180 дивизий и бригад, в том числе на западной границе – 155[339]339
  Ibid., S. 296.


[Закрыть].

4 апреля 1941 года — 247 дивизий и бригад[340]340
  Ibid., S. 345.


[Закрыть].

21 июня 1941 года — 213 дивизий и бригад. Общая численность 4,7 миллиона человек (в западных военных округах)[341]341
  Ibid., S. 461.


[Закрыть].

Неправда ли, любопытная картина: от первой «шапкозакидательной» оценки Браухича (50 – 75 хороших дивизий) до явно завышенной оценки на пороге войны! Выводы? Первый: немцы не имели столь необходимой глубинной разведки, они не знали наших резервов. Второй: оценки немецкой разведки добавляют новый штрих к общей картине авантюристичности замысла «Барбароссы». Со времени доклада генерала Маркса число советских дивизий в немецких донесениях возросло вдвое, а расчет немецких сил остался прежним. Гальдер и Браухич были настолько самоуверенны, что считали возможным своими 150 дивизиями разбить армию и в 2, и в 4 миллиона человек.

Но это общие оценки. Обратимся к оценкам частным.

Например, что касается советской авиации, то здесь Гитлер был определенного мнения: он ее боялся. Уже в первых вариантах плана «Барбаросса» содержалось указание на необходимость «отгородиться» от возможности советских бомбежек. В директиве ОКХ от 31 января 194! года подчеркивалось, что «надо в большей, чем раньше, мере считаться с действиями русской авиации против сухопутных войск». Если взглянуть на § 1 «Директивы № 21», то там прямо говорится: «Необходимо быстро достичь линии, с которой русская авиация не сможет бомбардировать германскую государственную территорию»[342]342
  „Hitlers Weisungen", S. 97.


[Закрыть].

Как это следует понимать? Судя по всему, встреча с советской авиацией в испанском небе оставила у немцев довольно неприятные воспоминания. Помнились нм и маневры 1935 года в Киевском военном округе со знаменитым воздушным десантом. Появление на вооружении наших ВВС новых самолетов тщательно регистрировалось в Берлине. Видимо, это явилось одной из причин того, что в комплекс мероприятий по подготовке операции «Барбаросса» была включена программа тщательной аэрофотосъемки пограничной полосы, имевшая целью разведать дислокацию советской авиации и направить по ней первые удары. Вот как характеризует эту программу тогдашний пресс-шеф в ведомстве Риббентропа др Пауль Шмидт:

«Наталкиваясь на почти непреодолимые преграды, сооружаемые русскими против «обыкновенных» видов шпионажа, немецкое командование смогло использовать одно средство, которое 20 лет спустя, в наши дни, использовали американцы. Я имею в виду секретную авиаразведку с больших высот. Метод, при помощи которого американцы старались шпионить против Советского Союза высотными самолетами «У-2», не был американским изобретением. До американцев этот метод с успехом применял Гитлер. Эта интересная глава до сих пор была малоизвестна, потому что данные о ней находятся в американских секретных архивах. Можно даже полагать, что именно изучение этих документов привело к посылке самолета «У-2».

В октябре 1940 года тогдашний подполковник Ровель получил абсолютно секретный личный приказ Гитлера: «Сформировать разведывательные соединения, которые смогут с больших высот фотографировать западную часть России. Высота должна быть настолько большой, чтобы русские ничего не заметили. Окончание съемок – к 15 июня 1941 года».

Различные авиационные фирмы спешно занялись подготовкой специальных самолетов. Самолеты были оборудованы герметическими кабинами, специальными моторами, специальными фотографическими устройствами...

Поздней зимой начались секретные полеты эскадрильи Ровеля. Первый отряд летал с озер Восточной Пруссии и разведывал белорусский район. Это были машины «Хейнкель111» со специальными моторами. Второй отряд вел съемки с базы Инстербург и действовал над прибалтийскими государствами (вплоть до озера Ильмень). На этом направлении летали самолеты «До-215» и «Б-2». Севернее Черноморского побережья летал третий отряд, базировавшийся в Бухаресте...»[343]343
  P. Carеll, ор. cit., S. 53.


[Закрыть].

Итак, разведка трудилась в поте лица...