Текст книги "Особая папка «Барбаросса»"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

ПИРАМИДА СМЕРТИ. Глава 7.

У основания пирамиды

23 марта 1942 года в жизни врача из города Мюнстера Иоганнеса Кремера произошла трагедия: умерла его любимая птичка Гансик. Кремер был одиноким, чувствительным человеком – и только канарейка Гансик скрашивала его одиночество: Кремер даже проводил с ней праздники. Поэтому в дневнике, который Кремер вел[273]273
  Архив автора.


[Закрыть], как было принято еще в XIX веке, огорченный доктор записал:

«Сегодня днем в 14 часов Гансик умер от своих мучений. Мне бесконечно жаль его, ибо мы сроднились с бедняжкой... Эта птичка всегда была моим бодрым товарищем. Произвел кремацию».

Не прошло и нескольких месяцев, как сентиментальный д-р Кремер стал свидетелем смерти не одной птички, а тысяч людей. Он был перемещен из Мюнстера в Аушвиц (Освенцим). Кремеру рассказали о его новой задаче: встречать прибывающих на платформе, делить их на работоспособных и неработоспособных; последние подлежали «особому обращению». Нет, даже это слово в Освенциме нельзя было употреблять. Следовало говорить: подлежали «фильтрации».

30 августа 1942 года Кремер приступил к исполнению своих обязанностей, меланхолически записав в дневник: «38 градусов в тени. Пыль и бесчисленное количество мух. Питание великолепное: например, сегодня вечером ел подкисленную гусиную печенку, заплатил за это 40 пфеннингов».

Но это – прелюдия. О дальнейшем дневник говорит более выразительно:

«2 сентября 1942 года. В 3 часа дня впервые присутствовал при проведении особой акции под открытым небом. По сравнению с происходившим дантовский ад мне кажется просто комедией. Напрасно Освенцим не называют лагерем уничтожения...

б октября 1942 года. Комендант Гесс упал с лошади.

7 октября 1942 года. Присутствовал при девятой особой акции...

9 октября 1942 года. Послал в Мюнстер первую посылку, содержащую четыре с половиной килограмма жидкого мыла. Дождливая погода.

10 октября 1942 года. Лагерный карантин продолжается.

11 октября 1942 года. Сегодня воскресенье: отбивная из зайчатины. Получил целую заячью ножку с мучными тефтелями и красной капустой. Заплатил за все это 1 марку 25 пфеннигов.

12 октября 1942 года. Получил вторую прививку против тифа; вечером почувствовал реакцию; поднялась температура. Несмотря на это, ночью участвовал в особой акции над прибывшими из Голландии (1600 человек). Страшнейшая сцена перед последним бункером. Это была десятая особая акция с моим участием.

13 октября 1942 года. Присутствовал при наказании заключенных, а затем при казни 7 польских гражданских лиц.

14 октября 1942 года. Получил плащ из Берлина.

15 октября 1942 года. Сегодня ночью были первые заморозки...

17 октября 1942 года. Присутствовал при проведении наказания заключенных и при 11 казнях. Изъял свежий живой человеческий материал.

18 октября 1942 года. Сырая, холодная погода. Сегодня воскресенье. Утром присутствовал при одиннадцатой особой акции над прибывшими из Голландии. Чудовищные сцены около трех женщин, моливших о сохранении жизни.

19 октября 1942 года. Вместе с оберштурмфюрером Виртцом и с госпожой Гесс ездил в Каттовиц, чтобы купить погоны для форменного плаща...

24 октября 1942 года. Сделал смертельные уколы 6 женщинам, участвовавшим в мятеже в Луде...

31 октября 1942 года. Вот уже 14 дней держится великолепная осенняя погода, побуждающая меня изо дня в день принимать солнечные ванны в саду дома войск СС...

8 ноября 1942 года. Сегодня ночью принял участие в двух особых акциях. После обеда участвовал еще в одной особой акции...

10 ноября 1942 года. Сегодня выпал первый легкий снежок...

13 ноября 1942 года. Произвел изъятие свежего живого человеческого материала (печень, селезенка и спинной мозг) у еврея – заключенного в возрасте 18 лет, страдавшего сильной атрофией (заключенный № 68030) . До этого сфотографировал его.

!4 ноября 1942 года. В общем клубе выступление варьете: великолепно. Танцующие собаки и кукарекающие петухи-карлики.

15 ноября 1942 года. До обеда присутствовал при проведении наказания заключенных.

16 ноября 1942 года. Отправил для Миа и Гретхен посылку с жидким мылом (около 6 килограммов), оценив ее в 300 марок...

18 ноября 1942 года. Отъезд в Прагу в 13 часов 28 минут. Поездка через Дрезден, Лейпциг, Ганновер, Оснабрюк – домой, в Мюнстер».

Так закончилось служебное путешествие д-ра Иоганнеса Кремера из Мюнстера в Аушвиц и обратно. Какихлибо 600 километров, максимум сутки езды по военным временам. Нет, это было путешествие в варварство – но не варварство ХХ века до нашей эры, а варварство нашего собственного ХХ века.

Попытаемся задуматься над строками из дневника д-ра Кремера, хотя они и не представляют собой сколько-нибудь уникального явления. После окончания войны и даже во время ее было опубликовано много документов подобного рода, от чтения которых мороз подирает по коже. Собственно говоря, дело даже не в том, что речь идет о страшных и чудовищных делах, творившихся в Освенциме или в других концлагерях. Дело в той ужасающей обыденности и привычности, с которой авторы дневников повествуют о страшных и чудовищных событиях. Для них абсолютно все равно – убить человека или съесть отбивную, отмахнуться от назойливых мух или присутствовать при расстреле тысячи людей. Михаил Ромм нашел очень точное определение для этого феномена: обыкновенный фашизм. Этот фашизм не обладает сверхъестественными свойствами. Действуют обыкновенные люди и они обыкновенным образом убивают других обыкновенных людей.

Нет и не может быть абсолютно точной статистики, касающейся результатов политики геноцида, проводившейся нацистами в Европе, – ведь счет шел на миллионы. Только потери Советского Союза составили 20 миллионов человек! Но нужно иметь в виду, что миллион складывается из тысяч, тысячи – из сотен, а сотни – из единиц. Все это надо было организовать, предусмотреть, создать настоящую индустрию уничтожения.

Идя от общего к частному, мы как бы теряем масштаб. Когда пытаются представить всю пирамиду гитлеровской политики истребления народов, обычно начинают с Гитлера или с Гиммлера, с совещания на Ванзее, с цитат из Гейдриха. Но у пирамиды бывает не только верхушка – она начинается с основания. Мало отдать приказ о сооружении концлагерей. Для них нужно найти место, спроектировать все сооружения, построить их, подготовить персонал. Только тогда в ворота, украшенные назидательным девизом «Каждому – свое», могут вкатываться эшелоны с Востока, везущие тех, кто предназначен для уничтожения или для рабского труда.

Передо мной лежит папка документов, связанных с постройкой одного из гитлеровских лагерей уничтожения – Бухенвальда. Бухенвальд мало чем отличался от Освенцима. У Освенцима был свой филиал – Моновиц, где заключенные работали на предприятиях химического концерна, а у Бухенвальда был филиал – Нойштасфурт, где заключенные трудились на подземных авиационных заводах.

Все было очень обыкновенно. Строительная группа при командовании ВВС, которой было поручено обеспечить подземные заводы рабочей силой, получила указания построить небольшой, совсем небольшой и очень обыкновенный концлагерь. Нашелся и архитекторстроитель, который взял в руки карандаш и создал вполне пристойный проект лагеря и бараков, в которых должны были жить заключенные. Спланирован был и барак для эсэсовцев, самый обыкновенный: высота 3,35 метра, ширина – 8,14. Ведь даже барак подлежит проектированию. А проект подлежит визированию. Виза стоит на документе и по сей день: «Любке»***. гтпе Аденпузра, и затем был президентов западногерманского государства (до 1969 года).

Архитекторы строят для того, чтобы люди жили, а авторы проектов зданий концлагерей строили для того, чтобы люди умирали. Они являлись маленькими, но в то же время необходимыми шестеренками той гигантской машины смерти, которая была организована третьим рейхом.

Итак, пирамиду надо было построить. Те, кто пытается говорить о нападении на Советский Союз как об импровизации, забывают, что лучший контраргумент против их утверждений предоставил сам Гитлер. Не могло быть импровизацией уничтожение целых народов. Все это было заранее обдумано, подготовлено и спланировано.

Как строилась пирамида

«Антикоммунизм – вот основная глупость нашей эпохи», – эти слова Томаса Манна, сказанные много лет назад, сохраняют свою значимость и сегодня. Но великий немецкий гуманист, очевидно, не мог предвидеть, что на определенной стадии глупость станет преступлением. Фашизм довел антикоммунизм до своей абсолютной формы: сделал его заранее обдуманной системой антигуманизма. В этой форме, официально закрепленной на правах государственной доктрины, антикоммунизм просуществовал 12 лет. Именно он стал той основой, на которую опирались все античеловеческие планы, ставшие составной частью операции «Барбаросса».

30 марта 1941 года Гитлер решил просветить руководителей вермахта о подлинных целях нацизма. С этой целью было созвано совещание. Гальдер, аккуратный как всегда, записал слова Гитлера:

«Борьба двух идеологий... Речь может идти только о борьбе на уничтожение»[274]274
  KTB Halder, Bd. П, S. 336 – 337.


[Закрыть].

И дальше:

«Борьба с Россией. Уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции. Надо воспрепятствовать тому, чтобы появилась новая интеллигенция»[275]275
  Ibid., S. 337.


[Закрыть].

Это указание фюрера, смысл которого не допускал двух толкований, генеральный штаб пропустил через свой механизм, как любое другое. Ему было безразлично, чем заниматься: планом разборки понтонных мостов или планом уничтожения коммунистической идеологии. Задание было получено, и вскоре появилась соответствующая инструкция.

Но чем объясняется сочетание в гитлеровской программе этих двух подлежащих уничтожению «объектов»: политических комиссаров и советской интеллигенции? Это сочетание глубоко коренилось в самой сущности нацистской идеологии.

Сначала об интеллигенции. Если можно найти такую идеологию, которая абсолютно отрицает всякую позитивную роль интеллигенции в историческом процессе, то таковой идеологией является нацистская. Однажды в беседе со своей свитой (это было 18 января 1943 года) Гитлер признался: «Какое счастье для правительства, когда люди не мыслят. Мышление должно состоять только в отдаче или исполнении приказа»[276]276
  „Hitlers Tischgesprache", S. 159.


[Закрыть].

С таким же упоением Геббельс любил повторять изречение: «Люди должны делать то, что мы им вложим в голову». Основная ставка нацизма делалась на то, чтобы околпачивать, одурманивать человека, заставить его забыть о своей человеческой сущности и покорно исполнять приказы, поступающие от фюрера Адольфа Гитлера и от фюреров самых различных рангов. Разумеется, для такого государства и для такого общества не нужна была интеллигенция.

Могут возразить: но ведь в гитлеровской Германии существовали и музыка, и кино, и литература, и даже философия. Однако это были всего лишь жалкие эрзацы. Да к тому же если немцам Гитлер и Геббельс и собирались разрешать штудировать философию (хотя бы нацистскую), слушать музыку (Вагнера) и созерцать тяжеловесную скульптуру (Тирака), то для народов оккупированных стран предполагалось сократить даже этот минимум, сведя его к обучению детей азбуке (разумеется, латинской), правилам сложения и вычитания, может быть, таблице умножения. Даже применительно к населению собственной страны Гитлер говорил: «Немецкое население не должно получать никакого образования. Если мы совершим эту ошибку, то сами посеем семена будущего сопротивления нашему господству. Конечно, надо оставить школы, за посещение которых они должны будут платить. Но учить там надо не больше, чем пониманию знаков уличного движения. По географии пусть они примерно знают, что столица империи зовется Берлином и каждый должен один раз в жизни там побывать...»[277]277
  Ibid., S. 190, 270.


[Закрыть].

Гитлер питал неистребимое отвращение к советской интеллигенции. Больше того: он ее боялся. Как он сам объяснял, необходимо «создать республики без сталинского духа. Интеллигенцию, которую создал Сталин, следует уничтожить. Уничтожить надо весь механизм руководства русского государства. В великорусском пространстве надо применять грубейшую силу. Идеологические узы еще недостаточно связывают русский народ. Как только будут устранены функционеры, эти узы распадутся»[278]278
  KTB Halder, Bd. II, S. 320.


[Закрыть].

Рейхсфюрер СС Гиммлер в свою очередь интерпретировал идеи фюрера так: «Русские – это рабочий скот, у которого нет никакой культуры»[279]279
  „Vierteljahreshefte fur die Zeitgeschichte", 1957, S. 194.


[Закрыть]. Как видно, фюрер и рейхсфюрер СС несколько расходились во мнениях. Гиммлер полагал, что у русских ни культуры, ни интеллигенции нет и быть не может. Гитлер же был более предусмотрительным: «Дело идет о борьбе на уничтожение. Если мы этого не поймем, то сейчас разгромим врага, и через 30 лет перед нами снова предстанет коммунистический противник. А ведь мы ведем войну совсем не для того, чтобы консервировать противника!»[280]280
  КТВ Halder, Bd. II, S. 337.


[Закрыть]

В беседах с Борманом, а также со многими другими лицами из своей свиты Гитлер неоднократно возвращался к этой мысли и предупреждал: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на покоренной русской территории появились культурные люди! Однажды Розенберг по неосторожности предложил открыть в Киеве университет, дабы воспитывать там кадры изменников для оккупационной администрации. Гитлер буквально вышел из себя и запретил ему предпринимать что-либо для развития украинской культуры.

Гитлер рассматривал советскую интеллигенцию как своего опасного врага. Еще больше он боялся советских политработников. Когда речь заходила о «комиссарах», то фюрер приходил в бешенство.

Сейчас восстановлена картина действий ОКВ при выполнении и этой воли политического руководства.3 марта 1941 года генерал Йодль дал своему штабу указание разработать приказ, который «сразу обезвредил бы большевистских главарей и комиссаров»[281]281
  „Anatomie des SS-Staates", Olten, 1965, Bd. II, S. 171.


[Закрыть]. 5 марта оберквартирмейстер Вагнер сообщил Йодлю, что по этому поводу есть соответствующие директивы Гиммлера[282]282
  КТВ Holder, Bd. II, S. 303.


[Закрыть]. Они были учтены, и 13 марта соответствующий приказ был готов[283]283
  „Anatomie des SS-Staates", S. 171.


[Закрыть]. Он содержал указание на то, что в «оперативном тылу сухопутных войск рейхсфюрер СС получает специальные полномочия для подготовки политического управления, вытекающие из указания фюрера об окончательном разрешении конфликта между двумя противоположными политическими системами».

Машина вертелась дальше. 13 мая появился «Указ о подсудности в районе «Барбароссы» и об особых мероприятиях войск». Здесь уже излагалась довольно широкая программа истребительных мер[284]284
  Ibid., S. 172.


[Закрыть]. Наконец, последовала зловещая «Инструкция об обращении с политическими комиссарами» (приказ ОКВ № 44822/41 от 6 июня 1941 года). В ней говорилось:

«1. В этой войне по отношению к данным элементам

[политическим комиссарам. – Л. Б.] нельзя допускать пощады и учитывать принципы международного права. Они представляют опасность для войск и для быстрого умиро-творения завоеванных областей.

2. Политические комиссары являются виновниками варварских азиатских методов борьбы. С ними нужно расправляться быстро и безо всякого. Если их захваты-вают в бою или при оказании сопротивления, то их немед-ленно следует уничтожить при помощи оружия»[285]285
  Ibid., S. 225.


[Закрыть].

Еще одна директива (от 16 мая 1941 года) узаконивала драконовские меры по отношению к советскому населению. Все лица, заподозренные во «враждебных» действиях, должны были подвергаться репрессиям на месте. «Там, где будет упущено время для подобных мероприятий или где они сразу окажутся невозможными, заподозренные элементы должны быть немедленно доставлены офицеру. Последний решает, должны ли они быть расстреляны»[286]286
  Ibid., S. 209.


[Закрыть].

Наконец, директива от 16 сентября предусматривала установление террористического режима под предлогом борьбы с партизанами. «Чтобы в корне задушить недовольство, необходимо по первому поводу незамедлитель-но принять наиболее жесткие меры, чтобы утвердить ав-торитет оккупационных властей... При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»[287]287
  Ibid., S. 259.


[Закрыть].

В развитие этих директив генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн приказывал своим войскам принимать беспощадные меры против «большевистских подстрекателей, партизан, саботажников и евреев»[288]288
  А. Dаllin, ор. Cit., S. 271 – 272.


[Закрыть] Такие же приказы издавали фон Рундштедт, фон Лееб, Рейхенау, Буш. А 7 декабря 1941 года Кейтелем был издан приказ «Мрак и туман», разрешивший тайную депортацию гражданских лиц – участников Сопротивления с оккупированных территорий в Германию для расправы с ними в концлагерях[289]289
  H.А.Jacobsen, ор. cit., S.418.


[Закрыть].

К чему была такая длинная вереница приказов и распоряжений? Особенность нацистского режима уничтожения состояла в том, что гитлеровцы всегда искали законообразного оправдания для своих преступлений. Им не-достаточно было убить человека. Для убийства им нужно было соответствующее распоряжение, и тогда убийство совершалось с легкой душой. Уже после войны мы услыхали истинно классическое определение подобного метода. На одном из судов, состоявшихся в 1966 году, свидетелем выступал Ганс Глобке – бывший высший чиновник министерства внутренних дел при Гитлере и статс-секретарь при Аденауэре. Его спросили, как он мог составить комментарий к столь преступному документу, каким являлись антисемитские «Нюрнбергские законы»? Глобке ответил: да, он понимал преступный смысл законов. Но, видите ли, ему хотелось внести «порядок в произвол...»[290]290
  «Зюддойче цайтунг», 10 мая 1966 года.


[Закрыть].

О, этот педантичный порядок! Мы с ним познакомились в 1941 году, в годы оккупации Советского Союза. Советские люди поняли, как именно Гитлер рассчитывал «окончательно разрешить конфликт между двумя противоположными политическими системами». Смысл гитлеровской «идеологии войны» был предельно прост: он означал физическое истребление идейных противников.

Рассказ Вадима Быкадорова

Архивы третьего рейха оставили человечеству в необычном изобилии документы двоякого рода: документы войны и документы варварства. Подчас их трудно отделить друг от друга, но есть и разница. Военные документы понятны лишь узкому кругу специалистов, документы же нацистского варварства постижимы для каждого. Мы за эти годы узнали многое: дневники Ганса Франка и освенцимского коменданта Рудольфа Гесса, записки лагерных врачей и воспоминания узников. Поэтому автор находился в некотором затруднении, выбирая документы для этого раздела книги. Что может быть страшнее, чем то, что мы уже узнали о крематориях Освенцима, бараках Бухенвальда, расстрелах в таганрогском рву?

Но, как я уже заметил раньше, есть нечто более страшное, чем вышеперечисленные экстраординарные злодеяния. Это – ординарные злодеяния. Я пришел к этому выводу, когда в моем московском кабинете появился немолодой человек, назвавшийся Вадимом Федоровичем Быкадоровым, инженером из Харькова. В свое время Быкадоров был узником одного из филиалов Бухенвальда – лагеря «Дора», располагавшегося близ Нордхаузепа. Нет, в его судьбе не было ничего необычайного, да и вспоминал о ней Быкадоров без большой охоты. Но вот его рассказ, из которого, как говорит русская поговорка, слов не выкинешь, а за каждым из этих слов – судьбы человеческие. Быкадоров сам писал рассказ о лагере. Я не редактировал этот текст и привожу его здесь в том виде, в каком он был предоставлен мне его автором.

«В годы Великой Отечественной войны я не смог эвакуироваться и в июне 1942 года был насильственно забран из г. Харькова в Германию на крупную железнодорожную станцию Зельце близ г. Ганновер. Там меня без суда и следствия и даже без наличия каких-либо доказательств вины – только по одному подозрению в подрывной деятельности против рейха – заключили в концентрационный лагерь. Из группы товарищей харьковчан, арестованных вместе со мной, ни один не вернулся на Родину.

Всего с 1943 по 1945 год мне пришлось побывать более чем в десяти тюрьмах и гестаповских застенках, в штрафном лагере и четырех концентрационных лагерях. Я перенес ужасную зиму 1943/44 года в концлагере Нойенгамме, известном умерщвлением советских военнопленных газом «циклон-Б», потоплением узников на корабле «Кап-Аркона» и другими зверствами. Дважды под различными фамилиями побывал в концлагере Бухенвальд. Бежал из филиала этого лагеря (Лангенштайн близ Хальберштадта). Был пойман и после ряда тюрем, повторного побега, штрафного лагеря Шпергау (г. Мерзебург, зд «Лейна-Верке») был снова отправлен в Бухенвальд. Здесь лишь благодаря случайности и помощи товарищей не был опознан и попал в лагерь «Дора».

Период истории лагеря с августа 1943 по май 1944 года я знаю только по рассказам очевидцев. Однако знаю его довольно хорошо, так как интересовался этим еще в лагере, да и позже по крупицам собирал материалы, чтобы когда-нибудь написать об этом людям. Хотя я и не был очевидцем данных событий, однако за подлинность их ручаюсь и могу подтвердить под любой присягой, так как мертвые не лгут.

Первый транспорт прибыл в «Дору» в августе 1943 года. Вслед за ним стали прибывать десятки новых. Комендант Бухенвальда беспрекословно выполнял директиву Берлина об обеспечении концерна «Миттельбау» («Миттельдойче баугемайншафт», генеральный директор Рикге, директор завода Зовацкий). В результате такого темпа ь сентябре месяце в лагере насчитывалось уже 3 тысячи человек, в ноябре – 9 тысяч, а к январю 1944 года эта цифра возросла до 12 тысяч.

С первых же дней пребывания в «Доре» узники почувствовали всю невыносимость жизненных условий в новом лагере. Но основным бичом были, конечно, нечеловеческие условия труда. Прежде в этом месте производились разработки известняка. В течение ряда лет сквозь гору был пробит полукилометровой туннель с несколькими десятками перпендикулярных выработок. В самый короткий срок здесь должны были быть выполнены работы по расширению существующих штолен и превращению их в производственные цехи, пригодные для изготовления реактивного оружия.

В начальный период существования лагеря никто не думал строить бараки для заключенных под землей. Работы на поверхности ограничивались лишь выгрузкой вагонов и строительством жилья для эсэсовцев. Занимались этим несколько «ауссенкоманд». Единственным достоинством этих команд была возможность дышать свежим, неотравленным воздухом.

Все остальные заключенные работали не менее чем по 12 – 14 часов под землей в самых ужасных условиях. Грузили камни, возили вагонетки, бетонировали полы и т. п. Особенно трудной и вредной была работа в глухих забоях на проходке новых штолен. Такие участки имелись в наиболее отдаленной от входа части подземного лабиринта, а именно: в юго-восточной части туннеля «А – Дора», где в то время еще не было выхода на поверхность. Здесь царил ужасный хаос. Рытвины с застоявшейся водой, каменные бугры, груды породы, песка, щебня, строительного мусора. Основные инструменты рабочих – кирка, лопата, носилки и тачка. Пыль и газы от частых взрывов были здесь настолько густы, что в нескольких шагах все предметы скрывались в пелене тумана даже при свете мощных прожекторов. Слабые вентиляторы, стоявшие в десятке метров от забоя, ничего не давали, лишь разгоняя отравленный воздух несколько дальше по подземелью.

Приближение зимы обострило проблему жилья. И вот по решению коменданта лагеря и директора Зовацкого узники были переведены под землю, где «жилплощади» в это время было еще более чем достаточно. Переход под землю вполне устраивал руководителей лагеря: решались сразу проблемы жилья, отопления (в туннеле было хотя и сыро, но не очень холодно), зимней одежды и даже охраны лагеря.

Настало самое страшное время в истории «Доры».

Большинству из вступающих впервые под своды подземелья «4в» теперь уже не суждено было увидеть солнечный свет. Для «жилых» блоков были выделены три штольни в юго-восточной части подземелья. (Позднее к ним добавилась еще одна штольня у южного входа туннеля «Б»). Это были недавно оконченные и еще не отделанные выработки, имеющие лишь по одному выходу в тупиковую часть туннеля «А».

Страшную картину представляли собой эти жилища – склепы заживо погребенных людей. Несколько недель здесь не было совершенно ничего. Тысячи узников спали на голом сыром каменном грунте, накрывшись тонким одеялом и положив под голову деревянные башмаки или кусок породы. Позже, в начале декабря, в «жилых» штольнях были установлены пятиэтажные деревянные нары в виде отдельных клеток-боксов на 45 и 90 человек. канализации под землей еще не было. Вместо уборных у стен стояли ряды вечно переполненных бочек, от которых распространялось ужасное зловоние.

Если и не было очень больших вспышек эпидемии, то только потому, что людей прежде убивали нечеловеческие условия труда. Вблизи «жилых» помещений проводились основные буровзрывные работы. Общей вентиляции не было. И именно сюда гнали воздух вентиляторы. Теперь большая часть узников дышала отравленным воздухом все 24 часа. Особенно трудно приходилось работающим у забоев. Эти люди были обречены. Через 1015 дней у них возникали заболевания легких, внезапные приступы судорожного кашля. Спазмы давили горло, лицо синело, язык высовывался изо рта, глаза наливались кровью. Особенно часто такие приступы начинались во время сна. Несчастные вскакивали среди ночи и начинали метаться, судорожно глотая воздух. После нескольких таких приступов у больных начинала идти из горла кровь. Через 3 – 5 дней все кончалось. В страшных мучениях человек умирал.

Обычная смертность в лагере осенью и затем зимой 1943/44 года составляла 70 – 80 человек в сутки. Но бывали дни и даже периоды, когда это число достигало 150 и даже 200 человек. Несмотря на высокую смертность, медпункт и блоки для больных были постоянно переполнены тяжелобольными и дистрофиками. Прибывающие узники слишком быстро превращались в трупы. Число нетрудоспособных катастрофически росло. Одних только «легких больных» и «ходячих» дистрофиков бродило под землей более тысячи человек. Само собой разумеется, содержание бесполезных людей приносило прямой убыток монополиям. Однако «несознательные» узники не желали считаться с доходами концерна «Миттельбау» и упрямо отказывались «вовремя» умирать.

Но повелители подземного царства обеспечили себя полномочиями «войск СС» на право проведения массовых селекций и отправки непригодных узников в Берген-Бельзен. Чтобы избежать волнений в лагере, был пущен слух, что заключенные будут направлены на «оздоровление». Мало кто поверил в эту очевидную ложь, и вместо разговоров о «санатории» слышался лишь шепот об отправке в газовые камеры. Напуганные предстоящей селекцией, узники впали в неистовое отчаяние. Зная повадки эсэсовцев, каждый мог считать себя обреченным. Больные и изнуренные люди бросились прятаться по различным норам подземного лабиринта. Руководили акцией лагерфюрер, блокфюреры и командофюреры при непосредственном участии д-ра Зовацкого. «Медицинским» отбором занимались эсэсовские врачи под руководством главного врача. Кроме эсэсовцев в охоте принимали деятельное участие все охранники, старосты блоков и капо.

Всего в туннеле было отобрано 500 человек. На поверхности к ним было добавлено еще 200 человек тяжелобольных из лазарета. По словам очевидцев, эта процессия представляла собой ни с чем ни сравнимое зрелище. Полуживые люди были погружены в вагоны и отправлены... На оздоровление? Едва ли можно это утверждать даже сейчас, через двадцать с лишним лет.

К лету 1944 года положение узников изменилось к лучшему. Причиной этого было, конечно, не возродившееся человеколюбие нацистов и даже не боязнь ответственности за свои преступления. Просто для работы на заводе теперь требовалась постоянная квалифицированная рабочая сила, чего нельзя было добиться в существующей обстановке без повышения жизненного уровня.

И вот работающим под землей стали выдавать двойную порцию маргарина, улучшился суп и главное увеличены были порции хлеба. Положительно отразился на здоровье узников и вывод их из-под земли. Это тоже продиктовано не гуманностью нацистов и тем более не великодушием Гиммлера, «узнавшего» из анонимок о «беззакониях». Просто в этот период войны подземные помещения были для гитлеровцев во сто крат дороже и нужнее, чем какие-то деревянные бараки-конюшни. Уменьшилась смертность и в результате улучшения санитарных условий в туннеле. Окончилась проходка новых штолен. Появилась вода. Стала работать канализация.

К лету 1944 года тысячи рабочих рук сделали свое дело. В «Дope» произошли большие изменения. На поверхности была застроена громадная территория, возникли железнодорожная станция, складские площадки, эсэсовский лагерь, лагерь заключенных. Одних бараков было построено более 140 штук. На склоне Конштайна строился новый крематорий. То же произошло и под землей. Пробит был наружу туннель «А». В феврале и марте всех узников перевели на поверхность. Разрушили «жилые» блоки и превратили их в производственные цехи. Весь камень был вывезен, полы забетонированы, стены побелены, каждая из 46 штолен превратилась в довольно хороший цех. Кругом царили идеальная чистота и порядок. Правда, чистота эта достигалась слишком грязным и бесчеловечным путем. За нее узники часто платили своей кровью. Единственное, что осталось без изменения, это произвол надзирателей...

Работа под землей велась в две смены, каждая по 12 часов с получасовым перерывом. Но этим дело обычно не кончалось: почти ежедневно до иди после смены узников заставляли дополнительно работать на лагерных работах. Выходные дни отсутствовали почти полностью. Лишь один раз в месяц рабочим туннеля давалась пересмена, в результате которой они получали лишних 12часов отдыха. В такие дни в лагере обычно устраивалась генеральная поверка длительностью 3 – 4 часа с различными публичными наказаниями, в том числе и смертными казнями.

К наступлению холодов узникам не выдавали никакой теплой одежды. Не было окончено и строительство бани. Уже шел снег, а узникам, раздетым догола, подолгу приходилось ждать под открытым небом своей очереди попасть под душ или получить одежду из дезинфекции. Все предыдущее в «Доре» поблекло перед ужасами, начавшимися осенью 44го года. Неожиданно для узников лагеря воскресенье 19 ноября было объявлено выходным днем. Рано утром, еще задолго до раздачи пищи, всем русским приказали выстроиться на аппель-плаце. Здесь их уже ожидали охранники и вооруженные эсэсовцы. При помощи плеток скоро все были построены ровными рядами на расстоянии метра один от другого. Позже сюда были присоединены русские рабочие команд ночной смены. Е се шеренги стояли на северной части аппель-плаца. С каждой вышки на узников было направлено по нескольку крупнокалиберных пулеметов. Стояли по стойке смирно с обнаженными головами. Вблизи ворот отдельно стояла в окружении эсэсовцев небольшая группа заключенных. Позже сюда было добавлено несколько человек, вызванных прямо из строя.