Текст книги "С тобой и без тебя"
Автор книги: Лесли Локко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Через час прошение о расширенном наборе поддержки, включая психологическую помощь не только для жертв, но и для их семей, было одобрено. Джамиля и Дари поздравили ее – она действительно была права. За своими амбициями они совсем забыли про цену человеческой жизни.
– Вы неплохо справились, – к ней подошел юрист, который разговаривал с ней во время заседания. Мадлен укладывала сумку. Она подняла глаза.
– Спасибо... все это очень сложно, – сказала она быстро. Он кивнул.
– Но отлично сформулировано. Я Джеймс Фурнье, кстати. – Он протянул ей руку. Рукопожатие оказалось теплым и крепким. – Вы торопитесь? – спросил он. Мадлен замешкалась. Джамиля и Дари были заняты разговором с членами общества Красного Креста.
– Нет... я как раз собиралась выпить чашечку кофе; тут за углом есть Старбакс.
– Вы не будете против, если я присоединюсь? – Она покачала головой. Его голос – он шотландец. Милый, глубокий, мягкий баритон... Да это же точная копия голоса Аласдэра, только помягче.
– Нет, конечно. – Они спустились по ступеням в коридор.
– Иногда эти собрания меня приводят в ужас, – сказал он, когда они вошли в лифт. – Порой они так далеко заходят, что уже сами не знают, что обсуждают. Бюрократия преобладает над всеми.
Мадлен кивнула.
– Боюсь, для меня это все довольно новое. Я доктор, я привыкла к проявлениям немного больших аспектов человечности, нежели наблюдаю здесь.
Он улыбнулся.
– Да, закон и правда несколько отдалены от реальности. Легко потерять след. Как сегодня, например.
– Вы шотландец? – спросила Мадлен, когда они выходили из здания. Воздух на улице был кристально свежим. Это было желанным облегчением после трех часов, проведенных в помещениях, проветриваемых кондиционерами.
– Моя мать – шотландка. Мой отец – бельгиец. Но сам я вырос в Шотландии. А вы англичанка, я так понимаю?
– Да.
– Давно вы в Нью-Йорке? – спросил он, открывая для нее двери.
– Почти год. И он показался мне невероятно долгим.
– Вам здесь не нравится?
– О, нет, нравится. Просто... понимаете... когда переезжаешь на новое место, нужно некоторое время, чтобы прижиться, завести новых друзей и все такое. А вы? Сколько вы здесь живете?
– В этом году будет пять лет. По правде говоря, это должно было занять два года, но как только у меня заканчивался контракт, наступал какой-нибудь новый мировой кризис, и меня просили остаться. Законы конституции. Это моя специальность, – добавил он, предвосхищая ее вопрос. – Что вы будете?
– Э... – она взглянула в меню. – О господи... просто кофе. Голова кругом идет от чтения всех этих видов кофе. – Он улыбнулся и пошел к прилавку. Она быстро взглянула на него, когда он отвернулся. Высокий, хорошего телосложения, шатен... она стеснялась рассмотреть его лицо... очки, милая улыбка... что-то вроде этих черт. А голос. Она опустила глаза на руки, когда он вернулся с двумя чашками кофе. Он сел напротив нее и снял очки, потирая глаза. Она посмотрела на него. Глаза у него были необыкновенно красивыми – зеленые, с длинными ресницами и тонкой паутинкой морщинок в уголках. Он вернул очки на место.
– Где вы живете в Нью-Йорке? – спросил он, сделав глоток кофе.
– Бруклин. На Вашингтона, рядом с Атлантик-авеню. А вы?
– О, к сожалению, намного дальше. Я живу выше на Вашингтона, рядом с монастырями. Вы когда-нибудь были там?
Мадлен покачала головой. И что он хотел сказать словами «к сожалению»? А теперь она еще и поняла, что сердце у нее забилось вдвое быстрее.
– Нет, едва ли, я вообще нигде не была с тех пор, как приехала сюда, – смутилась она. – Я все время так занята. – Может быть, это убедительно звучало. Честно говоря, она ходила на работу по выходным только потому, что ей было нечем больше заняться. Джамилю и Дари, похоже, захлестывала эта удивительная и богатая личная жизнь, кроме того, она была на десять лет моложе Дари и на двадцать лет моложе Джамили... было бы несколько странно, если бы Мадлен стала вместе с ними ходить куда-то после работы.
– Так чем вы занимаетесь в субботу?
– О... я еще не пыталась... не думала... что пойду куда-то, – выпалила она.
Он рассмеялся.
– Нет, конечно нет. Но, если вы не будете ничем заняты, может быть, встретитесь со мной?
– С вами?
– Ну да. Если не надумаете ничего другого, конечно же, – добавил он быстро. Похоже, он волновался ничуть не меньше, чем она.
– Нет-нет... было бы... очень мило. – Она улыбнулась ему. – Я правда хочу пойти куда-нибудь. – Она написала свой номер для него на салфетке, стараясь не дрожать при этом.
В субботу, как и договорились, они встретились на Фортинелли-Дели, и она немного удивилась, узнав, что он взял для них билеты на бейсбол.
– Намечается величайшая игра сезона – «Янки» против «Красных Лис»! Мне пришлось немало постараться, чтобы достать эти билеты.
Мадлен постаралась изобразить интерес.
– Боюсь, я мало разбираюсь во всем этом, – сказала она, пока они возвращались к столику с кофе и хот-догами.
– О, это легко. Проще, чем крикет... ты быстро уловишь суть игры.
– О крикете я тоже не имею представления, – рассмеялась она.
Она откусила свой хот-дог. Неплохо. Она откусила еще. Джеймс вдруг прильнул к столу и приложил к ее рубашке салфетку. Она подпрыгнула от неожиданности.
– Кетчуп, – сказал он, протягивая ей салфетку. – Прямо у тебя на груди.
Мадлен опустила глаза и нахмурилась. Она целых три часа решала, что надеть. В конце концов остановилась на белой рубашке, джинсах и паре замшевых ботинок... а теперь она еще и кетчуп добавила к своему туалету. Она густо налилась краской.
– Не переживай, – рассмеялся Джеймс. – В следующий раз я принесу тебе фартучек. – Мадлен успокоило лишь то, что он сказал «в следующий раз». Постепенно она успокоилась, при этом строго осуждая себя. «Ты была с ним всего десять минут, а ведешь себя уже, как подросток». Хотя по-другому вести себя она не могла. Может быть, это последствие того, что они, два британца, находятся вместе в Нью-Йорке; или, может, всему виной его до боли знакомый и приятный голос, или эти красивые глаза, и то, что ее сердце теперь буквально выпрыгивало из груди, когда он таким певучим и сладким тоном произносил ее имя... стоп, стоп, стоп!»
– Ты в порядке? – спросил он.
– О да, все прекрасно. Вечно я что-нибудь проливаю себе на одежду. Но теперь все позади. У меня раньше была такая огромная грудь... – Она вдруг осеклась, осознав, какую глупость сказала.
Джеймс смотрел на нее, раскрыв рот, несколько секунд, а потом расхохотался.
– Что ж, ты необыкновенно искренняя и открытая, – сказал он, широко улыбаясь. Мадлен закрыла свое пылающее от стыда лицо.
– Просто не понимаю, как я могла такое сказать, – сказала она, качая головой. – Я... просто вылетело.
– Правда? – сказал Джеймс, искоса поглядывая на ее грудь.
– Э, да. Я просто была довольно... крупной. Толстой даже, наверное. После того, как я сбросила вес... особенно когда пожила в Сараево, она... просто исчезла.
– Неужели? Жаль, что я не видел тебя тогда. Я даже не могу представить тебя...
– Мы можем закрыть эту тему? – выкрикнула Мадлен, пытаясь не смущаться. Джеймс усмехнулся.
– Конечно, извини. Я не хотел обижать тебя.
– Нет, это моя вина... я завела разговор. Кстати, когда игра начинается? – спросила она, стараясь как можно быстрее сменить тему. Он взглянул на часы.
– Почти через час. Нужно сесть на метро и доехать до следующей станции. Наверное, нам нужно уже идти. – Мадлен откусила хот-дог еще раз. – Так-то лучше, – хихикнул Джеймс. – Больше не станешь пачкать свою... э, огромную грудь.
– Джеймс! – завопила Мадлен. Он улыбнулся в ответ.
Она смутно помнила отдельные моменты бейсбольной игры, которая показалась ей невероятно скучной. Это было хуже крикета – она едва могла отличить бегающих внизу игроков, а за счетом она вообще не могла уследить. Все вокруг, похоже, были в курсе всех происходящих на поле событий – об этом свидетельствовали рев толпы и лес поднятых вверх рук... все закоренелые американцы, подумала она про себя. Наверное, нужно родиться здесь, чтобы понимать их.
После игры они отправились выпить по кружке пива. Мадлен молилась, чтобы вечер продлился подольше. Но он сказал, что ему придется уйти пораньше на ужин, и ушел, оставив ее с приступом сомнений наедине, но потом все-таки она воспарила духом, когда он спросил, будет ли она свободна на следующей неделе. Они договорились встретиться в среду, до которой, она быстро сосчитала, у нее оставалось целых три дня и ночи, чтобы придумать, что надеть и поразмышлять над тем, не из чувства ли жалости к соотечественнику он приглашает ее встретиться. Она нахмурилась. За короткое время, за какой-то месяц, ее жизнь перевернулась с ног на голову. Где та решительная боевая женщина, которая бегала через всю Новодную улицу с ранеными женщинами на руках? Которая каждое утро ходила к университету, даже не останавливаясь, чтобы проверить, нет ли поблизости снайперов? Без каких-либо предупреждений ее заменили нервозной, неопытной девочкой. Она стала жалостливо бранить себя, спускаясь в метро.
– Итак... увидимся в среду, – сказал Джеймс, повернувшись к ней на ступеньках.
– Да. И спасибо за сегодня, все было очень мило.
Они стояли, улыбаясь друг другу. Джеймс, похоже, снова разволновался. Ей это нравилось – в отличие от поведения на конференции, в рабочей обстановке – в повседневной жизни он был не такой уверенный в себе.
– Жаль, что я не могу... что ж, как бы там ни было... до встречи в среду, – бросил он второпях. Он замешкался, потом помахал ей и исчез внизу лестницы. Мадлен скривила лицо. Она рассчитывала хотя бы на маленький поцелуй в щеку. Она почувствовала себя немного опустошенной, но... впереди еще среда. Хотя, вспомнила она, спускаясь на платформу, у него есть ее телефон, а у нее его нет. Это означало беспокойное ожидание у телефона до среды. Сердце у нее так и подскакивало каждый раз, как раздавался телефонный звонок. Джеймс Фурнье. Ей нравилось даже звучание его имени.
Оказалось, ей не пришлось мучительно ждать звонка до самой среды. Она пришла в офис в понедельник утром, проведя все воскресенье дома, упиваясь жалостью к себе самой. Почему у нее нет друзей? Потому что она не пыталась даже завести их, упрекала она себя. Если бы она приложила хоть чуточку стараний, она бы не сидела сейчас перед телевизором и не смотрела бы этот невыносимый сериал «Друзья», задаваясь вопросом о смысле жизни. Встряхнись, Мадлен Сабо. Убирайся отсюда и живи. Она все повторяла эти слова про себя, когда зазвонил телефон. Она подняла трубку без задней мысли.
– Э... это Мадлен Сабо?
Она замерла. Он говорил совсем как Аласдэр.
– Да. Это Джеймс?
– Привет. Надеюсь, ты не против... того, что я звоню в офис. Я просто хотел узнать... как ты провела выходные и не хочешь ли ты встретиться завтра вечером вместо среды? Если ты свободна, конечно. Немного не вовремя, и я...
– Джеймс, – сказала Мадлен, рассмеявшись. – Завтра прекрасно подойдет. Я планировала кое-что, но это легко отложить, – сказала она, широко улыбаясь.
– Ты уверена? Я хотел сказать, можно и до среды отложить, без проблем. Просто я... просто до среды еще так долго и... – он вдруг замолчал и усмехнулся. – Наверное, ты считаешь меня сумасшедшим.
– Нет-нет, завтра подходит идеально. Как прошел твой ужин?
– О, ужасно. Это была рабочая встреча; ее планировали уже очень давно. Сообщество адвокатов Нью-Йорка. Мой босс сказал, что я должен идти. Там было ужасно скучно. Я расскажу тебе все завтра, хорошо?
– Да, хорошо, – сказала Мадлен, в то время как сердце у нее смешно подскочило. – Что ж, до завтра тогда.
Джеймс назначил встречу в каком-то ресторане в Бруклине, несмотря на то что Мадлен была против, так как это оказалось на другом конце города от его дома, и они закончили разговор. Всю оставшуюся часть дня она едва ли могла сконцентрироваться на работе. Джамиля даже заметила, что никогда прежде не видела ее такой рассеянной – она не больна ли? Мадлен покачала головой. В Нью-Йорке вступала в силу весна. Жара и тепло медленно присоединялись к ней. Жизнь в удовольствие, которая, как ей казалось, обошла ее стороной, вдруг очутилась рядом. Джеймс Фурнье. Как такое возможно?
91
Амбер проснулась от грохота грома за горизонтом. Она растерянно осмотрелась в комнате. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, где она и почему. Сегодня она выходит замуж, а пока она лежала в комнате для гостей в доме родителей Танде. Она стянула простыни и стала смотреть в окно в темноте. Послышался еще один раскат грома. Воздух был влажным и тяжелым, похоже, собирался дождь. Она открыла жалюзи и выглянула в сад. Было четверть шестого. Небо только начинало алеть. Высокие величественные пальмы по периметру стены метались из стороны в сторону, повинуясь порывам ветра; где-то далеко заголосил петух. Их дом был просторным элегантным особняком, который Мандиа обновила ценой немалых затрат и проблем, связанных, как говорил Танде, с тем, что неподалеку на Кулуба-Хилл располагался Дворец президента, к северу от города. Она потеряла счет комнатам в доме и людям, которым эти комнаты принадлежали. Понятие «семья» в Африке, насколько она могла судить, было более растяжимым, чем в Европе – у них было бесчисленное количество родственников, дальних членов семьи, друзей Ибрагима и Мандии Ндяи, к которым Танде обращался не иначе как «дядя» и «тетя», несмотря на то что между ними не было никакой родственной связи. Любой, кто был старше тебя, автоматически становился дядей или тетей. В свои тридцать пять Танде все еще обращался к друзьям родителей именно так; и ей это казалось странным.
Теперь почти рассвело. Она смотрела поверх садов на вид просыпающегося внизу города с его жестяными крышами, минаретами и сверкающими стеклянными постройками, то и дело выглядывающими из-за горизонта. В Бамако было сухо; вся страна ждала сезона дождей вот уже целый месяц, но только не сейчас, взмолилась она, устремив взгляд в бесконечное небо. Если пойдет дождь, то это будет не просто мелкая изморось английского ненастного дня. Здесь дожди лили яростно, сплошной стеной, сметая •в один поток все на своем пути. Не сегодня, шептала она тихо сердитой туче над горизонтом и закрыла жалюзи. Было прохладно даже без вентилятора. Она подошла к шкафу и открыла резные деревянные дверцы. Ее платье лежало в пластиковой упаковке; белоснежное светящееся бубу длиной по колено, похожее на то, что наденет Танде. Она под него наденет широкие летящие брюки и повяжет шарф на голову из той же ткани, что и все остальное. Она просунула руку под полиэтилен и коснулась тонкой материи. Лассана, старшая сестра Танде, несколько недель провела в поисках нужной ткани. Скромное декольте и рукава были обшиты кремовым шелком. Она подобрала красивые расшитые башмачки кремового цвета с серебристыми кожаными вставками – они были в африканском стиле с вздернутыми поднятыми носами и аккуратными каблучками. Она подобрала также серебряные украшения, чтобы они сочетались с ее платиновым кольцом с бриллиантом, которое подарил ей Танде, когда делал предложение; на фоне ее загорелой кожи и белых одежд все будет очень хорошо сочетаться, идеально.
Сад и дом начинали медленно оживать. В соседней комнате спала Анджела. Она приехала прошлой ночью и после двадцати часов полета с пересадкой в Париже выбилась из сил. Амбер закрыла шкаф и снова подошла к окну. Как она, Анджела, увидит все это? Бамако. Африка. Дом Ндяи. Дом был полон родственников и гостей, так что она даже не могла словом переброситься с Анджелой, которая, похоже, была больше всех ошеломлена этой суматохой и хаосом, обрушившимися на них. Кроме того, было жарко – нежная английская кожа Анджелы не была приспособлена к такому грубому климату. Она едва в обморок не упала за обедом, несмотря на кондиционеры и галлоны воды, что поставила рядом с ней Мандиа. Амбер потребовала, чтобы она немедленно отправлялась в свою комнату после обеда. Самой ей хотелось поступить так же, особенно с тех пор, как Танде запретили находиться рядом с ней. Мандиа настояла – увидеть невесту накануне свадьбы к неудаче для него, несмотря на тот факт, что они жили вместе довольно много времени. Она едва ли не пинками выставила сына из дома сразу же после того, как он привез Амбер.
В дверь постучали. Она отвернулась от окна. Молитвы уже начались; она слышала, как муэдзин сзывал верующих в мечеть. Она завязала потуже халат и пошла к двери. Это была Лассана, сестра Танде.
– Привет, – сказала она, улыбаясь, протягивая ей чашку кофе. – Я подумала, тебе это может пригодиться.
– Наверное, сейчас мне нужно что-то более крепкое. Я чертовски волнуюсь. – Амбер рассмеялась с благодарностью и взяла у нее чашку.
– Я знаю, – Лассана улыбнулась. – Моя свадьба длилась неделю. Не волнуйся, все пройдет хорошо. Танде защитит тебя от самых неугомонных родственников. Бедный Вернер оставался с дядями наедине почти целый час в день нашей свадьбы. Он просто не представлял, что делать. – Она рассмеялась. – Во всяком случае, Кади и я будем всегда рядом. Просто приходи к нам, если тетушки станут донимать тебя. Ты навряд ли поймешь, о чем они говорят, – увидев тебя впервые, обсудив твое платье и туфли, они умерят свой пыл, я обещаю.
– Надеюсь, что так.
– И оставь свою мать с нами. Твоя сестра уже здесь? А брат?
Амбер нахмурилась.
– Нет. Вообще-то, я думаю, они не приедут. – Она замолчала. Она и правда не думала, что объявится Киеран; он впал в апатию в свете последних событий и, похоже, был уже не в состоянии делать что-либо, а уж тем более пересечь полмира только ради того, чтобы побывать на свадьбе сестры. А Паола, естественно, не приедет. На их последней встрече во время чтения завещания Макса они даже не говорили друг с другом, однако, если взглядом можно было бы убить... Амбер бы понадобилась вся ее выдержка, чтобы не шлепнуть свою сестру.
– Итак, будет только твоя мать? – недоверчиво спросила Лассана. Амбер кивнула. Против делегации из сотни членов семьи Ндяи Сэллы – то, что от них осталось – казались жалкой кучкой.
– Боюсь, что так. И одна моя подруга. Она приедет сегодня утром, позже.
– Что ж, все равно держись нас, – сказала твердо Лассана. – Как бы там ни было, оставляю тебя в покое. Спускайся на завтрак, когда оденешься. Кади и я будем в гостиничном домике внизу сада.
– Спасибо, – сказала Амбер, делая глоток горячего крепкого кофе. – Я только молюсь, чтобы дождь не пошел.
– О, это научит тебя, как устраивать свадьбу в июле. В следующий раз справляй ее в марте.
– В следующий раз? Не будет никакого следующего раза... – Но Лассана уже ушла, тихо прикрыв дверь за собой. Амбер нахмурилась. В следующий раз? Что она этим хотела сказать? Она вздохнула. Лассану было сложно понять. Она казалась довольно дружелюбной и более общительной, чем Кади, которая была младше Танде на год и едва ли не самым вспыльчивым человеком, которого Амбер когда-либо встречала. Однажды она даже призналась Танде, что она, похоже, не очень нравится Кади. Танде в ответ всего-навсего пожал плечами и сказал, что Кади никогда никого не любила, даже своего собственного мужа. Лассана была более открытой и милой, и все же та дружба, на которую надеялась Амбер, не завязывалась между ними. Она была добра к ней, но та пропасть, что встала между ними со времени их первого знакомства, оставалась. Амбер не могла понять почему. Дело в том, что его сестры пугали ее. Амбер, которая никогда никого не боялась, вдруг неожиданно поняла, что все три женщины, Кади, Лассана и Амана, пугают ее. Они были такими непоколебимыми, всегда уверенными в своей правоте, а то, с какой легкостью они перемещались из Бамако в Париж, Женеву и обратно... те противоречия, с которыми сталкивалась Амбер лицом к лицу каждый день, просто, казалось, не существовали для них. Они не забивали себе голову тем, чтобы поблагодарить охранника, который открывал ворота для их огромных машин; или тем, что чашка капучино в «Ля Сигаль» стоила столько же, сколько получала в день обслуживавшая их девушка за прилавком. Амбер никак не могла смириться с подобной несправедливостью; они просто принимали это как должное в их повседневной жизни. Однажды Лассана сказала ей: «Ты же не переживаешь так, когда идешь перекусить в Макдоналдс по пути домой, да?» Амбер в ответ могла лишь покачать головой. Для них все было по-другому; они жили в Мали, и их образ жизни был определен их состоянием. Ее же нет, и никогда не будет. Они покачивали своими красиво уложенными головами и снисходительно посмеивались.
Она подошла к шкафу и достала оттуда сумку, которую привезла с собой позавчера. Она привезла несколько юбок, которые она сшила из красивой орнаментной ткани местного производства – простые юбки по колено с молнией сбоку. Она открыла для себя столько тканей, когда впервые пришла на рынок в Артисанате – богатый выбор разнообразных узоров... и все это вощеный мягкий хлопок, который было куда приятнее носить в жаркую погоду, чем те льняные вещи, что она привезла с собой из Европы. Она спросила у Мандии имя местной швеи и каждый раз приходила домой с еще одним новым отрезом ткани, больше Танде на забаву. Он почти всегда ходил в костюме и галстуке, даже в самые жаркие дни. А Кади и Амана, казалось, скорее умрут, чем будут носить традиционные одежды. Амана выглядела так, словно сошла с обложки какого-нибудь модного европейского журнала, каждый раз она делала представление из своего появления – длинные летящие шарфы, дорогие украшения и безупречные туалеты.
Амбер завязала волосы в пучок на макушке и застегнула сандалии. Теперь нужно пойти в соседнюю комнату и разбудить Анджелу; они могли бы вместе пройтись по саду и присоединиться к остальным женщинам за кофе.
Когда они с Анджелой шли через лужайку, Амбер поприветствовала домработниц на их языке. Они смущенно улыбнулись в ответ. Невеста и ее мама. Наверное, они недоумевали, куда подевалась остальная часть их семьи. Возможно, они будут даже потрясены тем, что это все: она и Анджела. И что мир, в котором они теперь жили, они обрели совсем недавно. Она вдруг почувствовала внезапную боль – она все-таки скучала по Максу. Ужасно.
– Только посмотри на эти деревья, – пробормотала Анджела, шедшая рядом с ней. – Я в жизни своей столько зелени не видела. – Амбер обернулась, осмотрев сад. Это правда. Бамако могло быть сухим и пыльным, но в пределах владений Ндяи всегда буйствовала зелень. Темные листья деревьев авокадо сгущались в разных местах в поисках свободного места, расползаясь по плоским горизонтальным огненным деревьям с их яркими пунцовыми бутонами, которые могли легко потягаться в прелести с вишневыми цветами бугенвиллеи и крупными белыми цветами дерева мелии. Амбер со временем выучила названия почти всех местных растений – джакаранда, мелия, акация, гибискус, гуава... словом, все те деревья, что заменили ей дубы, платаны и ясени Гайд-парка и милые деревья сирени, что украшали весной Холланд-парк.
– Здесь красиво, не находишь? – спросила Амбер, когда они приближались к гостевому домику.
Анджела пожала плечами.
– Нет... тут все слишком... в ярком цвету, если ты понимаешь, о чем я. Мне все время кажется, что с веток вот-вот что-то сползет. Уж слишком тут все... живое.
– Но именно это меня и восхищает. – Амбер улыбнулась ее видению сада. «Все слишком живое».
– Никогда не любила тропики, – сказала Анджела после минутного молчания. – На Менорке я тоже не выносила всех этих буйств красок. – Они замолчали. – Ему нравилось здесь, правда? – вдруг спросила она.
Амбер кивнула.
– Да. Очень. Он здесь чувствовал себя... даже не знаю... как дома, наверное.
– Знаешь, в Англии он был временами не в своей тарелке. – Анджела остановилась. На ее верхней губе и над бровями появилась легкая испарина. – Он бы одобрил все это и в то же время ужасно ревновал бы.
– Ревновал? – изумилась Амбер.
– Ммм. Тебя, Амбер, ревновал бы к твоему выбору. Знаешь, единственное, чем гордился бы Макс, кроме всего прочего, – так это сегодняшним днем. Он так старался создать место для тебя; правильное место, такое, что ты бы могла назвать домом, неважно, что бы это было. Наверное, именно этого он давно перестал добиваться сам, поэтому решил добиться этого для тебя. И для Киерана, и для Паолы тоже, я думаю, но немного по-другому.
Амбер молча смотрела на нее. Шесть месяцев прошло с момента его смерти, а она узнавала о нем все новые и новые вещи. Очень важные вещи.
– Почему он чувствовал себя таким... изгоем? – спросила она наконец. – В смысле, ведь у него было все.
– Все, что можно было купить за деньги, – согласилась Анджела. – Но не семью. По крайней мере, у него не было своей семьи. Ему пришлось в одиночку зарабатывать деньги. Они никогда не давали ему забыть об этом. Англичане. Они никогда не упускали из виду, что он изгой, немец, еврей. О, тогда в его адрес было сказано немало упреков... когда мы только поженились. Слышала бы ты только моего отца – твоего дедушку. Некоторые его слова... – она усмехнулась, – были просто убийственными. Макс не смог простить его.
Амбер не терпелось возразить, что Макс преподал ему урок, но она сдержалась.
– Ты скучаешь по нему? – спросила она вместо этого.
– Постоянно. – Анджела вздохнула, изобразив отчаяние на лице. – Знаешь, с ним было ужасно тяжело. Просто невыносимо. Когда мы впервые встретились... я была сражена наповал. Я никогда не встречала никого и близко похожего на него. Я была молода и сразу же влюбилась... я думала, этого будет достаточно. Но такому мужчине, как Макс... ему никогда не было достаточно одной меня, я сразу поняла это.
– И все же осталась с ним.
– Конечно. В смысле, что мне оставалось делать? Я не могла представить жизни без него.
– А теперь? – тихонько подталкивала ее Амбер.
– О, теперь. Что ж, теперь я чувствую своего рода облегчение. Большую часть жизни я прожила под тенью Макса. Теперь у меня есть время... и место для себя. Понимаешь, я бы никогда не решилась уйти от него. А так, он сам ушел от меня. От нас. – Она замолчала и взяла Амбер за руку. – Но сегодня день твоей свадьбы, дорогая. И мы не должны печалиться. Это совершенно неуместно. Пойдем... нужно позавтракать. Я пообещала одной из сестер Танде помочь им сделать тебе прическу. – Ее слова заглушил громкий раскат – масса дождевых облаков, собирающихся на горизонте, несли с собой прохладный сладкий ветер. – Хоть бы дождь не пошел, – сказала она, взволнованно посматривая на небо. – Миссис Ндяи говорила, что мухи исчезают с появлением дождя. Как ужасно. Думаю, будет довольно сложно переносить жару без жужжания насекомых.
Амбер рассмеялась.
– Дождя не будет, – сказала она, обхватив Анджелу рукой.
Она взглянула на часы. Было почти восемь. Бекки должна приехать через час. Она почувствовала, как в животе что-то зашевелилось от волнения. Жаль, что Мадлен уехала на конференцию в Пекин и не сможет присоединиться к ним вовремя. Их посетит пара иностранных журналистов... не больше. Бамако было чертовски далеко от зоны их действия, однако Танде предупредил ее, что местная пресса будет во всеоружии. С ним связались несколько человек из французского пресс-центра – так что «Пэрис Мэтч» точно начеркает пару статей. Амбер пожала плечами. Кого это волнует? Хотя, может быть, только таким образом ее так называемые родственники смогут разделить с ней радость этого дня.
Они постучались в дверь, и горничная молча впустила их внутрь.
92
Первая мысль по поводу впечатления от Бамако, которая промелькнула у Бекки, была о том, что сама она, слава богу, живет на юге Африки. Она никогда еще не видела столь пыльной и безобразной земли. Аэропорт был маленьким и совершенно безлюдным. У трапа стоял автобус, который должен был отвезти прибывших пассажиров к зданию терминала. Она прошла в душный холл за каким-то пассажиром, встала в очередь под вентилятор с другими европейцами и стала молиться, чтобы Амбер или кто-нибудь еще ждал ее снаружи. Было невыносимо жарко, а очередь двигалась черепашьими шагами, пока проверяли и штамповали паспорта. Она должна была поменять несколько фунтов на местную валюту, как просила ее Амбер, но мысль о том, что ей придется нанимать такси и ехать в неизвестном направлении в незнакомом городе, пугала ее. Очередь медленно приближалась. Паспорт Бекки открыли, просмотрели, поставили штампы в нескольких местах и вернули владелице. При этом работник эмиграционной службы не проронил ни слова. Неужели все в Мали такие необщительные, подумала она.
Час спустя, сидя на заднем сиденье «мерседеса», хорошо проветриваемого кондиционером, надежно уложив чемоданы в багажнике, Бекки стала пересматривать свое мнение. Маджид, шофер, который встретил ее с аккуратно написанной табличкой «Мадемуазель Ребекка Олдридж», был довольно добродушным, только молчаливым, он ехал медленно и осмотрительно вверх по городу. Она с любопытством оглядывала улицы. Здесь не было ничего общего с европейским колониальным очарованием Хараре или Булавайо, единственных знакомых ей городов Африки. Бамако было совершенно ровным. Вдали она лишь могла рассмотреть очертания холмов; над головами у них резко контрастировали с бледным цветом неба огромные массы туч, почти черные, они готовы были вот-вот вылить на город потоки дождей. Да, подтвердил Маджид, начинался сезон дождей. Но... дождя еще не будет. Не сегодня. Земля была сухая, цвета охры, уже начинали сверкать в лучах восходящего солнца. Когда они стали подъезжать к городу, она заметила, что начали появляться стеклянные и стальные постройки, возникавшие то там, то здесь над жестяными крышами. Квадратные уродливые здания, которые, казалось, в панике были разбросаны по городу, часто стояли без окон и дверей; острые шпили антенн устремлялись прямо ввысь, что придавало городу некий вид хаоса. Движение на дорогах было плотное и быстрое – в основном, похоже, здесь сновали скутеры, жужжа среди машин и древних зеленых грузовичков, словно комариные стаи, о которых ее тоже успели предупредить. Тротуары были переполнены всякими лотками, магазинчиками, женщинами в ярких одеждах и с потрясающими воображение прическами, детьми, велосипедистами, пылью... Все было так дико и хаотично, совсем не похоже на правильные улицы Хараре. Город сочетал в себе пыльную песчаную землю и густые зеленые деревья, и каждое пятнышко тени было кем-то занято – продавцом арахиса, сапожником... Когда она приоткрыла окно, ей в нос ударил резкий непонятный запах. Она поторопилась нажать кнопку, и весь пейзаж скрылся за тонированным стеклом; сидеть в прохладном салоне было намного приятнее. Небо над головами горожан было испещрено проводами – телефонные линии и электричество. Бог весть что... просто какая-то паутина соединений, сквозь которые город надзирало белое горячее солнце. Нет, ничего общего с Хараре, подумала она, когда машина стала взбираться на холм. Что Амбер могла здесь найти?
