Текст книги "С тобой и без тебя"
Автор книги: Лесли Локко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Он заметил главного инженера Ги Лебланка, который шел к ним. Это имя очень ему подходило, своего рода ирония – «белый», так подумал Макс и мысленно усмехнулся, пока инженер подходил ближе.
– Ги, – сказал он, пожимая ему руку, – все устроились?
73
В машине их было пятеро. Мадлен, примерно наполовину старший по возрасту Свен, два итальянских психиатра и Горан – молодой переводчик из организации. Они остановились на углу улиц Цара Душана и Тадеуша Костюшко у огромного зеленого массива парка на Калимегдане. Они ждали двух британских журналистов, искавших возможность съездить в Сараево в составе какой-нибудь миссии. Артиллерийские обстрелы и налеты авиации в прошлом месяце нанесли большой урон зданиям вокруг. Их команда собиралась доставить продукты беженцам из города Илиджа, который находился примерно на расстоянии двух миль от Сараево. Все нервничали, сообщения о перестрелках и сопровождавших их жестокостях потрясли всех в офисе. Правда это или нет, не было никакой другой возможности перепроверить эти рассказы, кроме личного приезда на место происшествия. В обмен на то, что журналистов везли в машине под белым флагом благотворительной организации, журналисты согласились сделать все возможное, чтобы предать огласке положение женщин, с которыми они собирались встретиться.
Все надели на себя бронежилеты поверх маек. Это был жаркий весенний денек, но никому не было дела до того, какая погода. Шеф бюро Ассошиэйтед Пресс велел им высматривать снайперов вокруг Илиджи и предостерег их от самостоятельных прогулок вне территории, охраняемой войсками ООН в Сараево. Мадлен устроилась сзади вместе с доктором Каринелли и его ассистенткой – милой круглолицей молодой женщиной по имени Антония. Они передавали по кругу сигареты и шоколад в стремлении удержать свои нервы в узде.
Наконец журналисты подъехали на своем специально оснащенном «фольксвагене», на лобовом стекле которого виднелся узор, похожий на паутину, шедший от места, в которое попала пуля. Один из бортов автомобиля тоже был прошит пулями. Глаза Мадлен расширились, когда она увидела эту машину, но она ничего не сказала. Небольшой конвой направился на восток от города.
Они остановились в Тузле на обед, поболтали со шведскими и аргентинскими миротворцами ООН, сидевшими за соседним столиком в маленьком кафе в центре города. Они были оптимистами: Тузла, по их словам, была райским уголком покоя между тремя враждующими сторонами – сербами, хорватами и мусульманами. Мадлен обратила внимание на пожилого мужчину с печальным выражением лица, который прислушивался к их разговору, сидя в углу. Он поднялся и прошел мимо их стола, бормоча что-то себе под нос. Она не могла понять слов, но их смысл сводился к тому, что они сами не знали, о чем говорят. Она вопросительно посмотрела ему вслед, когда он покинул кафе.
– Вы англичанка? – спросил один из журналистов, усаживаясь на свободное место возле нее. Она взглянула на него.
– Да. – У нее не было ни малейшего желания пускаться в подробные объяснения на этот счет. В Англии она была венгеркой. В Сербии стала англичанкой. Это сделало вещи намного проще.
– Из Лондона, не так ли? – Он аккуратно зажал сигарету между пальцами, желтыми от табака.
Мадлен кивнула.
– Эй, я тоже. Я всегда могу узнать настоящего лондонца, – он слабо улыбнулся, – меня зовут... Дуг, кстати. А этот – Мартин. – Он указал своей сигаретой в сторону Мартина, который сидел напротив. Тот встал и подошел.
– А я – Мадлен.
Они обменялись рукопожатием.
– Итак, давно вы здесь, Мадлен? – спросил Дуг, затянувшись сигаретой.
– Два месяца.
– Достаточно долго.
– Да. У меня такое чувство, что я здесь очень давно, – сказала она, – я уже начинаю забывать, как выглядит остальной мир.
– Подождите, пока не пробудете здесь полгода, – сказал Мартин с легкой улыбкой. Мадлен посмотрела на него. Он был неряшливым в особой, характерной для всех иностранных журналистов манере, все из этой братии, кого ей доводилось видеть, выглядели примерно так же неопрятно. Лицо покрыто щетиной, волосы, спадающие на глаза, одежда, порванная в разных местах, джинсы, которые выглядят так, как будто бы их не снимали ни разу за много месяцев. Оба они носили темно-зеленые камуфляжные куртки поверх пуленепробиваемых защитных жилетов и футболок, несмотря на чудесный теплый день.
– А вы сами давно здесь? – спросила она.
– Два года – то приезжаем, то уезжаем. Мы действительно уезжаем отсюда время от времени в отличие от них. Бедные придурки... – Он помахал рукой, указывая на людей в кафе. – В Тузле сейчас хорошо, пока хорошо. Мы уехали из Сараево на прошлой неделе. Именно там мы и жили до сих пор. Но нам было приказано вернуться в Белград.
– А что в этом плохого?
– Это хуже.
– Может, нам пора? – прервал их Свен, поднимаясь. Они неохотно кивнули. Группа поднялась. Мадлен совершила короткий набег на туалет. Она взглянула на себя в разбитое зеркало над раковиной. Она очень изменилась, даже сама себя не узнала.
Когда она вышла через несколько минут, кафе почти опустело. Темно-синий мини-вэн организации уже выезжал задним ходом с парковки.
– Сюда, – крикнул ей Дуг из своего «фольксвагена». – Прыгай к нам. Мы встретимся с ними в Илидже через час.
Она подала сигнал Свену, который опустил стекло, чтобы узнать, все ли в порядке.
– Встретимся на месте, – выкрикнул он. Она устроилась на заднем сиденье «фольксвагена».
– Извините за беспорядок, – трусливо пробормотал Дуг. Заднее сиденье было усыпано пустыми упаковками от сигарет, пустыми пивными бутылками, газетами и оружием. Мадлен немного опешила.
– Да сдвиньте все в сторону.
– А вы оба вооружены?
– Э, вообще-то да. Мы бы не должны, но, господи, в этих местах вы просто не можете себе позволить ходить без оружия, – сердито заметил Мартин.
– А мы – нет! – Мадлен взглянула на машину, которая ехала впереди, белый флаг нейтралитета бодро развевался на ее крыше.
– Вам бы следовало это сделать. Но они не стали вам говорить этого в Лондоне.
Мадлен ничего не сказала. Если уж быть честной, то для нее было большим облегчением сидеть на заднем сиденье машины с двумя мужчинами-незнакомцами. Но в этом месте и в этот момент времени то, что они все трое оказались из Лондона, заставляло ее чувствовать себя в большей безопасности и более уверенно, чем в составе многонациональной разноязычной группы в задней части синего фургона. К тому же они еще были вооружены.
Мадлен устроилась среди мусора и вполуха слушала их непрекращавшуюся болтовню, которая странным образом действовала на нее успокаивающе.
Они проехали два первых пропускных пункта на дороге в Сараево без всяких проблем. Дуг просто коротко переговорил с одним из полицейских на втором КПП на некотором подобии сербского языка. Мадлен дремала, то засыпая, то снова просыпаясь. Громкий звук работы мотора делал почти невозможной беседу между ними.
Они уже были примерно в миле от Илиджи, когда появился первый признак опасности. Мадлен проснулась сразу же, как только Дуг выключил мотор. Она выпрямилась.
– Что случилось?
– Не знаю. Думаю, что они проверяют бумаги. – Дуг зажег сигарету. Их маленький «фольксваген» был примерно в трехстах метрах от фургона. В какой-то момент все выглядело так, как будто бы солдаты машут им, чтобы они проезжали. Дуг завел мотор. А затем внезапно оказалось, что все совсем не так.
– Черт, – сказал Мартин, нацеливая свою камеру. – Что это он делает? – Все трое замерли, пытаясь понять происходящее. Один из солдат открыл дверь в фургон и стал показывать жестами, что все должны выйти. При этом он размахивал оружием. Мадлен видела, как Свен спустился вниз с водительского места, а Горан спрыгнул с другой стороны и обошел фургон, чтобы попытаться договориться с солдатами. Появились еще двое солдат, оба кричали и жестикулировали, приказывая пассажирам покинуть фургон.
– Что происходит? – спросила Мадлен, почувствовав, как ее начинает сковывать страх. Рука Дуга ухватилась за рычаг переключения скоростей. Мартин был занят съемкой.
– Ах, черт! – резко выдохнул Дуг. Рука Мадлен автоматически потянулась к окну, один из солдат ударил прикладом Свена прямо в лицо. Двое докторов вскрикнули. Она видела их раскрытые рты сквозь окно фургона. Еще больше солдат появлялись словно из ниоткуда. Синий фургон окружили ополченцы в черной форме и в жутко выглядевших капюшонах.
– Нам лучше убраться отсюда, – сказал Дуг, отъезжая задним ходом.
– Нет! Нет! – закричала Мадлен, когда они стали отъезжать назад. Один из солдат поднял голову и стал тыкать пальцем в их машину. Другой прицелился. Дуг ускорил движение, Мартин продолжал снимать всю эту пугающую сцену. Мадлен в ужасе наблюдала, как солдаты стали выгонять работников их организации из фургона. Дуг маневрировал со страшной скоростью, шины визжали, машина прыгала. Раздались хлопки выстрелов и звуки от пуль, попавших впереди в полотно дороги. Последнее, что успела увидеть Мадлен, были Свен, стоявший на коленях в пыли, и солдат, который медленно, лениво стрелял ему в голову.
Думать было некогда. Дуг вел свой автомобиль на пределе, мотор визжал, протестуя против такого обращения, они мчались обратно в Тузлу. Немного не доехав до города, Дуг резко свернул налево, машина проехала сквозь стадо овец и оказалась на разбитой местной дороге. Все трое молчали, пока машина подскакивала на валунах и падала в ямы. Было похоже, что он знает, куда едет, он зигзагами возвращался назад в Сараево, объезжая главные дороги, на которых они были до того, как началась перестрелка. Наконец выехали на приличную дорогу. Дуг на минуту замедлил скорость.
– За нами никого? – тихо спросил он Мартина. Мартин покачал головой. Дорога впереди была пустой. Ближе к горам в небе взрывались белые клубы дыма. Мадлен на заднем сиденье была спокойна. Как только они добрались до границы города, Дуг вдавил педаль газа, и они снова поехали через город со скоростью сто километров в час, постоянно натыкаясь на остовы сожженных автобусов и баррикады из бетона, которые воздвигла сербская армия при своем продвижении. На улицах пусто. Солнце сияло, небо было голубым и безоблачным. Но вокруг все как будто вымерло.
И снова Мадлен показалось, что Дуг точно знает, куда едет. Через полчаса они остановились перед зданием со следами обстрела. Отель. В нем было полно иностранных журналистов и работников благотворительных организаций. Дуг ворвался в холл и потребовал радиотелефон. Мартин и Мадлен бросились за ним вслед. У нее не было ничего с собой. Даже зубной щетки. Это должен был быть однодневный выезд на линию фронта, чтобы организовать там сеть распределительных пунктов для передачи гуманитарной помощи. Мартин присоединился к группе репортеров Би-би-си, чтобы показать им отснятый материал. Мадлен все бросили, она осталась стоять у стойки портье.
– Останься со мной, – внезапно раздался голос Дуга, который подошел к ней откуда-то сбоку. Его рука сильно сжала ее ладонь. Она молча кивнула.
На следующее утро в холле отеля было подлинное столпотворение. В задней части здания только что начался пожар, мина взорвалась в редакции телеканала, и двое местных техников погибли. Компания Би-би-си отдала приказ всем своим журналистам немедленно покинуть Сараево. Отель, принадлежавший ООН, тоже горел, и люди вокруг громко кричали. Мадлен стояла вместе с Дугом в столовой и озиралась по сторонам.
– А им... уже известно, что произошло вчера? – тихо спросила она.
Дуг взглянул на нее и кивнул.
– Они были расстреляны, все. Мы слышали сообщение о том, что это были аркановичи.
Мадлен вопросительно посмотрела на него.
– Аркан – лидер национального сербского ополчения. Он делает наши информационные службы совершенно беспомощными; мы как дети. – Он немного помолчал. – Я любил Свена, – сказал он, вздохнув. – Какая тяжелая утрата.
Мадлен молчала. Ей все это казалось каким-то нереальным. К ним подошел Мартин.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он. Мадлен взглянула на Дуга и пожала плечами.
– Не знаю. Я думаю, что я должна попробовать попасть обратно в Белград. Есть ли возможность связаться с моей службой?
Дуг кивнул:
– Мы отправили сообщение в Лондон, а они передадут его дальше. В Сараево не осталось телефонных проводов и связи.
– Я возвращаюсь назад, парень, – сказал Мартин, стараясь не смотреть на Дуга. – Я получил... ну, ты сам знаешь, что я получил. Я собираюсь порыскать по округе вместе с ООН. Их колонна поедет в одиннадцать утра, а ты как?
– Я остаюсь, братишка. – Дуг посмотрел на Мадлен, она медленно кивнула. Да, почему бы нет, подумала она неожиданно для себя. ООН собирается перебросить всех оставшихся здесь журналистов назад по воздуху. Она не хочет, чтобы ее доставляли назад прямо в Лондон. Раздался внезапный грохот перед зданием. Люди вокруг стали разбегаться по своим номерам, собирать вещи, все стремились побыстрее покинуть это проклятое место. Мартин пожал им обоим руки, потом вдруг наклонился и обнял Мадлен.
– Береги себя, милая, – быстро проговорил он, уходя. Он плакал. Мадлен не проронила ни единой слезы с тех пор, как они попали в засаду вчера днем. Он исчез на лестнице, ведущей наверх.
– Ты уверена насчет этого? – встревоженно спросил Дуг, почесывая свой небритый подбородок. Снаружи раздался еще один взрыв.
– Уверена. – Мадлен была совершенно спокойна. – Я врач. Здесь умирают люди. Я не могу уехать.
– Хорошо, ты готова?
– Мне нечего собирать, – просто сказала она. – Только кошелек и все. У меня даже нет паспорта, все осталось в фургоне.
– Тогда идем. – Он схватил ее за руку, и они выбежали из здания. «Фольксваген» все еще стоял там, где он его припарковал вчера. На крыше были куски стекла, бумаги, грязь, ошметки, которые посыпались от взрыва из ближайшего дома.
Дуглас прыгнул на сиденье и открыл дверь для Мадлен. Она на секунду заколебалась, поглядев на самолет, круживший в небе. Потом забралась в машину и поняла, что этот самолет сбрасывал бомбы где-то над городом. Земля несколько раз содрогнулась. Дуг завел мотор. Они выехали с парковки позади отеля или, вернее, того, что от него осталось, и начали бешеную гонку по центральным улицам Сараево. Было девять часов утра.
– Куда мы едем? – выкрикнула Мадлен, стараясь перекричать грохот взрывов и звуки стрельбы.
– В сторону Бьелаве. Это в восточной части города. Мой друг Мурад живет там возле университетской больницы. Я думаю, что там мы будем в безопасности.
Машина резко вильнула в сторону, чтобы не наехать на тело пожилого мужчины, лежавшего лицом вниз в луже запекшейся крови. Они ехали молча, сосредоточившись только на том, чтобы живыми добраться туда, куда собирались.
74
Никем не замеченные, не пойманные Киеран и Паола выискивали возможности для встреч, где и когда только это было возможно. Никто ничего не видел. Паола провела все лето в перелетах между Римом и Лондоном, несколько недель на Менорке, пару ночей в Нью-Йорке, совершила поездку с Франческой за покупками в Париж.
У них впереди была еще вся осень, когда они вдруг решили съездить на Менорку ненадолго, на неделю. Был конец сентября. Дела в клубе шли так хорошо, как никто из них даже и не мог предположить в своих самых смелых ожиданиях. Джейк пришел с идеей, что клуб должен работать только по пятницам и субботам, а Белый зал для почетных гостей и членов клуба – всю неделю. Это блестящее нововведение заставило публику с еще большим нетерпением рваться в клуб, чтобы их здесь видели рядом со знаменитостями. Окошечко для возможности вступления в клуб было, как выразился Диггер, маленьким и не для всех, именно таким, как они и хотели. Макс был очень рад, что Киеран и Паола полетят на недельку погреться на солнышке. Они выглядели так, что казалось, им просто необходимо сделать передышку. Это замечали многие. Киеран ходил с темными кругами под глазами, чувствуя постоянную усталость. Отдых должен был помочь ему прийти в себя. Как ни странно, Франческа говорила Паоле то же самое, а именно, что в последнее время та выглядит неважно и сильно похудела. Она согласилась с Максом, что отдых на острове будет прекрасной идеей. Они с облегчением отметили, что эти двое наконец неплохо поладили.
Они полетели на Менорку утром в понедельник. Паола заметно повеселела. Непонимание того, что с ними происходит, сильно действовало на нее. Она разрывалась на части между стыдом и чувством вины, ее бросало из одной крайности в другую, из чувства безнадежности в радостное предвкушение. Она не знала, что и думать об этом, с кем поговорить, что делать, чтобы понять, что у их отношений нет никакого будущего, ей мог понадобиться еще месяц, год, век. Вечность. Это было неправильно. Это было ненормально и недопустимо, и ничто никогда не изменит этого положения. Но она не могла прекратить все и порвать с Киераном. Она была нужна ему. Он говорил это сотни раз за день. Ее как будто приворожил его голос, руки, которые гладили ее, вкус его губ.
Билеты для них были заказаны заранее. Она быстро осмотрела всех прочих пассажиров, вздохнула с облегчением и расслабилась. Никто из них не знал, кто они такие.
На вилле было тихо, спокойно и пустынно. Здесь была одна Андреа – служанка, которая каждый вечер поднималась к себе домой на гору в квартиру в городе. Они были совершенно одни. На второе утро они проснулись в середине дня и решили провести весь день на пляже. Прихватили полотенца, книги, батоны чиабатты и стали спускаться вниз по каменистой дороге к морю. Они плавали в чистой голубой воде спокойного моря, лежали на спине, пока у них не загорели щеки.
Пляж представлял собой узкую полоску белого песка, к которой вплотную подступали утесы из красного гранита с оранжевыми и белыми полосами. Вилла стояла наверху горы, из воды она казалась парящей в небе, а когда Паола ныряла, то и вовсе исчезала из поля зрения. Зато она прекрасно видела каштановые волосы Киерана, когда он нырял и плавал рядом с ней. Они плыли к небольшому пятну более темной воды. Здесь было холодно, и Паола хотела повернуть назад, но Киеран продолжал плыть дальше. Они добрались до небольшого островка, но берег здесь был каменистым, а Паоле хотелось лежать на песочке. Киеран смеялся над ней и брызгал водой. Паола присела на край камня и стала любоваться им.
Они поплыли назад, как только солнце перестало греть так сильно. Воздух стал прохладным к тому времени, когда они добрались до виллы. Паола направилась прямиком в душ, а Киеран принялся хозяйничать на кухне.
В ванной комнате было душно, и в воздухе висел пар, когда он вошел. Сквозь стекло душевой кабинки Киеран видел розовый силуэт Паолы, которая стояла под струей горячей воды. Он снял шорты и майку и открыл дверь. Струя горячей воды попала ему прямо в лицо. Паола вскрикнула, когда он оказался рядом с ней. Он взял из ее рук мочалку и поднял ее над головой Паолы, капая на уже мокрые волосы. Струи воды стали стекать по ее шее и груди. Он притянул ее к себе, зарываясь лицом в ее плечо. Они вместе выключили краны и пошли, держась за руки, в спальню, оставляя за собой мокрые следы.
Франческа прошла таможенный контроль с улыбкой на лице. Она не стала обременять себя звонком на виллу, чтобы сообщить, что приезжает. Она хотела сделать им сюрприз. Она вынуждена была признать, что теперь относилась намного лучше к Киерану, особенно когда они с Паолой подружились. Она сразу же поймала такси, едва успев выйти из здания аэропорта. Франческа бросила взгляд на часы – почти одиннадцать. Она успела на последний рейс из Рима, и ей пришлось еще два часа ждать в Барселоне из-за каких-то технических неполадок. Она прихватила с собой гору еды, намного больше, чем могли съесть они втроем за три дня. Радостно устроилась на заднем сиденье лимузина и стала следить за тем, как огни острова стремительно пробегают мимо и остаются внизу по мере подъема на гору.
На вилле было совершенно тихо и темно, когда она подъехала, но серебристый «мерседес» стоял на дорожке перед домом – они забыли поставить машину в гараж. Франческа снова взглянула на часы – только половина двенадцатого. Она заплатила водителю и подождала, пока он внесет ее сумки в прихожую.
Должно быть, они уже спят, подумала она, зажигая свет. Франческа нахмурилась: по всему полу была разбросана их одежда, а на столе валялся недоеденный сандвич. Она наклонилась и подняла с пола купальник Паолы. Глупая девчонка! Зачем она разбрасывает свою одежду по всей гостиной? Она открыла дверь, ведущую к спальням, и постучала в комнату Паолы. Никто не ответил. Она тихонько отворила дверь и сунула туда голову, кровать была пуста. Какие-то вещи и обувь Паолы лежали вокруг, но было понятно, что она здесь не спит.
Франческа еще больше рассердилась. Где же они? Может быть, смотрели телевизор в одной из спален и там заснули? Она пошла по коридору. Из-под одной из дверей был виден свет. Она распахнула дверь и с улыбкой на лице вошла.
Прошло немало дней, пока она смогла описать словами, не опасаясь за свой рассудок, то, что увидела, как только дверь открылась. Она испытала такой шок от увиденного, что боялась, что ее хватит удар прямо на месте. Поначалу они не заметили ее. Паола была к ней спиной. Она была... Паола сидела на нем, а его руки медленно гладили ее по спине вверх и вниз. Франческа замерла в дверях, как громом пораженная. Он заметил ее первым. Но даже не попытался вскочить и не смутился. Франческа подошла к кровати, ударила свою дочь со всей силы, а потом два раза хватила его по лицу и выбежала из комнаты, дрожа от ярости и страха. Паола прибежала за ней следом, завернувшись в простыню и тихо плача. Она велела дочери убираться. Сама Франческа заперлась в своей спальне, уселась на край кровати и стала раскачиваться взад и вперед, глядя на телефон и понимая, что должна позвонить Максу. Она должна позвонить ему и рассказать, рассказать кому-нибудь. Но ей было страшно.
Киеран улетел первым рейсом утром. Он вышел из дома без багажа раньше, чем кто-либо проснулся. Вызвал такси... Он прилетел в Лондон один и стал ждать, когда буря обрушится на его голову.
75
– Мне нужно как-то взбодриться, – сказала Амбер Танде, входя в комнату.
– Как, например? – Он выпрямился, поставив диск в проигрыватель. Мелодичный женский голос заполнил все пространство.
– Да как угодно. Мне просто нужно заняться чем-то необременительным, отвлекающим, развлечься, одним словом. Ты даже себе представить не можешь, что нам пришлось пережить в прошедшие два месяца. – Она подошла к нему ближе, встала у него за спиной и обняла его. – Как здорово! – сказала она, слушая музыку и прислонившись щекой к его спине. – А кто это?
– Моя мама.
– Правда? – она улыбнулась. – Ты знаешь, по сравнению с моим семейством твоя семья кажется почти что идеальной.
– О нет, – смеясь, покачал головой Танде, – у нас тоже бывает всякое, можешь поверить.
– Нет, я все еще никак не могу поверить в то, что произошло. Думаю, что никто из нас не в состоянии сделать этого.
– Постарайся не судить и не осуждать его, Амбер. Он, вероятно, и сам не понимает.
Амбер вздохнула.
– Я знаю. Ты прав. Но всякий раз, когда я смотрю на него, я просто не могу выкинуть все происшедшее из головы...
– А как это все выглядит для него, что он должен чувствовать? – мягко перебил ее Танде.
– Ну почему, черт возьми, ты такой чуткий. Он ведь тебе никогда особенно не нравился! – возмутилась Амбер, делая шаг назад от него. Он обернулся и поймал ее за руку.
– Потому что он – твой брат.
– А она – моя сестра! – с жаром выкрикнула Амбер.
– Именно. Тебе следует проявлять больше терпимости.
Амбер уставилась на него, чувствуя, что начинает злиться и выходить из себя.
– Нет-нет, не сердись. У нас есть много других проблем, о которых мы должны побеспокоиться прямо сейчас. Они переживут это. Ты и сама так говорила. Они оба будут направлены, как, ты тогда говорила, это называется? На обследование? Они найдут решение. А теперь, ты только что хотела чего-то легкого и бодрящего?
Она неохотно кивнула.
– Пойдем поужинаем. Ты хочешь ужин в африканском стиле? – улыбнулся он ей. – А потом пойдем танцевать. Здесь есть новый клуб, который только что открылся в центре города. Некоторые из моих друзей, вероятно, тоже будут там.
Глаза Амбер засияли. Это был ее второй приезд в Мали. Первый проходил в совсем других условиях.
Она бросилась ему на шею.
– Прости меня, я совсем не хотела злиться на тебя. Я просто, наверное, слишком устала.
– Знаю. Но сегодня вечером мы пойдем развлечься и хорошо проведем время. Макс прилетает в субботу, поэтому нам нужно успеть сделать как можно больше. У меня такое ощущение, что наши дела могут очень сильно осложниться.
Амбер покачала головой, все еще прижимаясь к нему.
– Он будет хорошо себя вести, обещаю.
– Увидим. – Танде поцеловал ее в кончик носа. – Не хочешь ли принять душ, перед тем как мы пойдем?
– Да, здесь так пыльно. Все совсем не так, как было в тот раз, когда я приезжала.
– Это Харматтан, ветер, который дует со стороны пустыни. Боюсь, что еще пару месяцев все будет так продолжаться. Но сегодня все не так уж плохо. Иногда с трудом можно различить предметы вокруг на расстоянии буквально нескольких футов.
– Жуть просто!
– К этому можно привыкнуть.
Она отодвинулась от него и внимательно посмотрела в его лицо:
– И я смогу? И к другим вещам тоже?
– Ты привыкнешь ко всему. А теперь, давай. Ты говорила, что хочешь весело провести время. Беги под душ и будь готова. Я сделаю несколько звонков, а потом мы пойдем. Договорились? – Она кивнула. – Иди же уже. – Он подтолкнул ее в сторону ванной.
В только что открывшемся ресторане «Акваба» возле ипподрома Танде наблюдал за тем, как Амбер заказывает рис граси нконтомире– блюда кухни Ганы. «Акваба»– значит «добро пожаловать» на языке тви, одном из основных языков Ганы, объяснил ей официант. Она хорошо говорила по-французски и могла болтать, не задумываясь, с официантом или посетителями, которые время от времени подходили, чтобы поздороваться с ними. Это было одной из тех черт, которые он особенно любил в ней. Она была не похожа на большинство европейцев, живущих в городе, которые либо восхищались всем подряд в жизни местного населения, то и дело восклицая: «это великолепно!» или «чудесно!», либо обращались со всеми и смотрели на все вокруг свысока, лениво цедя сквозь зубы, что все это они уже где-то видели раньше. Амбер относилась к Мали точно так же, как относилась ко всему, и к жизни вообще. Конечно, существовали всевозможные отличия, но она воспринимала их умом, а не поддавалась эмоциям. Попрошайки были попрошайками. Мухи мухами. Харматтан ужасен. Блюдо нконтомире,когда его подали, оказалось чудесным на вкус, а рис грасотвратительным. Рис, плавающий в томатном супе, как она его охарактеризовала. Танде очень развеселился.
Они вышли из ресторана около полуночи. В Бамако, так же как и в Париже, ночная жизнь начиналась после полуночи, как он ей объяснил. Выходные начинались в ночь с четверга на пятницу, то есть сегодня, и продолжались до середины дня в воскресенье. Утренняя молитва в воскресенье означала конец выходных. Амбер кивнула. Ей очень нравился утренний призыв к молитве на рассвете, который разносился над городом, хотя Танде и указывал ей на то, что по соседству с его домом мечетям запрещалось пользоваться усилителями. Должно быть, именно поэтому, с его точки зрения, ей и нравился этот звук по утрам. Амбер возразила. Она считала, что этот сигнал задает дню особый ритм, люди живут и действуют в несколько ином ритме. В Лондоне день делится на две части, между двумя часами пик. Все ее передвижения в течение дня связаны с тем, попадает она в утренний или вечерний пик или нет, или занимается чем-то в перерыве между ними.
– Знаешь, как я узнаю, что наступило утро воскресенья? – спросила она, когда они шли к его машине. Он покачал головой в знак отрицания. – По отсутствию шума, – сказала она. – На улицах нет никаких машин. Я просыпаюсь от тишины.
– А теперь ты готова к тишине? – выкрикнул Танде, пытаясь перекричать слишком громкую музыку и смех в клубе. Она кивнула, продолжая держать во рту кубик льда, тщетно пытаясь с его помощью охладить себя изнутри. Было почти четыре часа утра. Они танцевали несколько часов. Они простились с друзьями Танде и стали пробираться сквозь толпу к машине. Он был очень известным человеком. К ним подходили самые разные люди за те четыре часа, которые они провели в буатэ.Пожилые друзья поколения его родителей, его собственные друзья, молодые люди в костюмах и джинсах, которые вели себя и выглядели так же, как тридцатилетние мужчины в любом уголке мира. Они усаживались у стойки бара с кружкой пива в одной руке, лениво перебрасываясь репликами между собой по поводу каждой проходящей мимо симпатичной девушки, хозяина клуба, диск-жокеев, и снова девушек. Амбер была поражена тем, какие красивые здесь были женщины, это были стройные создания, настолько прекрасные и элегантные, что глазам было больно смотреть на такую красоту. Она чувствовала себя бесплотной серой тенью рядом с ними. У них был прекрасно нанесенный макияж и удивительные наряды из какого-то неведомого иного мира. Одна или две из них смотрели на нее весьма неодобрительно, не скрывая своих чувств. Было ли это только неодобрение или разочарование – она не могла определить. Они касались плеча Танде и издавали какие-то восклицания. Симпатии? Или наоборот? Она не понимала. Но, как ни странно, она не испытывала никакой ревности. Она никогда не чувствовала себя рядом с Танде обеспокоенной или беззащитной, совсем не так, как это было с Генри. Он, как правило, так устраивал дела, чтобы заставить ее беспокоиться. Она остановилась. Ей совсем не хотелось думать о Генри, потому что это значило – думать и о Бекки, а она еще была не готова думать обо всем этом.
– Устала? – прервал ее размышления голос Танде. Она повернула к нему голову в темноте машины и положила руку ему на колено.
– Да нет, просто жарко и пить хочется.
– Знаю, это все из-за ветра.
...Они проснулись несколько часов спустя от звонка будильника Танде. Он недовольно заворчал и сел. Было шесть тридцать утра. Он бросил взгляд на Амбер, которая перевернулась на спину и продолжала спать. Танде помотал головой, чтобы немного привести в порядок мозги, и тихонько спустился с кровати. В семь часов его должна была подобрать машина, которая отвезет его в аэропорт. Ему надо было спешить. Он прошел голым прямо в ванную. Он чувствовал, что у него сохнет и чешется вся кожа, как это всегда бывало в это время года. Было не так жарко, чтобы включать кондиционер, но было очень сухо, и это создавало дискомфорт. Он быстро принял холодный душ, почистил зубы и выложил из сумки некоторые вещи, потому что они с Максом должны были вернуться в Бамако в четверг. Он на секунду замер. Потом понял. Он знал, что Амбер кажется, что ему все равно, что подумает Макс, но ему не было все равно. Он никогда не признается ей в этом, но он не просто немного нервничал по поводу реакции Макса. Он не мог точно определить даже для себя, чего он так боится. Танде был человеком, который любил во всем порядок и точность, он любил все раскладывать по полочкам и точно определять. Работа – это работа, политика – политика, любовь – любовь. Но с Амбер все границы были смазаны и размыты. Что все это значило, он не знал, но сам угодил в эту неразбериху.
