Текст книги "Дорога к дому"
Автор книги: Лесли Локко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– А… госпожа Майслер, Грета… познакомьтесь с Паолой Росси. Одной из самых очаровательных молодых леди. Паола погостит у нас пару недель. Так мало, дорогая, – он снова повернулся к ней, уныло разведя руками. Паола собрала волосы и перекинула их на плечо.
– Что ж, может быть, я еще вернусь, кто знает, – произнесла она игриво, с удовольствием наблюдая за паническим выражением лица госпожи Майслер. Мм. Немного соперничества не помешает. Она-то уж точно в нем победит.
Неделю спустя она уже не была так уверена в победе. Странно, но Отто не требовал от нее совершенно ничего, кроме как быть его милой и очаровательной собеседницей за ужином. Большую часть времени он проводил, обходя свои необъятные владения, то и дело покрикивая на рабочих и обсуждая с немецкими специалистами сроки окончания работ.
Паола прикинула, что открытие роскошного дома рассчитано к началу местных политических переговоров – фон Кипенхоер любезно предоставляет свой дом для предстоящих мирных переговоров с соседней страной, Анголой. О чем именно пойдет речь на переговорах, она понятия не имела. Все, что ее сейчас волновало, жаловалась она Франческе по телефону, так это то, что ей казалось, она ему совсем не нравится.
Франческа, выслушав Паолу, призадумалась. Что ж, этот низкорослый лысоватый немец оказался хитрее, чем она думала. Какой умный! Он пригласил Паолу не просто ухаживать за ней. Он, должно быть, понимал, что, если будет вести себя сдержанно, Паола станет проявлять к нему интерес. Он уже все рассчитал. Ведь Паола так просто не сдастся.
Франческа терпеливо выслушивала все жалобы дочери: он никогда не делал ей комплиментов о том, как прекрасно она выглядит, какая она остроумная… кроме, конечно, того времени, когда они ужинали, но тогда это происходило при этом костлявом драконе, госпоже Майслер. Вообще, высказалась Паола в слезах, не пригласили ли ее сюда, чтобы позлить госпожу Майслер. Может быть, именно ей уготовано звание госпожи фон Кипенхоер, и так он хотел… Как бы там ни было, она просто не понимала, что происходит, но то, как он с ней поступает, как игнорирует, просто некрасиво. Это вообще безобразное поведение. Франческа взволнованно слушала… Она бы никогда не подумала, что Отто на такое способен, а Паола пока бешено рвалась к цели. Франческа успокаивала ее всячески и просила ее не волноваться. Она была уверена в том, что дочь, бесспорно, нравилась Отто.
Она положила трубку, зажгла сигарету, размышляя и надеясь, что ее маленький план не обернется плачевными последствиями для Паолы.
78
Мадлен подняла свой бокал. Рядом с ней за столом сидели Дуг, Мурад, Алия… люди, которые стали ей родными. Она уезжала. Ее переводили в Нью-Йорк. Там она начнет работать на новом месте после всей той жуткой жизни, тяжелого труда, жестокой борьбы порой за саму жизнь, которая – в этом месте, и в это время – была, как кто-то из журналистов верно подметил, «сродни жизни во время тридцатилетней войны, когда не знали, откуда ждать нападения. И когда твой лютый враг мог внезапно стать самым близким другом, если он в то же время – враг твоего самого заклятого врага».
Эта жизнь походила на игру бесконечных зеркал, где истина неотличима от лжи. Как раз в то время, когда Мадлен получила документы и условия своего нового контракта, борьба в Боснии и Герцеговине перешла в новый этап своего странного запутанного противостояния. Мусульмане и хорваты, которые до недавнего времени боролись на одной стороне против сербов, вдруг обратились друг против друга. Теперь оставалось ожидать только худшего. Ночью, когда грохот артиллерии стих, Мадлен лежала рядом с Дугом и рассуждала вслух, правильно ли она поступает.
– Конечно, правильно. То, чем ты занимаешься, важно. Я имею в виду то, с чем ты сталкиваешься каждый день… все доктора могут сделать то же самое. Но последние события… учитывая участившиеся случаи насилия… это так просто не кончится, Мадлен, будут невероятные последствия с не одной искалеченной жизнью, а с тысячами. Ты должна ехать.
Мадлен молчала.
– А как же госпиталь? – вдруг спросила она. Все знали, что врачи, работавшие там, рассчитывали только на возможности Мадлен доставать лекарства и предметы первой необходимости у сил ООН.
– Они справятся. – Дуг зажег сигарету. – Твой отъезд не подлежит обсуждениям, Мадлен. Ты больше не можешь здесь находиться. Посмотри на себя.
Он был прав. Месяцы работы в таких условиях, которые не каждый сможет вынести, взяли свое. Она даже не была уже уверена, узнает ли ее кто-нибудь. Временами она сама себя не узнавала. Амбер должна будет встретить ее в Лондоне через неделю. Впервые за многие годы она волновалась о том, как выглядит.
Мадлен взяла у Дуга сигарету и глубоко вдохнула едкий дым. Она очень переживала, как пройдет ее возвращение в Лондон. Это значит, она снова увидит своих родителей – она отдалилась от них так сильно, что даже и не думала, что такое возможно. Попав в эту обстановку, Мадлен почувствовала какое-то облегчение от того, что ей не приходилось беспокоиться о том, что скажет Майя и не оскорбят ли отца ее слова… она была свободна от них, от всего. Она уже не помнила, когда последний раз думала об Аласдэре. Казалось, все это было в прошлой жизни. Она вернула Дугу сигарету. А что же с ним? Что будет с ними?
– С нами все будет в порядке, Мэдс, – сказал он, словно прочитав ее мысли, и пододвинул ее голову поближе к своей. – У тебя и у меня. Знаю, это… странно. Вокруг столько всего происходит… но все будет хорошо.
Она молчала. Иногда ей казалось, что он знает ее лучше, чем она сама, а иногда он ей был совершенно чужим. Порой она удивлялась, как это вообще все могло случиться. Мадлен уткнулась головой в его шею и закрыла глаза. Запах хлора и антисептика никогда уже не оставлял их, неважно, как часто и как сильно они старались отмыться от него. Просто теперь невозможно было уловить другие запахи, что-то чистое, свежее, нетронутое грязными руками смерти и страданий, окружавших их. Она силилась вспомнить лицо Амбер. С тех пор как они виделись в последний раз, столько всего произошло с ними обеими. Амбер теперь жила между Бамако и Лондоном; она делала карьеру в журналистике, как все и ожидали. Они с Танде уже поговаривали о женитьбе. Его государственные дела шли в гору. Читая редкие письма Амбер, Мадлен поражалась, как легко все у них получалось, без усилий и напряжения. Про судьбу Бекки она тоже не раз вспоминала. Амбер писала, что Бекки с Генри переехали в Зимбабве. Мадлен помнила тот день, когда получила это письмо. Тогда она неожиданно для себя открыла, что все еще может удивляться подобным новостям среди хаоса вокруг нее. Она уединилась за углом больницы вопреки предупреждениям медсестер о том, что улицу пристреливают снайперы, и стала перечитывать письмо Амбер от начала до конца. И теперь, спустя два года и три месяца, с тех пор как она попрощалась с подругами в аэропорту Хитроу, она снова едет назад.
Амбер не находила себе места, когда пришла к залу ожидания во втором терминале. Мадлен прилетает самолетом из Женевы. Сама Амбер только что вернулась из Бамако – теперь полеты из Бамако в Лондон и обратно через Париж стали для нее обычным делом, как поездка на семьдесят третьем автобусе вниз по Аппер-стрит. Это было давно. А сейчас, когда бы она ни оказывалась в Лондоне, было проще и быстрее запрыгнуть в такси или поездить с Клайвом. Из-за этого она чувствовала себя чужестранкой в своем родном городе, но Танде был прав… в сутках только двадцать четыре часа, а ей столько нужно успеть переделать.
Она стала воображать, как выглядит Мадлен, – за все время отсутствия она не присылала ни одной фотографии. Однажды она пошутила, что так похудела, что ей пришлось делать лишние дырки в ее единственном поясе. Амбер внимательно просматривала выходящих пассажиров – нет, никого, кто хотя бы отдаленно напоминал Мадлен. Она снова посмотрела на доску расписания рейсов. Багажное отделение в холле. Как же она не… Амбер вдруг остановилась. У нее непроизвольно от изумления открылся рот, когда она увидела Мадлен, остановившуюся у таможенного терминала, чтобы зажечь сигарету.
– Мадлен? – Амбер пошла ей навстречу. Подруга посмотрела на нее и улыбнулась – все той же широкой, красивой улыбкой. У Амбер полились слезы из глаз, когда они обнялись.
– Амбер… Господи, как рада тебя снова видеть. – Мадлен принялась разгонять дым, махая рукой. Амбер наклонилась и подняла ее багаж.
– И это все, с чем ты приехала? – спросила она мягко. Подруга кивнула.
– Не было времени пробежаться по магазинам, – сказала она, печально улыбаясь.
– Думаю, это не проблема, – просветлела Амбер. – Пойдем, Клайв ждет нас снаружи.
В Лондоне Мадлен планировала остаться на неделю, чтобы влиться в спокойный ритм за пределами той сумасшедшей жизни, которой она так долго жила. Ей понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к определенным вещам… незначительным, нормальным вещам. К тому, как Амбер каждое утро бегала вниз в итальянский гастроном на углу и возвращалась с огромными рыхлыми круассанами и свежепомолотым кофе, к отсутствию постоянного гула летающих снарядов и к тому факту, что телефон работал, причем постоянно. Когда она выходила в полдень прогуляться, то всегда удивлялась, как много людей на улицах. День за днем, медленно она привыкала к мирному ритму жизни в городе и старалась не вздрагивать каждый раз, как услышит сигнал проезжающей машины. Дуг не давал о себе знать, с тех пор как она уехала. Теперь, где-то глубоко в душе, она понимала, что их отношения никогда не станут прежними. Дуг был добр к ней, когда Мадлен нуждалась в этом, и, несомненно, она значила для него столь же много. Но у Дуга были свои черти в голове. Она так точно и не узнала, почему он приехал в Югославию – Боснию – Герцеговину – Сербию; Югославия фактически прекратила свое существование – и он почти никогда не говорил о жизни до приезда туда. Похоже, он считал, что просто обязан там оставаться.
И Мадлен тоже так поначалу думала. Но неожиданное приглашение на работу в Нью-Йорк, где она должна будет сотрудничать с ООН и Международным судом по правам человека, заставило ее усомниться в их предназначении. Она все еще с трудом верила, что больше не живет в условиях войны. Даже теперь, когда сидела в кафе на Аппер-стрит и читала газету среди толп молоденьких шумных девушек в босоножках и солнечных очках, Мадлен не могла привыкнуть к тому, что это происходит на самом деле.
Новый Тройственный Комитет был наскоро созван в Нью-Йорке с целью преобразовать понятие насилия из преступления против человеческой личности в преступление военного масштаба. Когда с ней соединились через ее личный офис в Белграде, она недоумевала, почему именно ее взяли на эту должность. «Почему я? – чуть было не спросила она. – Что я могу сделать?» Но, как пояснил Дуг, именно она непосредственно работала с подобными случаями насилия вот уже два года… Кто, как не она, посоветует Комитету, что нужно делать с физическими и психологическими последствиями у тех женщин – хорваток, сербок и мусульманок, – которые пострадали от подобных преступлений?
Теперь, сидя за столиком с чашечкой кофе и с солнечными очками Амбер на лбу, она медленно привыкала к спокойствию и строила планы на будущее. Месяц она проведет в Женеве, знакомясь с теми аспектами законодательства, которые понадобятся ей для ее новой работы, а потом поедет в Нью-Йорк, где, как ей обещали, останется на двенадцать месяцев. На целый год. Она никогда не была в Америке раньше. Амбер говорила, что ей обязательно понравится там. А сама Мадлен не была в этом так уверена. Те несколько американцев, которых она встречала в Белграде, были до слез наивными и оптимистично смотрели на мир вокруг – именно они одними из первых бежали на родину, когда в городе стало опасно… Что ж, ей предстоит провести целый год в их настоящем мире, там-то она и выяснит все про них.
Она подняла глаза и увидела, как Амбер переходит дорогу и идет к ней. Было красивое летнее утро. Солнечный свет играл на стеклах машин, и тротуары купались в солнечных лучах.
– Привет, – сказала Амбер и плюхнулась на стул рядом с Мадлен, бросив на пол пакеты. – Сил нет!
– Что ты делала? По магазинам ходила? – сказала Мадлен, глядя на ее сумки. – Что ты купила?
– Подарки на Рождество и день рождения за два года – и спорить не стоит, – решительно заявила Амбер. Мадлен молча смотрела на нее.
– Подарки? Для кого?
– Для тебя, глупая птаха. И я не приму ни единого возражения в ответ. – Она заказала у официанта кофе. Мадлен молчала.
– Ты не обязана, – наконец произнесла она. – Я… все не так, как было раньше… мне хорошо платят, ты же знаешь. У меня на счету сумма двухлетней зарплаты, и я не потратила оттуда еще ни пенни, правда.
– Дело не в деньгах, дорогая, – сказала Амбер, качая головой. – Конечно, ты можешь себе позволить все, что захочешь. Просто ты не станешь этого делать, вот и все. А новому специальному представителю Ай-Си-Эм понадобится больше, чем одна пара джинсов и две футболки. Примеришь это все, когда приедем домой, и если что-то не подойдет, мы сможем это вернуть сегодня же вечером.
Мадлен покачала головой, улыбаясь. Амбер. Все такая же инициативная.
– Чего ты улыбаешься? – спросила Амбер, хмурясь.
– Тебе улыбаюсь. Ты ни капельки не изменилась.
– Надеюсь. Я всегда знала, что я просто идеальна, – рассмеялась Амбер. – О, Мадлен, я так рада, что ты вернулась. Пусть даже ты снова уезжаешь. По крайней мере в Нью-Йорке ты в безопасности. И я смогу навещать тебя там.
– Надеюсь. Дуг говорил, что, возможно, в Сараево было безопаснее всего, – сказала Мадлен и улыбнулась посетившей ее мысли. – Как бы там ни было… поехали домой. Мне не терпится посмотреть, что в этих сумках!
Неделю спустя Амбер снова обняла Мадлен и попрощалась с ней у ворот отправления в заново открывшемся четвертом терминале. Было грустно, но ее голова была занята множеством других дел. Она вспоминала о встрече, прошедшей предыдущим утром. Все началось, как обычно; она знала, что Тим был рад видеть ее хотя бы раз в месяц, просматривать ее отчеты и статьи, и тогда она думала, что эта последняя встреча ничем не будет отличаться от предыдущих. Тим пребывал в довольно серьезном настроении, но это часто бывало, и Амбер не обратила внимания на перемену в нем. Но после первых десяти минут их разговора она поняла, что тут что-то неладное. Ему понадобилась всего минута, чтобы рассказать ей все.
– Дело в твоем отце, Амбер. Мы получили некоторые необоснованные сообщения… ничего еще точно неизвестно, но должен сказать, что он успел провести несколько встреч в Париже с Галли, предводителем туарегов. Может быть, все не так, но пошли слухи о неудавшейся попытке покушения, а человек, стоящий за этим, Бубакар Сидибе, случайно оказался на нескольких подобных встречах. Я поручу кому-нибудь эту историю…
– Нет. Позволь мне заняться этим, – перебила его Амбер, тяжело дыша.
– Я не могу. Это не обсуждается. Теперь я бы хотел, чтобы ты…
– Тим, пожалуйста.Я знаю о Мали больше, чем любой другой сотрудник департамента. Ты же знаешь, это так. Я могу это сделать, я знаю, что могу.
– Амбер, я бы с превеликим удовольствием передал бы тебе все документы и поручил бы тебе это дело – уверен, ты проделаешь великолепную работу. Но – и это весомое «но» – это дело твоего отца. Слишком рискованно. Это пойдет вразрез со всеми нашими принципами. Объективность и беспристрастность… ты знаешь об этом не хуже меня.
– Ты не можешь так поступить со мной, Тим. Ты не можешь звать меня сюда и сообщать такие вещи… а потом говорить, что поручаешь это другому. По крайней мере, позволь мне работать с тем, кто будет заниматься этим заданием. Мне наплевать на деньги. Но я просто не смогу спокойно выйти отсюда, зная, что такое происходит, в то время как я занимаюсь посторонними вещами. Какой бы ни была правда. Кроме того, другие журналисты не смогут самостоятельно получить доступ к тем структурам в Бамако, которые им понадобятся. А я смогу. Я смогу провести нас повсюду. Прошу тебя, Тим. – В его офисе наступила тишина. Тим смотрел на нее, снова и снова прикидывая в уме ее предложение. Наконец он отложил в сторону карандаш и встал.
– Хорошо. Я поручаю это дело Гейлу Скроггинсу. Ты можешь работать с ним. Я не будут анонсировать твое имя в статье, и если скрывать это станет сложно или если ты скомпрометируешь себя – или нас, – в любом случае я отстраню тебя немедленно. Понятно?
Амбер поднялась с места.
– Яснее некуда. – Она взяла сумочку, повернулась и пошла. В дверях она на мгновение остановилась. И спасибо тебе, Тим. Я ценю твое… доверие.
Она улыбнулась и вышла, в этот момент ноги ее едва держали. На что она сейчас согласилась?
Теперь, когда она устроилась на заднем сиденье, и аэропорт давно уже был позади, она думала о вчерашнем разговоре и ее новой работе, к которой она скоро должна приступить… и о том, как она расскажет об этом Танде. Или не расскажет. Назад она полетит через пару дней – она неохотно приняла приглашение пообедать с Анджелой и Киераном сегодня вечером. Даже перед концом света она вряд ли обедала бы с ними. А поход в дом на Холланд-парк был сродни походу на альтернативное телевизионное реалити-шоу. Анджела вальсировала по дому в длинном восточном платье и кожаных мокасинах – она вдруг резко протрезвела, обратившись к другой религии, буддизму, и поменяла стиль; Киеран проводил большую часть времени в скверном расположении духа в своей комнате. Весь обслуживающий персонал менялся уже три раза за прошедшие два года. Шиобан давно ушла; ее место заняла другая девушка: Маир… как-то так. Она проработала шесть месяцев и последовала за своей предшественницей. Амбер не помнила, кто теперь присматривал за Анджелой, но мысли о том, что она три часа проведет сегодня вечером в обществе своей матери и брата, было достаточно, чтобы доползти до дома и упасть на кровать. Они были ужасны, оба. Особенно Киеран. Просто он лучше играл трагическую роль жертвы. Он долго учился этому у Анджелы. Она вздохнула.
В последний вечер в гостиничном домике Паола одевалась еще тщательнее, чем обычно. Она была определенно настроена заставить Отто фон Кипенхоера запомнить ее как следует. Она находила в этом мужчине что-то необыкновенно притягательное. Он не был похож ни на одного из тех мужчин, которые нравились ей раньше – в общем-то, как раз наоборот. Он был маленького роста, лысеющий и старый. Совершенно не тот тип мужчины, которого она представляла рядом с собой. И все же в Отто было что-то милое и решительное. Ей нравились, например, запахи дорого лосьона после бритья и табачного дыма; ей нравилась его улыбка и его манеры – всегда внимательный, всегда вежливый… ничто не могло испортить его гладкой, идеальной внешности. Казалось, он видел и пробовал все хотя бы единожды, поэтому он все мог взять под свой контроль. Он производил такое же властное впечатление, как и Макс, – ничего особенного, просто это видно по тому, как он отдавал приказания, уверенный в том, что никто не посмеет ослушаться его; как говорил о делах и планах. Для Отто мир действительно был словно собран у него в руках, как и для Макса. Он зарабатывал в сфере промышленного производства, так он говорил. Паола знала, что имя фон Кипенхоер поднялось откуда-то из низов благодаря деньгам. Однако в начале семидесятых он ждал резкого взлета немецкой туристической индустрии и сумел правильно использовать его. Его туристическая компания «Зевс» возила немцев в те уголки мира, где они еще никогда не бывали. Китай, Россия, Чили, а теперь и Намибия. Работая по принципу, что лучше обслужить одного туриста, готового потратить тысячу долларов, чем возиться с тысячью туристов, готовых платить по доллару, он обеспечил себе нишу на рынке туризма – роскошные путешествия и туры по таким далеким от стандартных маршрутов местам, что ему приходилось самому обеспечивать все: посадочные полосы, дороги, включая все удобства. Он никогда не отвечал «нет» и стал таким всемогущим в сфере дальнего туризма, что целые государства встречали его у себя с распростертыми объятиями в надежде, что они станут следующим экзотическим местом назначения в туристическом плане компании «Зевс».
Все это она узнала не от Отто, а от госпожи Майслер. Она еще не добралась до сути отношений между высокой худощавой женщиной и ее хозяином, но что бы между ними ни было, Паола была решительно настроена прекратить это. Единственной проблемой в ее плане был сам Отто. Он был милым, как обычно, но не проявлял ни капли должного к ней интереса. Ни единого намека. Она едва с ума не сошла, пытаясь выяснить, в чем дело. Она вдела дорогие серьги в уши и посмотрелась в зеркало. С минуту внимательно изучала отражение. Лицо изменилось: оно похудело, скулы стали более выпуклыми, а аккуратные линии под глазами стали вдруг более заметными. Она старела, естественно. Теперь она походила на Франческу, как никогда, вплоть до мелких линий в уголках рта и сурового подбородка. Она прыснула несколько капель духов на грудь и встала. Юбка цвета лайма легко спускалась с бедер, а белый топ подчеркивал ее загорелую кожу – как Отто мог устоять перед ней? – подумала она, нахмурившись. Паола была само совершенство. Даже лак педикюра на ногах подходил под ее наряд, сочетаясь с приятными розовыми коралловыми бусами и соответствующими браслетами. Она обула свои зеленые босоножки и еще раз расчесала волосы. В ее распоряжении был последний вечер, чтобы произвести на него незабываемое впечатление. Хотя приглашение вернуться в Утьо оставалось в силе, определенных планов не было, и, вопреки самой себе, Паола начинала волноваться. Что, если он не захочет видеть ее снова? Что, если – боже упаси – она ему вовсе и не нравилась? Что, если она была сплошным разочарованием? На этой довольно пессимистической ноте она закрыла за собой дверь и вышла из дома.
Но ей не стоило волноваться. Обед, как ни странно, был без этой ужасной госпожи Майслер. Она уехала в Виндхук сегодня в полдень, сказал Отто, и вернется на следующий день.
– Она передавала вам свои самые добрые пожелания, – сказал он, улыбаясь ей через стол, умело разливая вино по бокалам. – Она надеется, что вы еще встретитесь. – Паола неуверенно кивнула. – А вы? Вам грустно уезжать? – Паола еще раз кивнула.
– Да, очень, – добавила она с большим сожалением, как ей показалось.
– Вам понравилось здесь, а?
– О да. Очень. Какая досада, что эти две недели подошли к концу. – Она кокетливо взглянула на него из-под своих густых ресниц.
– Возможно, это еще не конец… – задумчиво произнес он, играя пальцами по своему стакану с белым вином. – Я буду в Риме через пару недель. Может быть, я смогу навестить вас там?
– Это было бы просто замечательно, – сказала тихо Паола, следуя совету Франчески: «Воодушевленно, но не отчаянно. Охотно, но не настойчиво».Лицо Отто засияло. Он поднял свой бокал:
– Значит, в Риме.
Паола тоже подняла свой. Это было, не понимала она, заявление? Если так, то о чем он заявил? Она сделала глоток вина, не понимая, что она должна чувствовать сейчас.
Для Франчески же, наоборот, было все ясно. Все эти две недели перед приездом Паолы она только и знала, что давать гору заметок, советов и всевозможных поучений… что угодно, что могло бы помочь направить ход событий в нужное русло. Она уже четко сформулировала для себя цель: Паола должна стать миссис фон Кипенхоер, и ничто не помешает ей добиться цели. Паола была поражена, когда услышала прямолинейные планы матери.
– Ты же не хочешь закончить свою жизнь как я, дорогая, – говорила ей Франческа, когда они сидели в соседних креслах в парикмахерской. Паола посмотрела на нее из-под накидки, покрывающей волосы, и нахмурилась.
– Что ты имеешь в виду? Разве у вас с Максом не все в порядке?
– О да… в общем-то, все в порядке. Но, понимаешь, если вдруг что-нибудь случится с Максом… все не так-то просто, понимаешь.
– Что именно?
– Что обо мне кто-нибудь позаботится. Что у нас все останется по-прежнему. Ведь все перейдет Анджеле, ты же знаешь. Этой алкоголичке.
Паола была глубоко поражена.
– Ну конечно же нет. Макс должен… ну, понимаешь, как-то упомянуть нас в своем завещании. Он не оставит нас без средств к существованию, разве не так?
– Да, конечно… но нельзя быть до конца уверенным, что завещание вообще существует или что у него дела идут хорошо. Мария Луиза как раз на днях рассказала мне одну историю… – и Франческа принялась рассказывать ей ужасную историю об одном мужчине и его трех любовницах. Паола только молча слушала ее, широко раскрыв глаза от удивления. Она никогда не задумывалась над подобным раскладом вещей. Отто нравился ей. Любить за обилие денег – это все равно что любить какую-то одну часть тела или, например, только за его склонность к дорогим одеколонам, или за то, что он всегда говорит «а?» в конце своих высказываний. Она не могла отдельно рассматривать его и его деньги. Однако Франческа смотрела на эти вещи под совершенно иным углом. Она хотела, чтобы Паола была в безопасности. Но ведь она и так не подвержена никакой опасности, настаивала Паола. У Франчески другие принципы. Она будет в безопасности лишь тогда, когда у нее на безымянном пальце будет кольцо и неоспоримое право на половину всего имущества мужа. С другой стороны, Паола была рада, что Франческа перестала обсуждать случай с Киераном. Она бросила попытку понять сложившуюся ситуацию так, как она представляла себе ее. Говорить, что здесь нечего понимать, было бесполезно – просто так случилось – и это, похоже, было достаточно для нее. Но теперь появился другой повод для беспокойства.
К тому времени, как Отто наконец снова почтил их своим присутствием, его судьба была предрешена. Когда он столкнулся лицом к лицу со строгой красотой Франчески и при виде Паолы, которая, спускаясь каждый вечер в великолепных вечерних нарядах, завораживала его, у бедняги не осталось выбора. Во время ужина в «Тизу», модном новом сицилийском ресторане, он сделал предложение. Он не был уверен, кому больше радости это доставило – Паоле или ее матери.
Впервые Амбер узнала о помолвке, когда достала толстый кремовый конверт из почтового ящика. А точнее, три таких конверта. Один был адресован Максу и Анджеле, один для Киерана и один для нее. Она была в гостиной вместе с Анджелой, наблюдая в изумлении, как мать потянулась рукой к журнальному столику не за стаканом вина или пива, а за чашкой чая – и довольно твердой рукой. Амбер приподняла бровь. Она никогда не видела Анджелу трезвой. Вдруг послышался звонок в передней и глухой стук в дверь. Она встала, слегка смущенная – неужели такое возможно? И Анджела, наконец, бросила пить, – и пошла к двери. Амбер вернулась с двумя конвертами в руках и дала Анджеле тот, что был адресован ей и Максу. Она разорвала свой конверт и вынула оттуда тяжелую открытку. «Франческа Марина Росси с большим удовольствием приглашает вас принять участие…»Она подняла глаза. Анджела внимательно слушала. Ее конверт лежал рядом нетронутый.
– Паола выходит замуж, – сказала удивленно Амбер.
– О, прекрасно. Франческа будет довольна, – съязвила Анджела. – Она взяла пирожное. Амбер широко раскрыла глаза от неожиданности. Разве Анджела когда-нибудь ела что-нибудь сама? Наступила мертвая тишина, когда Анджела впилась зубами в мякоть пирожного. – Они очень даже вкусные, дорогая, – продолжила Анджела, придвинув к себе тарелку с пирожными. – Попробуй. Дафни приготовила их сегодня утром, по-моему.
– Дафни?
– Она – наш новый повар. На прошлой неделе пришла. Хочу сказать, я убила кучу времени, чтобы выбрать нужную. На этот раз я взяла страшненькую.
– Страшненькую? – Амбер с трудом понимала, о чем она говорит.
– Мм. Больше не могу терпеть этих красоток вокруг. Ничем не занимаются, кроме как крадут мои вещи.
– Вещи?
– Дорогая, почему ты повторяешь каждое мое слово?
– Разве?
– Да. А теперь я пойду наверх медитировать, дорогая. Мне передать Максу, что ты приходила?
– О, э… да. Хотя, может быть, мы встретимся с ним на следующей неделе. Думаю, он сам приедет в Бамако.
– А? А где это, милая? – Анджела встала и стряхнула крошки со своего платья. Амбер озадаченно посмотрела на нее.
– Бамако? Там я теперь живу. – Возможно такое, что Анджела не имела понятия, где находилась ее дочь? – Это в Африке.
– Как мило. Что ж, до скорого. До свидания, дорогая. – И она ушла. Амбер не двинулась с места, она еще раз просмотрела пригласительную открытку, быстро соображая, кто такой Отто фон Кипенхоер. И почему у них две церемонии, одна в Риме, а другая в Намибии? Она опять взглянула на открытку. Сама церемония бракосочетания пройдет в Риме, а прием гостей будет длиться три дня в так называемом гостиничном комплексе Утьо, в ста пятидесяти километрах от столицы Виндхук. Паола в Африке? Это просто невероятно. Интересно, что Макс думает по этому поводу.
Тем временем Макс всматривался в записку, оставленную ему юристом Тео, работавшим у него уже много лет, в которой тот советовал ему вот уже во второй раз обновить его завещание, чтобы укрепить свои интересы. Возможно, кому-то это покажется странным, но он терпеть не мог все, что было связано, пусть даже отдаленно, с его смертью. Он не пересматривал свое завещание с тех пор, как лишил наследства Киерана несколько лет назад – приступ ярости, который заставил принять его подобное решение, был приглушен успехом Киерана в работе его ночного клуба. Но потом сын снова огорчил Макса после того жуткого случая с Паолой. Макс уже и не помнил, какие изменения он вносил в завещание последний раз. Он смутно припоминал, что большую часть своего состояния отдал Амбер, но это было до того, как она обрушила на него новость об их с Танде отношениях. Он вздохнул и отложил записку в сторону. На другом конце стола стояла ваза с летними розами – должно быть, кто-то из горничных поставил ее сюда. Красные, желтые, ярко-розовые. Он посмотрел на просвечивающиеся лепестки; некоторые уже были в самом цвету. Он вынул один цветок, восхищаясь плотно собранными лепестками в бутоне, их совершенством, симметрией; через несколько дней один за другим они раскроются во всем своем великолепии… он вдохнул их аромат. Мама любила розы. Эта мысль так стремительно и неожиданно посетила его. Мутти. Он не вспоминал ее… лет десять. Он повернулся в своем кожаном кресле и открыл один из ящиков в шкафчике позади. В ящике не было ничего особенного, кроме маленького замшевого мешочка. Он достал его и пощупал пальцами содержимое, потом раскрыл мешочек. Он развернул бумажный сверточек и вытряхнул на ладонь три бриллианта, каждый по-своему переливался на свету. Все еще на месте. Всегда.
