Текст книги "Дорога к дому"

Автор книги: Лесли Локко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Танде кивнул.

– Я понимаю. Но… просто я хотел, чтобы ты осознала. Это не столь необходимо.

– Я знаю, – повторила она медленно. – Но я просто не представляю, как я буду жить здесь, если не приму мусульманство.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты – урожденный мусульманин. И здесь, в Мали, религия – это еще и часть культуры, даже я это вижу. Но когда ты рожден в этой религии… у тебя есть своеобразное право уклоняться от определенных вещей, которые тебе не нравятся или которые ты не принимаешь… ты пьешь спиртные напитки, и я никогда не видела, чтобы ты молился… Но я, если я приму мусульманство… у меня не будет подобной свободы. А с другой стороны, если я останусь при своей религии, я никогда не смогу приспособиться к местной жизни.

– Но это не так. Ты найдешь свой путь. Ты уже начинаешь говорить на здешнем языке. Тебе нравится здесь, Амбер. Ислам – это не догма. Так же, как и Мали. Я понимаю, это сложно представить, особенно иностранцам, но в наших кругах всегда были люди других религий – только оглянись. Нет, ты не обязана отказываться от своей веры, пока сама этого не захочешь. И если ты захочешь, причиной этому должна быть не боязнь, что ты не впишешься в культуру. Ты уже вписалась в нее. – Амбер медленно кивнула. – И все же я не поеду на свадьбу твоей сестры, – тихо добавил он, улыбаясь. Амбер уткнулась лицом в его шею.

– Я и не ждала от тебя этого. Ты очень упрямый, муженек.

– Взаимно, женушка.

Они вместе рассмеялись. Он страстно поцеловал ее.

Месяц спустя ей было не до смеха. Она вернулась из Лондона после встречи с Тимом. Она медленно и вяло работала над статьей, которую он поручил ей, он был недоволен задержкой. А ведь она сама выпросила эту статью. Он предупреждал ее, но она настояла, и теперь… Амбер не могла сказать ни слова в свое оправдание. Он был прав. Она пообещала, что немедленно возьмется за дело. «Две недели, – сказал он, когда она уже уходила. – Я даю тебе две недели. Гейл ждал от тебя материалов целый месяц. Мне пришлось поручить ему другое задание. Займитесь с ним этим, Амбер, иначе статья больше не твоя».

Амбер кивнула и тут же испарилась из кабинета.

Теперь она сидела у себя за столом в Бамако с разложенными доказательствами перед ней. Макс в самом деле встречался с Галли и Сидибе. Даже была сделана фотография их троих, выходящих из «Метрополя» в Париже. Они определенно вели секретные переговоры на нейтральных территориях Европы – журналисты тем не менее не могли вычислить место их встреч. Она жевала кончик ручки, хмурясь, потом подняла трубку телефона и набрала какой-то номер. Через пять минут у нее был ответ. «Каса Белла». Ну конечно. Андреа и Лусиана подтвердили это.

Амбер встала из-за стола и подошла к окну, облокотившись на подоконник. Что дальше? Она знала, что делать – послать факс Гейлу немедленно, оповестить его о дате и времени встречи. Она обязана позвонить в офис Танде – он имеет право знать. Она скрывала свою роль в этом расследовании – ей пришлось, – но теперь… Танде будет взбешен. Она понимала, что между ними огромная пропасть: он – младший государственный министр; она – дочь единственного иностранного инвестора страны. Если это выплывет наружу – связь недавних дел Макса и выбора Танде Ндяи иностранки, белой, – в качестве жены, то может серьезно повредить Танде. Он всегда говорил ей, что их отношения – это постоянное хождение по острию лезвия. Пара шагов в неверном направлении могла поставить крест на его карьере.

Прозвучал колокольный звон к началу молитвы. Было почти шесть. Амбер стояла у окна, любуясь молочно-белым небом. Было начало декабря. Снова задул Харматтан; светлая охра затмила все вокруг. Через пару недель небо будет полностью затянуто мелкой пыльной пудрой. Она ненавидела это время года. Она посмотрела на свой открытый ноутбук. Слова уже ладным строем высвечивались на экране. Что делать… что же делать? Она не могла мыслить ясно. Конечно, она должна выслать всю полученную информацию. Без всяких вопросов. Но… как же Макс? Сначала она должна поговорить с ним и выяснить его мнение. Она снова потянулась за телефоном. Она доберется до Макса прежде, чем кто-либо еще.

81

Наверное, Бекки уже представляла себе образ того человека, которого она искала, но, когда она вошла в маленький домик в перенаселенном местечке Мбар, этот замкнутый, пропитавшийся табаком заядлый курильщик, представший перед ней, был совершенно на него не похож. Годсон Маримба выглянул из-под стола с раковиной, где он лежал, и молча кивнул ей. Он был занят починкой протекавшей трубы – на полу кругом были лужи, а в углу стояло огромное ведро. Бекки встала в дверном проеме, не зная, с чего начать. Годсон Маримба не был похож на тех горожан, которых ей приходилось встречать, – она представляла себе тихого, мягкого человека, который был бы безумно рад тому, что его работами кто-то заинтересовался. Она уже представляла, как они уединятся в кафе и поговорят о его работах и искусстве. Тот человек, что работал с водопроводной трубой, был совершенной противоположностью воспитанным, ублажающим туристов слугам на ферме.

– Э… мистер Маримба? – спросила Бекки, когда его голова снова исчезла под раковиной.

– Да.

– Э… я хотела поинтересоваться… мое имя Бекки Олдридж. Ваш брат, Сэмпсон, сказал, что я могу найти вас здесь. Я…

– Я знаю, кто вы такая. Что вам нужно? – перебил он ее. Бекки отпрянула от такой прямолинейности и недоброжелательности.

– О, что ж. Я… я видела одну из ваших работ на днях. Она заинтересовала меня.

– Ответ «нет», дамочка. Вы зря теряете свое время. Я больше не рисую, и у меня ничего не осталось для продажи. Ясно? – Бекки подпрыгнула. – Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, дамочка. Прошу прощения за бесполезное путешествие. – Он принялся завинчивать болт.

– Послушайте, мистер Маримба… я видела вашу работу…

– Чертовы стервятники.

Бекки остановилась.

– Как вы только что назвали меня? – Она была настолько поражена, что не могла вымолвить больше ни слова.

– Как слышали. – Он вынул голову из-под раковины и бросил на нее холодный взгляд.

– Что… да что вы такое говорите? – запнулась она.

Годсон медленно сел, вытирая замасленные руки о свой грязный голубой фартук. И снова бросил на нее недоброжелательный взгляд.

– Туристы. Вы все одинаковые. Вы приезжаете, скупаете местные произведения искусства по смешным ценам, а затем вывозите их, прежде чем кто-то что-либо посмеет вам сказать. Потом выясняется, что вы продаете наши картины в пятьдесят раз дороже в Лондоне и Нью-Йорке. Стервятники. Вот, кто вы, и поэтому вы ничего от меня не получите. А теперь, почему бы вам не убраться восвояси, в свой Авонли. Там продают неплохие сувенирные корзинки, знаете.

Наступила тишина, оба пристально смотрели друг на друга. Сердце у Бекки забилось чаще от возмущения – как он смел?

– Вы… самодовольный идиот, – вырвалось у нее. Годсон рассмеялся. – Как вы смеете так разговаривать со мной? Я пришла сюда ради интереса. Мне понадобилось целых две чертовых недели, чтобы найти вас. Я не туристка, я здесь живу.

– О, да? Я тоже. И что? – Он явно издевался над ней.

– А то… что ничего. Я не делец, и не турист. Я не собираюсь ничего вывозить из страны. Мне просто интересна ваша работа, только и всего. Я решила открыть свою выставочную галерею и…

– Что вы сказали? – Годсон перестал вытирать руки и уставился на нее. – Галерею? Вы хотите открыть галерею?

– Да, я пока присматриваюсь. Здесь так мало… Я как-то работала в одной в Лондоне. И подумала…

Годсон вдруг вскочил на ноги так, что гаечный ключ выпал у него на пол. Он смотрел на нее некоторое время и потом протянул ей руку.

– Послушайте, – начал он как-то невнятно. – Прошу прощения. Я принял вас не за того.

Бекки замешкалась, но потом ответила ему рукопожатием.

– Думаю, это легко исправить, – сказала она, помедлив. – Можем мы где-нибудь поговорить?

– Не здесь, – рассмеялся Годсон. – Вот что. Я встречаюсь с друзьями сегодня вечером в «Джаз-105». Вы останетесь в городе?

– Хоть и не в Авонли, – кивнула Бекки. Он смущенно взглянул на нее.

– Это на Секонд-стрит в центре города. Мы будем там в районе десяти вечера. Почему бы вам не присоединиться к нам? Там бы и поговорили. А теперь… – он указал на инструменты, лежащие на полу, – мне нужно закончить начатое.

– Да, конечно. Уверена, я найду вас. – Бекки вскинула сумку на плечо. – Что ж, тогда до встречи сегодня вечером?

– Ага.

Он снова устроился на полу. Бекки улыбнулась и вышла. Лицо у нее до сих пор горело от брошенного ей оскорбления. Она не привыкла к таким жестким противостояниям. Хотя в том, как они усмирили друг друга, как противоборствующие стороны, было что-то приятное. Она не знала почему, но чувствовала, что Годсон Маримба счел ее стоящим собеседником. Самодовольный дурак. Она улыбалась, пока шла по пыльной улице к главной дороге. Дети сновали вокруг, крича ей вслед: «Белая! Белая!» Она улыбнулась и помахала им. Она была в хорошем настроении. Вдруг Бекки увидела свое будущее как вживую. Она нащупала солнечные очки у себя в сумке и пошла дальше, продолжая улыбаться себе самой.

Тем же вечером она встретила Годсона Маримбу и его друга Томаса в клубе. Тогда она впервые увидела смешанную толпу: светлокожие и темнокожие горожане, туристы, сидящие вокруг бара так, словно они в Лондоне или Нью-Йорке, обменивались невероятными историями, распивая пиво и танцуя… Она осмотрелась вокруг с нескрываемым удивлением.

– На что вы так пристально смотрите? – прокричал Годсон из-за громкой музыки.

Она сделала большой глоток пива.

– Просто… Я впервые… тут столько разных людей, смешанная толпа, вот и все.

– Где, вы говорили, вы живете? – спросил Томас.

– На ферме. Рядом с Чинхойи. – Оба переглянулись.

– Что вы здесь забыли? – спросил Годсон.

– Я… ну, мой парень помогает на ферме с туристами… они занимаются поездками в сафари и все такое.

Лицо Годсона искривилось в усмешке.

– Видите? Я все-таки не ошибался.

Бекки состроила гримасу.

– Это работа, – сказала она извиняющимся тоном. – Именно поэтому я хочу заняться чем-нибудь другим.

– Давайте потанцуем. – Годсон вдруг встал с места. – Тут слишком шумно. Потанцуем и поговорим. – Бекки нервно взглянула на него. – Да перестаньте же. Я не укушу вас. Я женат.

Он протянул ей руку. Немного поколебавшись, Бекки взяла его за руку и пошла за ним в самую гущу танцующих. «Это сон», – думала она, следуя за ним сквозь толпу. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в свой волшебный мир, спрятанный в ней самой. А Зимбабве казалась ей огромной головкой лука, которую можно было бесконечно очищать от слоев: Генри и Фэафилды на ферме в той части страны, которая сойдет за английские Котсуолдс, коими их сделали бы их владельцы, отдав все свое состояние; Надеж с ее друзьями и до смешного устаревшим образом жизни; а теперь этот – Годсон и его мир молодых и современных горожан. Где же ее место?

– В чьем доме вы сегодня утром были? – спросила она, когда они стали танцевать. – Где я нашла вас?

– О, это дом моей тети. Ей установили новую раковину в одной из комнат, и она текла вот уже несколько дней. Я обещал ей помочь справиться с течью.

– А вы где живете?

– В Читангвизе. Это в двадцати километрах отсюда. Вам обязательно нужно там побывать. Там у меня студия.

– У вас есть студия? – удивилась Бекки.

– Конечно. А где же, вы думаете, я рисую?

– Да, конечно… извините. Я… я не подумала.

Несколько минут они танцевали молча.

– Так что вы говорили сегодня утром про… галерею. Вы это серьезно? – спросил Годсон через некоторое время.

Бекки кивнула:

– Да. Я даже место присмотрела. В старом кафе на Альбион-Роад, рядом с ночным клубом «Тьюб».

– Вы имеете в виду старое кафе Ндебеле? – вдруг перебил ее Годсон.

– Вы его знаете?

– Боже мой, это же потрясающее место. Но… разве у вас есть деньги для этого? Я слышал, владелец здания – индиец. Они всегда требуют высокую цену.

– Что ж. Вообще-то, лично у меня денег нет. Но, думаю, не составит большого труда достать их.

– Ты что, совсем с ума сошла?

Генри был в ярости. Она сидела на краю кровати в своем летнем платье без бретелек, которое ему нравилось больше всего, подобрав под себя ноги, и довольно спокойно говорила ему, что собирается переехать в Хараре.

– Здесь невыносимо, – сказала она, вытягивая тоненькую ниточку из шва на платье. Генри смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.

– С каких это пор? – спросил он наконец.

– О, всегда. В смысле, все было прекрасно, когда мы только приехали, но мне противно жить у черта на куличиках, и больше всего мне противны Фэафилды. Я просто не вижу в этом смысла.

– Смысла в чем?

– В том, чтобы притворяться, что ты все еще в Южной Родезии и что все по-прежнему. Годсон говорит…

– И кто этот чертов Годсон?

– Годсон Маримба. Он художник, я уже говорила тебе о нем. Он помогал мне.

– Помогал в чем? – ненароком вдруг вылетело у него. Маримба? Африканец? О боже… нет… только не снова.

– О, ради бога, Генри. Это не то, что ты подумал. Он женат.

– И? Их это не остановит, поверь мне. Ты понятия не имеешь, кто они такие. Я могу… – Он вдруг остановился. Бекки смотрела на него с каким-то страшным сожалением во взгляде. – Бекки, не делай этого, – взмолился он вдруг. – Ты не понимаешь, во что ты ввязываешься. Это просто еще одна толпа Бейнов и Бэкстеров. Ты была помешана на них… а теперь посмотри, ты почти забыла о них. Ты всегда такая, ты всегда быстро меняла увлечения. Это просто-напросто твоя очередная прихоть. Это пройдет. Я же знаю.

– Это не прихоть, Генри, – сказала Бекки холодно. – Это то, что я непременно сделаю. Я застряла здесь, помогая тебе делать то, что хотел ты, – теперь я хочу сделать что-то для себя. Кстати, про Надеж я не забыла, я до сих пор хожу к ней. Просто сейчас я была занята другими делами.

– Но где ты найдешь деньги? Кто возьмется с тобой открывать галерею? Это абсурд, Бекки. Это бред.

– Я найду деньги. Как бы там ни было, это уже не твое дело. Ты дал ясно понять, что ты об этом думаешь. Тебе не все ли равно, получится у меня или нет?

– Не все равно. Потому что… я люблю тебя, – выпалил Генри. Он уже едва ли не скулил – он терпеть не мог звук своего голоса. Он вдруг впился рукой в волосы. – Хорошо. Я думал… сначала я хотел вернуть Амбер, понимаешь… а ты тут как тут… как я мог знать… просто так вышло. Но теперь все по-другому… – он осекся. Бекки странно смотрела на него.

– Реванш? Ты об этом?

– Только поначалу, – сказал Генри, вдруг задумавшись, не сделал ли он сейчас большую ошибку.

– О, правда? И когда же все изменилось? Когда ты перестал думать о реванше?

– Черт, я не знаю, Бекки… это неважно. Все дело в том, что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходила.

– О, Генри, в этом-то как раз и вся суть на самом деле. – Бекки была спокойна, как никогда.

Она ушла. Он не мог ее остановить. Она погрузила вещи в «лэндровер», который прислала за ней Надеж – стерва! – и уехала с фермы, не удосужившись даже попрощаться с Фэафилдами. Генри стоял на середине двора, вместе с тремя садовниками наблюдая, как она закидывает в машину сумки, она обняла его и забралась в машину. В кустах, откуда наблюдали за происходящим садовники, послышался сдавленный смех. Он бросил на них взгляд, не в состоянии даже прикрикнуть на них. Он чувствовал себя совершенно беспомощным.

Будет нелегко. Она понимала это с самого начала. Она переехала в свободную комнату в доме Надеж – «оставайся столько, сколько тебе потребуется, дорогая»– и постаралась подумать о том, что делать дальше. Она позвонила Годсону Маримбе, и они снова встретились в кафе рядом с площадью Африка Юнити. Она уже четко знала, что ей нужно; оставалось заинтересовать его.

– Дело в том, – сказала она, помешивая свой кофе, – что ты совершенно прав. Другие владельцы галерей просто налетят, заберут все эти работы и прямиком обратно. Я не собираюсь этим заниматься, но не из-за боязни, что меня назовут чертовым стервятником, – она усмехнулась. – А потому, что сомневаюсь, сработает ли этот вариант.

– Почему нет? – спросил Годсон.

– Потому что это слишком сложно. Послушай, во всем мире только Лондон и Нью-Йорк считаются основным рынком продажи предметов искусства. И в обоих городах чертовски дорого содержать галерею. Я-то знаю – женщина, на которую я работала, едва ли не обанкротилась, решив создать галерею в Ист-Энде Лондона, куда никто никогда не заходил. Поэтому… удаленность делает их совершенно неприбыльными. Во-вторых, рынок сбыта африканского искусства совершенно не развит – особенно современного. Маски и другие сувениры, которые европейцы и американцы привыкли считать этническим наследием, просто-напросто еще одно ответвление современного искусства. Все остальное – это покушение на их собственное искусство.

– Черт, Бекки, да ты разбираешься в этом лучше, чем я даже мог предполагать.

– А что ты предполагал? Я ведь немало работала в галерее.

– Конечно… как я работал в автомагазине. А я не знаю ничего о починке машин. – Он рассмеялся. – Продолжай.

– Хорошо. Галерея держится на покупателях, а их редко удается нагрести много. У каждой галереи есть список клиентов – покупателей, а не художников, – и они на вес золота. У Мораг, женщины, на которую я когда-то работала, было всего два настоящих клиента в списке, и то, что она до сих пор на плаву, это благодаря им. Здесь все очень сложно. Конечно, если удастся заполучить нужных покупателей, можно будет накопить кое-что, но с тем, что я собираюсь выставлять – твои картины и кое-какие другие работы, которые я видела, – это будет практически невозможно.

– Звучит довольно пессимистично. И каково же решение?

Бекки глубоко вздохнула.

– Что ж, за то время, что я здесь, я встречалась с разными людьми, Годсон. Со всякими.От фермерских рабочих до городских леди из Кейптауна, остановившихся перекусить. Не знаю, как это место на самом деле… но это просто фантастика. И одна важная вещь, которую я заметила особенно явно, когда встретила тебя и твоих друзей, так это огромная пропасть между примитивными масками и сувенирами для туристов и тем, чем занимаешься ты. Я встречала людей в северных предместьях, которые считают, что картины можно покупать только б Лондоне. Если бы здесь их правильно продавали, они бы определенно могли купить их здесь. И они обязательно это будут делать.

– Итак…?

– Мы должны восполнить этот пробел.

– Мы?

– Олдридж и Маримба. Магазин, галерея, кооператив, кафе… называй как хочешь. Я хочу превратить это здание в самый крупный и лучший центр продажи современного и древнего африканского искусства. Мы будем продавать все: картины, поделки, мебель, скульптуру, ткани… Что скажешь? Я хочу, чтобы мы организовывали праздники по разным случаям, шоу, открытие новых экспозиций, закрытые вечеринки, чтобы создать место, где художники смогут показывать свои работы не только в дурацких грузовичках у гостиниц. Мы сможем отработать потраченные деньги и на прибыль обзавестись новыми помещениями, арендовать студии…

– Не торопись… остынь, леди! Куда ты так торопишься, – всплеснул руками Годсон, смеясь. Но в его глазах тоже зажегся огонек, которого она не видела раньше. – Южная Африка опережает нас, ты же знаешь. У них все основные галереи и музеи. Господи, да мы просто тащимся за ними. Если кому-то здесь вздумается продать свои картины, именно туда они первым делом и отправятся.

– Да, но проблема в том, что владельцы галерей в Южной Африке считают, что они находятся в Лондоне или Нью-Йорке. Сколько африканских художников у них выставляется? – Годсон покачал головой. Она была права. – Давай же, мы должны сделать это здесь. Нужно хотя бы попробовать. Через Хараре проезжает немало туристов каждый день, кроме того, здесь тоже есть свои горожане и светлокожие богачи… и все нужные банки и корпорации. Ты знаешь, сколько дешевых рисунков я видела в банке «Стандарт Чартерд». Даже в чертовом Чинхойи! – Годсон посмотрел на нее и вздохнул.

– Боже мой, Бекки… да это просто фантастика. Но зачем тебе я? Ты бы и сама прекрасно справилась. У меня нет никаких сбережений, я не смогу вложить в это дело ничего.

Бекки покачала головой:

– Нет… я найду деньги. Послушай, честно говоря, ты тот человек, который поможет мне связываться с художниками. Я никого не знаю здесь. Мое дело будет маркетинг и организация, а ты будешь находить таланты. Вероятность успеха будет больше, если мы будем работать вместе.

– А, целое черно-белое объединение. Да, это всегда хороший пиар. Отлично. – Годсон глотнул кофе. – Решено, я в деле.

Бекки с трудом сдерживала довольную улыбку. Все получится. Она знала это. Заинтересовав Годсона, она сделала полдела. Теперь можно двигаться дальше.