Текст книги "Рыба, кровь, кости"

Автор книги: Лесли Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

14

Джек исчез. Исчезли также все ее камеры, более тяжелые сканеры и исследовательское оборудование, которое Кристиан не взял с собой в ущелье, а также все, кроме лепча и калимпонгского тибетца. Опиумная Пятерка со своим вожаком двинулась к более заманчивым целям. Клер, опустошенная, выжатая как лимон, вернулась в палатку и лежала без сна до тех пор, пока не рассвело. Тогда она пересекла широкое плоское урочище и направилась к горному гребню, с которого открывался вид на следующую долину. Свежий снег скрипел под ботинками, а слабые порывы легкого ветерка вздымали вокруг нее белую пыль, призраков, которые, танцуя, следовали за ней по пятам. Чувствуя себя невесомой, не думая ни о чем, девушка вскарабкалась наверх и обнаружила, что ветер дочиста отскоблил черную поверхность камня, будто тефлоновую сковородку. Однако даже с помощью бинокля ей не удалось увидеть Джека. Снег накрыл все, что оставалось от троп, замел следы, стер прошлое. Интересно, гадала она, увижу ли я снова когда-нибудь Кристиана или Ника, а потом задумалась о вероятности их собственного с Беном выживания. Ее жизнь расстелилась перед ней, словно чистый белый лист бумаги, готовый для написания новой истории.

Она осторожно спустилась со скалы и, повинуясь какой-то странной прихоти, легла навзничь в свежий снег, провела по его поверхности широко раскинутыми руками, соединила их за головой, а потом снова развела в стороны. «Вот я и обогнула прорыв», – подумала Клер, осторожно вставая, так, чтобы не испортить безупречные очертания ангела, оставшегося лежать позади.

Вернувшись по своим следам к палатке, она просунула внутрь лицо и увидела, что Бен уже проснулся. Он ухмыльнулся при виде ее головы, ампутированной молнией: точь-в-точь большой охотничий трофей, висящий на нейлоновой стенке.

– Ну где там твой попкорн? – спросил он, как будто ночь лишь ненадолго прервала их прежний разговор. – Я умираю с голоду.

Клер пообещала раздобыть немного яиц, втайне надеясь, что это возможно.

Еды осталось мало, сообщили ей носилыцики-лепча: яиц не было вовсе, но сохранилось еще некоторое количество муки, которая не стоила того, чтобы тащить ее с собой дальше.

– Вы знаете, когда ушли остальные? – спросила Клер, и тибетец из Калимпонга (единственный, у кого были часы) ответил, что это случилось около трех часов ночи. Он что-то жевал, как и лепча; заметив ее голодный взгляд, тибетец вынул из своего рюкзака пакет сморщенных желтых кубиков и предложил ей один из них.

Она тут же узнала прелый запах корки старого пармезана, вонючий, как носки футболиста.

– Ах, это! Кажется, он у меня тоже есть.

Носильщики улыбнулись и закивали, когда она, выложив из рюкзака все книги, достала давно забытый пакет ячьего сыра, купленный одновременно со снадобьем лепча.

– Очень хорош для долгих походов, – сказал тибетец. – Хватит, чтобы добраться отсюда до моей деревни.

– Вашей деревни? Поэтому вы остались с нами?

– Мы не могли бросить вас, мисс, – ответил ей один из лепча. – К тому же эти люди все равно не взяли бы нас с собой.

– Пожалуй, нет, – отозвалась она, – вы немного не в их вкусе.

Вместе с сыром Клер обнаружила забытый одноразовый фотоаппарат, который дала ей одна из секретарш их офиса. Она осознала, что это единственная камера, которая у нее осталась, и поразилась тому, что всю дорогу из Калимпонга несла с собой настолько примитивное устройство. Она вернулась к Бену, не в силах предложить ему на завтрак ничего лучше, чем ячий сыр.

Он нетерпеливо ждал ее, сидя на камне рядом с палаткой.

– Я подстригся, – заявил он. – Как я выгляжу?

Он выглядел как смерть. Его сизо-серые волосы теперь щетинкой покрывали голову, больше напоминавшую череп, а сам он после нескольких недель лазания по горам и болезни так много потерял в весе, что стал почти неузнаваем.

– Мм… наверное, как невысокий младший брат-еврей Пола Ньюмена.

– Ньюмен и есть еврей.

– О, вот как. Ну, может, он заодно и ростом пониже. – Она протянула ему пакет с ячьим сыром. – Надеюсь, тебе нравятся квадратные яйца.

– Что это?

– Настоящее испытание. Даже для такого скрытого буддиста, как ты.

Он откусил от одного из оранжевых кубиков и поморщился от отвращения.

– Знаешь, что говорит еврейский буддист, когда сталкивается с чем-нибудь вроде этого? Ой! Ом-ой! Ом-ой! Ом.

– Тебе уже точно лучше. Твое отвратительное чувство юмора вернулось.

– Так где Джек и другие носильщики? – спросил Бен, отважно пытаясь разжевать неподатливый сыр.

– Они… эм… ушли.

Он с усилием проглотил. На это ушло много времени. Клер мысленно представила себе, как сыр спускается по его пищеводу, рывками проходит через кишечник и наконец извергается из организма, почти не изменив форму и размер.

– Куда ушли? – в конце концов произнес он.

– Я точно не знаю. Пемако или Аруначал-Прадеш, так думают лепча.

– А Джек?

– Ушел с ними, вероятно.

– Его заставили?

Дай Бену шанс не усомниться в Джеке, сказала себе Клер и решила пока оставить его надежды в целости и сохранности.

– Вообще-то они не оставили мне плана своих передвижений.

Она коротко описала их положение (без проводников, без карт – даже тех, что были у Кристиана, – без пищи), опуская свои подозрения насчет Джека, и смотрела, как Бен пытается вернуть свою прежнюю улыбку, несмотря на то что его лицо, когда-то напоминавшее персик, теперь сморщилось, как высушенный солнцем фрукт. Она рассказала ему, как мало осталось от недель их тяжелого труда: кладбище образцов растений и семян, оставленных позади, и распад всей их команды. Все, что у нее теперь было, – это три коробки пленки, отснятой в ущелье, и собственные записи.

– Давай поговорим с лепча, – предложил он.

– Носильщики знают этот край не лучше, чем мы с тобой. Есть один человек – тот тибетец из монастыря в Калимпонге, он сказал, что родился в деревне неподалеку отсюда. Но…

– Но – что? Звучит превосходно.

– Звучит-то звучит, но… он покинул Тибет двадцать два года назад, когда ему было шестнадцать. К тому же он не смог показать эту свою деревню на карте Кристиана.

Бен тоскливо уставился на остатки ячьего сыра в своей руке.

– Все-таки это наша сама большая надежда.

– Наша единственная надежда, ты хочешь сказать.

Через два часа они отправились в путь к тибетской деревне; Бен тяжело опирался на одного из самых крупных носильщиков. Распухшая лодыжка заставила его обменять свои ботинки на изношенные кроссовки носильщика, и с точки зрения Клер, их продвижение выглядело как забег на трех ногах для калек.

Большая часть съестных припасов кончилась уже на следующий день, за исключением ячьего сыра и тибетского необработанного ячменя, известного как цампа. Бен тратил на ходьбу все силы, так что на разговоры у него просто не оставалось энергии, и засыпал сразу же, как только они останавливались на ночлег. Клер подозревала, что он был уже на полпути в иное воплощение. Ее саму заставляла передвигать ноги лишь мысль о сказочном месте под названием Воздушный лес, мифической родине их зеленого мака. В воображении она представляла его на экране кинотеатра или в раннем черно-белом фильме, его населяли люди, говорившие как Рональд Колман, и множество тех старых актеров – Алек Гиннес, Юл Бриннер – с бронзовой кожей, которые и отдаленно не походили на тибетцев. Иногда во время долгих переходов сквозь пыль, камни и снег она начинала видеть возле себя Аруна, шагавшего рядом, возвращавшего ей стать и силу так же, как он делал это раньше, и в эти часы, когда прошлое маячило слишком близко, она устремляла все свое внимание на тибетского носильщика, человека, безусловно, достаточно необыкновенного, чтобы служить их проводником из этого мира в иной.

Им потребовалось пять дней, чтобы добраться до родной деревни тибетца, где всякие надежды девушки найти Воздушный лес Аруна рассыпались в прах. Эта лишенная деревьев долина с деревушкой из дерна, грязи и ветра даже такому неутомимому оптимисту, как Бен, не могла показаться моделью рая. Клер смотрела, как люди, еще более изнуренные и серо-коричневые, чем окружающая их земля, торопливо перебирались через реку, управляя круглыми, обтянутыми кожей рыбачьими лодками и махая руками в знак приветствия. Отчаянно жестикулировавшие пассажиры суденышек напоминали лапки перевернувшихся на спину жуков.

– Вы говорили про доктора для Бена? – спросила Клер калимпонгского проводника, когда он внес их рюкзаки в темный и затхлый дом для гостей – одну из немногих деревянных построек, но все же самую большую. «Хороший знак», как сказал ей Бен.

– Вы уже встретились с ним, мисс. Мой отец. Он скоро придет и заберет вашего друга в больницу.

Клер поняла, что он говорит о лысом шамане или монахе из тех, кто приехал на лодках-жуках. Ее почти захлестнула волна усталости, такой же сумрачной, как и окружавшая ее обстановка, и она держалась только тем, что призывала весь свой гнев на Джека. Мысль о его дезертирстве придавала ей сил и решимости сделать больше, нежели просто выжить. Она поможет Бену выздороветь и вернется в Лондон в качестве свидетеля. Как там было в той романтичной строчке, которую Бен любил повторять к месту и не к месту? Одного из его любимых древних индийцев: «Нет нужды покидать свой дом, чтобы узреть цветы, мой друг. Не утруждай себя такой поездкой». Собственные внутренние силы, думала она, вот все, что у тебя осталось. Добывай, разрабатывай ресурсы этого моря, вязкие, черные залежи надежды.

– Как зовут таинственного поэта, которого ты всегда цитируешь? – спросила она Бена, уже устроившегося в чистенькой каморке, служившей здесь больницей. – Когда не говоришь мне, что я на полпути в иной мир.

– Вероятно, неправильно цитирую, – ответил он с усталой улыбкой. – Отдыхай, Клер. Не думаю, что этот госпиталь сможет принять еще одного пациента.

Обратный путь к дому для приезжих показал, что деревня состояла не только из грязи. Здесь цвели огороды, в пекарне делали ячменный хлеб и покрытые багровой глазурью пирожные; здесь даже был маленький фруктовый сад абрикосовых и ореховых деревьев. Человек, выращивавший их, протянул ей пригоршню высохших плодов в качестве подарка. Благодарная за хоть какое-то разнообразие в вечной диете из ячьего сыра, Клер присела поесть на солнышке рядом с домом для гостей. Она раздумывала, не разжечь ли огонь из собственной кадастровой описи в знак покаяния в том, что ей никак не удавалось почувствовать достаточно признательности за здешний радушный прием. Она с насмешкой вспомнила время, потраченное впустую, все те ночи в палатке, проведенные за склеиванием страниц вместе. Во время самых трудных переходов она воображала себе, что, если умрет, кто-нибудь, возможно, найдет ее дневник и «узнает, что я существовала, что я, Клер Флитвуд, прошла по этому пути и оставила по себе запись». Осознание бесплодности этого порыва преодолеть безвестность не помешало, впрочем, ее внутреннему методичному составителю списков добавить в дневник еще немного подробностей, и когда спустя час ее нашел тибетский носильщик, она все еще писала.

– Вы грустите, мисс?

– Нет, не грущу. Правда, нет. Я очень устала. Наверно, это все из-за высоты.

– У людей, не привыкших забираться так высоко, всегда бывают с этим сложности. – Он сел рядом и с интересом посмотрел на ее сложенные гармошкой записки. – Это священная книга?

Она рассмеялась:

– Священная! Нет, нет. Хотя, учитывая всю работу, что я проделала, вполне могла бы быть.

– Очень похоже на наши священные книги, они свернуты именно так. Хотите посмотреть на них, мисс?

Бен спал, вся деревня, казалось, весело готовилась к вечернему праздничному пиру, чтобы отметить возвращение домой их сына (Клер гадала: какие же еще кулинарные шедевры могут сравниться с сочетанием цампа, ячьего сыра и сушеных фруктов); что ей было терять?

– Конечно, почему нет.

– С тех пор, как китайцы пришли и сожгли город и монастырь, монахи живут в пещере выше в долине. Там они прячут и наши священные книги. Будет небольшой подъем – страх высоты вам не помешает?

– Нет, ничуть. – Насколько она видела, падать тут было, в общем-то, уже некуда.

По дороге из деревни они миновали выгоревшие остовы деревянных строений и останки разрушенного монастыря, в котором учился проводник Клер, прежде чем поехать в Лхасу; тропинку к монастырю все еще отмечали лохмотья молитвенных флажков и тридцатифутовые бамбуковые шесты. Две деревенские собаки при их появлении отвлеклись от своих игр посреди руин монастыря и увязались за Клер; одна из них добродушно покусывала девушку за пятки, словно стараясь заставить ее держаться ближе к тибетцу; тот хотя вроде бы и шел не быстро, но шагал длинными, равномерными шагами, которые мерили землю с большой скоростью. Наклон тропинки становился все круче по мере того, как долина сужалась, вынуждая их идти друг за другом, и расстояние между ними увеличивалось. Клер хотела попросить его идти медленнее, но никак не могла выговорить его длинное имя. Собаки, трусившие за ним, повернули обратно и залаяли, привлекая внимание мужчины; он остановился подождать ее.

– Извините, – сказала Клер, – но у вашего имени есть уменьшительная форма?

Он произнес имя очень быстро, и оно походило на названия его деревни и этой долины; все три слова принадлежали к незнакомому диалекту его народа и утекли от нее, словно вода, прежде чем она смогла уловить звучание. Она решила, что не расслышала его из-за многоцветных шелковых молитвенных флажков, которые громко, как ружейные выстрелы, бились и трещали на ветру всю последнюю милю.

– Вы не могли бы повторить?

И снова звуки – казалось бы, сплошные гласные, как в итальянском, – с журчанием укатились прочь. Мужчина рассмеялся над ее попытками.

– Простите, – сказала Клер, тоже смеясь, – но это очень скользкое имя.

– Скользкое?

– Как рыба – трудно поймать.

Он кивнул: образ ему понравился.

– Мое имя обозначает что-то вроде рек, rivers. Деревня носит то же имя, этим словом мы называем слияние трех рек или притоков неподалеку отсюда.

– Риверс? Как странно. У меня есть – был – близкий друг по имени Риверс. – Она замялась. – Вы не станете возражать, если я буду звать вас мистер Риверс?

– Именно так большинство людей называли меня и моего родственника в Калимпонге. Те, кто не мог произнести наше племенное имя.

– У вас есть родственник в Калимпонге?

– Да, дальний родственник. Вот почему я отправился именно туда, когда бежал от китайцев из Лхасы.

Он повернулся и снова зашагал по тропинке, слишком узкой, чтобы можно было поддерживать разговор.

15

Если бы не грубый, необработанный камень над головой Клер и прохладный минеральный горный ветерок, гулявший в естественных расщелинах и отверстиях в скалистых стенах, было бы трудно поверить, что она находится в пещере. Все поверхности внутри монастыря были разукрашены облаками, раковинами, богами, бесами и драконами – мозаикой всего того, что художники смогли вообразить себе в этой жизни и следующей, а несколько ниш, вырубленных в стенах, приютили металлических будд, покоившихся на шелковых подушках; некоторые из них были вдвое меньше человеческого роста, другие не больше мышей, и умиротворенные выражения их лиц контрастировали со скопищем демонических масок, свирепо взиравших сверху. Монах, приветствовавший Клер у входа, неторопливо повел их к библиотеке; он, казалось, не удивился их визиту, хотя мистер Риверс прошептал девушке, что ему не сообщили об их прибытии в деревню.

– Он говорит, что ожидал нас.

– Как?

– Здешние жрецы знают такие вещи, – ответил ей Риверс, принимая эти противоречия с той же легкостью, с какой принимал идею, что толстый лысый человек может парить, скрестив ноги, на небесном цветке лотоса.

Библиотека представляла собой длинные-длинные ряды широких открытых ячеек, в каждой из которых лежало по свертку желтой или оранжевой ткани, и из одного из этих ярких свертков монах извлек аккуратно сшитый кожаный мешок.

– Это очень старая карта нашей долины, – сказал Риверс, доставая из мешка узкую книжку; ее страницы были соединены между собой тонкими деревянными рейками, достаточно маленькими, чтобы поместиться в ладони Клер.

Она открыла книгу и увидела сплошной черно-белый карандашный рисунок очертаний гор, а также надписи, сделанные безукоризненным, но непостижимым для нее почерком. Несколько минут она открывала и закрывала страницы, словно могла извлечь музыку из мехов этой своеобразной гармони, а потом вернула книгу Риверсу, который показал девушке, что страницы были сложены из единого куска бумаги, «когда-то обернутого вокруг молитвенного колеса».

– Очень интересно, – произнесла она без интонации, не сумев изгнать из голоса голод и холод. Она ощущала себя туристом, случайно наткнувшимся на чьи-то чужие чудеса.

Вот как случается, когда следуешь вдоль неверной ветки своего генеалогического древа, говорила себе Клер: в конце концов ты обязательно окажешься здесь, на таком вот сучке, а дальше идти некуда.

– Да, очень интересно, – кивнул Риверс, принимая ее слова всерьез. – Именно так в свое время британские шпионы прятали свои карты и географические записи, замаскировав их под буддийские молитвы.

– Я читала об этом.

Он положил палец на каллиграфические закорючки под силуэтом одной из гор.

– Вот это, по-моему, карта путешествия. – Он провел указательным пальцем вдоль вершин пиков. – Это наша страна, наши горы. – Палец остановился. – Вот это гора Намджагбарва, твердыня, которую видно из монастыря в ясную погоду. – Палец сдвинулся влево. – Вот здесь Риала Пери, в своем ледяном гнезде. Вот здесь затерянный водопад Цангпо.

«Который не существует», – мысленно добавила Клер; его слова катились мимо, словно он произносил их на каком-то чуждом языке: «просветление… горная цепь… Аруна, возничий Сурьи, бога солнца… орхидеи… Воздушный лес…»

– Простите, вы сказали – Воздушный лес?

Палец остановился.

– Да, вот здесь: наша долина. Это имя старого леса.

– Но здесь нет никакого леса. – Ее логика была здесь бессильна. – У этого названия есть причина? Лес вымышлен?

– Нет. Когда-то эта долина была заполнена первозданным лесом. Когда китайцы вторглись Тибет в пятьдесят пятом году, весь лес пустили на лесозаготовки, срубили все наши деревья. То, что осталось, пошло на растопку. Теперь люди снова начали сажать фруктовые деревья. Но те деревья, что были здесь раньше, нельзя снова вырастить, не при нашей жизни.

– Почему же его назвали Воздушный лес?

– Из-за орхидей, которые росли в нем много лет назад. Они жили в воздухе, в солнечном свете.

– А зеленых маков не было?

– У нас сохранились предания об этих маках, да, но их никогда не видели здесь, во всяком случае, при мне или моем отце.

– Но ведь вы наверняка слышали, как мы говорили о Воздушном лесе и зеленом маке. Почему же вы никогда не рассказывали эти ваши истории никому из команды?

Мистер Риверс пожал плечами:

– Меня не спрашивали.

Кинтуп мог бы сказать то же самое. Клер прикоснулась к крошечной карте.

– Откуда эта книга?

Ее проводник обратился с вопросом к монаху, который с интересом наблюдал за их разговором.

– Он говорит, эта книга была сделана здесь много лет назад.

– Спросите, кто ее сделал.

Снова пришлось ждать, пока Риверс и монах медленно беседовали на своем языке. Даже ее проводник, казалось, был озадачен.

– Сожалею, но он использует старое наречие, которое после стольких лет мне несколько трудно понимать. По-моему, он говорит, что сама книга была… – Он открыл ее и похлопал по обложке, подыскивая подходящее слово.

– Переплетена? Обложка, страницы связаны вместе?

– Да, книга была переплетена здесь монахами. Страницы взяли из другого места. – Он снова повернулся к монаху. – Да, у замерзшего человека, которого они нашли.

– Замерзшего человека?

– Извините, он имел в виду человека, который, по их мнению, замерз до смерти, – поправился он. – Много лет назад. Так много, что даже этот монах, который очень стар, не может сказать, сколько именно, хотя он посещал то место, оно находится неподалеку от узкого перевала, ведущего в эту долину с юга, возле слияния трех рек. Считают, что замерзший человек был шпионом, потому что, хотя он и был в одежде паломника, имел при себе молитвенное колесо и четки, на его четках было всего сто бусин, а не сто восемь. Колесо и четки монахи принесли сюда и внутри молитвенного колеса нашли эту карту.

Она чувствовала, как на виске усиленно забилась жилка, маленький красный червячок нервного возбуждения.

– Монах утверждает, что они взяли его вещи только для того, чтобы сохранить их от бандитов и воров, – быстро сказал Риверс с озабоченным видом.

– Он все еще там? То есть кости? Они сохранили скелет?

– Держать труп в священном месте было бы святотатством. И они не потревожили бы кости.

Монах что-то пробормотал.

– Что он говорит?

– Говорит, что не знает, там еще тело или нет, но оно лежит на совсем безлюдной, заброшенной тропе, по которой много лет назад ходили лесники, когда здесь еще росли большие деревья. Скелет находится рядом с пещерой. Но я уверен…

– Отведите меня туда! – потребовала Клер. – Или скажите, как туда добраться.

Как могла она объяснить свою настойчивость, свой порыв, который как рукой снял ее прежнюю усталость? Слова Риверса таили в себе невозможное, какую-то тератологию, словно одна большая история включила в себя элементы всех остальных.

– Вам там не понравится, – ответил он. – Путь очень крутой и ведет в горы.

– Есть еще время добраться туда и вернуться до темноты?

Глубоко посаженные глаза Риверса пристально посмотрели на нее, словно он подозревал ее в нездоровом любопытстве.

– Да, – медленно ответил он, вытягивая слово, точно тонкую шелковую нить, которая могла лопнуть, надави Клер слишком сильно. – Думаю, есть.

– Пожалуйста, мистер Риверс. Вы можете – вы отведете меня туда?

Они поднимались в бесплодную зиму. Сильный ветер с песком упорно цеплялся за них своими пальцами всю дорогу вверх по прибрежной тропе, с треском проносясь по обнаженным кустам, бросая им в лицо пригоршни гравия. Чем выше они забирались, тем больше сужалась дорога, постепенно превращаясь в еле видную звериную тропу, петлявшую между огромными валунами из льда и камня, которые нестихающие ветра обтесали в пирамиды и обелиски. Здесь простирался бескрайний дзен-буддийский сад выветренного гранита и пересохших каменных ручьев, и Клер не смогла себе представить, чтобы в этом месте когда-либо росли деревья, если бы мистер Риверс не указал ей на серебристые пластинки пней, вдавленные в землю, словно отраженные луны, – все, что осталось от поваленных стволов.

– Забавно… – начала она. – У меня такое странное чувство, будто один мой дальний родственник, возможно, проходил здесь.

– Это объяснило бы, почему монахи вас знают, – невозмутимо ответил Риверс.

Клер улыбнулась тому, как он поместил ее чудаковатые фантазии в область собственных верований.

– Ее звали Магда Флитвуд. Во всяком случае, это ее девичья фамилия.

– О да, весьма достойная женщина, основавшая поселение Айронстоун. – Мистер Риверс почтенно кивнул. – Для меня большая честь познакомиться с вами.

– Вы слышали о ней? Мне бы хотелось… Мне бы хотелось точно знать, проходила ли она здесь…

– Тогда вам нужно поговорить с ее бывшим проводником, когда вернетесь обратно. Это мой родственник, – продолжал он, не замечая, что у Клер дух перехватило, – Он, пока не вышел на покой, был садовником в поселениях Айронстоун, где я тоже работал какое-то время.

– Ее проводник? Нет, это невозможно… Потому что он… Ну конечно, он… – Она спотыкалась на словах. – Наверняка всякий, кто был проводником у Магды, давно уже умер.

– Нет, мисс. Миссис Айронстоун совершила свое последнее путешествие в тысяча девятьсот двадцатом году, вместе с моим родственником, которому тогда был всего двадцать один год. Естественно, он уже очень старый человек, но все еще жив – живет на холме, где теснятся садоводческие поселения Айронстоун, с той стороны, что обращена к Дарджилингу. Его дом называют «надежда Магды». – Он усмехнулся. – Все надеются, что когда-нибудь там вырастет хороший чай.

– Вы можете остановиться на минутку? – попросила Клер. – Мне нужно найти кое-что. – Она порылась в рюкзаке. Разумеется, он все еще был там. Все случайные вещи остались при ней. Она показала тибетцу спичечный коробок из бара «Гомпу». – Это имя – вашего родственника?

Он бросил на него быстрый взгляд.

– Да, мисс. Моего родственника и этой долины. Нас всех здесь зовут одним и тем же именем.

– А это? – Страницы ее дневника захлопали на ветру, когда она раскрыла тетрадь в том месте, куда вклеила кусочек голубого мака из ботанического сада.

Тибетец неуверенно провел пальцем по округлому, затейливому почерку, написавшему слова.

– Второе слово, думаю, да, – хотя оно очень странно написано. Впрочем, это очень старый шрифт. Первое слово означает Арункала, священная смуглая гора.

Арункала. Арун Риверс. Клер почувствовала, что у нее кружится голова. Это из-за высоты, подумала она, а потом: пройти весь этот путь, потерять все, чтобы вдруг вот так случайно встретиться с прошлым в грязной долине возле грязного, мутного источника. До сих пор она играла в шахматы со своими воображаемыми Магдой, Аруном и Джозефом, переставляя их с черного квадратика на белый и обратно. Теперь же равновесие сил сместилось, круто переменилось, и старая история брала верх.

– Вы должны попросить моего родственника сыграть на волынке, когда познакомитесь с ним, – сказал Риверс с убежденностью человека, знавшего, что это знакомство неизбежно. – Только не «Auld Lang Syne»[56]56
  Традиционная застольная песня на стихи Р. Бернса; в переводе С.Маршака – «Забыть ли старую любовь».


[Закрыть] Он его ненавидит.

Если бы им не сказали точно, где найти скелет, они вполне могли сотню раз пройти мимо, не заметив его. Он вжался в неглубокую нишу между треугольным выступом и поверхностью скалы; там он застыл в позе человека, страдающего от холода, словно ожидающего скорого перерождения (или погребения): ноги поджаты к туловищу, грудь обхватил руками, чтобы не упустить ни капли тепла. Хотя его поза зародыша постепенно сникла, пока истлевали кожа и одежда, узкий клин скалы, в который он плотно втиснулся, замечательно сохранил положение тела. Клер присела на колени и прикоснулась к тонкому кружеву костей его руки, потом к ноге; она заметила, что на его левой ступне не хватает трех пальцев. Вставая, она пыталась понять, о чем же напоминает ей это место, эти камни-пирамиды, которым песок и ветер придали суровый загар египетского пейзажа. Могила фараона, решила она, или святого мученика. Она повернулась к Риверсу.

– Мне нужно кое-что сделать. Это не займет много времени.

– Вы не станете осквернять кости? – Он явно находил ее поведение возмутительным.

– Я не прикоснусь к ним, Я хочу… хочу в некотором роде помолиться за него.

Он кивнул, все еще неуверенный в ее намерениях, потом повернулся и указал обратно на тропу.

– Если вы не против, я пройду немного вниз, туда, где ветер дует не так сильно.

– Как я найду вас?

– Там есть природный гейзер, за другими камнями такой же формы. – Он указал на песочного цвета валуны, укрывавшие скелет. – Вы найдете меня, увидев клубы пара, поднимающегося над гейзером.

Когда он скрылся из виду, Клер достала маленький одноразовый фотоаппарат с его жалкими двадцатью четырьмя кадрами, и близко не похожий на то, в чем она нуждалась для каталога, который хотела составить, и взялась за работу, обращая особое внимание на левую ступню скелета с отсутствующими пальцами. Она старалась быть методичной, сдерживать волнение, чтобы оно не затемняло ее сознание, однако это были первые кости после Салли, при виде которых ей захотелось плакать.

Ничто не указывало на то, кем был этот человек, индийцем или европейцем. Он не носил ни колец, ни распятия, не имел ни карманных часов, ни монет. Безвестный паломник, чье платье давно уже сгнило за годы мороза и весенней оттепели, при котором, как утверждал монах Риверса, не нашли никакого топографического снаряжения, кроме поддельных четок и молитвенного колеса со спрятанной внутри картой. Беспокоясь, что качество пленки, на которую она снимала, окажется удручающе несовершенным, она снова присела на корточки и, поколебавшись лишь мгновение, осторожно взяла кусочек кости пальца с поврежденной ступни и положила его в свой карман. Реликвия из гробницы мученика.

Наклонившись за обломком кости, Клер заметила что-то под левым бедром скелета – небольшой предмет размером со спичечный коробок. Она просунула руку под кости и извлекла маленькую коробочку, всю покрытую ржавчиной; когда она сунула ее в карман вместе с костью, в ней что-то тихонько загремело, словно она была наполнена крошечными подшипниками. Или семенами. С ощущением того, что нашла путь к знакомому месту, – такое бывает в чужой стране, когда неожиданно встретишь знакомого с родины, – она вспомнила слова Ника: что бы ты ни искал на Востоке, ты найдешь это, и найденное будет отражением тебя самого.