Текст книги "Спрятанный дневник"

Автор книги: Леопольд Суходольчан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

По улице сновали прохожие. Одни очень спешили, другие плелись как черепахи, словно не знали, куда себя деть.

Вдруг в самом конце улицы Мирт заметил женщину и сразу почувствовал, что это мама. Он облокотился на перила и стал внимательно следить за ней взглядом. Издали казалось, что она еле-еле идёт, но когда она подошла ближе, Мирт понял, что она, наоборот, почти бежит.

Да, это была мама.

Но, уверившись в этом окончательно, Мирт вздрогнул. Мама была вся в чёрном.

Он не мог пошевелиться, не мог произнести ни звука. Он понял: случилось самое худшее. Отца больше нет.

Мама уже шла по двору мимо цветущих черешен, а он всё неподвижно стоял на балконе, не в силах окликнуть её.

И только когда она скрылась в парадном, из груди его Вырвался крик, разнёсшийся далеко над крышами домов, но тут же потонувший в уличном гаме. Обеими руками он вцепился в железные прутья решётки. Решётка была тёплая от майского солнца, но он не чувствовал ни её тепла, ни боли, когда бился об неё головой.

Глава четвёртая
ПИСЬМО ПЕТЕРА РАСТЯПЫ

Переполненный автобус въехал в просторный заводской двор. Он привёз рабочих «Литостроя» на работу. Вместе с ними вышли и Мирт с мамой. Мирт не раз бывал на «Литострое». Отец работал на заводе с первых дней его существования, когда его только строили.

Они молча пересекли двор и остановились перед административным корпусом.

– Пойдёшь со мной? – спросила мама.

– Я тебя здесь подожду.

– Хорошо. Посиди на скамейке.

– Ладно…

Мама поднялась по ступенькам в здание. Мирт медленно дошёл до скамьи и сел. Мимо проходили рабочие, торопясь к своим станкам.

Отец тоже каждый день проходил здесь, когда был здоров и когда… Сегодня десятый день, как его нет. Никогда уже он не пройдёт здесь, не присядет отдохнуть на этой скамейке, не услышит шума станков, которые он впервые запускал своими руками. Сейчас он лежит в родной Поляне. И когда мама закончит все дела, они тоже переедут на его родину.

Раздался гудок. Огромный заводской двор ожил. Мирт по-прежнему сидел на скамейке, наблюдая за работой этого колоссального механизма и удивляясь его необычайной слаженности и точности. В ушах его ещё звучали слова отца, которые он сказал ему год назад, когда они перед началом смены присели на минутку на эту скамейку: «А ведь раньше здесь было поле, чистое поле…»

Незаметно мысли его опять перешли к отцу, к их общей тайне. Интересно, помнит ли мама их последний разговор? Каждый вечер, перед сном, он снова и снова обдумывал план действий, всякий раз дополняя его и улучшая. «Герои смерти» и «хозяева аллеи» больше не приставали к нему, и он мог без помех заниматься своим делом.

«В Поляне никому ничего не скажу,– в который раз решил он.– Даже Рушке. Маленькая она ещё, всё равно побоится сунуть нос в шахту. Хотя от неё трудно будет скрыть. Жить мы будем у них. Тётя Кристина даёт нам комнату. А Рушка к тому же такая любопытная!

А Петер? Ему надо сказать. Он мне всё доверяет. Правда, он, по-моему, не очень умеет хранить тайну, но делать нечего. Весь год он мне писал длинные письма. Вчера пришло ещё одно».

Мирт достал из кармана большой измятый конверт и, не без некоторого усилия вытащив из него письмо, перечитал его в третий раз.

Дорогой друг Мирт!

Ты мне совсем не пишешь! Ёлки-палки! Вчера я собрал пять килограммов железного лома, чтоб купить конверт, бумагу и марку, и из-за этого самого железного лома чуть не бултыхнулся в речку (железо-то было в реке!). Такой уж я нескладный (все так про меня говорят).

И ещё, знаешь, мне пришлось встать пораньше, чтоб написать письмо до школы. Не обижайся, что я не пришёл на похороны твоего отца. Ты просто представить себе не можешь, как я злился на себя, но как раз в тот день у меня была высоченная температура. Мне так хотелось окатить голову холодной водой, чтоб немножко остудить её, только вряд ли бы это помогло. Ничего не попишешь, И (ну конечно же, перед И не запятая, а точка. Исправить не могу – нет ластика!). Так вот и получилось, что я не пришёл на похороны, и мы с тобой не увиделись. Я ужасно расстроился, когда узнал, что у тебя умер отец. Честное слово, недаром все кругом твердят, что я стал словно полоумный. Когда вы приедете в Поляну, я буду твоим другом, если ты, конечно, не против. Если захочешь, могу остаться полоумным, а если тебе это не понравится, стану таким же серьёзным, как святые в нашей церкви, и вдобавок буду стараться исполнять все твои желания, что, наверное, немного потруднее.

У меня нет настоящего друга. Все только смеются надо мной. Иногда мне обидно до слёз, иногда безразлично. Что и говорить, я ведь и в самом деле ужасно невезучий – думаю сделать хорошо, а получается плохо.

Хочешь, расскажу тебе один случай? В понедельник, а может, в воскресенье (совсем вылетело из головы!)… Ну и болван же я, конечно, в понедельник я ходил за молоком к Добрнику. Иду я обратно с полными бидонами (это чистое наказание-брать молоко ещё и для соседки, которая как раз накануне наплела маме, будто я отпил из её бидона, а потом долил туда воды, а я ни сном ни духом не виноват), как вдруг из-за дома Крпача с рёвом выскакивает девчонка. За ней гонится большая чёрная собака. Недолго думая я заорал как оглашенный и бросился ей наперерез. Собака мигом забыла про девчонку и помчалась прямо на меня. И тут случилось такое, о чём даже страшно вспомнить!.. Я стремительно повернулся и. в ту же минуту со всего маха грохнулся на землю… Ёлки-палки, молоко разлилось всё до капли! Я погиб… Собака сразу присмирела и принялась жадно лакать молоко. Л девчонка разревелась пуще прежнего. Из-за молока, конечно. Я тоже чуть не плакал, и только чёрный пёс довольно облизывался (я ему это попомню – негодяй был наверху блаженства!). Домой я вернулся без молока. Сам понимаешь, девчонка не могла налить мне другого. И чем всё кончилось, тоже можешь себе представить. Даже мама, моя хорошая, добрая мама, и та не поверила, что я нечаянно разлил молоко. «Ну и растяпа ты у меня,– повторяла она всё время.– Самый что ни на есть настоящий растяпа».

Думаешь, одна мама так говорит? Другие тоже твердят, что я день ото дня становлюсь всё большим растяпой и потому у меня всё из рук валится. И прозвище «Растяпа» пристало ко мне на веки вечные. Я не обижаюсь. И на тебя не обижусь, если ты тоже будешь меня так звать. Ведь, по правде говоря, я такой и есть.

Когда приедешь? Конечно, когда кончится учебный год. Учиться осталось ровно неделю. Оценки у меня неважные. Если заметишь, что в письме не хватает какой-нибудь запятой или точки, то немедленно сообщи, я вышлю заказным! Правда, колов не будет, потому что тогда мне пришлось бы искать другой дом. Отец так прямо и сказал, а мне ни к чему менять дом сейчас, когда каникулы на носу. Однако как ни крути, а в школе у меня всё идёт кувырком. Просто напасть какая-то! Учителя так и стараются спросить меня именно то, что я не выучил. Даже ночью нет мне покоя от этих уроков. Только на тебя надежда! Ты ведь друг мне, правда? Но если из-за этого не захочешь со мной водиться, то мне волей-неволей придётся учить всё подряд.

Может, письмо покажется тебе скучным и ты. не станешь читать его до конца. Так что на всякий случай прощаюсь с тобой сейчас.

Если же будешь читать дальше, то охотно расскажу тебе, что летом мы будем кататься на плотах по на-

шему Бобровому озеру, которое всякие там завистнику зовут Грязной лужей. Прошлым летом тут и впрямь была обыкновенная лужа, но весной мы перекрестили её в Бобровое озеро… Катаемся мы по нему на пиратском корабле. Ты просто не представляешь себе, как это здорово! Я уже четыре раза падал за борт. Три раза сушился на солнце, а в четвёртый было так пасмурно– ёлки-палки! – что из-за этих самых туч отец дал мне хорошую нахлобучку. Но с тобой ничего такого не случится, ты же не Петер Растяпа! Вот увидишь, мы соорудим плот, какой ещё никогда не ходил по Бобровому озеру, такой же роскошный, как эта клякса.

А у Рушки появилась премиленькая косуля. Позавчера её нашёл в лесу её отец (он лесник). Косуля ещё совсем крохотная. Рушка не расстаётся с ней. Я бы тоже не расставался – такая она чудесная; сам увидишь, когда приедешь.

Может, ты дочитал до конца. Не сердись, что я так разболтался, ведь теперь я опоздаю в школу и учитель отчитает меня перед всем классом. Так вот я и живу. Хотел сделать тебе приятное. Обо мне не беспокойся, выкручусь как-нибудь. Было б гораздо хуже, если б я не писал тебе ничего нового. Хотя у вас горе и, может быть, тебе сейчас не до глупых писем Петера Растяпы.

Ещё раз до свидания.

Твой Петер Растяпа.

Сообщи, когда приедешь. Жду тебя.

Мирт поднял глаза, сложил письмо и сунул его в конверт. Никогда не признается он Петеру, что трижды прочёл его письмо. Куда больше, чем содержание, согревала его мысль о том, что кто-то хочет быть его товарищем, и этот «кто-то» жил в Поляне, куда он едет, чтоб разгадать тайну отца. Ему казалось, что отец жив, что он всё ещё в больнице и с нетерпением ждёт, когда Мирт найдёт его драгоценный дневник и они смогут вместе прочесть его.

Мама вышла из административного корпуса. Вся в чёрном, она на минуту остановилась на верхней ступеньке; за её спиной сверкала на солнце большая стеклянная дверь. Мирт встал.

– Ну, пойдём,– сказала она, подходя к нему.

Мирт понял, что сейчас их с мамой переполняют одни и те же чувства – они как бы прощались с чем-то большим, незабываемым. За ними невидимой тенью шёл отец.

– Как только начнутся каникулы, мы можем ехать,– сказала мама, когда они вышли на улицу.

– Ещё десять дней,– вслух подумал Мирт. И продолжил про себя: «Ещё десять дней, отец, и тогда я возьмусь за наше общее дело, как мы решили при последнем свидании…»

Глава пятая
В ПУТЬ

Когда нагруженный вещами грузовик выехал из города и покатил по широкому шоссе, Мирт почувствовал, что его тайный план уже начал осуществляться. Он и мама сидели в кабине рядом с шофёром. Молчали. Оба думали о Любляне – городе, где родился Мирт и где матери в своё время пришлось скрываться от фашистов. Мирт вспоминал, как к нему пришли прощаться «герои смерти» и «хозяева аллеи», все вместе, словно с незапамятных времён были закадычными друзьями. Полтора Мартина, прощаясь, рыл носком башмака землю, Улитка уронил украдкой крупную слезу. Были забыты все обиды. В памяти осталось одно хорошее, и даже великое испытание на железнодорожном мосту теперь казалось прекрасным, незабываемым событием.

Пошёл дождь. По ветровому стеклу бойко забегал «дворник». Так приятно было ехать на машине под дождём. Но мама встревожилась.

– Дождь,– вздохнула она.– Как бы мебель не попортило.

– Она же под брезентом,– успокоил её шофёр.

Когда въехали в Савиньскую долину, опять прояснилось. Солнце золотыми брызгами окропило молодые листья хмеля.

– Поди, уж надоело ехать? – спросил шофёр.– В кабине не очень-то удобно.

– Нет, совсем неплохо,– возразила мама и улыбнулась. Мирт тоже был доволен, хотя он предпочёл бы быть уже в Поляне, в убежище отца. Он представлял себя знаменитым сыщиком, которому стоит только ступить в заброшенную шахту, как дневник тотчас же окажется в его руках.

Уже под вечер переехали у Дравограда деревянный мост и очутились в Межишской долине. В нетерпении Мирт до боли вытягивал шею, стараясь увидеть следующий поворот.

В Добриях дорога проходила мимо металлургического завода.

– Я здесь бываю почти каждый месяц,– сказал водитель.– Хорошие тут места, вам понравятся.

Машина подъезжала к Поляне. Впадина, бывшая некогда дном озера, расширилась, засверкали зелёные поля.

– К родственникам едете? – поинтересовался шофёр.

– Здесь живёт сестра покойного мужа с семьёй,– ответила мама.– Первое время поживём у них.

Мирт уже ничего не слышал. Он ждал, когда появится дом Соняков, который станет и их домом.

Грузовик пересек базарную площадь и свернул в боковую улочку.

Машина остановилась, и тут же в воротах показалась Рушка. Она громко позвала мать. И ровно через минуту во двор выбежала добрая, ласковая тётя Кристина.

– Ох, а Лекша нет дома…– запричитала она, всплеснув руками.– Как же вы будете выгружаться? И ведь наказывала ему утром вернуться пораньше…

– Ничего, сами справимся,– сказала мама.

– Позову-ка я соседа,– нашла выход тётя Кристина.– Он всегда нам помогает… А вы ступайте в дом. Поди, устали, проголодались…

Сосед пришёл по первому зову, да и дядя Лекш вскоре вернулся. Общими усилиями разгрузили машину и втиснули вещи в комнату.

Мама, тётя Кристина и дядя Лекш сидели и разговаривали в кухне. Рушка увела Мирта на залитый солнцем двор. Рушка была тоненькая двенадцатилетняя девчонка с пушистым хвостиком чёрных волос и со смешливыми искорками в лучистых глазах, которые немедленно погасали, когда её начинали строго отчитывать. Старшие её братья уже выросли и разъехались. С Миртом она не дружила, хотя он каждое лето приезжал на каникулы. Он водился с Петером или ещё с кем-нибудь из ребят, часто бродил один, и Рушка не лезла в мальчишескую компанию.

Но сейчас ей не терпелось открыть Мирту свою тайну. Мирт, правда, уже знал о косуле из письма Петера, но, не желая огорчать Рушку в первый же день, послушно пошёл за ней в большой сад за домом. Внезапно Рушка остановилась.

– Закрой глаза,– попросила она.

– Зачем?

– Увидишь… И не открывай, пока я не скажу.

– Ладно.

Мирт плотно сомкнул веки.

– Дай руку. Я тебя поведу.

И она повела его к молодым деревьям в глубине сада.

– Теперь открой! – торжественно воскликнула Рушка.

Так и есть: перед ним, нисколько не робея, стояла живая косуля, какую он видел однажды в люблянском зоопарке. Рушка ласково гладила её по тонкой шее.

– Я так её люблю,– вздохнула Рушка, обвивая её шею руками.– Она у нас уже две недели и стала совсем ручная…

Ребята сели на траву. Рушка рвала сочный клевер и давала его косуле.

– Как её зовут?

– Ласка. Она такая ласковая, всегда здоровается со мной и тычется в меня носом.

– Где её поймали?

– А кто тебе сказал, что её поймали? Две недели назад пошла я в Равняков лес за отцом… Иду по тропинке и слышу. будто кто-то крадётся за мной. Я оглянулась – косуля! Бедняжка так и застыла на месте. Наверно, испугалась не меньше моего. Я подошла к ней и взяла её на руки. Отец сначала и слышать не хотел о том, чтоб взять её домой. Но потом, когда стемнело, разрешил. Ведь косуля могла заблудиться или угодить в лапы к лисе… А теперь я каждый день дрожу, что он велит отвести её назад в лес…

– Её и сейчас лиса может растерзать,– сказал Мирт.– Пусть лучше останется у тебя.

Рушка посмотрела на него с благодарностью.

– Дядя Лекш любит тебя, не отнимет он у тебя косулю,– продолжал Мирт.

– Я тоже его люблю… Только он иногда пьёт и поздно приходит домой… и так кричит на маму, что я просыпаюсь…– тихо проговорила Рушка и прижалась лицом к шее косули.

– Мы вместе будем смотреть за косулей,– дружелюбно сказал Мирт.

– Ну, ты уже большой, ты не станешь с ней играть,– возразила Рушка, не отрывая лица от тёплой шеи Ласки.– Найдёшь себе другую компанию.

Косуля тем временем встала на ноги и легонько фыркнула.

– Кто-то идёт,– сказала Рушка и оглянулась.

У садовой калитки стоял Петер Растяпа, длинный и тощий, с широким открытым лицом.

– Петер! – окликнул его Мирт.

Петер радостно вскрикнул и со всех ног кинулся к ребятам.

– Я, когда шёл в магазин, видел на шоссе грузовик,– заговорил он смущённо,– и почему-то подумал, что это вы приехали…

– Мы уже три часа как приехали,– улыбнулся Мирт.

– Я так и знал, что пропущу вас,– громко говорил Петер, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.– Да ты и написал, что сегодня приедешь, но что я мог поделать, если в магазине было много народу, а без муки, соли и масла я не мог домой вернуться… Ёлки-палки, я, кажется, ещё с тобой не поздоровался!

И Петер крепко, по-мужски, пожал руку Мирта.

– Ну как, убедился, что у Рушки есть косуля? – широко улыбнулся Петер.

Мирт хотел остановить его взглядом, но не успел.

– Так ты знал про косулю? – изумилась Рушка.

– Знал, но… только сегодня увидел её,– ответил Мирт, пытаясь хоть чуточку исправить положение.

Петер понял, что дал промашку, и, стукнув себя по лбу, воскликнул:

– Надо же, опять глупость спорол!

И тут же взялся исправлять свой промах. Он был мастер выдумывать всякие смешные истории, которые всегда разыгрывал в лицах. И откуда что бралось!

– У нас в доме живёт один парень, Матевж его зовут,– начал свой рассказ Петер.– Хвастун страшный! Всё рассказывает, как он однажды пугал старух: прятался вечером у дороги и, как только появлялась старуха, выскакивал в белой рубахе, точно привидение… И решил я раз проучить его. Забрался в подпол, где он держит кроликов, надел на кол белую рубаху, из старого абажура сделал голову, внутрь поставил зажжённую свечку. Установил пугало в углу напротив двери и стал ждать, когда он придёт запирать своих кроликов – на ночь он их всегда запирает на три замка… Наконец слышу – идёт. Вот отворилась дверь, и – ёлки-палки! – храбрый Матевж завопил так, что стены затряслись, и давай дёру. А я так смеялся, что у меня до сих пор живот болит. Ой, вспомнить не могу, сейчас опять расхохочусь… Ну всё, я пропал… Ха-ха-ха, хо-хо-хо, ха-ха-ха…

Петер Растяпа покатился по траве, корчась от смеха и показывая свои большие редкие зубы. Глядя на него, Мирт и Рушка тоже громко рассмеялись, и только косуля косилась на них испуганно.

Наконец Петер успокоился и сел. Мирт и Рушка помогли ему встать.

– Видите, к чему приводит смех. Лучше б не рассказывать вам о храбром Матевже.

– Ты хорошо сделал, что рассказал,-сказал Мирт, которого эта история на минуту отвлекла от его тайных замыслов.– Ты всё делаешь хорошо.

– О, тогда бы меня не прозвали Петером Растяпой, а ведь я и правда растяпа.– Тут Петер заметил зелёные пятна на своих светлых штанах.– Ёлки-палки, вот тебе и покатался по травке…– сказал он расстроенным голосом.– Ну и лопух же я! Настоящий растяпа… Жаль только, мама не сочтёт это уважительной причиной.

– Давно уж я так не смеялась,– сказала Рушка.

Петер развёл руками.

– Раз так, я готов снести любую кару!

– Тебе, Петер, просто не везёт! Вечно тебе приходится расплачиваться за свою доброту.

– Не каждому же быть Петером Растяпой… Ха-ха-ха…

Начало темнеть. Ребят позвали домой.

Рушка повела косулю в сарай, Мирт пошёл проводить Петера до шоссе.

– Вот и начались каникулы,– говорил Петер,– будем теперь вместе, если ты, конечно, не против.

Его большие глаза блестели от радостного возбуждения.

– Ты мой единственный друг в Поляне,-сказал Мирт.– Спасибо за письма. Я их храню.

Однако Мирт ещё не решился открыть Петеру свою тайну. Во-первых, он привык всё делать один. А во-вторых, Петер мог нечаянно всё испортить. Ведь если взрослые узнают, то ему не видать шахты как своих ушей. Начнут твердить о всякий там опасностях – заблудишься, задохнёшься, попадёшь в обвал…

– А где здесь старая шахта? – спросил Мирт.

– Видишь гору за площадью? Там когда-то добывали уголь… А зачем тебе?

– Просто так…

– Если хочешь, завтра или послезавтра пойдём туда… Только я сам ещё никогда там не был. Как-то сунул туда нос, но там так темно и душно, что я быстро оттуда выскочил. Отец говорил, что в войну наши прятались там от немцев. Старые шахтёры, наверно, знают все входы и выходы… А с какой стати нам ходить в шахту? Пошли лучше на Бобровое озеро, построим плот, будем плавать…

«Нет, озеро подождёт,-повторял Мирт про себя, простившись с Петером.– Сначала я должен выполнить своё обещание. Сначала – дневник».

Мирт понимал, что это нелёгкое дело, но именно поэтому оно его особенно привлекало.

«Завтра пойду на разведку,– решил он.– Пойду один».

Глава шестая
ПЕРВЫЙ РАЗ В СТАРОЙ ШАХТЕ

На другой день Мирт встал пораньше, думая отправиться в шахту, пока все спят. Но, едва вскочив с постели, он понял, что мама уже на ногах. Мирт выглянул в окно – Рушка кормила в саду косулю.

После завтрака мама попросила его помочь разобрать вещи. Покончив с делом, он пошёл в сад. Рушки там не было– её послали в магазин. «Сейчас самое время исчезнуть»,– подумал Мирт и выскользнул со двора.

Тёплый июльский день уже стоял над долиной, озаряя каким-то особенным светом свежеумытые горы. Но на душе у Мирта было тревожно. «Только бы не наскочить на Петера»,– думал он, крепко сжимая лежавший в кармане отцовский фонарик.

Миновав длинную площадь, он свернул в боковую улочку, по которой не раз ходил в прежние свои приезды. Но тогда у него не было великого плана, и заброшенная шахта нисколько не занимала его. Теперь всё обстояло иначе. Самое главное найти вход так, чтобы никто не заметил, а дальше будет видно.

Дорога, жавшаяся к шумному потоку, отлого поднималась вверх, ведя к раскинувшемуся на плато шахтёрскому посёлку. Справа от него тянулась терраса, по которой в те дни, когда шахта ещё жила кипучей жизнью, была проложена колея для вагонеток, доставлявших уголь в долину.

Навстречу ему устало брёл старик, опиравшийся всем своим дряхлым телом на грубый посох. «Вот кого можно спросить»,– подумал Мирт.

– Добрый день,– поздоровался он, поравнявшись со стариком.

– Добрый день,– пробормотал в ответ старик.

Старик уже проковылял мимо, когда Мирт наконец собрался с духом и громко крикнул:

– Скажите, пожалуйста!

Старик остановился и вскинул на него удивлённые глаза.

– Скажите, пожалуйста, где здесь вход в шахту?

Недоумение старика возросло. Казалось, он не понял вопроса.

«А он похож на старого шахтёра, каких рисуют на картинках»,– подумал Мирт, вглядевшись в его морщинистое лицо.

– Вход тебе нужен? – как бы в раздумье спросил старик и покачал головой.– Гм, да здесь их много, входов-то… Ступай вон к тому дому – видишь, серая крыша и две высокие узкие трубы,– там недалеко есть вход, метров двести от дома…

– Спасибо! – поблагодарил Мирт, не двигаясь с места.

Проводив старика глазами, он бодро зашагал к дому с серой крышей. Первый пункт великого плана выполнен. Один из входов в шахту найден. Жаль только, что не догадался подробнее расспросить старика, какой из входов самый удобный.

Когда Мирт подошёл к дому с серой крышей и высокими узкими трубами, залаяла собака. Мирт притаился за деревом. Но собака, как бы желая доказать, что её не обманешь, продолжала свирепо лаять. Мирт испугался – на лай могли выйти люди. Однако на пороге никто не появлялся – видимо, в доме никого не было,– и Мирт, вздохнув с облегчением, пошёл дальше. Собака остервенело рвалась с цепи. Мирт подумал, что сейчас ему очень пригодился бы злой пёс, способный утихомирить это косматое чудовище.

Вход Мирт нашёл очень быстро. От дома с серой крышей к нему вела протоптанная тропа. Вход был облицован камнем, новая деревянная дверь была чуть притворена. Мирт понял, что у входа в шахту хозяин дома с серой крышей оборудовал погреб.

Он ещё раз осмотрелся по сторонам. Поблизости не было ни души. Он открыл дверь и вошёл внутрь. Уже через несколько шагов пришлось зажечь фонарик. Здесь был настоящий склад всевозможных ящиков и бочек. Окинув всё это беглым взглядом, он торопливо пошёл дальше по облицованной камнем штольне.

Мирт шёл вперёд, постепенно теряя ощущение времени и расстояния. Внезапно облицованные стены кончились, запахло струившейся по скалам водой. Штольня сужалась.

Мирт остановился. Сердце его упало. По телу пробежал холодный озноб: он был слишком легко одет. Ему стало страшно, что он потеряет нужное направление. Он снова двинулся вперёд, стараясь отыскивать и запоминать какие-нибудь приметы. Но всюду были лишь причудливые скалы да вода, которая стала проступать сильнее.

Вдруг штольня расширилась. Мирт даже подпрыгнул от радости – это был один из залов, про которые говорил отец. _ В одно мгновение теснота исчезла, грудь задышала легко и свободно. Значит, здесь сохранились продушины, устроенные для притока свежего воздуха.

Мирт вышел на середину зала. Грунт здесь был твёрдый и сухой. Он погасил фонарь, рассчитывая на естественный свет. Но ни единый луч в зал не проникал. Вокруг была грозная, непроницаемая тьма. Мирт вздрогнул и снова зажёг фонарь.

Теперь он видел, что из большого зала в разные стороны расходится множество штреков. Он выбрал самый широкий, но, пройдя по нему несколько метров, вернулся назад. «На сегодня хватит,-решил он.-Может, мне вообще не придётся идти дальше. Сперва надо хорошенько исследовать этот зал. Эх, если б стены могли говорить! Они бы о многом порассказали. Они бы рассказали, как здесь за гроши надрывались шахтёры, а хозяин, чистый и наутюженный, прогуливался наверху по солнышку; рассказали бы про нужду шахтёров, в страхе ожидавших, что уголь вот-вот кончится и они останутся без своего скудного заработка; рассказали бы о людях, которые в войну прятались здесь от фашистов, об отце, прожившем здесь несколько месяцев, о том, как он вёл дневник и встречался с партизанскими связными…»

«Но как взяться за дело? С чего начать?»– с мукой думал Мирт. Только теперь он понял, как это трудно. Если бы знать поточнее, куда отец сунул свой дневник – в специальный тайничок или просто в какую-нибудь щель.

Мирт бродил по просторному залу, тщательно осматривая все щели и выбоины. Всюду он натыкался на следы прятавшихся здесь в войну людей – полуистлевший пиджак, чайную чашку без ручки, охапки прелой соломы…

Внезапно ему показалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он ступил в шахту. Наверное, наверху уже вечер и дома его давно хватились.

«Пора возвращаться,– подумал Мирт.– Для начала достаточно. В следующий раз оденусь потеплее, выйду чуть свет и возьму с собой верёвку или маленькую лесенку, чтоб можно было осмотреть стены».

Но вернуться оказалось не так просто. В страхе и смятении метался он от штрека к штреку, решительно не зная, какой из них предпочесть. Наконец, выбор его пал на самый широкий. Однако, сделав по нему несколько шагов, Мирт вернулся назад. Понурю стоял он посреди зала, с горечью думая о том, что не сможет найти дорогу наверх.

Вдруг Мирт встрепенулся, стряхнул с себя страх и растерянность и снова принялся освещать все ходы в надежде найти хоть какую-нибудь знакомую примету.

– Вот он! – воскликнул Мирт и сломя голову бросился вон из зала. Он бежал, уверяя себя в том, что именно эта штольня привела его сюда.

На лбу выступили капельки пота. Одна из них скатилась на нос, и он вытер её рукавом.

– Только не останавливаться, только не останавливаться…– не переставая шептал он себе.

Штольне не было конца. Мирт опять растерялся.

– Кажется, я шёл не здесь,– пробормотал он в испуге и, замедлив шаг, посветил в обе стороны. Глазу не на чем было остановиться.

И тут он понял, какую совершил ошибку, отправившись в шахту один. Надо было взять с собой Петера, довериться ему. Ведь ни одна живая душа теперь не знает, где он. «А вдруг именно здесь обвал?» – вздохнул Мирт и с тоской посмотрел наверх.

Им овладело чувство бесконечного одиночества. Похолодев от ужаса, словно одержимый, помчался он дальше. Он и не заметил, как начал громко звать на помощь. Голос его с глухим рокотом катился вдаль и исчезал в темноте. Мирт спотыкался, полз на четвереньках, снова поднимался и бежал дальше.

Внезапно он остановился. Впереди забрезжил огонёк. «Это свет фонаря»,– заключил он. Послышался чей-то голос.

Мирт затаил дыхание и скоро услышал своё имя:

– Эй, Мирт!..

Через некоторое время он стоял наверху, прикрывая ладонями отвыкшие от солнца глаза. Рядом были Петер Растяпа, Рушка и хозяин дома с серой крышей.

– Чего тебя понесло в шахту?-качал головой хозяин дома с серой крышей.– Подумать страшно…

Мирт открыл глаза и молча ступил на дорогу.

Петер и Рушка пошли за ним.

– Ты сердишься на нас? – спросил Петер.– Это Рушка подняла шум…

– Просто я шла из магазина и увидела тебя на площади,– перебила его Рушка.– Ну и решила посмотреть, куда это ты отправился спозаранок. Увидела, что на Лёши, и дальше не пошла. А потом встретила Петера и рассказала ему… Он-то и поднял шум, если хочешь знать…

– Да, я вспомнил, что ты спрашивал вчера про шахту, и подумал…

– Чего вы в самом деле оправдываетесь? – оборвал их Мирт, останавливаясь.– Я вам должен быть благодарен…

– Мы сказали хозяину дома с серой крышей,– продолжала Рушка.

Петер засмеялся:

– Он так испугался, что выронил изо рта трубку… Потом схватил фонарь и кинулся за тобой в шахту, ха-ха-ха…

Рушка взяла Мирта за руку и ласково сказала:

– Пойдём к ручью, умоешься, а то ты как настоящий шахтёр…

Мирт умылся. Ребята присели у ручья.

– Мне казалось, что я целую вечность пробыл под землёй,– улыбнулся Мирт.– А выходит, я был там совсем недолго…

– А зачем ты туда ходил? – полюбопытствовала Рушка.

– Ёлки-палки! – засмеялся Петер, сразу поняв, что ей не следует это знать.– Этим девчонкам всюду надо свой нос сунуть! Ну, пошёл посмотреть, появились ли у кротихи кротята, чтобы подарить тебе одного…

Рушка насупилась.

– Потерпите немножко. Скоро я вам всё расскажу…– сказал Мирт после недолгого молчания.

Ребята притихли. И только ручей, игриво поблёскивая на солнце, с весёлым журчаньем лизал скалы и теребил свесившиеся с него ветки деревьев.

– Хватит прохлаждаться,– сказал вдруг Петер, вставая.– В час у нас обед. Если не явлюсь вовремя, отец прикатит за мной в карете.

Ребята быстро пошли в долину.