Текст книги "История России XVIII-XIX веков"

Автор книги: Леонид Милов

Соавторы: Николай Цимбаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)

Таков был последний дворцовый переворот из серии переворотов середины века.

Глава 8. СОСТОЯНИЕ СЕЛЬСКОЙ ЭКОНОМИКИ. ПРОБЛЕМЫ ФИНАНСОВ И ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В 20-40-хгг. xviii в

§ 1. СОСТОЯНИЕ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА

В ходе исторического процесса, как уже говорилось, развивается так называемое общественное разделение труда. В силу этого происходит постепенная специализация по видам производства, а взаимосвязь между специализированными производствами осуществляется через рынок. В области сельского хозяйства эти процессы специализации происходят крайне медленно и гораздо позже, чем в промышленности. Тем не менее в XVIII столетии крестьянское хозяйство постепенно перестает быть замкнутым, обеспечивающим само себя абсолютно всем. Крестьяне покупают теперь, вместо того чтобы делать самим, и орудия своего труда (телеги, сани, бочки, сохи, косы, топоры и т. п.), и некоторые предметы домашнего обихода. Переход государства на сбор денежных, а не натуральных налогов усиливает нужду крестьянина в деньгах. Для уплаты налогов государству и для уплаты денежного оброка своему господину крестьянин вывозит теперь на рынок продукты своего труда. Таким образом, крестьянское хозяйство втягивается в систему товарно-денежных отношений.

Этот процесс вовлечения крестьянства в сферу товарно-денежного хозяйства был постепенным, и длительность его измеряется веками. Здесь не могло быть быстрых переходов и крутых скачков. В описываемое нами время развитие товарно-денежных отношений по-прежнему, как и в XVII в., находилось где-то в пределах своей начальной стадии. Основа хозяйства крестьянина все еще оставалась натуральной.

Губительные последствия краткого рабочего сезона. Одна из причин такого положения, как уже указывалось, сводилась к неблагоприятным природно-климатическим условиям – преобладанию почв с низким и даже ничтожным плодородием и очень короткому рабочему сезону в земледелии. Это лишало крестьян возможности тщательно обрабатывать землю. А ведь только многократная вспашка и боронование существенно повышали урожай даже без внесения удобрений. Более того, краткий рабочий сезон в России позволял обрабатывать лишь небольшие наделы пашни. Наконец, почти во всех районах страны зерновые культуры не развивались до полной зрелости, что заставляло держать сжатый хлеб на полях, подсушивая колосья, а потом еще обрабатывать их горячим дымом овинов, добиваясь полного созревания зерен ржи, овса, ячменя, пшеницы и т. д.

Типичным примером низкой эффективности хозяйствования в таких условиях может служить структура сводного зернового бюджета 232 крестьянских хозяйств из вотчин Кирилло-Белозерского монастыря за 1730 г., т. е. того района, где плодородие почв является наиболее высоким во всем Нечерноземье. Здесь среднестатистическая крестьянская семья из 6 человек имела в посеве 26 пудов разного зерна (около 400 кг). При средневзвешенной (очень высокой) урожайности в сам-3,6 валовой сбор достигал 115,5 пуда (около 1850 кг). Минимальный же расход семьи достигал 125,4 пуда (около 2000 кг), т. е. дефицит был небольшим – 10 пудов. Однако на питание при этом шло всего 72 пуда (около 1150 кг), а это означало, что суточный расход на едока был катастрофически небольшим – всего 526 г зерна (около 1500 ккал при норме в 3200 ккал). Более того, расчет этот не включает расход на подкормку скота. Разумеется, кроме хлеба и круп в рацион питания входили и капуста, и репа, и редька, и свекла, но это кардинально не меняло полуголодный быт крестьян. Выручала лишь рыба да соленые грибы. Следует напомнить, что на нужды хозяйства теперь необходима была продажа части урожая, а это можно было сделать, только туго затянув пояса.

Что же касается мяса, то его ели очень редко. Из молочных продуктов в ходу была сметана: ею забеливали пустые щи в «скоромные» дни недели и на праздники. 'Дефицит мясо-молочных продуктов объясняется также неблагоприятными природно-климатическими условиями в зоне Нечерноземья. Здесь стойловый период был очень длительным (около 200 суток в год) и требовал огромного количества заготавливаемого сена. В то же время предельно короткий рабочий сезон земледельческих работ позволял выделить на сенокос лишь 20–30 суток, а это очень мало. Не хватало сена даже в помещичьих хозяйствах. Судя по инструкциям управителям имений за 50-е годы XVIII в., при нормах, обычных для этой эпохи (160 пудов сена на лошадь, 108 пудов на корову), реально в барских имениях Центральной России на рабочую лошадь расходовали около 80 пудов сена (на нерабочую – 45–50 пудов). Необходимый рабочему скоту овес также в имениях отпускали в мизерных дозах. Так, по инструкции 1733 г. в имении П. М. Бестужева-Рюмина на 200 суток «работная» лошадь получала всего 33 пуда невеянного (засоренного) овса, чистого же – вдвое меньше.

В имениях П. А. Румянцева в 1751 г. на те же цели шло 35 пудов невеянного овса. По свидетельству же русского агронома М. Е. Ливанова, в Англии в конце XVIII в. эта норма достигала от 117 до 133 пудов овса. Поэтому и рабочий скот там был сильнее в несколько раз. Что касается расхода кормов в крестьянском хозяйстве, то он был еще меньше: на лошадь шло менее 70 пудов сена, на корову – чуть более 40 пудов, а овса тратилось в среднем не более 15–20 пудов.

Как же при этом выживали крестьяне? Ведь августовским подкашиванием трав дело не исправишь… И тут следует сказать о многовековой практике использования на корм скоту яровой соломы, а иногда и ржаной. Мелко рубленная солома, обваренная кипятком и засыпанная мякиной и даже мукой, была существенным подспорьем. Но и ее не хватало. Для семьи из четырех человек возможный максимум заготовки соломы достигал примерно 180 пудов, а нужно было более 260 пудов – дефицит около 30 %. В неблагоприятном 1731 г. даже в царских конюшнях на жеребца-производителя в стойловый период истратили целых 18 возов соломы. Однако следует знать, что солома, копченная в овинах, – это грубый, тяжелый, лишенный витаминов корм. От него скот часто болел и погибал. Нередко с апреля и даже ранее слабеющий скот в хлевах поддерживали на веревках до Егория весеннего, когда его выгоняли на свежую траву. Тяжесть и трагичность ситуации и с питанием людей и с кормами для скота можно иллюстрировать советом в инструкции В. Н. Татищева, известного сподвижника Петра Великого. Он, в частности, рекомендовал своим современникам в критических случаях кормить племенных свиней лошадиным калом с присыпкой отрубей, прибавляя при этом, что тем же, на худой конец, можно кормить и… коров. На этом фоне «пищевые» добавки скоту в виде мякины, соломы, ухоботья, ухвостья – явление вполне нормальное. Обычно и то, что «лошади (у крестьян)… весною от бескормицы тощи и малосильны», а коровы «дают немного молока и то жидкого». В наше время это удой хорошей козы (до 600 л).

И тем не менее русский народ и другие народы Восточной Европы приспосабливались и выживали. Испытанный способ в этой ситуации – многодетная семья, ибо большая семья дает в перспективе больше рабочих рук, больший пашенный надел. Популярны были неразделенные братские и большие патриархальные семьи, где эффективна была внутренняя рационализация хозяйства, возможность продать сэкономленное зерно, приплод скота, собранные грибы, ягоды и т. д. Мелкие партии зерна в руках скупщиков превращались в итоге в солидные грузопотоки товаров.

Лесные росчисти – выход из тупика.Более существенный способ приспособления крестьянина к суровым условиям России заключался в преодолении извечного парадокса – обилия огромных луговых и лесных просторов при ничтожных возможностях земледелия и скотоводства. Способ такого преодоления заключался в вынужденном использовании в Нечерноземье архаичных приемов поддержания плодородия почвы путем лесных расчисток для временных посевов, приносящих на короткий срок высокие урожаи. Отсюда идет и живучесть крестьянской общины, ибо сведение лесов было возможным лишь при коллективных, артельных усилиях. Без этого российская деревня Нечерноземья вряд ли бы выжила. Низкая урожайность в сам-2, сам-3 часто перемежалась с неурожаями, либо частичными, либо охватывающими огромные регионы. В первой половине XVIII в. для Русской равнины отмечено увлажнение климата и учащение длительных летних дождей, вызвавших, в частности, неурожай 1716 г. В 1718 г. сильные заморозки весной и летом погубили посевы. В 1721–1724 гг. во многих губерниях были неурожаи и голод. Серия голодных лет пришлась на 1732–1736 гг. Наиболее страшным был голод 1733 г., прежде всего на территории будущих екатерининских Псковской, Новгородской, Смоленской, Калужской, Тверской, Московской, Рязанской, Владимирской, Костромской и Нижегородской губерний. В смоленских селениях для пропитания сушили дуб, илим, липняк, пекли хлеб из сена, мха и «гнилой колоды». В московских уездах питались также травой, мхом и «гнилой колодой», от нее «ноги и живот пухнут и в голове бывает лом великий, отчего и умирают». К сожалению, эта великая беда не была последней. В 1739–1740 гг. суровые морозы уничтожили озимые. На просторах Среднерусской возвышенности были неурожаи и в 1747–1750 гг. Полоса тяжелых неурожаев 20– 30-х гг. сказалась на финансовом положении страны. И тем не менее народ после столь страшных бед находил в себе силы для жизни, налаживал хозяйство. Хотя и при низкой урожайности, экономя хлеб на питании, крестьяне вывозили зерно мелкими партиями на рынок.

Наряду с легкой сохой большое развитие в центральной части страны получают модернизированные варианты сохи, объединявшие достоинства и сохи, и плуга. Эта модернизация называлась «косуля». Косули были особенно распространены в Центральной России на тяжелых суглинистых почвах, где они применялись наряду с плугом. Косулей крестьянин отваливал более широкий пласт, и если с сохой для вспашки одной десятины земли (около 1 га) он должен был проделать около 48 верст, то с косулей для этого он совершал путь лишь в 33–35 верст. Главное же – косулей вспахивали землю гораздо глубже, что повышало урожайность.

Аграрный рынок.Важно отметить, что препятствием на пути развития товарного хозяйства стояла жесткая система трехпольного севооборота. При том, что все озимое поле было занято рожью, а более половины ярового поля – овсом, остальная земля делилась на мелкие участки между ячменем, льном, горохом, иногда – пшеницей и гречей. Крестьянин не мог, скажем, отказаться от озимой ржи, не мог вместо овса засеять яровое поле одним льном, так как без овса невозможно прожить, хотя этот лен он, может быть, и продал бы с прибылью. Рынок в XVIII столетии не был настолько развит, чтобы удовлетворять потребности самих крестьян в той или иной сельскохозяйственной продукции. Он удовлетворял потребности лишь неземледельческого населения и прежде всего незначительное население городов. Таким образом, специализация крестьянского хозяйства шла очень медленно, сохраняя свою натуральную основу.

И все-таки специализация постепенно развивалась. Крестьянство Центральной России издавна уделяло внимание посевам льна, частично расширяя их в яровом поле и тесня другие культуры. Отличным льном славились районы вокруг Пскова и Ярославля. Скупщики собирали по деревням и селам мелкие партии льна, а купцы в огромных количествах отправляли их за границу или на ткацкие фабрики Ярославля, Костромы, Владимира, Москвы и других городов.

За счет жесткой экономии на питании и путем использования зерна, получаемого на росчистях, с XVII в. постепенно развивался и хлебный рынок, нарастали товарные зерновые потоки, связывавшие Москву с Замосковным краем. В 1731 г. зафиксирован на таможнях привоз хлеба из Великих Лук, Владимира, Суздаля, Ярославля, Арзамаса, а в 1723 и 1728 гг. – из Нижнего Новгорода, Юрьева Польского, Ба-лахны, Каширы, Новгорода, Бежецка, а также Суздаля и Владимира. Таможенные книги за 1723, 1728 и 1730 гг. фиксируют торговые потоки в Московский регион из приокских и южных уездов. Это Коломна, Зарайск, Михайлов, Переяславль-Рязанский, Касимов, Епифань, Тула, а также ближайшие к Москве Серпухов, Венев и Боровск. В 1737 г. в Москву водой в общей сложности было отправлено 1 млн 176 тыс. пудов зерна и муки. Причем из них около 1 млн пудов из Орла. И это не случайно, так как еще в 60-х гг. XVII в. из Орла в Москву доставлялось около 180–240 тыс. пудов хлеба.

Как известно, под влиянием многих факторов рыночные цены на муку и зерно постоянно колебались. Если же огромный первичный материал о ценах обобщить в среднегодовые местные цены, то на уровне движений годовых цен можно выявить определенные закономерности. В частности, можно обнаружить, что к середине XVIII в. уже сформировались огромные регионы, внутри которых годовыецены колеблются слаженно под воздействием единого механизма. Этот механизм олицетворяет действие единого закона стоимости, под влиянием которого цены, разные по своей фактической величине, слаженно изменяются в пределах этого региона. Таким способом исследователи обнаружили существование к середине XVIII в. единых региональных рынков ржи и рынков овса, т. е. рынков определенного вида товаров. Древнейшим из них, истоки которого уходят в XVII в., был Волжский региональный рынок ржи. В его состав вошли 10 будущих екатерининских губерний (Псковская, Новгородская, Вологодская, Тверская, Ярославская, Владимирская, Костромская, Нижегородская, Казанская, Симбирская и, вероятнее всего, – Московская).

Другой региональный единый рынок ржи, сравнительно более позднего происхождения, сформировался на Черноземье, примерно ограниченном с юга линией крепостей и засек XVII в. Это гигантские оборонительные линии-«черты»: Белгородская, Симбирская, Закамская и Изюмская. В этот рынок были включены запад и юг Московской провинции, а также Тульская, Переяславль-Рязанская, Орловская, Елецкая, Белгородская, Севская, Воронежская провинции, Слобожанщина и Киев. Региональные рынки овса территориально практически совпадали с рынками ржи. Важно отметить, что северная территория Черноземного рынка сливалась с центральной частью Волжского регионального рынка, что подсказывало их будущее слияние. Появление таких рынков служит надежным свидетельством реальности процесса постепенного создания в области товарного обращения, несмотря на трагичность жизни крестьянина, единого экономического пространства. Вполне понятно и то, что единый механизм макродвижений цен появлялся в наиболее плотно заселенных и освоенных землях исторического центра государства. Центральное Нечерноземье и Черноземный Центр охватывали 50 % населения России в рамках территорий, учтенных 1-й ревизией 1719–1727 гг. Это на 1744 г. составляло 4 млн 224 тыс. душ муж. пола. Сюда же входила и большая часть Левобережной Украины (1 млн 156 тыс. душ муж. пола). Остальные регионы были еще слабо освоены (Северо-Запад – 7,9 % населения страны, Среднее Поволжье – 9,3 %, Северное Приуралье – 5,6 %, часть Латвии, Белоруссии и Смоленщины – 3,1 % и т. д.). Всего в стране по 2-й ревизии было 8 млн 869 тыс. душ муж. пола, или 17,7 млн человек.

Освоение юга и юго-востока.Важно отметить, что ни в Волжский, ни в Центрально-Черноземный рынок еще не включились малоосвоенные районы (например, будущие Тамбовская и Пензенская губернии), хотя процесс освоения русским населением обширных малозаселенных, но плодородных территорий на юге и юго-востоке страны интенсивно развивался. Русское население было уже значительным и в Заволжье, и в нижнем течении Дона, в районах Предкавказья, в Башкирии и т. д. Территория, где жили татары, чуваши, марийцы, башкиры, в описываемое время имела уже большую прослойку русского населения. Русские крестьяне мирно жили бок о бок с татарами, башкирами, чувашами и т. д., входили в родственные связи между собой. Конфликты возникали, как правило, уже в тот момент, когда вслед за крестьянской колонизацией в эти земли вступали русские феодалы, когда начинались земельные захваты, когда царские чиновники облагали местные народы нежданными налогами и т. д.

Сельское хозяйство вновь осваиваемых южных территорий имело значительные отличия от земледелия нечерноземной полосы. Довольно широкое распространение в этих районах получает пестрополье и залежная система. Залежная система, давая хорошие сенокосы, была и методом борьбы с главным врагом этих мест – с сорняками. Плодородная почва, давая обильный урожай, из года в год зарастала все большим количеством сорняков, и поле приходилось бросать на 5—10 лет. Мощные (до 1,5–2 метров) черноземы издавна обрабатывались так называемым малороссийским тяжелым плугом – большим деревянным плугом с железным сошником-наконечником и отвалом, переворачивавшим пласт земли. В такой плуг запрягали по 6–8 волов. Да и стоил он очень дорого, и далеко не каждый пахарь имел его. Рыхлили почву после вспашки ралом или деревянной бороной. Был в употреблении и сабан.

С освоением черноземных земель из центра страны сюда стала проникать соха. Будучи весьма примитивным орудием, соха имела много важнейших достоинств. Она была легка, так как почти вся была из дерева (кроме железных сошников). Поэтому пахать с нею можно было всего лишь одной лошаденкой, что для крестьянина было важным обстоятельством. В итоге в районах Курска, Орла, Тамбова, Воронежа, Пензы, Симбирска и т. д. соха постепенно вытесняет малороссийский тяжелый плуг. В Заволжье у чувашей и татар соха также вытесняет татарский тяжелый плуг сабан.

Итак, освоение плодородного чернозема было еще одним важным фактором в вовлечении крестьянского хозяйства в орбиту товарно-денежных отношений, в преодолении былой замкнутости этого хозяйства. Несмотря на то что районы черноземов часто страдали от засухи, плодородие их было настолько большим, что урожайный год не только покрывал скудные неурожайные сборы, но и давал излишки зерновой продукции. Урожай ржи достигал сам-10, сам-15; пшеницы – сам-5, сам-8; ур02каи проса – сам-20, сам-30 и более. Кроме того, более свободное маневрирование посевной площадью, чем при обычном трехполье, давало возможность выделять большие массивы земель под пшеницу, просо, гречу и т. д.

Однако наиболее серьезной проблемой развития российского земледелия был, как уже говорилось, острый дефицит времени, которое крестьянин мог использовать для земледельческих работ. Его было так мало, что при более или менее тщательной обработке пахарь мог возделать очень небольшую площадь земли, урожая с которой едва хватало на собственное содержание. Более того, катастрофические серии неурожаев и недородов, как это случилось в 20—30-е гг. XVIII в. (из 20 лет – 9 лет неурожайных!), могли ввергнуть в кризисную ситуацию и страну в целом, о чем будет сказано в следующих разделах. В то же время потребности развивающегося Российского государства требовали гораздо большего по объему валового земледельческого продукта (в отличие от продуктов промышленности, развивающейся мобилизационным путем использования крепостного труда).

Так объективно возникала задача дальнейшего увеличения трудовой нагрузки крестьянина, причем увеличения этой нагрузки в тот короткий сельскохозяйственный сезон, которым природа одарила Россию. Отсюда проистекали и характерные для XVIII столетия процессы резкого усиления эксплуатации подневольного российского крестьянства.

§ 2.ПЕРЕУСТРОЙСТВО ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII в.

Так исторически сложилось, что после смерти Петра I созданная им бюрократическая машина дворянского государства должна была пройти сквозь испытания контрреформ. Однако в итоге всех административных изменений система центральных учреждений осталась почти незыблемой. Во главе государства стоял император. При нем в виде совещательного органа попеременно возникали либо Тайный совет, либо Верховный тайный совет, либо Кабинет ее императорского величества, либо, наконец, так называемая Конференция при высочайшем дворе.

При слабости или прямой неспособности к государственной деятельности той или иной царственной особыэти совещательные органы превращались фактически в высшие органы государственной власти. В их состав входили, как правило, влиятельнейшие сановники. В стенах Тайного совета, Верховного тайного совета и Кабинета решались все крупнейшие вопросы внешней и внутренней политики. Да и не только крупнейшие. В частности, в сохранившихся протоколах Верховного тайного совета есть множество свидетельств того, что наряду с законодательной деятельностью и государственным контролем в Совете решались многочисленные вопросы текущего характера по управлению государством. В этой области и Верховный тайный совет и Кабинет сплошь и рядом подменяли не только Сенат, но и коллегии. Так, подменяя Сенат, Верховный тайный совет утверждал кандидатуры на должности губернаторов, вице-губернаторов, комендантов и т. п. Тем не менее бремя текущих дел управления все же лежало на Сенате, хотя первые три коллегии (Иностранных дел, Военная и Адмиралтейство) практически ему не подчинялись. В 1726 г. Синод был разделен на 2 департамента (первый из них имел, так сказать, идейно-нравственные задачи, а второй – хозяйственные. Это – Коллегия экономии). Во второй половине 20-х гг. были расширены права Юстиц-коллегии, работавшей, как и Вотчинная коллегия, в Москве. В 1730 г. появилось еще 2 приказа (Судный, Сыскной). Сделали это под влиянием чудовищного вала жалоб и че-лобитий. Восстановлена была Ревизион-коллегия. Важнейшую роль в Верховном тайном совете играли А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, А. И. Остерман, П. А. Толстой, Д. М. Голицын (при явном лидерстве Меншикова вплоть до его падения в сентябре 1727 г.). При Петре II в нем важную роль стали играть И. А. и В. Л. Долгорукие.

При Анне Ивановне всю законодательную, исполнительную и судебную власть сосредоточил в своих руках так называемый Кабинет, основанный в ноябре 1731 г. как личная канцелярия императрицы. Распоряжался в нем А. И. Остерман при полной апатии двух других членов Кабинета (Г. И. Головкина и А. М. Черкасского). Но вскоре Э.-И. Бирон вводит в Кабинет П. И. Ягужинского. В 1738 г. на короткое время во главе Кабинета становится А. П. Волынский, а в 1744 г. – А. П. Бестужев-Рюмин. С 1735 г. постановления Кабинета за подписью трех его министров стали заменять указы императорской особы. С этого момента Кабинет стал расширять свои функции за счет сферы непосредственного управления. Сенат и коллегии ежемесячно подавали в Кабинет рапорты о своей деятельности. В прямое подчинение Кабинету перешла Доимочная канцелярия, а также Соляная контора.

В 40-х гг. XVIII в. многое было восстановлено из практики государственного управленияПетра I. Сенат, в частности, был восстановлен в своих правах и снова стал «Правительствующим Сенатом». Однако и в этот период постепенно нарастала необходимость существования Совета при императорской особе.

В том же направлении эволюционировала и елизаветинская «Конференция при высочайшем дворе». Функции ее в 40-х гг. ограничивались лишь рекомендациями и решениями в области международных сношений. Собиралась она от случая к случаю. Но уже с началом Семилетней войны «Конференция» расширила свои права и стала постоянно собирающимся коллективным органом для руководства военными действиями русских войск. В конце 50-х гг. «Конференция» превращается в государственное учреждение типа Кабинета или Верховного тайного совета, ибо здесь уже фактически решаются и важнейшие вопросы внутренней политики (вопросы финансовой политики, торговли, цехового устройства городов, вопрос о секуляризации церковных владений и т. д.).

Созданный Петром I Сенат – высший правительственный орган, непосредственно подчиненный императору, должен был сосредоточить в своих руках чисто административную власть по руководству всеми государственными учреждениями. Однако во второй четверти XVIII столетия мы постоянно сталкиваемся с ущемлением прав Сената со стороны либо Верховного тайного совета, либо его наследников. Лишь в 40-х гг. XVIII в. Сенат сравнительно долгий период имеет всю полноту своих прав. Такого рода нарушения при условии полной или частичной бездарности царствующих особ в области государственного управления, видимо, были следствием постоянно возникающих олигархических тенденций. Та или иная группировка временщиков стремилась к власти любой ценой и была заинтересована в существовании всякого рода тайных советов.

Степень влияния и могущество того или иного сановника иногда сказывались и на роли тех или иных коллегий. В целом их число и состав оставались во второй четверти XVIII в. те же, как и при Петре I. Внешние сношения государства осуществляла Коллегия иностранных дел, отчасти также Военная и Адмиралтейская коллегии. Социальная внутренняя политика (и прежде всего обеспечение интересов дворянства) проводилась группой коллегий, среди которых были Юстиц-коллегия, Военная коллегия и Вотчинная коллегия (население городов имело Главный магистрат). Вопросами хозяйственной и экономической политики ведали Мануфактур-коллегия, Берг-коллегия, Камер-коллегия, Коммерц-коллегия и Штате-контора. Вопросами церкви занимался Синод, существовавший на правах коллегии.

Однако при всем этом в 1725–1727 гг. Военная коллегия вышла из-под контроля не только Сената, что было узаконено в 1722 г., но и Верховного тайного совета. Это был период всемогущества Меншикова. Не подчинялись Сенату и были поставлены выше других Адмиралтейская коллегия и Коллегия иностранных дел. Немалую роль при этом сыграло и то, что во главе их стояли «верховники» Ф. М. Апраксин и А. И. Остерман.

В эпоху засилья временщиков весьма характерные меры предпринимались по отношению к институту прокуроров, надзиравших за интересами казны. Во второй четверти столетия их дважды отменяли, а окончательно восстановили лишь при Елизавете.

Так называемые контрреформы, последовавшие после смерти Петра I, имели в виду не столько уничтожение его наследия в преобразованиях дворянской империи, сколько стремление любыми путями преодолеть тот тяжелый финансовый кризис, который разразился в 20—30-е гг. XVIII в. Главное стремление реформаторов – упрощение, удешевление государственной машины. На практике это приводило иногда к нарушениям экономических и иных интересов государства.

В области финансов при Петре I Коммерц-коллегия ведала приходом, а Штате-контора – расходом денежных средств. Теперь же оба учреждения были объединены в одно. В 1727 г. Мануфактур-коллегия была соединена с Коммерц-коллегией под тем предлогом, что члены ее без Сената ни одного важного решения принять не могут и потому «даром хлеб едят». В 1731 г. эта мера была усугублена уничтожением Берг-коллегии, которая также была слита с Коммерц-коллегией и вновь образованной Комиссией о коммерции. И все это надолго, вплоть до 1742 г., когда обе эти коллегии были восстановлены, нарушило ход решения важнейших экономических проблем. Деятельность же Генерал-берг-директориума (с 1736 по 1741 г.) во главе с не имевшим «ни малого знания к содержанию… заводов» А. Шембергом нанесла ущерб развитию горных заводов, не говоря о колоссальных хищениях, совершенных руководителями директориума (за 2 года более 400 тыс. руб.).

В системе центральных учреждений в эпоху дворцовых переворотов были и нововведения. В 1731 г. было образовано одно из самых мрачных учреждений эпохи дворцовых переворотов – Канцелярия тайных розыскных дел. Она просуществовала на правах коллегии до 60-х гг. XVIII в. Через это учреждение прошли десятки тысяч битых кнутом, вздернутых на дыбу, подвергшихся пыткам каленым железом. Другой вновь созданный в 1729 г. орган госуправления – Канцелярия конфискации. Это учреждение отбирало в казну имения и имущество опальных князей, дворян, представителей крестьянства и городского посада. Наконец, весьма характерное явление эпохи – Доимочная канцелярия, усилия которой начиная с 1725 г. в течение нескольких десятилетий были направлены на выжимание недоплаченных налоговых денег из крестьян.

Значительно большим изменениям была подвергнута система местных учреждений. Цель этих изменений двоякая: укрепление власти дворянского государства на местах в обстановке постоянных волнений подневольного населения и облегчение острейшего финансового кризиса, разразившегося в 20—30-е гг. XVIII в.

§ 3. ОБЛАСТНАЯ КОНТРРЕФОРМА

Молчаливо охраняя интересы помещиков и экономя расходы, верхи государства обратили свои взоры на государственный аппарат, на систему государственного управления. Все центральные коллегии должны были сократить свои штаты до минимума в 6 персон (президент, его заместитель, два советника и два их помощника – асессоры). Более того, по желанию самих чиновников они могли теперь удаляться от службы в свои поместья при условии, что половина штата коллегии присутствует при делах, а другая в отпуске. Самое основное состояло в том, что отпускникам отныне не платили жалованья.

В 1727 г. была, в сущности, ликвидирована петровская система местных учреждений, т. к. была, безусловно, весьма дорогостоящей. На территории только лишь такой административной единицы, как провинция, концентрировалось множество местных учреждений, функции которых на практике взаимно переплетались. Кроме того, были учреждения в губерниях и в дистриктах. Все это после смерти Петра I было подвергнуто пристальному критическому пересмотру, в итоге которого был принят ряд мер.

Прежде всего о войске – тех полках, которые Петр I распределил по селениям и уездам (дистриктам). Полки из крестьянских селений перемещались теперь в города, причем преимущественно приграничные и в хлебородных районах. Полковое начальство было отставлено от сбора подушных денег. Перестроены были и финансовые органы. Штате-конторы подчинили Камер-коллегии, а функции рентмейстера и камерира объединили (остался лишь камерир). В 1727 г. было решено «как надворные суды, так и всех лишних управителей и канцелярии, и конторы камериров, земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе отставить». Вальдмейстеры с их конторами были также уничтожены. Короче говоря, система петровских учреждений в провинции, по существу, была ликвидирована. Мотивировка при этом была лишь одна – «в делах непорядки… в даче жалованья напрасные убытки, народу от многих и разных управителей тягости и волокиты». Что же предлагалось теперь взамен? Ответ был также прост: «А понеже прежде сего бывали во всех городех одни воеводы и всякие дела… отправляли одни и были без жалования, и тогда лучшее от одного правление происходило и люди были довольны». Одним словом, воеводская власть, объединявшая все функции управления в одних руках, признавалась более приемлемой. Таким образом, в какой-то мере это был возврат к практике XVII столетия. Количество городов, где «сидели» воеводы, было восстановлено по-старому, т. е. их число заметно увеличилось. Не осталось и следа от едва намечавшегося разделения судебной и исполнительной функций, как и от зарождавшегося самостоятельного управления городского посадского населения, поскольку Главный магистрат был уничтожен, городские магистраты подчинены воеводе, а потом уничтожили и их, сохранив в городах лишь ратуши. Важнейшие уголовные дела посадского населения (тяжба, разбой и убийство) были снова в компетенции одного лишь воеводы. Власть самого воеводы вновь стала единоличной, с 1727 г. так называемые асессоры («товарищи») воеводы были ликвидированы.