Текст книги "Мой ледокол, или наука выживать"

Автор книги: Леонид Токарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Однажды я возвращался в Израиль из Москвы. Один из моих друзей сделал приятный сюрприз и подарил красивые оленьи рога. Самолёт вылетал около двух часов ночи. В аэропорту было пусто. Таможенник, увидев мой подарок, остановил словами: «Охота запрещена. Вы нарушаете таможенные правила!» Объяснения, что я не охочусь, а это подарок, не действовали. Начался скандал. Вызвали дежурного офицера, который начал оформлять на меня таможенное дело. Потом, сказав, что на всякий случай проверит по компьютеру, исчез. Через пять минут, появившись опять, вытянулся по стойке «смирно» и сказал: «Извините! Вам можно, проходите, пожалуйста». Что он вычитал про меня в компьютере, я не знаю, но результаты проверки были замечательные, и подарок этот до сих пор украшает стены нашего дома.

Как-то раз я прилетел в Шереметьево из Израиля. В моём старом паспорте закончились свободные страницы. Я обычно менял паспорт каждый год из-за обилия виз, но действующую визу сохранял в старом документе. То есть, приезжал с двумя заграничными паспортами. Один – действующий, а второй, с обрезанными углами, – не действующий, но в котором была въездная виза в Россию. Это – принятое международное правило. Однако, на моё несчастье, Россия и США поссорились, и Россия отменила это правило. Теперь, по новым инструкциям надо было оформлять новую визу в новом паспорте. Я этого не знал. При въезде в Шереметьево меня арестовали за попытку незаконного перехода границы, посадили в «кутузку» и должны были выслать через сутки.

Вся эта история очень неприятна, и могла здорово подпортить мою безупречную репутацию в России.

Кроме того, меня в Москве ждали люди – и надо было как-то выбираться. Ситуация практически безнадёжная. Что можно сделать, сидя взаперти, вместе с нелегальными перебежчиками из Ирана, Африки и Пакистана!? Была уже глубокая ночь. Мои товарищи по несчастью, незаконные мигранты, уже спали, храпя на всю камеру. Я заметил, что дверь дежурной комнаты таможни приоткрыта, и там сидели две девушки-телефонистки в таможенной форме. Я подошёл к приоткрытой двери и начал свой джентльменский диалог. Поначалу они говорить не хотели и захлопнули дверь. Я не сдавался и в конечном итоге мы нашли общий язык. В разговоре девушки мне сообщили что, в зале зоны беспошлинной торговли, находится комната дежурного представителя МИД. Но консул не принимает «простых» граждан и находится там для особых случаев. Существует только одна возможность туда попасть. По закону задержанному обязаны были дать завтрак.

Есть теоретическая возможность, что начальник паспортного контроля может выдать мне пропуск в нейтральную зону, чтобы я мог перекусить там за свой счет. Эта же девушка и вызвала мне дежурного офицера, а когда он не согласился, то начальника.

Начальник оказался симпатичный мужчиной в чине подполковника. Он отобрал у меня паспорт и дал пропуск. Я бросился искать консула. Двери консульства были закрыты, и никто не отвечал. Я разговорился с буфетчицей из кафе напротив. Она сказала, что консул спит и встаёт ровно в восемь часов. Я стоял под дверьми консула до восьми утра, и когда он вышел в туалет умыться, мне удалось завязать с ним разговор. После использования всех моих аргументов, включая перечисления моих заслуг перед родиной, консул согласился сделать мне новую разовую визу. Для этого ему нужен был мой паспорт, который находился у подполковника. Консул сразу заявил, что ему запрещена любая связь с паспортным контролем, и что это моя забота – принести ему паспорт вместе с сопровождающим. До окончания его смены оставалось 30 минут. Я побежал обратно и уговорил подполковника послать меня с девушкой к консулу. Девушка тоже идти не хотела, так как у неё закончилась смена, и она торопилась к своему другу. Мне всё-таки удалось её уговорить.

Мы побежали к консулу. Она бежала впереди, на бегу открывая своим магнитным пропуском бесконечные двери. Когда мы добежали до двери кабинета, он уже поворачивал ключ в замке, чтобы уходить, но открыл его для нас. Мне удалось закончить эту операцию вовремя.

Подполковник задержался, чтобы сказать мне комплимент: «Теперь я понимаю, как вы, евреи, выиграли Шестидневную войну. Только израильтянин, сидя в «кутузке» и не выходя за пределы аэропорта, мог организовать себе новую визу, заставив всю нашу неповоротливую систему работать на него. Можешь гордиться – это первый случай на моей памяти.

Гражданственность была всегда важнейшей стороной моей жизни. Меня часто приглашали на радио и телевидение. Приходилось выступать и по израильскому, и по российскому ТВ: 9 канал, 1 канал, RTVI, NTV... Володя Бейдер сделал со мной передачу «Персона», Саша Ступников – две серьёзные передачи, профессиональную и личную. Я говорил то, что думаю, и это, иногда, приводило к неожиданным эффектам. Меня пытались учить, что, мол, не всё, что думаешь, можно говорить. И вообще, есть вещи, о которых лучше не упоминать, Я с этим категорически не согласен, считая, что обо всём можно и нужно говорить, исключая, конечно, секреты, связанные с безопасностью государства. «Шептания на ухо» наносят вред израильскому обществу, превращая нас всех в местечковых евреев, пугающихся собственной тени. Нам это не подходит, и не это было целью создания государства Израиль. Целью было возродить гордое племя евреев, которое превыше всего ставит равенство и права человека, которому нечего скрывать друг от друга, от себя и от всего мира. Нам нечего и некого бояться в этом мире и, тем более, в собственной стране!

Однажды меня пригласили представители Президента Израиля и предложили принять участие в Президентской Комиссии по изменению системы власти в Израиле. Я согласился. Был организован «CECI» – Центр по усилению гражданского влияния в Израиле. Это неполитическая организация, созданная при поддержке Президента страны. Целью её является изменение системы власти в Израиле, усиление гражданского сознания граждан и прочее.

Я сначала вошёл в её Центр, а потом в Совет Директоров. Там мне посчастливилось работать с известными израильскими интеллектуалами. Там понял: не только меня волнует судьба нашей страны. Это очень радует. В этой же среде я встретил одного известного деятеля, борца за права человека. Мы разговорились. На вопрос о своём тайном и заветном желании, он ответил: «Оказаться один на один на лавочке с премьер-министром в безлюдном месте и уговорить его назначить меня на интересную государственную должность». Я спросил:

– Но что же будет с другими претендентами, которые участвуют в конкурсе на эту же должность, и тоже надеются, готовятся, учатся?

– Мне полагается, потому что я много сделал для государства.

– Так что же, всё-таки будет с теми, кто не смог бы посидеть с премьер-министром в безлюдном месте?

– Какая мне разница! Что ты от меня хочешь?

Это был израильский «правдолюбец», «борец за права человека», ещё час назад говоривший о равных возможностях для всех. И он был абсолютно уверен в том, что премьер не пошлёт его подальше, а даст ему то, что он просит. Он, я полагаю, лучше знает своего премьера, потому что они оба воспитывались здесь.

Видимо есть какой-то изначальный изъян в израильском воспитании.

Глава 42
Последний бой

«Не бойся врага – он может только убить;

не бойся друга – он может только предать;

бойся равнодушных – эти не убивают и не предают,

но только с их молчаливого согласия

совершаются все убийства и предательства»...

Бруно Ясинский, «Заговор равнодушных»

Видимо, Богу было недостаточно тех испытаний, через которые он уже провёл меня.

Героями истории, которую я хочу рассказать, стали два незаурядных человека.

Один из них начал свою карьеру самолётным механиком на заре становления Авиационной Промышленности Израиля. Назовём его Хаим. Он, безусловно, был человеком талантливым и скоро стал бригадиром механиков. Поскольку народу смекалистого и надёжного было в те годы не так много, Хаим начал расти вместе с Концерном. Он быстро завёл себе подходящие политические связи, без которых продвижение невозможно, и познакомился с нужными людьми. За годы роста и борьбы Хаим добился претворения своей мечты и получил должность Президента Концерна Авиационной Промышленности Израиля.

Как хороший руководитель, человек целеустремлённый и одарённый, он многое сделал для развития Концерна, которым руководил. Как истинный израильтянин и еврейский папа, он никогда не забывал о своих собственных интересах. Два сына, под его чутким отцовским руководством, установили рекорды продвижения по служебной лестнице в подвластном ему Концерне. Они сумели за два года достичь того, что более образованные и более талантливые сыновья, но родившиеся у других отцов, достигали за двадцать лет или не достигали вообще.

Его личные друзья из механиков и курьеров завода превратились в его всесильных заместителей, руководителей групп заводов и директоров заводов.

Сам он, работая на такой сложной и трудоёмкой должности, сумел получить докторскую степень. Снимаю шляпу перед его талантами, хотя и не понимаю, как это можно было сделать при такой интенсивной деятельности. Я сам проделал подобный путь в жизни и сомневаюсь, что это возможно повторить на такой должности и с такой ежедневной загруженностью. Это, к сожалению, напоминает мне быстроту карьеры его сыновей. Однако факт остаётся фактом.

Сцена, где будут происходить события, представляла собой огромный промышленный комплекс. Израильская Авиационная Промышленность к началу этой истории была уже огромным Концерном, самым большим промышленным экспортёром Израиля, с оборотом около двух миллиардов долларов в год. В состав Концерна входили 16 заводов внутри Израиля и несколько заводов за его пределами. Заводы были разбиты на четыре Промышленные Группы, каждая из которых руководилась Генеральным Директором, являющимся одновременно и заместителем Президента Концерна. Работали в этом объединении в то время приблизительно 15 000 человек. Всем этим хозяйством управлял жёсткой рукой Президент.

Вторым участником этой истории стал молодой парень из города Бней-Брак. Назовём его Фридман. Он, будучи еще почти мальчиком, убежал из дома и прошёл тяжёлую школу выживания в Израиле. Фридман пытался заниматься бизнесом, но прогорел и убежал заграницу. Там он «закатился» в Африку, где познакомился с российскими вертолётами и русскими людьми. В начале распада СССР он перекочевал в Россию, где без знания русского языка сумел закрепиться.

Долгое время считался нежелательной персоной в Израиле. На определённом этапе сумел помириться с Израилем, а потом подружиться и с Президентом нашего Концерна. Фридман был авантюристом и специалистом по самомаркетингу высочайшего класса. Он умел преподать себя элегантно, профессионально и неотразимо. Фридман великолепно понимал психологию людей и умел дать то, что им в данную минуту не хватала. Его либо преданно любили, либо, разочаровавшись в нём, ненавидели. Израильской психологией он владел в совершенстве. И сам являлся образцом израильтянина со всеми преимуществами и недостатками. У него было очень много энергии, нестандартный подход к бизнесу и изобретательность. В России выбрал вид бизнеса, вызывавшего органическую неприязнь у русских Особенно, когда этим делом занимались евреи. Это профессия посредника. Делал всё очень «по-израильски», цинично демонстрируя всем своё богатство, связи и еврейство. Это и была его самая большая проблема, вызывавшая ненависть у россиян. Фридман вёл себя как богатый еврейский купец, находящийся среди бедных евреев в синагоге. Был заносчив и снисходителен к тем, кто слабее его. Любил напоминать о том, что ему «должны» и что владеет компрометирующей информацией. Даже те россияне, которые работали у него и полностью от него зависели, в душе его презирали. Он унижал их, даже не отдавая себе в этом отчёта. Его работники нашёптывали мне о нём всё, что знали, включая его личные секреты, лишь бы ему навредить. Когда я спрашивал, почему они это делают, отвечали: только потому что у меня есть два качества, которых нет у Фридмана, – я их не «продам» и не унижу. Фридман мог при увольнении человека, отработавшего у него долгое время, на глазах у всех отобрать карандаши, которыми работник пользовался и к которым привык. Он открыто попирал достоинство «маленьких людей», которые не могли ему ответить. Фридман преклонялся только перед деньгами и силой, не уважая людей и не понимая того, что простительно «русскому царю-батюшке», не прощается еврею.

Русские не любят «этих еврейских штучек». Честно говоря, это всегда мешает и мне. Ко всему прочему, у Фридмана была ещё одна черта, вызывающая сильную антипатию. Он открыто делил людей на «нужных» ему и «ненужных». Русские так себя не ведут и не любят подобных личностей, поэтому в Москве Фридмана не любили и всегда рады ему «насолить».

Я знал о Фридмане практически всё. Это была моя прямая обязанность. Фридман работал на Концерн в качестве стороннего советника, как частное лицо. Я же, по штатному расписанию, являлся ответственным за его работу и поведение в качестве нашего неофициального представителя. Как работнику государственной организации, мне полагалось следить за соблюдением чистоты «флага и гимна» государства Израиль и Израильской Авиационной Промышленности.

У меня были большие связи в Москве. Как я уже описывал, мне приходилось принимать участие и проводить переговоры на самом высоком уровне Российского Правительства. Поэтому знал много. Я знал даже, кто обеспечивал Фридману «крышу» в Москве, кому и сколько он за это платил. В первые часы моего пребывания в столице России, мне уже давали подробную «раскладку». Друзья из администрации Президента детально рассказывали о похождениях Фридмана и моего Президента в Москве. Мои друзья всегда удивлялись, почему мы, такие умные евреи, держим этого авантюриста, который нас же и позорит?! Они говорили, что Фридман мог подойти к российскому официальному деятелю, протянуть свой мобильный телефон и сказать: «Вот вам Президент Концерна, поговорите с ним. Он сделает всё, о чём вы его попросите». Мне было стыдно слушать это, оставалось только отшучиваться.

Я хорошо был знаком с Фридманом и по-своему его уважал как человека, сумевшего выжить и подняться на ноги. У меня, в отличие от Фридмана, отношение к людям строится на другой базе. Я могу любить человека, пить с ним коньяк и уважать его, но это не даёт ему права рассчитывать на то, что я могу нарушить закон, только потому, что он мне что-то сделал. Также не действуют шантаж и запугивание. Моё сопротивление возрастает с повышением напряжения. У нас было несколько принципиальных расхождений во взглядах на мир. Во-первых, Фридман убеждён, что любого человека можно купить. Во-вторых, он был убеждён, что «вассал моего вассала – мой вассал». Он упорно не понимал, что я не вижу в нём ни друга, ни работодателя, на которого готов трудиться. Также точно, как я никогда не видел в Президенте Концерна, в котором работал, своего «отца родного» или Б-га. Для меня он всегда оставался наёмным государственным служащим, старшим по званию, определяющим функции, которые необходимо выполнять в рамках государственного Концерна.

Фридман воспитывался в другом мире, в котором даже понятие «друг» толковалось иначе. Он никогда не был способен понять моих слов о том, что если бы моему другу для финансирования срочной медицинской операции понадобится ограбить банк, я присоединился бы к нему без «страха и сомнения». А вот для Фридмана, даже по требованию Президента Концерна, я не был готов украсть и копейки. Ещё одной вещи не понимал Фридман. Мои человеческие эмоции на мои убеждения не влияют. Когда говорю человеку – «нет», потому что деяние, которое он от меня ждёт, противоречит моим убеждением, я не начинаю его ненавидеть.

В самый разгар нашего конфликта у Фридмана умер отец, и он сидел «шива» в Бней Браке на квартире родителей. Я приехал к нему один, соболезновать его горю. Горе было настоящим. Он любил своего отца, но у них был болезненный для Фридмана конфликт при жизни. Отец его был достойный религиозный человек. Он работал простым служащим и жил в маленькой двухкомнатной бедной квартирке, с гордостью и достоинством отвергая помощь сына. Покойный отец не уважал работу и поведение своего сына. У Фридмана это было болевой точкой. Он тяжело переживал. Мы посидели, поговорили и разошлись. Первый раз я видел его настоящие человеческие эмоции. У меня не было сомнений в правильности и важности своего визита.

Такова была расстановка сил перед надвигающимся конфликтом. Президент начал навязывать всем заводам Концерна помощь господина Фридмана в определённых географических зонах мира. Президент назначил Фридмана советником, с правом получения определённого процента от общей суммы бизнеса за предоставляемую помощь в заключении договоров.

У Фридмана с Президентом было несколько направлений совместной деятельности, но одно из них лежало на моём пути. Президент, через своих помощников, потребовал от меня оплаты мнимых услуг Фридмана за содействие в получении нового бизнеса, который я приносил. Считалось, что Фридману полагались проценты от бизнеса за то, что он мне, якобы, помогает. Сначала мне пытались объяснить это требование общими интересами Концерна, что, мол, так надо. Я потребовал письменных указаний, но их так и не получил. Затем попытались объяснить это мистическими интересами страны, о которых мне нельзя даже знать. Я не поверил и добился встречи с сотрудниками компетентных органов государства, чтобы задать им прямой вопрос (Как мне сказали, ни один израильтянин не позволил бы себе такого нахальства.) На встрече я получил официальный ответ, что деятельность этого Фридмана никакого отношения к безопасности страны не имеет. Более того, компетентным органам известно, что Фридман – мошенник, в некоторых вопросах мешающий государству.

Я спросил: «Так почему же вы не принимаете меры?» Мне ответили, что в нашем демократическом государстве службы безопасности не имеют права вмешиваться в коммерческую деятельность государственных компаний. Правда, тут же показали некоторые материалы о деятельности Фридмана. Я был в шоке. Получив такую информацию, я категорически отказался выполнить указания Президента компании и подписать соответствующие финансовые бумаги – «налоги для Фридмана».

Что толкнуло Президента крупнейшей компании на незаконное лоббирование оплаты несуществующих услуг постороннего человека, можно только догадываться.

Фридман был убеждён в том, что его особые личные отношения с Президентом Концерна, позволяют ему задействовать работников объединения по своему усмотрению и в свою пользу. Было больно видеть, когда директора заводов вскакивали со своих кресел, и, теряя достоинство, «расстилались» перед посторонним. Всё это только потому, что знали о дружбе Фридмана с Президентом компании. Фридман виноват в этом меньше всех. Он хоть и был авантюристом, но не был государственным служащим.

Моё первое столкновение с Фридманом произошло на почве контракта с «Аэрофлотом». В течение нескольких месяцев я вёл переговоры с заместителем Генерального директора «Аэрофлота» о контракте на техническое облуживание и поддержание лётной годности нескольких самолётов этой авиакомпании. Контракт был сложный и денежный. Эта сделка смогла произойти благодаря хорошей репутации Авиационной Промышленности Израиля в Москве и поддержке со стороны Правительства России. Контракт уже находился в стадии завершения и готовился к подписи. Наши российские партнёры поставили мне одно условие, а именно: до подписания контракта держать факт переговоров в строгом секрете.

Фридман считался советником Президента нашей компании в России. Я позвонил ему и проинформировал о контракте, потребовав держать это дело в тайне. Фридман, почему-то, не утерпел и тут же послал своего человека в «Аэрофлот» оповестить всех о грядущем подписании этого документа. Заместитель Генерального директора «Аэрофлота», наш партнёр по переговорам, немедленно позвонил мне по телефону и в негодовании заявил: «Вы что, евреи, язык за зубами держать не умеете! Я же просил пока помолчать! Больше с вами работать не буду и прерываю переговоры».

Было официально объявлено о прекращении переговоров. Концерн потерял большой контракт. Вернувшись в Израиль, я потребовал профессионального расследования. Честно говоря, тогда я не понял, зачем Фридман это сделал. Через несколько лет всё прояснилось. Контракт ушёл к нашим конкурентам, в другую западную компанию, которую, как выяснилось, Фридман также представлял. Это являлось явным противоречием интересов и было запрещено контрактом Фридмана с нашим Концерном. В течение месяца после происшедшего, проводилось профессиональное расследование на уровне заместителя Президента нашего объединения. Я требовал немедленного прекращения мандата Фридмана как советника в России. Когда комиссия закончила свою работу, меня вызвали для ознакомления с её предварительными выводами. Перед зачитыванием вердикта члены комиссии сначала долго мялись, потом, наконец, зачитали написанное на бумаге решение. Виновником провала договора определили... меня!

Выслушав решение комиссии, я сразу предупредил: «Если этот вердикт будет окончательным, то я воспользуюсь своим гражданским правом и выйду за пределы нашего Концерна. Я задействую средства массовой информации и обращусь в органы надзора. Уверен, что смогу доказать, что вы все тут мошенники, и добьюсь, чтобы вас всех отсюда убрали! Выбор за вами!»

Через неделю меня вызвали и зачитали новую редакцию решения комиссии, где говорилось, что провал переговоров был случайным стечением обстоятельств, что советник, якобы, не знал о существующем ограничении на распространение информации, но никто фактически не был виноват в случившемся провале.

Мои отношения с Фридманом испортились. Он, видимо, считал, что меня надо немного поприжать, попугать, и я начну работать на него. Однажды меня послали в одну из стран, в которой раньше не работал. Этому событию предшествовало участие нашего Концерна в конкурсе и длительные переговоры. Я во всём этом процессе не участвовал. У меня не было даже понятия, о чём шла речь. Задание выглядело очень странно. По определению, нужно было ждать в гостинице официального ответа и окончательных документов о нашей победе в конкурсе, чтобы с победой доставить их в Израиль. Меня просили из гостиницы не выходить. Авиакомпанию, от которой мы ожидали ответа, не посещать. Лишних вопросов не задавать.

Ответ, доставленный в гостиницу, был однозначен. Мы проиграли. Приехав в Израиль, передал полученные документы по назначению. У меня в этом плане не было никаких эмоций, так как я не являлся участником самого процесса. На самом деле, как выяснилось, это был очень продуманный ход Фридмана. Стали распространяться слухи, что я провалил большой контракт. На меня со всех сторон стало оказываться психологическое давление коллег, руководителей разного уровня, сопровождающееся различными инсинуациями людей, не знавших, каким образом я там, вообще, оказался. Фридман преподнёс мне великолепный профессиональный урок, как «дураков» бьют. Я сделал свои выводы. Фридман окружил меня людьми, которые докладывали ему о каждом моём шаге. Даже моя собственная секретарша сообщала ему обо мне постоянно. Я много раз ловил её на этом. С другой стороны, через неё, но без её осведомленности, была какая-то возможность дезинформировать Фридмана.

Я был обязан информировать руководство о своих планах. Это давало неоспоримое преимущество Фридману. Но оказывается коммерческая, даже секретная информация уже через считанные часы оказывалась известна моему противнику. Однажды это перешло все границы дозволенного. Фридман очень интересовался моими деловыми связями и в России, и в израильском истеблишменте.

Одним из моих отличительных личных качеств всегда являлось умение держать язык за зубами. Информация, которая не должна была просачиваться, от меня никогда не уходила. Однажды вызвали в службу безопасности Концерна на какую-то внеплановую проверку. Сидел передо мной человек, говорящий с явным румынским акцентом. Он стал расспрашивать на разные темы – о моих связях с кем я знаком в Правительстве и так далее. Особенно его интересовало, какие вопросы мне задавались на проверках «детектором лжи», которые я проходил перед серьёзными правительственными переговорами незадолго до этой встречи. Я жестом остановил его и спросил: «Какова цель внеочередной проверки и кто Вас уполномочил?» Он стал невнятно объяснять мне, что это для моей же пользы и важно для дела. Я поднялся и вышел из комнаты, сказав ему: «Я отказываюсь отвечать на вопросы. Можете передать тому, кто вас послал, что вы не полномочны задавать такие вопросы. Это выглядит, как использование системы безопасности в личных целях. Сегодня же отправлю официальную жалобу об этом по инстанции».

Произошло ещё несколько подобных инцидентов, инициированных Фридманом. Мне угрожали. Меня провоцировали. Пугали увольнением.

На все устные провокации и попытки обвинить меня, я всегда письменно выражал свою профессиональную позицию и мнение. Это опять вызывало очередную волну устных угроз. Но официально и письменно никто никогда не обвинял.

На мои постоянные требования о прекращении деятельности Фридмана в качестве советника, всегда получал один и тот же ответ: «Твоё слово – против его слова». Фридман утверждал, что провалы происходят по моей вине, и что именно из-за меня бизнес не получается. Переломный момент наступил после получения прогноза Фридмана на дальнейшее развитие бизнеса в странах СНГ. В этом прогнозе было сказано, что в Туркменистане наш бизнес невозможен, и он не претендует там ни на какие дивиденды. Меня вызвали и, издевательски ткнув пальцем в карту мира, поставили задачу – наладить авиационный бизнес с Туркменистаном. Это было практически невозможным. За всю современную историю с момента развала СССР ни одна государственная компания в Туркменистане не работала. После того, как бизнес в Туркменистане вырос и стал приносить свои плоды, у Фридмана появился аппетит. Он явился к Генеральному Директору группы заводов который был моим начальником, и потребовал свои проценты, якобы за то, что он мне помогал. Генеральный по закону не мог заплатить проценты от моей сделки без моей рекомендации. На меня начали давить со всех сторон. Я отказался подписывать даже под давлением и угрозами. Речь шла о больших суммах. В доказательство своих претензий, по требованию нашего юридического советника, Фридман прислал толстую папку, на которой написано «Туркменистан». В папке должны были находиться бумаги, доказывающие его причастность к этому бизнесу. Но там не было ни одной бумаги, касающейся Туркменистана за последние пять лет. Я опять отказался подписывать дивиденд и потребовал создания паритетной комиссии.

В конечном итоге, комиссия постановила, что нет доказательств того, что господин Фридман принимал участие и помогал господину Токарскому в налаживании бизнеса в Туркменистане. Я был уверен, что на этом всё и закончилось. Однако через некоторое время случайно выяснилось, что деньги Фридману всё же выплатили. Один из членов комиссии получил особые полномочия от Президента «обойти меня» и подтвердить, что Фридман помогал Токарскому. Это он подписал вместо меня разрешение на выплату Фридману дивидендов. Когда я узнал об этом, зашёл к нему в кабинет. Протянув маленькую сумку, я сказал:

– Возьми сумку, пригодится.

– Зачем?

– Когда в тюрьму пойдёшь, положишь сухари.

– Так мне же начальник приказал.

– Он тебе дал письменный приказ?

– Нет.

– Значит, вся ответственность ложится на тебя. Ты же юрист по образованию. Ты же лучше меня знаешь законы! Почему ты сам себя не уважаешь! Ты же государственный человек.

– Леонид! Ты не понимаешь. Так у нас в Израиле принято. Нельзя идти против начальника.

А потом я встретил его как-то после очередного полицейского расследования. Мы поговорили. Мне было его жаль. Если бы хоть для себя деньги крал, так это ещё как-то объяснимо.

Класть свою голову на плаху от страха перед начальством в нашей свободной стране – это выше моего понимания. Он сказал мне только одну фразу: «Не все же такие храбрые, как ты». Мне было его искренне жаль.

Пока всё ограничивалось разговорами, словесными запугиваниями и «обходами», было не так страшно. Но неожиданно произошло событие, поменявшее правила игры...

Я находился в Москве по делам своей группы заводов. Закончив свои дела, я вернулся в гостиницу «Арбат», чтобы рано утром улететь домой. Внизу у администратора меня ждал толстый конверт. Конверт был опечатан. На нём была приклеена этикетка с надписью: «Леониду Токарскому – для передачи Первому Заместителю Президента Концерна Авиационной Промышленности г-ну N в собственные руки». Рядом находился ещё один человек из моей команды. Поднялись в номер. Я сразу сказал коллеге, что через таможню запечатанный пакет не повезу. Коллега с воодушевлением стал доказывать, что у меня нет права вскрывать пакет, посланный второму человеку в Концерне. По его словам, никто в Израиле не осмелился бы совершить такой поступок. Я ответил, что в том месте, где мы росли и воспитывались, обучали не так. Во-первых, каждый гражданин лично отвечает за собственные поступки перед законом. Во-вторых, судьба моей семьи лежит только на моих плечах. В-третьих, если второй человек в Концерне чего-то хочет, он должен был меня предупредить, проинструктировать и получить на то моё официальное согласие. Я без колебания вскрыл конверт. В нём оказалась пачка чертежей внутренней части самолёта. Чертёжные штампы, названия чертежей и вся информация, позволяющая определить, что именно изображено на чертежах и кем они выпущены, отрезана. Человек неопытный и не просидевший за кульманом достаточно времени, не понял бы, о чём идёт речь. Это чертежи старого МИГа. На них изображён район стыковки двигателя с корпусом самолёта. Кроме чертежей – никакого сопроводительного письма. Меня прошиб холодный пот. Я понимал, что с точки зрения военных секретов – ими здесь и не пахло. Это я знал, как профессионал, как бывший главный конструктор истребителя. Чертежи принадлежали старому самолёту, давно снятому с производства. Но для того, чтобы придти к такому заключению, надо иметь соответствующий набор знаний и опыта, а также желание разобраться во всём. Картина вырисовывалась довольно пугающая. У меня в номере находились чертежи МИГа. Они были нелегальными, видимо краденными, поскольку не приложено разрешение на вывоз. Мне предлагалось неизвестно кем провезти чертежи через Государственную границу. Звонок в таможню или случайная проверка могли отправить меня в тюрьму за шпионаж. При этом никакого официального поручения я не получал. Более того, это могло создать нежелательный прецедент для Израиля и вызвать дипломатические осложнения. Первым делом требовалось выяснить, кто именно оставил мне эту посылку. У меня теплилась слабая надежда, что, может быть, это чья-то ошибка. Сначала позвонил в официальное представительство нашего Концерна в Москве. Говорил с секретарём. Она сказала, что ничего мне не отправляла, а Генеральный Представитель Концерна неделю назад улетел из Москвы. Время торопило. Было уже 11 часов вечера. Утром я улетал. Мой коллега находился в шоке. Что делать? Я позвонил Фридману по мобильному телефону. Он не отвечал. По счастью нашёл домашний телефон его помощницы. Она никогда не скрывала, что была старшим лейтенантом КГБ. Татьяна (назовём её так) служила в своё время переводчицей в аппарате правительства СССР. Это благодаря ей и её связям Фридман, не зная русского языка, сумел закрепиться в Москве. Позвонил Татьяне. Она оказалась дома. Я спросил, не её ли это посылка? Она нехотя подтвердила этот факт, делая вид, что не понимает в чём проблема. Стало понятно, что это дело рук её босса. Ситуация выглядела очень неприятно. В любой момент в мой номер могли постучать и войти сотрудники органов безопасности.