Текст книги "Подставное лицо (сборник)"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Карту зубов… – Ему не раз приходилось ее заполнять.

– Зубы у нее все свои, – заметил старик. – Ни одного чужого.

– Уши проколоты?

– Это есть! И вот еще… – Старик вспомнил. – Колечко! Сестра подарила! Золотое. У нее пальцы то-о-нень-кие – и то только на мизинец налезало…

Милиционер-конвоир с силой толкнул Николу в спину.

– Убийца!.. – Видимо, ему подсказали наверху. Народ был оперативно грамотный.

Алексей-сокамерник – со втянутой в шею башкой и стриженым затылком – подскочил:

– У, суки! – Но дверь уже закрылась. Загремел засов.

Никола оглядел камеру. Пока он был наверху, Эдика вывели.

«Если замнач не дурак, из камеры меня выдернут лишь после того, как возьмут Алексея… – Никола читал происходившее, как по книге. – Тогда кавказец всю жизнь будет считаться виноватым в его бедах…»

Никола не пожалел ни того, ни другого.

Такая жизнь. Распусти и он язык – Алексей или Эдик его с ходу бы вложили, чтоб уйти на свободу.

– Где? – Вор кивнул в пустой угол.

– «С вещами на выход»…

– А может, в соседнюю камеру?

– Да нет! Он картежник. Катала. Небось на тачке гонит сейчас к себе в гостиницу… – Он не назвал ее, и Никола не поинтересовался. Он знал законы камеры. – У них там валютный бар. Девочки, кайф… – Алексей руками и движением таза показал похабно. – Во сколько меня ни отпустят, я туда поеду.

Он не догадывался, что выход на свободу теперь откладывается для него на несколько лет.

Никола снова постелил брюки, выправил швы, лег сверху.

Его ждал следующий этап.

Может даже, самый важный.

Срок содержания Николы в камере как лица, задержанного в нетрезвом состоянии, истек. Следователь должен с ходу решить: отпустить Николу на свободу, пока будет вестись следствие, или закрыть.

Николу с его биографией особо опасного рецидивиста и поножовщиной ждал верный арест. Недаром его и по акту опьянения вопреки всем инструкциям поместили не с обычной пьянью, а с задержанными, под крепкий замок. Следователи никогда не упускали случая отправить обвиняемых за решетку, чтобы те не могли убежать или совершить новое преступление.

Это стоило, конечно, следователям дополнительных хлопот. Строго через трое суток, ни днем позже, не делая исключений ни для выходных, ни для праздничных дней, следователь обязан доложить материал прокурору и получить санкцию на арест.

И против этих своих самых грозных противников – следователя и прокурора – Никола был бессилен.

Козыри, которыми он владел, годились только против тех, кто впрямую отвечал за раскрываемость преступлений, а следователей – это было очевидно для любого посвященного – нераскрытые не колышут.

– …У них всю дорогу приключения… – Никола по новой слушал от Алексея истории выпущенного каталы. Он и двух минут не мог просидеть молча. – Гаишник в порту тормознул их, а с ними старик кавказец… «Хотите, – говорит старик, – я его отмажу?» Подходит. У него в тачке коньяк был. «Белый аист»…

Никола был по горло сыт этими и подобными историями. Спросил только:

– Взял?

– Гаишник? Им только покажи!.. С ними был в машине друг этого таксиста. Он перед тем бухнул и в милицию попал, там же, в аэропорту. Неделю назад. А при нем было кольцо золотое. Темное. «Ну, – думает, – все! Финиш!» А ночью сержант его будит. «Слышь! Вали отсюда…» Ремень отдал, шнурки. «А кольцо?» – «Какое тебе еще кольцо. Вали, я сказал…» – Алексей излагал путано, но Никола отлично все разбирал. – Крутые ребята, каталы… Чечен, который с Эдиком ехал, говорит: «Ты мне покажи этого сержанта… Я разберусь!» Запросто бы разобрались. У них в гостинице «Макаров». Новый, с двумя обоймами…

– Знаешь, – сказал вор. – Ты бы язычок прикусил малость. Тут ведь и стены слышат…

– А чего я?!

Никола больше не думал о нем. Ворошил свое.

– «…Следователя чего колышет? Чтобы от водворения в камеру и до санкции у прокурора ему в срок уложиться! Чтобы ровно три дня! Как закон требует…»

– Какой день сегодня? – неожиданно спросил вор. Алексей посмотрел удивленно:

– Пятница…

«Сегодня меня не закроют!»– подумал Никола.

Следователи не любили закрывать по пятницам. Если сажаешь в пятницу – в понедельник идти к прокурору. Значит, прощай выходные, отдых с семьей, телевизор. «Для них самое лучшее – закрыть в понедельник, чтобы в среду за санкцией…»

Вскоре за Алексеем пришли. Вслед и Николу подняли. Посадили в конце коридора у зарешеченного окна.

Он слышал, как следователь в кабинете укорил Алексея:

– Тебе хулиганства мало? Того, что я тебе вешаю? Чего ты в камере язык распустил?

«Ну, дела-а… – Вору стало смешно. – Это же взяточник!»

Вскоре следователь вышел в коридор – белый, пышный телом мужик с редкими волосами. Он подошел к Николе.

– В понедельник придете. Паспорт пока остается у нас. Все ясно?

– Да, ясно.

– Вот повестка! Смотрите. В девять здесь.

Расклад подтвердился:

«Думает, что закроет с понедельника! Чтоб выходные себе не ломать… А на неделе получит и санкцию! Но это еще как выйдет! Бабушка надвое сказала!»

Узбек-милиционер, старослужащий, окликнул Игумнова у лестницы внизу:

– Товарищ начальник! Там ждет вас этот… – Он замялся, не зная, какое имя назвать. – Николай Иванович.

Николу знали под несколькими именами.

Игумнов взбежал по лестнице. Открыл дверь, пропустил Николу впереди себя. Замок за его спиной щелкнул.

За дверью Игумнов развернул Николу на сто восемьдесят градусов. Мгновение еще – и врезал бы в кобелиные бесстыжие воровские глаза.

– И врежь! Заслужил! – Никола не моргнул. – Они отпустили меня на выходные. В понедельник меня закроют. Паспорт у них.

– Какие у тебя претензии лично ко мне?

– Игумнов!

– Я посылал тебя на стадион с ножом?

– Нет…

– Ну и все!

– В тюрьму я не пойду, Игумнов! Мне нельзя туда. И ты знаешь почему… – Он по-блатному громко – на весь этаж – заскрежетал зубами. – Ты сейчас думаешь: меня посадишь – справедливость восторжествует! Не-ет!

– Все равно. – Игумнов открыл дверь. – Прощай.

Никола вышел.

Игумнов подошел к окну. Освещенный квадрат окна по-прежнему висел на деревьях, как простыня или занавес.

Шаги Николы стихли.

Вокзал был идеальным местом для сведения счетов с жизнью. Производство по «несчастным случаям» велось примитивно, уголовные дела не возбуждались. Трагедии замечали не больше, чем писк электронных часов, обозначавших конец часа.

Злость прошла внезапно, как и появилась. Игумнов спустился вниз, к вахтеру.

– Где он?

– Ушел… – Узбек удивленно посмотрел на Игумнова. – Просил передать это… – Вахтер полез в стол, достал плоские металлические часы на старом ремешке.

Вор стоял в конце шестой платформы. Тут было всегда малолюдно.

– В машинисты решил податься? – Игумнов смазал Николу по плечу.

– Еще подумаю. – Он вскользь взглянул на него. – У тебя тоже неприятности. Помимо меня.

– Еще одна женщина пропала, неделю назад, молоденькая, в вельветовых брючках, в босоножках.

– Опять из аэропорта?

– Опять.

Никола на секунду задумался.

– А кольцо у нее было?

– Было. Почему ты спросил?

– Мне пришло вдруг… – Он заговорил несвязно, как недавний его сосед по камере. – Милиция попутала тут одного. С кольцом. Кольцо – темное… Ма-а-ленькое-ма-а-ленькое…

– Интересно!

– …А ночью сержант его будит: «Вали отсюда!» – «А кольцо?» – «Какое кольцо?» Ладно, мол, вали!

Те же вопросы покатились по обратному кругу, теперь их задавал Игумнов.

– Давно было?

– С неделю назад. В аэропорту.

Снова стукнула стрелка. Машинист узнал начальника розыска, поприветствовал свистком.

– И кого с ним попутали?

– Друга одного таксиста. Они подвозили катал…

– Фамилию знаешь?

– Откуда, Игумнов? Все через десятые руки. Парень похвастал каталам в такси, а те дальше… Да! В машине был еще старик горец. Они его подвозили… – Никола вспомнил про бутылку. – «Белый аист». Есть такой коньяк?

– Есть.

– Горец отдал его гаишнику. В Домодедове.

Игумнов все больше заинтересовывался. Заставил Николу повторить.

Получалось, что было четыре выхода на дружка таксиста.

Через самого таксиста. Через Эдика – каталу и его напарника. И еще через гаишника.

Но и на таксиста, и на гаишника, и на друга каталы выйти можно было тоже только с помощью Эдика, который обретался либо у себя в гостинице, либо в аэропорту.

– У них там валютный бар, – вспомнил Никола. – Проститутки… Да! И оружие. «Макаров» с двумя обоймами.

– Ты бы позже еще вспомнил!

– Про оружие?

– Ну!

Во всем существовала какая-то несправедливая связь: не ударь Никола ножом парня на стадионе, он не попал бы в камеру с Эдиком и Алексеем – Игумнов ничего не узнал бы ни про кольцо, ни про пистолет.

– Начинать придется все равно с места прописки Эдика, – вслух решил Игумнов. – В Истре – раз они его закрывали – адрес должны знать.

– Должны.

– Ты поедешь в аэропорт и будешь там находиться постоянно, пока я не скажу. Найдешь своего каталу, а в конечном счете – таксиста…

– В понедельник мне с утра к следователю, Игумнов. У меня повестка… – Никола вздохнул естественно.

– До понедельника надо дожить, Никола. Отправляйся. Прямо сейчас…

Существовал и еще один путь к дружку неизвестного таксиста.

Через милицию аэропорта. Игумнов позвонил начальнику розыска Желтову, его не было. Отыскался лишь старший опер. Он с ходу опередил:

– Если насчет билетов – все глухо.

– Я не лечу.

– Да нет, если тебе очень надо – пожалуйста. – Он сразу перестал нервничать.

– Проверь по книге доставленных за прошлую неделю… – Игумнов принял за точку отсчета дату появления Мылиной в Москве. – Таксисты у вас были задержанные?

– Проверю. Куда тебе позвонить?

Старший опер перезвонил минут через десять.

– Не было. Этот человек точно таксист?

– Не знаю.

– Тут ееть водитель башенного крана. Из Хабаровска.

– Нет, это не он… У меня еще такая просьба. Там приходил этот Мылин насчет дочери. Проверь, прилетела ли она дневным рейсом, на который взяла билет.

– Позвони к утру. Я сделаю.

– В Москве, наверное, миллион краденых колец… – заметил Цуканов, его новый зам.

– Колец много, ты прав, – Игумнов блеснул рыжим рядом зубов. – Но кольцо появилось тогда же, когда исчезла Мылина. И в том же месте. И очень похожее по размеру. Надо ехать к Эдику…

– Поехали.

Гостиница находилась недалеко от метро «Каховская». Два одинаковых, похожих друг на друга корпуса.

– Давай сюда. – Игумнов показал на козырек, под которым стояла низкая длинная машина.

– Иностранцы… – заметил Цуканов.

– Хрен с ними.

– Я так сказал.

Круто застучали в дверь.

– Откройте.

Швейцары – пенсионеры-бугаи МВД-КГБ – по виду и степени независимости легко определили их статус.

– Входите. Сейчас оперуполномоченного вызовем.

Игумнов и Качан пошли к столу администратора. Там никого не было. Наконец появилась заспанная молодая девица. Фыркнула.

– По борьбе с проституцией?

– «Интерпол»! По линии эксгибиционистов…

– Да ладно!

– В каком номере вот этот?.. – Игумнов показал записку с установочными данными Эдика. Девица прочитала ее.

– Нет у нас такого!

– На память знаете?

– У нас иностранцы. Свои все наперечет. Не прописан.

– А живет!

– Это пусть милиция смотрит. А мы в номера заглядывать не обязаны. Каждый свободен пригласить кого хочет… – Она оценивающе взглянула на Игумнова. – Например, ты – меня! И подарить духи! «Палома Пикассо», например!

– Всю жизнь мечтал.

– Очень вежливо. – Она зевнула.

Цуканов из вестибюля махнул рукой, ему удалось найти общий язык с одним из швейцаров.

– Номер 1257. Двенадцатый этаж. Он там.

– Останешься здесь, – сказал Игумнов. – Проследи, чтобы эта стерва не позвонила…

Сверху уже спускался гостиничный оперуполномоченный.

– Откуда, ребята? – Он был похож на нападающего студенческой баскетбольной команды – под потолок, с длинными маховиками.

Игумнов показал удостоверение.

– Транспортная милиция.

– Насчет 1257…– подсказал один из швейцаров.

– Доигрались! Оля, – пригласил опер. – Идешь с нами.

Стерва победно взглянула на Игумнова, виляя задом, пошла к лифту. Вшестером они вошли в грузовой лифт.

– Нажимай на двенадцатый, – сказал нападающий. – Кто у них там? Проститутки?

– Оружие.

Врываться не пришлось, стерва администратор коротко постучала и запасным ключом с фанерной бляшкой открыла дверь.

– Мальчики!..

Видимо, их поселили с условием, что администрация в любой момент сможет проверить порядок и выселить, если номер понадобится иностранцам.

Она скользнула в номер, как, видимо, делала уже не раз, с ходу нажала на выключатель.

Номер был «люксовый» – с огромным холлом, с комнатами по обе стороны. Опер из гостиницы мотнул Игумнову головой вправо, сам быстро метнулся влево.

Игумнов попал в спальню, окно ее было плотно закрыто шторами. Ни воздух, ни свет сюда не попадали. Где-то рядом была кровать, Игумнов услышал чье-то сонное дыхание. И голос. Сначала непонятное, потом по-русски:

– Кто это?

– Милиция…

Качан рванул занавеси на окнах, проник свет. Завизжали колесики раздвигаемых штор. Боковым зрением Игумнов успел оценить обстановку: бархатные диванчики полукругом, галерея пустых бутылок, пуф с одеждой.

Впереди на квадратной кровати две взлохмаченные головы рядом – черная и белая…

– Милиция! Спокойно…

Черная голова на кровати неожиданно скатилась к краю, взлетела подушка, из-под нее показался вороненый, с коротким стволом «бульдог».

Не «макаровский»!

«Бульдог» пошарил по номеру, нашел Игумнова широким пустым зрачком… Игумнов бросился вниз, к кровати. Вперед. Рукой захватил чьи-то ноги. Баба! Мужик скатился под кровать. Игумнов врезал кулаком и локтем, пистолет отлетел в угол.

Впереди Качан сцепился с другим мужиком. Женщина под простыней орала изо всех сил. Игумнов и его противник катались у кровати: тот пытался схватить пистолет. Игумнов все дальше отбивал его ногой под кровать. Наконец Игумнову удалось взять верх, он врезал по лицу. Еще. Еще.

Тот закрыл руками голову, не сопротивлялся. Игумнов знал свою правоту, его противник – вину. Он не должен был брать в руки оружие. Неподписанный договор между сыщиками и преступниками запрещал это делать. Взяв пистолет, он доказал, что готовился убить Игумнова, Качана – вообще мента. В этом все и заключалось.

Игумнов подтащил мужика к шкафу, двинул головой о дверцу. Потом швырнул на ковер.

– Что ты делаешь? – закричала женщина с кровати. – Это тебе не в Америке!

– В Америке его бы сразу пристрелили – не успел бы еще вы тащить руку. Там жизнь полицейского дороже ценят…

Он подобрал «бульдог», он лежал – вороненый, маленький как мышь на снегу.

– Выйдите все, дайте одеться… – сказала женщина.

– Ничего, перебьешься и при нас.

– Сволочи! Мне тоже чуть ключицу не сломал. Сейчас бы платил за увечье…

Игумнов вздохнул:

«И действительно, платил бы! Дурацкий закон… Всех защищает, кроме того, кто старается за всех и всех больше рискует!»

Появился гостиничный оперуполномоченный, зажег свет. Задержанный все еще лежал на ковре без дыхания. Игумнов взял с прикроватного столика графин с водой, вылил ему на голову. Лежавший отпустил колени, потянулся.

В спальне появились другие обитатели номера. Всего их было шестеро. Две молодые женщины, белые, полнотелые, со спутанными волосами, принялись приводить себя в порядок. Администраторша успела уйти. Началось утро, где-то за стеной, не по-русски, поздравило всех с началом дня радио.

– Кто прописан в номере? – спросил баскетболист, он же опер.

Хозяин номера, оказалось, вообще в эту ночь не ночевал; все это были его гости – приезжие, неизвестно как просочившиеся сквозь сито швейцаров. Те умудрились служить двум богам: пускали за деньги, потом же и закладывали. За это им тоже платили.

Все были жителями далеких мест, незнакомого предгорья, давно уже освоившими равнины столицы, ее гостиницы, рынки, мотели.

– Этого, с пистолетом, ты увозишь? – спросил гостиничный оперуполномоченный у Игумнова как бы между прочим. Он держался с достоинством, не хотел выпрашивать.

– Нет, забирай его. Мы возьмем вон того. – Он еще раньше положил глаз на другого кавказца. Юркого. С усиками. – Поедешь с нами. В милиции давно был?

– Давно! Когда прописывался!

Он промолчал о деле, заведенном на него Истринским райотделом, о том, что всего несколько часов назад валялся на нарах.

Игумнова вранье это устраивало. Сразу снимались подозрения, будто какие-то разговоры, которые кавказец вел в камере, могли просочиться наружу.

«Нет истринского ИВС – значит, нет и Николы…»

– Поедем, поболтаем, – Игумнов не назвал его Эдиком, поскольку в паспорте стояло другое имя и это сразу бы показалось катале подозрительным. – Будет о чем вспомнить…

– Давай прямо сейчас поговорим, начальник, а? – Ему очень хотелось скорее освободиться.

Игумнов еще раз внимательно его оглядел.

«Этот расскажет. Если не про того малого, у которого милиция забрала кольцо, то, по крайней мере, про гаишника… Пока это единственные зацепки».

– Поедешь с нами.

Оперуполномоченный гостиницы уже звонил в отделение насчет машины.

– Мне надо тоже позвонить, – сказал Игумнов. Его звонок поднял Ксению.

– Ты? – Она, похоже, обрадовалась.

– Вот адрес… – Он продиктовал координаты общежития, полученные от отца Мылиной. – Яриков Геннадий. Сходи прямо с утра. До работы. Скажи, что тебе нужна Зойка.

– Я скажу, что она заказывала мне колготки… – уже сонно пообещала Ксения.

Второй его звонок был старшему оперу в милицию аэропорта.

– Что-нибудь удалось?

– Удалось. Мылина скорее всего прилетела тоже ночью… – Старший опер объяснял весьма многословно. – Всех воронежских пассажиров отправили ночными рейсами. Не дневными. У них там ЧП было в аэропорту. Посадили душанбинский рейс, и его пассажирам отдали места дневного воронежского…

4

Первым – не считая генерала Скубилина – еще до начала рабочего дня поздравил Картузова заместитель начальника транспортного главка Ильин. Он позвонил прямо в дежурку.

– Все скромничаете! А сами вон какими делами ворочаете! И все тихой сапой! Как мыши в подполье…

Ильин был видной фигурой. Пришел из транспортного отдела ЦК, всех знал, и его все знали. Генерала получил почти сразу – вслед за переводом в МВД.

– Стараемся…

– Готовь представление на отличившихся. Себя можешь не вписывать – сам впишу. С указанием новой должности.

Картузов на секунду потерял дар речи.

– Не слышал еще? – продолжал Ильин. – Ну, и не надо пока. Скубилин и тот не знает, так что не спеши докладывать…

– Понимаю. – Он ничего не понимал.

– Авгуров еще не заезжал?

Авгуров был начальником ОБХСС – недавно переведенным из партийных органов в управление к генералу Скубилину.

– Нет. Не был пока.

– Он все расскажет… Ну, ладно. Значит, поздравляю сразу и с успешной операцией, и с назначением.

– Спасибо, Дмитрий Афанасьевич…

Ловя на себе взгляды сгорающего от любопытства Егеря, Картузов пошел к себе.

Звонок озадачил.

«Не спеши докладывать Скубилину…», «Авгуров все расскажет…»

Авгуров был доктором наук. «Ученый в милицейских погонах» – как его представляли на всевозможных конференциях и симпозиумах в Союзе и за рубежом. О нем говорили как о человеке Ильина и даже его родственнике. Статьи Авгурова часто появлялись в центральной печати. В управлении он появился сравнительно недавно переводом из партийных органов. Его работа в ОБХСС была явно только трамплином. Естественно, Авгуров входил в команду Ильина, открыто противопоставившую себя и Скубилину, и патрону его Жернакову.

«Если Скубилин что-нибудь заподозрит, мне конец, – подумал Картузов. – А что делать, если звезда Жернакова идет к закату? Приходится рисковать!»

Авгуров подъехал быстро, Картузов встречал его перед дежуркой.

У машины они обнялись и расцеловались. Простой этот, непринятый в милиции ритуал знаменовал переход Картузова в другую команду.

Не спеша пошли они по пустой платформе. День начинался ясный, солнечный.

На полпути к отделу Авгуров на минуту остановился, подставил лицо солнцу, закрыл глаза. Картузов снизу взглянул на него.

«Белая кость…» Авгуров иначе одевался, иначе говорил. Негромко, уважительно. Приветливо улыбался. Жена его, говорили, была филологом, переводчицей с сербскохорватского. Их круг составляли литераторы.

– Хороший день. – Авгуров открыл глаза. – Поговорим тут. Чтобы без лишних ушей.

Платформа была пуста. Дальше, за двумя путями, строились отряды пионеров, их везли в пионерский лагерь. Старшие дети стояли с плакатиками «1-й отряд», «2-й отряд». Родителей к платформе не подпускали.

– У меня новость, – сказал Авгуров. – В нашем Московском транспортном не сегодня завтра грядут большие перемены. Я иду начальником управления. А ты, если у тебя нет возражений, ко мне замом. Твое личное дело уже в кадрах. Чтобы никто ни о чем не заподозрил, они взяли личные дела пятерых. С Курского, Казанского и так далее. С нарочными. Когда тебя назначат, четыре других дела вернутся.

– А как Жернаков?

Шеф Скубилина считался в команде первого заместителя министра с тех пор, как вместе с ним отличился в разгроме начальника Академии МВД и его штаба.

– Жернаков уходит. Вопрос решен.

– Значит, и Скубилин?

– Как только уберут его шефа… – Авгуров заметил с сожалением: – Хороший мужик Василий Логвинович… Но ведь, по существу, развалил работу. Разогнал профессиональные кадры. Везде своих посадил. И эта девчушка в приемной… Ты знаешь. Все только и говорят об этом.

Картузов кивнул.

«Скубилина давно предупреждали!.. Прав Авгуров. Девочка в приемной Скубилина вся благоухает. Все управление ходит на нее смотреть. Один он не замечает», – Картузов и сам дарил ей то французские духи, то косметику.

– Для нас сыграло удачную роль дело этого дурака. Директора ресторана, – заметил Авгуров.

Картузов и раньше об этом подумал:

«Все будет зависеть от дела Гийо. Жернаков и Скубилин верно рассчитали. Но только начало! Дебют!.. Это – как если выстроить костяшками домино одну к другой и валить первую, целя в крайнюю. Только главное, похоже, и им не открылось. Где же последняя, которой грозит удар? В МВД? В ЦК? МГК? Кого именно должна скомпрометировать связь с преступными работниками торговли?»

– …Он спортсмен, Гийо, – не торопясь, объяснял Авгуров. – И как большинство спортсменов, работать не хочет. Только кейфовать и тренироваться. Охота, сауна. Это его. Наверху, там, немало спортсменов. Друг друга тянут. Но сейчас Гийо сам тянет. Только не в ту сторону, в которую следует. Знаешь, кто ему дал квартиру?

– Нет.

– По личной записке мэра. Написал ему во время охоты. Четыре комнаты в доме первой категории. На двоих!.. Сто с лишним метров… – Было, как Картузов и представлял: выстроенные в ряд костяшки домино. Только удар пришелся не по крайней, а где-то в середине, и падали они все не туда, куда планировали Скубилин с Жернаковым.

На суде все может всплыть. А Жернаков со Скубилиным хотят нагреть руки сначала на разоблачении Гийо, а потом на его вызволении из-под стражи. А сейчас ждут, пока мэр или кто-то из его приближенных обратится к ним за помощью. Тогда они дадут задний ход…

От машины Авгурова за ними наблюдал его старший опер – борец или боксер, верзила-полутяж, то ли личный шофер, то ли телохранитель.

– Мне кажется, мэру и его людям стоит только пальцем шевельнуть… – заметил Картузов.

– Они и шевелят. Но иногда лучше действовать в самом низу, чем через Генерального прокурора. От Генерального или первого нашего заместителя пустячком не отделаешься. «Мерседесом» пахнет…

Авгуров незаметно перешел к технической части:

– Как я понимаю, дело Гийо построено на оговорах взяткодателей, которые за это освобождены от ответственности…

– Обычная история, – осторожно заметил Картузов.

Авгурова интересовала возможность разрушения дела.

– Стоит кому-нибудь отказаться от своих слов, и все падет. Если официанты не отстегивали, значит, и мэтр не отдавал наверх…

– Ну как! – Картузов не согласился. – А конверт с деньгами? «Взятка» на конвертах!

– Конверт ему в руки не дали. Сунули в халат.

– У любовницы на даче тоже нашли меченые деньги.

– «Подсунули!» – Авгуров судил свободно и широко. С пониманием тайных рифов в делах такого рода. – Он ничего не знал… «Золото и драгоценности?» – «Жены и ее родителей. Все подтверждено справками». «Злоупотребления по службе…» – «У кого их нет? А вот медали, дипломы, кубки – это не у всякого. Первенства дружественных армий, полицейских, динамовцев. Честь национального флага страны…» – Он помолчал, продолжил уже заинтересованно: – В деле наверняка есть несколько свидетелей, настроенных наиболее агрессивно. Это наверняка женщины… Так?

– Да.

– Защита докажет, что, по меньшей мере, одна была его любовницей либо хотела затащить к себе в постель, а он отказывался.

Картузов кивнул.

– Такая есть. Мэтр ресторана Шишкинская. Второй свидетель – официантка, ее подруга.

– Хорошо бы на время их куда-нибудь сплавить. – Авгуров рассуждал, как о давно решенном. – Ну, это я возьму на себя. Позвонит мой опер Слава, дай их адреса.

Картузов пожал плечами. Его волновало другое:

– Скубилин надолго останется?

– Вопрос двух-трех дней.

– За это время не наломает дров?

– Достать тебя он может только через укрытые заявления… – Картузов и сам это знал. – Через начальника розыска. Как он?

– Игумнов? Парень вроде надежный.

– С КГБ хорошо живешь?

– А их разве узнаешь?!

– Сейчас от них переводят большую группу в наши подразделения. На пять лет. Будут порядок у нас наводить.

– На транспорте?

– И в городе.

– Лучших-то не отдадут…

– Вот именно. – Авгуров взглянул на часы. Разговор был закончен.

– Я тут собираю нескольких близких друзей. – Они двинулись назад к дежурке. – Ильин будет. Еще человек пять-шесть. Тебя приглашаю… Я позвоню, как только определюсь.

– Буду рад.

Они уже пришли.

– Надеюсь, будет вкусный стол и мы сможем обо всем поговорить…

Авгуров простился. Картузов не спеша пошел к себе.

«Если Жернакова попрут, Скубилину не выстоять. А на Жернакова давно зубы точат – с утра он, как приедет, на службе поправляет голову, а после обеда идти к нему снова бесполезно…»

– Товарищ подполковник! – Егерь, дежурный, догнал его. – Пока вы с начальником ОБХСС разговаривали, его опер там вам ящик оставил в дежурке. Я сказал младшему, чтобы отнес в канцелярию.

– Что в нем?

– Сказал «сюрприз».

Егерь отстал.

В канцелярии уже стоял ящик, завернутый в газету. Начканцелярии поймала его взгляд, улыбнулась:

– Кофе гранулированный… Фабричная упаковка. Пятьдесят банок…

– Деньги отдали?

– Отдала. Взяла из кассы… – По совместительству она вела кассу взаимопомощи. – А он вернул. Может, переслать с нарочным?

– Подумаем. Звонил кто-нибудь?

– Генерал. Я сказала, что вы вышли. С кем, не сказала:..

Трудность заключалась в том, что Игумнов не мог сказать катале о том, что именно он хочет от него услышать.

Катала мог рассказать о гаишнике, о «Белом аисте» и кольце, отобранном в милиции всего один раз – в камере, и тогда Игумнов допустил бы прокол. Обо всем картежник должен был начать разговор сам – по собственной инициативе.

– Где мы раньше с тобой встречались? – разыгрывал Игумнов. – Ну, скажи! И по-хорошему разойдемся.

– Отпустишь, начальник?

– Отпущу. Только заедем в пятьдесят третье, я договорюсь, и все. Итак!

– В «Арагви»! – Картежник включился со всем азартом игрока.

– Нет.

– «Баку»? «Арарат»?

– Нет.

– Я знаю: в «Иверии»!

– Не был.

– «Баку»!

– Ты говорил! А не в магазине? – ввернул Игумнов. – Конечно! Неделю назад. Ты коньяк покупал? – Он не упомянул «Белый аист».

– Нет, – задержанный покачал головой.

– Коньяк не пьешь?

– Пью. Но в магазине не помню, когда был!

– Домой приносят? – Цуканов колыхнул продолговатым животом-гробиком.

– Почему домой? – Катала засмеялся. – В ресторане.

– «Армянский»? – Сантиметр за сантиметром подвигали они его в нужном направлении.

– Почему «Армянский»? – Для него это была неопасная забавная игра, в которой он не замечал смысла.

– А какой?

Где-то десятым по счету назвал он «Белый аист».

– Хороший коньяк… – заметил Цуканов. – Только нигде не достать!

– Я тебе достану. – Катала вывернул не в ту сторону – с большим трудом его снова удалось направить в нужном направлении.

Еще через несколько минут он сказал, смеясь:

– Одну бутылку мы даже гаишнику подарили…

– Да ну! Где?

– В Домодедове. У поста.

Цуканов, будто бы знал всех гаишников, обрадовался:

– Черный, среднего роста. Витька!..

– Здоровый, килограмм на сто двадцать… Хотел еще записать фамилию водителя.

– Записал?

– Нет, кажется. С нами еще старик был, земляк… Мы его подвозили.

Игумнов прояснил для себя ситуацию. Картежники ехали на двух машинах со случайными таксистами, занаряженными на один-единственный раз.

– Водителя помнишь?

– Я сзади сидел. Со мной один друг был – он сейчас уехал. И старик.

– А с шофером кто сидел?

– Его друг.

– Какой он из себя? – пристал Цуканов. – Моложе тебя?

– Не знаю. Лет двадцать шесть. Тридцать.

– А одет?

– Не помню…

– Да, ладно. «Не помню»… – Оперуполномоченный гостиницы круто подключился к разговору.

– Вроде в серой куртке. И брюки, по-моему, тоже серые. В полоску. Нет, в клетку.

– Почему он оказался в такси?

– Вроде тоже таксист. Кого-то встречал…

– Говорил что-нибудь?

Эдик вспомнил:

– В милицию он попал! Неделю назад, там у него золотое кольцо уплыло…

Они тянули в правом ряду. Их то и дело обгоняли. Игумнов, оставаясь в душе гонщиком, переживал плачевное состояние милицейского транспорта.

«На все деньги находят! На все есть – только не на нас, ментов!»

Сзади, между Качаном и Цукановым, качался Эдик. Цуканов шуршал газетой.

«Если мы изымем кольцо, придется предъявлять его отцу Мылиной. Бедный старик!»

Игумнов взглянул на часы.

В школе уже готовились к традиционному сбору выпускников.

«Даже если все пойдет быстро, я все равно опоздаю. Даже если впереди нас не ждет еще один пистолет-пулемет…»

«Будь осторожен, начальник! – писала жена, не видя его по нескольку дней и оставляя на видном месте свои записки. – Береги себя!»

Простые эти фразы заставляли терять чувство осторожности и страха.

Их опыт и прошлая жизнь были совсем разными. «Гонщик», «мент» – он казался ей вначале экзотической фигурой.

– Как скажешь, начальник… – сияя, заканчивала она тогда каждый их разговор. – Как прикажешь!

«Так и берут нашего брата мента!»

Игумнов внес разор в ее мир. Особенно, когда перешел в розыск. Они почти перестали бывать вместе. Встречаясь, не могли преодолеть отчуждение, ходили, как заколоденные.

«Я слишком много думаю о ней, если не люблю…» – Мысль эта не оставляла его.

– Вон он, – показал катала.

Рыжий старший лейтенант аршинными шагами мерял осевую. Он равнодушно глянул на остановившуюся машину, прошел мимо. Игумнов догнал его.

– На минуту…

Старшой поднял яростные, холодные глаза, но тут же до него дошло, что его беспокоят такие же милицейские.

– МО-14562…– Игумнов прочитал на нагрудном знаке. – Начальник розыска с вокзала… – Он назвался.

– Бакланов. Седьмой дивизион ГАИ.

– Ты записал тут одного таксиста…

МО-14562 хмуро взглянул на него.