Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

4

Первым – не считая генерала Скубилина – еще до начала рабочего дня поздравил Картузова заместитель начальника транспортного главка Ильин. Он позвонил прямо в дежурку.

– Все скромничаете! А сами вон какими делами ворочаете! И все тихой сапой! Как мыши в подполье…

Ильин был видной фигурой. Пришел из транспортного отдела ЦК, всех знал, и его все знали. Генерала получил почти сразу – вслед за переводом в МВД.

– Стараемся…

– Готовь представление на отличившихся. Себя можешь не вписывать – сам впишу. С указанием новой должности.

Картузов на секунду потерял дар речи.

– Не слышал еще? – продолжал Ильин. – Ну, и не надо пока. Скубилин и тот не знает, так что не спеши докладывать…

– Понимаю. – Он ничего не понимал.

– Авгуров еще не заезжал?

Авгуров был начальником ОБХСС – недавно переведенным из партийных органов в управление к генералу Скубилину.

– Нет. Не был пока.

– Он все расскажет… Ну, ладно. Значит, поздравляю сразу и с успешной операцией, и с назначением.

– Спасибо, Дмитрий Афанасьевич…

Ловя на себе взгляды сгорающего от любопытства Егеря, Картузов пошел к себе.

Звонок озадачил.

«Не спеши докладывать Скубилину…», «Авгуров все расскажет…»

Авгуров был доктором наук. «Ученый в милицейских погонах» – как его представляли на всевозможных конференциях и симпозиумах в Союзе и за рубежом. О нем говорили как о человеке Ильина и даже его родственнике. Статьи Авгурова часто появлялись в центральной печати. В управлении он появился сравнительно недавно переводом из партийных органов. Его работа в ОБХСС была явно только трамплином. Естественно, Авгуров входил в команду Ильина, открыто противопоставившую себя и Скубилину, и патрону его Жернакову.

«Если Скубилин что–нибудь заподозрит, мне конец, – подумал Картузов. – А что делать, если звезда Жернакова идет к закату? Приходится рисковать!»

Авгуров подъехал быстро, Картузов встречал его перед дежуркой.

У машины они обнялись и расцеловались. Простой этот, непринятый в милиции ритуал знаменовал переход Картузова в другую команду.

Не спеша пошли они по пустой платформе. День начинался ясный, солнечный.

На полпути к отделу Авгуров на минуту остановился, подставил лицо солнцу, закрыл глаза. Картузов снизу взглянул на него.

«Белая кость…» Авгуров иначе одевался, иначе говорил. Негромко, уважительно. Приветливо улыбался. Жена его, говорили, была филологом, переводчицей с сербскохорватского. Их круг составляли литераторы.

– Хороший день. – Авгуров открыл глаза. – Поговорим тут. Чтобы без лишних ушей.

Платформа была пуста. Дальше, за двумя путями, строились отряды пионеров, их везли в пионерский лагерь. Старшие дети стояли с плакатиками «1–й отряд», «2–й отряд». Родителей к платформе не подпускали.

– У меня новость, – сказал Авгуров. – В нашем Московском транспортном не сегодня завтра грядут большие перемены. Я иду начальником управления. А ты, если у тебя нет возражений, ко мне замом. Твое личное дело уже в кадрах. Чтобы никто ни о чем не заподозрил, они взяли личные дела пятерых. С Курского, Казанского и так далее. С нарочными. Когда тебя назначат, четыре других дела вернутся.

– А как Жернаков?

Шеф Скубилина считался в команде первого заместителя министра с тех пор, как вместе с ним отличился в разгроме начальника Академии МВД и его штаба.

– Жернаков уходит. Вопрос решен.

– Значит, и Скубилин?

– Как только уберут его шефа… – Авгуров заметил с сожалением: – Хороший мужик Василий Логвинович… Но ведь, по существу, развалил работу. Разогнал профессиональные кадры. Везде своих посадил. И эта девчушка в приемной… Ты знаешь. Все только и говорят об этом.

Картузов кивнул.

«Скубилина давно предупреждали!.. Прав Авгуров. Девочка в приемной Скубилина вся благоухает. Все управление ходит на нее смотреть. Один он не замечает», – Картузов и сам дарил ей то французские духи, то косметику.

– Для нас сыграло удачную роль дело этого дурака. Директора ресторана, – заметил Авгуров.

Картузов и раньше об этом подумал:

«Все будет зависеть от дела Гийо. Жернаков и Скубилин верно рассчитали. Но только начало! Дебют!.. Это – как если выстроить костяшками домино одну к другой и валить первую, целя в крайнюю. Только главное, похоже, и им не открылось. Где же последняя, которой грозит удар? В МВД? В ЦК? МГК? Кого именно должна скомпрометировать связь с преступными работниками торговли?»

– …Он спортсмен, Гийо, – не торопясь, объяснял Авгуров. – И как большинство спортсменов, работать не хочет. Только кейфовать и тренироваться. Охота, сауна. Это его. Наверху, там, немало спортсменов. Друг друга тянут. Но сейчас Гийо сам тянет. Только не в ту сторону, в которую следует. Знаешь, кто ему дал квартиру?

– Нет.

– По личной записке мэра. Написал ему во время охоты. Четыре комнаты в доме первой категории. На двоих!.. Сто с лишним метров… – Было, как Картузов и представлял: выстроенные в ряд костяшки домино. Только удар пришелся не по крайней, а где–то в середине, и падали они все не туда, куда планировали Скубилин с Жернаковым.

На суде все может всплыть. А Жернаков со Скубилиным хотят нагреть руки сначала на разоблачении Гийо, а потом на его вызволении из–под стражи. А сейчас ждут, пока мэр или кто–то из его приближенных обратится к ним за помощью. Тогда они дадут задний ход…

От машины Авгурова за ними наблюдал его старший опер – борец или боксер, верзила–полутяж, то ли личный шофер, то ли телохранитель.

– Мне кажется, мэру и его людям стоит только пальцем шевельнуть… – заметил Картузов.

– Они и шевелят. Но иногда лучше действовать в самом низу, чем через Генерального прокурора. От Генерального или первого нашего заместителя пустячком не отделаешься. «Мерседесом» пахнет…

Авгуров незаметно перешел к технической части:

– Как я понимаю, дело Гийо построено на оговорах взяткодателей, которые за это освобождены от ответственности…

– Обычная история, – осторожно заметил Картузов.

Авгурова интересовала возможность разрушения дела.

– Стоит кому–нибудь отказаться от своих слов, и все падет. Если официанты не отстегивали, значит, и мэтр не отдавал наверх…

– Ну как! – Картузов не согласился. – А конверт с деньгами? «Взятка» на конвертах!

– Конверт ему в руки не дали. Сунули в халат.

– У любовницы на даче тоже нашли меченые деньги.

– «Подсунули!» – Авгуров судил свободно и широко. С пониманием тайных рифов в делах такого рода. – Он ничего не знал… «Золото и драгоценности?» – «Жены и ее родителей. Все подтверждено справками». «Злоупотребления по службе…» – «У кого их нет? А вот медали, дипломы, кубки – это не у всякого. Первенства дружественных армий, полицейских, динамовцев. Честь национального флага страны…» – Он помолчал, продолжил уже заинтересованно: – В деле наверняка есть несколько свидетелей, настроенных наиболее агрессивно. Это наверняка женщины… Так?

– Да.

– Защита докажет, что, по меньшей мере, одна была его любовницей либо хотела затащить к себе в постель, а он отказывался.

Картузов кивнул.

– Такая есть. Мэтр ресторана Шишкинская. Второй свидетель – официантка, ее подруга.

– Хорошо бы на время их куда–нибудь сплавить. – Авгуров рассуждал, как о давно решённом. – Ну, это я возьму на себя. Позвонит мой опер Слава, дай их адреса.

Картузов пожал плечами. Его волновало другое:

– Скубилин надолго останется?

– Вопрос двух–трех дней.

– За это время не наломает дров?

– Достать тебя он может только через укрытые заявления… – Картузов и сам это знал. – Через начальника розыска. Как он?

– Игумнов? Парень вроде надежный.

– С КГБ хорошо живешь?

– А их разве узнаешь?!

– Сейчас от них переводят большую группу в наши подразделения. На пять лет. Будут порядок у нас наводить.

– На транспорте?

– И в городе.

– Лучших–то не отдадут…

– Вот именно. – Авгуров взглянул на часы. Разговор был закончен.

– Я тут собираю нескольких близких друзей. – Они двинулись назад к дежурке. – Ильин будет. Еще человек пять–шесть. Тебя приглашаю… Я позвоню, как только определюсь.

– Буду рад.

Они уже пришли.

– Надеюсь, будет вкусный стол и мы сможем обо всем поговорить…

Авгуров простился. Картузов не спеша пошел к себе.

«Если Жернакова попрут, Скубилину не выстоять. А на Жернакова давно зубы точат – с утра он, как приедет, на службе поправляет голову, а после обеда идти к нему снова бесполезно…»

– Товарищ подполковник! – Егерь, дежурный, догнал его. – Пока вы с начальником ОБХСС разговаривали, его опер там вам ящик оставил в дежурке. Я сказал младшему, чтобы отнес в канцелярию.

– Что в нем?

– Сказал «сюрприз».

Егерь отстал.

В канцелярии уже стоял ящик, завернутый в газету. Начканцелярии поймала его взгляд, улыбнулась:

– Кофе гранулированный… Фабричная упаковка. Пятьдесят банок…

– Деньги отдали?

– Отдала. Взяла из кассы… – По совместительству она вела кассу взаимопомощи. – А он вернул. Может, переслать с нарочным?

– Подумаем. Звонил кто–нибудь?

– Генерал. Я сказала, что вы вышли. С кем, не сказала:..

Трудность заключалась в том, что Игумнов не мог сказать катале о том, что именно он хочет от него услышать.

Катала мог рассказать о гаишнике, о «Белом аисте» и кольце, отобранном в милиции всего один раз – в камере, и тогда Игумнов допустил бы прокол. Обо всем картежник должен был начать разговор сам – по собственной инициативе.

– Где мы раньше с тобой встречались? – разыгрывал Игумнов. – Ну, скажи! И по–хорошему разойдемся.

– Отпустишь, начальник?

– Отпущу. Только заедем в пятьдесят третье, я договорюсь, и все. Итак!

– В «Арагви»! – Картежник включился со всем азартом игрока.

– Нет.

– «Баку»? «Арарат»?

– Нет.

– Я знаю: в «Иверии»!

– Не был.

– «Баку»!

– Ты говорил! А не в магазине? – ввернул Игумнов. – Конечно! Неделю назад. Ты коньяк покупал? – Он не упомянул «Белый аист».

– Нет, – задержанный покачал головой.

– Коньяк не пьешь?

– Пью. Но в магазине не помню, когда был!

– Домой приносят? – Цуканов колыхнул продолговатым животом–гробиком.

– Почему домой? – Катала засмеялся. – В ресторане.

– «Армянский»? – Сантиметр за сантиметром подвигали они его в нужном направлении.

– Почему «Армянский»? – Для него это была неопасная забавная игра, в которой он не замечал смысла.

– А какой?

Где–то десятым по счету назвал он «Белый аист».

– Хороший коньяк… – заметил Цуканов. – Только нигде не достать!

– Я тебе достану. – Катала вывернул не в ту сторону – с большим трудом его снова удалось направить в нужном направлении.

Еще через несколько минут он сказал, смеясь:

– Одну бутылку мы даже гаишнику подарили…

– Да ну! Где?

– В Домодедове. У поста.

Цуканов, будто бы знал всех гаишников, обрадовался:

– Черный, среднего роста. Витька!..

– Здоровый, килограмм на сто двадцать… Хотел еще записать фамилию водителя.

– Записал?

– Нет, кажется. С нами еще старик был, земляк… Мы его подвозили.

Игумнов прояснил для себя ситуацию. Картежники ехали на двух машинах со случайными таксистами, занаряженными на один–единственный раз.

– Водителя помнишь?

– Я сзади сидел. Со мной один друг был – он сейчас уехал. И старик.

– А с шофером кто сидел?

– Его друг.

– Какой он из себя? – пристал Цуканов. – Моложе тебя?

– Не знаю. Лет двадцать шесть. Тридцать.

– А одет?

– Не помню…

– Да, ладно. «Не помню»… – Оперуполномоченный гостиницы круто подключился к разговору.

– Вроде в серой куртке. И брюки, по–моему, тоже серые. В полоску. Нет, в клетку.

– Почему он оказался в такси?

– Вроде тоже таксист. Кого–то встречал…

– Говорил что–нибудь?

Эдик вспомнил:

– В милицию он попал! Неделю назад, там у него золотое кольцо уплыло…

Они тянули в правом ряду. Их то и дело обгоняли. Игумнов, оставаясь в душе гонщиком, переживал плачевное состояние милицейского транспорта.

«На всё деньги находят! На всё есть – только не на нас, ментов!»

Сзади, между Качаном и Цукановым, качался Эдик. Цуканов шуршал газетой.

«Если мы изымем кольцо, придется предъявлять его отцу Мылиной. Бедный старик!»

Игумнов взглянул на часы.

В школе уже готовились к традиционному сбору выпускников.

«Даже если все пойдет быстро, я все равно опоздаю. Даже если впереди нас не ждет еще один пистолет–пулемет…»

«Будь осторожен, начальник! – писала жена, не видя его по нескольку дней и оставляя на видном месте свои записки. – Береги себя!»

Простые эти фразы заставляли терять чувство осторожности и страха.

Их опыт и прошлая жизнь были совсем разными. «Гонщик», «мент» – он казался ей вначале экзотической фигурой.

– Как скажешь, начальник… – сияя, заканчивала она тогда каждый их разговор. – Как прикажешь!

«Так и берут нашего брата мента!»

Игумнов внес разор в ее мир. Особенно, когда перешел в розыск. Они почти перестали бывать вместе. Встречаясь, не могли преодолеть отчуждение, ходили, как заколоденные.

«Я слишком много думаю о ней, если не люблю…» – Мысль эта не оставляла его.

– Вон он, – показал катала.

Рыжий старший лейтенант аршинными шагами мерял осевую. Он равнодушно глянул на остановившуюся машину, прошел мимо. Игумнов догнал его.

– На минуту…

Старшой поднял яростные, холодные глаза, но тут же до него дошло, что его беспокоят такие же милицейские.

– МО–14562… – Игумнов прочитал на нагрудном знаке. – Начальник розыска с вокзала… – Он назвался.

– Бакланов. Седьмой дивизион ГАИ.

– Ты записал тут одного таксиста…

МО–14562 хмуро взглянул на него.

– Давно?

– Неделю назад. С ним в это время находился картежник, он сейчас со мной в машине.

Они подошли ближе, Бакланов посмотрел на каталу, покачал головой.

– Не помню, – они разговаривали поодаль, в машине их не могли слышать.

– Ты «Белый аист» уважаешь? – поинтересовался Игумнов.

– Уважаю, – он взглянул внимательно.

– Заедь, мне надо с тобой срочно поговорить.

Гаишник пожал плечами.

– Мне как раз надо на Зацепу. Когда ты на месте?

Игумнов записал ему фамилию и телефон.

– Только сначала позвони. Очень срочно.

– Начальник, всё? – спросил кавказец, когда Игумнов вернулся в машину.

– Сначала заедем в пятьдесят третье. Он заканючил:

– Почему, начальник?

– Они обслуживают гостиницу. Поехали!

Игумнов закрыл глаза, возвращаясь в тот же поверхностный слой необременительного анализа собственной жизни.

Со своей первой женой он работал в одном управлении, сидел за одной партой в школе рабочей молодежи. Они жили душа в душу и никогда не ссорились. Их развод всех удивил.

Одно он знал твердо.

«Можно расстаться, можно создать новую семью. Но нельзя уходить до того, как переродились связи, пока пусть даже только в душе чисты и верны друг другу…»

Он знал, откуда эти мысли.

«Сегодняшний традиционный сбор выпускников…» Он не мог не пойти, хотя прекрасно знал, что предстоит.

Ксения ждала на углу у хозяйственного магазина – молодой побег, затянутый в готовые лопнуть, обтягивающие тело джинсы, само обаяние и порочность – от мужской круглой шляпы до «молнии» на гульфике.

– Привет! – В присутствии коллег Игумнова она не стала говорить. Показала на объявление – магазин был закрыт на ремонт. – Воруют, как черти, а раз в месяц учет. Это уж обязательно! У меня в нем подружка работала.

– Ясно. – Цуканов одобрительно осмотрел Ксению. – Ну, мы погуляем с Борисом…

– Была в общежитии? – спросил Игумнов, когда Цуканов и Качан отошли.

– Да. Нашла Ярикова Генку. Друга Зойки… – Она бросила сигаретку себе под ноги. – Вообще–то, неплохой парень. И зарабатывает хорошо. Он видел ее в аэропорту.

– Мылину?!

– Он встречал все воронежские самолеты. До последнего… – Ксения словно расплескивала слова. Соединять их следовало самому слушателю. – Последний рейс не объявили. Или он не слышал. Мылина им и прилетела.

– Он уверен?

– Ну! Генка сидел в электричке. Видит, она идет. С парнем. У парня сумка.

– По платформе?

– К аэропорту.

– Выходит, она прошла мимо него и потом вернулась?

– Выходит.

– И что он?

– «Деревня–матушка…» Как сидел, так и не встал. «А чего я пойду? Третий лишний…»

– Кто же, он считает, это был?

– Ну кто? Хахаль ейный! Воронежский. Кто еще? Она рассказывала Генке: друг у нее есть. Вместе в ПТУ учились… Ты при сигаретах?

Игумнов вынул пачку «БТ».

Она закурила. Показала белый, как сахар, оскал. Крепкие молодые губы блестели помадой.

– И какой он из себя?

– Генка его плохо разглядел. Высокий, симпатичный.

– А как его зовут, Мылина говорила? Родители ее с ним знакомы?

– Ну ты что, Игумнов, не понимаешь? Заставляешь тебе все объяснять на прямом языке! Я же женщина все–таки!

Она глубоко затянулась, струйками из ноздрей и рта потекли дымы. Проходившая мимо старуха в очках не выдержала:

– Еще курит! У–у, тварь проклятущая… Зеленые глаза!

– Иди–иди! Сама тварь… – с ходу парировала Ксения. – А то очки в двух карманах понесешь. Опять настроение мне портишь!

– Знаешь ее?

– Крёстная моя. Из–за нее меня батюшка из церкви прогнал. За то, что в брюках и накрашена. – Она провела по сиренево–розовым, не встречающихся в природе оттенков щекам.

– Так кто же, по–твоему, с ней был?

– Игумнов! Ты как маленький! Да ты допроси ее отца Мылина! Неужели не знает он, кто их дочери целку ломал?!

Игумнов раздавил сигарету.

– Ерунда. А тем двоим, что пропали в мае и в июне? Тоже он?

Она пожала плечами.

– Приметы запомнил?

– Лицо худощавое. Русый… Серая куртка, как дутая. На «молнии». Я все расспросила.

– А брюки? Тоже серые?

– Да. В клетку.

Катала тоже упоминал о клетке. «Странное совпадение…»

– Ты считаешь, это не ее парень?

– Знаешь, кто это был? – Игумнов достал сигарету. – Убийца. Я понял. Он берет тех, кто не успевает к последней электричке. Как раз ночной воронежский рейс. Они не знают Москву. Рабочие девчонки. Он увозит и убивает. Левак. Или таксист.

Игумнов прошел по второму этажу. На классах висели объявления:

«Выпуск 1978 г.», «Выпуск 1979 г.».

Школа была старая, называли ее и вечерней, и школой рабочей молодежи. Вся вокзальная милиция получила здесь свое образование. А точнее, корочки.

Игумнов постарался войти тихо, но половицы предательски заскрипели. Его увидели. Выпускников их года было мало. Сидели на низких партах. По двое.

Стараясь не шуметь, ни на кого не глядя, он прошел к свободному месту. Было совершенно ясно, кого оно ждет, почему оставлено свободным.

– Здравствуй! – Он оказался рядом с Надей.

– Здравствуй.

– Вот и еще год прошел. Как ты?

– А ты?

– Как когда…

– Ты тихий сегодня. Неприятности?

– Да так. Расскажу. Я очень опоздал? Извини.

Женщина, перед которой ты всегда виноват. Виноват за то, что мог сделать ее счастливой и все–таки не сделал, хотя это зависело от тебя. За то, что тебе бывает хорошо, когда человеку, который тебя любит и будет любить всю жизнь, плохо.

Жестокий, злой мир! Как жить, если таким, как она, нет ни счастья, ни вознаграждения.

– Это ты извини…

Она смотрит на него, и у нее начинают мокнуть глаза.

– Ты еще майор? – Надежда на звание идет ниже его.

– Какая красивая у тебя кофточка…

– Тебе нравится? – Она смотрит на металлический ряд его рыжих зубов. Все целы.

– Очень тебе идет. Серьезно…

На ней, как всегда, что–то трогающее до слез. Такая неумелая манера одеваться, если это не милицейская форма. Все не по ней, все уродующее. Кокетливого покроя, узкоплечая кофточка с подложенными плечиками, делающая ее бесшеей и кургузой. Длинная юбка, закрывающая тоже длинные голенища сапожек. Зачем она их одела в жару?

– Как твое здоровье?

– Тебе интересно? Ты бы позвонил!

– Опять сначала?

Это тянулось уже восемь лет. Проще, конечно, было не приходить на этот вечер. Но она подумала бы, что он не хочет ее видеть. Это было бы новым предательством.

Встречи же снова делали их несчастными.

Все та же мысль – одна и та же – вертится у него в голове.

«Разлюбив, можно уйти от жены. Можно уйти, даже оставив жену с маленькими детьми. Но уйти, не разлюбив! Уйти, чтобы все время думать, страдать!»

– Как на вокзале? – Уже несколько лет, как она ушла на территорию.

– У нас убийства молодых женщин, которые прилетали в аэропорт. С ночного рейса. Он или они выбирают девчонок, которые не знают Москву. Видимо, предлагают подвезти…

Она внимательно, как оперативник, слушает. Уточняет детали.

– …Последняя должна была лететь с дневным рейсом. Осталась бы живой.

– Приметы есть?

Скоро она знает все детали. Их не так уж много.

Длинный эскалатор в метро на станции «Площадь революции». Вход с улицы 25–го Октября, бывшей Никольской. Где–то на середине спуска Игумнов по привычке оглядывается. Какой–то человек стоит недалеко от него, другой значительно выше. С газетой.

«Где–то я уже их видел сегодня… Когда входил в школу?»

Народу на перроне немного, но все же есть. Разрыв между поездами достаточно велик. Но вот, наконец, слышится шум, засветилась мраморная плитка вдоль туннеля. Игумнов вошел в вагон.

– «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция…»

Он поворачивает назад, на платформу, и видит, как почти одновременно, вагонов на пять сзади, какой–то мужчина тоже спиной вперед, головой в газетку – в последнюю секунду выскакивает из поезда. «Ну вот! Меня уже и пасут. Только кто?»