Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Он выстрелил не целясь. Со звоном разлетелось стекло балконной двери. В квартире послышался шум. Выстрелить второй раз ему не пришлось. Боковым зрением он скорее ощутил, чем увидел, плавно двигавшуюся вслед за ним маленькую черную точку на крыше соседней хрущобы.

И в это же мгновение снайпер, высунувшийся из чердачного люка, прекратил скольжение прицела, нажал на спусковой крючок. Негромкий хлопок повис над соседней крышей, эхом отозвался в центре двора. Пай–Пая – молодого удачливого вора, мокрушника, вчера еще легко и не особо задумываясь отправившего на тот свет и бывшего рубщика мяса Уби, и шифровальщика Али Шарифа, на мгновение стремительно подняло над балконом и со всего маха бросило на бетонное основание. Все было кончено. Медики, дежурившие на лестнице, кинулись в квартиру. Пай–Паю было уже невозможно помочь. Игумнов был тут же, в комнате. Пуля, выпущенная Пай–Паем, прошла рядом с ним. Все шло порядком, заведенным миллионы лет назад. С необъяснимым постоянством Природа воспроизводила потомство чувствующих и мыслящих существ, чтобы через отмеренный ею же срок истребить их в боли, в страхе, в крови; развеять по ветру.

– Все! Возвращаемся…

Железнодорожной милиции тут было нечего больше делать. Последующее оставалось Территории. Работа эта была муторная, но совершенно безопасная: фотографировать, осматривать…

Начинался день. Утреннюю рябь окончательно обесцветило, растащило по небу.

– Хараб, как говорили в Афгане. Конец!

Поезд прибывал рано. Полночи ушло на разговоры. Шарьинский руководитель Павел Михайлович Созинов перед встречей с генералом – начальником управления, заметно нервничал. Где–то после Александрова ушел в туалет, водил по щекам электробритвой. Омельчуку времени хватило с остатком. В рундуке под полкой аккуратно проверил костюмный пиджак подполковника, карманы брюк: там лежали только его, Созинова, личные документы. Лезть в сложенный из двух половинок, затянутый ремнями чемодан Омельчук не решился.

«Там они! Где же еще!»

Созинов вернулся, чисто выбритый, пахнущий дезодорантом. А Москва была уже под боком! Замелькали знакомые любому – не только транспортному менту – станции, остановки электричек. Лось, Мытищи…

– Вот и приехали…

– Да–а…

Разговор не клеился. Созинов подумал было: «В Москве Омельчук от всего откажется, что наговорено накануне…»

Да нет!

– Сейчас едем в управление… Долго, я думаю, генерал нас не задержит. Даст машину. Через час будем уже шпарить по своим делам…

За окном показался перрон Ярославского вокзала – крытый, неширокий, с носильщиками, с встречающими. Созинов взглянул на часы.

– Не рано для генерала?

– Я ведь при тебе звонил! Сказал: «Заезжайте!»

По перрону шли быстро.

– Нам сюда, – Омельчук показал налево, к отделу милиции Москва–Ярославская. Он еще издалека заметил генеральский сверкающий лимузин. Рядом у машины их уже караулил помдежурного – высокий, с усиками.

– У нас тут катала! Коренастый, в ковбойке… Ваши звонили, чтоб задержать! Насчет кражи у матери артиста Розенбаума. Может, захватите, товарищ подполковник? И машину зря не гонять! При нем денег полно. Все новые сотенные…

Омельчук и слушать не стал.

– Нам в управление! Не могу! Устраивайтесь, Пал Михалыч!

Омельчук не сел с шофером, как позволил Созинов, встречая его в Шарье, пристроился рядом, на заднем сиденье. Чемодан приладил рядом с собой. Водитель плавно тронулся с места.

– Тут близко… Не бывал у нас?

– Не приходилось.

Замелькали заполненные людьми тротуары, городской транспорт. Всюду, куда ни глянь, тысячи людей. Созинов бывал в Москве часто, но знал ее плохо и, главное, не любил. «Людишки в большинстве – пакостные. Москвичи и есть – москвичи! Нигде их не любят…»

Ночью, засыпая, он внес коррективы в первоначальный свой план. «Пожалуй, ехать сразу в санаторий ни к чему! Сначала – в ЦК. Отвезти документы… А там поглядим! Те меня сами отправят. Может, даже на «Чайке“. А, может, и совсем в другой санаторий. Свой! Четвертого главного управления… Запросто! Курортная карта у меня с собой… Только сначала надо им позвонить. Со Старой площади. Снизу, из бюро пропусков…»

Он не заметил, как подъехали. Скучные пятиэтажные здания – то ли жилые, то ли административные. Грязноватые задворки столичной промышленной зоны. Водитель въехал во двор. Затормозил.

– Вот и дома!

Созинов выбрался из машины, вытащил драгоценную ношу. Мимо вахтера поднялись на второй этаж. Здание строили как жилой дом гостиничного типа: узкие коридоры, лестницы; двери с обеих сторон.

– Сюда… Я сейчас. Чуточку подожди, Пал Михалыч!

Мимо майора–помощника за столом Омельчук, коротко кивнув, не постучавшись, прошел в дверь, замаскированную под шкаф. И тотчас оттуда потянулись старшие офицеры, майоры, подполковники. Не глядя по сторонам, прошли к двери. Через минуту–другую показался Омельчук:

– Заходи, Павел Михайлович! Настроение у генерала отличное! Будет как мечтаешь… Пошли!

Созинов взялся было за чемодан, но Омельчук помотал головой:

– Неудобно! Помощник присмотрит…

Дверь была уже приоткрыта, Созинов оставил чемодан в приемной, вошел в кабинет. Генерал Скубилин – статный, моложавый, гренадерского роста и комплекции – уже поднялся навстречу.

– Здравствуйте, Павел Михайлович. Присаживайтесь…

Он нажал на кнопку переговорного устройства:

– Сделай нам чайку с сухариками… И – меня пока нет! Возьми все звонки на себя… – Скубилин пересел за журнальный столик в углу, усадил Созинова в кресло. Помощник – неопределенного возраста майор, ни рыба ни мясо, уже тащил поднос с чашками и чайником. – Значит, могли бы поработать на Московской дороге! Это отлично! Но пропишут ли? Теще сколько лет?

Созинов начал обстоятельно: состав семьи, служебный путь покойного тестя, состояние здоровья вдовы.

– Я сейчас… Позвоню к себе, товарищ генерал.

Омельчук тихо поднялся. Вышел. Стараясь не скрипеть, прикрыл за собой дверь. В приемной кипела работа. Вызванный генералом старший опер по борьбе с кражами вещей у пассажиров, привыкший работать с найденными, проверяемыми, бесхозными чемоданами, подобрал в своей связке нужный ключ. Замки щелкнули.

– Готово.

Расстегнули ремни. Как и предполагал Омельчук, чемодан распался на две половинки, перетянутые крест–накрест резинками изнутри.

– Держите двери!

Помощник и старший опер ринулись на две стороны к дверям. Телефоны заливались, как назло. Кто–то попытался открыть дверь из коридора.

– Сюда нельзя пока!

Омельчук быстро прощупал вещи.

«Майки, рубашки…»

Есть!

Плоский пакет, завернутый в номер «Литературной газеты», между шерстяными спортивными штанами с лампасами и майкой.

«СССР. Паспорт…» Не то! «Санаторная путевка», «Курортная карта…»

Омельчука пробил холодный пот. «Хорошо, что развернул! А то унес бы на свою голову! Обыск у начальника милиции…»

Проверка ничего не дала. «А вдруг!.. Виталька, тихоня! Мать твою! Неужели прикол?!»

– Есть!

В углу, под плавательной шапочкой и плавками, черный пакет – «Фотобумага».

– Боялся – засветятся!

Омельчук перевернул пакет на ладонь.

– Оно!

«Партийные билеты… Пропуска… Прикрепления, талоны в столовую…»

– «Кремлевка»! – прошептал старший опер от двери.

– Все! Закрывай! – Омельчук уже прятал конверт под пиджак.

Чемодан снова заперли, старший опер с помощником затянули ремни.

– Не так сильно! Перетянешь…

Омельчук легким от счастья шагом вошел к генералу. Скубилин и Созинов все сидели за чаем. Генерал взглянул вопросительно. Омельчук кивнул. Для верности похлопал себя по груди.

– Ну, что ж! – Скубилин круто закончил разговор. – Считайте, что договорились. Привозите рапорт, будем запрашивать личное дело…

Через минуту генерал Скубилин уже звонил заместителю министра Жернакову:

– Борис Иванович, победа! Поздравляю! Документы у меня!

Вернувшуюся с задания оперативную группу в отделе милиции никто не встречал. Было по–будничному тихо. Игумнов еще внизу услышал шум, бегом бросился к лестнице. В кабинете у Качана что–то произошло. Последние метры Игумнов преодолел прыжком. Рванул дверь. Коренастый, в клетчатой сорочке малый у стола обеими руками держался за ухо. Игумнов узнал: «Катала из поезда! Тот, что обул Пай–Пая! Вор проиграл ему деньги старухи Розенбаум!..»

– Прокурора! – заорал шулер. – Барабанную перепонку сломали!

Рядом стоял расстроенный Качан.

– Вот и прокурор! – Игумнов появился вовремя.

– Гражданин прокурор! Врача срочно!

– Что здесь?

На его глазах разыгрывался спектакль.

– Вот он! Меня…

– Каким образом?

– Слева…

– Держи!

Игумнов без размаха, коротко врезал справа.

– Полегчало?

Все происходило в классических традициях московской уголовной конторы.

– Послал меня! В моем же кабинете! Представляешь?

Качану не надо было ничего объяснять: в последнюю секунду он пожалел обидчика, смягчил удар…

«И вот результат…»

Игумнов подошел ближе.

– Как теперь?

Катала убрал руку.

– Все, начальник… Закурить найдется?

– Пока перебьешься! – Игумнов обернулся к старшему оперу. – Деньги при нем?

– Вот… – Качан достал целлофановый пакет. – Почти все новыми сотенными. Сложены по девять штук, десятой обернуто.

– Вернешь, начальник? – спросил катала.

Игумнов спросил у старшего опера:

– Розенбаум тут?

– Сейчас.

– А ты пока считай деньги… – Игумнов подвинул катале пакет. – Все тут?

– Отпускаешь меня?!

Качан быстро вернулся вместе с потерпевшей. Старуха Розенбаум снова играла под дурочку. Или под маленькую девочку. Игумнов вспомнил бабку незадолго до ее смерти, свою злость на беспомощность старухи. Казалось, бабка переживает от того, что, выкормив и воспитав сумасбродного внука, обженив, а потом разведя и снова женив, она должна была еще довести его до пенсии, похоронить, а затем уже спокойно умереть с сознанием исполненного долга. Но тут из–за болезни что–то застопорило.

– Здравствуйте… – Потерпевшая сразу заметила пачки сотенных на столе. Катала продолжал считать.

– Они?

– Кроме этих… – Розенбаум показала на стопку старых сотенных, они лежали особняком. В коридоре послышались шаги. Бакланов – в тяжелой, просоленной форме гаишника, так и не сменивший ее в течение суток – вошел в кабинет; за ним со своей обманной суетливой улыбочкой прошмыгнул младший инспектор. Позади топал брюхатый Цуканов. Игумнов показал рукой, чтобы они не мешали. Снова обернулся к Розенбаум.

– Почему вы считаете, что деньги – ваши?

– Я их складывала по десять, – объяснила старуха. – А потом видите: они все новенькие! Я их обменивала. Каждую.

Катала заерзал. Оставшиеся купюры он уже не считая просто сгреб в кучу.

– Все! – объявил он. – Все на месте. Расписаться в протоколе обыска?

– Конечно.

– А насчет суммы? Указать?

– Все как положено!

Протокол лежал вместе с деньгами. Катала вывел сумму прописью. В конце нескромно, на пол–листа, поставил подпись.

– Вот!

Игумнов положил документ в стол.

– Могу идти? – Катала поднялся. Пакет с деньгами все еще лежал на столе.

– Как я могу задержать? Но вот женщина… – Игумнов кивнул на потерпевшую. – Она утверждает, что деньги у нее украли в том поезде, где ты их выиграл…

– Это – ее проблемы! Все ко мне?

– Ты, главное, не волнуйся!

– Я и не волнуюсь! Документы у меня в порядке. Прописка, паспорт…

Игумнов обернулся к Качану.

– А ты сказал: «Паспорта нет!»

Это была чистейшая импровизация.

– Может, выронили… – Качан пожал плечами. – Какие трудности? В спецприемнике новый выпишут…

– Меня задержали с паспортом! – Катала заволновался. Перспектива оказаться в спецприемнике его не обрадовала.

– Будем искать!

– Долго?

– По закону до двух месяцев.

Катала оглядел ментов. Все молчали. С ним боролись его же – нечистыми средствами. Было ясно: с деньгами старухи по–хорошему его отсюда не выпустят.

– Ладно! Пусть будет по–вашему… – Катала сгреб со стола стопку потертых сотенных. Остальные деньги Игумнов подвинул потерпевшей.

– Забирайте… Собственник вправе истребовать ценности у недобросовестного приобретателя… Карпец! – он обернулся к младшему инспектору. – Сходи в дежурку, помоги человеку с его паспортом.

– А закурить? – спросил освобожденный.

– Держи.

– Спасибо…

Катала протопал к двери.

– Прощай, мент!

– Прощай.

Игумнов не оскорбился. Словечки, появлявшиеся вначале как презрительные, со временем нередко звучали весьма престижно.

– Теперь у вас будут из–за меня неприятности…

Женщина собрала деньги, улыбнулась давешней дурковатой улыбкой.

Прокатившаяся в течение ночи волна крутых мафиозных разборов отошла, оставив зримые следы недавнего своего пребывания. Недалеко от Московской кольцевой автодороги, вблизи гаражей, гаишники обнаружили стоявшее за забором такси ММТ 71–31. На переднем сиденье находился труп водителя. Константин Карпухин был убит выстрелом в упор в затылок. Таксист был единственным известным милиции человеком, который при желании мог свидетельствовать о последних до их гибели часах жизни Лейтенанта, Кабана, «персональщика», Уби, Хабиби, Пай–Пая…

«Только трупы! Ни подозреваемых, ни свидетелей!»

Из дежурки доставили свежую ориентировку: «Розыск документов, похищенных в поезде Новосибирск – Москва, и подозреваемого в их краже лица по минованию надобности отменить… Скубилин».

«Голубоглазый больше не разыскивается!»

Теперь даже случайно невозможно было зацепить большое начальство и то, что произошло с ним в «СВ».

Никто пока не знал о коротком сообщении, появившемся с утра в русской газете, издающейся в Нью–Йорке, в разделе оперативной информации: «…тренерский коллектив которого заметно усилился с прибытием этой ночью из Москвы на постоянное место жительства известных мастеров международного ринга – братьев Баранниковых…»

Речь шла о не менее известном профессиональном боксерском клубе.

– Все! Уезжаем! – объявил Игумнов Бакланову и другим. – Тут, помнится, неподалеку ресторан «Цветы Галиции»…

– Только не в «Цветы»! – Качан помрачнел. – Рядом полно и других забегаловок…

– Только туда! Сам видишь: нас хотят сбросить со счетов. И не только они!

Надо было все серьезно осмыслить.

– Полный вакуум осведомленности! «Пусть мафия, если ей нравится, убивает друг друга, а мы будем подбирать трупы!» Мечта генерала Скубилина!.. – Игумнов захлопнул сейф, металлическая полоска зубов, делавшая его похожим на уголовника, опасно блеснула.

– Но черт возьми! Я не нанимался в могильщики!

Жалость унижает ментов и бандитов

(Милицейские хроники эпохи застоя)

Подполковник Смердов – сорокалетний замнач 33–го отделения, породистый, красивый мужик одетый во все штатное, – приехал в кафе поздно.

«Аленький цветок» уже закрыли, оставались одни завсегдатаи. Для них еще продолжало работать маленькое варьете с собственным эротическим ансамблем.

Смердов ждал Люську в ее кабинете на втором этаже.

Люська спустилась вниз, в зал. Она значилась в кафе дежурным администратором. В ее обязанности входило гасить вспыхивавшие скандалы между посетителями. Это случалось довольно часто.

Отсутствовала она уже больше четверти часа.

Смердов налил себе коньяка. Выпил.

Будоражащее тепло растеклось по жилам.

Люська все не шла. Была у нее здесь еще и другая ипостась.

Директор кафе, на деле хозяин заведения–Сергей Джабаров–значился де–юре люськиным мужем. Брак их был фиктивным. Целью брака была люськина жилплощадь.

За кругленькую сумму мафиози, приехавший с Кавказа, получил прописку и трехкомнатную квартиру в престижном Плотниковом переулке. В центре Арбата.

За дверью послышались шаги.

" Наконец–то…»

Люська вернулась расстроенная. Поправила юбку.

– Там Сергей внизу. Требовал, чтобы я обслужила его друзей…

– Сказала ему, что у тебя гость?

– Он знает. Просто хочет, чтобы ты лично его попросил. Сволочь… Люська налила в рюмки коньяка.

– Обошлось?

– Обошлось. Понял, что не пойду. Сразу пристал: «Скоро выпишешься из квартиры?»

– А ты что? – Смердов усмехнулся. Он устроил этот фиктивный брак, а потом сам и охладил пыл кавказца, который хотел, чтобы Люська немедленно оформила на него все документы на свою жилплощадь. – Пообещала, что завтра же испаришься?!

– Не–е… Как учил! Спокойно так ему: «Пойми: сначала мы должны развестись официально, Джабаров…»

– Умница.

Смердов хотел привлечь ее, но она увернулась. Подошла к двери.

– Это его Нинка крутит…

Несовершеннолетняя стриптизерша эротического ансамбля Нинка – была новой пассией Джабарова. Нинка уже успела забеременеть и теперь демонстрировала свою расслабленность и острый выпяченный живот.

– Не терпится стать хозяйкой в моем доме…

Сама Люська после продажи квартиры ютилась с детьми на площади матери.

– Да–а… – Смердов взглянул на часы. Люська перехватила его взгляд.

Подошла к двери, прислушалась.

Внизу было тихо.

Люська заперла дверь на ключ, сняла деловой из красного твида пиджак – атрибут ее исполнительной власти, принялась стягивать юбку.

Окна кабинета были завешаны шторами. Снаружи ничего нельзя было увидеть. Внутри, кроме письменного стола с телефоном и настольной лампы, в помещении стояло еще огромное мягкое кресло.

Любовникам не раз уже случалось им пользоваться.

– " Пойми, – я ему говорю, – меня и так уже вызывали на Петровку… Мысль о мафиозном хозяине «Аленького цветочка» не оставляла ее и сейчас. Спрашивали, в каких мы с тобой отношениях. Никто так не делает, Джабаров! Мы должны пробыть в браке уж никак не меньше года, если хочешь, чтобы и комар носа не подточил…»

– Иди сюда…

Она волновала его – зовущая, в короткой тесной юбке, демонстрировавшей мясистую упругость плоти, с выпирающим из под ткани вздыбленным лобком, с крутыми сосками под белой полупрозрачной кофточкой.

– Сейчас…

Она выскользнула из юбки, быстро набросила ее на спинку стула, подалась навстречу. Смердов мягко опрокинул ее в крекрсло.

Люська успела договорить:

– А то еще посылает меня к клиентам, сволочь! – У нее были горячие руки. – Где ты?

Он уже брал ее.

Шепнул, задыхаясь:

– Не беспокойся. Скоро вернешься в свою квартиру, домой, к себе на Плотников… Насчет Джабарова я уже сказал, кому следует…

Свернув на полном ходу в Плотников переулок «москвич–427» с визгом затормозил. Снег полетел комьями из–под колес, никого не задев.

Голубоглазый, с пшеничной копной под фуражкой, милицейский лейтенант – Волоков – он же Волок – выбрался из «москвича» на тротуар, секунду подождал, пропуская крутую симпатичную телку.

– Какие женщины! И без охраны! Может, проводить?

– Где же ты раньше был? Радость моя…

Девица хмуро взглянула на него, цокая каблучками, прошла мимо.

– Надо же! И тут опоздал!

Волок с ленцой направился к подъезду.

Оставшийся на месте водителя коренастый, сипатичный, в нежно–сером импортном пуловере под курткой – Голицын – развернул сложенную вчетверо газету, один за другим принялся проглядывать заголовки, по ходу их комментируя.

– «Информация о работе 3–го съезда Кубы…» Делать им не хера… «Пленум избрал товарища Ельцина кандидатом в члены Политбюро.» " Бригада дает наказ депутату…»

Сами тексты его не интересовали.

– Вешают людям лапшу на уши…

Он на секунду отложил газету. Обернулся.

Милицейский лейтенант был уже в подъезде.

С силой громыхнула дверца лифта.

Вздрогнув на старте, кабина толчками, пошла вверх. Маршрут мента в пустоте лестничного колодца был обозначен ничего не говорящими уху звуками.

Голицын в машине вернулся к газете.

Вверху Волоков снова прогремел лифтом. Теперь уже на пятом этаже, у люськиной квартиры, где жил Джабаров.

Там Волок вышел из лифта. Медлительно прошел к стальной двери, упакованной в дерматин. Нажал на звонок. Подождал, пока изнутри произойдет помутнение дверного глазка.

Открыть ему не спешили. Да и он не торопился. Знал порядок. Окинул взглядом недавно покрашенные стены, поднял глаза к потолку.

Волокова в квартире и на этаже знали – он уже несколько раз приходил к Сергею Джабарову, отбирал от него объяснения на имя начальника милиции по поводу прописки.

Затем, по окончанию официальной части визитов, Волок и Джабаров вместе ужинали.

Иногда, кроме хозяина за столом оказывались еще гости. Как правило, кавказцы, телохранители. Волок видел их в «Аленьком цветочке» – крутые молодые парни, таких теперь можно было встретить в Москве на каждом шагу.

Поужинав, они на своем языке обсуждали дела, а Волок еще какое–то время смотрел во второй комнате парнуху по видику. Перед тем, как лейтенанту уйти, Джабаров лично на посошок наливал ему отличного коньяка…

Наблюдение за Волоком через дверной глазок на этот раз заняло не

более минуты.

Наконец громко загремели запоры.

Сергей Джабаров – в шерстяном спортивном костюме с вышитыми американскими стервятниками во всю грудь, сорокалетний, килограммов на 120, неохватный в талии мужик, мастер спорта, с крупной головой, с отвисшими брезгливыми губами, открыл

дверь.

– Че? Опять?

– Ты же знаешь…

В отделении милиции не без участия соседей тоже склонны были рассматривать брак Джабарова с Люськой как незаконную сделку, скрывавшую спекулюцию жилплощадью.

– Опять.

– Козлы…

– Ну! – беспечно подтвердил Волок.

Он видел, как широченная ладонь кавказца, сжимавшая газовый баллончик, успокоенно скользнула в карман.

– Скажи: че им неймется?! – У мафиози были все основания считать лейтенанта абсолютно неопасным, купленным им на корню. – Проходи.

– Я уже иду…

Квартира была трехкомнатная, улучшенной планировки, с двумя туалетами и лоджиями. Кухня тоже была преогромная. Первоклассные эти дома на Арбате теперь строили отменно, под новую номенклатуру, бывавшую на Западе и вошедшую во вкус тамошней комфортной жизни.

– Садись, сейчас вместе позавтракаем…

Джабаров на кухне жарил яичницу со свежими помидорами и смотрел телевизор. По телевизору шла обычная утренняя мура – мультики, реклама.

Кавказец был один.

– Ты завтракай… – Волок покачал головой – Только быстро. Я не буду.

– Че так?

– Твоя жена, Люська, сейчас в Округе. У начальника. Ее вызвали…

Разговаривая, Волоков косил в телевизор на мультик – типичный мент, которого служба научила не принимать ничего близко к сердцу.

– Теперь нужен ты. Они хотят говорить сразу с вами обоими…

Джабаров дернулся.

– Приспичило им!..

– Как всегда. Теперь говорят: следует, наконец, решить окончательно…

– С утра должны паркетчики приехать… – Мафиози ножом и вилкой растащил яичницу и помидоры по сковородке. – Надо привести тут все в божеский вид…

Квартира была полупустой. Люськина мебель была частично вывезена, частично выброшена. Новая – купленная Джабаровым – стояла неразобранной.

– Помощник как раз поехал за работягами…

– Борец?

– Муса.

Команду свою Джабаров набирал из бывших спортсменов, теперь на завоеванной части Арбата они давали к р ы ш у заезжим каталам картежникам…

Волок знал Мусу.

Как секьюрити он был наиболее профессиональным – борец, – такой же высокий, неохватный в талии, как и сам Джабаров. Судьба благоприятствовала Волоку. Присутствие Мусы в квартире могло бы сильно все осложнить.

– И машину я отослал… – посетовал Джабаров. – Хоть бы зараннее предупредили!

" Еще чего!..» – подумал Волоков.

Сказал без нажима:

– Машину я достал.

– Что хоть они все–таки там базарят?

– Начальство решило закрыть материал. Поставить точку на всем. Самый момент…

– Черт бы их побрал…

Волок кивнул: это было само собой разумеющимся.

– Придется ехать… Кстати! – Джабаров на минуту оставил сковороду. Насчет строительного вагончика тебе ничего не удалось?

Хозяин «Аленького цветочка» уже несколько недель искал времянку, чтобы поставить у себя на участке. Лейтенант как–то сказал, что попытается помочь.

– Мне тот вагончик вот–так нужен…

Будничные заботы не оставляли мафиози даже в этот – ключевой, как потом оказалось, момент в его жизни.

– Ничего пока не предвидится. – Волок действительно занимался вагончиком – хотел подзаработать. Поэтому его сожаление было вполне искренним. – Я всех обзвонил…

– Мне обещали. Но только через полгода!

" Значит, никогда!» – подумал Волок.

Джабаров, стоя, принялся за яичницу. Сразу прихватил на вилку добрую половину.

Лейтенант на правах своего человека прошел во вторую комнату, там тоже работал японский телевизор. Передавали урок испанского языка.

Волок переключил программу, вернулся к мультикам – сразу, ни о чем не думая, ушел с головой в незамысловатый сюжет – типичный милицейский олух, тип второгодника с задней парты.

Мафиози не принимал его всерьез. Крикнул с кухни:

– Выпьешь? Возьми там, в баре…

Волок отозвался, не оборачиваясь:

– Сегодня нельзя. Сразу поймают.

– Ну что ж поедем… – Джабаров выключил плиту. – Если ненадолго…

– Обещали, по–быстрому. Вырубать ящик?

– Давай.

Волок на хду щелкнул пультом. Проходом задержался ещеу штанги в углу. Но поднимать не стал. Джабаров был мужиком солидным – и вес тягал соответственный.

– Я готов…

Джабаров уже жалел, что согласился.

Визит в милицию не вписывался в его распорядок дня.

Днем в «Аленьком цветочке» предстояла небольшая разборка – там же позднее должен был состояться обед с нужным человеком из республиканской прокуратуры.

– Пошли… – Мафиози снял с гвоздика у двери, где висели две пары ключей, вернюю пару. – Всегда они где–нибудь подсуропят, козлы…

Волок вышел первым, вызвал лифт.

Разговаривая о купленном Джабаровым участке, спустились в подъезд.

– Не успеешь заметить, как весна. А там уж строиться надо начинать…

– Это уж так заведено…

Увидев их, Голицын за рулем свернул газету, включил зажигание.

– Привет…

– Привет.

Джабарову он сразу не глянулся, кавказец снова пожалел об отсутствии Мусы – силач–телохранитель был бы сейчас очень кстати.

– Это вы на таких машинах теперь ездите? – Джабаров оглянулся на Волока. Лейтенант развел руками.

– И таких нет. Еле выпросил!

Голицын перебил бесцеремонно:

– Бензина мало, начальник. Если по дороге не заправимся, не доеду…

– Заправимся, – Волоков отмахнулся беспечно. – У меня тут есть один на примете. Заправит прямо в гараже.

– Далеко? – спросил Голицын.

– Рядом…

Лейтенант хотел сесть с водителем, но раздумал. Устроился вместе с мафиози сзади. Сиденья были новые, по–хозяйски укрытые целофаном. Скомандовал:

– Сейчас направо!..

Объяснять не пришлось. Водитель знал район, с ходу вписался в ближайший поворот к мрачноватому ряду гаражей.

– Дальше?

– Еще направо! И прямо.

Волоков дотянулся через сидение, включил радио:

– " Теперь уже не дни, а часы отделяют наш народ… – фальшиво обмирая, завел диктор, – от той долгожданной минуты, когда в Москве на свой самый важный форум соберутся лучшие представители рабочего класса, колхозного крестьянства и ин

телли…»

– Выключи ты эту херню! – потребовал водитель.

– Да ладно!

Под патриотическую риторику въехали в унылый ряд закрытых гаражей.

Волок показывал:

– В конце еще раз направо. И прямо.

– Понял. – Голицын шустро разворачивался. – Сюда?

Он вогнал «москвич» в последний тупик.

– Да здесь целый проспект! – Оглядевшись, добавил. – Улица Россолимо!

Это был сигнал.

Всегда чистенькая улица Россолимо, названная в честь основоположника советской детской неврологии, была известна среди ментов своим судебным моргом. В него свозили трупы со всей столицы.

Голубоглазый Волоков держал пистолет наготове.

Это была «ческа збройовка».

Он выстрелил в мафиози в упор. Пуля прошла затылок Джабарова, но неожиданно изменила направление – повернула в плечо.

– А–а!.. Сволочи…

Мафиози оказался живучим – раненным плечом легко отбил руку Волокова с пистолетом, схватился за дверцу. Навалился всей тушей.

Джабарову не хватило секунды.

Голицын перегнулся через спинку сидения, ударил его снизу ножом в грудь. Волоков выстрелил еще раз. Потом еще, контрольно. Джарабов обмяк, сполз вниз.

– Давай целофан! Живее! – Голицын перегнулся прижал тело мафиози. Ну, ты и стрелок, Волок…

– Да, ладно.

– Все! Погнали…

Путь предстоял неблизкий.

– Я пересяду к тебе.

В Москву возвращались ближе к вечеру угрюмым, гудевшим под тяжелым грузовым автотранспортом Минским шоссе.

Труп мафиози, завернутый в целофан, вместе с куском ржавого металла, который попал под руку, покоился на дне болота по белорусскому ходу, недалеко от Подлипок.

Голицын снова был за рулем.

– Ключи от джабаровской квартиры у тебя?

– Вот они…

Волоков дремал. Не открывая глаз, побренчал в кармане.

Быстро темнело. После обеда пошел снег, который мгновенно таял, касаясь разогретого гудрона.

– Искать его начнут примерно через год, – Голицын прикурил от встроенной зажигалки.

– Думаешь? – вяло спросил Волок сквозь дрему.

– Без всякого сомнения. Люська искать не будет. Ей это только наруку. Квартира на него не переписана. Их брак – фикция.

– А Муса? Эдик? Ты забыл…

– Телохранители и знать не будут, откуда ветер!

– А родители Джабарова?

– Вряд ли они вообще в курсе, где он!

– А его баба! Забыл? Та же Нинка–стриптизерша! Она ребенка ждет от него!

Голицын хмыкнул.

– Чему тебя только учили в милицейской семинарии, Волок! «Баба у него есть!» «Ребенка ждет!» От нее заявления вообще никто не примет! Кто она ему?! Какой субъект права?

– Тогда соседи!

– Эти, конечно, могут. Но первым делом опять же позвонят Люське.

– Люська с ним не развелась?

– А сколько они в браке?! Если бы Люська подала заявление, суд бы сразу признал брак недействительным…

Голицын уверенно обогнал караван дальнобойщиков–рефрижераторщиков. Водители не спешили. Их путь заканчивался у ближайшего поста ГАИ.

– Суд вернул бы стороны в первоначальное положение. Джабаров бы все потерял…

– А что Люська теперь?

– Вернуться сразу ей нельз. Сначала сдаст квартиру. Смердов просчитал правильно. Когда все забудется, переедет от матери к себе. Будет жить дальше.

Волок открыл глаза.

– Никак, подъезжаем…

Москва была уже близко, за пеленой покрывавшей лобовое стекло мороси. Но справа и слева от шоссе по–прежнему тянулись угрюмые перелески, сплошь нашпигованные вонскими частями, ограждениями, мудреными городками, въехать в которые можно было только по особым пропускам.

– Осторожно…

Впереди показался пост ГАИ.

Голицын сбавил скорость. У поста уже стояло несколько дальнобойщиков с рефрижераторами. ГАИ снимало свою долю с междугородного извоза.

– Мы–то что будем иметь с сегодняшней поездки? – проезжая, Волоков помахал коллегам.

– Немного. Смердов посчитал, что рано или поздно это необходимо сделать…

Голицын рывком обогнал чайника впереди, подрезал, занимая полосу. Сзади отчаянно засигналили.

– Перебьешься, козел…

Голицын сбавил скорость, пропустил чайника вперед, но тут же настиг и теперь уже теснил на обочину.

– Ты этого хотел?!

Чайник немедленно капитулировал, отстал.

Волок продолжил:

– Как насчет нашего главного дела? Смердов разговаривал с Виталькой?

Смердов уже несколько недель разрабатывал свою коронную операцию нападение на инкассаторов. Вместе с Голицыным и Волоком в ней должен был участвовать и третий – Виталька Субанеев. Офицер, первоклассный стрелок, мастер спорта.

Готовились тщательно. График инкассаторов, собиравших выручку вокзальных касс дважды в сутки – рано утром и поздно вечером, изучали в течение нескольких недель. Оставались мелочи.