Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Омельчук вернулся в предбанник. Дежурная администраторша не появилась. Горничная все так же размеренно крутила тряпкой и задом.

– Слышь, Люба! – Омельчук посмотрел на ее полные ноги, надвигавшийся на него зад. – Надо бы посидеть, поговорить… Как ты? Закусить, я думаю, мы тут найдем?

Тряпка перестала ходить. Женщина принялась не спеша разгибаться.

– Коньяк у меня с собой. Можно ко мне, в номер. А можно к тебе…

– В номер не надо… – был ответ.

На лестнице послышались шаги. Она сказала быстро:

– Выходите на улицу и ждите на углу. У кинотеатра…

Вернувшись на вокзал, Игумнов первым делом связался с картотекой МУРа. Результат не оказался неожиданным. Клички Пай–Пай, Лейтенант и Хабиби на учете не значились. Это был хороший признак. В картотеку, как правило, попадала обычно мелкая рыбешка и еще ушедшая на покой; крупная и сильная рыба ускользала.

«Ни в одном отделении на них ничего нет… Опасная группа!»

Игумнов двинулся перроном к себе. Дневное «техническое окно» – временный перерыв в движении пригородных поездов заканчивалось.Пассажиры, коротавшие время в открытом полуэтаже вокзала, теперь все ближе подтягивались к платформам, садились в электрички. Первыми уходили поезда ближайшего Подмосковья, жители Видного, Домодедова должны были освободить места в электричках, следовавших в Каширу и Ступино.

У табло, показывающего время отправления очередного поезда, Игумнова неожиданно толкнули. Несильно. Намеренно. Это был знак. Кто–то дал понять, что Игумнов ему срочно нужен. Вокруг, на станции, было слишком много нескромных глаз и ушей. Толкнувший не хотел, чтобы его отношения с начальником уголовного розыска были предметом обсуждения. Игумнов замедлил шаг. Вокруг теснились пассажиры. В сторону восьмого пути удалялся носильщик с телегой. Там, у ограды мемориального комплекса, виднелась чуть отнесенная в сторону стайка автоматов. В них продавали воду. Игумнов поискал в кармане монету, двинулся к ограде мемориала. Он ни на секунду не усомнился в том, кто именно пытался привлечь его внимание.

«Аскер…»

Носильщик был из вокзальных авторитетов, трижды судимый за кражи татарин, фигура весьма заметная на станции. Авторитет улаживал конфликты между работодателями и работополучателями в случаях, когда профком станции был бессилен, железной рукой наводил трудовую дисциплину. Через Аскера носильщики и кладовщики отстегивали часть выручки наверх. Он же обеспечивал покровительство администрации, а иногда и милиции: отмазывал попавшихся при ночной продаже спиртного, при мелких хулиганствах, сводничестве. Непростые эти функции требовали также оказания время от времени услуг вокзальной милиции, на что авторитет по мере необходимости соглашался. Особенно если это касалось залетных – чужих воров. Игумнову уже не раз приходилось разговаривать с ним конфиденциально.

У автоматов с водой никого не было. Они пили воду в метре друг от друга.

– Жара… – пожаловался авторитет. – За день жидкости литра три выпиваю…

Он осторожно огляделся. По другую сторону ограды, отделявшей перрон от мемориального комплекса «Траурный поезд В. И. Ленина», было тоже пусто.

Выдраенный до блеска паровоз, доставивший тело вождя от Герасимовки до Павелецкого, тускло отсвечивал в построенном для него саркофаге.

– Я видел сегодня этого… – Аскер отвел руку со стаканом. – Которого ты разыскиваешь.

Игумнов ждал чего–то подобного.

– У нас их навалом разыскивается…

– Перед планеркой сегодня носильщикам объявили… Мусульманин, а глаза голубые… Из–за них все время смотрел в сторону.

– Ты сам его видел?

– Мы постояли немного.

– Как он одет?

– Двубортный костюм, галстук. Второй, с ним – русский. Оба – спортсмены. Приезжие.

– Похоже…

– Это они. Можно было, конечно, потолковать и побольше. Но эти заботы!

Игумнов знал его проблемы. Каждый раз они повторялись с одним и тем же финалом.

Кладовщик камеры хранения из молодых оказался неаккуратен: он прикрепил к чемодану использованную квитанцию, а деньги открыто положил в карман. На вокзалах не было ни одного кладовщика, который не проделывал бы то же самое. Администрация отлично это знала. Однако этот сделал все на глазах приехавшего прокурора из провинции. Случай получил огласку – виновного на шесть месяцев пришлось перевести в носильщики.

Авторитет открыто намекал: в качестве ответной услуги Игумнов должен был вернуть неудачника в камеру хранения.

– Жить–то всем надо! А если наказывать, то сначала ветеранов! Ударников комтруда! Ведь так?

Игумнов был с ним согласен, но сейчас его интересовали Голубоглазый и его партнер.

– Что им надо было на вокзале?

– Приехали вроде к директору ресторана.

Игумнов понял, что носильщик в курсе.

– В чем там дело?

– Меня достает этот… – Авторитет хотел определенности. – Молодой! Из камеры хранения… И отец его тоже ходит. Как два телка, честное слово. «Помоги да помоги!»… Могу я им сказать, что вопрос решится положительно?

Он предлагал сделку.

Работать на контору из одного чувства патриотизма охотников находилось мало. Нормальных средств, чтобы расплатиться за получаемые сведения, как водится во всех полициях мира, у милиции никогда не было. Оставалось выручать засыпавшихся жуликов.

Игумнов кивнул.

– Лучше бы уже на этой неделе! – Носильщик сразу успокоился. – А с Голубоглазым вот что… Кто–то сказал, что через директора ресторана можно достать товар.

– Он назвал его?

– Японские головные платки.

– Понял.

С час назад он уже слышал об импортных платках. В отделе разборов ГАИ. Было ли это простым совпадением?

Носильщик бросил монету в автомат, налил еще стакан. За оградой музея–депо показалась крупная высокая женщина, стрелок ВОХРа – форменная юбка облегала ее, как опорную колонну.

– Вообще–то они достали было платки… Но контора накрыла, отобрала товар. Еле ноги унесли…

– Давно? – как перед тем носильщик у Андижанца, спросил Игумнов.

– Чуть не повязали! Вчера.

«Если узнать, кто задерживал, можно попытаться установить бригаду. Надо дать ориентировку по городу…»

– Кто из них об этом рассказал?

– Русак…

Игумнов отметил правдоподобность.

«Верно. Голубоглазого накануне не было в Москве!»

С Голубоглазым вообще выходила неувязка: он выскочил из поезда, хотя не имел никакого отношения к краже у Больших Боссов… А тут, на вокзале, кроме всего, ударял по другому ведомству… Это была родная вотчина ОБХСС!

– Они ходили к директору ресторана?

– По–моему, нет… – Носильщик ни словом не обмолвился о своей роли в происшедшем. – Такие вот дела… – Носильщик для

приличия помолчал. – Так я могу успокоить этого телка?

– Пусть подойдет к начальнику станции. Я позвоню.

Носильщик достал из кармана спичечный коробок.

– Это Голубоглазый оставил. Там номер машины…

Игумнов взял купленный товар. «Томская спичечная фабрика… Из Сибири!» На обратной стороне стояло выведенное шариковым стержнем: «ММТ 71–31».

«Такси… Седьмой парк! Первая колонна!» Игумнов задумался.

– Много платков у них отобрали?

– Не говорили.

– А кто адресовал в ресторан?

– Тоже…

Нового директора ресторана Игумнов не знал. Тот появился в общей волне, хлынувшей на места, освободившиеся с началом Большого московского разбора в торговле.

« Пора и познакомиться!»

В коридоре перед кабинетом стояло несколько человек, все – проштрафившиеся работяги вокзального общепита, ожидавшие выволочку. Никто из них не возвысил голос, когда Игумнов решительно открыл дверь в предбанник.

– Да–а…

При новом хозяине тут стало еще теснее. Разнокалиберная мебель. Стол с пишущей машинкой. Кресло. Вешалка. Перед зеркалом висел дамский длиннющий плащ, предполагавший под собою в носке короткую юбку–мини.

Так и оказалось.

Владелица мини – высокая девица, перегнувшись через стол, поливала цветы, стоявшие на низкой подставке, на полу. Нижняя часть ее туловища находилась на уровне письменного стола.

– Вам директора? – спросила от пола.

– Хочу с ним поговорить. Я начальник розыска.

Девица разогнулась. В узком проходе они почти касались друг друга.

– Он занят.

– Я, между прочим, тоже.

Он с ходу открыл дверь. Лысоватый насупленный человек за столом листал бумаги. Взглянул недовольно. Игумнов, не ожидая приглашения, придвинул кресло. Представился. Начал резко:

– Я по поводу людей, которые интересовались у вас платками. Дело это серьезное!

Он почувствовал, что попал в точку.

– Вы их давно знаете?

– Мы вообще незнакомы… – Директор держал себя уверенно.

– Почему они обратились к вам?

Ответ прозвучал неожиданный:

– Я не могу обсуждать этот вопрос… Меня предупредили.

Игумнов узнал высокий слог инструктажа смежной службы: у кагэбэшников даже для вокзального ресторана существовала совершенно особая государственная тайна.

Директор был не первый, кто пытался играть на взаимоотношениях обоих ведомств.

– Если мы не найдем общий язык, я попрошу вас официально…

Разговор с уголовным розыском оказался тяжелее, чем с чекистами.

– Со мной разговаривал один человек… Я слышал его впервые.

– О каком товаре шла речь?

– Импортные платки.

– Он наверняка вам представился! Кто он или откуда, или кто вас рекомендовал…

– Верно! – Директор вспомнил: – Он сказал, что он из Андижана…

«Снова Центральная Азия!..»

– Вы его видели?

– Он гак и не пришел.

– Кому вы сообщили о звонке?

– Вот телефон… – директор ткнул в календарь.

Мизантропическое настроение, в котором он находился до прихода Игумнова, его быстро покинуло; теперь он был заинтересован в том, чтобы его жизнь на вокзале была такой же, как до этого визита.

Игумнов заглянул:

«Учреждение № 1, Управление КГБ на транспорте… Понятно…»

– Мне сказали, чтобы в подобных случаях я звонил им. Другое дело – работа ресторана: заказы, обеды… Тут – милиция!

– Обеды меня не интересуют…

– И напрасно! – Директор понял, что переборщил. – Я пригласил отличного повара. Такие печеночные паштеты!..

Игумнов поднялся. Дальнейший разговор с директором был беспредметен, а о паштетах Игумнов кое–что знал.

– В них добавляют сердце… – К нему поступала информация. – Сердце много дешевле печенки. Две смены назад купили полтонны сердца на мясокомбинате. За наличные. Так что…

Директор так и отпал.

– Ничего об этом не слышал!

– Неважно.

– Вы уже уходите?

Директор проводил Игумнова в коридор. При их появлении «штрафники» – работяги, как один, поднялись.

– Вы действительно не хотите у нас пообедать? – пропел директор. – Но, может, поужинаете?

– В другой раз…

«Штрафники» заулыбались.

«Голубоглазый и его напарник шли к старому директору… Вокзальный авторитет перехватил их, объяснил: что к чему…»

Носильщик работал на обе стороны, но, к чести авторитета, на милицию – без желания и только по необходимости.

«Лишнего не скажет!»

Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

В таксомоторном парке трубку сняла молодая женщина, очевидно, диспетчер:

– Машина утром выезжала на час. К Ярославскому вокзалу, – она изъяснялась четко, по–командирски. – С тех пор стоит в гараже.

– Сегодня будет еще на линии?

– Она выедет вечером.

– С тем же водителем?

– Он один работает! У него нет сменщика…

– А фамилия?

– Карпухин…

– Карпухин Константин Иванович?

– Да. По–моему, вы уже звонили. Интересовались.

– Не уверен.

– Я вам ответила: «Сегодня он работает в ночь». Я все помню! Вы еще спросили: «Как он работал вчера?»

– А что вы мне сказали?

– «Вчера он работал в вечер!» Так?

– Да. Спасибо…

Игумнов положил трубку.

– Это тот самый Карпухин, которого мы сегодня тормозили на скоростняке…

Зам, к которому он обращался, промолчал.

«Таксопарк. Импортные платки. Сожженная рэкетирами в Туле иномарка… Нам–то? Вокзальным разыскникам! Больше всех нужно?»

– А звонил диспетчеру Голубоглазый! Номер телефона был записан на его спичечном коробке!.. Занятная цепочка! Не замечаешь?

Цуканов вздохнул.

– Карпухин – таксист, личный водитель Хабиби, оптовика, поставщика импортных платков. В прошлом возил вора в законе – Афанасия.

– Так…

– А Голубоглазый и его партнер ищут эти платки. Накануне они где–то достали, но контора отобрала…

Цуканов расстегнул пуговицу на пиджаке – уродливо спускавшийся книзу живот напоминал боксерскую грушу.

– Звонил я в Управление БХСС. Вчера они никого не прихватывали с импортными платками и ни на кого не наезжали!

3.

– Вы секретарь парткома фабрики? – еще от двери спросил Качан.

– А ты не знал? – Высокий, крупный мужчина за столом поднял голову. – Входишь в партком и думаешь – сразу на склад попал!

Секретарь парткома хмуро взглянул на Качана, перевел взгляд на младшего инспектора, державшегося позади. Карпец ответил обычной обманчиво–приветливой, чуть заискивающей улыбкой. Менты представились:

– Качан, старший оперуполномоченный.

– Старшина Карпец, младший инспектор.

Оба не произвели впечатления.

«Если за обрезками кожи – ничего не дам! Завскладом нашли! Пусть побегают! Эка невидаль – «милиция“!»

Пока секретарь что–то еще продолжал писать за письменным столом, Качан осмотрелся. Кабинет был просторный. В углу, рядом, высился тяжелый сейф. Прямо перед письменным – еще стол, приставной, покрытый зеленым сукном.

За стеной стучали станки.

Секретарь закончил наконец предложение, отложил ручку.

«Мелочь! Шелупонь милицейская… А тоже туда!»

Когда из проходной позвонили о том, что к нему двое из милиции, он сразу отказался их принять.

«Как чувствовал!»

– Они говорят: «На две минуты делов!» – крикнул вахтер в трубку.

День был муторный. Райком потребовал цифры по учебе молодых коммунистов. Отдельно по слушателям, по пропагандистам, отдельно по рабочим, по инженерно–техническому персоналу…

Пока менты шли от проходной, он уже не мог сосредоточиться.

«Любой мент чувствует себя важной персоной от того, что на штанах у него кант! – Мысль эта не покидала. – Что–нибудь понадобится – и пожалуйста! Без звонка, без разрешения! Прямо к освобожденному секретарю…»

Он вперился в Качана.

– Ну! Слушаю! Две минуты, как просили… Лишним временем не располагаю.

Старший опер, похожий на студента, в очках, достал из кейса бумагу.

– Мы должны произвести тут обыск.

Беспардонность ментов не знала границ!

– Что–о?

Карпец, стоявший поодаль, на всякий случай улыбнулся. Обманно. Заискивающе, суетливо.

– Вот постановление.

– Даты!..

Он выхватил у Качана бумажонку, не глядя бросил в корзинку.

– А теперь вон отсюда! Разговор окончен! Вы в парткоме! Разговариваете с членом райкома! – Он знал, что делать. – Николаич, ты? – Услышав знакомый голос, отошел сердцем. – Тут два чудака… Чтобы не сказать хуже… Вокзальная милиция Картузова… Хотят – ты слышал такое! – произвести обыск в парткоме! – Он засмеялся. – Анекдот!

Телефон работал хорошо. Было слышно, как на том конце провода спросили:

– А санкция прокурора есть? На постановлении?

– Я, право, и не смотрел… Я думаю: «Если что – из райкома бы позвонили!» Я весь день на месте!

– А ты посмотри!

– Сейчас… – Секретарь нагнулся, достал из корзинки для бумаг мятый листок. – Вот оно – передо мной… – Он расправил бумагу. – Так… «Постановление на обыск»…

– В левом углу! Должно быть написано: «Обыск санкционирую. Прокурор…» Подпись и печать.

– Есть! «Московский транспортный прокурор!..»

– Тогда ничего не поделаешь! – был ответ.

Секретарь бросил трубку.

– Что искать–то будете? Все перед вами!

Кроме сейфа, стульев, письменного стола и второго – приставного, – в парткоме ничего больше не было. Вдоль стен висели в рамочках портреты членов Политбюро, графики соцсоревнований, агитация – «XXVII съезду партии – достойную встречу»…

– Пригласи понятых… – распорядился Качан.

Младший инспектор вышел и тут же вернулся с делопроизводителем и другой женщиной. Дальнейшее заняло всего несколько минут. Женщины стояли ни живы ни мертвы.

– Сейчас тут будет произведен обыск. Вы приглашены в качестве понятых…

Качан зачитал постановление.

– Распишитесь в том, что оно вам объявлено.

Секретарь поставил нелепую закорючку, отбросил в сторону шариковую ручку.

– Ищите! Кожу, обувь, клей… Но если не найдете, знайте! За позор… За клевету…

– Ключи от сейфа! – приказал Качан.

Секретарь бросил связку на приставной стол – широкий, размером в двухспальную кровать.

– Пожалуйста!

Качан открыл сейф. В огромном стальном ящике не было ничего, кроме папок с протоколами партийных собраний и партбюро.

– Можешь все забирать! Доволен, сукин сын?

Сбоку, внутри сейфа, имелось потайное отделение, к нему полагался особый ключ. Качан протянул руку:

– Ключ от маленького ящика!

Секретарь и в мыслях не связывал содержание ящика с обыском. То, что в нем находилось, не имело отношения ни к обувной фабрике, ни к партийной организации. Только глубоко личное. Сокровенное.

– Быстро!

До секретаря вдруг дошел смысл происшедшего. Он рухнул на колени:

– Ребята! Не губите!

Трасса заканчивалась за Кольцевой автодорогой. «Тойота» сбавила скорость. На обочине за скоростником один к одному подстраивались «дальнобойщики», рефрижераторы, «КамАЗы». Приезжавшие в Москву устраивали тут ночевки и дневки. Заготовители отстегивали хозяевам овощебаз, которых представлял Иван Ефимович. Скоро и сам он должен был появиться тут на своей развалюхе. Предметный урок, данный Лейтенантом, не мог не пойти впрок. Предполагалось: Команда на днях получит тут свой рэкет. Настроение Лейтенанту портило лишь поведение сотрудников линейной милиции, остановивших их на трассе.

– Железнодорожники! Похоже, пасли… Гаишник ни одну машину не дернул! Только нас!

Карпухин и Кабан молчали. Лейтенант мысленно перебрал события последних дней.

«Ничего не происходило… Никто не засветился! Все на глазах!»

Рэкет, которым они занимались, в конечном счете был безопасен. Обманутые спекулянты платками в милицию не обращались. Если бы их вызвали в контору, наверняка все бы отрицали. Собственная свобода дороже! Деньги это давало немалые. Треть причиталась владельцу платков – Хабиби и Карпухину Косте – водителю. Они подыскивали покупателей, вели переговоры, доставляли товар. Еще треть Лейтенант оставлял у себя. В эту сумму входил и общак. На адвокатов, лекарства, врачей; на подогрев в тюрьме, на помощь родителям – если фортуна вдруг обернется задом. На похороны и поминки. Больше никому не отстегивали. В том числе и Афанасию, державшему это направление.

«Москву делили без меня – я в это время тянул срок. Раз так – раздел этот ни к чему меня не обязывает…»

От Белой чайханы, охранявшей своих, он тоже пока уходил благополучно.

«Никто пока еще не сел на хвост…»

Остальные деньги делила Команда.

Проехали еще пост ГАИ. «Тойоту» менты пропустили спокойно. Дорогая машина становилась порой лучшим пропуском.

Лейтенант продолжал анализировать: «Вроде никаких причин…»

Он включил музыку. Кабан дремал сзади, откинувшись на подушки. Константин не отрывал взгляда от дороги. Было еще рано, но водитель спешил: ему следовало еще пересесть в такси, везти Хабиби на переговоры с новыми покупателями. Вечером предстоял очередной разгон.

«Никто чужой не знал про Тулу! Только свои! Никаких дел у меня с линейной милицией! Сто лет не был на вокзалах!»

Внезапно Лейтенант вспомнил: «Пай–Пай! Он утром с поезда!»

Кафе было маленьким, уютным, оно примыкало к ресторану «Цветы Галиции» – шумному проходному двору, наполненному приезжими, скверной едой, пьяными официантами и ментами. Лейтенанта и Кабана в кафе знали. Отстранив вышибалу, ни на кого не глядя, молча протопали в зал. Мэтр – бандерша, обожавшая переднички под «десятиклассницу» и ленты в косицах, кинулась к ним со всех ног:

– Совсем забыли меня, мальчики!

В кафе обычно заходили избранные. За плотно закрытыми шторами с улицы невозможно было ничего рассмотреть – за этим тщательно следили. Таблица «Мест нет» фактически никогда не снималась.

– Штрок тут? – спросил Лейтенант.

Штрок был одним из советников.

– В кабине… Голодные?

– Как волки!

– Девочки! Ася!

Официантка – красавица бурятка, выпускница университета, с худыми бурятскими ногами – бросилась в кабину принимать заказ.

– Из мясного – ромштексы, отбивные, эскалопы, котлеты по–киевски…

– Отбивные.

– Водочки? Из холодильника, с наледью…

– Нарзан! Закуску легкую…

Официантка прилежно записала.

– Ну, как? – Штрок – тоже аккуратный, с платочком в верхнем кармане, в галстуке, – выглядел как пародия на Лейтенанта.

Только слепой не догадался бы, что он только–только от хозяина…

– Трудно сказать, Витек…

Хорошенькая буфетчица отодвинула занавеску.

– Цветочки не желаете, мальчики? Будете дарить девочкам!

Лейтенант достал деньги.

– Отнеси их мэтру!

– Поняла!

Она мигом исчезла. Бурятка уже тащила на стол икру, свежие овощи, ветчину – всякую муру.

– Нормально? – уточнил Штрок.

– Не совсем. Сегодня будет работа. Но сначала надо переговорить с Пай–Паем… Есть вопросы.

Пай–Пай появился минут через сорок – невозмутимый, скупой на слова. Бросил куртку на стул.

– Жара!

Ему не ответили. «Что–то случилось…»

Он взглянул на Лейтенанта. Тарелка перед ним была чистая – он почти не ел.

– Беда?

– Нас зацепили на трассе, – Лейтенант хрустнул сплетенными пальцами. – Переписали.

– Бывает!..

– Ты не понял – нас ждали!

Пай–Пай подумал.

– Может, в Туле что–нибудь?

– Железнодорожная контора! Железка! Но мы–то не ездим! – Лейтенант показал вкруг стола. – За нами – все чисто!

– Имеешь в виду меня?

– Ты утром с поезда! Тебя могли пасти! И ты привел их к машине… – Лейтенант был смышленый мужик.

– Вряд ли… – Пай–Пай помотал головой.

Несмотря на ранний час – обеденное время, в зале забренчало пианино. Для Лейтенанта специально местный мальчик давал попурри из любимых его мелодий: «Мужчина и женщина», «Шербурские зонтики», «Однажды в Америке»…

Лейтенант обернулся к Кабану:

– Встань у занавески.

Здоровяк поднялся, Лейтенант кивнул Пай–Паю.

– Показывай, что у тебя есть. Клади на стол.

– Отвечаешь за это? – Безо всяких оснований закон запрещал такое в отношении вора. Тем более в присутствии мужиков.

Лейтенант не ответил. С ним их было трое. Против одного. Пай–Пай полез в карманы. Ключи. Ксива. Бумажник. Таблетки – колеса. Нехитрое имущество вора.

– Все!

Бурятка хотела войти. Ее не впустили.

– Снимай с себя!

Пай–Пай скинул все, остался в плавках. Лейтенант заставил снять и их. Встряхнул. Сжал в ладонях. Пай–Пай – голый, с цепочкой на шее, с крестиком – следил за ним. Он не произнес ни слова. Лейтенант приказал нагнуться, придвинул к свету. В прямой кишке ничего не было.

– Одевайся! Штрок, куртку посмотрел?

– Пустые карманы…

Пай–Пай не спеша оделся: плавки, джинсы.. . Лейтенант сантиметр за сантиметром ощупывал куртку:

– А это?

Авторучка оказалась импортная, дорогая, с золотым пером.

– «Паркер»! – Лейтенант все–таки поймал его. – Откуда?

Момент был деликатный. В банде, как в партизанском отряде, требовалось полное и безграничное доверие. Иначе от человека избавлялись.

– Взял на память!

– В поезде?

– Да, ночью.

– Могло быть так… – сообразил Лейтенант. – Потерпевший следил за тобой на вокзале, записал «Тойоту». Потом заявил. По постам ГАИ передали номер…

Пай–Пай покачал головой.

– Потерпевшего я видел. Он уехал раньше…

– Значит, кто–то еще… Пас тебя! С поезда!

Вор, умышленно или случайно приведший за собой «хвост», рисковал головой. Момент был критический. Внезапно Пай–Пай вспомнил:

– В переулке, у трех вокзалов, стояла «Тойота» и такси. Я–то сел не в «Тойоту»! Вспомни!

От вокзала Пай–Пай действительно ехал с таксистом. Константин сам показал ему на свою машину. Остальная команда воспользовалась «Тойотой».

– Не возражаешь? – спросил таксист.

Пай–Пай пожал плечами. Никто не ждал его. Спешить было некуда. Константин–водила держался особняком. В Команду не входил. Был связан с оптовиком–коммерсантом, с Хабиби. Его привлекали для разовых поездок.

В машине больше молчал.

Ехали долго. По дороге вор заскочил к себе, на Хорошевку, оставил кейс. Константин гнал лениво, как по своему двору. Безо всяких усилий. Иногда из соседних такси коллеги обменивались с ним необременительными приветствиями – жали на клаксоны.

– Заедем в одно место? – предложил Константин. – Минуту займет. Не против?

Пай–Пай снова пожал плечами. Придерживался воровского протокола – разговорчивым становился в компании равных.

– Тут быстро…

Проехали мимо универмага. Пай–Пай бывал здесь десятки раз, но так и не ориентировался.

По жизни был он детдомовец, оттуда плавно перешел в спецПТУ, потом в детскую воспитательную колонию, во взрослую… Придерживался отрицаловки. Когда освободился, сестра матери – старая дева, депутат райсовета – подсуетилась, прописала к себе в квартиру на Хорошевку. Вскорости она умерла. Прописка осталась.

За новостройкой Константин неожиданно перешел в крайний ряд. Съехал к домам, сквозь арку проехал во двор. Остановился в центре, у детской песочницы.

«Дом необычный».

Двор был забит иномарками.

– Покури… – не глядя на него, предложил таксист. – Только не в машине. Шеф не любит.

Пай–Пай понял. Открыл дверцу.

У подъезда сидели несколько женщин, одетых в однотонные длинные платья, похожие на плащи, со светлыми платками на головах. Рядом играли дети.

Константин достал газету, начал лениво проглядывать. Пай–Пай незаметно следил за ним.

«Кто–то наблюдает за мной из другой машины или со стройки… – По другую сторону двора поднимался недостроенный корпус, который они обогнули. – А может, из окна?»

Ему показалось, Константин скосил глаза вверх, будто хотел проверить, будет ли дождь.

«Там, над третьим подъездом… – Пай–Паю даже показалось: он видел на балконе, на четвертом этаже, мелькнула тень. – А–а… Пусть смотрят!..»

Он курил спокойно. Ему не надо было ничего опасаться.

– Ну что, поехали? – Костя отложил газету, включил зажигание.

Пай–Пай закрыл дверцу. Спросил только:

– Хозяин?

– Коммерсант… Хабиби! У него для тебя есть работа.

Пай–Пай посмотрел на таксиста.

Константин в двух словах объяснил. Дело было крутым и опасным. Пай–Пай любил такие.

– И сколько? – Он потер подушечки пальцев друг о друга – будто считал хрусты.

Водила снял обе руки от руля, растопырил пальцы.

– Тысяч. Половину сразу, вторую – после дела!

В доводах Пай–Пая была разумная мысль – Лейтенант разрешил вору договорить.

– …И если за мной следила милиция… – Пай–Пай накинул куртку, сунул в карман «паркер». – Она в первую очередь проверила бы такси, в котором я ехал. А не «Тойоту»! Согласны?

– Спросим у Кости, – Лейтенант кивнул. – Мы с ним увидимся…

Оставив Лейтенанта в кабаке, таксист, превратившись в клиента, погнал в таксопарк.

Через несколько минут Карпухин уже выезжал из гаража в родной тачке.

Знакомый вахтер в воротах ахнул:

– Ну, ты проворен!

– Случается…

Константин опаздывал.

Хабиби – моложавый, с усами «а–ля Саддам», в куртке с погончиками, в легких штанах – уже курил у угла своего дома, рядом с аркой.

Оптовик не любил ждать.

Обеденный перерыв в учреждениях заканчивался. Сосед по подъезду, выезжая из двора, пригласил коллегу с собой в машину, Хабиби вежливо отказался. Ему необходим был Константин.

Тот наконец подъехал:

– Прошу извинить…

– В гараже что–нибудь?

– Затор…

Он ушел от подробностей. Поездка в Тулу, разборка с гаишниками на трассе не входили в круг того, о чем Хабиби обязан был знать. Коммерсант не подозревал и о поручении, которое от его имени таксист передал Пай–Паю. Утренний приезд во двор Карпухина с молодым быком был заранее оговорен – речь шла об очередном телохранителе…

– Не опоздаем?

Хабиби ехал на переговоры с очередным покупателем платков.

Свидание было назначено у маленького клуба – сентиментального сооружения постройки тридцатых, в гуще автотранспортных, троллейбусных и трамвайных потоков, рядом с платформой пригородного сообщения.

Было рано. Мероприятия в клубе не начинались. Транспортный час пик тоже был впереди. Движение выглядело весьма и весьма умеренным.

– Тут, тормози.

Хабиби вышел из такси, прошел вдоль тротуара. По периметру квартала парковалось несколько машин. Оптовик огляделся. Коммерческая деятельность не была его основным занятием, скорее хобби. Воспитанник закрытого учебного заведения с опытом работы по специальности, Хабиби сразу обратил внимание на серого цвета «девятку», она шла за ними от Добрынинской площади.

«Опять прилепились…»

Хабиби периодически пасла служба госбезопасности, которую торговые операции мало беспокоили. Он вернулся назад, к такси.

Покупатели подъехали через пару минут – двое, крутые, привлекающие к себе внимание. Молдаване или цыгане. Как было условлено – без провожатых. Глаза выдавали их беспокойство. Хабиби убедился: «Народ неудобный, жесткий!»

– В десять вечера… – Он объяснил снова, как лучше подъехать.

– Мы помним!

Переговорили коротко. Главное было – увидеть друг друга, обратиться к собственной интуиции.

Хабиби повторил то, что уже объявил им по телефону:

– Коробки по двести платков. Вы приезжаете вдвоем. Со мной тоже будет человек. Шофера не в счет…

Покупатели кивнули. Вопрос о цене не стоял, сумма сделки была обговорена заранее.

– Ждать не больше десяти минут…

– Этого достаточно, – они тоже внимательно рассматривали его.

– Возьмите крупные купюры – легче считать.

– Конечно…

Насмотревшись на продавца, оба, как по команде, уставились на таксиста. Заметив это, Константин уткнулся в газету.

– Вот, собственно, все…

Оптовик мельком взглянул на серую «девятку» у тротуара. Слушали ли оттуда разговор или на этот раз ограничивались наружным наблюдением?

– Если у вас ничего нет ко мне…

Покупателям хотелось закончить разговор круче. Хабиби видел их насквозь.

«К ночи будете без товара и денег… С одной вашей амбицией!»

Покупатель, что был помоложе, нашел наконец, как ему показалось, нужную фразу:

– Твоя жизнь против товара – если обман! Найдем из–под земли!

Хабиби пожал плечами. Срок его пребывания в Москве заканчивался, он не собирался жить вечно в сумасшедшем городе.

– До встречи вечером…

Покупатели уехали первыми. Хабиби подождал. Никто из тех, кто его пас, покупателей сопровождать не стал. «Не менты! Еще тому подтверждение…»

Он сел в такси.

– Сзади «девятка». Не знаю чья. Езжай спокойно. Зачем нам головная боль? Пусть убедятся: мы не собираемся от них бегать.

– Понял…

Таксист поймал машину в зеркале заднего вида.

– Если им хочется за мной смотреть – пожалуйста! – Хабиби возвращался на службу. Место работы его было хорошо известно тем, кто время от времени, согласно утвержденному начальством графику, устраивал якобы негласные контрольные сопровождения. Серая «девятка» проводила их до знакомой ограды, до будки, в которой постоянно дежурил милиционер. Плавно качнула проблесковыми маяками, удаляясь. Перед тем как покинуть такси, Хабиби распорядился:

– Вечером – работаем! Готовь багажник. Заедешь как обычно – за час!

Подполковник Омельчук не попал в этот день ни в горком КПСС, ни на перегон. Деваха из гостиницы повела московского проверяющего прямо к себе домой. Идти было недалеко – метров сто от пустого кинотеатра, где назначено было свидание, через главную улицу. На некоторое время Омельчук оказался в центре общего внимания: Любку в Шарье знали. Смотрелась она неплохо: грудастая, в прозрачной кофточке, с чувственным, выдвинутым вперед подбородком и мощным задом – образ, созданный в стыдных снах. Омельчука так и тянуло положить ладонь на наиболее выразительное в ней – на лафетную часть, но он преодолел искус. Маленькая квартирка ее оказалась на втором этаже деревянного горкомхозовского дома – чистенькая, в подзорах, в вышивках. Пока Любка суетилась с закуской, Омельчук разлил по рюмкам коньяк…