Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

– Народ подтягивается. Скоро посадка на душанбинский. Скубилин звонил. Надеется его задержать…

– Голубоглазого?

– А кого же еще! Проел плешь с этой ориентировкой!

– Пусть он ее повесит у себя в сортире!

– Ты чего–то хотел?

– Проверь по адресному… «Юрьева Наташа…» – Надо было это выплеснуть, чтобы к нему не возвращаться. Он попробовал сосредоточиться. – Пиши: «Возраст примерно 21 – 23 года…» Других данных нет. Я не думаю, что их много по Москве. Девушки три–четыре. Узнай телефон. Потом под благовидным предлогом надо позвонить каждой домой – узнать, кто из них ходил сегодня на концерт в Дом культуры КГБ на Лубянке.

– Это касается старухи потерпевшей?

– Розенбаум? Да нет. Не думаю.

– Я сейчас поручу.

Игумнов положил трубку. От концерта на Лубянке ничего не осталось. Все выветрилось, кроме фокуса с мысленным отгадыванием имени девушки, поднявшейся на эстраду.

«Если бы колдун знал, что в зале – разыскник, он бы остерегся это делать!»

В коридоре слышались негромкие голоса: Качан и младший инспектор приводили себя в порядок.

Зам по розыску вернулся огорченный.

– Из ресторана принесли заявление на твоих… Качан кому–то врезал, и сильно. Парень здоровый. Могут быть последствия…

– Пока что – сам он с оборванным рукавом!

– Я понимаю. Но и ты пойми! Народ наглый. А если придется дело возбуждать? Может, тебе к ним приехать?

– Они предложили?

– Да. Завтра… Разборка. Как это сейчас принято. Они все будут!

– Первый раз слышу! Чтобы они разбирались с нами?

Зам смотрел в сторону. Игумнов понял: это было большее, что он мог сделать коллеге.

– Что ж! – Игумнов поднялся. – Мы приедем… Обедать. Обещаю… – Он понемногу заводился. – Долларов с нас они не получат. Чаевые самые умеренные. Но если дойдет до драки, то смене этой не работать. Пусть ищут дублеров! Будь здоров!

– Давай.

Качан и младший присоединились к нему в коридоре. Старший опер выглядел трезвым, хотя и не в лучшей форме.

– Не знаю, как случается, но почему–то со мной все и происходит… Картузов знает?

– Нет.

– Может, обойдется?

– Не знаю.

Присутствие Карпеца – доверенного лица начальника отдела – делало это проблематичным. Больше ничего сказано не было. Качан приободрился. Во дворе, рядом с выходом, стояло несколько милиционеров. Увидев Качана и Карпеца, они замолчали. Разговор шел об этой паре, наскандалившей в ресторане.

– Пока… – младший инспектор послал им свою приветливую, чуть суетливую улыбку.

– Счастливо.

В машине водитель спал откровенно сладко, приоткрыв рот. Между сиденьями задушенно хрипело радио.

– Очнись!

Игумнов поправил звук. Передавали ориентировку с вокзала:

– …Повторяю… В купейном вагоне прямого сообщения Москва – Бухара при подаче на посадку обнаружен труп неизвестного мужчины, скончавшегося от ножевых ранений…

Хабиби снял обувь в передней, прошел на кухню. Жена и дети были уже дома.

– Что у нас сегодня? Я умираю от голода… Хумук эт кинс? – Он любил национальные блюда, мясо на огне в первую очередь, с овощами, обильно политое оливковым маслом.

– Я же вчера тебе делала! – Жена встала. – Возьми пока питу, Али!

Пита оказалась свежайшая. Хабиби разрезал аппетитную полую лепешку, стал набивать всем, что нашлось в холодильнике: овощами, мясом.

– Никто не звонил?

Жена перечислила. Звонки в основном были от земляков: почти все жили в этом много–подъездном, построенном в виде каре, с аркой в центре, здании; вечерами заходили друг к другу выпить чашку кофе, обменяться новостями.

– К учителю сестра приезжает… – сообщила жена. – Завтра с утра едет ее встречать…

– Почта есть?

– На столе.

В кухню вошел младший сын.

– Привет, папа.

– Привет, – Хабиби уже поднимался. – Как в школе? – Он погладил сына по голове, ответа ждать не стал – прошел к себе, включил телевизор. По первому каналу шла развлекательная программа. Хабиби выключил ее, прилег на тахту, на секунду закрыл глаза. Спал он не больше минуты – глубоко, со сновидениями. Сон был тягостный. Разбудил телефонный звонок. Жена сняла трубку. Звонил сосед с пятого этажа. Жена говорила громко, обращаясь одновременно к мужу и к звонившему. При некотором усилии сосед мог наверняка ее слышать и без аппарата.

– Это Юсеф! Заходите, Юсеф, мы всегда рады… – Юсеф был слушателем Академии имени Фрунзе, земляк жены. – Он сейчас зайдет! Я ставлю кофе, Юсеф!

Пришел Юсеф, молодой, стеснительный; он жил холостяком – жена с ребенком временно уехали домой, к родителям.

– Как учеба, Юсеф? – спросила жена.

Хабиби взглянул на часы, извинился:

– Я на несколько минут вниз… Не пейте без меня – я сейчас!

В это время обычно появлялся Лейтенант – привозил деньги, долю Хабиби и таксиста.

– Поговорите тут пока…

– Надень что–нибудь, Али! На улице прохладно… – крикнула жена с кухни. – Простудишься!

Он сдернул с вешалки в прихожей легкую куртку.

– Я быстро!

Хабиби спустился в лифте. Он еще находился под впечатлением сна. Сон был короткий, неприятно четкий. Хабиби видел свежевание барана. Очень ясно. Как наяву. Баран лежал с перерезанным горлом, тихий, горбоносый. Черная нежная голова, открытый глаз. Крови уже не было. Старший сын Хабиби, на корточках, надрезал барану кожу. В образовавшийся надрез начал вдувать воздух. К сыну присоединился шофер Константин. В два ножа стали отделять кожу с передней и задней ноги. И снизу – к паху. Хабиби был неприятно удивлен яркостью сновидения. Кожа отделилась – голубоватая, с бледной полоской жира. Внизу фиолетово–прозрачно просвечивало баранье мясо. Константин отрубил голову барану, тушу подвесили к дереву и лишь тогда осторожно, пыром, снизу к голове, кончиком ножа стал вспарывать живот. И по мере надреза все дальше выкатывался обернутый в нежное, голубое, под пленкой, большой круглый желудок…

«К чему бы это?»

Двор был заполнен машинами, припаркованными в беспорядке. В центре, у детской песочницы, высился светильник, он горел вполнакала. Администрация каждый раз обещала навести с этим порядок, но снова забывала. От арки навстречу шел человек, он показался Хабиби знакомым. Это не был Лейтенант. Поравнявшись, он вдруг неожиданно, с силой прижал Хабиби к капоту ближайшей машины – высокому темному джипу.

– Где деньги?

Хабиби узнал Пай–Пая. Утром Константин привозил его показать в качестве телохранителя.

– О каких деньгах идет речь? Уберите руки!

– Вторая половина!

– Еще раз говорю: уберите руки!

– Я свое дело сделал – теперь дело за тобой и таксистом!

– Тут недоразумение, Я ничего не заказывал!

Пай–Пай еще крепче прихватил Хабиби за «сафари».

– Сволочь, гони быстро! Ты просил таксиста привезти меня утром?! Зачем?! Костя все мне объяснил… Доставай бумажник!

Пай–Пай положил руку на пояс – Хабиби увидел наборную рукоять: «Нож…» Его затрясло.

– Там нет денег! Вот! – В бумажнике лежало несколько долларов, Пай–Пай и не посмотрел на них. – Давайте решим это дело завтра! Не будем пороть горячку!

– Завтра?!

– Или подождите Лейтенанта! Он сейчас будет тут с деньгами!

Хабиби не стоило упоминать о нем. Пай–Пай выдернул из–за пояса нож, с силой просунул его между полами хлопковой, с погончиками, куртки «сафари».

– Держи! А деньги оставь себе!

Уби обнаружили еще до начала посадки: темноватый ручеек просочился под дверь купе в коридор. Проводник не сразу заметил. Проходивший к бригадиру, в штабной, коллега из плацкартного крикнул в служебку:

– Там у тебя в коридоре… Что–то натекло!

Проводник подошел. Ему не сразу пришло в голову, что это кровь. Раздумывая, он откатил дверь. Уби лежал на животе, головой к коридору – могучая спина амбала занимала весь проход между полками. На полу стояла черно–кровавая лужа. Проводник бросился по составу к бригадиру. Тихо поскрипывали вагоны, поезд уже двигался. Мягко стучали стрелки. Пустой грузовой двор – мертвая зона. И труп в поезде!..

– Человека зарезали! – заорал проводник еще от тамбура.

– Как? Кто?

Вдвоем побежали в вагон. Состав уже выходил на прямую к платформе. В вокзале проснулось радио, пошли хриплые неразборчивые объявления.

«Начало посадки!..»

Бригадир схватился за голову.

– Как он попал в вагон?

– Я пустил! Много багажа было – он просил!

Проводник не вспомнил о втором парне – том, что помогал перетаскивать коробки. Вокзальное убийство – не убийство в лесу или в отдельной квартире. Отчасти его сравнить можно с убийством в переполненном ресторане. На стадионе. Опросы пассажиров, поиск свидетелей. Отправляющиеся каждые несколько минут пригородные поезда. Спешащие пассажиры, носильщики…

В дежурке Игумнова ждала и другая ориентировка, прибывшая чуть ранее:

«…На ул. Мытной… у дома… вблизи стадиона «Красный пролетарий“, во дворе, обнаружены трупы трех неизвестных с огнестрельными повреждениями… На месте происшествия изъято следующее оружие: модель «кольта“ – «детектив спешиэл«…»

Игумнов быстро читал – что–то необычное, в то же время знакомое и ожидавшееся, стояло за привычными фразами.

«…Вблизи места происшествия находится оставленная водителем машина «ГАЗ“ – МК 04–12, с пробитыми баллонами на двух задних скатах. Обстоятельства, личности убитых и принадлежность машины уточняются…»

– Сейчас тебе будут звонить по этому поводу, – предупредил Егерь.

– Кто именно?

– Он сказал, ты знаешь… Не уходи!

Игумнов кивнул. Качан маялся рядом.

– Тебе лучше не лезть на глаза… Тут сейчас понаедет!

– Я знаю.

– Найди бригадира носильщиков. Скажи, что он мне нужен. И покажи ему убитого, пока того не отправили. Иди.

В дежурке людей было немного. Начальство у себя в кабинете кололо бригадира и проводника. Проводник вспомнил о втором пассажире, которого он впустил в вагон незадолго до потерпевшего. Это придало допрашивающим второе дыхание. Верило ли начальство в то, что проводник сам убил неизвестного – скупщика импортных головных платков, чтобы присвоить его товар?

– Коробки с платками у тебя? – спросил Игумнов у Егеря. – Я хочу взглянуть.

– Сейчас.

Дежурный скрылся в подсобке. Игумнов достал ручку. Паста закончилась, он поискал другую. Нацарапал несколько строк. «Не забыть…»

Что–то не сходилось весь этот долгий день. Не вспоминались уже ни похороны Деда, ни старуха Розенбаум. Слой за слоем события накладывались одно на другое.

«Кража у Больших Боссов… Раскол симферопольского каталы… Откровения инспектора из отдела разборов ГАИ…»

Дежурный вынес несколько платков.

«Японский импорт…»

Именно за ними приезжали Голубоглазый и его приятель к директору ресторана. На пульте раздался звонок.

– Тебя! Тот, что спрашивал…

Звонил разыскник из спорткомплекса над оврагом.

– Игумнов? Убили Лейтенанта! И Кабана!

– Где?

– Час назад! На Мытной! У стадиона! У вас нет ориентировки?!

– Есть! Но там – все неизвестные!

– Уже опознали! Третий – шофер, «персональщик»… Тоже у нас жил! Тут сейчас внизу их родители! Представляешь? – Он почти плакал.

– Понимаю. Я сочувствую.

– У тебя данные на какую–то конкретную группу… Может, мне подъехать?

– Ты у себя? – Игумнов увидел в дверях старшего опера, Качан показал головой на перрон. – Я перезвоню, как только определюсь…

Он положил трубку. Вышел.

– Аскер у автоматов с газировкой, – предупредил Качан. К электричкам спешили люди. Было светло от огней, но вся другая жизнь, вне станции, уже замерла, остановилась, В жилых домах на Садовом густо темнели окна. Привокзальная площадь за стоянкой такси была пуста. У автоматов с газированной водой, напротив мемориала с паровозом и вагоном, доставившими тело вождя со станции Герасимовка в Москву, ждал давешний носильщик.

– Мне показали убитого… – Малоподвижное плоское лицо носильщика было абсолютно непроницаемо.

Игумнов поискал в куртке монету. Носильщик уже допивал свой стакан.

– Это не тот, что приезжал в ресторан с Голубоглазым…

– Точно?

– Аб–солютно! Но, думаю, одна компания…

В его отсутствие передали еще ориентировку МУРа – и эта тоже была об убийстве.

«…В 23 часа 15минут у подъезда дома… с колото–резаными повреждениями в области легкого, печени, желчного пузыря и сердца… подобран…»

– Располосовали здорово!.. – поразился Егерь.

«…гр–н Республики… Али Шариф, 52лет, дипломатическая карточка… Сотрудник посольства… Русским языком не владеет… Направлен в Институт Склифосовского…»

Игумнова вдруг осенило: «Это же Хабиби! Продолжение той же драмы… Друг Голубоглазого. Потом Лейтенант. Теперь оптовик!»

– Надо срочно искать таксиста. Если он среди живых…

Игумнов достал спичечный коробок томской фабрики с выведенными на нем номерами, положил перед Егерем.

– Поручи найти это такси. 71–31! Фамилия водителя – Карпухин. Пусть передадут дежурному по городу…

Он еще раз проглядел все ориентировки – Пай–Пая среди убитых не было. В джинсовом костюме упомянут был только один человек – тот, кого проводник впустил в вагон в парке отстоя.

– Это он!

Егерь тоже перечитал ориентировку об убийстве иностранца.

– Доложить начальнику отдела? – дежурный показал в сторону кабинета.

– С кем там он?

– С проводником. И еще из управления люди. Похоже, замешан Голубоглазый, он помогал перегружать коробки с платками…

– Доложишь, когда я уеду. Машина есть?

– Только отпусти сразу!

В Склифе было шумно и суетно. Посольство страны, которую в Москве представлял погибший, действовало оперативно. Спешное вскрытие было уже закончено. Медики констатировали четыре ножевых ранения, из которых по меньшей мере два были смертельны. Прямо из Склифа семья и сослуживцы покойного должны были перевезти тело погибшего в Шереметьево, чтобы транспортировать на Ближний Восток и как можно скорее предать земле. Следователи торопились: допрашивали жену убитого, нескольких его близких друзей – в основном слушателей военных академий, также приехавших в Склиф. Офицеры же выступали и в качестве переводчиков. Игумнову повезло: один из следователей прокуратуры вышел с сигаретой на лестницу. Игумнов узнал его: он входил в следственно–оперативную группу, расследовавшую дело таксистов–убийц, ночных охотников за одинокими женщинами в аэропортах. Дело это – в котором все жертвы были мертвы – оказалось трудным орешком. Поговорили коротко, рядом с заплеванной кафельной урной.

– Жена убитого Али Шарифа что–нибудь говорит?

– Ничего не знает. Восточная жена. Муж – глава семьи! – Следователь несколько раз глубоко затянулся. – «Хозяин приехал…», «Хозяин поел питу…», «Хозяин вышел пройтись…», «Знакомых среди жителей Москвы не имел…»

– А что другие?

– То же. Впечатление такое, что всем им в посольстве дали команду молчать… «Ничего не знаем», «Своими планами ни с кем не делился…»

– Кто его обнаружил?

– Старший сын.

– Кого–нибудь видел?

– Кто–то уходил под арку в конце двора… Но кто, что?!.

– А что медики?

– В момент нанесения повреждений погибший был обращен лицом к нападавшему…

– Зацеп какой–то есть?

Следователь пожал плечами.

– Семья твердит о том, что он не говорил по–русски. А тут сосед дал показания: «Али позвонил какой–то человек. Говорили по–русски. Я ничего не понял…»

– Уточняли?

– Никто не разрешит! Тут сейчас все быстро сворачивается… Их разведка. Наша разведка. Высокая Политика!

– Когда был этот звонок? Сегодня?

– Так бывало не раз. Соседу я верю: русским убитый наверняка владел.

– У погибшего дипломатическая неприкосновенность?

– Нет. Привилегии и иммунитет в объеме, предусмотренном для административно–технических сотрудников.

– Кем же он работал?

– Шифровальщик…

«Убийцу не найдут… Ни той, ни другой стороне неинтересно копаться в чужом грязном белье!»

Следователь затушил сигарету – ему надо было бежать.

– Звонил тут один шутник… – Он бросил окурок в урну – не попал, с пола потянуло дымком. – Убитый будто бы держал связь со спекулянтами импортными платками и московскими уголовными группировками!

– А почему «шутник»?

– Назвался главой частной сыскной конторы! Не хочет быть обвиненным в недоносительстве…

– Совершенно точная информация!

– И за это партнеры будто бы с ним рассчитались! Представляете: шифровальщик, он же уголовник…

– Думаю, так оно и есть.

Игумнов бросил сигарету, простился. Он знал, что ему сейчас следует еще сделать.

Генерал Скубилин поднялся из–за стола, закрыл сейф. Пора было ехать. Замминистра Жернаков не тревожил уже больше часа – отошел ко сну. Телефон прозвенел негромко. «Внутренний…» В такой час позвонить могли только из гаража и снизу – с вахты. Скубилин снял трубку.

– Товарищ генерал… – Звонивший не извинился за поздний звонок. – Это Игумнов. С Павелецкого. Я тут в управлении. У меня дело. Могу зайти?

Скубилин помедлил. Звонок был дерзкий.

«Завтра любой, постовой начнет звонить! У него, видишь ли, дело! Это – как если бы я в ночное время напрямую звонил министру!»

Был самый момент одернуть, но любопытство пересилило.

– Ну что ж! Заходи, Игумнов, коль до завтра не ждется… – Он не скрыл сарказма.

Здание было пустынным. Игумнов, шагая через ступени, поднялся по лестнице. Свет в коридоре был выключен, только в приемной горел свет. Дверь была полуоткрыта. Там было тоже пусто. Вход в генеральский кабинет – похожий на шифоньер – не охранялся. Игумнов отворил первую дверцу, постучал и сразу толкнул вторую. Прямо напротив – в конце кабинета – сидел начальник управления: огромный, с гренадерскими широченными плечами, тяжелой большой головой индийского божества.

– Здравия желаю, товарищ генерал.

Скубилин молча кивнул, показал Игумнову на стул сбоку, у приставного стола; желание наказать наглеца, пока тот поднимался по лестнице, еще больше возросло. Их отношения были испорчены еще раньше – во время дела Гийо, арестованного директора вокзального ресторана.

– Слушаю тебя, капитан. Говори.

Игумнов коротко пересказал обстоятельства убийства в вагоне Москва – Бухара.

– …Перед убийством в вагон попросился парень в джинсовом костюме. Он помогал носить коробки с платками. После убийства – сразу исчез.

– Знаю не хуже тебя! Еще что?

– Это Пай–Пай. Поездной вор. К нам обратилась пожилая женщина, он совершил у нее в поезде кражу денег…

– Кража зарегистрирована?

– Нет.

– И ты говоришь об этом мне! Начальнику управления! Приказ министра знаешь, что тебе положено за это?

– Этот вор совершил также кражу у Больших Боссов… Вы о ней знаете!

– Ты о чем это?

Игумнов отбросил дипломатию:

– Мне нужны списки пассажиров!

Скубилин сразу сообразил, о чем речь.

– Списки пассажиров?

– Поезда Новосибирск – Москва. Вы лично их получили! – Игумнов не дал ему времени отказаться, иначе Скубилину пришлось бы признать, что он не только злоупотребил положением, но и солгал подчиненному. – Убийца ехал в десятом…

– Так…

Следовало признать: Скубилин – если требовали обстоятельства – умел и быстро перестраиваться. Борьба за существование в Системе научила многому.

– Объяснись, капитан…

Игумнов бросил на стол свой козырной туз.

– После убийства в вагоне Москва – Бухара во дворе своего дома зарезан иностранный дипломат… Шифровальщик посольства. Али Шариф. Иначе – Хабиби…

– И что?

– А то, что МУР или КГБ обратят внимание на то, что оба убитых связаны со спекуляцией импортными платками… Проводник вагона по приметам узнал Голубоглазого…

Скубилин был само внимание.

– С каким поездом ехал из Новосибирска Голубоглазый – известно! МУР или КГБ возьмут за хобот бригадира поезда Новосибирск – Москва, и он с ходу выложит про списки пассажиров, про то, кому он передал. Ну и остальное. Про кражу у большого начальства…

– Ничего я не знаю…

Скубилин все понял. Он поднял со стола одиноко лежащую скрепку, подержал, бросил на сукно стола.

– Какой тебе нужен вагон?

– Десятый, купейный.

Начальник управления открыл сейф. Списки находились в тонкой прозрачной папке. Скубилин вытащил нужные страницы, перенес на стол.

– Который тут?

– Восемнадцатое место…

Игумнов скользнул глазами по тетрадной – в клетку – странице. Этимология клички Пай–Пая лежала на поверхности: «Пай–кин… Па–вел… «Пай–Па…“ Хорошевское шоссе… дом… корпус… квартира…»

Подполковник Омельчук не успокоился, пока из Шанги не вернулся назад в Шарью, в линейное отделение милиции, не убедился в том, что Созинов, а значит, и документы Больших Боссов на месте. Перед поездом сидели в вокзальном ресторане, уютном, с высоким, не по нынешним временам, потолком; с выходами на три стороны – в зал для транзитных, на перрон и на площадь; за стеной дежурного по линейной милиции. Виталька, старший опер, действовал абсолютно бескорыстно, в традиции здешних мест. Как ни спешили, успел положить в кейс к Омельчуку картовников и шанежек, и даже бутылку «Российской». Проследил, чтобы по дороге заскочили в гостиницу – за плащом. Акт министерской проверки был подписан тут же, за столиком. Омельчук лишь мельком взглянул в него: «Все по форме! Перечень копеечных придирок… Мелкие – от одного до трех дней – нарушения сроков рассмотрения заявлений, задержки с уведомлениями о принятых по ним решениях… Все как везде!»

Начальник линейного отделения Пал Михалыч был опытный служака – знал, что требуется!

«Бесцветный акт! Но вот то, без чего не обходится ни одна проверка такого уровня, отсутствует – нет фактов укрытия от регистрации заявлений о преступлениях! Не обнаружены!»

Тут и дураку ясно: при желании Омельчук мог накопать их сколько угодно – достаточно было обратиться к медицине: сколько доставлено избитых, с сотрясением головного мозга, с ножевыми ранениями… А потом сопоставить с журналом возбужденных уголовных дел! Ноль целых ноль десятых!

– Все хорошо… Поздравляю!

Омельчук подписал акт, тут же забыл о нем.

– Разрешите ваше перевозочное требование, товарищ подполковник, – попросил помощник дежурного.

– Ах, да! И командировочное отметить.

– Сейчас сделаем!

Помощник вернулся уже через несколько минут.

– Ваш билет! Вот командировочное… С Пал Михалычем вместе, в одном купе. Две нижние полки… С бригадиром поезда договоримся: ночью к вам никого не подселят! Отдыхайте!

Вскоре появился и сам начальник – в светлом костюме, в шляпе. Дежурный сержант принес и поставил коричневый мягкий чемодан производства ЧССР – с двумя ремнями, распадающийся на две половинки–горбушки.

«Интересно, где он повезет документы? – Омельчук задумался. – При себе? Вряд ли! Скорее, в чемодане… Это будет посложнее!»

Встретились как друзья. Созинов заказал бутылку красного. Перед тем как разлить, обернулся к старшему оперу:

– Ты бы зашел к ребятам в дежурку, Виталий… Может, им чего нужно помочь? – Было неудобно выпивать с подчиненным публично. В Шарье обоих хорошо знали.

– Понял, Пал Михалыч… – Старший опер улыбнулся снисходительно, подмигнул проверяющему: «Я же говорил!»

Пошел к дверям.

– Хороший парень, – Омельчук посмотрел вслед.

– Все хорошие, когда бы не пили! А так – только за ними глаз да глаз!

За столом открылись интересные подробности:

– Я почему в Подмосковье еду… – заметил начальник отделения. – У меня теща в Ступине! Под Москвой. Седьмой десяток… Они – там, мы – здесь.

Омельчук сразу намотал на ус.

– А насчет перевода не думал? В Кашире, как мне известно, начальник на пенсию собирался. Это рядом со Ступином!

– Мало ли!.. Никто меня не знает на Московской дороге.

– Из Москвы ехать туда кандидатов не густо! А тут опытный готовый начальник… Хочешь, сосватаю?

– Конечно!

Игумнов терпеть не мог медленно тянуться навстречу неминуемой опасности. Ехали быстро. Улицы казались пустынными, еще не появились дворники. С Садового кольца в центре ушли на Ленинградку. Небо покрылось рябью, на манер пятнистого армейского камуфляжа. К утру рябь должна была медленно обесцветиться, становясь однотонной. Впереди показался стадион Юных пионеров. Чтобы свернуть влево, шофер сделал правый поворот – под путепровод. Ехать оставалось недолго. Игумнов знал здешние места. Тут, на Беговой, в огромном, довоенной постройки доме росла нынешняя его жена. Отсюда она ходила в школу… Рядом библиотека Бориса Горбатова, зловещая клиника… «Жизненный круг», – заметила бы жена.

Вокруг стояли такие же добротные здания.

– Смотри! – ехавший на заднем сиденье зоркий Карпец ткнул в стекло. Молоденькая стройная женщина на балконе делала махи ног в стороны у упора. Перед задержанием это было слишком сильное зрелище. Скубилин не перенес операцию на дневные часы.

«Только сразу! Сейчас! С шумом, с выстрелами. С пакетами спецсредств «Черемуха“. Со спускающейся на веревках с крыши группой захвата, сигающей на балкон… С напрягом…»

Игумнов знал, что так будет.

«Иначе это была бы полиция совершенно другой страны!»

Состав группы захвата определили быстро.

Кроме Игумнова – старшего («Скорее свернет себе шею!..»), Цуканова и Карпеца, генерал включил еще спортсменов из милицейского батальона, каратистов и снайпера. Почти одновременно начался вызов бойцов с квартир. Не дождавшись группы, Игумнов с Цукановым и Карпецом выехали первыми, Качана с ними не было – старшего опера оставили в дежурке разбираться с доставленными. Генерал тоже уехал – к себе, на Пролетарку.

Ночь заканчивалась.

С Беговой повернули на Хорошевское шоссе. Впереди снова мелькнуло золото храма на Ваганьковском кладбище – Игумнов уже побывал тут, когда наведывался вместе с Баклановым в отдел разборов ГАИ…

Тревожное предчувствие рассвета подступило внезапно, так же, как вдруг обнаружилось, что пятнистая рябь армейского камуфляжа в ночном небе редеет и обесцвечивается. Игумнов поймал в зеркале заднего вида одутловатое нездоровое лицо Цуканова – зам собирался что–то сказать.

– Я проверил Наташу Юрьеву…

На новом этапе колдун, его успех среди мифоманов фонда «В защиту интеллектуальной собственности» в чекистском клубе – все стало неважным, недостоверным; ушло на задний план.

– И как?

– По Москве и Московской области в этом возрасте всего две девицы. Я позвонил обеим. Обе никуда не ходили. На концерте не были… Возможно?

– Да. Спасибо.

Так и должно было оказаться. «Дальше фокусов они не идут! Поэтому их и нет с нами, когда речь идет о серьезном…»

Доктор оккультных наук попался с поличным оттого, что пытался обмануть полицейского. Существовал только один способ проникнуть в чужую тайну, прочесть мысли другого человека – расследование! Им пользовались все разыскники.

«Столетний путь криминалистики…» К сожалению, дорога эта заканчивалась для разыскника рискованным действом – задержанием. Оно предстояло и им уже через несколько минут.

Цуканов продолжал разговор на отвлеченную тему:

– Интересно: примет старуху Розенбаум племянник? Как думаешь? – Он положил подбородок на спинку сиденья впереди. – Она теперь без дома, без денег…

Об этом стоило поразмышлять.

– Мы не знаем, что он за человек…

Только об одном не следовало думать – о том, что каждый раз перед тем, как брать вооруженного преступника, постоянно вторгалось в сознание: «Почему нельзя было обойтись Хаосом и Тьмой, покрывавшими Бездну? Светом, Землей и Огнем, Водой и Воздухом? Зачем было создавать миллиарды живых существ – с памятью, с детскими мечтами, прочитанными книгами, с надеждами и любовью, – чтобы потом убить каждого в положенный ему срок?!»

Игумнов подтянул кобуру.

«Кто объяснит безумный этот мазохизм Природы?»

Они уже свернули с Беговой.

– Хорошевка… Ходынка, по–старому… Вон тот дом! – Карпец улыбнулся суетливой, обманной улыбкой.

Доставление голой девицы, обыск в парткоме, драка в «Цветах Галиции» уже стали прошлыми событиями его жизни – пестрой, в каждую следующую минуту полной нового и яркого.

Выкрашенная в голубой цвет семнадцатиэтажная башня впереди – с рядами балконов, в окружающем внизу безлюдье – приближалась, как многопалубный корабль.

«Оставленное командой дрейфующее в предрассветных сумерках судно…»

Шофер пошел на разворот.

– К домам не подъезжай! – остановил Игумнов. – Подойдем пешком…

Водитель притормозил.

«Скажет и сейчас: «Вас ждать?“

Шофер ни о чем не спросил.

Сзади послышался шорох шин. Их догоняла патрульная машина ГАИ.

«Бакланов!»

Пятнистая рябь на небе исчезала. Быстро светлело. На тротуаре появились первые прохожие.

– Цуканов остается тут, ждет группу… Карпец, со мной!

Пай–Пай проснулся сразу и окончательно. Как с ним это не раз бывало. Кто–то, имеющий власть, будто приказал коротко: «Вставай!»

Он поднял голову. В комнате было тихо, ветер с балкона играл шторой. Пай–Пай сунул руку под подушку. Там лежал тяжелый американский «кольт». Вор обычно не носил его при себе. Но сейчас случай был особый. Он быстро оделся, сунул револьвер в карман. Осторожно выскользнул в общий – на четыре квартиры – коридор. Впереди была еще дверь – с матовым стеклом посредине, с металлической решеткой, с замком. Дальше шла лестничная площадка с лифтами и мусоропроводом, с черной лестницей. Там было тихо. Внезапно Пай–Пай услышал тонкий короткий звонок. Его–то он и почувствовал сквозь сон. Кто–то звонил с лестничной площадки в дальнюю от Пай–Пая квартиру.

«Чтобы у меня не было слышно!»

Звонивший не знал, что в квартире, где трещал звонок, проживает глухой старик, инвалид. Осторожно, чтобы его не увидели, Пай–Пай заглянул за стекло. На площадке, прижавшись к стенам, стояли двое. Еще двое виднелись в проеме черной лестницы.

«За мной!..»

На этот счет он не обольщался. «Звонить глухому! На рассвете!» В этом была их ошибка.

Утренний визит ментов не вверг Пай–Пая в панику. Задержания, кражи, разборки и погони составляли общую цепь, именуемую жизнью вора. Вместе с застольями, женщинами, отсидками и допросами. Он вернулся в квартиру, запер дверь, осторожно прошел на балкон. Квартира находилась на восьмом этаже.

«Спускать с крыши – у них веревок не хватит, а соседей будить не будут! Закон!» Он знал все ментовские трюки.

Никого не было ни внизу, ни на соседних балконах, ни в доме напротив – старой пятиэтажной хрущобе.

«Отлично…»

Он не испугался и не опечалился. Было чувство, будто все, что сейчас происходит, случилось с ним раньше, а сейчас он лишь воспроизводит то, что было после того, как он звериным воровским чутьем понял, что за ним пришли. Рядом с его балконом находились еще два – соседских. Второй – дальний – принадлежал уже квартире следующего подъезда. Пай–Пай еще раньше наметил путь своего отступления. Он легко поднялся к перегородке, отделявшей балконы, встал на перила. Через секунду он был уже у соседей по лестничной площадке. Здесь он тоже не собирался долго маячить. Так же легко Пай–Пай преодолел еще барьер. Ночи стояли теплые, балконные двери не запирали. «В крайнем случае можно сказать: «Сломался ключ, не могу открыть дверь! Извините: опаздываю…“ Пай–Пай был спокоен. Он словно повторял маршрут, который позволил ему уйти. Оставить ментов в дураках… «Осторожно! Ничего не задеть!“ Следующее балконное пространство было густо заставлено ящиками с землей, цветами, коробками.

– Цзинь–цзинь… – тишину здания прорезал внезапный звонок. Один, другой! Менты, теперь уже не скрываясь, вовсю трезвонили в квартиры.

«Давайте, давайте…» Пай–Пай был уже у цели. «Тишина… Открытая дверь…» Сюда не звонили. Верный знак того, что на лестнице в соседнем подъезде никого не было. И тут снова звериная внезапная догадка: «Менты – здесь! В этой квартире!..»