Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

– Да это она все спиздоболила! Сама! Ты меня знаешь! Хаанбек вообще не в курсе. Его не было!

Игумнов и Бакланов подождали. В списке кавказских знакомых звонившей ни Муса, ни Эдик не фигурировали.

– Привет, начальник!

Ксения появилась внезапно – разгоряченная, в наброшенной на плечи чужой кожаной куртке. Крепкие молодые губы, аромат здорового юного тела. Сходу

полезла к Игумнову целоваться.

– Яблоками пахнешь…

– Весной, начальник! – ее нога настойчиво протиснулась между его коленями. – Смотри, Игумнов! «Время катится: кто не пьет и не живет, тот спохватится…»

Она была поддата и солидно.

– Кто тут гуляет?

Он отстранился, но предварительно на мгновение прижал к себе искушение было велико.

– Кто их поймет? Каталы, по–моему… А было–то как?

Остановились под деревья.

– Я им говорю: «Ребята, закатиться бы куда–нибудь на Арбат в восточное кафе!» Они говорят: «Что за дела?! Хозяин – Сергей Джабаров…» Ну я тебе уже сказала…

Дверь ресторана хлопнула.

Невидный из себя худой брюнет, чернявый, с характерными усиками выглянул во двор. Ксения успела спрятаться за Игумнова, прижалась – брюнет ее не заметил. Поторчав в дверях, он тут же снова скрылся.

В пьяной дамской компании у автомата брюнета не заметили, непристойные ругательства девиц разносились по двору.

– Прикури мне сигаретку, Игумнов. Спасибо…

Ксения затянулась.

– Между прочим, я их увидела – Мусу и Эдика. Муса – здоровый, килограмм

на девяносто…

– Это он.

Они так все еще и стояли, прижавшись.

– А Эдик – худощавый, бледный. С ними невысокий кавказец. С дубинкой…

– Это их кодла. Муса и Эдик сейчас в кафе?

– Уехали. Вы хотите их здесь брать?

– Подумаем.

– А че такие смурные? – Ксения пьяно прыснула. – Чего–нибудь случилось?

– Было.

– Грабеж?

– У нас стреляли. Во время встречи делегатов. Ты в курсе?

Ксения покачала головой.

– Ничего не заметила… – Она снова протянула губы. Говорить с ней о чем–то было бесполезно. Они поцеловались. – Ладно, Игумнов, я пошла…

Бакланов никак не комментировал. Молча жевал.

– Позвони мне из дома, – напутствовал Игумнов. – А то заезжай на чай. В любое время. Мы в новомосковском поезде…

Тем временем свара во дворе завершилась.

Из кафе появилась еще женщина – фигуристая, в красном деловом пиджаке. Пьяная компания, включая звонившую блондинку, мгновенно притихла, побросала сигареты, втянулась назад, в коробку двери.

Игумнов и Бакланов обошли вокруг.

Из глубины здания доносилась заунывная восточная мелодия. Окна были плотно завешены. Взглянуть на то, что происходило внутри, не было никакой возможности.

Внезапно Игумнов поднял голову.

– Смотри…

Над асфальтом двора нависал конец пожарной лестницы. Ее ближайшая площадка примыкала к балкону на втором этаже. В окне горел свет.

– Придется заглянуть…

– Тут я пасс, Игумнов…

Бакланов весил не меньше центнера. В гаишной униформе и того больше.

«МО–14562» достал очередную жвачку, расправился с оберткой, сунул в рот. Обертку гаишник аккуратно сложил, спрятал в карман – " для пацана»!

– Давай!

Бакланов подставил ладони, на которые Игумнов поставил ногу, и чуть поднял. Этого оказалось достаточно. Игумнов ухватился за перекладину, подтянулся. Через минуту он уже перешагнул невысокие балконные перила и был у окна.

" Да–а…!»

Действительность разочаровала.

Окно и тут тоже оказалось предусмотрительно изнутри задернуто шторами. Игумнов внимательно исследовал их. Настойчивость его вскоре была вознаграждена. В одном месте он обнаружил небольшую щель, однако и сквозь нее можно было разглядеть лишь полоску противоположной стены с незапоминающимися рисунками на обоях.

Игумнов хотел отойти.

Внезапно что–то темное, продвигаясь вблизи шторы, полностью закрыло обзор и тут же через секунду снова открыло. Игумнов подождал. Полоска обоев равномерно скрывалась из вида и вновь открывалась. Чередование света и темноты следовали искусственно–ритмично.

Игумнов перемахнул через перила, спустился на лестницу.

– Что там? – спросил " МО 14562», принимая его внизу.

– Пустяки. По–моему, там трахаются.

ни вышли со двора.

– Хорошо бы познакомиться с персоналом… – вслух подумал Игумнов.

– Пойдем. У меня есть методика. Ни разу не дала осечку… Эй, командир!

Высокий охранник, присматривавший за машинами у входа, был рад, что к нему обратились.

– Я слушаю, – все это время, он так и ходил один взад–вперед вдоль тротуара.

– У вас тут есть порядок или нет? – Бакланов не дал ответить, сразу огорошил.

– Бросят машину поперек дороги и идут поддавать. – Он реализовывал собственную программу. – Вызови мне хозяина вон той «вольво». Я растолкую ему, что делать, когда номера грязные…

– Номера? – Охранник – молодой парень силился уловить истинную связь в сказанном. – Я тут по договору. Недавно… – Он оказался сговорчивым, без гонора. – Сейчас приглашу администратора…

– Кто у вас? Мужчина, женщина?

– Женщина. Знаете ее? Симпатичная, в красном пиджаке. Люся Джабарова.

– С Кавказа?

– Наша. Тоже тут живет, недалеко.

– Хозяин здесь?

– Его нет в Москве…

Игумнов вспомнил:

– Это не ее кабинет? На втором этаже со двора. Угловое окно.

– С балконом? – Охранник разговаривал охотно. Похоже к нему никто давно не обращался. – Ее, Джабаровой.

ДЖАБАРОВА

Люську вернул в реальность настойчивый негромкий стук в дверь.

Стучали уже несколько секунд – все громче и требовательнее.

– Подожди…

Смердов привел себя в порядок, сунул руку в кабуру. Подошел к двери. Снаружи было тихо…

Он обернулся. Мигнул.

Люська крикнула с кресла:

– Ну чего еще там? – голос прозвучал предательски хрипло, задушливо.

За дверью был охранник:

– Там ГАИ внизу.

Люська выругалась.

– Ну вынеси им бутылку. Не знаешь, чего делать?! Откуда они?

– Незнакомые, – охранник попался молодой, несмелый. – Я их первый раз вижу. Их двое, один – гаишник. Просят, чтобы вы вышли к ним…

Администратор наконец появилась.

Это была та же самая женщина, которую Игумнов и Бакланов видели во дворе – фигуристая, в красном деловом пиджаке, там она разогнала крикливую пьяную компанию.

– Слушаю вас, мальчики…

Джабарова мысляно улыбалась.

Пока Бакланов все в тех же размытых выражениях повторял свои притензии к владельцам машин, Люська внимательно всматривалась в Игумнова: менты в штатском были всегда опаснее тех, кто в форме.

К тому же тянула время.

Смердов, она была уверена, сейчас тоже их видел.

Он наверняка спустился в вестибюль, наблюдал оттуда.

– Не зайдете?

Металлический ряд зубов во рту мента в штатском ее успокоил.

" Невысокого полета…Старший опер. На бутылку сшибают…»

У нее был опыт общения с ментами.

– Спасибо, что подсказали насчет номеров, мальчики. – Люська привычно кокетничала. – Я передам. Не беспокойтесь. А сейчас. В честь знакомства… – Она обернулась.

Игумнов видел: дверь в кафе была все время приоткрыта.

Пока они разговаривали, в вестибюле, кто–то стоял. Слушал разговор.

" Партнер. Тот самый. Со второго этажа..»

Учитывая, что мужа Джабароваой в Москве не было, им мог быть только любовник.

Из вестибюля передали завернутую в бумагу бутылку.

– Это вам мальчики, – Джабарова сунула ее Бакланову. Улыбнулась. «Армянский». На доброе здоровьице…

Игумнову досталось многоообещающее:

– По–моему, я тебя где–то встречала…

Из верхнего кармана пиджака Люськи появилась визитка. Джабарова протянула ему:

– Звони, начальник.

НИКОЛА

Бакланов доставил Игумнова назад, на привокзальную площадь. Тут притормозил. Когда они оказывались вместе, гаишник по совместительству выполнял заодно и обязанности водителя.

– Встретимся в отделе. Я скоро…

На тротуаре Игумнов осмотрелся, вышел в соседний с вокзалом сквер.

Угрюмый, неосвещенный с высокими деревьями сквер примыкал к невыразительному, стоявшему в глубине зданию. Оно носило длинное скучное название – «Павильон–музей «Траурный поезд В.И. Ленина».

За стеклом павильона был поставлен на вечный прикол свежепокрашенный паровоз и вагон, в котором в далеком 24–ом году в Москву из Горок привезли тело тогдашнего вождя всех трудящихся.

Павильон не пользовался ни славой, ни известностью.

Москвичи сюда не ходили. По неизвестным причинам музей обходили стороной все, даже пассажиры, станционные бомжи и проститутки. Впрочем, две последние категории опасались чекистской охраны паровоза Ильича. Ее несли молчаливые, физически развитые сотрудницы ВОХРа.

Зато с незапамятных времен на сквер положили глаз оперативники ближайших отделений. В укромных местах на аллеях летом и зимой тут можно было встретить стоящих по–двое тихо беседующих между собой людей, старающихся не привлекать к себе внимание.

Это резидентура уголовного розыска встречалась со своими помощниками.

Игумнов не был исключением.

– Привет…

Никола уже ждал его. Время встречи было обусловлено.

– Привет, начальник…

– Ну, погода! Ни зима, ни осень…

Помощник Игумнова выглядел неказистым, в годах. Впалые щеки. Дешевое суконное пальтецо. Бесцветный пустой, а на деле самый, что ни на есть воровской взгляд. Но это для тех, кто там был и понимает.

«Кто не был, тот будет, кто был – тот не забудет!»

Прошлое у Николы было пестрое. Честный идейный вор из Истры Московской области. Его специальностью были вольные кражи, за которые много лет назад на сходке он и принят был в воры в законе.

Когда–то гремел.

Некоторые и про Истру–то узнали через Николу Истринского. Были за ним и лагерные сроки. За побеги. Один – за убийство.

Всего больше двадцати лет отсидки. Затем был ссучен. Завербован лагерном кумом.

Теперь уже не был в авторитетах. Находился на содержании органов МВД как платный агент на связи у Игумнова.

– И не говори. Какая погодка…

Они поручкались.

Сквер был пуст. Светильники не горели. На начальника розыска и его помощника было некому обратить внимание.

Никола отчитался:

– Пустой вокзал. Зря ты меня вызвал, Игумнов. Только у носильщиков на глазах маячу. Не хрена делать…

– Ну, эти не очень тебя замечают…

– Не скажи.

– Ты сейчас из второго зала?

– Да. Но там все без пользы, Игумнов. Я сказал.

Во время прибытия делегатов Никола бродил по залам среди транзитных пассажиров. Милиции там было мало, всю выгнали на площадь – охранять депутатов.

Впрочем, ворья в залах тоже не было. Никола был прав.

В дни революционных празднеств, а также проведения общесоюзных и международных мероприятий, воры предпочитали залечь на дно и не появляться нигде. Даже дома.

Менты хватали без разбора, судьи штамповали по «15 суток», приемники–распределители держали двери открытыми настежь. Не довольствуясь этим, менты по своим секретным каналам договаривались с наиболее известными в столице авторитетами о временном перемирии.

– Как каталы?

– Эти тоже не заскакивают… – Никола знал, кто нужен Игумнову, добавил. – Ни Мусы, ни Эдика не видно. Я все помню, Игумнов.

Ниточка к убийцам–таксистам, подбиравших одиноких женщин ночью в московских аэропортах, потянулась именно от Эдика–каталы, и шла через Николу.

Именно Никола случайно оказался в свое время в камере с Эдиком и еще одним задержанным в истринском КПЗ. Оба сокамерники не обращали внимания на старого вора и были весьма неосторожны в высказываеиях…

Никола сдал их с потрохами. Он боролся за свою свободу.

Его задержали за удар ножом, который он нанес по–пьянке на стадионе местному молодому хулигану.

– Будь осторожен, если он появится…

– Понимаю, – Встреча с Эдиком на свободе не входила в планыНиколы. Как мне быть завтра, начальник?

– По тому же графику. Сейчас езжай спать. И что–бы ни грамма. Можешь понадобиться в любую минуту.

– Я сказал: пока идет этот сходняк в Кремле, завязываю…

Из сквера выходили по одному.

Никола свалил первым. У поворота на перрон нагнулся поправить шнурок. Оглянулся.

Позади все было чисто. Он вышел к поездам.

Никола жил на линии, в ближнем Подмосковьи, из дома и домой ездил на электричке.

Игумнов прошел вдоль вокзального фасада дальше. Он не свернул на перрон вслед за Николой: кто–то мог увидеть их одновременно и связать вместе их появление…

МЕНТЫ

Первым делом Игунову требовался Качан. Он знал, где его искать. Старший опер тперь все чаще торчал в автоматической камере хранения.

Широким тоннелем, в котором по случаю Съезда КПСС пассажиров почти не было, Игумнов прошел в зал с ячейками–автоматами.

Качан действительно находился там.

Старший опер болтал с новой дежурной, Веркой. Вдвоем они представляли располагающую к себе молодую симпатичную пару. Качан, похожий на спортивного тренера, плечистый, в очках, разговаривая, покрывался румянцем. Верка – молодая белотелая девица, то и дело смущенно отводила взгляд, смотрела куда–то вниз – на полные коленки.

В Борьке в последнее время произошли перемены к лучшему, которые трудно было не заметить. Он снова начал тренироваться в каком–то захолустном клубе, где, несмотря на запрет, обучали каратэ. На вокзал зачастили его друзья–каратисты, заезжавшие после тренровок. Постепенно к Борьке возвращалась

его душевное равновесие, прежняя пластичность.

Игумнов поманил Борьку в сторону..

– Эксперта видел? что он?

– Эксперта… – Заметно было: Качан находился далеко от вокзальных дел, но быстро к ним вернулся.

– Все в порядке. Я недавно от него приехал.

– Ему можно было все объяснить насчет обстоятельств. Свой человек…

– Так и сделал.

– Он понял? Дело–то стремное! Все молчат. Кроме того заключение нам необходимо срочно.

– Я все объяснил. Правда… – Качан пальцем поправил очки. – Ну ты понимаешь. Ему, по–моему, сегодня не до пули, не до нас…

Специалист высшей квалификации в области баллистики, прекрасной души человек, эксперт Научно–технического Отдела был известен также как хронический запойный алкоголик.

Эксперта держали из жалости да еще из–за его высочайшего профессионализма. В науке, изучающей огнестрельное оружие и боеприпасы применительно к раскрытию преступлений, равных ему в Москве было немного.

– Надеюсь, он не потеряет наш вещдок, – резюмировал Качан.

– Я тоже на это рассчитываю.

Игумнов огляделся.

Пассажиров в автоматической камере хранения в этот час почти не было. Наплыв людей ощущался утром, с ранними поездами, когда пассажиры занимали ячейки на день. К ночи автокамеры обычно освобождались. Работы было немного.

Персонал слонялся без дела.

С Веркой поддежуривала механик – мелкая невидная из себя дурнушка. Она тут же подошла.

– Я нужна? – Она постоянно проявляла ко всему неумеренное любопытство.

– Нет. Иди.

– Ничего не случилось?

Игумнов не раз замечал: механик старается подслушать разговоры, которые менты ведут между собой. На этот раз Игумнов, еще войдя, покосился в ее сторону, и механик сразу скрылась в глубине отсека.

" Качану и Верке надо быть осторожнее с ней…»

Игумнов понимал, что происходит. До Верки это не доходило, она не сводила влюбленных глаз с Качана. В последнее время в Качана и в Верку словно бес вселился. Их постояннно видели вместе. Теперь они и часа не могли провести врозь.

Борька был оживлен и, похоже, поддал самую малость. Спросил у Игумнова бесшабашно–громко – так, что и Верка, и механик тоже слышали:

– Перерыв у нас ночью будет, начальник? – Он был весь предвкушением веркиных ласк.

– А как же. Час для приема пиши. Сразу, как отправим делегатов волгоградского поезда…

Все это было не к добру: Качан был женат, Верка – замужем. К тому же с маленьким ребенком…

Но сейчас Игумнова больше беспокоил поддатый эксперт.

– Ты хоть постарался ему вдолбить?!

– Я ему написал во–о–от та–а–кими буквами! Положил под стекло: " ПУЛЯ»!

– Ночью ему тоже дежурить?

– У них перерыв до двадцати двух.

Игумнов повернулся, чтобы идти.

– Ты остаешься?

– Мне еще проверять посты на платформе… – Качан помахал Верке рукой. – До после волгоградского…

Они вышли на перрон.

Пока Игумнов отсутствовал, на платформе произошла смена караула. По чьему–то указанию произвели передислокацию сотрудников КГБ, охранявших члена Политбюро, Первого республиканского секретаря – чей персональный вагон стоял на Восьмом пути.

Игумнов сразу ее ощутил.

По платформе разбрелись чужие оперативники. К Отделу милиции никого не подпускали.

" К чему бы это? – Объяснение могло быть одно. – КГБ не дремлет! Информацию о выстреле на перроне зажали, а меры по усилению приняли!»

Впрочем, тут же нашлось и другое истолкование.

От въезда в вокзал, из под запрещающего знака, показался приближающийся торжественный кортеж. Впереди первой черной «чайки» шли две сопровождающие «Волги» охраны с мигалками. Колонна сверкающих лаком новеньких машин свернула на перрон.

Качан хмыкнул:

– Первый ихний приехал…

Откуда–то сбоку на платформу тут же набежали легко узнаваемые мелкорослые телохранители – на всех серые пальто деми, воротнички с коллекционным каракулем, начищенная обувь на высоких – выше обычного каблуках.

Первый – он же член Политбюро – выходец из полунищей семьи из какого–то дальнего бедного аула – длиннорукий, решительный, владеющий нынче абсолютной властью в своей республике – вышел из «чайки», направился к своему персональному вагону. Тут у него были личные дела, помимо тех, которыми занимался размещенный в вагоне штаб.

Помимо машин с правительственными номерами, телохранителями и обслугой, у персонального вагона с протянутыми к нему от вокзала коммуникациями и круглосуточным постом, сновали сомнительного вида золотозубые земляки Первого – с наполненными чем–то мешками, сумками, свертками…

" Спекулируют что ли?!»

Высокий гость пересек заградительную линию поста и словно расстаял в горловине станции, окруженный телохранителями.

Грубый голос позади окликнул обоих ментов:

– Проходите! Чего стоять…

Розыскники оглянулись.

Каракулевый воротник. Острые глаза, короткие усики, крепкий подбородок.

– Ты нам, что ли, мужик?

– Вам, вам!

– Ты лучше туда смотри! – Игумнов ткнул рукой в сторону правительственного вагона. – А здесь мы сами справимся.

– Стой, ты кто?

Комитетчик был с миниатюрной рацией, что–то сказал в воротник. По платформе уже бежало несколько лбов.

– Кто? Чего надо?

Качан незаметно подобрался.

Из возможных способов разборки он обычно отдавал предпочтение силовому. Возможности контактного карате, официально запрещенного статьей Уголовного Кодекса, гарантировали успех…

Игумнов остановил его. Вначале следовало испытать мирные подход..

– Транспортная милиция. Документ?!

– Да, предъявите!

– Вы первые! Мы за вами.

Одновременно заметил для Качана, но так, чтобы комитетчики слышали:

– Как преступления раскрывать ни хрена их нет! Я уж не говорю о сегодняшнем…

Один из охранников что–то тихо сказал другому по–своему. Тот, что был у них старшим, понял.

– Хорошо, идите…

Игумнов повернул к поставленному на прикол составу.

К ночи сюда вытянули из отстоя порожний «Новомосковск–Москва», десять купейных вагонов для милиции и приданных сил. От вокзала к ним перебросили времянку телефонного кабеля. В вагоны поселили всех, кого перевели на казарменное положение. Работа наряда не прерывалась. Делегаты небольшими

порциями прибывали всю ночь.

Игумнов поднялся в вагон.

В освещенном проходе было пусто. На стук тамбурной двери из служебки выглянула проводница. Но тут же успокоилась.

– Может чайку?

– А есть?

– Чай горячий – всю ночь…

В ожидании очередной делегации в составе «Москва–Новомосковск» никто не спал.

Из ближайшего купе их окликнули.

В купе сидели свои – Цуканов, Надежда, «МО–14562» – Бакланов, который, оставив Игумнова у сквера Траурного поезда, проехал на перрон и появился в купе вместе со свертком с загадочным содержимым, полученным от Люськи Джабаровой.

Был тут и младший инспектор – Карпец, жуликоватый и удачливый, выловивший стальную горошину из лужи на перроне.

Начальника розыска ждали.

Проводница принесла постельное белье. Состав был выделен бесплатно, за постели платило Управление. Простыни и наволочки были сырыми, как и для обычных пассажиров.

– Одеяла принести?

– Пока нет, если что – мы возьмем.

В вагоне было жарко натоплено.

Цуканов издалека, тонко чувствовавший халяву, застелил скатертью столик, принес от проводницы тонкостенные стаканы в латунных фирменных подстаканниках «МПС».

Игумнов узнал скатерть: Надя привезла ее из дома.

Пунктиком его первой жены была сервировка стола: салфетки, приборы…

В их совместной жизни большое значение придавалось совместным чаепитиям. В предназначенном на снос доме, в котором им временно выделили комнату, скатерть была всегда свеже накрахмалена, салфетки – наглажены…

Нынешняя его жизнь в просторной чужой квартире могла с полным основанием считаться бесприютной.

Его жена – вдова трагически ушедшего из жизни известного журналиста – медленно привыкала к менту. Игумнов приезжал, когда жена спала,

исчезал до того, как она поднималась. Когда же иногда они вместе завтракали в ее громадной кухне, выяснялось, что и вкусы в еде у них весьма разные, связанные с их прошлой жизнью. Жена всему предпочитала полюбившийся с детства свежий творог, импортные сыры, которые и теперь еще получала номенклатура. Начальник розыска не был гурманом – Игумнова очень быстро узнали в расположенной рядом на Лесной " Пельменной» и «Блинной»…

– Садитесь, ребята…

Надежда принялась хозяйничать. На столике появились бутерброды, колбаса, крутые яйца.

Первым делом оприходывали коньяк – Люськин подарок.

Разлили на всех. Бакланов тоже выпил. Для него это была не доза.

– Чувствуется аромат, – Цуканов передал младшему инспектору пустую бутылку. – Выбросишь, когда пойдешь. Это ваниль. «Армянский " ни с каким не спутаешь.

Карпец не согласился. Заметил авторитетно.

– Я за «калараш». Семилетней выдержки.

В связи с этим завязалось даже подобие дискуссии.

– Ну ты сказал! «Каралаш»!

– А что?!

Игумнов не дал спорящим поднять ставки.

Особых новостей во время его отсутствия в отделении не появилось и тем не менее они были.

Цуканов – второй по–старшинству – сообщил:

– Звонил начальник Инспекции по личному составу…

– Исчурков?

– Да. Чего–то ты ему должен.

– Что именно? Не сказал?

– Темнил.

– Ясно…

Тут и гадать не надо было.

Жалобе убийцы, сидевшего в Следственном изоляторе, дали ход.

– Переслали из Президиума Съезда. На тебя и Бакланова… – Цуканов взглянул на гаишника, но тот и ухом не повел. Полез за жвачкой:

– Я думал, что с этим покончено.

– Исчурков настроен свирепо…

– Хер с ним… Теперь дела…

Карпеца Игумнов отправил спать домой.

– Завтра с утра поедешь на Арбат. Кафе «Аленький цветочек». Будешь там, пока не объявятся Муса или Эдик. График работы себе определишь сам. Как только они объявятся, не принимая мер, позвонишь в отдел. Будь на связи…

– Обязательно.

– Пока вас с Баклановым не было, – вспомнил Цуканов. – следовательша уже звонила , интересовалась кавказцами–свидетелями…

– Вот будет сюрприз, если повезет.

– Это так… – Заворачивая пустую бутылку в газету, Качан непонятно улыбнулся.

За улыбку эту жуликоватую и двусмысленную Карпеца не долюбливали.

Считалось, хотя прямых доказательств тому не было, что младший инспектор по–тихому докладывает обо всем Картузову. Однофамилец милицейского начальника постоянно находился на периферии всех нарушений по службе – пьянок, загулов.

Был в курсе. Но при этом ни разу не погорел сам.

– Оружие не бери, – закончил Игумнов, – в контакт с Эдиком и Мусой не вступай.

Бакланов тоже поднялся. Утром у него были какие–то дела в гараже Совета Министров. О частностях он не стал распространяться.

– Если будет успех – вы первые узнаете. Ну я погнал… – Дверь купе с зеркалом отъехала под его мощной лапой. – До завтра.

Карпец вышел следом.

– Держу пари… – заметил Цуканов. – Картузов завтра же будет знать, что в вагоне выпивали… – Он с сожалением покосился на застеленную верхнюю полку – до прибытия волгоградского поспать вряд ли удастся. – Как считаешь?

– На то и щука, чтобы карась не дремал…

Несмотря ни на что, Игумнов не собирался отказываться от удачливого млаадшего инспектора.

Вначале он хотел послать к «Аленькому цветочку» Качана, но раздумал.

Видел, что происходит. Не стал мешать. Рано или поздно все равно закончится скандалом.

" Весь вокзал обо всем знает…»

Запили чаем, настоенным Надей на травах.

– Устала, милка? – спросил ее Игумнов.

Слово всплыло из самой глубины памяти. Костромские – мать и бабка Игумнова – его самого называли «милка», «милушка». А еще и «родное сердце..»

Надя отставила чашку.

– Мне нравится…

Цуканов внес ясность:

– Продлится это неделю. И сразу в день закрытия, начнется разъезд . Вся та же процедура только наоборот… – Впереди, однако, ментам маячил островок удачи. – Как только все съедутся, на время сходняка казарменное положение отменят…

Надя вздохнула.

Ее устраивало это временное житье в вагоне вместе с бывшим мужем.

" Как все было тогда?» – подумал Игумнов.

Он помнил начало их романа – неожиданное, вроде даже навязанное обоим.

Начальников вокзальных отделений розысков вызвали в Управление вместе с дознавателями. В телефонограмме не была объявлена форма одежды. В гражданском на совещание прибыли только двое – Игумнов и Надя. Он – в черном

костюме. На ней – белое платье.

– Вырядились… – прошипел из президиума начальник розыска Управления. Генерал Скубилин уже успел сделать ему замечание по поводу несоблюдения подчиненными формы одежды. – Как жених с невестой…

Игумнов и Надя впервые вдруг взглянули друг на друга под неожиданным ракурсом…

Через год они подали заявление, а еще через год он встретился с нынешней своей женой. Брак распался.

Разница в отношении обеих женщин к нему была очевидна. Вторая жена поднимала его планку. С нею он становился таким, каким мечтал быть.

Надя же любила вокзального мента, каким он и был в действительности.

– И еще новость… – Цуканов снова удивил: – Но только для своих. Нами

интересуется транспортное КГБ… Знакомый в кадрах сказал. Козлов запросил личное дело Качана…

– Может хотят переманить?

Об этом стоило подумать.

Игумнов посмотрел на часы, до прибытия оставалось около часа. Построение личного состава на платформе начиналось еще раньше. Укладываться не было смысла. Он спросил Цуканова:

– Как волгоградский? В графике?

– Опаздывал, но обещали что догонит… .

Ночью погода испортилась. Все заволокло мелкой порошей.

Молочно–матовые тарелки светильников плавали над перроном как в тумане.

Волгоградский так и не смог наверстать упущенное, поезд прибывал с опозданием. Но построение личного состава все равно началось во время, как было намечено. Оперативники заняли места по периметру вокзала и вдоль платформы. По нескольку человек, согласно дислокации, торчали у белых разметок, обозначавших места остановок вагонов.

Под крытым перроном еще загодя заняла места комитетская охрана, водители престижных правительственных «волг», «икарусов», вокзальные носильщики. Поодаль у своих «рафиков» ждали кубинцы, слушаки милицейской Вышки. Все нетерпеливо посматривали в сторону горловины станции, но там все было глухо: скрещение рельс, недвижные сигнальные огни вдоль путей, отблески света на контактной сети подвески…

Высокопоставленные встречающие из Центрального комитета и Комитета государственной безопасности коротали время в депутатской комнате у огромного телевизора. С чаем, с «боржомом».

Так называемые представители общественности – с гвоздиками в руках слонялись по перрону. Им негде было приткнуться…

Оперативники стояли на платформе невыспавшиеся, злые.

Игумнов нервничал, готов был сорваться на каждого. В первую очередь, на своего зама.

Функции их временно были перераспределены.

Выстрелом на перроне и свидетелями – Мусой и Эдиком занимался Игумнов, заместитель взял на себя остальную мелочевку.

На время встречи делегатов все текущие дела были заморожены, отложены, приостановлены, но уже на другой день после закрытия Съезда – за них должны были начать строго спрашивать. За нераскрытые кражи, за допущенные грабежи в электричках…

– Скидки нам не дадут, Цуканов.

– Я знаю!

– В девять утра, если эксперт не прорежется, придется с ним связаться… – Игумнов подошел к Качану. – Не знаешь, баллист появился на дежурстве?

– Он вобще не приезжал.

– Может к утру оклимается…

– Может…

Качан рассеянно поглядывал на часы. Верка уже ждала его в автокамере. Поезда все не было. Волгоградский появился, когда нетерпение на вокзале достигло пика.

– Едут!

Тут же немедленно возник Картузов. Начальник отдела самолично с радиотелефоном протрусил мимо выстроившихся на платформе.

– Внимание! Разобрать вагоны…

Состав подвигался медленно, казалось, плавно парил над рельсами. Министерство Путей Сообщения расстаралось – на подвоз наидостойнейших из наидостойнейших выделили лучших машинистов Дороги.

Игумнов был начеку.

Все могло повториться сейчас…

По перронному радио уже начали вперемежку нести музыку с речами.

– «…Бессмертные идеи великого Ленина, с которыми съезд сегодня будет сверять…»

Волгоградский был рядом.

Проводницы на ходу открыли двери, принялись энергично драить поручни.

Делегаты приветственно махали из тамбуров.

– «До–ро–гая моя столица–а…»

И снова суета – сопровождение к автобусам, поиск забытых вещей в опустевших купе, туалетах. Снова кубинцы у «рафиков» и тележки носильщиков с чемоданами избранников…

Москва уже давно спала.

Делегаты ползли вдоль платформы, то и дело останавливаясь, обнимаясь со встречающими. У автобусов, ожидая подтягивающихся, затянули «Подмосковные вечера».

– Вчера вечером, видать, хорошо поддали! – Цуканов следил с нескрываемой завистью. – На халяву. Вот у них сейчас отличное настроение…

– До утра будут тянуться, – Качан не удержался – снова взглянул на часы. – А че? Это их праздник. Досуга сколько угодно…

– Тут ты прав… – заметил Цуканов.

– Какого хрена?! – Качан снова взглянул на часы.

Обеденный перерыв в автоматической камере хранения начинался в два ночи.

Делегаты гуляли за счет его и веркиного личного времени.

Перонное радио пропело медовым голосом:

– …Убедительно просим пройти к автобусам… – Дикторша повторила это еще несколько раз, но уже более настойчиво. Медлительность происходящего беспокоила и организаторов, и охрану.

– Товарищи делегаты 27–го съезда КПСС! Просьба садиться в автобусы…

– Быстрее бы они… – Игумнов с трудом сдерживался.

Внезапно он ощутил на себе чей–то пристальный взгляд,, осторожно повернул голову. Среди комитетчиков у депутатской комнаты мелькнула знакомая шевелюра.

Рыжий не успел отвернуться. Игумнову показалось – он увидел зеленью сверкнувшие зрачки в глубине глазниц.

Начальник транспортного КГБ все никак не мог с ним посчитаться.

Тому объявили тогда неполное служебное, а его шефа – генерала – тут же выгнали на пенсию. Все потому, что вокзальные менты задержали угонщика самолета, которого кагебешники бездарно выпустили из рук в воронежском аэропорту .

Формулировка взыскания Козлову гласила – «за оперативную беспомощность при проведении ответственного оперативного мероприятия.»

Виновным Козлов считал Игумнова и Качана, задержавших угонщика здесь, на вокзале.