Текст книги "Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

3

Реализацию дела «Форель» назначили на пятницу. В этот день ресторан работал с максимальной нагрузкой. Официантки перед концом смены должны были сдать деньги старшей, а та поднять их наверх.

После обеда Гийо уехал к друзьям, оттуда в Гнездиковский переулок, на закрытый просмотр. Вместе с ним новый американский боевик смотрели семьи глав двух ведомств и директор гастронома № 1 «Елисеевского» – среднего роста брюнет, приехавший вместе с женой. С собой он привез тяжелый кейс.

В кейсе, как выяснилось, ничего не было, кроме коробок «Вишни в шоколаде». Гастрономщик имел обыкновение открывать их во время сеансов и пускать по рядам небольшого – человек на 15 divide;20 – смотрового зала.

После просмотра он о чем–то несколько минут разговаривал с Гийо – содержание разговора не было зафиксировано – и уехал без сопровождения вместе с женой, а директор ресторана попал на дачу к любовнице и там заторчал.

Картузов ерзал, смотрел на часы.

Было поздно.

Участники операции так и находились все вместе. Никто не мог покинуть кабинет, позвонить по телефону, выйти в коридор; в туалет ходили всем скопом – с солеными милицейскими остротами, грубыми шутками. До последней минуты никто точно не знал, зачем их собрали.

Снова звонил генерал Скубилин. Теперь уже напрямую – к Омельчуку:

– Как?

– Ждем, товарищ генерал. Оперативный состав весь тут, у меня. – И врал беззастенчиво: – Третьи сутки без сна, Василий Логвинович!

– Передай от моего имени: никого не обидим. Как прокурор даст санкцию, сразу выходные. Пять дней каждому! – Это тоже была ложь. – И поощрения. Кто что заслужил. С тобой я лично распиваю бутылку коньяка.

– Ловлю на слове, Василий Логвинович. Выше награды мне не надо…

Едва генерал положил трубку, раздался звонок, которого все ждали.

– Понятых! – заорал Омельчук. – Следователя! Отключить телефоны, кроме моего и дежурного! Разворачиваемся!..

Из сейфа появились опечатанные сургучом конверты с заданиями. Адреса, постановления, маршруты. Номера машин, последовательность обысков, фамилии конкретных исполнителей.

Пущенная Омельчуком машина раскручивалась медленно и окончательно набрала силу далеко за полночь.

Оперативникам, следовавшим за директором по Минскому шоссе, где–то на полдороге встретилась другая машина – с работниками ОБХСС, – они везли санкцию на обыск.

– Груз сдали.

– Груз приняли.

Не подозревавший ничего Гийо подкатил новенькую «Волжанку» к вокзалу, вышел сладко утомленный, расслабленный.

С этой минуты он практически был уже в руках ОБХСС. На третьем этаже, в комнате матери и ребенка, находился эксперт–криминалист с фоторужьем. Ружье нацелено было в окно кабинета директора.

Гийо не спешил.

Прошел в буфет, купил из–под прилавка втридорога бутылку «армянского». Расплатился. Пожелал буфетчику здоровья. Он никогда не брал у себя в ресторане бесплатно – таковы были его правила.

На вокзале было тихо, только на пятом пути, у платформы, трудилась ночная бригада путейцев.

Гийо поднялся наверх к себе.

Всем рациям, кроме одной – у прильнувшего к фоторужью криминалиста, – дана была команда молчать. Не отрываясь, смотрел он в окно кабинета директора. Ползли секунды. В окне вспыхнул свет…

Не полезь Гийо в халат, и вся громоздкая неуклюжая машина под названием «Форель» оказалась бы запущенной вхолостую.

– Взя–а–ал! – закричал вдруг эксперт в каждой рации. – Кладет во внутренний карман! Уходит!

– Начинаем! – Омельчук сам участвовал в операции и находился на лестнице перед кабинетом.

Лестница была тесная. Открыв дверь, Гийо замешкался, увидев представительную группу.

О чем он подумал? «Милиция вечно занимается не тем!..»

Гийо хотел ее обойти, но стоявший впереди – плотный, как бочонок, – представился:

– Подполковник Омельчук, заместитель начальника отдела. Прошу зайти в кабинет.

Гийо вел себя достойно и очень сдержанно.

– Пожалуйста. – Он повернул назад.

Милицейские наполнили кабинет.

– Прошу сесть, – предложил ему Омельчук. – Ничего со стола не берите.

Подготовленные заранее понятые вошли следом – старший кладовщик и санитарный врач, оба коммунисты, ударники комтруда.

– Чем могу быть полезен? – вежливо осведомился Гийо.

Мысль о том, что он – друг и сотрапезник первых людей в московской торговле, дергающих за ниточки первых людей аппарата, – вот так запросто даже при существующей неразберихе может быть арестован местными вокзальными ментами, никогда не приходила ему в голову.

– Одну минуту…

Омельчук ждал криминалиста, у которого, кроме ружья, был с собой и электронный микроизлучатель. Наконец тот вошел.

– Сколько у вас при себе денег? – спросил Омельчук у Гийо.

Директор ресторана словно видел сон о себе.

– На этот вопрос трудно ответить, – резонно заметил Гийо, – я не считал.

– Тысяча? Две?

– Не знаю. Зачем это вам, если не секрет?

Мелькнула сумасшедшая мысль:

«Для каких–то дел им нужны деньги. Большие суммы… Кому–то передать, чтобы кого–то поймать…»

– Не секрет. Сейчас все поймете. Я хочу задать вам вопрос: все ли деньги, которые у вас при себе, принадлежат вам?

– А кому же?!

– Вы все сказали. Теперь положите их на стол. Сюда.

Гийо достал бумажник.

Эксперт показал Омельчуку глазами: «Это не те!»

– Пожалуйста, выложите все!

Директор достал конверт.

– Это тоже ваши? – Омельчук не оставлял ему времени на раздумья. – Почему в конверте?

– Я хотел отправить матери.

– Сколько здесь?

– Не знаю. Я бы все равно пересчитал на почте.

– Здесь триста пятьдесят рублей.

Гийо пожал плечами.

– Очень может быть.

Омельчук дал знак эксперту. Тот был на ходу со своим излучателем.

– Понятые, прошу подойти ближе. И вы, пожалуйста. Читайте, что написано! – на купюрах вспыхнули скрытые от глаз буквы.

– «Взятка», – прочитал санитарный врач.

– Вы тоже видите? – спросил Омельчук у директора ресторана. – Чем вы это объясните?

– Не знаю.

– Вот протокол, деньги помечены в присутствии понятых…

Гийо заметил резонно:

– Все знают, что у меня никогда не запирается. Мало ли кто мог войти и что угодно подложить… Это не мои деньги!

– Я вынужден вас задержать.

– Я давно уже получал предупреждения со стороны персонала. – Гийо остался невозмутим. – От официанток и буфетчиц. «Все равно посадим тебя на скамью подсудимых…»

– Почему?

– Из–за моей принципиальности! Мешал им обворовывать граждан…

– Вы считаете: в конверте лежат сейчас другие деньги? Не те, что вы клали?

– Безусловно. Их подменили.

– Будем проверять.

– Я прошу об этом.

Ресторан и подсобные помещения решено было опечатать. Игры работников ОБХСС продолжались всю ночь. Под утро Картузову позвонил Скубилин:

– Как насчет «форели»?

– Поджариваем, товарищ генерал! Из Купавны звонили. Там целый магазин. Просили прислать ювелира–специалиста.

– А в Мичуринце?

– Миллионеры, Василий Логвинович! Миллиардеры!

– Ходатаев еще не было?

– Нет пока.

– Готовься, Картузов! Завтра к тебе такие тузы пожалуют – только держись!

– Что–нибудь придумаем, товарищ генерал!

– Думай, голова, картуз куплю! Завтра они примутся за вас со всех сторон…

Вошедший был, видимо, когда–то могуч высоким прямоугольным торсом, крепкими тяжелыми руками. Сейчас перед Игумновым стояла восьмидесятилетняя развалина.

– Девка у нас пропала… – Один глаз его, крупный, вполне осмысленный, был каким–то потухшим, смотрел ниже игумновского лица – в воротник, второй направлен был прямо на Игумнова. – Уехала в Москву и пропала. Я отец ей. Мылины наша фамилия.

Игумнов придвинул стул.

– Садитесь. Давно пропала?

– Уже неделя… – Он опустился на стул прямо, не согнувшись в спине. Сидел, выставив толстые колени. – Мы воронежские сами. Трое человек детей… Зойка – младшая. Приезжала на несколько дней. За вещами. – Он говорил отрывистыми фразами, на одном глотке воздуха, так ему было легче. – Улетела самолетом, мы сами ее проводили…

«Что за честь такая Воронежу?.. – подумал Игумнов. – Почему все эти исчезнувшие женщины из Воронежа? Совпадение?»

– А через пять дней получаем телеграмму от ее подружки. – Он протянул форменный бланк. Игумнов прочитал вслух:

– «Что с Зоей телеграфируйте Женя»…

– Прилетела в Москву и как сгинула… – Здоровым глазом он поймал Игумнова, больным оглядывал кабинет, мелкие детали казенного быта. Игумнов и сам краем глаза захватил их – форменная фуражка на сейфе, картонная коробка–тайник, порванная по углам схема железных дорог СССР.

– А может, поехала к кому–нибудь? – Игумнов взглянул на старика. – Как она?

– Не–ет! Девчонка она порядочная… Друг у нее здесь… – сказал Мылин.

– Москвич?

– Липецкий. Тоже в общежитии. Яриков Геннадий… «Надо послать к нему Ксению. Сразу же и позвонить…» Игумнов пометил на календаре.

– Были у него?

– Заезжал. А что он? Все равно бы не встретил. Днем ему работать.

– Зоя не с ночным летела?

– Не–е! Отговорил я!.. – Старик воспрянул духом. – Обычно она с последним самолетом, потом электричкой до вокзала. А уж утром к себе… А тут я упросил. «Лети, Зоюшка, днем…»

– Может, еще обойдется… – Игумнов словно тоже получал шанс вместе со стариком. – Вы из аэропорта? Как там, в порту?

Мылин покачал головой.

– Это мыслимая ли вещь?.. Народу как в котле.

– Спрашивали кого–нибудь?

– Подходил к таксистам. Э, говорят, дедушка! Тут тысячи девчонок проходят! Каждый час. Разве вспомнишь?.. Я говорю: «Ладненькая из себя. Вельветовые брючки. Танкетки…»

Старик говорил сам с собой.

– …Спрашивают меня: «А деньги она везла с собой? Или видео?» – «Ничего не было! – говорю. – Скатерть взяла из дома, мать картошки отсыпала. Все в магазин не бегать…» – «Тогда появится, дедушка! Что с ней станет…» – «Дай–то, Бог!..» – Старик внезапно повеселел. – Утром позвоню соседям. Предчувствие такое: может, сегодня–завтра объявится!

– В Москве где вы остановились?

– В Выхино. Свои у нас там. Из деревни.

Игумнов записал адрес.

– Телефон есть? – Он тоже записал. – И этого парня – ее друга. Адрес, фамилию. Фотографию привезли?

– А вот!

Подсвеченное сбоку и снизу круглое лицо. Полноватый подбородок. Крупный нос. Все пышущее здоровьем, крепкое, молодое. Большие, жирно накрашенные губы.

Он вызвал Качана.

– Надо заполнить карту пропавшей без вести.

– Картузов спасибо не скажет. – Качан знал о всех трех таинственных исчезновениях.

– А, пошел он… Приметы, одежду.

– Карту зубов… – Ему не раз приходилось ее заполнять.

– Зубы у нее все свои, – заметил старик. – Ни одного чужого.

– Уши проколоты?

– Это есть! И вот еще… – Старик вспомнил. – Колечко! Сестра подарила! Золотое. У нее пальцы то–о–нень–кие – и то только на мизинец налезало…

Милиционер–конвоир с силой толкнул Николу в спину.

– Убийца!.. – Видимо, ему подсказали наверху. Народ был оперативно грамотный.

Алексей–сокамерник – со втянутой в шею башкой и стриженым затылком – подскочил:

– У, суки! – Но дверь уже закрылась. Загремел засов.

Никола оглядел камеру. Пока он был наверху, Эдика вывели.

«Если замнач не дурак, из камеры меня выдернут лишь после того, как возьмут Алексея… – Никола читал происходившее, как по книге. – Тогда кавказец всю жизнь будет считаться виноватым в его бедах…»

Никола не пожалел ни того, ни другого.

Такая жизнь. Распусти и он язык – Алексей или Эдик его с ходу бы вложили, чтоб уйти на свободу.

– Где? – Вор кивнул в пустой угол.

– «С вещами на выход»…

– А может, в соседнюю камеру?

– Да нет! Он картежник. Катала. Небось на тачке гонит сейчас к себе в гостиницу… – Он не назвал ее, и Никола не поинтересовался. Он знал законы камеры. – У них там валютный бар. Девочки, кайф… – Алексей руками и движением таза показал похабно. – Во сколько меня ни отпустят, я туда поеду.

Он не догадывался, что выход на свободу теперь откладывается для него на несколько лет.

Никола снова постелил брюки, выправил швы, лег сверху.

Его ждал следующий этап.

Может даже, самый важный.

Срок содержания Николы в камере как лица, задержанного в нетрезвом состоянии, истек. Следователь должен с ходу решить: отпустить Николу на свободу, пока будет вестись следствие, или закрыть.

Николу с его биографией особо опасного рецидивиста и поножовщиной ждал верный арест. Недаром его и по акту опьянения вопреки всем инструкциям поместили не с обычной пьянью, а с задержанными, под крепкий замок. Следователи никогда не упускали случая отправить обвиняемых за решетку, чтобы те не могли убежать или совершить новое преступление.

Это стоило, конечно, следователям дополнительных хлопот. Строго через трое суток, ни днем позже, не делая исключений ни для выходных, ни для праздничных дней, следователь обязан доложить материал прокурору и получить санкцию на арест.

И против этих своих самых грозных противников – следователя и прокурора – Никола был бессилен.

Козыри, которыми он владел, годились только против тех, кто впрямую отвечал за раскрываемость преступлений, а следователей – это было очевидно для любого посвященного – нераскрытые не колышут.

– …У них всю дорогу приключения… – Никола по новой слушал от Алексея истории выпущенного каталы. Он и двух минут не мог просидеть молча. – Гаишник в порту тормознул их, а с ними старик кавказец… «Хотите, – говорит старик, – я его отмажу?» Подходит. У него в тачке коньяк был. «Белый аист»…

Никола был по горло сыт этими и подобными историями. Спросил только:

– Взял?

– Гаишник? Им только покажи!.. С ними был в машине друг этого таксиста. Он перед тем бухнул и в милицию попал, там же, в аэропорту. Неделю назад. А при нем было кольцо золотое. Темное. «Ну, – думает, – все! Финиш!» А ночью сержант его будит. «Слышь! Вали отсюда…» Ремень отдал, шнурки. «А кольцо?» – «Какое тебе еще кольцо. Вали, я сказал…» – Алексей излагал путано, но Никола отлично все разбирал. – Крутые ребята, каталы… Чечен, который с Эдиком ехал, говорит: «Ты мне покажи этого сержанта… Я разберусь!» Запросто бы разобрались. У них в гостинице «Макаров». Новый, с двумя обоймами…

– Знаешь, – сказал вор. – Ты бы язычок прикусил малость. Тут ведь и стены слышат…

– А чего я?!

Никола больше не думал о нем. Ворошил свое.

– «…Следователя чего колышет? Чтобы от водворения в камеру и до санкции у прокурора ему в срок уложиться! Чтобы ровно три дня! Как закон требует…»

– Какой день сегодня? – неожиданно спросил вор. Алексей посмотрел удивленно:

– Пятница…

«Сегодня меня не закроют!» – подумал Никола.

Следователи не любили закрывать по пятницам. Если сажаешь в пятницу – в понедельник идти к прокурору. Значит, прощай выходные, отдых с семьей, телевизор. «Для них самое лучшее – закрыть в понедельник, чтобы в среду за санкцией…»

Вскоре за Алексеем пришли. Вслед и Николу подняли. Посадили в конце коридора у зарешеченного окна.

Он слышал, как следователь в кабинете укорил Алексея:

– Тебе хулиганства мало? Того, что я тебе вешаю? Чего ты в камере язык распустил?

«Ну, дела–а… – Вору стало смешно. – Это же взяточник!»

Вскоре следователь вышел в коридор – белый, пышный телом мужик с редкими волосами. Он подошел к Николе.

– В понедельник придете. Паспорт пока остается у нас. Все ясно?

– Да, ясно.

– Вот повестка! Смотрите. В девять здесь.

Расклад подтвердился:

«Думает, что закроет с понедельника! Чтоб выходные себе не ломать… А на неделе получит и санкцию! Но это еще как выйдет! Бабушка надвое сказала!»

Узбек–милиционер, старослужащий, окликнул Игумнова у лестницы внизу:

– Товарищ начальник! Там ждет вас этот… – Он замялся, не зная, какое имя назвать. – Николай Иванович.

Николу знали под несколькими именами.

Игумнов взбежал по лестнице. Открыл дверь, пропустил Николу впереди себя. Замок за его спиной щелкнул.

За дверью Игумнов развернул Николу на сто восемьдесят градусов. Мгновение еще – и врезал бы в кобелиные бесстыжие воровские глаза.

– И врежь! Заслужил! – Никола не моргнул. – Они отпустили меня на выходные. В понедельник меня закроют. Паспорт у них.

– Какие у тебя претензии лично ко мне?

– Игумнов!

– Я посылал тебя на стадион с ножом?

– Нет…

– Ну и все!

– В тюрьму я не пойду, Игумнов! Мне нельзя туда. И ты знаешь почему… – Он по–блатному громко – на весь этаж – заскрежетал зубами. – Ты сейчас думаешь: меня посадишь – справедливость восторжествует! Не–ет!

– Все равно. – Игумнов открыл дверь. – Прощай.

Никола вышел.

Игумнов подошел к окну. Освещенный квадрат окна по–прежнему висел на деревьях, как простыня или занавес.

Шаги Николы стихли.

Вокзал был идеальным местом для сведения счетов с жизнью. Производство по «несчастным случаям» велось примитивно, уголовные дела не возбуждались. Трагедии замечали не больше, чем писк электронных часов, обозначавших конец часа.

Злость прошла внезапно, как и появилась. Игумнов спустился вниз, к вахтеру.

– Где он?

– Ушел… – Узбек удивленно посмотрел на Игумнова. – Просил передать это… – Вахтер полез в стол, достал плоские металлические часы на старом ремешке.

Вор стоял в конце шестой платформы. Тут было всегда малолюдно.

– В машинисты решил податься? – Игумнов смазал Николу по плечу.

– Еще подумаю. – Он вскользь взглянул на него. – У тебя тоже неприятности. Помимо меня.

– Еще одна женщина пропала, неделю назад, молоденькая, в вельветовых брючках, в босоножках.

– Опять из аэропорта?

– Опять.

Никола на секунду задумался.

– А кольцо у нее было?

– Было. Почему ты спросил?

– Мне пришло вдруг… – Он заговорил несвязно, как недавний его сосед по камере. – Милиция попутала тут одного. С кольцом. Кольцо – темное… Ма–а–ленькое–ма–а–ленькое…

– Интересно!

– …А ночью сержант его будит: «Вали отсюда!» – «А кольцо?» – «Какое кольцо?» Ладно, мол, вали!

Те же вопросы покатились по обратному кругу, теперь их задавал Игумнов.

– Давно было?

– С неделю назад. В аэропорту.

Снова стукнула стрелка. Машинист узнал начальника розыска, поприветствовал свистком.

– И кого с ним попутали?

– Друга одного таксиста. Они подвозили катал…

– Фамилию знаешь?

– Откуда, Игумнов? Все через десятые руки. Парень похвастал каталам в такси, а те дальше… Да! В машине был еще старик горец. Они его подвозили… – Никола вспомнил про бутылку. – «Белый аист». Есть такой коньяк?

– Есть.

– Горец отдал его гаишнику. В Домодедове.

Игумнов все больше заинтересовывался. Заставил Николу повторить.

Получалось, что было четыре выхода на дружка таксиста.

Через самого таксиста. Через Эдика – каталу и его напарника. И еще через гаишника.

Но и на таксиста, и на гаишника, и на друга каталы выйти можно было тоже только с помощью Эдика, который обретался либо у себя в гостинице, либо в аэропорту.

– У них там валютный бар, – вспомнил Никола. – Проститутки… Да! И оружие. «Макаров» с двумя обоймами.

– Ты бы позже еще вспомнил!

– Про оружие?

– Ну!

Во всем существовала какая–то несправедливая связь: не ударь Никола ножом парня на стадионе, он не попал бы в камеру с Эдиком и Алексеем – Игумнов ничего не узнал бы ни про кольцо, ни про пистолет.

– Начинать придется все равно с места прописки Эдика, – вслух решил Игумнов. – В Истре – раз они его закрывали – адрес должны знать.

– Должны.

– Ты поедешь в аэропорт и будешь там находиться постоянно, пока я не скажу. Найдешь своего каталу, а в конечном счете – таксиста…

– В понедельник мне с утра к следователю, Игумнов. У меня повестка… – Никола вздохнул естественно.

– До понедельника надо дожить, Никола. Отправляйся. Прямо сейчас…

Существовал и еще один путь к дружку неизвестного таксиста.

Через милицию аэропорта. Игумнов позвонил начальнику розыска Желтову, его не было. Отыскался лишь старший опер. Он с ходу опередил:

– Если насчет билетов – все глухо.

– Я не лечу.

– Да нет, если тебе очень надо – пожалуйста. – Он сразу перестал нервничать.

– Проверь по книге доставленных за прошлую неделю… – Игумнов принял за точку отсчета дату появления Мылиной в Москве. – Таксисты у вас были задержанные?

– Проверю. Куда тебе позвонить?

Старший опер перезвонил минут через десять.

– Не было. Этот человек точно таксист?

– Не знаю.

– Тут ееть водитель башенного крана. Из Хабаровска.

– Нет, это не он… У меня еще такая просьба. Там приходил этот Мылин насчет дочери. Проверь, прилетела ли она дневным рейсом, на который взяла билет.

– Позвони к утру. Я сделаю.

– В Москве, наверное, миллион краденых колец… – заметил Цуканов, его новый зам.

– Колец много, ты прав, – Игумнов блеснул рыжим рядом зубов. – Но кольцо появилось тогда же, когда исчезла Мылина. И в том же месте. И очень похожее по размеру. Надо ехать к Эдику…

– Поехали.

Гостиница находилась недалеко от метро «Каховская». Два одинаковых, похожих друг на друга корпуса.

– Давай сюда. – Игумнов показал на козырек, под которым стояла низкая длинная машина.

– Иностранцы… – заметил Цуканов.

– Хрен с ними.

– Я так сказал.

Круто застучали в дверь.

– Откройте.

Швейцары – пенсионеры–бугаи МВД–КГБ – по виду и степени независимости легко определили их статус.

– Входите. Сейчас оперуполномоченного вызовем.

Игумнов и Качан пошли к столу администратора. Там никого не было. Наконец появилась заспанная молодая девица. Фыркнула.

– По борьбе с проституцией?

– «Интерпол»! По линии эксгибиционистов…

– Да ладно!

– В каком номере вот этот?.. – Игумнов показал записку с установочными данными Эдика. Девица прочитала ее.

– Нет у нас такого!

– На память знаете?

– У нас иностранцы. Свои все наперечет. Не прописан.

– А живет!

– Это пусть милиция смотрит. А мы в номера заглядывать не обязаны. Каждый свободен пригласить кого хочет… – Она оценивающе взглянула на Игумнова. – Например, ты – меня! И подарить духи! «Палома Пикассо», например!

– Всю жизнь мечтал.

– Очень вежливо. – Она зевнула.

Цуканов из вестибюля махнул рукой, ему удалось найти общий язык с одним из швейцаров.

– Номер 1257. Двенадцатый этаж. Он там.

– Останешься здесь, – сказал Игумнов. – Проследи, чтобы эта стерва не позвонила…

Сверху уже спускался гостиничный оперуполномоченный.

– Откуда, ребята? – Он был похож на нападающего студенческой баскетбольной команды – под потолок, с длинными маховиками.

Игумнов показал удостоверение.

– Транспортная милиция.

– Насчет 1257… – подсказал один из швейцаров.

– Доигрались! Оля, – пригласил опер. – Идешь с нами.

Стерва победно взглянула на Игумнова, виляя задом, пошла к лифту. Вшестером они вошли в грузовой лифт.

– Нажимай на двенадцатый, – сказал нападающий. – Кто у них там? Проститутки?

– Оружие.

Врываться не пришлось, стерва администратор коротко постучала и запасным ключом с фанерной бляшкой открыла дверь.

– Мальчики!..

Видимо, их поселили с условием, что администрация в любой момент сможет проверить порядок и выселить, если номер понадобится иностранцам.

Она скользнула в номер, как, видимо, делала уже не раз, с ходу нажала на выключатель.

Номер был «люксовый» – с огромным холлом, с комнатами по обе стороны. Опер из гостиницы мотнул Игумнову головой вправо, сам быстро метнулся влево.

Игумнов попал в спальню, окно ее было плотно закрыто шторами. Ни воздух, ни свет сюда не попадали. Где–то рядом была кровать, Игумнов услышал чье–то сонное дыхание. И голос. Сначала непонятное, потом по–русски:

– Кто это?

– Милиция…

Качан рванул занавеси на окнах, проник свет. Завизжали колесики раздвигаемых штор. Боковым зрением Игумнов успел оценить обстановку: бархатные диванчики полукругом, галерея пустых бутылок, пуф с одеждой.

Впереди на квадратной кровати две взлохмаченные головы рядом – черная и белая…

– Милиция! Спокойно…

Черная голова на кровати неожиданно скатилась к краю, взлетела подушка, из–под нее показался вороненый, с коротким стволом «бульдог».

Не «макаровский»!

«Бульдог» пошарил по номеру, нашел Игумнова широким пустым зрачком… Игумнов бросился вниз, к кровати. Вперед. Рукой захватил чьи–то ноги. Баба! Мужик скатился под кровать. Игумнов врезал кулаком и локтем, пистолет отлетел в угол.

Впереди Качан сцепился с другим мужиком. Женщина под простыней орала изо всех сил. Игумнов и его противник катались у кровати: тот пытался схватить пистолет. Игумнов все дальше отбивал его ногой под кровать. Наконец Игумнову удалось взять верх, он врезал по лицу. Еще. Еще.

Тот закрыл руками голову, не сопротивлялся. Игумнов знал свою правоту, его противник – вину. Он не должен был брать в руки оружие. Неподписанный договор между сыщиками и преступниками запрещал это делать. Взяв пистолет, он доказал, что готовился убить Игумнова, Качана – вообще мента. В этом все и заключалось.

Игумнов подтащил мужика к шкафу, двинул головой о дверцу. Потом швырнул на ковер.

– Что ты делаешь? – закричала женщина с кровати. – Это тебе не в Америке!

– В Америке его бы сразу пристрелили – не успел бы еще вы тащить руку. Там жизнь полицейского дороже ценят…

Он подобрал «бульдог», он лежал – вороненый, маленький как мышь на снегу.

– Выйдите все, дайте одеться… – сказала женщина.

– Ничего, перебьешься и при нас.

– Сволочи! Мне тоже чуть ключицу не сломал. Сейчас бы платил за увечье…

Игумнов вздохнул:

«И действительно, платил бы! Дурацкий закон… Всех защищает, кроме того, кто старается за всех и всех больше рискует!»

Появился гостиничный оперуполномоченный, зажег свет. Задержанный все еще лежал на ковре без дыхания. Игумнов взял с прикроватного столика графин с водой, вылил ему на голову. Лежавший отпустил колени, потянулся.

В спальне появились другие обитатели номера. Всего их было шестеро. Две молодые женщины, белые, полнотелые, со спутанными волосами, принялись приводить себя в порядок. Администраторша успела уйти. Началось утро, где–то за стеной, не по–русски, поздравило всех с началом дня радио.

– Кто прописан в номере? – спросил баскетболист, он же опер.

Хозяин номера, оказалось, вообще в эту ночь не ночевал; всё это были его гости – приезжие, неизвестно как просочившиеся сквозь сито швейцаров. Те умудрились служить двум богам: пускали за деньги, потом же и закладывали. За это им тоже платили.

Все были жителями далеких мест, незнакомого предгорья, давно уже освоившими равнины столицы, ее гостиницы, рынки, мотели.

– Этого, с пистолетом, ты увозишь? – спросил гостиничный оперуполномоченный у Игумнова как бы между прочим. Он держался с достоинством, не хотел выпрашивать.

– Нет, забирай его. Мы возьмем вон того. – Он еще раньше положил глаз на другого кавказца. Юркого. С усиками. – Поедешь с нами. В милиции давно был?

– Давно! Когда прописывался!

Он промолчал о деле, заведенном на него Истринским райотделом, о том, что всего несколько часов назад валялся на нарах.

Игумнова вранье это устраивало. Сразу снимались подозрения, будто какие–то разговоры, которые кавказец вел в камере, могли просочиться наружу.

«Нет истринского ИВС – значит, нет и Николы…»

– Поедем, поболтаем, – Игумнов не назвал его Эдиком, поскольку в паспорте стояло другое имя и это сразу бы показалось катале подозрительным. – Будет о чем вспомнить…

– Давай прямо сейчас поговорим, начальник, а? – Ему очень хотелось скорее освободиться.

Игумнов еще раз внимательно его оглядел.

«Этот расскажет. Если не про того малого, у которого милиция забрала кольцо, то, по крайней мере, про гаишника… Пока это единственные зацепки».

– Поедешь с нами.

Оперуполномоченный гостиницы уже звонил в отделение насчет машины.

– Мне надо тоже позвонить, – сказал Игумнов. Его звонок поднял Ксению.

– Ты? – Она, похоже, обрадовалась.

– Вот адрес… – Он продиктовал координаты общежития, полученные от отца Мылиной. – Яриков Геннадий. Сходи прямо с утра. До работы. Скажи, что тебе нужна Зойка.

– Я скажу, что она заказывала мне колготки… – уже сонно пообещала Ксения.

Второй его звонок был старшему оперу в милицию аэропорта.

– Что–нибудь удалось?

– Удалось. Мылина скорее всего прилетела тоже ночью… – Старший опер объяснял весьма многословно. – Всех воронежских пассажиров отправили ночными рейсами. Не дневными. У них там ЧП было в аэропорту. Посадили душанбинский рейс, и его пассажирам отдали места дневного воронежского…