Текст книги "Время дождей"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава шестая
СИГАРЕТЫ «ВИЗАНТ»

(Тринадцать дней до задержания Спрута)

В кабинете с зашторенными окнами находились участники ночной операции, руководители подразделений, наконец заместитель начальника управления – генерал Холодилин, обманчиво приветливый, спокойный. Именно он настоял на разборе действий оперативной группы по задержанию, хотя многие считали, что анализ вполне исчерпывается словами «не повезло».

На экране, среди кадров с бесчисленными чемоданами, на долю секунды мелькнуло озабоченное лицо Гонты и снова придвинулось панорамное изображение зала для транзитных пассажиров.

– Сейчас появятся, – оператор нервничал, – я не успел сделать монтаж…

– Все хорошо, – под Холодилиным скрипнуло кресло, – очень наглядно. Как, товарищи? Вот вам, например?

– Мне нравится, товарищ генерал, – в старшем лейтенанте с рыжими усиками Ненюков узнал увальня, сидевшего в секторе захвата между женщиной с корзиной и майором Несветаевым. Сейчас он тоже будет здесь.

Спокойный голос Холодилина никого не ввел в заблуждение: гроза приближалась.

На экране появился Константин Сенников. Из-под шапки мелькнуло тяжелое переносье, глубоко посаженные глаза. Сенников шевелил губами, глаза обводили зал. Второго преступника не было долго, потом появился и он, с сумкой, костлявый, высокий, на нем была меховая кепка на манер финской и светлый того же меха воротник.

Камера видеомагнитофона, панорамируя, прошла по рядам и снова нашла Сенникова. Он направлялся к сектору между киоском, целя на свободную скамью. Потом он сел, соучастник занял место рядом. В кадре стали появляться инспектора, входившие в группу захвата, – все они сейчас находились в кабинете Холоди-лина.

Какое-то время оператор, по-видимому, не занимался съемкой, поскольку ничего не происходило. Начало драки он не снимал, так же как и окончание. Все, что произошло потом, связанное с младшим инспектором и находившейся под молнией в сумке иконой, на экран не попало, зато во множестве изобиловали кадры задержания – мелькали спинки кресел, чемоданы – съемка шла из одной точки, и «Сорок четвертый» фиксировал только то, что само попадало в объектив. В центре кадра он держал Сенникова, служившего ориентиром.

Сцены драки и задержания заняли несколько минут. Напоследок оператор показал соучастника Сенникова, окруженного сотрудниками. Экран погас.

– Спасибо, вы свободны, – поблагодарил Холодилин оператора, – теперь послушаем участников задержания. Кто из группы захвата был первым номером, находился к объекту ближе других?

Старший лейтенант с усиками поднялся.

– Каким образом вы полагали решать задачу? Как выбрали место в секторе? Поделитесь, пожалуйста. Было ли свободное место рядом с объектом?

– Было, товарищ генерал.

– Но вы от него отказались. Почему? Как вы рассчитывали задержать Сенникова, если бы передача икон произошла в зале?

– Я хотел получить больший обзор, товарищ генерал.

– Допустим. С кем вы должны были взаимодействовать?

– Со мной! – Ненюков узнал голос, который слышал в машине, глотавший окончания фраз.

– Вы тоже не заняли место рядом? А у вас какие соображения? – Холодилин больше не маскировался. -…Почти два месяца мы действовали, как слепые, – продолжал он глухо. Подровнял лежащую перед ним стопу бумаги, постучал ею по столу, потом, так же не спеша, аккуратно выровнял обойму шариковых ручек. Все молчали. – Кража у онколога, убийство в Торженге… Все необычно, странно. Я бы сказал, загадочно. – Взгляд его упал на Гонту, слушавшего затаив дыхание. – Так я говорю, товарищ старший лейтенант?

– Так, товарищ генерал.

В кабинете было тихо. Изредка на коммутаторе оперативной связи вспыхивали белые и красные лампочки – Холодилин не снимал трубку. За двойными дверями тамбура, не пропускавшего ни одного звука, на звонок отвечал секретарь, и светлячки гасли.

– …И вот мы получили в распоряжение единственный в своем роде шанс: удалось установить, что следующее преступление будет в Залесске. Мы предположили, что объектом преступления станут работы большого мастера. Учитывая их особую ценность, мы получили санкцию на задержание не в момент кражи, а во время передачи икон скупщику или организатору преступлений. Мы должны были точно знать, кто стоит за исполнителями. Все представляли важность наших мероприятий? – Он не разрешил вызванным сотрудникам сесть, они так и слушали стоя. – Мы разработали план операции, включили наиболее грамотных и опытных сотрудников. Транспорт, научно-технические средства. – Он помолчал. – И что же? Все рухнуло по вине нескольких человек, явившихся неподготовленными…

– Товарищ генерал! Кто же мог знать, что произойдет нелепая случайность? – Инспектор с рыжими усиками побледнел. – Что Сенников, у которого в сумке такие ценности, польстится на бумажник?

– Предвидеть не могли. Согласен. Но что вы предприняли в данной ситуации? Какие внесли коррективы с учетом изменившейся обстановки? – мысль Холодилина работала четко. – У вас были десятки вариантов, широкое поле для инициативы. Вам давалась минута – не менее! – на размышления. Вы, например, могли локализовать конфликт, выступить на стороне Сенникова… Вы могли дать Сенникову возможность скрыться: у нас хватило бы сил поддерживать за ним наблюдение. Наконец, вы могли дать понять, что вы, понимаете, вы, а не Сенников, взяли бумажник!

Инспектора группы захвата молчали.

– Потом мы разобрались бы! А теперь? – Он перебрал карандаши, опять поправил и без того ровную стопу бумаги. – Не знаю, сможем ли мы в ближайшее время обеспечить себе хотя бы минимально выгодные позиции.

Холодилин отпустил инспекторов. Майор Несветаев ушел с другими, дверь за ним тихо скрипнула. Холодилин подождал, нашел глазами начальника отделения. Тот молча встал.

– Много несправедливого наговорил я твоим инспекторам! А какой у них опыт подобных операций? Сколько они работают? Мальчишки! Все у них впереди. Не с них надо спрашивать…

– Товарищ генерал! – Ненюков узнал голос, повторявший в микрофон: «Сорок четвертый! Кто знает, где Сорок четвертый?»

– За то, что произошло, я спрошу с тебя. Спрошу строго. Вместо того, чтобы возглавить группу захвата, ты вошел в группу сопровождения. Держался близко к объекту, чем лишил себя возможности активно действовать в зале!

Общий рисунок намеченного разбора операции вырисовывался вполне определенно.

– Я еще могу понять начальника уголовного розыска, – сказал Холодилин, когда за тем закрылась дверь. – Мы все прошли это: заявления, сроки, выезды на происшествия. Тут еще отчеты, профилактика, справки, занятия с инспекторским составом, совещания… Какую помощь оказал заместитель начальника отдела?

Одного за другим Холодилин поднимал подчиненных, звания и должности с каждым разом звучали внушительнее, наконец в кабинете остались сотрудники, входившие непосредственно в бригаду Ненюкова.

– За все, что происходит в доме, отвечает хозяин. С меня спросят серьезно. – Холодилин помолчал. – Будем выправлять положение.

Первый допрос Сенникова состоялся там же, на Ярославском вокзале, через несколько минут после задержания. Начальник отдела предоставил в распоряжение Ненюкова, Гонты и следователя кабинет – лучший в здании, выходящем окнами на платформу дальнего следования.

Вопросы задавал следователь. Это были обязательные вопросы протокольного порядка перед водворением в изолятор временного содержания, поскольку ни преступник, ни работники милиции не собирались открывать карты, – скорее, первое знакомство.

Допрос записывался на диктофон.

– Вы подозреваетесь в краже икон на выставке в городе Залесске… – Предварительно следователь представился: «Линейно-следственное отделение на станции Москва-Ярославская». – Что можете пояснить в этой связи?

Сенников не ответил, внимательно осмотрел свой пиджак: на рукаве оказалось небольшое пятнышко, он соскоблил его ногтем.

Следователь повторил вопрос.

– Слышите хорошо?

– Не глухой, – на этот раз Сенников заинтересовался пятном на колене.

– При аресте у вас изъята сумка. Она принадлежит вам?

Сенников долго соображал: как отвечать? Завтра другой следователь – прокуратуры – поведет наступление с позиций, на которых этот остановится сегодня.

За окном на перроне началась посадка. Лавировали носильщики, перекликались проводницы в кокетливо сдвинутых на глаза беретах.

Сенников наконец определил линию своей защиты:

– Не помню. Может, купил у кого!

– Что было в сумке? Тоже не помните?

– Иконы.

– Как зовут вашего напарника?

Сенников жестко провел ладонью по подбородку, его широкое переносье разгладилось.

– Я один был.

Только рецидивист-уголовник мог отстаивать безнадежную, явно уязвимую позицию. Следователь спросил:

– Что вы собирались делать с иконами?

– Сам не знаю… Хватит, начальник, – он ударил себя по колену, – веди в камеру. Эту ночь я не на печке валялся.

– Где же вы были?

– Где взяли, тут и сидел.

– Всю ночь?

– Всю ночь.

На этом допрос закончился.

– Сразу второго, – распорядился Ненюков, когда Сенникова увели.

Его напарнику можно было дать лет двадцать пять. У входа он как-то быстро, по-кошачьи, вытер ноги и только затем переступил порог.

– Нестор я, – он показался Ненюкову до смерти запуганным. – Бывало, старушки в деревне: «Попаси телят, Нестор». Кто яичко, кто хлебушка… Телята пасутся, а ты загорай! – Впечатление о его кажущейся субтильности было обманчиво, весил он килограммов девяносто.

– В школе учились?

– Год ходил…

Подвергать сомнению ответы не имело смысла, на одну ложь явно громоздилась другая.

– У вас в сумке иконы.

– В Загорск, продавать…

– Что вы думали приобрести на деньги от продажи икон? – спросил следователь.

– Костюм бы купил. Пальто с каракулевым воротником, чтоб теплее. И на юг!

– На юге холоднее?

– Я там не был.

– Какие города на юге вы знаете?

– Зачем мне знать? Может, я в них не буду.

– Курите? – Ненюков достал сигареты.

– А папироски нет?

Позвонили от дежурного:

– В вещах задержанного вырезка из иностранного журнала. Много почтовых марок. Филателия.

– Что еще?

– Два обручальных кольца, перстень… Сейчас подошлю.

Через несколько минут пакет с вещами был наверху.

– Все ваше? – спросил следователь.

Задержанный не пошевелился.

Ненюков взял в руки вырезку из какого-то иллюстрированного издания.

– Что здесь написано, конечно, не знаете. Логично… Попробуем перевести. – Инспектор по особо важным делам задумался. – «Образность»? «Поэтическая образность мышления Антипа Тордоксы, любовь к плоскому орнаменту, свойственная народному искусству…» Интересно! «Международная выставка. Телефон и адрес – 61 049. Университетштрассе, 27. Дата открытия – май…»

– Марки тоже ваши? – спросил Гонта.

Марок было много. С репродукциями известных картин.

– У вас с десяток серий. Вы филателист?

Сынок с фабрики зонтов встретил Кремера как знакомого. В одной руке он держал сачок, в другой – белый ломоть, посыпанный густо сахарным песком. На столе, служившем верстаком, секретером и книжной полкой, стояли аквариум, кружка круто заваренного чая. Заготовки фанерных пистолетов лежали между посудой и тетрадями.

– Будешь? – Сынок показал Кремеру на чайник.

– Спасибо. Почему не в школе?

– Воскресенье же!

– Я забыл. А как с матерью?

– Помирились.

Алюминиевая раскладушка все еще стояла за кушеткой.

– Константин не появлялся?

– Хоть бы совсем не приходил. – Сынок не перестал жевать. – Рукам волю дает! Увидел, я записку пишу, говорит: «Дай!» И за волосы!

– Секретное послание?

– Это он думал, секретное. Из книжки, про рыб: «Угрожающе смотрит морской дракон…» – Сынок вытащил из-под аквариума брошюру. – «Нравы обитателей морских глубин». Читал? Возьми: интересно!

– Благодарю, – Кремер положил брошюру в карман. – Родственников надо терпеть.

– Не родственник он, – Сынок отправил в рот очередной кус хлеба с песком. – Комнату снимал! Видел дверь рядом с телефоном? Константин жил там вместе с Володей. Потом Константин попал в колонию, а Володя переехал…

Ночь без сна на Ярославском вокзале давала себя знать. Кремер боялся уснуть, поэтому сел не на кушетку, а табурет, рядом со столом. В кружке перед ним плавали разваренные хлопья чая.

– …Пока Константина не было, комнату сдали, вещи Володя унес.

– Выходит, он тоже жил здесь?

– Тоже.

– Сейчас я тебя спрошу, а ты, если не можешь, не отвечай…

Сынок кивнул.

– Володя оставлял здесь икону?

– Здесь его кляссер с марками, – Сынок откинул челку со лба и стал похож на круглолицую с пухлыми губами девчонку, – сейчас найду. А икон не было.

Кремер подумал, что марки должны находиться на столе, среди шурупчиков и обрезков фанеры, лежащих вперемешку с посудой, школьными учебниками. Однако Сынок нырнул в стоящий под окном фанерный, с замками чемодан.

В комнате было тихо, на кухне негромко играло радио.

Сынок вынырнул с альбомчиком в потускневшем дерматиновом переплете – десяток пыльных листков, побелевшие от клея слюдяные клеммташи.

– Я оботру, – поспешил он.

– Ничего.

Слоны, змеи, попугайчики. Альбом начинающего, любовно подобранные цветные картинки. Старая серия напомнила Кремеру его собственный школьный кляссер. Зеленые, синие, фиолетовые квадраты и треугольники, леса, табуны коней, стремительные всадники с «уюками» – арканами на длинных тувинских пиках.

До Володи альбом, без сомнения, принадлежал школьнику.

– Много у Володи марок?

– Тысяч десять, есть дорогие. Тоже собираешь?

– Собирал. Но меня интересует икона.

– Иконы не оставлял.

Следователь вынул бланк с фотографиями, положил на стол.

– Обвиняемый Сенников, кого из предъявленных на опознание лиц вы знаете?

Понятые – мужчина и женщина у стола – почувствовали себя после вопроса следователя неуютно: сидевший поодаль Ненюков догадался об этом по тишине в следственной камере.

– Пишите: никого не знаю. – Вид у Сенникова был вполне респектабельный: борода аккуратно подстрижена, скулы выбриты. – В первый раз вижу.

Следователь записал, Сенников и понятые по очереди подписались. Ненюков знал этого следователя и ясно представлял четкую линию его действий.

– Обвиняемый Сенников, – заговорил тот снова, – вам предъявляются показания жителей деревни Большой Починок Архангельской области. Допрошенные утверждают, что на фотографии номер три – ваш отец. Сенников Иван Александрович. Что вы можете пояснить?

– Я сказал: не знаю.

– Можно записать?

Сенников поколебался: речь шла об отце.

– Пишите что хотите!

– Действительно ли ваш отец проживал в упомянутой деревне? Могли ли указанные свидетели его знать? – Следователь знал, в каких случаях следует действовать прямолинейно.

– Не буду отвечать на этот вопрос.

– Вынужден составить акт об отказе от дачи показаний.

– Ну, мой! Мой это старик! Мы семь лет не виделись! Какое имеет отношение? – жесткая лопатка бороды вздрогнула и застыла.

– Вы хотите сказать, что под номером три…

– Да! Да! Да!…

Старик на завалинке, в фуражке и гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, торжественно и прямо, уперев руки в колена, следил за ними с фотографии во время этого разговора.

– Хочу дать пояснение! – прохрипел Сенников. – Когда меня в последний раз посадили, вещи остались на квартире. Фотокарточка тоже. Не знаю, как она попала в дело. Все!

– Уточните адрес квартиры.

– Не помню, – он упорно не называл фабрику зонтов.

Следователь записал ответ, казалось, в его профессиональном арсенале не было иной тактики, кроме лобовой атаки:

– Фотография изъята после кражи в квартире онколога. Вам предъявляется протокол осмотра места происшествия… – Признав фотографию, обвиняемый должен был объяснить, как она попала в прихожую профессора.

– Не знаю, – Сенников достал платок, не развернув, приложил к виску.

Час Ненюкова приближался, он не задал ни одного вопроса, не взял под сомнение ни одной версии обвиняемого. Из глубины здания периодически доносился лязг металла, гулко отдавались шаги.

Вскоре следователь ушел и увел понятых. Обстановка следственного изолятора их угнетала, они уходили с явным облегчением.

Сенников держал платок в руке. В аккуратно сложенном носовике был блатной шик: «Мы дома, здесь мы не на год, не на два, в отличие от фрайеров, стараемся и в тюрьме выглядеть прилично».

С Сенниковым было ясно. Признаться в совершенном преступлении он не хотел, потому что, во-первых, как рецидивист не надеялся на снисхождение и, во-вторых, оттого, что долгое время считал главными своими добродетелями упрямство и неумение идти на компромиссы. Были и иные причины. Ждать, что Сенников выведет управление на след Спрута или похищенных икон было бессмысленно. И в то же время понятно, что Сенникову иконы не нужны, в них он не разбирается.

Таков результат поверхностного анализа.

Инспектор по особо важным делам, раздумывая, прошел по кабинету. Он не решил, начать разговор или подождать, пока в треугольнике Спрут – Сенников – Нестор появятся хотя бы примерные параметры.

– Фотография моего старика была на квартире, в вещах! – заговорил Сенников, когда они остались одни. – Верите?

– А письмо?

– Письмо?

– «Признали, что нерв болит, выписывают натирания…» – процитировал Ненюков.

– Что письмо? – Похоже, Сенников и про письмо слышал впервые.

Ненюков достал репродукцию, он все еще не мог дать объяснения странным уликам.

– «Живем с бабушкой, – прочитал Сенников по складам, – никого не держим и козу убрали…» Что письмо? Тоже подбросили!

Магазин «Филателия» размещался недалеко от метро «Юго-Западная», в недавно возведенном массиве. Гонте пришлось подождать, пока крикливая особа, оставшаяся за оценщика, просматривала принесенные на комиссию марки.

– Зайдите на той неделе!

– Здесь дефект – не хватает зубца…

С удостоверением инспектора она знакомилась так же скрупулезно, безотчетно взяв в руки лупу.

Гонта уже побывал в местах обмена марками – Нескучном саду, у «Факела». Перед ним прошли работники магазинов на Ленинском проспекте, набережной Тараса Шевченко, коллекционеры, мелкие спекулянты и фарцовщики, которые не прочь заработать на непосвященных. В комиссионном магазине Гонта тоже встретил их примелькавшиеся физиономии.

– Чем могу быть полезной? – оценщица вернула удостоверение.

Гонта показал фотографию Нестора.

– Не знаете?

– Нет, – возвращая фотографию, она привычно осмотрела состояние обратной стороны.

У окошка еще стоял владелец отвергнутых марок.

– Разрешите? Я тут всех знаю.

Гонта показал снимок.

– Володя-филателист! На прошлой неделе сдал Абу-Даби!

Ситуация изменилась. Нашелся оценщик – старик в тюбетейке, в пенсне, он оказался в соседней комнате, отгороженной стопой марочных каталогов. Крикливая особа принесла извинения. Гонта записал домашний адрес Володи-филателиста, значившегося в уголовном деле как Нестор.

Через двадцать минут он уже стучался в квартиру на первом этаже старого дома напротив Белорусского вокзала.

– Вам Володю? – Открывший дверь был маленький, узкоплечий и тучный. Он сильно косил водянистыми, как у слепого, глазами. – Володи нет дома.

– Я подожду, – сказал Гонта.

Человек показал на вешалку. На вид ему было не меньше семидесяти.

Они прошли в комнату, которую можно было назвать столовой.

– Садитесь! Володя знает, что вы приедете? – хозяин квартиры навел на него водянистые большие глаза.

– Мы не успели договориться.

Мужчина кивнул.

– Но мне кажется, он вас ждал. Часто спрашивал: никто не звонил? Никто не приходил? – Когда человек сидел, узкие плечи его казались под жилетом еще уже. – Могло так быть?

– Конечно, – Гонта успел освоиться, оглядеться по сторонам.

– Вы из милиции. Не надо ничего говорить. – Он пошевелился, стараясь не потревожить огромный живот. – Когда ко мне на базу приходили молодые люди вроде вас и начинали спрашивать: «Как со складными метрами?», или, скажем: «Дверные петли вы направляли в шестой магазин?» – я говорил помощнице: «Раечка, достаньте книги, будем с божьей помощью снимать остатки…»

– Володя тоже служил на базе?

– Разве я сказал? Володя – санитар скорой психиатрической помощи… И между прочим, давно здесь не живет.

– Не живет? А его новый адрес?

– Откуда я знаю? – он откинулся в кресле.

Оставалось ждать, пока хозяин квартиры снова разговорится:

– Каждый раз у меня находили недостачу: тридцать – сорок копеек, не больше. Я привык спать спокойно. Бывало, звонит земляк-закарпатец, заведующий другой базой: «Как тебе удается уснуть? Что ты принимаешь?» – «Принимаю? Ничего. Поужинаю, беру газету – и вот уже сплю».

Гонта вооружился терпением.

– Звонит другой борбыль: «Можно оставить у тебя мои игрушки?» – «Что именно?» – «Пару обручальных колец». – «Не надо. Хочу спать спокойно…»

Он сделал короткую паузу, теперь Гонта действовал осторожнее.

– Что такое «борбыль»?

– Парикмахер, так у нас говорят, в Закарпатье.

– Впервые слышу. Володя тоже знал борбыля?

– Я познакомил их. А что?

– Ничего… Володя – ваш родственник?

– Один раз мне позвонили. «Кто?» Молодой голос: «Я должен с вами говорить». Пожалуйста…

Комната, в которой они сидели, носила следы запустения: обои отклеивались, портьеры на окнах провисли. Сбоку, над двухтумбовым письменным столом, висело несколько любительских акварелей – Гонте не удавалось их рассмотреть.

– Молодой человек вашего возраста. Мы прошли сюда, в мой кабинет. Он говорит: «Я хочу вас убить». – «Почему?» – «Вы работали завбазой, живете один, у вас должны быть деньги». Спрашиваю: «У вас нет денег?» – «Есть, но мне надо больше». – Рассказывая, человек отвел глаза в сторону. Гонта сообразил, что именно так ему удобнее видеть своего слушателя. «Имейте в виду, – я сказал, – можно работать завбазой и оставаться честным. Вы думали об этом?» Оказывается, не думал. Я поставил чай, разговорились. Сидели до часа ночи. Метро закрылось. Я сказал: «Берите подушку, ложитесь на диване…»

– Не боялись? – Гонта поднялся к акварелям.

Старик не ответил.

– Это был Володя. Недели через две он приехал снова, у меня были гости. Я познакомил их. Потом он попросился временно пожить здесь.

– Это Володя рисовал? – Гонта показал на акварели.

– Способный молодой человек, я же говорю. Но! Если ему дать базу, на которой я проработал двадцать восемь лет, он бы размотал всю скобяную галантерею, все складные метры, дверные ручки за неделю!

На акварелях была изображена одна и та же деревушка, напоминавшая Торженгский погост. За деревушкой белело тихое озеро.

– Откуда он приехал? Почему ему негде жить?

– Скажу, – кресло заскрипело. – У Володи квартира, какая нам не снилась. Отец служил начальником по строительству. В семье не хватало только птичьего молока. Но! Если ты начальник – надо работать! А если только пиры, так, во-первых, выгонят с работы, во-вторых… Что говорить! Отца накрыли на каком-то деле, срок дали. Володина мама – интересная еще молодая женщина – вышла замуж. Отчим заставлял Володю учиться. Володя не хотел, занялся марками, фарцовкой. – Он помолчал. – Вы, извините меня, лейтенант?

– Старший лейтенант.

– Я так и подумал. Вы не знакомы с Володей?

– Не знаком.

– Я сказал себе: «Старший лейтенант не знаком с Володей, но он знает, что Володи нет». – «Где же может быть Володя?» – задал я себе вопрос. И ответил: «Сидит!»

– Его вещи здесь?

– Он выехал в декабре. Здесь его шкатулка – чеки посыл-торга, пара обручальных колец… Ну и книги! Он ведь начал с марок, потом были монеты, книги. Теперь иконы.

– Я хотел бы взглянуть.

Процесс перехода в гостиную занял несколько минут, после чего бывший завбазой едва отдышался. В гостиной царило еще большее запустение. Казалось, солнечный свет никогда не попадал в нее.

– Все собираюсь начать генеральную уборку, отциклевать полы. – Старик посмотрел с грустью на свой живот. – Где я вырос, там была вода с реки и с горы. Мой отец всю жизнь пил воду с горы и никогда не болел…

Гонта вздохнул сочувственно.

Над кушеткой была прикреплена полка. Гонта переписал заглавия книг – «Уставъ общества древнерусского искусства при Московском публичном музеуме», «Книга о живописном искусстве», «Тезисы докладов Всероссийской конференции, посвященной новым исследованиям в области древнерусского искусства и итогам экспедиции музеев РСФСР». Рядом лежали аккуратно заполненные тетради с записями. Гонта заглянул наугад:

«Сопоставление цветового строя и палитры иконы выявляет характерную торжественность и нарядность колорита, своеобразные и только ему присущие характерные приемы и системы в изображении лиц и отдельных деталей одежды».

– Наверное, про Тордоксу… – Взгляд водянистых глаз коснулся Гонты, прошел стороной к полке и дальше, к завешенному пыльной шторой окну. – Володина идея фикс. Буквально бредил им. Это тот мальчик – Володя! Даже профессор, который этого Тордоксу нашел, с ним дружбу водил…

– Профессор? Фамилию помните?

– Он не назвал.

– Жаль.

Уходя, Гонта взял с полки тонкую папку.

«История болезни». Ниже аккуратным почерком было вписано: «Диагноз: эпилептическая деменция». Володя наверняка прихватил ее где-то в поликлинике. Гонта перевернул несколько листков и наткнулся на знакомую фразу. «Костюм куплю, – сообщал о себе больной, – пальто с каракулевым воротником, потом поеду на юг».

Прощаясь, человек протянул Гонте мясистую руку:

– Вы спросили: боялся ли я Володю? Мы, закарпатцы, немца видели, вот как вас сейчас, и не трусили…

– Я предлагаю начистоту… – Ненюков показал «Историю болезни», которую доставил Гонта.

По лицу задержанного словно прошла тень. Ненюков видел, как мускулы на лице Филателиста перегруппировались: часть морщин распустилась и тут же, рядом, будто залегли новые.

– Вы хотели на экспертизу, чтобы бежать. На побег нет шансов, – высокий, заполнивший собой кабинет Ненюков прошел от окна к двери.

Нестор не ответил, он так и не сел на предложенный стул. Ненюков снова отметил кажущуюся худобу охотника за иконами при несомненной тяжести тела. Как у большинства проживающих в городах акселератов, у него был широкий таз, длинные руки.

– …Вы симулировали эпилептическую деменцию – явную сниженность интеллекта. Но разве Сенников или другой рецидивист возьмет с собой больного человека?

Он показал с десяток фотографий.

– Эти снимки сделаны в Калинине, когда вы везли иконы. У билетной кассы. Вы вели себя как человек, ориентирующийся в окружающей обстановке. И на Ярославском вокзале тоже.

Мнимый Нестор издал странный хлюпающий звук.

– Могу я попросить воды?

– Конечно. Можете курить. Папиросы, сигареты?

– От сигарет у меня кашель.

– Вот «Беломор»! Посмотрели бы на себя: «Попаси телят, Нестор!» Наивно!…

– Вы плохо знаете Сенникова! – Обвиняемый прикурил, но папироса тут же погасла. – Он мне никогда не простит. Ведь он с утра до ночи болтал о своих делах – показывал, что моя жизнь в его руках! О краже у профессора, даже об убийстве пастуха в Архангельской области! – Филателист издал тот же хлюпающий звук, снова прикурил гаснувший «Беломор». – Знаете о таком убийстве? Это он – Константин Сенников! А я не вор, не убийца. Сенников думал, что я смогу отобрать для него ценные иконы, старину. Он ведь уголовник! Ему все равно, что красть. Шел за иконой, а мог прихватить и плащ, и часы, и кольцо обручальное! – Он не замечал, что роняет пепел и уже не говорит, а кричит во весь голос, так что его слышно за двойными дверями в коридоре, может, даже в соседних следственных камерах. – Его в избу переночевать не каждый пустил бы! Татуировки видели? Позер, дурак! На кисти: «Могила», а выше: «Здесь нет конвоя»! – Казалось, он еще долго будет кричать, задыхаясь, поминутно раскуривать «Беломор», давая выход накопившейся злобе, но он вдруг замолчал, положил папиросу. – И все равно дело не в нем…

– В ком же? – спросил Ненюков, поднимаясь во весь рост и становясь даже выше Филателиста. Крахмальная сорочка под кителем и белоснежные манжеты придавали Ненюкову вид франтоватый.

– За ним стоял другой человек. О нем я не знаю. Что он приказывал, то Сенников и делал. Как пес. К тому же все уплывало… Только Сенников ни за что не признается. Вот увидите, постарается все свалить на меня.

– Итак!…

– Я признаю себя виновным в краже икон с выставки в Залесске. В этом моя вина, – обвиняемый снова потянулся к столу за папиросой.

В застекленной трубе Ленинградского вокзала было пасмурно. Синели над головой конструкции огромного дебаркадера. Шорох голубиных крыльев, усиленный эхом, разносился по перрону.

В толпе, среди незнакомых людей, к Ненюкову возвращалась профессиональная обостренность восприятий. Мелькали лица, простуженный голос в динамиках приглашал осваивать вокзальный быт:

– …Комнаты отдыха, парикмахерская, ручные и автоматические камеры хранения…

На почетном месте, втянувшись под застекленный свод, отдыхал фирменный скорый. Ненюков прошел к месту, где недавно, на рассвете, встречал Сенникова и его напарника. Оно оказалось рядом со спальным вагоном прямого сообщения. Пассажиров здесь было мало. Проводник в форменном кителе разговаривал с дамой, державшей на руках собачку. На даме был тощий лисий воротник, она спрашивала о чем-то, путая русские слова с финскими. Перепончатые уши собачки были распластаны по сторонам. Поодаль стоял мужчина с черным зонтом, в куртке ярко-лимонного цвета.

Ненюков повернул назад. Отсюда Сенников и Нестор несли набитые краденым сумки мимо расположившейся полукругом группы захвата. Ничего не мешало Ненюкову повторить маршрут.

– Кто не играет в «Спортлото», тот не выигрывает! – настиг его у дверей голос распространителя спортивной лотереи. – Если вы не приобрели билет, как проверите свою удачливость?

В этом была логика, но Ненюков от покупки уклонился: то, что предстояло, было важнее, чем угадывание шести счастливых номеров. Искушать судьбу дважды Ненюков не хотел.

Он прошел площадь и повернул к Ярославскому вокзалу. Где-то здесь, впереди, большим зеленым поплавком маячила тогда шляпа Гонты.

Ненюков вошел в зал для транзитных пассажиров.

Обходным путем, минуя эскалатор, Ненюков поднялся наверх. Здесь тоже что-то неуловимо изменилось, наверное, потому, что теперь Ненюков знал, чем закончилась задуманная им операция. Не сразу нашел сектор захвата. Он показался крохотным, с игрушечными диванчиками, низкими спинками скамей. Ненюков подошел ближе, сел, развернул газету. Предчувствие открытия, пришедшее во время допроса Филателиста, не покидало Ненюкова, пока он ходил по вокзалам, невидящим взглядом смотрел в газету…

«Иконы Тордоксы…»

– Насколько точно установлено, что иконы, которые мы ищем, писал именно Тордокса? – по-военному четко сформулировал Холодилин давно интересовавший его вопрос. – И насколько точно доказан факт существования иконописца?

Ненюков не раз думал об этом. Позднова и ее последователи могли ошибиться, доверившись анализу приемов, данным устного творчества, поверив тексту подписных икон. Своя точка зрения на Мастера была у Мацуры…