Текст книги "Время дождей"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Здесь хорошо пишется.

– Только здесь? И нигде больше?

– А что же вы?

– Мой дед из Текехазы, это недалеко отсюда. Мы не земляки?

– Я рижанин.

От буфета подошел Шкляр.

– Привет честной компании! – Художник распечатал «Визант», кивнул знакомому официанту: – Мне рюмку водки.

Кремер невольно отметил его новую роль.

– Давно не видел вас, Дима, – сказал Терновский. – Я звонил несколько раз. Что нового?

– Задумал грандиозное панно.

Подошла Ассоль, никто не заметил, как она появилась.

– Позвольте?

– Прости, – Терновский вскочил с живостью, которую от него было трудно ожидать.

Мужчины поднялись. Подставляя щеку для поцелуя, Ассоль оглядела зал.

– «Холм» становится модной клайчевской «Авророй». Что вы заказали?

– Жюльены, – Терновский помог придвинуть стул, – сейчас принесут. И бутылочку сухого.

– От вина отказываюсь.

– А я нет! – Вероника выглядела эффектно: замшевая юбка, высокие сапоги, кофточка с металлическими украшениями. – Мы не опоздаем? – Она села между Пашковым и Шкляром, но ее внимательный взгляд только коснулся художника и сразу же прочно утвердился на Кремере.

Веронике явно хотелось проверить, какое впечатление произвело на него известие о лотерейном билете. Ничего не узнав, она обратила внимание на экскурсовода.

– Ты какой-то утомленный, Володя. – Пашков и в самом деле выглядел нездоровым.

– Ерунда. За прекрасных дам! – Пашков встал. – Мужчинам пить обязательно!

– Володенька! – Ассоль показала на Шкляра.

– Когда Дима выпьет, он становится прекраснейшим собеседником!

– Ты готов споить его?

– Не беспокойся, Ассоль, – Шкляр только пригубил рюмку, поставил на место, – я знаю меру. Ешьте, пейте, не обращайте на меня внимания. – Кремер слушал и не мог ничего понять. – Помню, случилась со мной история. Я тогда жил в Мурманске, работал в театре. Пить к тому времени мне уже запретили, а тут у главного режиссера круглая дата, дали ему заслуженного деятеля… – Теперь Шкляр был почти трезв. – Моя первая жена заключила с его женой соглашение: возле меня поставят графинчик с водой. Гостям объявят: это Димина норма, чтобы к нему никто и он ни к кому… И все-таки к ночи я был пьян, – он задумался, – друзья подменили графинчик, оказавшись находчивее наших жен… Не раз пришлось мне потом пожалеть об этом.

– Браво, – иронически похвалила Вероника. – Это новый этюд?

Подошел официант:

– Кофе подавать?

Пашков о чем-то тихо заговорил с Вероникой. Улучив минуту, Кремер придвинул стул и неожиданно услышал конец фразы:

– …Я выполняю поручение инспектора Гонты.

– Поднять руки? – так же шепотом спросила Вероника.

– Не нужно, только вы должны мне помогать.

– Вы меня с кем-то спутали, Володя. Кроме того, вам нельзя быть следователем.

– Почему?

– У вас нет памяти. Где ваши часы? Их действительно украли?

– Дело не в них… – Пашков слова выговаривал четко, глаза следили за всем, что делалось за столом. – Вам дорог Тордокса? Вы не хотели бы, чтобы наша национальная гордость уплыла за границу.

От Кремера не укрылось ни одно движение экскурсовода.

– Перед кражей, – говорил Пашков, – я видел вас и Буторина рядом с нашим служебным помещением. Петр Николаевич определенно вышел из комнаты экскурсоводов. Что он там делал? Когда я вошел, комната была не заперта.

– Может быть, Петр Николаевич сам вам это скажет? Вот он идет, кстати.

Пашков не ответил. К столу приближался Буторин. Рядом вышагивал прибывший из Москвы искусствовед.

– Мацура, – представил смотритель-кассир, – мой проверяющий. Собирается меня вытурить. Между прочим, когда-то вместе служили… Прошу любить и жаловать.

Официанты, без особого, впрочем, нажима, поторапливали собиравшихся на экскурсию.

– Товарищи! – крикнули от дверей. – Автобус подан!

Кремер заскочил в номер за портфелем, спустился вниз.

– Едете? – спросил старичок администратор, когда Кремер снова показался в вестибюле. – Я тоже отпросился, хочу отдохнуть.

– А как заслон, не сняли?

Администратор прикурил трубочку. Тонкие, как у подростка, ручки почти на треть вытянулись из узких рукавов. Кремер видел – его собеседника так и подмывает сообщить новость.

– Главное не в этом! – старичок заговорщицки мигнул. – Автобус!

– Автобус?

– Необычный! И экскурсоводов два, а не один, как обычно. Городок наш маленький – ничего не укроется. – Старичок замолчал. По лестнице спускался Ненюков, он тоже собрался на экскурсию.

Кремер понял, как ему следует поступить.

– Займите мне место! Я сейчас!

Вернувшись в номер, он быстро запер дверь – для выполнения задуманного времени оставалось совсем мало. Кремер поставил портфель, аккуратно, карандашом, отметил на паркете границы основания. Такими же незаметными линиями окружил он футляр пишущей машинки, внимательно осмотрел кровать.

3

В автобус Кремер садился последним.

– Скорее! – крикнула Ассоль.

Места у окон были заняты мосфильмовцами – они везде поспевали первыми. Работники выставки сидели в середине. Старичок администратор махнул Кремеру рукой.

– Теперь все? – спросил экскурсовод, которого Кремер видел утром в ресторане.

Мацура, принявший обязанности старшего, не замедлил дать определение слову «экскурсия»:

– Вы имеете в виду передвижение во времени или в пространстве с образовательной, научной или увеселительной целью…

Искусствовед принадлежал к категории людей, которая не устает формулировать определения всему, что видит и слышит.

– Именно это мы имеем в виду, – откликнулся экскурсовод. – Поехали!

Быстро исчез парк, промелькнула встреченная приветственными криками машина «Мосфильма», незаметная улочка, которой Кремер четыре дня назад поднялся на Холм.

Дорога все круче стала забираться в горы.

– В годы войны наши места были ареной жарких кровопролитных боев, и до сих пор мы мысленно возвращаемся к тем дням. Немцы готовили в Закарпатье укрепленную цепь оборонительных сооружений – так называемую «Линию Арпада». Они утверждали, что закрыли Карпаты на крепкий замок, а ключи выбросили в бурную Тису. Но враги просчитались, – экскурсовод показал в сторону Перевала, – осенью сорок четвертого года после тяжелых боев в условиях бездорожья и труднодоступной горно-лесистой местности войска Первой гвардейской армии, Восемнадцатой армии и Семнадцатого гвардейского стрелкового корпуса прорвали укрепления противника и восемнадцатого октября овладели карпатскими перевалами. Осенью сорок четвертого года победа пришла на эту землю…

Пока один рассказывал, второй – помоложе, в дымчатых очках – дремал.

До самого горизонта поднимались и уходили вверх-вверх склоны черные от леса вблизи и серые, таящиеся в тумане, за Перевалом. Чем выше поднимался экскурсионный автобус, тем теплее становилось вокруг. Снега в этой части Карпат уже не было, лишь на самом верху виднелись тонкие сверкающие полосы: остатки его стекали между деревьями.

– «Кулак зятя» называют ту вершину, – приоткрыл глаза второй экскурсовод.

Преодолев Перевал, автобус остановился.

– Километр с лишним над уровнем моря, плановая остановка. Сбор через пятнадцать минут.

Кремер прошел несколько метров по шоссе. Теперь он сам увидел все, о чем рассказывал старичок администратор. У поста ГАИ остановилась машина – старенький «Москвич» первых выпусков. Высокий милиционер в тулупчике с белой портупеей, с огромными раструбами рукавиц откозырял водителю, попросил открыть багажник. Получалось, что вывезти из Клайчева иконы большого размера невозможно.

Милиционер закончил осмотр, снова козырнул водителю, но тот не уехал – вместе со своим спутником присоединился к экскурсии – был он маленький, пухлый, с золотыми зубами.

«Вы можете осмотреть багажник моей машины, – как бы говорил Пухлый, – но после осмотра, поскольку у меня ничего не нашли, я волен поступать, как заблагорассудится, а вы должны вернуться на пост».

– Видите? – прокашлял старичок. – Такие строгости впервые!

Кремер не ответил.

– Мы опоздаем на лекцию? – подошедшая Ассоль зябко потерла ладони.

– Нет, безусловно.

От его взгляда ничто не ускользало. Обернувшись, Кремер увидел, что Вероника беседует с водителем «Москвича» как со знакомым.

– Смотрите, белка! – крикнули от автобуса.

Автобус стоял на краю маленькой площадки. Дальше шел склон, кое-где еще искривившийся снегом.

Все подошли к обрыву.

– Минуточку! – Впереди оказался второй экскурсовод с фотоаппаратом, уклониться от фотографирования не было возможности. – Снимаю! – Он стоял на доске, проложенной над кручей не одним поколением экскурсионных фотографов, в тайном, но безопасном месте. – Еще раз… А теперь прошу к этой скале! – Он сделал еще несколько снимков – у знаменитого четырехсотлетнего дуба, на смотровой площадке, вблизи нового кемпинга.

Возвращались другой дорогой – вдоль прозрачной зеленоватой реки, шуршавшей в серой бугристой гальке, мимо покосившихся желтых могильников старого кладбища. Лесистая часть Карпат скоро осталась позади.

– Полонины, – объяснил экскурсовод, тот, что приглашал утром на экскурсию, – лысые горы для выпаса овец… Справа вы видите дорогу, по ней во времена оккупации люди уходили в горы, чтобы не быть угнанными в Германию. Внизу, у начала дороги, висело объявление, оно заканчивалось словами: «Хто не зъявится в Управлении Праци згидно даному оглошению, буде покараний смертю!» Но люди предпочитали смерть рабству. Многие из тех, кого немцы поймали в этих горах, попали в клайчевский лагерь…

Через три часа после начала экскурсии, как и обещал экскурсовод, они оказались в парке, у гостиницы, рядом со знаменитым источником. Патриарх местных вод – полуторасотлетний «Йоахим» – вытекал из крана, прозрачный, солоноватый, равнодушный к своей и чужой славе.

– Товарищи, – объявил экскурсовод на прощанье, – фотографии будут готовы дня через три. Образцы смотреть на доске объявлений: Главная площадь, два. Рядом с районным отделением внутренних дел. Спасибо за внимание!

Войдя к себе, Кремер закрыл номер на ключ, приступил к тщательному осмотру.

Все было в том же порядке: машинка, стопа чистой бумаги, «Справочник флотов», наполовину засунутые в ящик стола «Нравы обитателей морских глубин». В корзине для бумаг, ужасно непрактичной, из которой все вываливалось, лежали разорванные клочки с описанием брачной жизни глубоководных.

Кремер начал с портфеля, перешел к футляру машинки, дотошно оглядел ниспадавшее с кровати покрывало. Для детального осмотра времени было не очень много: с минуту на минуту могли появиться Шкляр либо Вероника, чтобы вместе идти на лекцию. Осмотрев все, Кремер снова вернулся к портфелю.

Кто-то определенно притрагивался к вещам, пока он ездил на экскурсию…

У двери послышались шаги.

– Алло! – Это была Вероника.

Он не ответил. Портфель могла передвинуть и горничная. Но она не заглянула бы под матрас, не исследовала бы футляр пишущей машинки. Наконец, ее не интересовали глубоководные – в корзине определенно не хватало бумаг.

– Вы готовы? – снова крикнула Вероника.

– Сейчас иду.

Он поднялся с колен, поправил складку на брюках, осторожно, чтобы не скрипел замок, повернул ключ. Сомнений не было: за время его отсутствия все вещи в номере были тщательно осмотрены.

Гонта вернулся из Берегова около шести вечера. В гостинице было пусто: кража икон всколыхнула дремавший в персонале и в гостях интерес к древнему искусству. Все были на лекции.

В тишине береговского архива время шло незаметно. Обычно Гонта успевал взглянуть на часы всего раз, когда плотный, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, служащий начинал вежливо покашливать: архив закрывался рано.

Было ясно, что оккупированное немцами Клайчево сорок четвертого года странными обстоятельствами связано с кражей из замка: только человек, видевший брешь в потолочном перекрытии, мог впоследствии точно определить ее место.

Гонта перелистывал аккуратно пронумерованные листы деловых бумаг, нотариальные надписи, договоры на производство работ, подряды на ремонт и строительство.

«Мысль, выраженная даже одними и теми же словами, – думал он, – означает у разных людей совсем не одно и то же. Не каждый и сам знает ее расплывчатые границы, хотя они есть и их можно установить. «Да» Смердова, молоковоза Степана, экскурсовода Пашкова, телефонное «да» Терновского выражают много и мало и разны по смыслу…»

Исследование, которое он проводил, было конкретным, документы вызывали у Гонты больше доверия.

Гонта позвонил в милицию, начальник уголовного розыска был у себя.

– Сервус! Новое есть?

– Как сказать… – осторожно ответил Молнар.

– Что-нибудь с обручальными кольцами?

– В записях о венчании за сорок четвертый год Олены есть… – Молнар замолчал, Гонта не стал его торопить, – но все не то! Гравировки другие или кольца на месте. С Аннами хуже – их много. О Мариях и говорить не приходится, владельца наверняка нет в живых. Шутка ли, венчался в восемьсот девяносто восьмом!

– Понимаю, – Гонта незаметно для себя перенял любимое словечко Ненюкова, – а как поездка в Карпаты… – он не без труда подобрал выражение.

– По-моему, в порядке.

Гонта вытащил из пиджака блокнот, нашел нужную страницу.

– Запишите, пожалуйста: лотерейный билет 17 185 025 разряд 67. Установить, в какой зоне продан. Билет предъявлялся для проверки в сберегательной кассе у источника…

Молнар засмеялся.

– Где вы с Владимиром Афанасьевичем разменяли последние пятидесятирублевки из командировочных?

– Точная информация, ничего не скажешь… На этот билет выпал крупный выигрыш: «Волга».

– Попробую установить, – вместе с Гонтой Молнар отвечал за игру, которую Ненюков вел со Спрутом.

Контригра тоже числилась за ними.

4

– Кто из нас не видел эти непонятные на первый взгляд, поражающие своею неумелостью картины, с их полным непризнанием перспективы, грубостью рисунка, неумением передать красоту окружающей природы?

Позднова была опытным лектором, понимала: именно эти мысли приходят каждому, кто предъявляет к иконе такие же требования, как к картине.

– Приглядитесь внимательнее к темным торжественно-серьезным ликам, вглядитесь в строгие, словно в глубь вас глядящие глаза. Вас охватывает странное чувство: то, что вы вначале принимали за неумелость, оказалось приемом, с помощью которого художник привлек ваше внимание к главному. Погоня за внешней привлекательностью могла убить внутреннюю красоту. Плоскостное, схематичное, лишенное прямой перспективы изображение в древнерусской иконе не следствие неумения, оно – выражение особого художественного мышления…

Лекция Поздновой собрала много желающих. Большую часть скамей заняли школьники старших классов, явившиеся в сопровождении классных руководителей. Пришли почти все обитатели гостиницы, работники выставки и мосфильмовцы. Особняком, под антресолями, устроился технический персонал замка: дежурные администраторы, горничные. Электромонтер, он же сантехник Роман, по указанию Буторина, держал стремянку, на которую взгромоздился корреспондент районной газеты с «Пентаконом» и вспышкой.

– Нельзя забыть тем не менее, что дух икон – дух «умерщвления плоти, дух отрицания тела, всего живого, плотского». Я цитирую: «У больших мастеров иконописи их работы были столь насыщены выразительным гуманным содержанием, что религиозный смысл нередко уходил на второй план, а высокие человеческие стремления, запечатленные на иконе, к истине, справедливости, красоте продолжают приносить светлую радость до сих пор…»

Кремер не переставал наблюдать за работниками выставки. Пашкова среди них не было.

«Не был он и на экскурсии… Где он? Как он выразился за столом: «Я выполняю поручение инспектора Гонты…»

Незаметно прошла большая половина лекции. Позднова рассказала об истоках древнерусской живописи. Ассоль вспомнила об Иоанне Златоусте, высланном в суровую ссылку из Константинополя «на север» – в район нынешнего мыса Пицунда.

Центральное место, как и ожидалось, Позднова отвела Тордоксе.

– Сопоставление раскрытых за последнее время икон «Сошествие во ад» и «Святой Власий» с двумя известными подписными работами Тордоксы «Сказание о Георгии и змие» и «Апостол Петр» привело к установлению значительных черт сходства, что позволяет высказать предположение о его авторстве. На иконах нет традиционной надписи: «писана бысть икона си рукою раба божия Антипы Тордоксы», но это не меняет дела. Тордокса как большой художник не повторял себя, в его произведениях мы видим изменения, вызванные разным назначением икон…

После лекции задавали вопросы. Ассоль демонстрировала слайды: медвяно-золотистые фрески Дионисия и Ферапонтова монастыря, «палатного письма», иконы Александра Ошевенского, эпически-монументальные иконы псковской школы, «северное письмо». Наконец «Апостол Петр» – похожий на северного крестьянина с его глубоко спрятанным порывом, неторопливой обстоятельностью.

Кое-кто ожидал, что Мацура воспользуется случаем – поставит под сомнение авторство Тордоксы в отношении «Сошествия во ад», но Мацура предпочел остаться в тени. Диспут едва не возник стихийно, после вопроса одной из школьниц, но искусствовед не поднял брошенную ему перчатку.

– Как вы относитесь к точке зрения, по которой «Суд Пилата», экспонировавшийся на выставке, также работа Тордоксы? – спросила старшеклассница в фартучке с огромным круглым значком «Торговля – путь к миру».

– Право каждого согласиться или не согласиться с нею…

– Что вы скажете о наших памятниках готической архитектуры? – спросила другая девушка.

По случаю посещения замка старшеклассницы щеголяли прическами, юноши были при галстуках. На шее старичка администратора, сидевшего в нескольких рядах от Кремера, болтался широкий, как капустный лист, бант.

Расходились медленно. Когда в зале остались только работники выставки, Кремер подошел ближе к кафедре.

– Не знаете, где Пашков? – спросил он у Терновского.

– Понятия не имею.

Терновский сидел в первом ряду, рядом Шкляр разговаривал с Вероникой. Буторин помогал Поздновой укладывать слайды.

Неожиданно Кремер увидел Пашкова, экскурсовод был чем-то возбужден.

– У меня вопрос, – его нервозность передалась всем. Стало тихо. – Будьте добры, Антонин Львович, – он обращался к Терновскому, – кто находился с вами, когда в ночь свершения кражи вы выехали из Клайчева?

Терновский покраснел. Несколько секунд длилось неловкое молчание.

– Не считаю нужным отвечать.

– Я требую.

– Володя, в чем дело? – вступился Буторин.

Застрявший на сцене старичок администратор смотрел то на одного, то на другого.

– И все же?

Антонин Львович поднялся, одернул курточку.

– Это становится неприличным. Да. Я прошу оградить меня.

Вероника потянула Шкляра за рукав.

– Дима, нам пора.

– Стойте! – крикнул вдруг Пашков. – Прошу остаться.

– Объясните, в чем дело, Володя? – сказала Ассоль. – Вы, не извинившись, вторгаетесь в беседу…

– Я и Веронике хочу задать вопрос. Где вы находились десятого вечером?

– Что это значит? Вы опять пугаете?

Пашков поднял руку.

– Я говорил, что похититель среди нас, и не ошибся. Сейчас на антресолях находится человек, который видел преступника в лицо и сможет его узнать. Похититель вместе с нами пришел на лекцию! – Стало тихо. Пашков поднял голову к антресолям. – -Константин Леонидович, спуститесь сюда!…

Наверху негромко хлопнула дверь, потом кто-то тяжелый, неповоротливый, не спеша стал спускаться по лестнице, темнота скрывала его лицо.

– Мы ждем!

Терновский опустился на стул, растерянно посмотрел на Позднову. В глубине сцены стукнул плохо прикрытый ставень.

– Кто мне объяснит, что происходит? – Буторин обвел зал и антресоли круглыми, наполовину закрытыми, как у птицы, глазами.

Рядом с ним, ближе к глубине сцены, заложив руку в карман пиджака, стоял Кремер, поодаль, словно превратившись в соляной столб, Мацура. Все молчали.

С равным успехом Буторин мог рассчитывать на ответ от кресел, расставленных вокруг стола, где сидели Ассоль и старичок администратор.

– Константин Леонидович! – крикнул Пашков.

Кремер опомнился первым.

– Вы идете? – спросил он у Мацуры. – Никто не может принудить нас участвовать в этой комедии. – Не оборачиваясь и не выпуская в кармане карманно-жилетный «браунинг», Кремер пошел к дверям.

Вслед двинулись Мацура и Буторин.

Пашков сделал шаг, чтобы задержать их, но Шкляр преградил дорогу, сунул пачку «Византа».

– Так нельзя, старик, покури!

Выходя, Кремер через плечо бросил взгляд в сторону антресолей. На нижней площадке лестницы, не совсем понимая, что от него требуется, стоял упитанный розовый юноша-старшеклассник.

Пашков досадливо махнул ему рукой:

– Подождите у киномеханика.

Мгновенная разрядка не заставила себя ждать.

– Смотрите: змея! – вдруг вскрикнула Позднова, но тут же засмеялась и расплакалась – с кресла свисал обыкновенный, забытый кем-то пояс от плаща. – Вы злой человек, Володя!

– Должно быть, здорово напугали наших предков, если через столько веков мы кричим при виде свернутой в кольцо тряпки! – попробовал шутить Шкляр.

Терновский метал громы и молнии:

– Пинкертон доморощенный! Надо сообщить вашим родителям! А может, и в милицию. Пусть проверят, из каких побуждений вы действуете. Буду чрезвычайно обязан, милейший, если вы исключите меня из круга ваших знакомых. Честь имею. – Он ушел вместе с Поздновой, Вероникой и Шкляром.

Только старичок администратор еще оставался в кресле.

– Вы рискуете оказаться в одиночестве, – резонно предупредил он, – нехорошо подозревать друзей.

– Я что-то не рассчитал. Но вы видели, как они вели себя? Кремер, Мацура… «Ребенок здоров!… «И заметьте: именно Мацура считает, что «Суд Пилата» – икона Тордоксы.

Старичок подумал.

– Известно: есть такие – на них трудно подумать, – он вытащил трубочку. – Идут исключительно по следам других – крупных мошенников! Из-под носа у них берут добычу…

– А потом что? – Пашков задумался.

– Получают отступные… Жалобу на них в милицию не подашь! – Старичок поискал по карманам – спичек не было. – Не приведи, пречиста дева! – Закончил он серьезно: – Про Мацуру не знаю: может, и нет у него детей. Милиция, наверное, проверила. А насчет Кремера… Я его своею рукой в номер прописал. Здесь все в порядке.

Гостиница спала, когда Ненюков вышел на площадь. Ему необходимо было время от времени находиться среди незнакомых людей – в метро, на вокзале. Это помогало думать.

Так было не раз.

Так было и когда он летел из Торженги – с места убийства Смердова в Москву, вслед за Гонтой, вернувшимся первым, чтобы координировать розыскные мероприятия.

В белой, лишенной звуков пустыне висело серебристое тело машины. Рассвет не наступал. Когда Ненюков смотрел по курсу на золотисто-червонное кольцо горизонта, казалось, самолет только покачивается с боку на бок, подставляя под невидимые струи то одну, то другую плоскость…