Текст книги "Время дождей"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Леонид Словин
ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ

Глава первая
ГОСТИНИЦА «ХОЛМ»

(Шесть дней до задержания Спрута)

Перед Клайчевом, у Нижней дороги, обсаженной по обеим сторонам буком, снега было меньше. Здесь «газик» притормозил. С заднего сиденья Кремеру передали портфель, пишущую машинку, кто-то – он не разобрал – буркнул:

– Сервус! [1]1
  Сервус – популярное в Закарпатье приветствие, употребляемое людьми хорошо знакомыми.


[Закрыть]– В дороге успели перейти на «ты».

Кремер вышел – снег доходил ему до колен.

«Газик» сразу же развернулся: шофер хотел засветло вернуться на Перевал.

Еще никто не знал про Клайчево.

«В первом же городке услышат, – подумал Кремер, – сейчас, наверное, только и говорят об этом. И сумма, должно быть, известна – миллион. Кража у онколога тоже считалась «миллионной»…» Он словно видел эти расходящиеся кругами от Клайчева волны пересудов.

«Крупные кражи всегда на «миллион»…»

У Холма Кремер увидел временный контрольно-пропускной пункт. Два милиционера в новой форме – с белыми портупеями и кобурами – и один в штатском зябко притоптывали, о чем-то тревожно переговаривались.

На прибывшего они едва обратили внимание: их интересовали люди, стремившиеся покинуть город, а не те, кто, как Кремер, хотели в него попасть. Отчетливо попискивала рация.

Пустоту главной улицы подчеркнул транспарант: «Посетите выставку древнерусского и западного искусства в Клайчевском замке!» Клайчевский замок возвышался над красной черепицей, над пристроенным к нему стеклянным кубом, в котором размещались ресторан и гостиница.

Вестибюль гостиницы сверкал свеженатертым паркетом, на стенах пестрела реклама.

Кремер сбил снег с ботинок, прошел к конторке. Чистенький, отмытый до ребячьей гладкости старичок-администратор покуривал длинную трубочку.

– Мой дед курил. И дед моего деда курил, – сообщил администратор после традиционного «добрий дэнь», – и мой отец. И я, между прочим… Надо только соблюдать меру. Как вы считатете, сколько мне лет?

У него были тонкие запястья и маленькая голова подростка.

– Пятьдесят пять?

Старичок довольно засмеялся:

– Шестьдесят шесть, почти шестьдесят семь…

– Тогда мне двадцать.

– Зачем я буду обманывать? – Продолжая тихо радоваться, он взял у Кремера паспорт и придвинул анкету. – Надолго к нам?

– Дней на пять – семь. Трудно с номерами?

– Напротив, – старичок выпустил из губ прозрачное облачко и огляделся, – кататься негде. За зиму второй снег, и тот скоро сойдет. Время дождей…

О том, что зима в Карпатах выдалась неподходящей для горнолыжников, говорили всюду, только в гостиницах и туристических бюро еще делали из этого тайну.

– Работать? – Старичок показал на пишущую машинку.

Кремер отделался шуткой:

– Соседство с шедеврами! Положительные примеры прошлого…

Старичок поднял голову, мигнул, чтобы Кремер придвинулся:

– Распространяться не рекомендовано, но… – Кремер вздрогнул, он уже знал, что услышит. – Выставку обокрали…

– Да не может быть!

– Видите дверь? – Старичок ткнул длинным мундштуком в вестибюль. – Там комната экскурсоводов и лестница на чердак. Обычно вход запирается. Вор прошел отсюда, через старый дымоход спустился в зал. Понимаете? Сообщник, видимо, запер за ним дверь, потом ее снова открыли.

– Известно, что украдено?

– Четырнадцатый и пятнадцатый век. Иконы. Одна известного мастера.

Кремер молчал.

– Антипа Тордоксы… – Старичок снова мигнул. – Милиция взялась крепко! Инспектор по особо важным делам приехал. Вон он, кстати, – по лестнице спускались двое. – Ненюков Владимир Афанасьевич… Повыше который. Я его в номер прописывал. Молодой, сзади, тоже москвич – Гонта, инспектор.

Уйти было неудобно, Кремер нагнулся над ящичком с корреспонденцией. Писем оказалось немного, на видном месте лежала «срочная» из Москвы:

=КЛАЙЧЕВО ЗАКАРПАТСКАЯ ГОСТИНИЦА ХОЛМ-МАЦУРЕ РЕБЕНОК ЗДОРОВ=

Судя по дате, телеграмма лежала несколько дней.

– …В номерах холодно, я скажу, чтобы вам принесли второе одеяло. – Старичок обернулся. Увидев близко инспектора по особо важным делам, пожаловался: – Вот, говорят, туристический сезон не получился, товарищ подполковник! Винят нас, работников сферы обслуживания. А народ едет! Из Москвы товарищ.

Щеголеватый, высокий, с высовывающимися из рукавов ослепительно белыми манжетами, Ненюков кивнул. Он тоже обратил внимание на невостребованную телеграмму.

Инспектор Гонта подошел к Кремеру.

– Как сейчас на Перевале? Пробка большая?

– Я ехал через Ясиню и Рахов.

– Вы были в Ясине?

– Позавчера. Мы там ужинали.

– Где же вас застал снег?

– В Верховине, – Кремер поменял руку, в которой все еще держал пишущую машинку.

Ответ прозвучал фальшиво, но Гонта думал о своем. Выглядел он юным, не очень складным. Стоя в двух шагах от Кремера, ухитрился ни разу не встретиться с ним взглядом.

– Попутного транспорта много?

– Перед Клайчевом не было совсем.

– Не интересовались, по какой причине?

– Говорили, Перевал закрыт.

– От кого слышали?

– На автостанции. Шофера рассказывали.

Скажи Кремер, что еще несколько часов назад он был у Скотарского перевала, неизвестно, чем закончился бы разговор.

Угловатый инспектор повернулся к администратору:

– Кто из посторонних обычно появлялся в ваши дежурства? – Заметно было, как он старается укоротить каждую свою фразу.

– В вестибюле?

– Да.

Лицо старичка застыло, однако он тут же взял себя в руки, привычно вежливо подал Кремеру паспорт:

– К дежурной по этажу, пожалуйста. Должен предупредить, всех помещаем в одном крыле в целях экономии энергии и удобства обслуживания.

Кремер поблагодарил.

Подполковник Ненюков в это время о чем-то спросил инспектора, Гонта заглянул в блокнот:

– В девятнадцать. Я предупредил междугородную…

Звонок в кабинете начальника Клайчевского уголовного розыска раздался точно в назначенное время:

– Москва на проводе.

– Слушаю…

Ненюков узнал голос заместителя начальника управления Холодилина. Утром, перед вылетом в Закарпатье, Ненюков и Гонта были у него на улице Огарева.

– Докладываю, товарищ генерал. В пять тридцать во время уборки помещения выставки в Клайчевском замке обнаружен пролом чердачного перекрытия…

В кабинете сидели те, кому предстояло осматривать замок. Совещание только началось, и Ненюков успел лишь сообщить, что почерк преступника знаком и лицо это в уголовном розыске министерства условно именуется Спрут.

– Похищены произведения древнерусского и западного искусства, – Ненюков перечислил по памяти, – две картины неизвестного голландского мастера – «Оплакивание» и «Поругание Христа». Главное, иконы – «Суд Пилата», «Вход в Иерусалим», «Богоматерь Боголюбская»…

– Среди них есть иконы, интересующие нас? – спросил Холодилин, когда Ненюков закончил.

– Тордоксы? Похоже, нет. Под вопросом «Суд Пилата».

Холодилин помолчал.

– Размеры иконы?

– Метр на метр, весит около двадцати килограмм…

– В условиях снежного заноса… – Холодилин подумал. – Она где-то поблизости от вас. Транспорт еще не ходит?

– Нет, товарищ генерал.

Сидевшим в кабинете казалось, что заместитель начальника управления ограничится вопросами, но Ненюков знал – в конце последует инструктаж. Холодилин отводил ему несколько секунд, поэтому ни одно его слово не оставалось без внимания.

Так было и в этот раз.

– На обручальных кольцах, которые оставлены Спрутом в Москве и попали к нам, – сказал Холодилин, – восстановлен текст спиленных гравировок. Цитирую – буквы латинские: «Мария аппо…»

– Понимаю: «аппо» означает «год».

– «1898». На втором кольце: «Анна аппо 1908», на третьем: Олена аппо 1944». – Он не сделал паузы, работавшие с ним сотрудники были достаточно квалифицированны. – Судя по рисунку пробирного клейма, все три кольца закарпатского происхождения. Обратите внимание, не много ли колец для одного дела? Все обручальные, все подарены мужчинам, все из Закарпатья. В чем дело?! – Генерал помолчал. – Надо установить владельцев. Это не так сложно, как может показаться… Вопросы есть?

Закончил он внезапно.

– Доклад ежедневно. У меня все. До свиданья.

Ненюков разрешил курить.

Пока рассуждали о том, как преступники распорядятся похищенным, он набросал рабочий план мероприятий: поиск бывших владельцев колец должен вестись одновременно с розыском преступников.

По поводу кражи мнения местных профессионалов разошлись:

– Наши этого сделать не могли! – такова была одна точка зрения.

Противоположная формулировалась иначе:

– Без своих не обошлось!

– Мы здесь, в Клайчеве, блокировали универсам, «Подарки», ювелирную и часовые мастерские – вот он и полез в замок! – Хотя инспекторов было несколько, чаще высказывался один – черноглазый, с замшевой кепкой в руке. – Не согласны?

Он обращался к Ненюкову и к своему непосредственному начальнику – майору Молнару, сидевшему рядом, коренастому, небольшого роста, с хитроватым лицом.

– Зачем ему «Оплакивание»? – спросил кто-то. – Или та, другая картина…

– «Поругание Христа»?

– Кому он их предложит?

– Ты не скажи… Мода!

Почти все инспектора, с которыми Ненюкову приходилось работать, делились на тех, кто говорил: «Наши сделать не могли!», и тех, что с самого начала были уверены: «Без своих не обошлось!»

В комнате стало тихо.

Общий обзор нераскрытых преступлений сделал Гонта.

– Преступнику дали условное имя Спрут. Он появляется неожиданно, после краж надолго исчезает…

Докладывая, Гонта еще больше старался обкорнать каждую фразу. Тут были и скованность, и боязнь фальши, и нежелание выглядеть празднословным.

– Одиннадцатого января Спрут заявил о себе кражей икон из квартиры онколога. – Про кражу знали многие, тем не менее фамилию профессора предпочитали не называть. – Иконы были из Твери, четырнадцатый век, две Антипа Тордоксы.

Заключил Ненюков:

– Спрут виновен в совершении трех краж и убийстве. Предупреждаю: никакой опрометчивости! – С высоты почти двухметрового роста Ненюков оглядел помощников. – Уникальные произведения искусства сейчас еще и улики. В случае опасности Спрут не задумываясь их уничтожит…

Маленькая площадь перед райотделом, куда они вышли потом, возвращаясь в гостиницу, выглядела скорее перекрестком. Но улицы не просматривались, их загораживали старые дома с надвинутыми на окна красноватыми черепичными крышами. Дома стояли стена к стене, и так же, вплотную, были вбиты гладкие квадратные камни мостовой.

– Бывшая ратуша, – Молнар показал рукой, – слева автостанция. А на углу можно всегда выпить кофе…

Над входом в кофейную свисал с крыши красноватый металлический петух.

От кофе Ненюков отказался.

– Продолжим разговор в номере.

Кремер подошел к письменному столу. Все последние дни приходилось обживать пустые гостиничные углы. Из тайника в футляре пишущей машинки Кремер извлек икону и переложил в портфель. Она была тщательно упакована в металлическую коробку, Кремер не боялся ее повредить. Икону завтра же следовало поместить в надежное место.

За трехстворчатым окном почти все обозримое пространство занимала глухая стена, по которой ползли вверх, на крышу, сухие черные лозы неизвестного Кремеру растения. Горы и несколько крутых линий, перерезавших на разных уровнях горизонт, можно было увидеть в стороне, если смотреть вдоль стены.

Ряд балконов тянулся к чугунной лестнице на полуротонду. Балконы были узкие, с тремя рядами металлических трубок ограждения.

Кроме пишущей машинки он положил на стол стопу чистой бумаги, кляссер с марками, «Справочник флотов» – верное средство в борьбе с бессонницей. В книге были собраны фотографии и сведения о военных кораблях всех стран.

Он вынул из пиджака пистолет – жилетно-карманный вариант полицейского браунинга – и сунул под матрас.

На столе в номере лежали привезенные Ненюковым и Гонтой из Москвы буженина, маслины. Майор Молнар и черноглазый инспектор не заставили себя упрашивать. Ненюков с любопытством следил за начальником Клайчевского уголовного розыска. Салфетка, вилка с бужениной придали спокойному лицу Молнара неожиданную выразительность. Особенно, когда он сказал:

– Прекрасная буженина. Главное, совершенно свежая!

Так же, со знанием дела он заговорил о зАмке:

– Строил его венский зодчий. Подвернись предприимчивому австрийцу другой заказчик, – Молнар посмотрел на буженину, – с вами сидел бы мой коллега из Вилока или Королева…

– Кто же оказался заказчиком? – спросил Ненюков.

– Родственники графа Эстергази.

– Понимаю.

– Завершили работы итальянские военные инженеры. Здесь было родовое поместье Эстергази, во время последней войны – фашистский застенок, временный лагерь. После реконструкции открыли выставочный зал. – Он на секунду задумался. – Технический персонал постоянно живет в Клайчево, руководители и экскурсоводы – приезжие. Да, делают еще набеги киностудии – сейчас «Мосфильм» снимает картину.

– Преступники прошли в замок в том месте, где их не ждали, – сказал Ненюков.

– Существовал будто дымоход. Но работал он или нет, точно никто не знает.

– Это легко проверить, – Гонта оторвался от блокнота, в котором между делом чертил силуэты симпатичных квадратных собак, – анализы копоти и сажи…

Ненюков встал, прошел к окну. Внизу было совсем темно.

– Спрута задержать нетрудно. Но если мы не найдем шедевры, преступник окажется хозяином положения…

Он прислушался к звукам, доносившимся из глубины гостиницы. Звуки были просты и понятны: щелкнул выключатель, прошлепали туфли. Из крана в ванной полилась вода.

– Поэтому мы приехали с утвержденными планами и чертежами, как венский зодчий, строивший замок. Мы всё учли. Не удивляйтесь, если я прикажу отступать или идти заведомо ложным путем, чтобы успокоить преступника. Задача номер один: спасти шедевры…

– Товарищ подполковник! В Москве, в квартире профессора Спрут оставил следы? – Шустрому инспектору в замшевой кепке, пришедшему вместе с Молнаром в гостиницу, понравилось резкое, как треск раскалывающегося ореха, слово.

Знал ли он, что спрут обозначает разновидность гигантских кальмаров?

Преступников, совершивших кражу у профессора, было несколько. Они опустошили холодильник, обшарили библиотеку. Следы двух типов людей ощущались в обстановке места происшествия. Пока один из воров дегустировал «Двин» и «Камю», другой осмотрел ценные вещи профессора, а потом аккуратно, чтобы не оставить отпечатков, протер стекла книжных полок, бутылки, стакан.

Осмотр квартиры занял ночь и весь следующий день. Ненюков умолчал об этом на совещании в райотделе.

Обошел он молчанием и странные улики, обнаруженные в гостиной профессора. Под самую ценную из икон, «Апостол Петр», которую преступники по какой-то причине не взяли, был подсунут пакет. Ненюков не удивился, если бы прочитал на нем: «Работникам уголовного розыска. С товарищеским приветом. Спрут».

Эксперт с соблюдением всех предосторожностей вскрыл пакет, опылил содержимое, усмехнулся недобро:

– Улики подобраны простенько, но со вкусом, – он протянул фотографию. – Попробуйте найти.

Лобастый старик в гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, в фуражке, смотрел в объектив торжественно и красиво, уперев руки в колена. Сбоку виднелся угол избы или сарая. Снимок был любительский, серое пятно мешало рассмотреть фон.

В пакете находился и обрывок письма. Текст на выцветшем от времени клочке бумаги выглядел так:

«…признали, что нерв болит выписывают натирания и таблетки говорят что пройдет живем збабушкой никого не держим и козу убрали…» На обороте стояло:

«…теперь вот была у нас тетя марина торженка…» Ненюков помнил письмо наизусть.

В целлофановом пакете был еще и блокнот с Останкинской башней на обложке. На нескольких страницах столбцом, как примеры на сложение, было записано сотни четыре семизначных чисел.

Кто-то из участников осмотра заметил:

– Работы тут до пенсии! На это рассчитывали…

Часть чисел оказалась номерами телефонов, другие – случайным сочетанием цифр.

Четыре недели работа велась почти круглосуточно.

Фотографию лобастого старика на завалинке опубликовали в местных газетах, через адресные бюро наводили справки – Марина Торженка, Торжская, Торженгская, Торженко…

Проверили номера телефонов из блокнота с Останкинской башней.

Ничего положительного добыто не было. Фотографию не опознали, таинственный текст «теперь вот была у нас тетя марина торженка» остался нерасшифрованным.

В семь утра Кремер спустился в вестибюль. В портфеле он нес икону.

– Добрий дэнь! – Старичок администратор за конторкой мигнул как старому знакомому. – Представьте, «сю ночь глаз не сомкнул!

– Автобусы пошли?

– Двадцать шесть человек после вас прописал этой самой рукой! Не приведи, пречиста дева!

– Ничего не слышал! Спал как убитый! Преступников не поймали?

– Нет еще, – он вышел из-за конторки. – Сейчас жулики умные… Их ждут на Перевале, думают, что они от места преступления своего побегут, а они наоборот! От выхода! Я так и сказал инспектору: «И к нам еще проникнут, вот увидите».

– Только этого не хватало!

Кремер поспешил откланяться.

Вернулся он через час без иконы, сразу сел за машинку. Он перепечатывал главы из книги «Нравы обитателей морских глубин», написанной в обстоятельной манере учебника по шахматному дебюту.

Гостиница просыпалась поздно и нехотя. Из служебного хода ресторана выбросили несколько пустых ящиков, они ударили по другим, стоявшим у стены, и вся пирамида с грохотом рухнула на крыльцо. В коридоре все чаще стали раздаваться шаги, щелканье замков.

В дверь неожиданно постучали, Кремер спрятал книгу.

– Помешал? Тысяча извинений! – У раннего гостя были крохотные глазки и русая небольшая бородка. На вид ему было лет тридцать пять. – Сигареты не найдется? – Он представился. – Ваш сосед, Шкляр. Дима Шкляр, художник.

Кремер назвал себя.

– Не могу помочь, к сожалению.

– Бросили?

– Не курил.

– Счастливец. Недавно приехали?

– Вчера, входите. Что с катанием?

– Сейчас введу в курс дела. Одну минуточку… Слышите? Это наша соседка. Она ходила в ресторан за сигаретами. Проклятая привычка: не могу не курить натощак! – Шкляр выглянул в коридор. – Вероника, я здесь!

Кремеру показалось, что Шкляр имеет по меньшей мере еще одну устоявшуюся привычку: несмотря на ранний час, он был изрядно навеселе.

– Можно? – Знакомая художника оказалась моложе его, выше ростом. – О! Человек приехал трудиться! – Она кивнула на машинку. – Неужели стихи?

– Проза, – под внимательным взглядом Кремер насторожился, – рассказы о рыбах, о природе, о горных лыжах… – Он показал Веронике на кресло.

Шкляр, не ожидая приглашения, сел на кровать.

– Снега в горах не было всю зиму. Общество скучное, средний возраст пятьдесят пять. Накатавшись, выпивают по стакану из знаменитого минерального источника Йоахима… Кое-кто заказывает и покрепче, – Шкляр выразительно провел рукой под подбородком, – потом обед, сон, – он повторил свой жест, – телевизор…

– Вы ехали через Хуст? – перебила Вероника. – Гостиница еще на ремонте?

– Не слышал.

– Хочу заехать. Интересно, как сейчас в Ясине? Снега нет?

Кремер отметил в ней сосредоточенность, не соответствовавшую значимости разговора, а в обращении безразличную, почти профессиональную вежливость.

«Кто она? – подумал Кремер, когда Вероника и Шкляр ушли, договорившись встретиться в ресторане. – Настойчиво вежлива, как стюардесса, требующая пристегнуть ремни. Интересно, чем я ее потревожил?»

Завтрак был стандартный – манный рудинг, яйцо всмятку, кофе. За столиком Кремер увидел проживающих в гостинице. Их было человек пятьдесят, мужчин и женщин, большинство одето в спортивные костюмы.

У дверей Кремер заметил работника милиции, тот разговаривал с метрдотелем.

– Следователи здесь всегда присутствуют за завтраком? – спросил он.

Шкляр залпом выпил минеральной – его мучила жажда.

– Пока этой чести не удостаивались.

– Видимо, в связи с кражей, – предположила Вероника.

– Другое дело, – Кремер снова посмотрел на дверь: метрдотель и работник милиции явно поглядывали в их сторону. – По-моему, милиционер хочет что-то сообщить.

Когда завтрак заканчивался, милиционер и метрдотель подошли к столику.

– Извините, – работник милиции откозырял, – мы посоветовались… Короче, прошу вас быть в качестве понятого.

Кремер внимательно посмотрел на него. Вероника поправила прическу.

– А женщин вы берете?

– Берем… – Работник милиции замялся. – Но… Во избежание недоразумений приглашаем абсолютно посторонних. И только тех, кто прибыл после кражи.

С полуротонды Ненюков увидел автобус «Мосфильма» с офицерами в форме немецкой полевой жандармерии. За забором милицейский патруль следил за тем, чтобы никто не приближался к замку со стороны парка.

Несколько прохожих делили внимание между кинематографом и уголовным розыском.

Осторожно, чтобы не повредить следы, Ненюков прошел в середину сводчатого зала, осколки стекла похрустывали под каблуками. На витринах, столетней давности паркете, древних пергаментах лежал густой слой пыли. В проломе кружили снежинки.

– Возьми вор несколькими сантиметрами в сторону – здесь ему и год не продолбить! – Бойкого клайчевского инспектора, стоявшего у груды кирпича, это особенно поражало. – Толщина какая! И только в этом месте – труха…

Инспекторы осматривали обломки: по следам, оставшимся от орудий взлома, иногда удавалось определить количество преступников, представить их замысел.

– Он знал замок досконально!

Женщины-понятые кивали. Они прибыли в гостиницу под утро, безжалостный смысл случившегося не дошел до них полностью. Кремер поглядывал в окно на искусственную горку, о которой говорил Шкляр.

– Кто сообщил о существовании дымохода? – спросил Ненюков. – Когда появилось это слово?

Черноглазый поднялся с колен, поправил кепку.

– Не знаю.

– Персонал знал о нем?

– Здесь все работают недавно.

Гонта уточнил:

– Похоже, до прихода немцев и после них печей не было. – Ненюков посылал его уточнить подробности у Молнара.

– Когда реконструировалось здание?

– В сорок девятом. И еще: следователь назначил экспертизу на сажу и копоть.

– Добавьте предложения, связанные с использованием боеприпасов.

– Вы имеете в виду судебную баллистику?

– Именно. Не забывайте, здесь прошла война.

Другая группа вопросов касалась свидетелей.

– Кто находился перед закрытием в комнате экскурсоводов?

Гонта достал блокнот.

– Экскурсовод Пашков. Он утверждает, что посторонних не было.

– А как с посетителями?

– Туристов почти нет, Владимир Афанасьевич.

– Древнее искусство популярно!

– Только не этой зимой в Клайчеве, – поддержал Гонту черноглазый.

– Какая выставка была здесь до этой?

– Народной вышивки, – инспектор отложил в сторону очередной обломок кирпича. – Погода стояла отличная, со всего Закарпатья приезжали.

– А до вышивки?

– Керамика. Успеха не имела: оттепель, туристов было мало… Могу я тоже спросить? Как по-вашему, товарищ подполковник, сколько может стоить «Оплакивание»?

Ненюков помолчал.

– Картина дорогая.

– Но все же?

– Тысяч пятнадцать.

Голос Кремера прозвучал неожиданно:

– Двадцать тысяч.

– С ума сойти! – всплеснула руками одна из понятых.

– Меня просили зайти, – женщина в дубленке, в платке, повязанном по-старушечьи, низко на глаза и несколько раз вокруг шеи, остановилась в дверях, – Позднова, старший научный сотрудник. – Видно было, что она волновалась, поэтому не сразу заметила Кремера.

Ненюков и Гонта вместе со следователем прокуратуры осматривали библиотеку. Черноглазый инспектор взял на себя роль старшего.

– Вы приехали с выставкой из Москвы?

Позднова не ответила: ей все время задавали один и тот же вопрос.

– Извините: чем могу быть полезной?

Инспектор подумал:

– Можете вы вкратце охарактеризовать лиц, по работе связанных с экспонатами?

– Вкратце?

Будь инспектор внимательнее, он бы почувствовал ее глухое раздражение.

Но черноглазый ничего не заметил – в зал вошел молоденький эксперт областного управления.

– Извините. Мы нашли это внизу, в парке… – Эксперт держал хлорвиниловый пакет.

Позднова спросила:

– Я могу уйти?

– Нет, нет, – инспектор резиновой перчаткой осторожно пошевелил содержимое пакета. – Книжка?

Позднова словно ждала его промаха.

– Это не книжка! – В ее голосе зазвучали металлические ноты. – Книги бывают разного формата, но все равно остаются книгами! У вас в руках «Азбука» Бурцева, издания тысяча семьсот пятьдесят четвертого года! У нас сантехник Роман это знает!

Она вдруг замолчала. В дверях вместе с Гонтой и Молнаром стоял Ненюков, он все слышал.

– Здравствуйте, Ассоль Сергеевна.

– Владимир Афанасьевич! – Позднова смутилась, сдернула с головы платок. Под ним оказалась рыжеватая косица, перетянутая резинкой для сигнатур, низкая, до бровей, челка. – Никак не предполагала… Думала, вы в Москве… – Ей удалось наконец взять себя в руки. – Никакие нервы не выдержат, честное слово: Каргополь, Залесск… И вот здесь!

Инспектор в замшевой кепке при желании мог рассматривать это как извинение.

– Автор исследований об Антипе Тордоксе, его первооткрыватель, – Ненюков представил ее, – хорошо известна также собирателям икон, в том числе и профессору, о котором говорили вчера.

Позднова смутилась. Кремер подошел ближе. Ассоль наконец заметила его:

– Какими судьбами?

– Записан понятым… Я приехал вечером.

– Антонина Львовича еще не видели? – спросила Позднова.

– Он здесь?

– В Мукачеве. У него был приступ.

– Ассоль Сергеевна, – помешал прощенный инспектор, – по-вашему, преступник охотился за определенной иконой или брал подряд?

Лицо Поздновой снова вспыхнуло: инспектор попал в самую точку.

– Дело, видимо, в «Суде Пилата», – Позднова словно оправдывалась перед Ненюковым, который слушал молча, – мне следовало раньше предупредить… Есть несколько искусствоведов – их мало, – они приписывают эту икону Тордоксе…

«Все стало на свои места, – подумал Гонта, – только от этого не легче».

– …Не знаю, чего больше в этих построениях, – Позднова теребила в руках платок, – наивности или невежества71

– Вы должны были поставить в известность, – проворчал Гонта.

– Все, что они утверждают, – галиматья, чистый вздор! Надо было передать его!

– Да, мы бы организовали встречу непрошеных гостей, – Гонта отвернулся.

Юноша-эксперт снова появился в зале.

– Извините, товарищ подполковник. Очень важно…

– Слушаю. – Они отошли в сторону.

– «Азбуки», которую мы нашли, вчера под полуротондой не было. Я сам все облазил. Кроме того, в парке идут съемки. Книгу сразу бы обнаружили.

– Вы хотите сказать…

– Выбросили из гостиницы, товарищ подполковник. Вчера вечером или сегодня утром…

– При немцах, при чертовых швабах, сюда никого не пускали. А кто был в лагере, тот уже ничего не скажет. И косточек их не осталось. Одних прямо здесь поубивали, других за кирпичным заводом. Остальных там, – сторожиха махнула рукой.

Все молчали.

– …В Польше, в неметчине. А здесь в сорок четвертом все посожгли, поуничтожали. Бараки долго горели – весна стояла дождливая. Потухнут и опять горят…

– После войны вы в школе работали. Правда? – сказал Мол-нар.

– Потом с детьми сидела. Теперь в замке.

– В последний день вы ничего особенного не заметили?

– Был человек перед закрытием… Как вам сказать? Очень приглядывался…

– А точнее?

– У меня он мало был. Больше в шестом зале. У «Оплакивания» я его видела. От «Зосимы с Савватием» перешел к «Троице».

– Не знаете, откуда он?

– Человек шестьдесят тогда было. Из «Солнечного Закарпатья», еще из какого-то санатория. У «Дмитрия Солунского» не протолкнуться… Пожилой, в замшевой куртке. Под курткой свитер. Долго стоял. Вот и кассир-смотритель может подтвердить, – она показала на мужчину, входившего в зал.

– Буторин Петр Николаевич, – представился кассир-смотритель. Двумя пальцами он осторожно держал обгоревшую спичку.

Ненюков поздоровался.

– У меня к вам несколько вопросов. Когда в последний раз в замке ремонтировали крышу?

– При мне не ремонтировали, я здесь год.

– А электропроводку?

– Центральная котельная выходила из строя, это точно, – Буторин переступил длинными ногами.

– Может, на чердаке проводили другие работы?

– Приходили из пожарной охраны, но наверх не поднимались, – ответы звучали по меньшей мере наивно.

– Вы осматривали выставку перед закрытием?

– Мы это делаем втроем.

– Люк на чердак был закрыт? Хорошо помните?

– Теперь во всем начинаешь сомневаться, спросили бы вчера – поклялся б! А сегодня… – Глаза у Буторина были белесые, наполовину закрытые набухшими веками. Длинноногий, с полузакрытыми глазами, кассир-смотритель напоминал большую голенастую птицу.

– Вы входили в зал одним из последних. Видели мужчину? Он стоял перед «Зосимой и Савватием»?

– Кажется. Какое-то пятно на иконе – тень… В общем, не помню.

– Тень! Солнца не было! – буркнула сторожиха.

Кассир-смотритель осторожно повертел обгорелой спичкой, определенно не зная, куда ее деть.

– Вы эту спичку подняли? – догадался Ненюков. – Для нас?

– Внизу лежала, – Буторин замялся, – говорят, по спичке даже убийство раскрыть можно.

– Не по каждой. Эту выбросили сегодня.

Буторин покраснел.

– Тогда все.

– Все, да не все! Разрешите? – Молодой человек с круглым, как на старых псковских иконах, носом-картошкой подошел к Ненюкову, потом обменялся рукопожатием с остальными, включая женщин-понятых и Кремера. – Экскурсовод Володя Пашков. Можно просто Володя… У меня из стола часы украли! – Он захохотал, обернулся к Поздновой: – Как тебе нравится, Ассоль?

Позднова не ответила.

– Где лежали часы? – хитроватое лицо Молнара было по-прежнему бесстрастно.

– В столе, в комнате экскурсоводов.

– Вы всегда там оставляете? Стол запирается?

– Не запирался. Я оставил, когда порвался ремешок.

– Марка часов?

– «Сейко».

Если поиск похищенных шедевров, пользуясь спортивной терминологией, выглядел как «произвольная программа» для сотрудников уголовного розыска, то раскрытие краж часов было их «школой».

– «Сейко» на ремешке?

– Браслет я потерял раньше, – Пашков не смутился. – Со мной всегда что-нибудь происходит… – Разговаривая, он прижал одну руку к груди, вторая, расслабленная, висела в воздухе. – Позвонили по телефону, попросили Ассоль. Я пошел искать. Спрашиваю одного, другого…

– Вы запираете комнату, уходя?

– Запираем. То есть должны запирать. Прошел залы – Ассоль нигде не было, вернулся…

– Комната была открыта? Что вам бросилось в глаза? – Мол-нар прослеживал маршрут экскурсовода этап за этапом.

– Вы правы! – Расслабленная рука Пашкова метнулась к лицу, растопыренные пальцы второй, казалось, сейчас вопьются в пальто на груди. – В комнате сидел посторонний!

– Не ошибаетесь?

– За кого вы меня принимаете? Это один из них?

Молнар не ответил.

– Как я не догадался? Он видел! Я снял часы, ремешок бросил в урну…

– Как он выглядит?

– Старше пятидесяти, плотный. В замшевой куртке, она у него не сходится на животе… С портфелем. Я найду его!

– Вы раньше встречались?

– Позвольте! Я видел этого типа в Москве, в кафе «Аврора»! – Пашков обернулся к Поздновой. – Ты должна его знать, Ассоль! Вы сидели за одним столом!

«Еще бы!» – по описанию Кремер сразу узнал Терновского.