Текст книги "Теннисные мячи для профессионалов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Кравцова в зале он не увидел.

– В порядке ли вещей то, что самоубийца не оставил ни одного документа, указывающего на свою личность? – Королевский сформулировал вопрос, хотя и не собирался записывать его в протокол. Вопрос был вне компетенции эксперта. – Не говорю уже о предсмертной записке!

Медик пожал плечами:

– Ничего необычного. И в целом – тоже. Самоубийцы, правда, чаще стреляют в висок. Реже – в рот. Но и в сердце случается. О времени происшествия… – Он подумал. -Ночью происходит меньшее число самоубийств, чем днем или вечером. Но и это бывает. То же относительно предсмертной записки и документов.

– Ничего не известно, – следователь вздохнул. – Чем жил последние дни перед гибелью? Что привело к кризису? И второй день дождь… – Королевский смешал вместе обстоятельства уголовного дела и погоду.

Эксперт процитировал по памяти:

– «Несчастная любовь всегда была в человечестве, но только в последнее время… – Это из книги «О самоубийстве» Невзорова, первая типография императорского университета, Казань, – вошло в моду лишать себя жизни от «безнадежной любви»…» – У него была блестящая память. -«Любовь, ревность… – пишет автор. – Все излечимо. Большое значение при лечении ревности, – считает Дескюре, -имеют климатические условия, прогулки». Из напитков в этот период предписываются обыкновенная вода, хороши минеральные ванны…

Дело о неопознанном трупе после установления причин смерти как бы прекращало для него существовать, целиком переходя к следователю и оперуполномоченному. Освобождаясь, медик мог позволить себе не спешить. В его работе судебно-медицинского эксперта так тоже бывало нечасто.

– Пища для человека, который хочет излечиться от ревности, должна быть легко перевариваема. Рекомендуется не злоупотреблять физическими упражнениями, воздерживаться от употребления слабительных. И вообще, писал Фере: «От любви сходит с ума только тот, кто уже до этого был болен душевно…»

Денисов по рации разыскал Кравцова:

– Чем он в данный момент занимается?

– Роман? Ходил к телефону-автомату за вокзал. Телефоном в приемной начальника смены не воспользовался.

– Один?

– Ходил? Да. Проверяется, не смотрят ли за ним. Звонил двум абонентам. Говорил коротко. Мне показалось, что одного из них дома не оказалось, он послал второго его искать. Принимает какие-то чрезвычайные меры. Может, боится, что Сальков расколется?

– Все?

– Да.

«Последствия принимаемых мер, – подумал Денисов, кладя трубку, – по-видимому, не замедлят сказаться».

Он снова не ошибся. Прошло меньше часа, и дежурный позвонил в кабинет.

– Удача, Денис! Пистолет нашелся. Сейчас сообщили. Из отдела охраны метро.

XI. «ПЕРСТ СУДЬБЫ…»

Сотрудники охраны метро, передавшие ориентировку, ждали внизу, на платформе: капитан в милицейской форме и оперуполномоченный – спортивного вида, в кроссовках, в двухцветной импортной куртке.

На скамье, окольцевавшей широкую, в мраморных плитах колонну, стояла матерчатая сумка. Выцветшие рисунки ее копировали Периодическую таблицу.

– Так все и было, когда мы приехали, – объяснил капитан. Оперуполномоченный охраны метро констатировал:

– Повезло вам с оружием. В чьи руки оно могло попасть и что с ним могли натворить…

– Кто обнаружил? – спросил Денисов у капитана.

– Дежурная по станции. Вот она идет.

В красном форменном котелке женщина поздоровалась.

– Пассажиры уехали, а сумка стоит! Чувствую: не то…

– По-вашему, сумка долго простояла?

– Минуты три. Максимум четыре. – Женщина выглядела решительной. – Предыдущий поезд отправлялся – ее еще не было.

– Пассажиры стояли у этой скамьи?

– Кто-то был. – Она зажмурилась, мысленно восстанавливая картину. – Не помню.

Денисов подумал:

«Человек, оставивший сумку, может, и сейчас на платформе…» Всегда становилось слегка не по себе, когда оказывалось, что преступник, которого ты разыскиваешь, и ты почти в одно и то же время находились в одном помещении, на одной улице, могли встретиться глазами, случайно коснуться одежды другого.

– Вызвала уборщицу, чтобы вместе посмотреть. Чтоб без претензий. Стали смотреть. Газеты. А в них это… – Она не назвала предмет ни пистолетом, ни оружием.

Подошедшая к разговору старуха в черном халате вздохнула:

– Ну, молодежь! – Она тоже ничего не видела, привычно грешила на молодых.

– Содержимое мы описали коротко. – Милицейский капитан спешил. – Следователю все равно осматривать…

– Старые газеты эксперт пусть проверит, – посоветовал оперуполномоченный, – может, следы пальцев!

– Не нужны? – за себя и уборщицу спросила дежурная. Из туннеля донесся грохот очередного поезда.

– Нет. – Денисов отпустил обеих.

Эскалатором поднялись в вестибюль. Сумку нес капитан, она еще числилась за отделом охраны. В комнате милиции капитан по списку передал Денисову содержимое:

– Газеты «Вечерняя Москва» от 26 и 30 августа, газета «Гудок» от 13 июля, «Водный транспорт» от 11 августа. Пистолет иномарки «пума» – один, магазин – один.

– Отпечатки пальцев смотрели?

– Все блестит. Вытерто. Симпатичная игрушка.

Денисов не поддержал.

«Сколько жизней она унесла? Сколько из нее стреляли? В кого?» Даже при поверхностном взгляде бросались в глаза незатейливость и целесообразная простота конструкции, в первозданном виде сохранившаяся только, может, еще в крысоловке.

Он проверил марку: «пума»…

У Салькова был острый глаз – пистолет действительно оказался одним из опознанных им и к тому же испанского производства – вороненый, с прицельной прорезью, со множеством разбежавшихся по кожуху-затвору мелких латинских букв. Денисов разобрал еще три слова: «Fabrigue», очевидно, «фабрика», «d'Armes» – «армия?» – и «Guerre», «Военное?» «Война?» – Пистолет мало походил на стартовый, тем более на зажигалку. Денисов взвесил его на руке. – «Граммов девятьсот. Примерно 15x15 сантиметров…»

– Магазин пуст… – Получив расписку, капитан сразу распрощался, оперуполномоченный вышел его проводить.

Денисов набрал номер дежурного.

– Пистолет у меня. Действительно «пума». Пусть эксперт никуда не уезжает. Начальник у себя?

– Только вернулся из управления, с Лесонарядской. -Управление размещалось в двух зданиях, в разных местах. Постоянно приходилось уточнять: «с Лесонарядской» – означало «от руководства» с вытекающими из этого последствиями.

– Что-нибудь произошло?

– Новости у нас. – Дежурный был доволен: все успехи, что выпадали на период смены («Вот и «пума» тоже…»), шли в актив руководимой им дежурной части. Впрочем, и неудачи – бывал ли дежурный виноват или нет – также списывались на него. – Портфель доставили!

– Погибшего?

– Да. Водитель «аннушки», – имелся в виду трамвай, делавший круг недалеко от вокзала, – подобрал, сдал на склад. Кто-то забыл или бросил.

– На кругу?

– У забора, рядом со стройкой.

– В ту же ночь?

– Подобрал? Да. Но значительно позже. Отвез в трамвайное депо, оставил. А сегодня пришел с выходного, сдал. Нам позвонили.

– «Все востает на круги своя…» – Королевский привел цитату не точно, но многовековая мудрость от этого не пострадала. – Вот и пистолет возвратился.

Следователь что-то писал в кабинете Бахметьева, начальника отдела не было.

Портфель лежал тут же, на приставном столике, изношенный и старый, каким Денисов себе его и представлял, однако ветхость и обветшалость имеют тысячи лиц, и портфель был иным, чем ему рисовался. Ручка – никто из свидетелей об этом не говорил – была обернута изоляционной лентой, латунные замки выглядели бурыми от времени и осадков. Рядом, на газете, лежала неновая в крупную клетку сорочка, несколько шариковых ручек, два соединенных на брелоке ключа.

Денисов потрогал сорочку – она была влажной.

– Обнаружена не в портфеле?

– Рядом. Портфель, похоже, перевернули и вытряхнули содержимое. Всей душой надеюсь, что это сделали там же, у забора.

– Наши пошли туда?

– Кравцов, Ниязов. Человек пять. Скоро должны вернуться.

– Можно? – Денисов открыл портфель.

Внутренняя подкладка была чистой, хотя и изрядно подпорченной. Денисов попытался определить этимологию пятен, почти все были явно чернильного происхождения.

– Стерженьки с пастой нам вряд ли поведают о многом. -Следователь снял колпачок с одной из ручек, провел шариком по газете. Шарик оказался зеленым. – Такие продаются везде, в том числе и у нас на вокзале.

– Зеленый. – Денисов кивнул на стержень. – Возможно, этим он написал для Захаровой телефон Сазоновых…

– И в самом деле.

Денисов подумал о погибшем:

«Много писал, а что сделал с написанным? Отослал? Выкинул? Может, тоже находилось в портфеле?»

Королевский отодвинул протокол, поднялся, сделал несколько шагов вокруг стола:

– Когда подбросили пистолет, Сальков находился у нас. У него алиби. Мне бы очень не хотелось, чтобы он снова, как в истории с почтовиками-грабителями, вышел сухим из воды…

– Это бригадир. Роман… – Денисов тоже поднялся.

– Скорее всего оружие было уже продано, и Роман дал задний ход… – Следователь осторожно прикоснулся к пистолету. – И все равно: если бы на рукоятке остались следы пальцев Салькова, носильщик мог сказать, что они от того времени, когда он бросил оружие в мусоросборник. Ничего не докажем. А коль скоро они удалены, он опять ни при чем: это мог сделать тот, кто подбросил «пуму»…

«Следы на газетах, – подумал Денисов, – они-то обязательно принадлежат тому, у кого находился пистолет».

Все три газеты – «Вечерняя Москва», «Гудок» и «Водный транспорт» – лежали теперь упакованные отдельно: ими надлежало заняться эксперту.

«Кто покупает одновременно и «Водный транспорт», и «Гудок»?… – подумал Денисов. – С одной стороны, моряк, с другой – железнодорожник. Чаще не моряк и не транспортник, а тот, кому долго ехать в электричке, кто проходит мимо киоска «Союзпечати»… – Денисов часто видел их на платформе в Видном, набирающих с десяток газет. – Возможно, Роман. Он как раз ездит на работу из Подольска…»

– Сначала пистолет возвратился, – подытожил Королевский, садясь, – потом и портфель.

Денисов взглянул на часы:

– Пока их нет, спущусь в дежурку. Взгляну на ориентировки.

Сводки по городу редко содержали ответы на то, что тебя интересовало в данную минуту. Но, как все оперативники, Денисов допускал такую возможность, при каждом удобном случае просматривал свежие ориентировки управления МУРа.

Бумаги, прибывшие за день, не составляли исключения -все в них адресовалось другим. Пользуясь затишьем, райуправления дублировали ориентировки о нераскрытых тяжких прошлых лет:

«Убийство пожилых супругов в Чертанове…»

«Наезд…»

«…на месте возгорания снова «залипшая» кнопка звонка Арзамасского завода, изготовленная с нарушением ГОСТа…»

Денисов просматривал телексы, когда в коридоре раздались голоса. Кравцов и Ниязов еще с двумя оперативными уполномоченными прошли наверх. Под мышкой у Кравцова виднелся завернутый в газету сверток.

Денисов догнал их у кабинета Бахметьева, они вошли все вместе. Начальник был у себя.

– Подожди, – сказал он Кравцову, намеревавшемуся развязать сверток. Нажал на тумблер прямой связи с дежурным. – Эксперта ко мне. На вокзале? Объяви по радио. Мы подождем.

Свертков было два. В первом оказались предметы различного происхождения и ценности: обложка от записной книжки «Спутник москвича», шнур электробритвы, с полдюжины окурков, стерженьки шариковых ручек, зубная щетка с длинной зеленой ручкой, совсем новая.

– Улов богатый, – прокомментировал эксперт, краснощекий, басистый, с резиновыми перчатками в руках. В отличие от коллег, он был в белом халате поверх формы, «технарь». -Все? – Даже когда он старался говорить тихо, голос его наполнял помещение. – Я чувствую, Кравцов, ты все кусты обшарил. А заодно и стройку.

– Здесь еще есть. – Кравцов показал второй сверток.

Под газетой оказался небольшой, чуть выше футляра электробритвы, покрытый когда-то краской, а теперь облезлый металлический станок. Денисов узнал портативную пишущую машинку.

– Допотопный экземпляр, – комментировал Ниязов.

– Похоже на «Корону», я как-то видел в справочнике… Разрешите? – Гонор его слегка поутих. Эксперт поискал глазами бумагу, Королевский достал из папки. – Благодарю.

Он надел перчатки, вставил страницу, сильно, одним пальцем, начал стучать:

«Старший эксперт-криминалист ЭКО Московского управления внутренних дел на железнодорожном транспорте…»

Буквы жирно ложились на бумагу, шрифт был четкий, крупнее обычного, его недавно сменили. Лента тоже была новой.

– Любопытно. Может, пальчики сохранились… – Эксперт осторожно поместил ее в целлофановый пакет.

– В портфель войдет? – спросил Бахметьев.

Эксперт положил пакет с машинкой в портфель, щелкнул замками.

– Снаружи и не догадаешься.

– Где она была? – спросил Бахметьев у Кравцова. – Там же, у забора?

– По другую сторону.

– На стройке? Далеко от места, где стоял портфель?

– По прямой метров пятнадцать. При желании могли вытащить из портфеля и забросить.

– Есть смысл сравнить состав пятен внутри портфеля с окрашивающим составом ленты пишущей машинки… – сказал эксперт.

Следователь согласился:

– Дело!…

«У Сазоновых он писал на стопке бумаги. Даже не на листе! – подумал Денисов. – А у женщины, приезжавшей в прокуратуру, поинтересовался, что она пишет, «"Не стихи?"»

Он снова представил себе погибшего:

«Угловатый, скованный, в новом, с «нераспечатанными» карманами костюме. А сам-то он что писал? Не стихи?»

Денисов подсел к столу, показал на телефон:

– Могу?

Бахметьев кивнул головой.

– А если сам погибший? – Эксперт воспользовался паузой, глаза его блестели. – Может, так и расстаются с жизнью, когда все прахом! Помните, у Киплинга: «Смотри, как уходим мы!» Все, что больше ни к чему, не греет – вон! Рубашку, электробритву. Машинку! Бог знает какие надежды он связывал с ней. Размахнулся и за забор… – Дока в своей области, он был удивительно несведущ в остальном, что касалось раскрытия преступлений. Однако в одном мысли его и Денисова оказались близки. – Может, какой-нибудь рифмоплет? Или, как говорят, графоман?!

Денисов набрал номер.

– Алле! – Трубку сняла Елена Дмитриевна Сазонова. -Здравствуйте. Кто это говорит?

Денисов назвал себя.

– Как хорошо! Я ведь, знаете, вам звонила. Зоя Федоровна, моя домработница, такая гулена оказалась! Решила сегодня не возвращаться. Только завтра. К вечеру… Красиво жить не запретишь! Я как-то иду мимо школы… – В кабинете молчали, голос Сазоновой был хорошо слышен. – Вижу: двое парней-девятиклассников дерутся в песочнице для малышей. Другого места не нашлось… Позвала их классную руководительницу: «Скажите вашим идиотам, пусть посмотрят, во что превратились их брюки…» Дома рассказала, так внук и говорит: «Напрасно, бабуля! Красиво жить не запретишь!»

– Хочу вас спросить, – Денисов воспользовался паузой. – Макулатура, которую я видел у вас в передней… Вы еще не сдали ее?

– Вас тоже интересует макулатура?

– Но только ваша. Там на одной из пачек сверху страница с машинописным текстом…

– Сейчас посмотрю.

Пока Денисов говорил, никто в кабинете не проронил ни слова. Денисов не отрывал взгляд от телефона.

– Есть. – Голос в трубке раздался снова. – Я думала, она снова вытащила работы Николая Алексеевича. Но тут другое. Какой-то роман! Не знаю, где она выцарапала, когда убирала квартиру.

– Я мог бы сейчас заехать к вам? Вместе с моим товарищем?

– Милости прошу! Николай Алексеевич на консультации. Терпеть не могу одиночества!

Страниц с машинописным текстом было около двадцати. Ненумерованные, они лежали поверх старых газет, папок, картона. Сазонова молча наблюдала за тем, как приехавший с Денисовым эксперт – в белом халате, в хирургических перчатках – извлек их из пачки.

– Вы медик? – поинтересовалась она. – У нас друг – очень милый молодой человек, зубной техник. Вы оч-чень с ним похожи. И говорит он так же громко.

Денисов припомнил словцо, каким она характеризовала себя при первом знакомстве – «языкатая». Ее выработанная с годами манера общения свидетельствовала о своеобразном чувстве юмора.

– Я криминалист. – Эксперт не обратил внимания на реплику. – Мне понадобится кусочек стола.

– Пройдете в комнаты?

– Лучше на кухне.

Он достал обнаруженную за забором, на стройке, пишущую машинку, вставил в каретку чистый лист, Денисов положил перед ним изъятую страницу с машинописным текстом. На нем был напечатан эпиграф, эксперт скопировал его:

«Тут лежит перо Жар-птицы, но для счастья своего не бери себе его…»

Эксперт выдернул лист, положил рядом с рукописью, помолчал, разглядывая строчки. Наконец он сказал:

– Расположение букв «о и «т» относительно строки, «н» и «т» – относительно вертикали, «о» и «г»… Отпечатано на этой машинке. Заключение хоть сегодня. Возьму себе? -криминалист показал на рукопись.

– Вначале надо снять ксерокопию. – Денисов обернулся к Сазоновой. – Этот человек, что ночевал у вас…

– Вы так и не узнали, кто он?

– Нет. Не он забыл у вас эти страницы?

Она подумала:

– Давайте притянем к ответу Зою Федоровну. Сунуть в макулатуру! Однажды она уже пыталась проделать такое с научной работой Николая Алексеевича…

«Получается цепочка, – подумал Денисов, – погибший ночевал у Сазоновых, и в квартире обнаружена рукопись. А вблизи пустыря, где выброшен портфель погибшего, найдена пишущая машинка, на которой она отпечатана…»

Эксперт тем временем читал вслух отдельные фразы, казавшиеся ему наиболее важными.

– «…Почему не окликнул, когда я входила в подъезд? Я не тот человек, Ланц!» Его зовут Ланц! «И представляешь: площадь Вогезов, остров Сите с прямоугольными башнями и острым шпилем собора Нотр-Дам, а оттуда переносишься за тобой к останкам храмов Аполлона в Коринфе и Дельфах…»

Он поднял глаза на Денисова:

– А она жила в Париже, ездила в Грецию! И ему рассказывала. Во Франции, в Греции был не каждый… – На секунду возникла иллюзия горячего следа, по которому можно было незамедлительно двинуться. – Тут еще! «…Гряда за грядой, как стадо наполовину остриженных овец, горы бежали к Тодже!» Это Тува! Тут ответы на все вопросы!… «Перст судьбы – он племянник!» Помяни мое слово: еще сегодня ты улетишь в Туву, в командировку, хотя я и не представляю, с чего ты там начнешь…

Денисов читал:

«Отчий дом! Как жить, если не оценил любовь, верность, словно сами по себе они – невесть что, ничего не стоят! Неужели сойдет с рук? Не будем наказаны? Страшная мысль: вдруг вещи, и предметы, и части моего тела, покорные с детства, выйдут из повиновения?! Рука с ножницами пролетит мимо страницы, ударит в глаз, в лицо? Или в метро ноги вынесут вдруг на середину платформы перед поездом, а крик разрежет пустоту туннеля!»

С рукописи сняли несколько копий. Королевский через Союз писателей связался с литературным консультантом -ему в спешном порядке отправили экземпляр для чтения. Бахметьев звонил в Кызыл, в министерство автономной республики.

«"Здорово распутываешь петли", – признает Анастасия, глядя, как я управляюсь со шпагатом. «В самом деле?» Умение развязывать петли – предмет моей гордости. Но дело не только в этом. Я уважаю людей, которые могут освободить бечеву от узлов, знаю механизм обретения мастерства. Мое детство прошло в детском саду, где в основном были дети работников горкомхоза…»

«Еще деталь, – подумал Денисов. – Специальная? Психологическая. Поможет его понять, но пока абсолютно бесполезная…»

«…Оставаясь на неделю в детском саду, дети сами затягивали петли на ботинках и сами их распутывали. Поэтому до сих пор я чудесно развязываю любые узлы, а шнурки у меня постоянно разъединены…»

В отличие от оптимиста эксперта, Денисов не знал, как ко всему этому подступиться; писавшего, казалось, не интересовало ничего, кроме его самого и его любви.

Он повторял:

«Моя прелесть, моя боль! Не ищи в этих строках ни жалоб, ни оправданий! Как прекрасно любить тебя!…»

Денисов вышел за платформу. С началом дневного перерыва пассажиров заметно поубавилось.

Вид пустого вокзального пирса разнообразило несколько урн, мачта с динамиком, каплеобразные светильники, прикрепленные к подвескам вверху.

Ближе к вокзалу темнели два товарных вагона, превращенных в камеру хранения, – на обоих висели замки, еще два вагона были почтовые, их выгрузили ночью.

До отправления первого – после «окна» – электропоезда оставалось больше часа. Накрапывал дождь.

«Сообщивший о пистолете… – Денисов направился вдоль поезда, – наблюдал все из состава, стоявшего в ту ночь на этом пути».

– Электричке этой еще ждать и ждать! – окликнул Денисова постовой у табло. Он был экипирован по-осеннему – в плаще, в бриджах и сапогах. – До конца перерыва!

– Я знаю.

Он прошел по составу. Пассажиров было мало, сидели на расстоянии друг от друга; в пустых вагонах всегда садились свободно.

«Многое непонятно… – Денисов поглядывал на окна. – То, как складывались для погибшего последние часы, да и дни, которые он провел в Москве. Все вечера пробыл на вокзале -у «места встреч». Ждал? – Сидевшие в вагонах по обычаю поднимали головы, осматривая входившего, но уже через секунду-другую теряли интерес – вошедший становился своим и так же с любопытством наблюдал за входящими следом; Денисов умел не привлекать внимание – для надо было только ни с кем не встречаться глазами. – Ланц ждал ее, а она не приехала?»

Из окон виднелись мокрые платформы, простиравшиеся до самого элеватора. Схема занятых и свободных путей в точности повторяла ночную на момент обнаружения трупа.

«Пустые платформы, свободный обзор…»

Денисов прошел в четвертый вагон, окна его выходили к месту происшествия.

«Все как на ладони… – Через две платформы видны были даже грязноватые разводы на урне, недалеко от которой была подобрана одинокая гильза. – Кто-то видел, как носильщик нагнулся над лежавшим, поднял что-то, положил в карман. Наблюдавший заинтересовался, пошел вдоль состава, не упуская Салькова из вида – времени до отправления оставалось много… Убедился: передал ли носильщик взятое им сотруднику милиции или же оставил себе… Сальков предпочел оставить».

Денисов вышел на платформу. Сразу у вагона его по рации нашел дежурный – возможно, как раз в этот момент взглянул на экран монитора:

– Двести первый, возвращайтесь…

Королевский разыскивал его с помощью дежурного, чтобы ехать к литконсультанту Союза писателей – тот успел, видимо, прочитать рукопись; Бахметьев тем временем должен был лично – через министерство автономной республики – проверить возможность «тувинского варианта». Так или иначе, предстояло лететь, на месте принимать решение…

– Двести первый!…

– Вас понял, возвращаюсь.

Денисов еще постоял у одного из установленных прямо на перроне аппарата прямой связи «пассажир – милиция».

«Только одного наблюдавший за Сальковым разглядеть не мог – что носильщик поднял с платформы… Увидеть в темноте пистолет с этого расстояния невозможно…»

– Привет, командир, – с обогнавшего электрокара поздоровались. – Может, отоварить? – Это была дежурная шутка. К вагону-ресторану доставляли заправку – сетки мытого картофеля, молочную кухню, особняком – завернутая в целлофан – лежала тяжелая коровья нога.

– Спасибо. Отоварили.

Он не позволил себе сбиться с мысли: «Выходит, позвонивший в милицию наблюдал не за Сальковым – за погибшим… Чтобы знать о пистолете, надо было видеть все происходившее. Целиком. Почему же он сообщил только об оружии? Не о вещах? Не о выстреле?» Надо было возвращаться.

«Ему важно было, чтобы мы нашли пистолет. Через оружие нам он подсовывал версию о самоубийстве… Ложную? Может, и истинную… – Он вдруг вспомнил. В повестях, приводивших Лину в неописуемый восторг, после убийства, но еще до приезда сотрудников розыска, к трупу обязательно кто-то подходил – не убийца! – потом его долго подозревали, но что-то, как правило, мешало ему признаться. – Портфель унес… – Денисов перескочил через промежуточные посылки и выводы. – На стройку. Вытряс. Надеялся что-то найти? Например, первый экземпляр рукописи? Или другие записи, которые его компрометировали…»

– Двести первый… – дежурный снова включился. – Готовьте рапорт на командировку. Бахметьев подпишет. Это чтобы сразу от литконсультанта ехать в управление… Пункт назначения проставите потом.

– Вас понял.

– Что-нибудь есть ко мне?

– Согласуйте насчет оружия, дело может оказаться серьезным.

Теперь уже дежурный сказал:

– Вас понял.

Денисов мысленно вернулся к рукописи, вспомнил почему-то:

«И все же ничего не страшно, если из интерната ты можешь вернуться в Отчий дом!»