Текст книги "Теннисные мячи для профессионалов"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Об этом свидетельствовала предосторожность, с какой Волынцевым направлялась корреспонденция в Дом творчества на имя Настасьевой, весь характер взаимоотношений в Коктебеле.

«Анастасия и Ланц! Пуще всего он боялся ее скомпрометировать. Их отношения едва ли предполагались даже самыми близкими! Даже Ведой и ее мужем!»

Из дежурки донеслись голоса, несколько женщин громко пререкались с дежурным.

– Гадалки?

– Не знаю, что делать. Целый табор. Того и гляди, дежурку разнесут.

Набившиеся в кабинет женщины повели себя шумно. Каждая кричала свое. Грудные дети заревели все разом, матери, крича, тут же принялись их кормить и успокаивать. Прием был проверенный, старый, как мир; никто не в состоянии был выдержать и нескольких минут массированного натиска. Это была игра. И цыганки, и Лымарь об этом знали.

Денисов собрался идти, но сначала следовало освободить Лымаря. Денисов знал, как это делается.

Женщины продолжали неистовстовать, на Денисова никто не обращал внимания.

– За что штраф, начальник! За что?! Майор!…

Все громко обменивались по-цыгански.

Денисов поднялся, выбрал одну из цыганок, кричавшую больше других, поманил пальцем.

– Сыр тут кхарна? Про лав? – Спрашивать следовало очень серьезно и как можно спокойнее: – «Как тебя зовут? – Он опустошил свои знания ровно наполовину. – По имени?»

– Мария…

Она опешила. Вопрос Денисова произвел впечатление разорвавшейся бомбы: пока они кричали, в кабинете сидел человек, знающий цыганский! Все слышал.

Даже Лымарь был ошеломлен.

Так продолжалось минуту, Денисов уже знал, что за этим последует.

Оправившись от шока, женщины оставили Лымаря, кинулись к нему, забросали вопросами, просьбами: он был «свой». «Обязан помочь!» Денисов не понимал ни слова.

Для этой стадии он берег вторую, и последнюю, известную ему фразу.

– Дедума гаджиканес! – Он пожал плечами, как бы извиняясь, показал на Лымаря. «Говорите по-русски…» Было ясно: в присутствии сослуживца ему не совсем удобно пользоваться языком, которого тот не знает. – Главное, давайте спокойнее.

Сам он отнюдь не был спокоен, поэтому, уходя из дежурной части, взял сданный по приезде в Коктебель пистолет.

Не спеша вернулся он к себе. В калитке бабуся-сторожиха приветствовала его как знакомого: на этот раз она дежурила со стороны набережной:

– Седни ходы, бо заутру не пушшу! Срок кончился!

Денисов только улыбнулся.

«Спокойствие, как перед экзаменом, – подумал он, – когда известно, что ничего не знаешь, а учить поздно! Будет как будет…»

Денисов продолжал жить в домике один, вторая – стоявшая углом к первой – кровать все дни оставалась свободной.

Он лег, намереваясь выспаться, обычно это всегда удавалось, если предстояло что-то серьезное и значительное, как сегодня. Но тут его словно заколодило. Он вспомнил Ширяеву, взгляд, искавший кого-то на писательском пляже.

«Их отношения продолжались. Остались такими же сложными. Странный тупик, в который люди сами себя загнали… – Денисов удивился, как это раньше не пришло в голову. – Они должны были встретиться в Коктебеле! Ширяева недоумевает: что произошло? Почему его нет?! Ей тяжело: никому не может открыться…»

Догадка вряд ли могла помочь расследованию. Но только на первый взгляд!

«А если его и убили именно потому, что он собирался на эти дни в Коктебель!…»

Ни Веда, ни Ширяева, ни компания, ходившая с ними, в столовую не явились, приборы их остались нетронутыми.

Денисов снова вернулся к себе. Несколько раз, не раздеваясь, ложился, выключал свет. Снова зажигал лампу, брал рукопись.

«Молодой парень, которого Ланц выследил ночью… Как он струхнул, когда Ланц подошел к его машине! Какое объяснение он дал своему ночному посещению дачи Роша! Племянник! – Денисов поглядел на часы: было уже темно, но все еще достаточно рано. К ночи волнение моря усилилось. Глухие удары настигали берег быстро и часто. Не оттого ли волновались стрекозы?! – Он явно нездешний… Но и не москвич, хотя каким-то образом связан с московским вокзалом…»

Когда Денисов вышел на набережную, там оставались последние отдыхающие. Гул моря был протяжным. От неярких светильников к разбушевавшейся воде скользили тени. В черноте таял конец узкого причала для прогулочных катеров. Ни Карадага, ни звезд видно не было.

Мимо Дома-музея Волошина Денисов двинулся в направлении пансионата и турбазы. Тротуары были пусты, ветер гнал обрывок газеты – Денисов не поспевал за ним. Пляжные постройки отрезала чернота, свет и тень казались четко разграниченными.

На скамейке в конце набережной Денисов увидел незнакомого мужчину и мальчика, они молча жестикулировали. Когда Денисов проходил мимо, мужчина спросил:

– Скажите, пожалуйста, сколько времени? – Глухонемым оказался только мальчик.

Между набережной и автокемпингом Денисову никто больше не встретился. В темноте море звучало глуше и яростнее.

Между машин и палаток Денисов прошел к административному домику – палаточный лагерь был тих, хотя не спал. В палатках горели огни, призрачные тени касались матерчатых стен.

Денисов прошел к площадке между административным домиком и шоссе. Машины, оставляемые на нейтральной полосе, были как бы на стоянке. В то же время в любую минуту могли уехать.

«Запорожца» из Мелитополя уже не было, на его месте стоял зеленый «жигуль». Номер был крымский, хорошо запоминался: 18-17. Денисов обошел машину – задние крылья, колпаки колес, бампер были знакомо забрызганы; глиной.

«Ну вот, – подумал Денисов. – Машина снова выдвинута на передовую позицию!»

На тропе, поднимавшейся к киловой горе, глаза слепил фонарь, висевший у спасательной станции. Выше начиналась тьма. Денисов шел бесшумно, легко ощупывая ногами дорогу. В темноте он прошел мимо боковой калитки.

Внизу был обрыв, ярко освещенная дорога к аварийному; пляжу, малолюдная даже днем. Чуть сбоку, внизу, была дача; калитка с надписью «злая собака», которую он не заметил в темноте, отсюда была хорошо видна, за ней; начинался невидимый из-за темноты сад.

Денисов задержал в груди воздух, неслышно выдохнул -дыхание выровнялось; бесшумно спустился к даче.

В саду было темно, но не в такой степени, как он предполагал. Окна, выходившие на киловую гору, не были освещены, только крыльцо и веранда. В доме было тихо. Прошла вечность, пока Денисов различил доносившиеся из дачи негромкие голоса. Он поборол искушение спуститься вниз, к веранде, посторонился, освободив тропинку. С места, где он стоял, дверь дома не была видна – лишь небольшое пространство перед входом, канат, якорь.

Сквозь гул моря откуда-то с киловой горы донесся странный звук – крик птицы или рык собаки. Один раз показалось, что со стороны веранды мелькнула тень. В саду? На самой веранде?

Было поздно. Около двадцати трех стукнула дверь, послышались голоса.

– Спокойной ночи! – говорили сразу несколько человек. -Хотите, пойдемте к нам! Места хватит!

Денисов рассмотрел всех, когда они вышли на площадку у входа:

«Веда, ее муж. Мацей. Ширяева… Еще двое, те, кто был на пляже… – Он не заметил высокого, в очках, блондина, занимавшегося йогой. – Только свои пришли прощаться».

Вдова Роша осталась на крыльце – услышал ее голос: резкий, не старческий:

– На следующее лето всех милости прошу ко мне в Репино.

Шурша кустами, компания спустилась к улице; брякнула невидимая, похожая на кладбищенскую, металлическая калитка. Свет на крыльце и на веранде погас, но зажегся в окне с решеткой, задернутой шторой изнутри.

Еще раз голоса раздались внизу, но уже с другой стороны -у спасательной станции. Возгласы, смех.

«Задним умом всегда легче объяснить происшедшее. – Денисов поймал себя на том, что весь день подгонял события, выстраивая некую общую схему. – Куда труднее предугадать…»

Он заранее решил, что останется здесь.

Свет в решетчатом окне горел недолго. Наступила темнота, наполненная гулом моря, – слышимая и зримая одновременно.

«Ланц считал, что эти люди на даче, хозяева и гости, выдумали непростую красивую игру, зная правила, легко и непринужденно играли ее долгие годы, незаметно для себя становясь профессионалами. Но кто-то, должно быть, как это бывает, играл без правил. – Денисов знал об этом как розыскник. – Жестко, с ясной целью».

Время ползло медленно. Денисов вспомнил дождь, шедший все эти дни в Москве, пока занимались делом Волынцева, стекавшие с пронзительно высвеченной платформы потоки воды – казалось, они журчат и сейчас; взгорбленный над неподвижным мертвым телом брезент… Стоило ему об этом подумать, и сразу, словно в калейдоскопе, начали мелькать лица, события – Бахметьев, Королевский, супруги Сазоновы, у которых Волынцев ночевал в Москве, слуха коснулся незнакомый напевный голос по аппарату прямой связи «пассажир – милиция»: «Пусть носильщик расскажет про оружие…» Последним память зафиксировала белесые напряженные глаза Салькова, когда он, Денисов, поверг его в смятение, предположив: «Пистолет у тебя? Ты подобрал его на платформе? Рядом с трупом?»

Дача была деревянной. Время от времени в ней раздавались таинственные звуки. Скрипнула половица. Флюгер. Снова стало тихо. Со стороны кафе принесло запах котлет. Тявкнула беззлобная коктебельская шавка.

Денисов напрягся, правая рука его бесшумно скользнула под мышку к кобуре. На горку поднимались, прошли под откосом. Что-то невидимое коснулось калитки, в которую Денисов вошел, через секунду она отворилась. Человек прошел рядом, тяжело, едва не задев. Исчез в темноте.

Ситуация, описанная Ланцем, повторилась.

Кто-то спустился к дому, пнул лежавший на крыльце канат. Скрипнула незапертая дверь мастерской. Изнутри словно подали знак: царапнуло стекло.

Денисов начал бесшумно спускаться. Неизвестный отошел к убранному решеткой окну комнаты художницы, теперь он был рядом, тяжелый, высокого роста. Денисов услышал его прерывистое дыхание. Внезапно человек замер, он что-то почувствовал. Под ногой Денисова хрустнула ветка.

В ту же секунду раздался треск раздираемых кустов. Человек бросился вниз, к улице. Заскрипела галька. Близко, потом у самой калитки.

Когда Денисов выскочил на улицу, все было тихо. Мерно шумело море. У калитки валялся желтоватый, из плащевой ткани пояс, Денисов на бегу подобрал его.

Происшедшее не заняло и пяти секунд. Слева тянулась безлюдная, слабоосвещенная на всей ее протяженности улица Десантников, справа была набережная – темная в начале и залитая светом впереди, за калиткой Дома творчества.

Денисов выбрал набережную, черно-белую ее часть. Он бежал легко. Удары невидимых волн чередовались с движением балласта: камни на пляже скрипели, обдирая друг друга, словно уплотняемые щебнеукладчиком.

Он рассчитал верно: калитка Дома творчества была заперта, но бабуся бодрствовала:

– Седни последний день! Так и быть! – Она выдернула пробой.

Не разбирая дороги, касаясь невидимых голубых елей, сирени, вечнозеленого букса, через клумбы с благоухающими в ночи глициниями, как вихрь Денисов промчался к центральным воротам, выскочил наперерез.

Дальше бежать не пришлось. Высокий, в очках, блондин в светлой куртке, то и дело оглядываясь, вылетел прямо на него.

– Милиция! – крикнул Денисов. Он узнал человека, которого преследовал, по желтоватой плащевой ткани на куртке.

Бежавший остановился.

Это не был ни Николай – родственник художницы Роша, ни один из тех, кто с вечера приходил на дачу вместе с Ширяевой и Ведой.

Денисов видел его впервые.

X. «МИНУС ТКАНЬ…»

Салькова увели. Но Денисов уже знал, что попал в точку, когда спросил:

– Пистолет у тебя? Ты подобрал его на платформе? Рядом с трупом?

– Что ты, Денис! – Под едва заметным белым пушком лицо Салькова слегка побагровело. – Тебе-то уж я бы сказал!

Носильщика допрашивал следователь. Был самый момент снять трубку, набрать номер Лины; она, наверное, все утро ждала звонка – Денисов так и не выбрал времени позвонить.

«Так закрутило с вечера…» – приготовил он первую фразу.

Проверка ночной гостиницы в парке отстоя поездов дальнего следования на Каланчевке, переезды, разговор с Олегом Степановым, видевшим, как носильщик на платформе следил за погибшим; сигнал по аппарату «пассажир-милиция», неудачная поездка с Ниязовым на квартиру Салькова, а потом более успешная в Прокуратуру СССР в поисках свидетельницы, приезжавшей просить за мужа… -не верилось, что все это произошло в считанные часы, а с момента обнаружения трупа на вокзале – всего чуть более суток.

За дверью кабинета послышались голоса – оперативники из группы по борьбе с кражами поднимались к себе: проверка ячеек автоматической камеры хранения ничего не дала -Денисов уже знал об этом, – портфель погибшего найден не был.

Денисов снял трубку.

Первой звонить мужу, который забыл предупредить, что не приедет ночевать, Лина считала унизительным.

За окном снова моросило, как все эти дни. Видимый кусок неба над платформами – от элеватора до крыши центрального здания – с самого утра выглядел грязно-серым, словно в нем не переставая мыли кисти.

«Унылый фон всего этого дня…» – подумал Денисов, набирая номер. С другой стороны, он знал, преступления как раз и раскрывались в такие дни – скучные, невыразительные. Он скользнул взглядом по плану предстоящих на день мероприятий – от встречи с судебным медиком-экспертом до возможного визита к домашней работнице Сазоновых.

– Ти-ти-ти… – Номер Лины был занят.

«Звоните мне?» – Денисов положил трубку. В ту же секунду раздался звонок.

– Там этот носильщик, Сальков. Он на допросе у Королевского… – Звонил Бахметьев. Приказание носило характер просьбы. – Лучше, если сам доведешь с ним разговор до конца. У Королевского не пошло.

– Сейчас?

– Да, я сказал, чтобы его привели. Пока пистолет не уплыл. Потом снова передашь следователю. – Бахметьев положил трубку.

Носильщик уже входил в кабинет, его сопровождал Ниязов.

– Привет. – Сальков протянул руку, он проверял свое процессуальное положение: сотрудники милиции не обменивались рукопожатиями с задержанными, лишь со свидетелями.

– Привет. – Ладонь Салькова оказалась вялой, почти не напряглась в пожатии, да это и неважно было: встреча с Денисовым его не порадовала.

– Я не нужен? – Младший инспектор пошел к двери.

Денисов набрал номер в надежде, что он снова окажется занятым. Трубку сняла Лина:

– Я слушаю.

– Так неудачно получилось вчера. Да и утро кувырком. Ты извини. Как дела?

– Знаешь сам.

– А все-таки?

– Ты не один? – Она тонко чувствовала его. Даже по телефону.

– Был, пока набирал номер.

– Спешишь?

– Работы много.

– Занят – не звони! – Разговор получился тягостным для обоих.

Носильщик обо всем догадался, смотрел понимающе.

– Как Наташа? – Был один только способ призвать Лину к порядку.

– Тебя это волнует? Когда брала из сада, сказали: «Из носа шла кровь после обеда…» Второй раз! Сейчас и в начале лета. А мы врачу показывали?

– Может, перегрелась?

– Ну, Денисов, ты даешь! – На том конце провода Лина тоже была не одна, разыгрывала маленький спектакль. -«Перегрелась!» На улице холодина, того и гляди снег выпадет!

– Не понимают! – посочувствовал Сальков, когда Денисов положил трубку. – Моя Татьянка точно такая. Все они.

– В какой момент ты обратил внимание на погибшего? -спросил Денисов, становясь другим. Ни Лины, ни Наташи в этой его жизни не существовало. – Видел с вечера? В залах?

– Только на платформе. – Сальков тоже сразу подобрался, был начеку.

– При отправлении тамбовского?

– Вернее, когда уже отправился.

– У вагонов?

– С нерабочей стороны.

– На том месте, где его потом обнаружили?

– Да, примерно.

– Когда ты его увидел… Что он в это время делал?

– Просто стоял, смотрел.

– Куда?

– Можно сказать – «никуда»… – Сальков подумал. – Стоял так, что ни пройти, ни проехать. – Раньше носильщик об этом не говорил.

– Один?

– Да.

– Окликнул его?

– Сказал: дай место, мол. Он как стоял, так и остался стоять.

– Как же?

– Посторонил, – носильщик показал жестом, – тачку провел по краю.

– Дальше.

– Поставил тележку, пошел за проволокой.

– Электропоезд на шестом пути еще был?

– Был. – Сальков взглянул обеспокоенно, в белесых на красноватом лице глазках невозможно было ничего прочитать.

«Я для него менее удобен, чем следователь прокуратуры, который его не знает, – подумал Денисов, – и мне будет дано другое объяснение…»

Он не ошибся.

– Денис, – носильщик подчеркнуто-тягостно вздохнул. -Скажу, как было. Я проходил на посадке – пассажир этот стоял. Я на него внимание обратил: он был как пьяный или оглушенный.

«Женщина из прокуратуры тоже видела его, закрывшим глаза рукой…» – подумал Денисов.

Сальков искусно сплел правду и вымысел:

– Поставил тачку, пошел искать проволоку. А сам за ним слежу. Поезд ушел, а он, как стоял на платформе один, так и остался стоять. У элеватора меня парень окликнул, попросил закурить. Так все и было. Когда сцепку почтовых потянули, я потерял его из вида. И выстрела не слышал. Увидел только – лежит. Я к нему. Думал, пьяненький…

– Дальше.

– А что дальше? Вижу с ним рядом… пугач. Пугач не пугач. Зажигалка? Я ведь тогда еще не знал, что с мужиком. Подобрал игрушку эту и пошел. – В белесых глазах Салькова на секунду вспыхнул торжествующий огонек, но носильщик тут же его погасил. – Тут вижу: Ниязов! Я к нему.

– Пистолет у тебя?

– Сейчас дойду до этого…

Утро Сальков провел небесполезно для себя – Денисов сразу понял: ездил не в сауну – советовался с кем-то опытным.

– …Ниязову я про игрушку эту ничего не сказал. А потом иду, думаю: «Зачем взял?! Из-за чепухи может неприятность выйти!» Мне бы вернуться, отдать оперуполномоченному. А я… Короче, подошел к мусоросборнику, бросил в контейнер, и делу конец… – Носильщик вздохнул. Он был из тех, кто быстро, по пустяку начинал волноваться и так же быстро успокаивался.

– Да и так рассуждать… – Салькову было мало того, чтобы история выглядела правдоподобной, он хотел, чтобы Денисов в нее поверил. – Зачем мне пистолет? Откуда я знаю, где его достали? Кого из него уложили? Это ведь все на меня повесят! В жизни не возьму.

Как говорили на вокзале, он пытался повесить Денисову лапшу на уши. Закон ни в одном случае не делал человека ответственным за преступление, которое он не совершал. Сальков это отлично знал.

«Оружие становится дефицитом, – подумал Денисов. -Есть люди, готовые из-за него на преступление. Сальков думал заработать большие деньги…» Человек, звонивший с перрона, не обманул: рядом с трупом был пистолет, и Сальков его взял.

– В какой именно из мусоросборников ты его выбросил? -спросил Денисов.

– У багажника. Бросил и думать забыл… Как считаешь, будет мне за это что-нибудь?

– 201-й… – окликнул по рации дежурный. – Где находитесь?

– Третья платформа.

– Судебный медик позвонил. Выезжает к нам. Подходите. И поставьте в известность Королевского. Он с носильщиком. У контейнеров с отходами.

– Понял. – Денисов спрыгнул с платформы, не обращая внимания на начавшийся дождь, повернул на вокзал.

Денисов знал о решении Королевского – допросить судмедэксперта. Такое бывало, если следователь признавал это необходимым и существенным, как в данном случае. Бахметьев решил этим воспользоваться – еще раз посоветоваться с судебным медиком и, как водится, приглашал старшего опера: Бахметьев не работал в розыске и по разным причинам не мог стать первоклассным розыскником, у него был свой дар – ОБХСС. Оба понимали это.

Мусоросборники находились позади высокой каменной кладки, отделявшей заднюю часть двора. Их было несколько, доставленных сюда на случай досмотра и взятых под охрану. На каждом были проставлены мелом координаты места стоянки в ночь происшествия – «зал 2», «пл. 4», «багажное 1».

Королевского что-то задержало, контейнеры еще не были осмотрены. Сальков, понятые и двое сотрудников милиции -когда Денисов подошел – стояли плотно сбитой группой. Носильщик повторял для понятых:

– Вижу: человек лежит! Думаю, может, обморок? Упал -виском об асфальт… Долго ли? – С каждым повтором объяснение Салькова выглядело более убедительным. К суду могло и вовсе обкататься.

– А мне и ни к чему про выстрел. Упал и упал! Кровь под ним? А у меня аллергия на кровь. Как вижу – сразу отключаюсь…

Он стоял спиной к Денисову.

– Дальше, – сказал Королевский.

– Думал, зажигалка! Или пистолет стартовый… Ну и взял посмотреть.

– Ну, потом-то понял, что оружие, не зажигалка? -спросил один из понятых – дружинник вагонного депо, -суровый, с большим животом. Сальков угрюмо взглянул на него:

– Потом – другое дело. А сразу-то? Поднял и по платформе, к вокзалу… – Сальков защищал свое право на ложь во спасение. – Вижу, оперативник дежурит. К нему. – Дальше пошло гладко. – «Скорую» вызвали. Стали спасать. Не я -он бы до камышинского на платформе лежал, до четырех утра! Конец пути – глухой, ходят мало! – Сальков не прочь был поставить случившееся себе в заслугу.

– Почему ж пистолет не сдали? – Понятой не успокоился.

– Я ж говорю: думал, зажигалка! Бывает? С тобой вроде ничего такое не случается.

– Такое? – сказал вагонник. – Никогда!

Второй понятой молчал.

– Как лежал пострадавший? – Королевский взглянул на часы. Он понимал, что опаздывает.

– Даже не заметил. – Со следователем Сальков говорил униженно-подобострастно. – Схватил игрушку эту и бегом по платформе.

– Бегом?

– Ну, пишите: «Быстро пошел».

– Дальше.

– Засомневался: «Зачем мне?» Надо бы, конечно, на место положить! А я сунул в мусоросборник у багажного отделения при входе… И все тут!

Королевский заметил Денисова, показал на часы. Сальков тоже увидел старшего опера; Денисову показалось – он снова покраснел. Светлый пушок на щеках выделился сильнее.

– Я только ведь потом сообразил, что из этой штуки он себя… – Сальков поискал слово. – Шпокнул!

«К слову «убить» десятки синонимов, – подумал Денисов. -«Лишить жизни», «умертвить», «ликвидировать», «прикончить», «убрать». Теперь вот и «шпокнуть»… У «жить» – совсем мало: «быть», «существовать».

– Куда положили пистолет? – уточнил Королевский. – В середину контейнера? Сбоку?

– Сбоку.

– Вопросы есть? – Это относилось к понятым.

– За пистолетом приезжал? – спросил второй понятой, все это время он молчал.

– Там записано. – Сальков махнул рукой. – Я все сказал, кому следовало. Приезжал. – Держался он уверенно.

«Вряд ли Сальков знает, что контейнер здесь, перед ним, – подумал Денисов. – Считает, что ему предложат только воспроизвести свои действия при понятых. Маршрут движения, проход с платформы к багажке».

– И что? – спросил понятой. – Пистолета не оказалось?

– Контейнера не оказалось, – мягче объяснил Сальков. -Все контейнеры вывезли!

Королевский достал из «дипломата» чистый бланк, вмешался:

– Контейнеры здесь.

Салькову показалось: он ослышался.

– А с багажки?!

– Перед вами.

Сообщение явилось полной неожиданностью.

«На совещании в сауне этого не учли», – подумал Денисов.

– Покажите понятым, в какой части контейнера должен находиться пистолет, – предложил Королевский.

Контейнер, доставленный от входа в багажное отделение, был полон гнилыми овощами, отходами текстиля.

Сальков выглядел расстроенным.

– Вроде здесь. – Он провел вдоль передней стенки мусоросборника.

– Глубоко?

– Ближе к верху.

Королевский подал знак, один из инспекторов в рабочей робе, стоявший на соседнем контейнере, поддел лопатой рыхлую массу.

– Проверить металлоискателем…

Денисов оглянулся. От угла за ними наблюдала группа носильщиков, Денисов увидел бригадира Салькова – Романа, специально приехавшего на вокзал.

«Татьяна оповестила», – подумал Денисов о жене Салькова.

Малословный, с невыразительным плоским лицом, не лишенным, однако, магнетизма, Роман был фигурой загадочной – с носильщиков спрашивал строго за малейшую провинность, если требовалось, первым бросался на выручку постовым и оперативным уполномоченным. Бригадира за помощь благодарили и все же не доверяли: со своими подчиненными он был жесток, говорили, что обложил их бессовестными поборами, про которые ни он, ни носильщики нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах не упоминали.

Роман внимательно наблюдал за всем, что происходит. Денисов поймал на себе тяжелый, пристальный взгляд, бригадир явно выделял его.

«Пистолет найден не будет…» – подумал Денисов.

Содержимое мусоросборника ложилось на асфальт. Младший инспектор освободил большую часть контейнера, второй – в резиновых перчатках – проверял.

Пистолета не было.

Сальков нервничал:

– Может, кто следил в ту ночь за мной? Взял? Может, контейнер спутали?

Из дежурки доставили металлоискатель. Другой младший инспектор, он же оператор, занялся штангами – их следовало соединить с упором.

Денисов отошел в сторону, по рации вызвал дежурного:

– Разыщи Кравцова. Пусть посмотрит за бригадиром носильщиков. За Романом…

Металлоискатель заработал, оператор поправил наушники, поднес к поисковому устройству трехкопеечную монету – проверил звук.

«Если пистолета в конейнере не окажется, – подумал Денисов, – будет сложнее: Салькову придется опознавать оружие по фотографиям. Это менее точно».

Когда Денисов снова оглянулся, бригадира носильщиков поблизости уже не было.

Опознание оружия производили в кабинете Бахметьева. За окном, в зале для транзитных пассажиров, внизу, было шумно. С высоты антресоли казалось, там, внизу, не затихая, как всегда, круглые сутки льет дождь, бьют фонтаны.

– Не то, не то… – Сальков быстро листал альбом. – Не то…

С тяжелых, из мелованной бумаги, листов смотрели фотографии пистолетов разных годов, стран, моделей. Денисову они напоминали породистых собак.

«Овчарки, спаниели, эрдели…» Длинный итальянский «глизенти» вызывал в памяти русскую борзую, жилетно-карманные американские и бельгийские модели смахивали на короткошерстных терьеров.

– Не ошибаетесь? – спросил Бахметьев. Вместе с судебно-медицинским экспертом он вошел в кабинет, где Королевский в присутствии понятых проводил опознание.

– Зачем? Совсем небольшой такой… – Найдя спасительные формулировки, носильщик стал значительно спокойнее. – Я думал, зажигалка! Или игрушечный, стартовый!

– Куда же он делся?

– Из контейнера? Ума не приложу!

– Кто-нибудь видел, как вы бросили туда оружие?

– Это запросто!

Денисов перешел к окну, выходившему в зал. В проходе между креслами не прекращалось движение людей. Усиленный эхом фон нес звуки беспокойного вокзального бытия.

Он не сомневался в том, что носильщик вначале действительно припрятал пистолет в мусоросборник, а потом вернулся и взял.

«Сейчас пистолет может находиться как угодно далеко, в зависимости от того, кому Сальков или Роман решились его продать…»

Тем временем суждения Салькова о пистолете становились постепенно менее категоричными, он листал альбом не так быстро, порывался вернуться к началу. Королевский нарезал полоски бумаги, носильщик прибег к закладкам, их набралось не менее десятка.

– Похож на эти. Больше ничего не могу сказать. – Сальков показал на страницы, отмеченные закладками.

Следователь принялся за протокол.

– «Алькартасуна», «менц», «пума», «беретта», «алькартасуна» типа «руби», «сулайка» модели 1914 года… – повторял он для понятых. – «Себра», «ретоласа» модели 1914 года, «вальман», «изарра»…

Пистолеты, опознанные Сальковым, были похожи друг на друга, с вертикальными дульными срезами, и все, кроме «менца» второй модели, германского производства, оказались испанскими.

– Смущает то, что почти в каждом из этих имеется выступ отражателя, – констатировал Королевский, когда Салькова увели и сотрудники остались одни, – а на гильзе след выступа отсутствует!

Денисов нашел в блокноте таблицу:

– «Беретта», «пума», «вальман» модели 1914 года… Все без выступа отражателя!

Бахметьев нажал на тумблер прямой связи с дежурным, подвинул ближе протокол опознания, продиктовал марки пистолетов:

– Срочно объявить в розыск…

Через несколько минут телекс с описанием трех из опознанных Сальковым марок оружия должен был попасть в каждое из почти двухсот отделений московской милиции.

– Перед экспертизой поставлено свыше двадцати вопросов, – судмедэксперт огладил бороду, живые, навыкате, глаза блеснули. Человек он был, безусловно, талантливый, своеобразный. Все, в том числе и этот разговор, и свою серьезную, на грани трагического работу, воспринимал как умную интересную игру. – «Какие повреждения на теле трупа?», «Если это огнестрельное ранение, то с какого расстояния произведен выстрел?»

Он предпочел назвать большинство из поставленных Королевским вопросов.

– «Имеются ли на теле трупа признаки, свидетельствующие о борьбе или самообороне?», «Где находится входная, а где выходная рана?»

Отличить входное отверстие от выходного подчас было трудно: у того и у другого имелся дефект ткани, на языке специалистов, «минус ткань», и только крохотный след пули – «поясок обтирания» – присутствовал, как правило, на входном.

Он перечислял и перечислял. Экспертиза огнестрельной раны являлась одной из сложных.

– Итог… – он сделал паузу. – Входное отверстие на передней поверхности грудной клетки. Слева, здесь поясок обтирания и минус ткань.

– Слева, – повторил Бахметьев.

– Примерно в области пятого межреберья имеется входная огнестрельная рана, а на спине слева, ниже лопатки, выходная. Выстрел в грудь. Это точно. Признаков, свидетельствующих о борьбе или самообороне, нет…

Так же четко он ответил и на другие вопросы.

– Направление пулевого канала? – спросил следователь.

– Спереди назад, сверху вниз.

– Сердце?

– Повреждение стенок. Кроме того, тканей левого легкого. В плевральной около двух тысяч миллиграммов жидкой крови.

– Что можно сказать о дистанции?

– Выстрел произведен с расстояния нескольких сантиметров. Исследования подтвердили, – дальше все было знакомым понаслышке. – Пробы Владимирского-Эйдлина. Насчет копоти – контактно-диффузионный…

В заключение – уже по собственной инициативе – эксперт процитировал:

– «Ежели кто себя сам убьет, то подлежит тело его палачу в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам и обозу». – По стилю это напоминало документ Петровской эпохи. Так и оказалось. – «Устав 1716 года. Артикул 164».

Денисов взглянул в зал для транзитных пассажиров внизу. При свете, проникавшем сквозь застекленную по самую крышу стену, при выключенных светильниках в дурную погоду там становилось удивительно пасмурно.

«Цвет дождя, цвет оружия…» – подумал он.

Сбоку, недалеко от касс, виднелась группа носильщиков. Они взволнованно что-то обсуждали. Догадаться о причине возбуждения было нетрудно.

Салькова оставили в дежурной части на три положенных для разбирательства часа. На заднем дворе, в целях устранения возможной ошибки, полным ходом шла проверка остальных мусоросборников. В зависимости от результатов Королевский должен был отпустить Салькова либо задержать.

«Пистолет в последнюю минуту появится, – подумал Денисов. – Потому Роман и приезжал».