Текст книги "Почти книга для почти людей"

Автор книги: Леонид Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Были еще теоретически хорошо обоснованные способы, как узнать, что там внутри без бурения. Надо было произвести возмущения на поверхности, например, взрывы или как-то инициировать колебания, а потом посмотреть на результаты отражения волн изнутри. Теория заявляла, что определит, где нефть, а где металлы. Но тоже дело было не дешевое, а эффектных подтверждений теории не было. Академиков у нас геологических в то время было много, наверное, и сейчас не меньше. А деньгами они ворочали сопоставимыми с деньгами на атомные исследования.

Наверное, все слышали, что была такая сверхглубокая скважина на Кольском полуострове. Почти на двенадцать километров забрались. Это действительно было достижение техники. Может, посерьезнее, чем королевские спутники и ракеты, потому что как подумаешь, что буровая коронка где-то там крутится на безумной глубине, да туда надо трубы все время добавлять, а коронки с породой назад выбирать – очень серьезная это техническая задача. Американцы, которые тоже кучу денег бухают на всякие авантюрные научные проекты, не имеющие отдачи, ничего подобного даже и не пытались сделать.

Конечно, можно подумать, что это было сделано с целью изучить строение земной коры. Естественно, и такая цель была, но главная была – показать, что научились определять разными методами без бурениями, что там внутри.

Запустили на то место сначала все научные конторы, которые занимались предсказаниями без прямого бурения. Они на месте будущей скважины напредсказывали., что на какой глубине найдут.

Если помните, вначале была большая шумиха об этой скважине. А чем дальше внутрь забирались, тем, вместо, казалось бы, увеличивающейся шумихи в прессе, все глуше и глуше звучало. Оказалось, что ни одна из теоретических контор не предсказала ничего даже близко подобного тому, что извлекали из глубины. И какие тут литавры? Начали шумиху гасить, догасились до того, что окончание бурения вообще прошло незаметно, а о результатах, что там нашли, только в специализированных журналах написали.

Скважина эта, а, точнее, несовпадение заявок теории с тем, что есть, убила один гигантский малоизвестный проект, за что мы и наши потомки должны в ножки поклониться тем буровикам. О проекте я услыхал в то время гигантских свершений от человека, который занимался теорией в этой области.

Господа геофизики-теоретики в то время говорили, что они не могут предсказывать, что внутри земли расположено, потому что слишком незначительное влияние на внутренность оказывают поверхностные взрывы. Неинформативные результаты дают. И что одно дело – взрывные данные, о которых ничего толком не известно, кратковременные там процессы, плохо регистрируются. А что надо организовать вмешательство в дела коры серьезное и долговременное.

Проект состоял в том, чтобы построить где-либо в Сибири гигантскую платформу, километр в поперечнике как минимум, и расшатать ее так, чтобы земная кора поблизости тоже начала шататься вплоть до самых глубин, до магмы. Для этого предусматривались всякие хитрые, огромные механизмы. А как расшатается все как следует, то по волновым характеристикам, дескать, все и определится. Теоретически устройство такой платформы как-то обосновывалось и было технически возможным.

Был в то время анекдот о бабушке, которая спрашивала, кто придумал коммунизм, ученые или коммунисты? И что, дескать, вот если бы были ученые, то они сначала бы на собачках попробовали. Вот те самые ученые, на которых так уповала анекдотная бабушка, они эту опасную авантюру и затеяли.

Были люди, которые говорили, что такое вмешательство может к чему угодно привести, от землетрясений по всему миру, до разлома Евразии, поскольку ничего мы толком не знаем, насколько прочна и устойчива евразийская плита. Но поскольку заправляли там совсем другие люди, то они потихоньку и продвигали этот суперпроект к свершению. Очень большие люди участвовали и поддерживали это безумие. Наверное, и устроили бы великое землешатание с криками о новой победе советской науки, не будь той кольской скважины.

Очень техническое

Иногда вполне, вроде бы, образованные люди выделывают удивительные номера под влиянием своей уверенности в своей образованности. Один из моих бывших родственников, прикладной математик по основной специальности и связист дальней связи по полученной на военной кафедре, так объяснял, почему выбивает пробки, когда включается утюг: «Это потому, что здесь несимметричная проводка, а потому нагрузка на правый провод существенно выше, чем на тот, что идет от левой пробки. Всегда выбивает правую пробку.» Он же поразил меня тем, что, когда ему потребовалось вбить большой гвоздь в толстую дубовую доску, которая была внутри перегородки от ванны, он достал дрель и стал сверлить дырку в доске. На вопрос «Зачем?» ответствовал: «Я туда забью деревянную пробку, а туда уже гвоздь.» Впрочем, подобные познания в технике имеются у многих светлых голов. Например, очень большое число граждан затягивают гайки на болтах до своей посинелости. И когда болт имеет диаметр не слишком большой, а дурь существенно больше, то обнаруживают в какой-то момент, что гайка у них начала крутиться совершенно свободно, а резьба стесалась. Но это все домашние умельцы, у которых обычно ничего более серьезного, чем падение полки, в результате их рвения не происходит. Однако имеются не менее умные и не менее соображалистые инженеры, которые знают как наиболее просто обеспечить безопасность работы какого-либо простого технического объекта. Все годы советской власти существовала контора под названием «Котлонадзор». Она и сейчас существует, естественно. Унылое название, унылый объект надзора. Вообще, как-то несерьезно: «Котлы – ведра – кастрюли, чиню – паяю – задаром починяю!» На самом деле большинство населения даже не подозревает, какая это страшная штука паровой котел высокого давления. Особенно когда такая штука торчит практически посреди города на каком-либо заводишке. Если бы окружающее население хоть догадывалось, что с ним будет, если котел рванет потому, что некий дядя Вася сделает что-либо не так или появится на котле усталостная трещина, которую вовремя не обнаружат. Конечно, не Чернобыль, однако же тем, кто живет в радиусе километр-два будет потом все равно абсолютно всё. Паровой котел – это очень мощная бомба. В СССР, как и во всем мире, регулярно взрывались паровые котлы, потому что есть вещи, которые можно проконтроливать наверняка, но разрушение котла прогнозируется лишь в вероятностной манере. И тебе легче, когда теория утверждала, что вероятность разрушения одна миллионная или и того меньше, а ты уже предъявляешь свои проездные права в рай апостолу Петру? Товарищ мой, когда учился на турбинном отделении политеха, побывал на практике на Украине около паровой теплостанции, где у турбины выломался кусок лопатки почему-то, без каких-либо явных причин. Приличных размеров кусок нашли километра через два, где он пробил несущую стену железобетонного здания. Остальные лопатки турбины дальше разлетелись во все стороны, попав заодно и в котел с перегретым паром. После чего раздался большой Бумм. Не помню, какое уж там было давление – атмосфер двести, наверное, и какой диаметр… Но в результате взрыва котла в радиусе семисот метров не осталось ни одного строения. А дальше они остались в различной стадии разрушения очень далеко. И людей на полтора километра в округе никого не осталось. Правда, там немного жило, потому что существовали определенные нормы на строительство вблизи опасных объектов. Вот все такие котлы и контролировали специалисты контор с прозаическим названием «Котлонадзор». Паровой котел, в принципе, простая штука. Это две полусферы с бортиками (которые называются фланцами), внутри которых проделаны отверстия для болтов. Между бортиками помещается прокладка для обеспечения герметичности, а бортики стягиваются болтами. В результате чего получается штука, которая называется фланцевым соединением. Такие же можно увидеть на больших трубопроводах в месте соединения труб, когда соединение производится без сварки. Конечно, там внутри еще кое-что имеется, но с точки зрения прочности и надежности важна именно эта часть – шаровая оболочка с соединением. Чтобы избежать дури неумеренно усердного дяди Васи, который будет завинчивать гайки на болтах-шпильках, это делается специальными гаечными ключами, существенно побольше автомобильных, которые называются тензометрическими: здесь, когда момент начинает превышать определенное значение, захватывающая часть ключа начинает прокручиваться. Словом, имеется защита от дурака. А когда завинтят, то производят испытания по определенной программе, а самые разные граждане ставят свои подписи на куче протоколов. И случись что, начинают потом разыскивать виноватых и правых. Потому что каждый взрыв – это человеческие жертвы плюс материальные. Известен технический анекдот, котрый многократно перекраивался в разных вариантах под различных технических гениев. Вроде бы первоначальной версией была версия о случае с Тимошенко, который эмигрировал в революцию в США и стал там знаменитым инженером-профессором, книги которого знают, наверное, все кто имеет хоть какое-то отношение к машиностроению. Рассказ очень напоминает анекдот, которым, возможно, он и был. Но суть происходящего ухватывает. На одном американском заводе из парового котла стал доноситься какой-то стук. Что за стук – непонятно. Остановка котла чревата большими убытками. Пригласили специалиста, чтобы он определил, опасны эти стуки и нельзя ли от них избавиться. Заранее была обговорена сумма за успешную консультацию – 10 тысяч долларов. Консультантом оказался Тимошенко. Он походил вокруг котла, послушал и попросил рабочего с кувалдой. После чего нарисовал крестик на котле и сказал рабочему шарахнуть по крестику кувалдой. И стук прекратился. После чего Тимошенко попросил принести его десять тысяч. ««Позвольте, – сказали ему, – но нам же надо отчитаться как-то перед акционерами. Мы что, напишем: поставил крестик – 10000 долларов? Напишите, пожалуйста, за что мы вам заплатили.» Тимошенко взял листок бумаги и составил смету работ 1. Крестик мелом – 1 доллар. 2. За то, что знал, куда его поставить – 9999 долларов. Защита от дурака – это главный принцип проектирования любой опасной техники. Но всего предусмотреть невозможно. И вот в начальные годы перестройки, когда система контроля дышала на ладан, на одном заводике поставили паровой котел. Поставили, завинтили, а комиссия по испытаниям и приемке все никак не идет. И тут мудрый главный инженер говорит: «А что там проверять-то? Дурное дело нехитрое. Значит так, ребята. Котел у нас на триста атмосфер. Давайте доведем давление осторожненько до шестисот атмосфер и пусть постоит часок-другой. Ничего не случится, так и запустим завтра.» Товарищ мой, который присутствовал при этом, начал доказывать, как это опасно. Но на то он и главный инженер, чтобы быть главным. А товарищ мой, понаблюдав как это давление увеличивалось и как ничего не произошло, пошел стучать-звонить в этот самый «Котлонадзор», сотрудники которого прикатили тут же через час, хотя их рабочий день уже кончился. И спас он тем самым массу людей, включая умного, хозяйственного и решительного главного инженера. Потому что, подняв давление вдвое выше рабочего, главинж распорядился дать такую нагрузку на болты-шпильки, что их материал попал в область деформаций, которая называется пластической. Это когда при постоянном натяжении сталь медленно «течет», не так, как вода, медленно, но течет. А дальше только вероятностный вопрос времени, когда произойдет взрыв, может через месяц, а может и завтра.

Хромматика

вспомнил свою эпопею пятого курса мехмата. Ректор у нас был в то время Юрий Андреевич Жданов, о котором разные люди имеют разное мнение. Но я вот, к примеру, один имею несколько разных мнений о нем. Все зависит от того, о чем пойдет речь.

Так вот, вдруг Юрию Андреевичу почему-то показалось, что выпускник университета обязан грамотно писать. И где-то в ноябре, сразу после производственной практики на орденоносном Ростсельмаше, после которой я верил всему самому кошмарному, что только ни говорили о нашем производстве впоследствии, нам вдруг заявили, что придется нам, голубчикам, сдать зачет по русскому языку. То бишь написать миленький диктант. А до того послушать курс грамматики. А ежели кто зачет не сдаст, то все, хана: к диплому допущен не будет. Что приказ этот подписан Ждановым, окончательный и обжалованию не подлежит.

На занятия по грамматике ходили мы с пятого на десятое. Пока не приплыли к диктанту, который писался всем курсом вместе, человек сто. Диктовала нам русичка, очень тщательно проговаривая буквы, да так, что все удвоенные «н» были хорошо слышны. Хотя я и понимаю, что все внутри нее бурлило и клокотало, поскольку на занятия к ней приходило редко-редко больше пяти человек. Однако это не помогло, поскольку текст был взят откуда-то из «Войны и мира», на три или четыре рукописных странички. И, как это принято у Толстого, состоял из пары предложений. Я не очень уверен, что и профессиональный русист смог бы расставить все запятые именно так, как это было в тексте. Сколько я помню, я понаставил кучу лишних запятых.

Преподавательница наша совершила подвиг, проверив диктант дня за три. А результаты диктанта объявлял декан. Выглядело это так: «Уважаемые товарищи студенты! Вынужден вас огорчить, но из вашего тяжелого состязания с русским языком выбыли следующие четыре человека.» И зачитал список получивших трояк. Я вздохнул с облегчением, услышав свою фамилию. «А остальные, – продолжил декан, – вышли в четвертьфинал.» Когда я поинтересовался, каковы были результаты на филфаке с тем же диктантом, то выяснилось, что там его написала треть, а две трети тоже не осилили. Видимо, это вызвало большой переполох в ректорате, потому что таких результатов никто не ожидал. И текст для следующего диктанта взяли уже существенно попроще, из Чехова. На этот раз филфаковцы написали почти все на положительную отметку, а на нашем мехмате список выбывших из игры расширился человек на 20. Однако же не допустить к диплому готового выпускника только из-за того, что он пишет «огурцы» – этого никто бы не понял в министерстве. А потому была дана команда закрыть глаза на все. Мехматовцы, которые хорошо знали, что среди предыдущих 20 написавших были 10 филфаковок, писавших за своих знакомых, на сей раз превзошли самих себя: в аудитории на последнем диктанте сидела половина филфака. А тем, кто писал сам, те же филфаковки достаточно громко сообщали о каждой запятой и каждой возможной ошибке. И тут уж все получили положительные оценки.

Все дальнейшие годы, сколько мне приходилось рецензировать дипломных работ на мехмате, я всегда удивлялся, что уровень грамотности все падал и падал с каждым годом. Хотя мне казалось еще в студенчестве, что до края уже давно дошли.

Щи

Сестрица моя двоюродная рассказывала о времени, когда она наезжала как студентка-заочница в Москву. Хозяйка квартиры, у которой она всегда останавливалась, однажды пригласила ее на службу в какой-то центральный собор. И поскольку было интересно, то и пошла она вместе с хозяйкой в воскресенье. Народу – не провернешься. Через некоторое время стали передавать свечки с наказом поставить у какой-либо определенной иконы. Все было нормально, пока не передали свечку к иконе с очень странным названием. Сестрица говорила, что передают и бормочут что-то напоминающее «кислых щей». «Тут, – говорит она, – я сую дальше эту свечку и повторяю: «Кислых щей». И поплыла свечка дальше куда-то. А потом вторая с теми щами, потом третья. И все куда-то доставляются по магическому заклинанию о щах.» «Тут я, – говорит она, – спрашиваю свою хозяйку, что это за кислые щи. А та понять не может. Ну вот, вот, опять, послушай, тетя Клава, что это за щи такие! Та прислушалась и как давай смеяться, зажимая рот. Оказывается, Святых мощей это икона была. Обе мы заливаемся, остановиться не можем. Пришлось выйти со службы.»

Но на службу она-таки попала в другой раз все с той же тетей Клавой. И службу вел Патриарх. «И вот, – говорит эта убежденная атеистка и комсомолка, – все вдруг бух – и на колени. А что же я, буду еще, понимаешь, на колени бухаться? У меня чулки были капроновые – рвались в два счета. Все на коленях, а стоим только мы двое, Патриарх да я. И стою я очень недалеко от него. Так что он на меня уставился и смотрит. А я на него. И краснею как рак, но стою на своих двоих. И тут Патриарх усмехнулся, посмотрев на мои выпученные глаза и краску, и продолжил. А я больше походов в церковь не делала долгое время.»

* * *

Еще одна ее же церковная история. Со своей мамашей, то бишь моей теткой, поехали они с экскурсионными намерениями в Литву. Только сами, безо всяких турбюро. Годы 1970е. Кто-то им сказал, что надо куда-то там доехать на автобусе, а потом пара километров – и будет чудесная интересная церквушка. А эти два километра вдоль опушки леса надо было шагать. И догоняет их телега, ну, правда, несколько более комфортабельная, чем российские телеги того времени, бричка, скорее. А на ней дедок, очень аккуратненький. Окликнул он их, спросил куда. Оказалось, что едет он в ту же самую церквушку. Так что посадил он их на телегу, и поехали, беседуя о том, о сем. А как приехали в церквушку, тут вокруг дедка хоровод начался: и ксендз, и прихожане. Ну и их как сопровождающих дедка усадили как почетных гостей в самом переди. Дедок оказался местным епископом. И приехал он провести службу. Так посмотрела моя сестрица на католическую службу вблизи. А в конце стали причащать и совать в рот облатку. «Вот еще, – говорит моя сестрица, комсомолка, патриотка и атеистка, – буду я всякую дрянь глотать. И тут дилемма у меня возникла, как сделать, чтобы не обидеть. И решила я, что в рот эту облатку возьму, а глотать не буду. Но кзендз, что совал облатки, сообразил что к чему и ничего совать мне не стал. Только руку сунул для поцелуя. Как же, стану я ему ее целовать, разбежался!»

А потом этот же епископ их повез назад. И привез к себе домой. Разговаривали-разговаривали. Епископу было уже за семьдесят, а тетке моей под 60 катило. Симпатичная она у меня была. И очень общительная, не то, что я. И такое впечатление моя тетка на него произвела, что в доме повел он ее с сестрой куда-то к себе и принялся демонстрировать свои парадные облачения – одевался, разоблачался. Сестрица говорит. что было довольно интересно посмотреть на всякие старинные кружева и что-то еще. Ну и еще домоправительница этого епископа, что все им старалась внушить, что епископ оказывает им этим огромную честь, что он никому и т. п.

«Похоже, влюбился старик в мою мамашу, – говорила сестрица. – Узнавал, не хотим ли остаться погостить. Но нам некогда было, другие объекты жаждали нашего лицезрения.»

Ps. А перед операцией щитовидки она окрестилась. Католичка теперь. Разговаривали по телефону. «Сомневаюсь, – говорит, – я несколько во всех этих делах небесных. Ну а вдруг…»

Костел у нее стоит прямо на выходе из двора ее дома. И поработала она там – убирала-подметала. Вообще она молодец. Уже под семьдесят. Инженер-картограф. Но поскольку работы по специальности в городе не стало, то сначала пристроилась подметайлой в костел. А потом пошла в санаторий подсобным рабочим работать. Сейчас начальник. Под ней бригада слесарей-сантехников, которые слушаются ее беспрекословно. Даже когда упьются. Имеется у нее одно умение, которому я в молодости очень завидовал: вращать глазами независимо друг от друга. Поскольку на работе целыми днями раньше приходилось смотреть в микроскоп одним глазом, то стала она глазами управляться примерно как руками. А когда сводила глаза к носу, то … незабываемое зрелище.

Картография

Истории здесь взяты, в основном, из рассказов моей двоюродной сестры, которая работала в картографическом институте в Пятигорске (может, предприятии, не помню) плюс некоторые дополнения. Таких предприятий на Союз было очень немного. Не буду врать сколько, но счет шел на штуки. И делали они карты и для СССР, и для Мозамбика, а однажды ухитрились сделать карты для двух приграничных африканских стран, в результате чего их военный конфликт обострился, потому что каждой из стран была щедро отведена спорная территория. Впрочем, возможно, что это и не их институт сотворил, а другой.

К картам и картографии коммунистическая партия относилась весьма серьезно. Карты это то, что действительно было секретным в СССР. Говорили, что шло это со времен боев на Красной Пресне в 1905 году. К восставшим примкнул некий подпоручик, прикативший с командой на баррикаду небольшую пушку. И очень лихо, пользуясь лишь картой Москвы, точно по Кремлю запулил пару снарядов. Это произвело такое впечатление на руководителей восстания, что потом в советское время невозможно было достать карты чего бы то ни было в большом разрешении. Даже когда кто-либо пытался привезти такую карту из-за границы, она изымалась. Точные карты имели гриф «секретно» и «сов. секретно», к ним мало кто допускался. А если кто-то пытался пройти, скажем, по Москве, пользуясь выпущенной картой, то идя на юг достаточно долго, мог очутиться и на севере столицы. Только центр Москвы несколько напоминал реальное расположение, но и он был основательно искажен на бумаге.

Точные карты больших территорий делались на основании аэрофотосъемки. Я спросил как-то сестру, а как там космическая съемка, где, говорят, можно узнать даже лица. Она только махнула рукой: «Может, где такие и есть, а те, что привозили к нам в институт, с них точных карт не сделаешь. Так, баловство одно.»

Секретность для карт была высокой категории. Карты сначала делали в истинных координатах, а потом вводили условные, с которыми уже они и попадали к конечному потребителю. А руководители соответствующих организаций получали ключ сдвижки, чтобы иметь правильные координаты.

Главного инженера их предприятия где-то в 70-х усадили на 7 лет в тюрьму, за то, что, выехав куда-то с экспедицией в безлюдной местности в Сибири, он потерял по пьянке в тайге папку с картами с реальными координатами тех мест, где только мишки да другое зверье бродили.

Вообще, вопросы секретности тогда решались довольно странно, если не сказать больше. Мой приятель, проезжая через железнодорожный мост от Ростова, построенный еще до первой мировой войны с участием иностранцев, сфотографировал вид на Дон из окна. В Батайске в вагон зашли два бравых хлопца, отыскали приятеля, хотя не было вспышки при съемке, а у окон торчал почти весь поезд, изъяли пленку, засветили и проверили, нет ли открытых коробочек с пленкой. Дальше сделали ему внушение о запрете съемок стратегических объектов и удалились, довольные собой.

Другую историю мне рассказал другой приятель, работавший на большом ящике. Хотя инженеры и работяги и знали примерно, что производит их ящик, но не слишком много. Однажды пришел в библиотеку американский журнал с фоткой, где со спутника был заснят этот ящик и расставлены стрелки, где какой цех и что производит. Пару дней народ порассматривал эту фотку, а потом первый отдел журнал изъял и поставил на нем гриф секретности: проворонили первачи сразу.

Ладно, вернемся к картам, допускам и посадкам. Нормативы последних изучались не только в инженерных вузах, хоть и по другим учебникам, однако.

О секретности сестра тоже рассказывала забавные вещи. Например, когда поступали данные аэрофотосъемки, то доблестные компептенчики первым делом брали аэропленки и начинали тщательно соскребать и замазывать все места, где находилось что-либо секретное. Иногда это был какой-либо куст или избушка, о которых никто и не подумал чего дурного, если бы не было замазано. А тут любознательные ребята-инженеры не ленились проехаться к этому кусту, после чего сообщали: «Даааа, никогда бы не подумал, что там может быть въезд в какую-то подземную хреновину. Может, даже штаб армии.»

* * *

Всё в том же институте. Местные власти заказали институту сделать круговую фотопанораму города к очередному летию. Город и окрестности сфотографировали с самолета, все секретные и полусекретные объекты с панорамы удалили. Фотографии прошли через ОТК, первый отдел, представители горкома также одобрили содеянное. И поместили панораму на площади перед горсоветом. Когда панорама простояла пару дней, обнаружился нездоровый ажиотаж около одной из ее частей. А после перерыва в отдел к сестре ввалился сотрудник, который еле держался на ногах от смеха: «Представляете? Представляете?» И больше ничего минуты три из него невозможно было извлечь, что же представлять. Оказывается, неизвестный труженик села на прилегающих к городу полях не поленился выпахать трактором три громадные буквы, метров по 800 каждая. Вполне сопоставимые по значимости с фигурами Наска. Чтобы их увидеть, надо было отойти от соответствующих фоток метров на пять. Больше всего граждан радовало, что всезапрещающий первый отдел расписался в полной благопристойности панорамы.

* * *

Еще вспомнил на близкую тему. Мне говорили, что в советское время в городах киносъемку можно было без разрешения производить только до высоты второго этажа. А если группа хотела снять документалку с высоты повыше, то надо было его получить. Интересно, это правда? А если правда, то на фига? Чтобы с высоты третьего этажа не шарахнули бы из фотокамеры – пулемета в проезжающего секретаря райкома?

Блюдо под названием «Как отец перестройки не стал отцом одного громкого скандала»

Стал Михаил Сергеевич стал секретарем по сельскому хозяйству. Должность эта была всегда завальная – вечно были трудности с погодой, что-то вымерзало, чего-то не хватало. Отличиться было здесь трудно. А хотелось. Посему Михаил Сергеевич задумал ход конем: пусть не могу я ничего сделать с самим сельским хозяйством, но зато могу…

Что могли и могут все господа начальники, особенно, которые не могут делать ничего позитивного, кроме как болтать, – известно: указывать пальцем на отдельные конкретные недостатки и громко при этом возмущаться. А если это приводит к громкому уголовному процессу – то вот тебе и слава в веках и ступенька наверх.

И недостаток такой был, о котором Михаил Сергеевич прекрасно знал будучи Ставропольским секретарем. Урожаи в советское время были так себе. Кстати. некоторые граждане думают, что это большой недостаток советского сельского хозяйства. Но это не совсем так. В то время сеяли не генетически модифицированных уродцев, которые еще неизвестно к чему приведут, а проверенное и безвредное. Которое должно бы стоить много дороже, чем эта модифицированная дрянь. Может, и уже стоит, как цыплята, которые откармливаются на всякой дряни и зерном – но это так, в сторону – еще придет время, когда цена натурального зерна будет раз в двадцать выше модифицированного. А может и больше, поскольку этого немодифицированного зерна даже на посевы скоро будет – кот наплакал.

Даааа… Так вот, председатели колхозов, которым очень не нравилось получать нагоняи за низкие урожаи, придумали простой трюк: засевать площади больше, чем указывались в отчете. В итоге получались хорошие урожаи и хорошая статистика. А если постараться, то и хорошие ордена за особо большие урожаи. Естественно, что все эту маленькую хитрость знали. В том числе и областные и краевые секретари, но поскольку и секретарю хочется орден, то и никто этой практике и не препятствовал: стряпалась фальшивая статистика – и все были довольны.

И вот это и был тот труп из шкафа, который принципиальный Михаил Сергеевич решил вытащить на свет. Только для этого ему надо было иметь доказательства. Не говорить же: «Да я же прекрасно знаю. что эти мерзавцы делают!»

Проще всего было обнаружить эти нелегально засеянные поля, взяв аэрофотоснимки, сделанные перед уборкой урожая. И не надо везде – необходимо и достаточно иметь такие недостатки, которые, как хорошо известно, в те времена всегда были только отдельными.

И поехал Михаил Сергеевич в Пятигорск на картографическое предприятие, которое во времена перестройки влачило совершенно жалкое существование, а в советское время было более чем процветающим. Относилось оно к его вотчине, Ставропольскому краю.

Пришел Михаил Сергеевич к директору предприятия и сообщил, что ему нужны карты с посевами. И даже сказал где, поскольку знал, кто злоупотреблял этими трюками. Услышав, зачем нужны карты, директор, естественно, перепугался оказаться в центре всесоюзного скандала. когда потом можно неведомо от кого еще и схлопотать. И переложил ответственность вниз, вызвав начальника первого отдела. Секретчика то есть. А у того инструкции о секретности. И в возрасте он – совсем ему приключения ни к чему. И сообщает он Михаилу Сергеевичу, что карты, имеющие реальную привязку координат к местности, составляют один из наивысших секретов государства. А потому, уважаемый Михаил Сергеевич, принесите-ка разрешение на получение этих карт из нашего главка. А без него – ну, никак. «Да вы знаете, что я СЕКРЕТАРЬ ЦК КПСС?» – грозно вопрошает Михаил Сергеевич. «Знаем, Михаил Сергеевич, – смиренно подтверждает первоотделец, – но без разрешения никак.» И директор кивает: «Видите, Михаил Сергеевич, ну, никак не могу. Вот такие дела.» «Да я же…» – снова завелся Михаил Сергеевич. «Разрешение – и никаких проблем!»

Осталось неизвестным, пробовал ли Михаил Сергеевич получить это разрешение. Наверное, пробовал. Но безуспешно.

Легенды Северного Кавказа

С чего-то вспомнился рассказ двоюродной сестры.

Не очень далеко от Пятигорска был международный дом отдыха. Было это в 1970х. Солнышко, хорошо… Две молодые немки, одна из которых была беременная, загорали на веранде в чем мама родила. Мимо проезжали четыре джигита-карачаевца с местного конезавода. Вид голых немок их воодушевил, и стали они приглашать девиц-дам покататься на лошадях. Немки обрадовались. Через два дня милиция нашла этих немок довольно далеко, беременную мертвой, а вторую растерзанной и в безумном состоянии. Поскольку немки оказались не совсем простыми, то с московскими следователями прибыл … боюсь соврать, но, кажется, Суслов. Джигитов тех давно уже след простыл, так что следствие оказалось в тупике, а реагировать надо было быстро. Суслов созвал старейшин и произнес примерно следующее: «Вам дается два дня на то, чтобы предоставить нам убийц. В противном случае всё ваше село отправится на закрытое поселение в Сибирь. И мы постараемся, чтобы жить вам там было очень плохо.» Через два дня четверо виновных были выданы. Те или не те, неизвестно.