Текст книги "Почти книга для почти людей"

Автор книги: Леонид Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Разругались они, и каждая группа решила, что может и без лысых обойтись. И каждая из них родила по своему уродцу через n лет.

Только у математиков он был маленький, весь волосатенький, ножки кривенькие, но получил ленинскую премию. Поставили первую установочку в каком-то медучреждении, но возили в ответственных случаях на тот старенький симменсовский томограф. А этот что-то показывал, но как-то не того.

А ракетчики родили ублюдка-гиганта. Одним экземпляром его потом обзавелся ростовский университет. Туда уже можно было запихнуть корпус от сс-20, который, кстати, наматывался, вроде бы, западногерманской установкой в Подмосковье. Там результаты обрабатывались долго. Насколько успешно – не знаю. На фига такой томограф нужен был в Ростове – это еще одна загадка. Не нужно было, но достали.

Птичий язык

Был я комсомольским секретарем в школе. Хорошо тогда освоил птичий язык. Как на нем заговоришь с партийным начальством – срабатывало стопроцентно. Например, приехал я с женой молодым специалистом в Николаев на завод. Жена – филолог по диплому. Ткнулась в одну-другую школу – нет работы. В садик – то же самое. 110 рэ на двоих – не разгуляешься. Почесал затылок и пошел в горком. Прорвался ко второму секретарю. Вот, говорю, молодой специалист на важнейшем предприятии города. А жене, тоже молодому специалисту, филологу, работы нет. «Это не к нам, это в гороно, " – ответствует. Тут я ему: «Нет у них работы. А вы знаете, во сколько обходится подготовка молодого специалиста-филолога в год? Это же нерациональное расходование государственных средств!» Смотрю, секретарь на меня смотрит уже заинтересованно, однако произносит: «Это не ко мне. Это в отдел кадров.» Тут я его добиваю: «Если отдел кадров не справляет со своими обязанностями, то партия становится отделом кадров!» Секретарь аж крякнул, закрутил башкой и засмеялся. «Ладно, говорит, зайдите завтра, скажу, чтобы что-нибудь подыскали.» Стала пионервожатой в школе. С секретарем потом еще встречались, просто так разговаривали. Оказался неглупым мужиком.

Везде Советский Союз

Один инженер-приборист из нашего института эмигрировал в США. Нашел небольшую частную фирму, которая собиралась делать высокоточные электронные весы до 200 кг. Предложил принцип и начал морочить голову хозяину. Моего приятеля часами допрашивал по телефону, что и как, потому что готовые весы никак не хотели выдавать нужной точности. Принцип не работает. О чем ему приятель и сообщил. Тем не менее работа продолжалась годами. Из нашего института приглашал людей, ездили они на эту фирму дорабатывать весы. Естественно, без толку. Уже самой тупой работодатель мог бы понять, что дело дохлое. Денег туда вбухалось много сот тысяч долларов, за полмиллиона. И все продолжалось. Может, и сейчас продолжается, давно не спрашивал.

Владелец фирмы не такой уж и богатый. Деньги отмывать ему не нужно. Спрашивается, почему трата денег продолжалась? Единственное у меня предположение, что под это дело он мог получить какое-либо гос. финансирование. Списание налогов очень проблематично – в США с налогами не балуются (если только сумма не на сотни миллионов). Кто-нибудь может объяснить, в чем может быть фишка?

Технологии

В свое время были многочисленные анекдоты на тему отставания в электронике. В разных вариантах концовка их была «навсегда». А в обычных металлургических технологиях, считалось, что мы идем на равных: танки наши быстры, ракеты и самолеты летают не хуже. И все такое прочее. И вот в далеком очень году сбили гражданина Пауэрса. При этом его самолет шлепнулся так, что мотор сохранился в целости и сохранности. Естественно, что его начали изучать и приговаривать: а вот это надо использовать, а вот это, а вот то… Однако не использовали ничего. И через двадцать лет не могли воспроизвести ничего подобного. 200 кг мотор весил. Мощность на кило веса была просто фантастическая. И в каждом узле какая-либо штучка с ручкой. Самый простой пример. На валу имеется устройство, которое задерживает масло. На наших двигателях это довольно увесистая развесистая система с уплотнительными кольцами, съедающая определенную часть мощности. В том самолете это – графитовое колечко пол миллиметра толщиной. «Да ведь это гениально и просто,» – сказал некий начальник, – «сделать немедленно и внедрить!» Сделали колечко. А оно и секунды не простояло – хруп – и нету. Оказывается, у американского вала биения много меньше, чем у советского. То есть, с одной стороны, у него на порядок более точно выдержаны размеры, а с другой стороны имеются подшипники, в которых вал вращается. Если кто знает, подшипниковые заводы нумеровались по всей стране. Качество подшипников было весьма различное. Были танковые подшипники с низкой точностью изготовления, были авиационные. Эти были много точней. Но не дотягивали по точности до западных подшипников. Шарики там внутри имеются. Так размеры и эксцентриситет западных шариков выдерживались в сто раз более точно. Здесь 100 – это не для красного словца. а именно такого было соотношение в те времена. Сейчас, вроде, побольше. В итоге, у вала в самолете Пауэрса биение на поверхности было в пределах микрона. И графитовый диск выдерживал. А биение в десятую миллиметра его ломало.

Вообще, технологические изменения за последние годы произошли просто колоссальные. Например, до войны в мире был всего лишь один германский завод, который изготавливал два больших токарных станка высокой точности в год. В СССР были куплены то ли один, то ли два станка всего, над которыми дрожали. Сейчас точность тех станков легко достигается с помощью так называемого компьютерного управления. То есть неправильности, которые возникают при обработке детали, компенсируются компьютерным управлением резцом. А тогда эта немецкая фирма на производство одного станка тратила двадцать лет. Происходило это примерно так. Отлили станину, сделали первичную обработку ее. После чего закопали в специальный грунт на несколько лет, потому что при обработке возникают внутренние напряжения, которые с годами слегка деформируют заготовку. Потом эту заготовку вытянули и обработали еще раз. Но поскольку обработка вносит снова внутренние напряжения, которые с течением времени слегка «поведут» металл, то ее снова закапывают и ждут несколько лет. И только где-то через двадцать лет получают окончательные детали. И станок получали единичный, но такой, что на нем можно делать валы с точностью как на почти рядовом программно управляемом современном станке.

Политех

Коллега по кафедре рассказывал мне, что когда он учился в ленинградском политехе (60е годы), у них была небольшая группа, которую готовили для решения нерешаемых стандартным образом задач. То есть в случае, когда для решения задачи надо было годы вычислений, эти граждане, сильно упростив задачу, но в пределах допустимого, решали ее за полчаса. Ни до, ни после ничего об этом не слышал. Возможности научить такому вполне верю, потому что когда-то в молодости и сам умел такие штуки проделывать.

Интересно, куда потом они девались? Надо же думать, что такая группа готовилась ежегодно. Для кого и чего?

Принц

Во времена оны учились в моем университете негры, то есть афро-африканцы, чтобы быть совсем политически корректным.

Каждый из них имел знаменитого и богатого папашу. У кого вождь племени, у кого плантатор, у кого – еще кто. Так они говорили. А студенты, соответственно, потом рассказывали: «Представляешь? У нас на курсе учится наследный принц Гуано Херсо!»

Однажды мой товарищ поехал с университетской экскурсией в Ленинград. С ними был один из таких афро-африканских принцев. Когда он вернулся, то рассказал, что наследный принц широко пожил первые три дна. А на четвертый заходит приятель в гастроном напротив гостиницы и наблюдает, как принц рыскает глазами по продуктам выставленным на витрине.

– Сколько стоит эта? – спрашивает принц, указывая на ливерную колбасу, которая более была известна под названием «собачья радость».

– 46 копеек килограмм, – отвечает продавщица.

– Дайте на три копейки.

Доктора не только лечат

Слышал я эту историю от своего знакомого. Но и ее участников встречал.

В советские времена центральные библиотеки получали практически все, что издавалось на Западе серьезного, особенно когда это касалось вещей, используемых в военке. В частности, по теории оболочек. Хоть это и не существенно для дальнейшего рассказа, что такое оболочки, но для общего развития… К оболочкам относятся всякие штучки вроде мячиков, корпусов ракет, подводных лодок, самолетов, крышек консервных банок и много чего другого. В частности, крыши аквапарка и рынка, что обвалились с многочисленными жертвами не так давно в Москве, тоже относятся к оболочечным конструкциям. Иностранные публикации по этой тематике завозились в СССР полностью. Это все – долгое предисловие. А теперь сама история.

Один весьма известный американский математик, специалист по численным методам, написал серьезную работу по расчету оболочечных конструкций, практически книгу страниц на 120. В численных расчетах теории оболочек в то время существовала одна нерешенная практическая проблема. Американец нашел относительно простой метод, которым вопрос был закрыт. Но он был специалистом по численным методам широкого профиля, поэтому, возможно, он даже и не понял, что именно он сделал для теории оболочек, поскольку решил вопрос он элементарно и элегантно (я часто говорю, что до простых истин добраться тяжело). Он опубликовал эту работу, но опубликовал не в ведущем журнале, а в записках одного американского университета. Эти записки в России не получали вообще, поэтому работа не попала даже в реферативный журнал.

Надо сказать, что в то время компьютерными расчетами в этой области занималось 300–400 человек только остепененных и неведомое число граждан без степеней. Можно смело умножать на пять. А может и десять. Так что американская статья была более чем актуальна.

И вот неведомыми путями четверо граждан Советского Союза независимо получили эту статью в свои лапки. И у всех четверых родилась одна и та же идея: пользуясь методом, предложенным американцем, решить много разнообразных задач и сделать на этом докторскую диссертацию. Последнее родилось в трех головах, а четвертая еще не была в тот момент остепененная, поэтому подумывала о кандидатской диссертации. Интересно, что география распределения этих голов была обширна: четыре разных республики. После этого скажите, что нет телепатии. И головы разные, и национальности разные, а мысль одна и та же посетила всех!

Поскольку все четверо были люди простые, бесхитростные, но смышленые, то они расширили эту мысль. Зачем добру пропадать? Потому решили они не только прибрать в хозяйство основную идею, но принялись еще и разные параграфы американской работы переводить и рассылать по журналам, коих, пригодных для докторской защиты, было не так уж много. Так что о существовании друг друга и о том, что они дружным коллективом дербанят одну и ту же статью, им стало быстро известно. Поскольку, как и в каждой науке, все друг друга знают, то и эти четверо орлов были лично знакомы. Кроме, может, претендента в кандидаты. Ненавидели они друг друга смертельно: каждый знает, что остальные – ворюги. Каждый слушает выступления сотоварищей на конференциях. Сердце разрывается, так хочется сказать: «Да это же ворюга, бездарь, скотина.» А не моги, потому что и сам… А у центральной идеи имелось уже четверо отцов-основателей.

Наиболее сильные бойцовские качества и хватку продемонстрировал товарищ, который всем говорил «мы, цыгане…». Он перепер и напечатал больше всех. А поскольку у него была еще и опубликована безграмотная книжка в своей республике, над которой все потешались, но это называлось опубликованной монографией, то он и вышел первым на финишную докторскую прямую.

До сих пор это все выглядит слегка комично: собрались жулики от науки, сперли мешок, поделили и примеряют обновки. Но дальше комическая часть кончается.

На защиту вышел и четвертый гражданин, которому нужна была всего лишь кандидатская степень. Поскольку процедура и требования к кандидатской защите много проще, то он вышел на защиту первым. И тут получилась интересная ситуация: если он защищает свою кандидатскую, то почему ВАК должен потом утверждать докторские степени по диссертациям, которые по уровню такие же, как защищенная недавно кандидатская? В то время подход был жесткий, так что точно бы ВАК зарезал эти докторские.

Ходили рассказы, что претенденту в кандидаты были обещаны довольно серьезные по тем временам деньги, чтобы он приостановил свою защиту. Но он, побоявшись, что потом его не пропустят на защиту, отказался. Когда он ехал на защиту, его убили и выкинули из поезда. Официально – ограбили. А что было на самом деле – слухи ходили разные, но впрямую, кто и что… Грешили, правда, только на «мы цыгане»…

Потом в течение лет трех трое остальных одокторились.

Диссертации

Лет так двадцать назад разговаривал я с одним будущим кандидатом исторических наук, который должен был скоро защищать некую тему об актуальных проблемах строительства партии. Ныне это весьма многоуважаемый профессор и доктор каких-то других наук, наплодивший огромное количество кандидатов и несколько докторов.

Рассказывал он о трудностях, встречаемых на терновом научном пути. Одна из трудностей состояла в том, что нельзя было ни на миллиметр уклониться от линии партии и надо было написать точно то, что печаталось в газете «Правда». Но необходимо это было представить оригинально. Но не отклоняясь. Но как-либо по-новому, вроде, формально. С этой задачей граждане как-то справлялись. Но вот проблема публикации – это действительно была проблема из проблем. Несмотря на то, что партия была нашим рулевым, почему-то она не очень стремилась к разведению стада ученых партийных козлов. Число журналов, где можно было опубликовать свой великий научный труд, что было обязательным элементом системы защит, было весьма ограничено. Было два-три всесоюзных журнала, где, в основном, публиковалась московская публика, да, с большим трудом, можно было протолкнуть публикацию для докторской диссертации, подключив все связи, коньяк, рыбец и прочие деликатесы. Были еще несколько журналов, но там, все больше, публиковались статьи секретарей обкомов и горкомов, составленные их референтами. А бедному аспиранту оставались только сборники аспирантских работ и какие-либо совсем непонятные брошюры общества знания, где, среди брошюрок «Как починить мотоцикл сельскому труженику» и подобных вдруг мелькал луч света в виде «Партия – наш рулевой». Тяжелая у них жизнь была, у будущих ученых и зав кафедрой истории КПСС.

Почему-то партия старалась ограничить их число. Похоже, было у них какое-то правило, ограничивающее возможности партийных шишек становиться великими учеными. Даже дорогой Леонид Ильич, который уж и три книги написал, так и не решился получить еще академическую лычку. Хотя, вроде, и без команды ему преподнесли бы и почетного доктора какого хочешь университета, а уж диссертаций понаписали бы по всем наукам, хоть по математике. Только дети больших людей делали большие диссертации, но и то, не совсем как сейчас.

Помнится, пришла к нам на кафедру как к ведущему предприятию докторская Сына одного из первой тогдашней партийной пятерки. Да не просто пришла, а принесли ее из первого отдела, хоть и не была она засекреченной. С Украины пришла. Обычно такие диссертации долго и нудно валяются на кафедре, пока зав не приправит талмуд какому-либо мученику, чтобы тот написал отзыв. А тут – отзыв писали особо доверенные люди, дня за три управились вместе с перепечаткой, печатью из главного корпуса, заверяющей и всеутверждающей. И даже разговоров потом, что же там внутри, не было. Так, по-дружески, мне буркнул один из написантов, что такое дерьмо и на кандидатскую с трудом бы… А потом видел, что стал этот товарищ член-корром украинским, хоть папу его и поперли с его главного поста – Дорогому понадобился он. Не уверен, но кажется, сейчас это академик.

А сейчас управляющей братии все дороги открыты. При этом, если раньше только глухо поговаривали, кто кому писал диссер, то теперь это просто доблесть. Сейчас все знают, что вот это – уважаемый доцент: он написал диссертацию такому-то. И этот уважаемый. А этот – дерьмо на палочке: никаких связей нет. Даже за бабки написать не может. Помнится, была защита по чему-то экономическому одного большого человека. Потом о защите во всех газетах написали, что вот, еще один большой человек оказался не лишен научных талантов. А когда защита была, хоть о ней и слышали, но пришли на нее лишь самые заслуженные люди университета. Потом мне знакомый рассказывал, как знатный диссертант с четвертого раза прочел с бумажки новое для него слово корвенхерция. А три первых раза – что-то совсем невообразимое. Ну и несколько других перлов. Но ведь старался! С другой стороны, чего удивляться-то: человек уже в возрасте, видит плохо, очки не протер, наверное, как следует. И не даром старался: как ушел с предыдущей работы, так в науку подался.

Суслов

Умер Суслов. Тут же присвоили его имя ростовскому госуниверситету, и стал он во всех официальных бумагах величаться Ростовским государственным ордена Трудового Красного Знамени университетом имени Михаила Андреевича Суслова.

Вскорости получаем письмо с какого-то предприятия.

Заголовок:

Ректору Ростовского государственного ордена Трудового Красного Знамени университета

Михаилу Андреевичу Суслову.

Однажды перед перестройкой в Москве была выставка промышленной электроники. Моему приятелю очень хотелось узнать, что делается за бугром в этой области, но он не смог поехать сам. Будучи завлабом, он откомандировал туда инженера посмотреть. Когда тот вернулся, то на вопрос «Ну, и?» ответил: «Посмотрел.»

* * *

Отец мой во время войны был начальником угольной шахты на Урале. Большая часть рабочих была зэками. Нормы были высокие. И если работать, как это принято показывать в кино, когда просто вырубают уголь из угольного пласта, то выполнять норму было более чем проблематично. Но был среди этих заключенных дедулька, на которого остальные просто молились. Ноги у него были больные. Поэтому остальные дотаскивали его до места вырубки на себе и сажали на стул. Дедулька садился и начинал рассматривать свод, изучать трещины, что-то прикидывать, после чего говорил, где, как и что надо делать. Остальные подрубали пласт, после чего солидное количество угля вываливалось из пласта само. Дальше уголь отгребали и оттаскивали, а дедулька снова начинал прикидывать, где еще можно безопасно вызвать обвал. Спрашивается, а почему другие таким способом не пользовались? А потому что здесь надо было иметь чутье, что опасно, а что допустимо. Чуть-чуть перестараешься – и обвал всех похоронит под собой. Всё на грани риска. Дедулька малограмотный, до ареста крестьянствовал. Как он чувствовал эту самую породу, он объяснить не мог: звериное чутье. Ни разу не ошибся. Рассказ этот был после доклада, когда приезжал к нам на кафедру один гражданин со своей диссертацией, в которой теоретически исследовалось напряженное состояние сводов шахтных вырубок. После этого доклада приятель и сказал, что вот, считают-считают, а всё, что громадная толпа остепененных на этой проблеме понимает, что происходит в реальной шахте, не стоит ничего по сравнению с пониманием этого дедульки, который и арифметикой-то с трудом пользовался.

Тюмень

Вспомнил рассказ приятеля в брежневские еще времена, как он ездил с приятелями в Тюмень на каникулы. Был у него студент-заочник-мелкий сельский бугор, который пообещал бешеные бабки за заготовку сена в своем колхозе-совхозе. Заготавливать сено надо было на каком-то островке посреди реки: «Что– делать-то? Если захочется – покосите, косы будут и стожки там уже будут. И – лежать! А еду туда будут привозить.» Приехал когда, то рассказывал удивительные истории. Например, куда исчезли валенки. Оказывается, какой-то мудрый НИИ придумал при строительстве дорог на вечной мерзлоте, чтобы мерзлота не размерзалась, сначала на дорогу класть гальку с песком, потом прокладывать слой войлока сантиметров десять толщиной, после чего снова гальку с песком. Проблема была, что когда мерзлота подтаивала, то камазы превращали дорогу в большую канаву. Закопали войлок на сотнях километров. Не помогло. Другая чудная история оттуда же о том, как нефтедобытчики меняли камазы на новые. Условия были тяжелые, через два или три года уже можно было их списывать (точно сколько – не помню, но не более трех лет). Поэтому сплошь и рядом было, что, как подошло время списания, а камаз слегка барахлил, так подгонял шоферюга его к обрыву – и в великую сибирскую реку. И шел новый получать. А больше всего восхищался Уренгоем: «Подъезжаешь – гул стоит. Огромные трубы-факелы, жгут попутный газ. Говорили, что японцы хотели газ этот закупить. Наши чесали затылок, чесали, но решили, что проще сжигать.»

Гиннес и прочее

Было это в начале перестройки. Пригласил меня приятель что-то праздновать и предупредил, что придет к нему знакомый, уникальный человек, любитель сверхдальних заплывов на доске под парусом по фамилии Попов, имени не помню. Я ожидал увидеть человека спортивного типа, а увидел довольно щуплого дядю лет хорошо за сорок и ростом метр с кепкой. Был он инженером. Каждый год в отпуск совершал заплывы. По Волге и Дону он проплыл не один раз. Но по рекам ему было неинтересно – на реке практически нет опасностей, кроме встречных моторок да теплоходов, да и к берегу можно пристать в любой момент. А ему нужно было сделать то, что еще никто не мог. Поэтому идея-фикс у него была сверхдлинные заплывы по Азовскому и Черному морю. Плавание это, когда никуда не пристанешь, воды взять негде, еды тоже, кроме как из мешочка за плечами, дело очень тяжелое. Сутками надо стоять, а спать – даже не спать а полудремать, приявязавшись к мачте – очень тяжело. Поскольку большого запаса еды с собой не возьмешь – положить некуда, то еда у него состояла из грецких орехов с медом. Что-то еще было, но эти подробности у меня из памяти стерлись. Первые заплывы по Азовскому и Черному морю у него начались еще в семидесятых годах. И каждый раз приносили ему неприятности, потому что сторожевики-пограничники, завидев эту одинокую доску в десятках километров от берега, тут же принимались преследовать, вылавливать, после чего уже на берегу ему приходилось регулярно беседовать с представителями славных органов, что никуда он бежать не собирался. А они ему точно также соболезнующе, не в первый раз, говорили, что они все это понимают, но есть правила, есть экстерриториальные воды, куда он не имеет права заплывать. И ходил он по инстанциям, испрашивая разрешение на дальний маршрут. И везде разводили руками и говорили, что не могут такого разрешить. А особенно ему хотелось проплыть по Азовскому и Черному морю через Керченский пролив. А вот этого уже никто не мог позволить. Он рассказывал, в какие только он высокие инстанции не обращался – никто не мог решиться разрешить. Пока не пришла какая-то годовщина защиты Малой Земли. И тут он предложил план, от которого чиновники уже просто так не смогли отмахнуться. Что он начнет заплыв с Мамаева Кургана, захватит оттуда земли, а потом проплывет и возложит ее на Малой Земле. Была масса согласований, но в конце концов разрешили. Плавание было тяжелым. Вообще, Азовское море только около берега кажется спокойным… Это был безусловно мировой рекорд. На западе устраивали шумиху, когда кто-то пересекал вот так на доске Ла Манш. А тут расстояния, которые на самолете впору лететь. Да и не просто тяжелый заплыв, а опасный.

Рассказывал этот Попов о ближайших планах. Теперь все было относительно просто. Намеревался он выехать в Болгарию, а оттуда пройти на своей доске под парусом вокруг всей Европы. На вопрос, как же он намерен покупать орехи с медом, которые недешевы (а денег тогда у инженеров все знают, надеюсь, сколько было), он сказал, что сначала хочет проплыть в Грецию, там поработать в каком-либо порту, заработать денег на следующую часть маршрута. И так из порта в порт. И что все путешествие растянется на год где-то.

Что и как получилось дальше – не знаю.

Однако же вот: человек совершал практически подвиги. Обычный, ничем не примечательный. Оставим в стороне вопрос, на кой фиг. Но вот другой вопрос: ни знаменитым, ни даже чуть-чуть известным он так и не стал – все только для себя. Будь он немцем или еще каким европейцем, народ бы сбегался посмотреть на такое чудо-юдо, десять фирм бились бы за право поставки ему всего, от доски и паруса, до грецких орехов. А тут просто чудак из России, о котором никто ничего так и не услышал.

Козел

Опять я буду рассказывать от «я», только оно не мое.

Жили мы в деревне. А там у одного из соседей был племенной бык, которого все боялись. Пасся он подальше от деревни. Боялись его все. Все, да не все. У другого соседа было стадо овец, которым командовал здоровенный козел. Этот козел быка не боялся. А даже и совсем наоборот, бык его боялся. Сражался козел с этим быком. Только бык неподвижно на поле стоял, а козел, как завидит быка, так разгоняется и с разбегу быка в бок кааак саданет. Здоровенный был козел. Бык после такого удара сознание терял, долго очухивался. После того, как козел его первый раз так зазвездил, хозяин быка сказал хозяину козла, что если бык не сможет потом потомство давать, то заплатит тот ему стоимость быка. И цифру назвал приличную. Хозяин козла стал свое стадо в другую сторону гонять. Однако же как-то недоглядел, а козел вывел стадо свое к поляне, где бык пасся, и опять того с разбегу в бок… Тут хозяин быка просто взбесился: «Я тебя последний раз предупреждаю, смотри!» И стал тут хозяин козла думать, что же ему с этой скотиной-козлом делать. Стадо он пасет исправно… Думал он, думал – и надумал. Великий механик оказался. Решил, что если площадь удара, куда козел лупанет по быку, увеличить, то удар уже не покажется быку таким сильным. Все-таки у козла вес не такой уж большой. Словом, взял он доску приличных размеров и привязал проволокой к рогам козла. Дескать, удар теперь перераспределится по большой площади. Правда, гениальное решение?

Наутро, когда овцы вышли из загона, а козел, грациозно поматывая своей козлиной башкой с доской, пошел к ним, овцы испугались невиданного чудовища. И побежали от козла. А козел, само собой, за ними. Те еще быстрее. И козел припустил быстрее. Загнал козел почти все это стадо насмерть.

* * *

Мой приятель руководил небольшой лабораторией, где было 5 или 6 сотрудников. Основных было двое, приятель – по механической части, другой – программист высокого класса. Было несколько подручных, включая пенсионера, токаря высокого класса, который доводил экспериментальные установки до ума. Эти двое были кандидатами наук. А один из подручных очень хотел остепениться. Однажды у приятеля возникла идея установки для испытания металлов под сверхвысоким давлением. Здесь хитрость в том, что в экспериментальные данные всегда влезает часть от деформации самой установки. Идея состояла в том, чтобы компенсировать эту часть автоматически, чтобы датчики ее не учитывали. Довольно остроумная конструкция была. Приятель и предложил желающему остепениться довести установку до рабочего состояния, написать какую-то полутеорию, да и защититься. Через пару лет защита состоялась. Поскольку экспериментаторов со степенью в институте было немного, а человеку надо поднять зарплату, то бывшему подручному организовали лабораторию, стал он завлабом. Административное влияние завлаба зависит от того, сколько под ним народа числится, так что завлаб с амбициями всегда старается расширить свою лабораторию. И вот, через пару лет под руководством нового светила экспериментальной механики работают человек 30, а это уже и две лаборатории можно сделать. А если постараться, то из той старой и новых двух лабораторий может и отдел возникнуть, которому тоже нужен начальник.

И приходит новое светило к своему бывшему научному руководителю и говорит, что у него возникла идея относительно отдела. Но что ему, руководителю, беспокоиться нечего: он, как руководитель отдела, создаст тому самые лучшие условия и гарантирует, что никто такого ценного работника, даже пальцем не тронет, что он как зав отдела гарантирует премии и прочие блага, льющиеся рекой. И что в колхоз лабораторию отправлять не будет, и что… Словом, горы золотые будут.

«А какая разница?» – подумал бывший руководитель и согласился. И год с него сдувались пушинки, нарадоваться он не мог, что с него теперь снята масса административных обязанностей. Да и переговоры всякие с заказчиками, поездки в министерство, тоже большей частью были переложены на нового начальника, что обеим сторонам понравилось.

И вдруг Андропов. И всюду начинают бороться за дисциплину. И появляется приказ зав. отделом, что сотрудники обязаны приходить ровно к 8 часам утра, объявляется график работы, сообщается, что каждый уход-приход должен записываться в рабочем журнале. И еще много чего. И на следующее утро уже товарищ заведующий отделом стоит у входной двери и лично отмечает каждого опоздавшего более, чем на минуту. А его подчиненный руководитель когда придет на полчаса позже, когда на час раньше, а когда и просто не придет. И со смешками все это в тот журнал приходов-уходов пишет. И приятель его, программист, то же самое проделывает. Правда, остальные подчиненные нарушителя делают все, как и положено, поскольку побаиваются. И приходит зав. отделом к своему бывшему руководителю и начинает такие речи: «Да, конечно, ты волен делать как тебе надо, я тебя не принуждаю. Но ты же подрываешь мой авторитет!» И много чего еще. И на дверях после восьми часов стоит зав отдела, уже полгода стоит. И каждый раз, видя своего бывшего руководителя опаздывающим, укоризненно цыкает языком, разводит руками. А напоминания бывшего руководителя об уговоре и простое посылание на три буквы – все это игнорируется…

А о чем это? Да ни о чем. О природе человеческой. Между прочим, в начале перестройки один кореец организовал мелкую обувную фабрику. Знакомая, что жила там неподалеку, рассказывала, что тех, кто допустил брак или не выполнял план, бил он палкой.

* * *

Знакомая из областного архива разбирала довоенные документы колбасного завода. Директорами были последовательно Свиньин и Колбасьев.

Окодэмик

Приятель мой в начале середины перестройки вдруг решил забогатеть. Тем более, что на основе своих старых разработок соорудил очень приличный динамометр. Не тот, которым домохозяйки на базаре взвешивают картошку, а гораздо более серьезную штучку на 10 тонн, а может выдержать и двадцать. При этом выдает гарантированную точность в три цифры, что на предельной нагрузке в 10 тонн означает 10 кг точности, а для тонны меньше 1 кг. Если учесть, что продавать он их хотел по цене от 500 до 1000 баксов, а аналогичные изделия западных фирм стоят, начиная с тысяч 15–20, то считал он, что нашел золотое дно. А если еще добавить, что его динамометр весил 4 кг, а аналогичный монстр с точностью на порядок ниже, который применяется на вертолетах для взвешивания подцепляемых грузов, весил куда больше 100 кг, а результаты взвешивания этим динамометром выдавались на панельку устройства размером с калькулятор, то в логике приятеля был определенный резон. Одного он не учел, что в то время никому ничего кроме голого хапанья было не надо.