Текст книги "Наша Маша (Книга для родителей)"

Автор книги: Леонид Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

3 ГОДА 9 МЕСЯЦЕВ

6.5.60.

Два праздничных первомайских дня мы жили у папы. Маше с папой было хорошо. Папа эти дни не работал, и они целые дни скитались в лесу, собирали подснежники и анемоны на склоне горы.

3 мая мы провели в Зеленогорске, а 4-го во второй половине дня позвонил дядя Леня Радищев[ 13 ]13
  Радищев Леонид Николаевич (1904-1973)– советский писатель, автор многих книг для детей о жизни В.И.Ленина.


[Закрыть] и сказал, что папа наш болен, у него высокая температура. Мы с Машей сразу же поехали к нему. По дороге Маша мне говорила:

– Я вылечу папу вот этой конфеткой.

И показала мне зажатую в руке, замусоленную конфету.

* * *

В парке устроен пруд и водопад. Несколько женщин ловили удочками с мостика рыбу. Одна из них поймала маленькую рыбку и подарила ее Маше.

До этого Маша вся трепетала, бегала с пустой кружкой в руках от одной женщины к другой и все ждала, когда же ей дадут обещанную рыбку. Наконец рыбка очутилась в кружке. Оттуда ее пересадили в стеклянную банку, чтобы виднее было. Накрошили булки и зеленой травки.

Маша не выпускала банку из рук.

Но к вечеру рыбка погибла. Воду мы меняли часто, но чем ее кормить– не знали, и никто из соседей не знал.

Увидев, что рыбка не плавает, Маша спрашивает меня:

– Почему она не плавает?

– Наверно, она заболела.

– А что у нее болит? Надо позвонить доктору Айболиту, ведь он лечит всех птиц и зверей. Наверно, он и рыбок лечит тоже?

– Не надо было ее мучить, Маша. Жила бы она у себя спокойно в речке– и не заболела бы.

Надо было видеть огорченное Машино личико.

– Мама, наверно, у рыбки мама и папа есть?

– Да, конечно.

– И, наверно, брат Павлик тоже есть?

– Не знаю, как его зовут, может быть, и не Павлик, но брат у нее, наверно, есть.

– А сестра, как у Каринэ, тоже есть?

– Может быть, и сестричка маленькая есть.

– Ой, мама, зачем ты так говоришь? Не говори так, не надо!

– Что не надо, Маша?

Губы у нее запрыгали.

– Мне жалко ее. Наверно, мама ищет ее?!

– Да, наверно, ищет.

– Давай понесем ее поскорей и бросим обратно в речку.

– Хорошо, Маша. Ты добрая девочка. Молодец. Пойдем и отпустим ее.

Кажется, я впервые видела ее в момент таких серьезных переживаний. Говорила она быстро, глаза у нее загорелись, щеки пылали. Захлебываясь, она объявила мне, что никогда-никогда не будет ловить и мучить бабочек и птиц, и рыбок тоже никогда больше не будет держать в банках.

С банкой в руках мы спустились вниз с намерением выпустить рыбку в ручей. Но у подъезда сидели на скамеечке те самые женщины, которые ловили утром рыбу. Увидели Машу с банкой в руках и спрашивают:

– Машенька, ты куда это с банкой идешь?

– Мы рыбку идем отпускать. Пусть она плавает в речке.

– Рыбка? Да рыбка твоя, милая, померла.

– Нет,– твердо и громко сказала Маша.

– Ну как же нет? Смотри– лежит на боку и не шевелится. Нет, она уж теперь ни есть, ни пить больше не будет.

– Нет, будет,– сердито сказала Маша.– Мы ее вылечим. Ее доктор Айболит вылечит.

– Нет, уж теперь никакой доктор не поможет,– не унималась эта неумная тетя,– кстати сказать, та самая, которая подарила Маше утром рыбку.

Пришлось мне вмешаться и мягко объяснить тете, что Маша очень огорчена и непременно хочет полечить рыбку.

Рыбка была брошена в воду, плавала на спинке, а Маша долго стояла и смотрела, как плавает она поверх воды, и все ждала, когда появится наконец рыбкина мама и заберет дочку к себе.

10.5.60.

На море почему-то вместо чаек прилетели вороны. Маша впервые видела их вблизи.

– Вот они какие чернущие!– сказала она.

Потом, разглядывая ворону, спросила:

– А где ее дети?

– Чьи дети?

– Воронины. Которым она кашку варила?

– Наверно, дома.

– Вот видишь, мама! Ты меня никогда одну не оставляешь, а ворона оставляет!

* * *

В парке какая-то тетя спросила у Маши, что она делает в Зеленогорске.

– Ищем дачу,– ответила Маша.

Она теперь всем говорит, что “мы ищем дачу”. Это у нас стало чем-то вроде профессии.

* * *

Сегодня утром она у меня спросила:

– Мамочка, а как это вы придумали назвать меня Маша?

– Да так вот... Думали, думали и придумали.

– А кто придумал, ты или папа?

– Мы вместе придумали. А тебе нравится твое имя?

– Да, нравится.

Потом помолчала и говорит:

– И долго вы думали?

Пишет папа

3 ГОДА 10 МЕСЯЦЕВ

2.6.60. Ленинград.

Весна в этом году рано уступила дорогу лету. Давно уже отцвела черемуха, цветет сирень. На рынке (куда мы вчера ходили с Машей) полно ландышей, тюльпанов, белой и сиреневой сирени, маргариток и прочей свежей и пахучей радости. А Маша– в городе, и неизвестно, когда и куда выедет отсюда. Дачу для нее бестолковым родителям до сих пор снять не удалось.

* * *

Сказал ей:

– Завтра мы с тобой пораньше встанем, тихонько оденемся и пойдем на рынок за цветами... Только ты маме не говори.

– Почему?

– Потому что это– секрет.

– А что это такое?

– Ну, это– тайна.

Утром она проснулась и говорит матери:

– Мы сегодня с папой тихонько пойдем тебе цветы покупать. Ты только гляди, хитричка, в окошко не смотри!..

7.6.60.

Третьего дня, в воскресенье, ездили втроем в Пушкин– к тете Ляле и Прокофию Никитичу. Заодно поискали дачу. Были у какого-то фельетонного чудовища-стяжателя, который весь сад засадил клубникой, огурцами, салатом и прочим, а для дачников выделил участочек размерами (буквально) полтора метра на полтора. Клумбочка с цветами. Вместо скамейки– старая железная кровать. Для полного сходства с могилой ограда покрашена в ядовитый попугайный цвет.

Дачи не сняли. Пожалели и себя и Машу.

* * *

Последнее время я довольно часто рассказывал Маше о своем детстве, о тех временах, когда ее на свете не было. И не было случая, чтобы она не сделала попытки выяснить этот загадочный вопрос:

– А где я была? Нет, правда, где я была тогда?

На днях ни с того ни с сего начинает рассказывать мне:

– Жила девочка Маша. Это я. У нее тогда папы и мамы не было и бабушки не было. И вдруг... (короткая пауза) и вдруг у меня родилась тетя Ляля. Потом у нас родился Синдбад. И Кузьма родился.

Как известно, Кузьма– это тети Лялин кот.

* * *

Смотрели в Пушкине дачу. Мама рассказывает Маше:

– Там садик. Там два домика. Там есть собака Бобик. У хозяев есть дочки.

Вся засияла.

– Да?! А как ее зовут?

– Кажется, Вивиана.

– А сколько ей лет?

– Лет двадцать восемь, кажется.

С возмущением:

– И это называется дочка?!

* * *

Вчера вернулась с Каменного острова переполненная восторгом.

– Ах, как там красиво!..

Видела петровский дуб, спрашивала у мамы, почему он за решеткой. Привезла маленькую черную ракушку.

* * *

Перечитал сейчас (и с волнением перечитал) мамины зеленогорские записи. То место, где она рассказывает об уснувшей рыбке.

Всей душой я на стороне Машки и вместе с тем понимаю, как трудно ей будет с этими донкихотскими взглядами на жизнь, как часто ей придется сталкиваться с бездумной жестокостью, с такими вот тетками, как эти (“интеллигентные”, по словам Элико) рыболовы...

Не делаем ли мы ошибку, что поддерживаем в Машке ее страстную, убежденную любовь ко всему живому? Нет, не делаем!.. Пусть ей будет временами нелегко, но так, и только так надо воспитывать человека!..

Вегетарианство? Толстовство? Нет, мы едим– и Машка ест– и мясо, и рыбу. И все-таки... Маленький мучитель, убийца бабочек или муравьев не может вырасти хорошим, добрым, великодушным человеком. Убежден в этом.

Но, к сожалению, убеждены в этом далеко не все.

В том же Зеленогорске (или нет, пожалуй, еще в Ленинграде, в Дивенском саду) был такой случай. Девочка намного старше Маши поймала бабочку и на глазах у других детей отрывала ей крылья.

– Оставь! Что ты делаешь?– сказал я девочке.

Она простодушно удивилась:

– А что?

– Как что?! Разве можно мучить бабочек!– дрожащим от негодования голосом накинулась на нее Машка.

И тут в наш разговор вмешалась мать этой девочки. До этого она спокойно беседовала с приятельницами, а тут резко оглянулась и говорит:

– Бабочек? Не убивать?! Что за странные речи! И даже какие-то, простите, несовременные речи. Разве вам, товарищ, неизвестно, что бабочки– вредители?

Да, знаю, слышал: бабочки вредны. Хотя, признаться, не очень верю, что в природе хоть одно звено может оказаться лишним, ненужным, вредным...

Но если и правда есть в природе вредители, если их действительно нужно уничтожать,– пусть этим занимаются взрослые. Так же как пусть взрослые, а не дети, ведут войны, ловят преступников, судят их и наказывают. А в ребенке нужно буквально с пеленок воспитывать отношение к природе и ко всему живому самое человечное, самое уважительное. Воспитывать защитников жизни, а не врагов ее.

Если ребенок в четыре года терзает своих крылатых и четвероногих земляков, он потом и людей будет обижать походя.

* * *

Сегодня я работал. Слышу– стук в дверь. Машин голос:

– Папа! Папа!

Значит, что-то случилось. Без дела она меня в рабочие часы, как правило, не тревожит.

Врывается:

– Тебя– к телефону! Бабушка с тобой говорить хочет. По телефону.

Бегу в коридор. Трубка лежит на рычаге.

– Нет,– говорит Маша,– сюда, сюда!..

И ведет меня в кухню, где на белой табуретке стоит ее маленький игрушечный телефончик.

Придумала, вообразила и уверовала, что бабушка и в самом деле звонила с Кавказа и звала меня.

Пришлось взять трубку и несколько минут “поговорить с бабушкой”. Конечно, сердиться я и не подумал.

13.6.60.

Десятого мы с мамой ездили в Лугу, смотрели дачу. Понравилась. Это не в самой Луге, а за городом, на Лангиной горе. Выйдешь из калитки– и уже лес. Через другую калитку пройдешь– река Луга, за ней густые леса, а по эту сторону– заливные луга. Дом отдельный, хозяева– ленинградцы, приезжать будут не часто, маленьких детей у них нет. Зато есть дети у соседей. Так что Машке там будет, надеюсь, и весело, и удобно...

* * *

Сегодня утром вижу– натирает в столовой паркет маленькой платяной щеткой.

Спрашиваю: откуда щетка?

– Мне мама дала. С самого начала.

– С какого начала? Как ты родилась?

– Нет, не когда родилась.

– А когда?

Вопросы “когда” и “сколько” по-прежнему очень трудные для нее.

Я повторяю вопрос:

– А когда?

Отвечает:

– Сначала первое, потом во вторник, потом шестое, потом– число, потом– праздник.

Набор слов? Да, но все они, эти слова, из одного, календарного ряда.

17.6.60.

Машка мало гуляет. Родители и тетя Минзамал поглощены предотъездными делами. Собираемся в Лугу.

* * *

Третьего дня вечером мы всем семейством гуляли, ужинали в “Вечернем кафе” возле Ленфильма. Перед этим часа полтора сидели в Дивенском садике. Машка писала на песке буквы и самостоятельно нацарапала слово:

ПАПА

* * *

С упоением слушает стихи Саши Черного[ 14 ]14
  Черный Саша (1880-1932)– русский поэт-сатирик, для детей создал цикл стихов “Детский остров” (1921).


[Закрыть]. И вообще всякие хорошие, крепкие, энергичные стихи.

Но сама наизусть почти ничего не знает. Даже то, что знала, забыла. А “Поезд” Саши Черного может слушать пятьдесят раз подряд.

– Еще! Еще! Еще!

* * *

Рассматривали книгу Ревалда...

Отец Сезанна[ 15 ]15
  Сезанн Поль (1839-1906)– французский художник.


[Закрыть] читает газету “L'Evenement”.

– Что это?

Говорю:

– Дядя читает газету.

– Это грузинский дядя?

А Сезанн-pere действительно похож на грузина.

* * *

В мире дела идут своим чередом. Эйзенхауэр под напором народного гнева отказался от поездки в Японию. В газете карикатура: премьер Киси сидит в луже.

Машка:

– Это кто?

– Это Киси.

– Кто?!!

– Киси. Так его зовут. Хочешь с ним дружить?

– Гм... Он что-то немножко сердитый.

* * *

Интересуется вопросами жизни и смерти. “А где я, а где она, он были тогда?”

“Что такое умер?”

Что ей сказать и как сказать?

Сегодня читали Сашу Черного. Я говорю:

– Саша Черный очень любил детей.

Это “любил” настораживает ее.

– А где он теперь?

– Далеко.

– Где?

– Очень далеко, Маша.

Подумала и:

– В красненьком домике али в зелененьком живет?

Между прочим, упорно вместо “или” говорит “али”.

22.6.60.

Вчера мама и Маша уехали в Лугу. А папу дела задерживают числа до 1 июля в Ленинграде.

Сегодня Элико звонила по телефону. Говорит, дачей довольна. А Машка– та в полном восторге. Ест клубнику, которую хозяйка при ней, на ее глазах снимает с грядки!

* * *

О жизни и смерти. Хотя не говорим, но понимает, что умереть– это очень плохо. И боится, что это слово будет произнесено.

Рассказывал ей на днях о нашем детстве. Говорю:

– Тетя Ляля была тогда совсем маленькая. У нее еще косичек не было. Вася был побольше, а я– самый старший...

Перебивает:

– А где теперь Вася?

Я говорил ей– и не один раз,– что он умер.

На этот раз говорю:

– Далеко.

– Живет далеко?

Это “живет” так многозначительно, что не остается сомнений, что именно она имеет в виду.

Говорю:

– Да, живет.

И опять:

– В розовом домике али в голубеньком?

Что за домики– не понимаю. Но если есть домик, тогда святая ложь становится правдоподобнее.

* * *

На улице. Крохотная собачка бежит у ног хозяйки.

– Маша! Смотри!..

– Ой, что это за собачка? Может быть, это наша родилась уже?

23.6.60.

Забыл давеча записать. После долгих споров и колебаний накануне отъезда свели Машку в дамскую парикмахерскую, и там тетя в белом халате отчикала Машину косу. Машка– ничего, не плакала, не горевала, только просила все время, “чтобы было как у мамы”.

Подстригли ее в кружок. Стрижка ей не идет, а главное– волосы по бокам болтаются и лезут все время в глаза. Лучше бы уж со своим конским хвостом бегала.

* * *

Утром сидит за столом, изнемогает. На маленькой тарелочке– приправленная повидлом манная каша. Машка не ест, вертится на своем стульчике.

– Ты что?

Вздохнула:

– Не знаю... что-то кашу не хочется.

Этим “что-то” она как бы смягчает (и довольно часто) недозволенную формулу “не хочу”.

24.6.60.

От наших лужанок ни слуху ни духу. Обещали писать и не пишут.

Переписываю– в день по чайной ложке– те записи, которые делал на бумажных клочках...

* * *

Сидела за своим столиком, обедала. Рядом на оттоманке развалился наш котище.

Маша:

– Кот, уйди! Ты что не уходишь? Папа, кот на скатерть лег! У него же муравьи и глисты.

– Что у него?!!

Поправилась:

– У него комары и глисты.

Это она комаров и муравьев с блохами спутала. Знает, что и первые, и вторые, и третьи кусаются.

27.6.60.

Первое письмо из Луги. Мама устала, измучилась устройством быта, но при этом не нахвалится тамошней природой, ее красотой, целительностью воздуха и так далее.

Маша блаженствует.

Целый день в саду. Только есть домой приходит.

Подружилась, по словам мамы, с хозяином, отставным полковником, поливает из маленькой лейки грядки, получила “надел”– собственную маленькую грядку, с огурцами, кажется...

* * *

Недели две назад– голос за дверью моей комнаты:

– Можна?

Говорю:

– Да, мамочка.

Появляется Машка:

– Ты думал– мама?

– Да, я думал– мама.

Страшно ей понравилось, что ее за маму могут принять.

– Давай еще подумай. Хорошо?– говорит она и быстро выходит из комнаты, чтобы еще раз постучаться и спросить:

– Мож-на?

* * *

Скучаю без тебя, Машка. Скоро, надеюсь, увидимся. До свиданья, дружочек. Маруська моя курносая!..

3.7.60. Луга.

Уже четвертый день папа в Луге. Ехал сюда автобусом. После двух с половиной часов качки и тряски вышел, пошатываясь, на привокзальную площадь, огляделся: никого нет, никто не встречает.

И вдруг– где-то далеко-далеко– разглядел голубую мамину кофточку, а рядом с мамой– человечка в белой панамке. Еще издали увидел, как покраснела, залилась румянцем Машутка, когда мама сказала ей:

– Смотри, папа приехал!

Бежала со всех ног. В протянутой ручонке букетик полевых колокольчиков.

Все эти дни не отходила от меня.

К сожалению, погода с моим приездом испортилась– холодно, льет проливной дождь.

Вчера выдался небольшой просвет, и мы с Машей пошли на прогулку, знакомиться с окрестностями. Тут, на берегах Луги, довольно красиво, а местами и очень красиво, но не так дико, безлюдно и пустынно, как нам казалось, когда мы снимали дачу.

Нашли одну большую сыроежину. Машка ликовала, все время заглядывала в свою новую корзиночку и любовалась грибом.

На берегу Луги встретили пятерку больших (лет по восемь-десять) девочек. Все они с кружками и бидончиками в руках. Идут по ягоды. Девочки местные, я разговорился с ними. Они только что видели очень большие желтые лилии (кувшинки), но не могли дотянуться до них. Я отговорил их охотиться за лилиями в глубоких местах. Машка слушала нас, смотрела на девочек, ноздри у нее раздувались. И вдруг она обращается к девочке, которая стоит рядом с ней:

– Тебя как зовут?

– Оля.

Делает шаг к следующей:

– А тебя как зовут?

– Вера.

– А тебя?

– Галя.

Перебегает полянку:

– А тебя? А тебя?

– Наташа.

– Ира. А тебя как?

– Маша.

Одна из девочек показывает мне крохотный грибок с круглой, плотно натянутой шапочкой.

– Дядя! Правда, это белый гриб?

– Нет,– говорю.– Это не белый гриб. Это горькушка.

Другая девочка:

– Ну вот! Я говорила!..

– Тогда я брошу его,– говорит первая.

– Зачем же бросать?– говорю.– Ты лучше его моей дочке отдай.

– На!

Машка замирает от счастья.

Потом поворачивается ко мне, сует руку в корзинку, где лежит большая сыроежка, и говорит:

– Можно, я им гриб отдам?

– Конечно, можно.

– На!– говорит Маша и протягивает сыроежку большой девочке.

Девочки ошарашены.

– Она не жадная,– говорит кто-то из них.

Маша сияет. И папа тоже.

* * *

Обратно шли мимо еврейского кладбища. Кладбище маленькое, 30-40 могил, два-три стандартных дачных участка.

– Вот кладбище,– говорю.– Отсюда, говорят, близко наш дом.

– А что такое кладбище?– спрашивает Маша.

Я увожу ее– и от этой темы и от этого места.

Тема эта (смерть) по-прежнему занимает и волнует ее.

Часто вспоминает тетю Машу.

Сегодня сказала мне:

– Знаешь, когда мы пойдем встречать мамочку, ты напиши письмо тете Маше... Она больная, у нее Вася... брат, что ли... Она к нему уехала.

Уже год прошел с тех пор, как тетя Маша уехала в Новгород к сыну Васе и умерла там, у этого непутевого сына.

Я молчу.

* * *

Вчера, перед тем как идти на прогулку, показал ей компас. Объяснил, зачем он и что он показывает. После этого отбоя не было.

– Папа, а где Тбилиси? А где Комарово? Юг там? Когда я в Тбилиси к бабушке поеду, ты мне эту стрелочку дашь?

– Дам, конечно.

– И ты поедешь! Хорошо?

3 ГОДА 11 МЕСЯЦЕВ

4.7.60.

Погода как будто разгуливается. Дождит помаленьку, но все-таки и просветы бывают: нет-нет и солнышко выглянет.

* * *

Вечером ходили втроем на прогулку, в места, которые показала нам мама. Нашли 5-6 маслят, один моховичок. Земляника не в счет, ее тут очень много.

Маша превращается в обжору. Все время просит “добавочки”. Только утром, за завтраком, ест похуже.

Когда собирали грибы, она заранее смаковала и предвкушала удовольствие:

– Ох, как вкусно будет! Грибы– их знаешь как надо? С картошечкой зажарить, сметанки туда положить... еще огурчика, лука зеленого, укропчика... хлебца...

Это она мне подражает. А я– каким-то чеховским героям.

5.7.60.

Вчера вечером после проливного дождя ходил с Машей в лесок. Нашли 7-8 маленьких белячков. Правда, наша мама, весьма опытная грибница, не всех их признала за белые. Тут много ложных. А хозяева наши их едят, разницы не видят.

Машка наша пошла в родителей. Человек она азартный, за грибами охотится страстно. Может быть, поэтому с трех часов дня до половины седьмого вечера не могла уснуть. А вечером опять, уже с мамой, пошли в лес.

* * *

Сегодня меня разбудил ее голос за окном. Отдернул занавеску, вижу– голенькая бегает спортивным шагом по саду.

В двенадцатом часу мама и тетя Минзамал уехали в Лугу на рынок. Машку оставили на моем попечении. Я работал, а она лепила куличики под моим окном. Для этого мы натаскали с нею с берега Луги ведерок сорок хорошего желтого песка.

* * *

Приходит давеча к мамочке голая, с растопыренными руками и с выражением крайнего ужаса на лице.

– Мама! Мама!

– Что?

– Сними!

– Что снять?

– По мне комар ходит!

– Где? Маша! Это же не комар.

– А кто?

– Это маленький паучок. Это дочка паука.

Почти рыдая:

– А чего ж она ко мне ходит, чего она к своей маме не идет?

6.7.60.

Ходили вчера встречать маму. Впрочем, “ходили”– это не очень честно по отношению к Маше. Я ехал на велосипеде, стараясь ехать как можно медленнее, а она бежала по тропинке сзади и кричала:

– Папа! Папычка! Не уезжай! Боюсь! Петуха боюсь.

Маму и тетю Минзамал мы встретили на полпути к автобусной остановке. Я погрузил корзину с продуктами на велосипед, отвез ее быстро домой, вернулся и посадил на багажник Машу.

Вечером вчетвером ходили на прогулку. Спускались вниз, к роднику, где необыкновенно вкусная вода. Собирали какие-то небывалые, огромные колокольчики.

* * *

Сегодня ночью я несколько раз просыпался: за окном стоял тот самый туман, что называется молочным. А утром– яркое солнце.

Нашли в саду два гриба: моховик и белый!

День летний, солнечный. Обидно уезжать. А в 13. 10 должны– все трое– автобусом выехать в Ленинград.

9.7.60.

Вечером вчера вместо прогулки в лес ходили в соседнюю деревню, к медицинской сестре, которая уже несколько дней делает папе уколы.

В деревне много детей и очень почему-то много маленьких, двух-трехлетних, очень разбитных, очень живых и самостоятельных. Девочки пяти и шести лет везли нарядную немецкую кукольную коляску, в которой спала большая и нарядная немецкая кукла. Не успели мы к ним приблизиться, Маша– с очень серьезным и даже деловым видом– к девочкам:

– Тебя как зовут? А сколько тебе лет? А тебя как зовут? А сколько тебе лет?

Девочки дали ей покатать коляску, и Машка ее катала, пока папа не сказал “довольно”.

* * *

Перед сном ходили ненадолго за калитку и в соснячке у дороги нашли два моховичка и одну горькушу.

Машке очень понравилось, как я потом рассказывал об этом событии, и она заставила меня много раз повторять этот рассказ:

– Идем мы с Машей, она говорит: “Папа, смотри– грибы!” Я говорю: “Нет, это поганки”.– “Да нет, ты посмотри!”– “Нет же, Маша, я же тебе говорю: это поганки!”– “Да ты посмотри!”– “Оставь, пожалуйста! Я ж говорю тебе– это поганки”.– “Ты посмотри, пожалуйста”.– “Ну хорошо, ну пожалуйста... Посмотрю. Я ж говорил тебе... я ж говорил, что это пог... гм... гм... да нет, это не поганки!”

Приблизительно так и было. Машка действительно лучше меня разглядела, что моховики.

Заливалась, покатывалась, когда я “в лицах” изображал эту сценку.

* * *

На днях– чрезвычайное происшествие. Машка сорвала с хозяйской грядки маленький огурец. После она объяснила мне, что нечаянно наступила на огурец, когда прогоняла с грядки кошку. Но тут, не разобравшись в чем дело, на нее все накинулись: укоряли, стыдили, ахали и охали. И она не успела слова сказать в оправдание. И как раз в эту минуту в саду появился старик с седой щетиной на щеках, с пьяными мутными глазами и в защитной солдатской пилотке на голове. Старик пришел к хозяину подряжаться– насчет колодца, кажется. Но Машка страшно перепугалась, уверенная, что старик пришел за ней.

Вечером она мне рассказывала:

– Сегодня дядя с мешком приходил, который непослушных детей забирает. Такой страшный... настоящий страшный.

А вчера, возвращаясь из леса, мы проходили мимо еврейского кладбища, где всегда отчаянно лает мохнатая рыжая собачка. Сейчас эта собака лежала на стоге сена, а рядом с ней стоял тот страшный старик. Машка узнала его, и ей стало еще страшнее. Страшный старик стоял рядом со страшной собакой.

* * *

Луна вчера вечером была золотисто-красная, большая.

Машу раздевали, готовили ко сну, когда она увидела в окошко это чудо природы.

– Ой, мама? Что это? Солнце?

– Нет, Машенька, это луна.

– А почему она такого цвета?

– Не знаю, Маша.

– Наверно, она гуляла много и потому румяная стала?

Пришла в долгополой ночной рубашке ко мне:

– Папа, ты видел, луна какая толстая?!

А часа через два проснулась, лежит в своей кроватке и думает.

– Ты что, Маша?

– Я все думаю, почему луна такого цвета.

* * *

Идем домой– полем по узкой тропинке.

– Ой, я крапивой укусилась!..

* * *

Жгучая тайна жизни и еще более страшная, волнующая тайна смерти.

– Папа, что такое “марка”?

– А это вот такая картинка, которую наклеивают на конверт, на письмо.

– А зачем?

– А затем, чтобы письмо дошло по адресу.

– Кому?

– Кому мы напишем. Вот я напишу, например, бабушке, или Павлику, или тете Ляле...

– А Васе?

– Что Васе?

– А где он?

– Кто?

– Вася?

– Какой Вася?

– Маленький который... когда ты маленький был.

– Мой брат?

– Да.

– Он умер... погиб на войне.

Пауза. Маша напряженно думает. Потом говорит:

– Ты знаешь, у меня была книжка. Там было написано: птичка умерла. Ей не давали пить и есть, и она умерла.

10.7.60.

Кто-то при Маше сказал, что в Луге она спит гораздо лучше, чем спала в Ленинграде.

Она мне объяснила, почему это так:

– В Ленинграде я один раз очень страшный сон видела... А в Лугу он не может приехать– у него денег нет.

– У кого денег нет? Кто не может приехать?

– У сна. Он билет не может купить.

11.7.60.

На днях ей сказали, что у ее троюродной сестры Иры будет ребеночек и что Маша после этого станет тетей.

Не хочет быть тетей. Чуть не плачет.

– Нет, нет! Я хочу быть девочкой.

Думает, что если тетя,– значит, будет мазать губы, ходить на каблуках и поддерживать скучные разговоры с другими тетями. И в куклы нельзя играть, и на одной ножке прыгать.

* * *

Огорчают меня ее необъяснимые и непобедимые страхи. Боится, например, насекомых: мух, комаров, пауков. Пять минут назад я обнаружил на веранде полураздавленного жука. Взял его в руки. Что было с Машкой! Воет так, что губы дрожат:

– Бою-у-у-усь!!

И в рев:

– Хочу ма-аму! Ма-аму хочу!

Объяснил ей, что плакать следовало бы не ей, а жуку. Ведь он теперь или умрет, или хромать будет.

Перестает плакать.

– А дети у него есть?

– Есть, наверное. Вот они ждут папу, а папа не идет.

Слезы почти уже высохли. Только одна слезинка, расплываясь, ползет по щеке к губам.

– Знаешь что? Надо его смазать йодом.

– Да,– говорю,– пожалуй.

Пошел искать жука. Но ей уже опять страшно. Кричит вдогонку:

– Не надо! Не надо йодом!

12.7.60.

Забыл вчера записать окончание истории с жуком.

Я пришел посмотреть, как поживает раненый жук, и обнаружил, что он уже мертв. Закопал его. Сказал об этом Маше.

– Не бойся. Он уже умер.

– А что он делает?

– Он ничего не делает. Он не может ничего делать. Он уже не двигается.

– А как люди умирают?

– Так же.

– Как?

– Перестают дышать, руками и ногами не двигают и глаз не открывают.

Сам испугался, что позволил себе коснуться этой темы.

Но Машка– и тут играет. Я ей сказал:

– Жалко маленьких жучков. Они одни остались.

Машка:

– У них и мама умерла. И братик умер. Ему укол делали, грязь попала, разрезали живот– и он умер.

* * *

Позже возвращается к той же теме...

Мы играли в девочку Люсю и в Марью Алексеевну. Марья Алексеевна говорит Люсе про тетю Олю:

– Тетя Оля попала под трамвай! Ее всю разрезали. И живот разрезали, и глаза! Она теперь никогда больше не будет жить.

Спрашиваю:

– Когда это, недавно случилось?

– Нет, она еще маленькая попала под трамвай.

13.7.60.

Вчера мама купила в Луге томик грузинских сказок– для Маши. Чтобы “приобщить девочку к родной грузинской культуре”. Позже мама должна была признаться, что купила эту книгу себе и мне на голову.

Книгу иллюстрировал народный художник Грузии Гудиашвили. Фронтиспис сделан в манере, которая отвечает вкусу таких читателей, как, скажем, наш племянник Павлик: огромная трехглазая голова страшенного дэва. Из оскаленной пасти его выскочил мальчик, одна его нога осталась в зубах чудовища.

Маша посмотрела, посмотрела: “А это что? А это кто?” И вдруг расчухала, что к чему, и заявляет:

– Я боюсь! Я дэва боюсь!

Потом как будто забыла о нем. А вечером мы ходили втроем в лес. Возвращались домой в девятом часу. До этого Машка была веселая, шумная. А тут вдруг подошла, взяла меня за руку и говорит:

– Боюсь дэва.

И дома весь вечер плакала и в отчаянии восклицала:

– Боюсь дэва! Он во сне придет ко мне. Не уходите! Мама! Не уходи. Я боюсь его.

Пришлось прибегнуть к заклинаниям.

– Тук-тук-тук. Дэв, улетай в Тбилиси!

– Нет, далеко-далеко пусть улетит.

– Лети дальше, лети в Ереван и дальше– в Иран, в город Тегеран.

– Такого нет.

– Нет, есть. Ну вот, улетел дэв. Не бойся теперь.

– А книга?

– И книга улетела (пришлось попросить маму надежно спрятать этот симпатичный подарок).

– Скажи, чтобы он в сон ко мне не приходил...

– Хорошо. Тук-тук-тук. Дэв, не приходи к Машеньке в сон!

Проделал все, что требуется. Все-таки засыпала неспокойно.

* * *

А утром, в восьмом часу, прибежала ко мне в одной ночной сорочке– веселая, тепленькая, румяная.

– Добрым утром!

– Ну, что ты во сне видела?

– Цветочки видела.

* * *

В восемь часов утра занимались гимнастикой. Было уже порядочно жарко. Ушли гимнастировать далеко в лес...

На обратном пути собирали землянику. Машка собирала ее в потную пригоршню. Придя домой, одаривала земляникой маму и тетю Минзамал.

* * *

Из старых заметок.

Ей дали ломтик мяса. Она видела, как я только что ел бутерброд с мясом, и говорит:

– Не так! Постели его на хлеб!

14.7.60.

Дни идут своей чередой, каждый день похож на предыдущий.

Нет, простите, это– беллетристика. Машкины дни не похожи один на другой, каждый день и каждый новый час ее жизни приносят с собой что-нибудь новое.

Вчера, например, она научилась прыгать на одной ножке. Для нее это– значительнейшее событие. Прежде всего ей это нужно, конечно, для игры в “классы”.

Прыгает она, правда, не совсем ловко, придерживает согнутую левую ногу правой рукой. Вчера делала 2-3-4 прыжка, сегодня во время гимнастики сделала уже двенадцать. Ликует:

– Еще! Еще! Мама, посмотри! Тетя Минзамал, смотри! Я прыгать научилась!

* * *

Недавно вспоминали с ней стишки, которым научила ее когда-то бабушка: “Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал”. Машка знает эти стихи года полтора, и только сейчас, сегодня, я понял, догадался, что мороз для нее– это мороз с большой буквы, Дед Мороз.

Вчера она сказала мне:

– Мороз трещал, трещал... Когда он вытрещался, он принес всем детям елки...

* * *

Выдумает какую-нибудь нечисть и боится ее.

Вчера сидела у меня в комнате на кровати.

И вдруг:

– Ой, кто это?

Пока еще с лукавой улыбкой.

– Кто?– я говорю.– Где?

– Талафик!

– Какой Талафик? Где Талафик?

И через полминуты она уже объята страхом.

– Па-пыч-ка-а-а-а-а! Бою-у-у-усь!

Опять совсем как Мурочка у Чуковского.

15.7.60.

С увлечением прыгает на одной ножке. Вчера проскакала на правой ноге 24 раза подряд. Надо было видеть счастье, написанное на ее лице. На левой прыгать не могла совсем. Но я посоветовал попробовать, и она, после недолгой тренировки, прыгнула четыре раза!

* * *

Ходила с тетей Минзамал за керосином. Его раз или два в неделю привозят в соседнюю деревню. Позже я куда-то уходил. Машка догоняет меня у калитки.

– Папа! Я забыла тебе сказать... Я сейчас видела твою сестру.

– Как сестру? Тетю Лялю?

– Нет. Другую сестру. Которая тебя колет.

* * *

Вчера вечером Машка несколько раз:

– Мама, мне скучно что-то.

И за ужином, когда мы все были вместе, вдруг со слезами на глазах:

– Мне скучно. Мама, мне очень скучно почему-то...

Тоскливо? Грустно?