Текст книги "Республика ШКИД (большой сборник)"

Автор книги: Леонид Пантелеев

Соавторы: Григорий Белых,В. Сорока–Росинский,Константин Евстафьев,Павел Ольховский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

– А по-моему, так ему и надо. Пусть не суется.

С этими словами Васька повернулся и ушел.

БЕСЕДА ОТЦА НИКОЛАЯ

– Избаловался ты, – сказала вечером Роману мать. – Стыдно даже.

Из этого Роман понял, что ей известна история со штанами.

Но больше ничего не случилось. Зато на другой день к вечеру мать засуетилась, полезла в сундук и достала свежую матроску и новые штаны.

– Одевайся, – сказала она Роману.

Роман вздохнул и оделся. Мать внимательно и строго оглядела его со всех сторон.

– Ну ладно. Идем.

По сборам Роман ожидал долгого путешествия, поэтому очень удивился, когда увидел, что мать направляется к Троицкому собору.

«Молиться, что ли?» – подумал Роман. Но когда вошли в церковь, он сразу почувствовал неладное. Церковь была полна ребят. Как будто со всего города собрали детей в собор. Мальчишки и девчонки, сверстники Романа, заполнили храм. Они громко разговаривали и смеялись, а между ними двигались похожие на монашек дамы.

У прилавка, где всегда продавались свечи, стояла очередь. Здесь были мужчины и женщины с детьми. Мать, не отпуская от себя Романа, стала в очередь и сразу же заговорила с какой-то женщиной. Роман прислушивался к разговору и глядел по сторонам. Вдруг он увидел Ленку, дочь старшего дворника, и еще несколько девчонок из своего дома.

– Что же они тут будут делать? – спрашивала мать.

– О, тут хорошо! – восклицала женщина. – Тут их будут обучать грамоте, будут устраивать беседы. Их тут разделят на десятки. К каждому десятку воспитательница приставлена. Она, знаете, будет следить за ними. Я и сама вот привела своего сорванца.

– Как звать? – спросил рядом скрипучий голос.

Роман оглянулся и увидел, что уже стоит перед прилавком. Прямо на него глядели водянистые глаза строгой дамы в шляпке с куцым пером.

– Романом звать, – ответила мать.

– Сколько лет?

– Восемь.

– Будешь аккуратно посещать беседы? – спросила дама Романа.

– Будет, обязательно будет, – опять подтвердила мать.

– Ну хорошо, – сказала дама и, обращаясь к другой, старой и красноносой, добавила: – Мы запишем его в десяток Прасковьи Петровны.

Мать торопливо перекрестила Романа и ушла, а красноносая дама повела его в глубь церкви.

Тут в дверях показались кузнечиха и городовой Трифонов. Роман чуть не заплясал от восторга, увидав за их спинами Ваську и Женьку.

– Проситесь к Прасковье Петровне, – успел крикнуть им Роман.

Теперь он заметил, что дети стояли не беспорядочной толпой, а ровными рядами.

На правом фланге каждого рада, как взводный командир, стояла дама.

Романа поставили в один из первых радов, около алтаря. Маленькая сморщенная старушка в бархатном жакете и шуршащей юбке, ласково улыбнувшись ему, сказала:

– Я теперь ваша десятница. Станьте с краю. Та же дама привела Женьку и Ваську. Женькаи сразу стал около Романа, а Васька, насупившись, отошел на другой конец рада.

– Что это он? – спросил Роман.

Но тут десятницы зашикали на детей. Гул стих. Из боковых дверей алтаря вышел священник. Он был в простой серой рясе.

Священник перекрестился, потом погладил пухлой, белой рукой каштановую гриву волос и, кашлянув, сказал:

– Здравствуйте, дети.

– Здравствуйте, отец Николай, – многоголосо ответили рады.

Священник переждал, пока утихнет шум, и заговорил:

– Сегодня в третий раз собираемся мы здесь в нашем храме, и с каждым разом я вижу, что нас приходит все больше и больше. Наша мысль воплотилась в жизнь. Основанное нами детское христолюбивое общество теперь будет развиваться и расти.

Голос у священника был тихий и мурлыкающий.

– Третья наша беседа будет о грехе, которому подвержены многие слабые из нас. Грех этот – ложь… Как часто, боясь наказания, скрываем мы правду и лжем близким своим, вводя в заблуждение…

– Замолол, – прошептал Женька на ухо Ро ману.

Роман покосился на десятницу и отмахнулся. А отец Николай, теребя бородку, говорил про женщину, солгавшую Христу, потом стал рассказывать о варенье, которое соблазняет детей.

– Ложь – великий грех, – говорил отец Николай. – Если чувствуешь, что виновен, то иди к матери и скажи: «Да, мама, я виноват, прости меня». Пусть мать даже накажет тебя, будет больно, но совесть будет чиста.

Беседа длилась около часа. Ребята уныло слушали, тихонько перешептывались и переступали с ноги на ногу. Наконец священник перекрестился и сказал:

– Беседа окончена. – И, откашлявшись, запел: «Достойно есть яко воистину…»

Запели и дети. После «Отче наш» десятками подходили целовать крест.

Когда весь десяток Прасковьи Петровны очутился на улице, десятница сообщила:

– Беседы у нас будут каждую пятницу, а по вторникам все приходите ко мне. Я буду учить вас азбуке, будем играть и петь. А теперь – по домам.

ЗОЛОТОЙ БУКВАРЬ

За забором, на пустыре, окруженном военными сараями-складами пышно зеленели лопухи. Здесь было всегда тихо и таинственно. Только пчелы жужжали да стрекотали кузнечики.

Роман вырыл под забором лазейку и теперь почти каждый день бывал на пустыре. Сначала ходил один, потом сказал ребятам.

Лежа в лопухе, ребята рассказывали сказки, ловили пчел или придумывали, как бы насолить Прасковье Петровне, которая теперь мучила ребят грамотой.

Однажды Роман дольше других задержался на пустыре. Был вторник. Все ушли домой обедать и переодеваться. Вечером надо было идти к десятнице. Оставшись один, Роман лег на траву и задумался.

Знойная тишина была наполнена неуловимыми шорохами. Не то трава шелестела, не то шуршали ползавшие букашки. Солнце палило, и даже небо слепило глаза. Над головой, заслоняя свет, тихо качались изумрудно-зеленые, с темными жилками лопухи.

Жара сковала тело. Ленивые и несуразные мысли бродили в голове. Почему-то представился дед, который где-то в городе толкает, напрягаясь, тяжелую тележку с ящиками щелока и отыскивает какую-нибудь Гагаринскую или Абросимову улицу. Подумал о матери и сразу представил себе, как она стоит, согнувшись над лоханкой, в прачечной, и удушливый, вызывающий кашель густой пар поднимается от воды.

«Плохо им, – подумал Роман. – В такую жару шевельнуться трудно, а тут на-ка работай».

Вдруг рядом зашумела трава.

Роман вздрогнул и приподнялся.

Около него стоял Иська.

– Что тебе? – спросил Роман, сердясь, что прервали его приятное одиночество.

Иська испуганно моргнул и отступил на шаг.

– Я хотел спросить… – Иська переступил с роги на ногу.

– Ну, говори.

Куда вы ходите?

– Вона что, – Роман улыбнулся. – Мы учиться ходим к десятнице.

– А мне нельзя?

– Тебе? – удивленно спросил Роман. – Вот уж не знаю. Да, наверное, можно, только спросить надо.

– А ты спроси.

– Не знаю я. – Роман колебался. – Опасно с тобой, опять что-нибудь выйдет.

– Да что ж выйдет? Ты только спроси. А я тебе пуговиц с накладными орлами дам.

– А сколько?

– Пять штук дам.

– Ладно, спрошу, – сказал Роман. – У десятницы сегодня спрошу. А ты на улице жди. Если можно будет, я выйду за тобой.

В шесть часов ребята собрались на площадке и шумной гурьбой пошли к десятнице.

Шли ребята не торопясь, останавливаясь на мостах, плевали на проходящие буксиры и пассажирские пароходики. Украдкой оглядываясь, Роман видел Иську, который тихо шел сзади.

Прасковья Петровна жила на Крюковом канале, в большом сером доме с высокими узкими окнами.

Дойдя до дома, ребята поднялись по широкой парадной лестнице во второй этаж и позвонили.

Дверь открыла прислуга, старая ворчливая женщина. Ребят она не любила. После их ухода всегда приходилось снова убирать комнаты.

Пройдя в прихожую, ребята разделись и один за другим вошли в гостиную. Там уже суетилась Прасковья Петровна. Рассаживала девчонок имальчишек на мягкие стулья, покрытые белыми чехлами.

Ребята сели и замерли, как приговоренные к казни, робко поглядывая на массивные шкафы и развешанные по стенам большие портреты каких-то мрачных седоусых генералов.

– Богато живет… Здорово богато, – прошептал Женька на ухо Роману. – Ишь комодов-то сколько!

Прасковья Петровна достала из шкафа пачку книг и тетрадей и положила все на стол.

– Ну вот, дети, – заговорила она. – До сих пор мы занимались без книг. Это было неудобно. Теперь совет десятниц купил на свои деньги буквари и тетради. Сегодня я раздам их вам, и мы будем учиться по книге.

Десятница развернула пакет и стала оделять каждого тетрадями и букварями, на обложках которых были нарисованы позолоченные подсолнухи и славянскими буквами напечатано:

ЗОЛОТОЙ БУКВАРЬ

После раздачи начали заниматься.

– А-а, – тянула Прасковья Петровна, тыча пальцем в знак, похожий на воротца. – Это «а». А это «бе».

– «А», «бе»… – уныло повторяли ребята и незаметно развлекались, кто чем мог. Одни смотрели на улицу, где вереницей ползли телеги и бежали прохожие, другие разглядывали картинки. Прилежно занимались одни девочки.

– «А» да «бе» сидели на трубе, – бормотал тихо Васька. – «А» упало, «бе» пропало.

В комнате стоял тихий гул. Говорить громко не решались. Пугали тяжелые шкафы, ковры строгий краснолицый генерал на картине.

– «Ер», «еры», – монотонно говорила десятница.

– Упали с горы, – гудел, передразнивая, Васька.

– «Ерь», «ять».

– Надо поднять.

– «Фита», «ижица».

Тут Васька буркнул что-то неприличное. Ребята фыркнули.

– Что такое? – нахмурилась десятница.

– Мы ничего, – сказал Васька, краснея. – «Ижица» больно буква смешная.

Наконец Прасковья Петровна закрыла букварь.

– На сегодня довольно, – сказала она. – К следующему вторнику все выучите азбуку. А теперь давайте отдохнем. Кто из вас петь умеет?.

– Все умеем, – крикнул Серега.

– А какие песни знаете?

– «Чеснока» знаем, – сказал Женька. – Про атамана, которого васинские парни запятнали.

– Это хулиганская песня, – сказала десятница. – Лучше я вас другой научу. Хотите?

Она ударила по клавишам рояля и заиграла медленный тягучий мотив, а сама запела тихонько:

Был у Христа-младенца сад,

И много роз взрастил он в нем…

Ребята подпевали ей.

Когда урок кончился, Роман, собравшись с духом, подошел к десятнице.

– У нас есть мальчик один. Он тоже очень хочет ходить к вам. Можно ему?

– Конечно, можно, ты его приводи в следующий раз, – сказала десятница. – Мог бы и сегодня привести.

– А я боялся, – сказал, смеясь, Роман. – Он и сейчас на лестнице стоит.

– Где? Кто?

– Да Иська, мальчик тот.

– Кто?

– Иська, это зовут его так. Исаак.

– Исаак? – нахмурилась Прасковья Петровна. – Он еврей?

– Да.

Десятница отвернулась.

– Нельзя, – сказала она жестко. – Дети, запомните: у нас общество христианских детей. На беседы и в храм могут ходить только русские дети.

Роману стало обидно за Иську.

– А почему евреям нельзя? – упрямо сказал он.

– Это долго объяснять, – сказала десятница.

Ребята вышли на улицу. Роману было нехорошо и как-то стыдно перед Иськой. Нарочно он отстал от ребят и пошел один. На углу к нему навстречу кинулся улыбающийся Иська.

– Наконец-то! А я думал, что прозевал вас.Ну, как? – спросил он несмело.

Роман стоял, обливаясь потом. Иська догадался. Лицо его сморщилось. Махнув рукой, он тихо сказал:

– Я так и знал. Нельзя.

Он повернулся и, опустив голову, пошел по набережной. Роман брел один и чуть не плакал. Вдруг кто-то тронул его за руку. Роман оглянулся. Рядом шла Ленка дворникова.

– Ты почему один?

– А ты почему одна?

– Тебя дожидала.

– Зачем?

– Так… мне тоже Рыжего жалко.

Роман вдруг рассердился.

– Ну и жалей! – крикнул он. – А чего ко мне-то пристаешь? – И побежал догонять ребят.

ПРОПАВШИЕ КЛЕЩИ

Роман совсем было забыл про Иську, если б случай снова не столкнул их.

Ребята возвращались с беседы из церкви. Было уже темно. Роман, тихо насвистывая, брел к себе на задворки. Только завернул за угол дома, смотрит – сидит кто-то на колесе, где кузнецы перетягивают шины. Роман вгляделся. Знакомые острые плечи. Иськины плечи. Всхлипыванья слышны. Плачет.

Плачущего Иську Роман видел часто. Отлупит кто-нибудь, и идет, заливается Рыжий по двору, а вокруг народ смеется. Теперь же было иначе. Во дворе пусто, значит, никто не бил Иську, а он все-таки плакал. В сердце Романа шевельнулась жалость, захотелось подойти, поговорить с ним. Он осторожно позвал:

– Иська!

Тот даже не расслышал. Тогда Роман тронул его за плечо. Иська испуганно вскочил.

– Ты не бойся, – успокоил Роман, пряча руки за спину и показывая, что он не намерен драться.

Иська невнятно хрюкнул.

– Ты чего плачешь?

– Так.

– Так не плачут. – Нет, плачут, – сказал Иська хмуро.

– Бьют, верно, много?

– И бьют, – Иська всхлипнул и вдруг решительно сказал: – Я вот пойду утоплюсь. Пусть тогда бьют кого-нибудь другого.

– А зачем топиться? – спросил Роман. Но Иська, не слушая, продолжал:

– Брошусь в Фонтанку, пусть знают.

– Подожди, – сказал Роман. – Может, перестанут бить. Меня вон тоже мать лупит.

– Тебя одна мать, – горестно сказал Иська, – а меня весь двор. И дворники, и Шкалик, и Васька…

– А ты не давайся. С Васькой сам стыкнись, а от больших удирай.

– Удирал, да догоняют… – вздохнул Иська. Вздохнул и Роман.

Иська сидел молча, только изредка всхлипывал. Вдруг Роман поднял голову.

– Знаешь что? Будем дружить! Играть вместе, только не на дворе. Вот тебя и не станут бить. Я все время с тобой буду. Хочешь?

Иська недоверчиво покачал головой.

– Не веришь? Ей-богу, буду играть, – разгорячился Роман и, плюнув, добавил: – А ребята – черт с ними, без них обойдемся.

– Ладно, – сказал Иська. – А я тебе за это пружинок принесу, у папки много…

Утром Роман почувствовал, что ему особенно хорошо и весело.

Ему захотелось поскорее увидеть Иську и бежать с ним на пустырь играть. Выскочив на двор, Роман остановился. Около кузницы увидел толпу ребят, Шкалика, кузнеца Гультяева и старшего дворника. Окружив кого-то, они отчаянно ругались.

– Иди скорее! Вора поймали! – крикнул Женька.

Роман подошел к толпе, пробрался в середину и остановился в изумлении.

В центре стоял пьяный подмастерье Шкалик, а в руках у него корчился плачущий Иська.

– Воровать! Инструмент воровать! – хрипел Шкалик, вывертывая Иське ухо. – Говори, куда дел клещи?

– Поддай ему! – кричали со всех сторон. Увидев Романа, Иська вскинул голову и шагнул к нему.

Но Роман неожиданно для себя испуганно попятился в толпу. Иська понял.

– Не брал! – крикнул он, глядя на Романа. Роману крикнул Иська, а толпа подумала, что он оправдывается.

– Врешь! – загалдели кругом. – Все видели. Весь вечер на колесе сидел, и клещи лежали.

– Вор! Вор! – кричал громче всех Васька. Наконец совещавшиеся в стороне дворник и хозяин кузницы подошли к толпе. Дворник взял Иську за руку и молча повел по двору. Сзади шли бабы, мастеровые, ребятишки.

– Веди к отцу. Небось заплатит! – кричали бабы.

А мальчишки распевали:

– Вор-ворище украл топорище!

Иськин отец, издали увидев процессию, уже спешил навстречу.

Толпа окружила его. Все размахивали руками, кричали:

– Клещи из кузницы!

– Спер!

– Украл!

– Клещи украл!

– Нет! – крикнул Иська и поперхнулся, получив от дворника подзатыльник.

Дворник, откашлявшись, обратился к отцу:

– Платите за клещи, а не то я в участок отправлю. Мы этого не потерпим. Если еще раз случится, доложу управляющему.

Иськин отец не ругался, не спорил. Среди общей тишины он вынул деньги. Три потрепанных рубля перешли в черные от угля и масла руки кузнеца Гультяева.

Представление кончилось. Толпа нехотя разошлась по своим делам. Площадка опустела. Роман видел, как Иськин отец печально глядел вслед ушедшим, потом повернулся к сыну, но не ударил, не обругал его, а, улыбнувшись, что-то сказал, утешая, и, потрепав по плечу, ушел.

Роману стало еще тяжелее. В смятении поплелся он вслед за ребятами. Что-то было непонятно, неясно. Ребята, развалившись на траве, обсуждали случившееся. В стороне сидели мастеровые. Пошабашив, они завтракали. По кругу мелькала бутылка. Совсем пьяный Шкалик что-то рассказывал им, а все хохотали. В это время во двор въехала тележка мороженщика. Первым вскочил Васька.

– Кто за мороженым? – крикнул он и побежал. За ним сорвался Степка. Через минуту они вернулись. Васька шел впереди, с наслаждением облизывая края вафли, а за ним плелся Степка и скулил:

– Дай пятак.

– Фига! – последовал короткий ответ. Степка надулся и сел в стороне. С площадки донесся призывный крик торговца:

– Моро-о-жено!

Степка вскочил и в третий раз упрямо спросил:

– Даешь пятак?

– За что тебе? – облизывая пальцы, спросил Васька.

– А за то.

– Не дам.

– Не дашь?

– Нет.

Степка покраснел, растерянно заморгал и внезапно выпалил:

– А я скажу, кто клещи упер…

Мальчишки испуганно вздрогнули. Мастеровые перестали смеяться. Все глядели на Степку. Роман подскочил к нему.

– Кто? – крикнул он.

– Кто украл, говори! – загалдели ребята. Степка засмеялся, потом вдруг ткнул пальцем в покрасневшего Ваську.

– Он и Шкалик; Шкалик спер, а Васька продал, сам видел.

Из-за угла вышел Иська, помахивая палкой. Было ясно, что он слышал последние слова. Мастеровые с любопытством поглядывали то на него, то на Шкалика.

Роман, красный от злобы и стыда, подбежал к Иське.

– Шкалик это! – крикнул он.

Иська словно не слышал. Он медленно шел к мастеровым. Шкалик беспокойно заерзал, потом засмеялся, стараясь скрыть смущение, и беспокойно смотрел на Иську. А тот подошел к Шкалику почти вплотную, остановился и взмахнул палкой.

От неожиданности Шкалик опрокинулся и заорал. Иська исступленно колотил его палкой.

Но вот Шкалик, оправившись, вскочил на ноги. На его лице горела багровая полоса от удара.

– Драться? – заревел он, сжимая кулаки. Вырвав у Иськи палку, Шкалик замахнулся.

Роман вздрогнул и кинулся на шею Шкалику.

– Выручай! – завопил он, повиснув на шее парня.

– Бей его! – дружно закричали ребята и все разом навалились на врага.

Мастеровые захохотали. Копошащийся клубок грохнулся на землю. Взлетали руки, болтались ноги, потом, как по сигналу, все рассыпались, оставив на земле избитого пьяного Шкалика.

ЖИЛЕЦ СО СКРИПКОЙ

КОРЕНЬ УЧЕНИЯ

По-прежнему ребята ходили в собор на беседы. Изнывали от тоски, слушая проповеди священника, потом на квартире у наставницы до одурения долбили азбуку.

Несмотря на все старания десятницы, учение двигалось туго. Девочки еще кое-как занимались, мальчишкам же грамота не давалась. С трудом зазубрили азбуку и на этом успокоились. Тупо просиживали вечера, и лишь изредка кто-нибудь, подняв от учебника осоловелые глаза, тоскливо говорил:

– И чего зря мучает?

Ребята потихоньку начали мстить десятнице, портили мебель, сдирая лак и пропарывая гвоздями мягкие стулья.

Роману тоже мучительно было сидеть в душной комнате и зубрить приевшиеся «еры», в то время как за окном гремела улица, родная пыльная улица. Сияло солнце, а на окраине, за кладбищем, счастливцы, не попавшие в христолюбивое общество, весело ныряли в мутной речонке Воняловке.

Вероятно, Роман не скоро бы научился грамоте, не попадись ему Колькин сундучок.

В квартире не было ни души. От скуки Роман ловил тараканов. За тараканом он полез под кровать и тут увидел Колькин сундук.

Сперва потрогал его, потом выдвинул из-под кровати и открыл крышку. Никаких необыкновенных вещей там не было. Лежали книги. Роман взял одну книжку и стал разглядывать картинку на обложке. На рисунке мужчина в коричневом кителе кидал бомбу в толпу оборванцев. Роман взял другую книжку, потом третью. Револьверы, кровь, кинжалы и трупы замелькали перед глазами.

Когда пришел Колька, Роман все еще сидел на полу, а вокруг него лежали горы книжек.

Колька разорался. Дал подзатыльника Роману и поспешно стал пихать книги в сундучок.

– Рано такие книжки читать. Прежде грамоте научись, – сказал он, успокоившись.

В этот вечер надо было идти на урок.

– Знаешь что, – сказал Женька Роману, мы решили прогулять. Ты пойдешь за нами на Лоцманку за кокосом?

Роману очень хотелось идти на Лоцманку, но он покачал головой.

– Нет? – закричал Женька. – Струсил?

– Не струсил, а надо учиться, – сказал Роман.

И не пошел.

С этого дня переменился Роман. На уроках у десятницы все ребята дурачились, а он прилежно занимался. Прямо загадочное событие. Ребята все ногти изгрызли от злости, глядя на Романа, а он как будто не замечал ничего. Зубрит и зубрит азбуку, и уже девчонок догнал, и уже обогнал, и дальше напирает на слоги.

Сначала ребята думали, что Роман шутит, но когда увидели, что упорство не пропадает, все переполошились. Стали следить. Открыли, что Роман не только сам учится, но еще обучает Иську. Слежка установила, что каждый день Роман и Иська встречаются на пустыре. Роман приходил с букварем. Развалившись на лопухах, они твердили склады.

Тогда ребята решили устроить облаву.

Однажды, заметив Иську и Романа на пустыре, ребята окружили их и засели в лопухах.

Роман и Иська лежали на траве. Иська неуверенно, по складам читал:

– Ко-рень уче-ния горек, а…

– Плод… плод, понимаешь… Пы-лы-од, – старательно подсказывал Роман.

– А плод его сла-док.

– Сладок, правильно.

Роман и Иська так увлеклись, что совсем не замечали ни подозрительно качающейся травы, ни шороха вокруг.

– Попались! – заревели ребята, выбегая из лопушатника.

– Вам что? – спросил Роман, вскакивая и сжимая кулаки.

– А вот что! – сказал Серега – Почему от товарищей бегаете?

– Мы учимся.

– А зачем?

– А так.

– Врет! Не верь, Серега! – закричали ребя та. – Так не учатся зря.

Круг сдвинулся теснее.

– Ты не треплись, – сказал Серега. Лучше скажи правду, а то поколотим. Ребята были рассержены не на шутку, и Роман рассказал.

Если бы десятница вздумала за каждую заученную букву давать по плитке шоколада, то и тогда вряд ли добилась бы такого успеха, какой произвело Романово сообщение.

Все мальчишки вдруг засели за буквари. Учились не просто прилежно, а с натугой, с надрывом, до обалдения, как на гонках. Даже старательные девчонки отставали, не выдерживая соревнования. Быстро одолев склады, ребята один за другим переходили на беглое чтение. И впереди всех, как вожак, шел Роман.

Наконец настал долгожданный день. Было воскресенье. Роман утром принес газету. Александр любил за чаем читать «Петербургский листок».

– Долго бегаешь, – сказал он, протягивая руку за газетой.

Роман газету не отдал. Отскочив в сторону, он сказал улыбаясь:

– Я сам прочту.

– Учись хорошо, через год научишься читать по складам, – усмехнулся брат.

Роман промолчал, развернул большой, неудобный лист газеты и оглядел всех заблестевшими глазами. Потом посмотрел на страницу, увидел маленькую заметку с черным, жирным заголовком и, наслаждаясь общим изумлением, звонко, без запинки стал читать вслух. В груди все плясало от восторга. Роман читал, с трудом удерживая дрожь в голосе и не понимая смысла прочитанного:

УБИЙСТВО АВСТРИЙСКОЙ НАСЛЕДНОЙ ЧЕТЫ

При проезде эрцгерцога Франца Фердинанда с супругой, герцогиней Гогенберг, к ратуше в автомобиль была брошена бомба, не причинившая вреда эрцгерцогу.

Преступник, оказавшийся типографским рабочим из Требиньи, арестован.

После торжественного приема в ратуше, когда герцог с супругой продолжали объезд города, было произведено второе покушение. Гимназист выстрелами из револьвера тяжело ранил эрцгерцога и герцогиню.

Оба раненые скончались. Второй преступник арестован. Разъяренная толпа пыталась расправиться с преступниками судом Линча…»

—Карбюро Спа, – волнуясь, закончил Роман и оглядел родных.

Торжество было полное. Мать обнимала его, бабушка ахала, даже Александр, потрепав по плечу, похвалил:

– Молодец. В кинематограф сведу.

Все тормошили его, ласкали, забыв о газете, как вдруг дед негромко сказал:

– Убили. Ах, мошенники! За что же это его? Тогда Александр торопливо выхватил газету и стал читать. Колька вскочил из-за стола.

– Война будет! – крикнул он возбужденно. Мать заохала, запричитала бабушка. О Романе все позабыли, а он, выждав момент, подошел к Кольке.

– Ну как?

– Чего? – удивился Колька. – Молодец, читать умеешь.

– А это?

Роман выразительно скосил глаза на Колькин сундучок.

У Кольки и рот открылся от изумления.

– Эге, – сказал он. – Так уж не из-за этого ли ты учился?

Роман мотнул головой.

– Ну ладно, – сказал Колька. – Валяй.

За забором показалась кудлатая голова Романа. Он быстро перелез через доски и направился к ребятам.

– Принес! – еще издали крикнул он, улыбаясь. Ребята окружили его.

– Кажи скорее!

Роман молча выдернул из кармана тоненькую книжечку и, подняв над головой, показал ребятам обложку. На рисунке клокотало желтое пламя взрыва и корчились люди.

– Клёво! – ужаснулся Васька. – Дай-ка поближе посмотреть.

– Успеешь, – сказал Роман и, отвернувшись от Васьки, стал показывать картинку обступившим его ребятам.

Васька скис. Сел на траву, терпеливо ожидая своей очереди.

– На, посмотри, – сказал Роман, протягивая наконец книжку Ваське, когда все ребята уже просмотрели ее.

Васька поглядел, не беря в руки.

– Ну, валяй, читай скорее, – заторопили ребята.

Все мигом разлеглись на траве и замерли. Роман торжественно раскрыл книжку и чуть дрожащим от волнения голосом прочел:

– «Заговор преступников».

Никто не шелохнулся. Затаив дыхание, ребята не мигая глядели прямо в рот Роману.

– «Была бурная холодная ночь, когда в квартире знаменитого американского сыщика Ната Пинкертона раздался звонок…»

Солнце до боли напекло затылки, по ногам ползали муравьи, руки затекли, но ребята ничего не замечали. Час пролетел как секунда.

Когда Роман закрыл книжку, ребята долго молчали, потом Женька, вздохнув, сказал: – Жалко, что все.

– Завтра еще принесу, – сказал Роман. – Хорошая книжка, – выдавил наконец Пеца. – Даже дух захватывает. Не то что эта.

Под общий смех он извлек затрепанную азбуку. Роман выхватил у него букварь, развернул и, кривляясь, будто по складам, прочитал:

– Ко-рень учения го-рек, а плод его сла-док.

Потом встал и, размахнувшись азбукой, высоко подбросил ее вверх. Белые листочки светлым букетом взметнулись в воздухе, медленно опустились и потонули в густом лопухе.

ИОГАНН ЯН ТОФФЕР

К Рожновым переехал новый жилец. Пришел он рано утром – высокий, плечистый, усатый и при котелке. Прямо барин или чиновник почтовый.

– По виду приличный. Фотограф, говорит, – сказала мать. – Только величать трудно: Иоганн Ян Тоффер…

– Вроде немца, – решил дед. – Будешь звать Иван Иваныч…

Роман тотчас же навестил нового жильца и застал его за устройством своего жилища.

Насвистывая веселую песенку, жилец раскрыл свой единственный пухлый чемодан, вытащил пачку книг и бросил на стол. На спинку кровати повесил полотенце, положил одеяло, затем достал две фотографии в рамках и скрипку. Фотографии приколол кнопками над столом, скрипку повесил на гвоздь и, оглядевшись, подмигнул Роману:

– Готово, дружище… Роман засмеялся.

– Поиграйте на скрипке, – сказал он.

– Завтра поиграем.

– Ну ладно, – сказал Роман. – Я приду завтра.

На другой день Роман не отходил от нового жильца. Тоффер играл на скрипке, потом учил играть Романа.

Роман дергал смычком, но скрипка только мяукала и пищала.

Вечером Тоффер послал Романа купить папирос. Вернувшись, Роман нашел Тоффера не одного. В комнате сидели два молодых парня в пиджаках. Третий был постарше, с небольшой бородкой, в очках.

Роман отдал папиросы, но из комнаты не ушел, а пристроился в углу и стал рассматривать картинки в альбоме.

Иван Иваныч принес чай, нарезал ситный. – Читал газеты? – спросил пожилой муж чина.

– Да, – сказал Тоффер.

– Ну?

– Плохо. Втянут обязательно.

– Что втянут, все знают, – ты скажи, делать? Послушал бы, что наши на заводе говорят!

– Что же?

Парни переглянулись. Один, рябоватый, кивнул незаметно, показывая на Романа.

– Ничего не поймет, – сказал Тоффер так небрежно, что Роман обиделся, хотя действительно ничего не понимал.

– Ну, а что же говорят?

– Много чего, – усмехнулся парень. – Задор такой, что страшно подумать.

– Оно понятно. В раж вошли: шапками закидаем.

– И все-таки нельзя приостанавливать работу, – сказал Тоффер. – Надо разъяснять, говорить. Мы не можем приостановить событий, но подготовим дальнейшее.

– Рискованно, – сказал рябоватый, качая головой. – Вон сегодня токаря одного взяли… Сдуру сболтнул парень: на кой, мол, нам война? Так в конторе задержали. После ребята видели – задами увели.

Забыв про чай, разговаривали гости, горячо спорили, а Роман, отложив альбом, слушал. Понял одно: будет война. Он обрадовался.

Война представлялась ему как что-то веселое. Будут каждый день ходить солдаты с музыкой, со знаменами, с пушками. Точь-в-точь как Колька рассказывал про Наполеона.

Поздно вечером ушли гости. Иван Иванович раскрыл окно. Со двора пахнул теплый воздух и наползла тишина. Тоффер поглядел на Романа и, улыбаясь, непонятно спросил:

– Ну как?

– Война будет, – сказал Роман.

– Да, будет война, – сказал Тоффер задумчиво. – Будет война – драка, свалка, костоломка… Хорошо, что ты еще мал, Роман.

От тихого голоса Тоффера Роману стало страшно. Пугала тишина за окном. Двор черной и страшной дырой глядел в окно. Роман вздрогнул и отошел от окна.

НАТ ПИНКЕРТОН В ПЕТЕРБУРГЕ

С раннего утра забравшись на пустырь, ребята читали выпуски Пинкертона, по очереди передавая прочитанные соседу.

На пустыре даже воздух, казалось, застыл неподвижно и пропитался солнечным зноем. Было тихо, только пчелы гудели на репейнике, да со двора изредка доносился нечаянный крик или стук. Но вот Женька захлопнул книжку и, перевернувшись на спину, с наслаждением потянулся.

– Всех арестовали, – сказал он удовлетворенно и достал из кармана два окурка.

– Закуривай, ребята.

– Оставь на глоточек, – сказал Степка, тоже бросая книгу. И другие, точно проснувшись, отложили книжки. Стали потрошить карманы, вынимая окурки.

– Чисто работает. Всех один переловил, – рассуждал Женька.

– У них в Америке не забалуешь… Не то что у нас.

– У нас! – фыркнул Сережка. – Я вон в газете прочитал: троих топором зарубили, так до сих пор ищут – изловить не могут.

– И не найдут, – сказал Пеца. – У нас сыщиков хороших нет.

Вот Пинкертона бы к нам, тот бы разделал! – воскликнул Женька. Он даже приподнялся и, оглядев всех, спросил: – А что, если б взаправду бы к нам приехал Пинкертон?

В тот момент из-за забора показалась голова Романа. Он с необычайной быстротой перевалился через ограду и, подбежав к ребятам, с трудом дыша, прохрипел:

– Пинкертон…

– Что? – спросил Женька.

– Пинкертон в Петербурге, – передохнув, выпалил Роман.

Ребята вздрогнули. Степка поперхнулся табачным дымом и закашлялся, что-то невнятно икнул Иська, а братья Спиридоновы мешками осели на траву.

– Врешь! – взвизгнул Женька.

– Истинный бог.

– Врешь! Откуда узнал?

– Брат сказал.

– Брат врет.

– Ну нет, он не такой, чтобы трепаться зря. Ребята замолчали, каждый по-своему обдумывая сообщение Романа.

– Вот здорово! – выдавил Серега. – Поглядеть бы на него.

– Узнать бы, где живет? – сказал Женька беспокойно ерзая по траве. – Выследить бы. А? – А как? Где его искать?

Тогда поднялся Роман.

– Я знаю, – сказал он важно. – Я уже обдумал. Все очень просто.