Текст книги "Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)"

Автор книги: Леонид Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Фалангисты получали поддержку со стороны клерикальных кругов. Как подчеркивает Р. Константине, фашисты превращали церковь в свой резерв, в своего союзника. Испанские священники из ордена доминиканцев, которые контролировали Университет св. Фомы и колледж Летран, действовали особенно активно. Отец Сильвестр Санчо, ректор Университета св. Фомы, организовал церемонию присвоения Франсиско Франко титула "ректор Магнификус". В благодарность за это фашистский диктатор посвятил Санчо в рыцарское звание. Из библиотеки филиппинского университета изымались и уничтожались газеты, журналы, если в них содержалась малейшая критика фашизма, не говоря уже о статьях против Франко, Гитлера, Муссолини или японского императора. Фашистские режимы и фашистская идеология прославлялись в радиопередачах, которые вела станция "Атенео де Манила".

Американцы постоянно нуждались в дополнительных филиппинских силах для подавления выступлений рабочего класса, разгрома их организаций. Они поэтому поддержали идею объединения фалангистов, клерикалов, крупных землевладельцев под лозунгом борьбы против "красной угрозы". Однако в то же время "дьявольский союз", как его окрестили в народе, работал на Японию, расшатывал обороноспособность Филиппин.

Да, "Гибралтар на Востоке" терял качества "надежной крепости", а значит, ослаблялись позиции Соединенных Штатов. Бесспорно: как высокообразованный военный, дважды прошедший академию, имеющий военный опыт, Д. Макартур понимал значение Филиппин. И не только для США. Ведь говорил же он, что архипелаг – это ключ к Тихоокеанскому бассейну. Но если он ключ для США, то почему таковым не станут они для Японии? Филиппины, обращали внимание американские стратеги, расположены

"на фланге важнейших для Японии морских путей, которые вместе с Сингапуром образовывали ров, обеспечивающий защиту нефти, каучука, хинина, тикового дерева, олова в голландской Восточной Индии и к югу от нее".

"Без Филиппин,– делился своими соображениями Гомер Ли,– японское господство на море может быть только временным и ее триумф или поражение будут зависеть от того, кто будет владеть этими островами".

Тогда как же понять Макартура? Только ли боязнью левых антиимпериалистических сил объясняется его беспечность, его терпимость к действиям крайне правой одновременно профранкистской, прогерманской и прояпонской реакции?

Пытаясь ответить на эти вопросы, следует всегда помнить, что Д. Макартур прежде всего отражал интересы тех сил США, которые выступали за политику умиротворения Японии. Более того, поощрения агрессора путем прежде всего оправдания акций милитаристов. Что плохого для американцев, если в поисках сырья японец обрушится на владения Великобритании, Голландии, Франции? Пусть обрушится, тем самым он неизбежно ослабит себя. Потом можно и потеснить его. А если энергию восточных экспансионистов удастся направить против СССР, то это будет просто великолепно.

Некоторые военные стратеги Соединенных Штатов именно на это и рассчитывали. В Вашингтоне 15 ноября 1941 года начальник штаба Джордж Маршалл собрал корреспондентов на экстраординарную секретную пресс-конференцию и заявил им следующее: война неизбежна, однако американское положение на Филиппинах блестящее – ежечасно туда прибывают танки и пушки, но самое главное, Макартур создал "самую сильную в мире группировку тяжелых бомбардировщиков". Поэтому, делал вывод начштаба, Макартур не только способен защитить острова, он готов нанести сокрушительные бомбовые удары по самой Японии и спалить японские "бумажные" города. Один из корреспондентов напомнил, что у В-17 едва ли хватит горючего, чтобы, отбомбив Токио, вернуться на филиппинскую базу Кларк-Филд. Это не проблема, возразил Маршалл и тут же, к удивлению журналистов, добавил, что русские с радостью позволят американцам использовать Владивосток как базу для отдыха и дозаправки В-17.

Позднее с подобными провокационными заявлениями выступил и сам Макартур. В "Воспоминаниях" он пишет, что обращался к командованию США с предложением убедить Советский Союз ударить по Японии с севера.

"Я считал,– разъясняет Д. Макартур свое предложение,– что это заставило бы Японию перейти от наступления к обороне и сберегло бы много крови, денег и усилий, необходимых для того, чтобы отвоевывать потерянные земли. Поэтому я, узнав о разгроме гитлеровцев под Москвой, обратился с рекомендацией, чтобы Советский Союз ударил по японцам с севера. Такой натиск, поддержанный военно-воздушными силами США, которые были бы сосредоточены в Сибири, сковал бы деятельность японских ударных сил, нейтрализовал их первоначальные успехи и позволил бы выиграть время, чтобы усилить Филиппины и голландскую Восточную Индию".

Комментариев здесь особых не требуется. В данном случае Д. Макартур играл на руку генеральному штабу Гитлера, который, конечно же, мечтал о том, чтобы на Дальнем Востоке СССР получил второй фронт и его войска были бы скованы в регионе, расположенном на огромном расстоянии от европейских театров военных действий.

В 1937 году Д. Макартур вместе с президентом Кэсоном побывал в Японии. И с какими же впечатлениями возвратился он? Главное, заключил "Наполеон Лусона", состоит в том, что Токио действительно нуждается в "жизненном пространстве", что Япония не может существовать, не захватив другие земли{8} (но почему-то Филиппины выводились из зоны аппетитов японцев).

"Располагая небольшим количеством земли в границах своих четырех островов,– писал Д. Макартур в "Воспоминаниях",– японцы едва ли были способны прокормить свое растущее население. Обладая великолепной рабочей силой, Япония в то же время не имела достаточно сырьевых ресурсов для развития производства. Японцам недоставало сахара – поэтому они оккупировали Формозу. Им не хватало железа – поэтому они захватили Маньчжурию. Им не хватало угля и древесины – они вторглись в Китай. Они не испытывали достаточной безопасности для себя – и поэтому они взяли Корею. Без указанных продуктов (непонятно, к каким продуктам относится чувство "недостаточной безопасности".– Л. К.), которыми как раз обладали эти (подвергшиеся агрессии.– Л. К.) нации, их (японцев.– Л. К.) промышленность могла задохнуться, миллионы рабочих были бы выброшены на улицу, и тогда наступила бы экономическая катастрофа, которая могла легко привести к революции."

Такое понимание японских предпринимателей, страдающих от нехватки бирманского хлопка и индонезийской нефти, такое сочувствие японским фабрикантам наводят на определенные мысли. Во всяком случае, помогают найти ответ на некоторые, с первого взгляда невероятные решения и поступки Д. Макартура. Невольно возникает предположение: не рождалось ли сочувствие к японскому предпринимателю во многом из личной заинтересованности Д. Макартура в процветании филиппинского горнорудного дела за счет военных поставок на волне гонки вооружений. Ведь, как уже говорилось, Д. Макартур владел акциями компаний, предприятия которых занимались на Филиппинах разработкой и добычей полезных ископаемых. Он не мог не учитывать интересы дельцов, с которыми был тесно связан.

Даже денонсирование в 1939 году японо-американского торгового договора не нарушило взаимовыгодных связей. Американские монополии не только не прекратили поставки в Японию сырья, продовольственных товаров, но увеличили снабжение военной промышленности Страны восходящего солнца рудой, сельскохозяйственной продукцией и т. д. Только из Филиппин вывоз железной руды в Японию в 1936 – 1940 годах вырос более чем вдвое. Казалось, этот щедрый поток, эта мощная инъекция в мускулы милитаристской машины прекратятся после введения правительством США в 1940 году лицензий на вывоз некоторых товаров в Японию. Ничего подобного! За первые пять месяцев 1941 года экспорт Филиппин в Японию увеличился на 125 процентов по сравнению с тем же периодом 1940 года. Но ведь, кроме этого, существовал еще и скрытый экспорт. Филиппинские компании, точнее американские монополии на Филиппинах, вывозили ту же руду, древесину, сахар в оккупированные Японией районы Китая и Индокитая, в зависимый от них Таиланд и Гонконг. Причем объем поставок Японии через эти "третьи каналы" резко возрастал по мере приближения войны.

А война приближалась стремительно. Но, судя по всему, не для Д. Макартура. Он сохранял полнейшее спокойствие. Еще в 1939 году "Наполеон Лусона" сделал заявление (и придерживался высказанного в нем мнения даже не до первой, а до сотой сброшенной японцами бомбы на Филиппины), которое подтверждало его прежнюю позицию, обосновывающую политику умиротворения:

"Считается (по моему мнению, ошибочно), что Япония имеет захватнические намерения в отношении этих островов. Я не вижу оснований для столь странных представлений... Сторонники этой теории не уяснили себе достаточно логику японского мышления... Не существует никаких разумных причин, по которым Япония или какое-либо другое государство стали бы покушаться на суверенитет этой страны".

Осенью 1941 года японцы перестали тщательно скрывать подготовку к нападению на Филиппины. Военный министр Того по кличке "Бритва" уже распоряжался захваченными портами на китайском берегу, уже Тайвань окончательно превратился в авианосец японских ВВС с четко определенным курсом – Филиппины. Американская разведка подтверждала готовящееся нападение.

Подразделение дешифровалыциков ВМС США находилось на острове Коррехидор. Они располагали знаменитой тогда машиной "Пёрпл" (ее называли "лучшими щипцами, которые колят любые орехи", то есть шифр) и прослушивали эфир, прежде всего "японский дипломатический радиопоток". Полученные данные, правда со значительным опозданием (служба отдыхала в воскресенье и праздничные дни), доставлялись Макартуру или его начальнику штаба. Знакомясь с данными об активизации вооруженных сил Японии, Д. Макартур, как пишет Р. Левин, часто допускал замечания, которые бумага не выдерживает.

Это в штабе. А перед журналистами Д. Макартур пускался в рассуждения о том, что, может быть, японцы и вынашивают планы высадки на Филиппинах, но не сделают этого из боязни встретить сильный сокрушающий удар его, Дугласа Макартура. Так что не волнуйтесь.

Одновременно Д. Макартур продолжал успокаивать публику обещаниями сбросить в море японцев, применяя тактику контрудара с суши. В конце концов, убеждал "Наполеон Лусона", если не будет пушек с прожекторами (однажды он заявил: "Дайте мне семь 12-дюймовок да еще 32 прожектора, и я закрою проливы". И это на защиту страны, береговая линия которой больше береговой линии США!), ничего страшного не случится – одного присутствия американских солдат на архипелаге уже достаточно. Ведь японцы в силу своей второсортности, неспособности освоить технику, не смогут, мол, даже поднять в небо самолет. Д. Макартур упорствовал в этом расистском утверждении даже тогда, когда японская авиация совершила бомбовые атаки на американские войска. "За штурвалами сидят не японцы,– говорил генерал-спаситель,– а европейцы".

Пропагандистская кампания, которая преследовала цель принизить японцев как солдат, велась широко. Американцы представляли японцев как смешную, несерьезную нацию: они, мол, пишут и читают наоборот, и дома строят сверху вниз, а не снизу вверх; когда пилят бревно, то не толкают пилу, а тянут ее. Цивильные японские граждане, оказывается, ходят в жеваных шляпах и черных костюмах, их солдаты похожи на неряшливо сложенные тюки из коричневой бумаги благодаря плохо сшитой, мятой униформе. И вообще выстрелить прямо в цель, да еще если таковой будет американец, они не способны.

Странно и непонятно. Как мог Д. Макартур санкционировать распространение такой галиматьи, если еще во время русско-японской войны он вместе со своим отцом (а уж Артур Макартур мог оценить достоинства и недостатки в военном деле) восхищался японским солдатом, его храбростью, его способностью, его умением пользоваться оружием. Что это – сознательное стремление морально обезоружить филиппинцев, да и своих американских солдат? Усыпить бдительность?

Наконец японские офицеры провели военный совет на борту флагманского корабля "Асигара", во время которого обсудили последние приготовления к вторжению на архипелаг. Генералу Хомма было отпущено 60 дней (по другим источникам, еще меньше – 50 дней) на полный захват Филиппин. А Д. Макартур занимался тем, что произносил пышные речи о своей непобедимости и слал бодрые депеши в Вашингтон: в одних сообщал об исключительно высоком состоянии духа войск, в других – о том, как "великолепно идет строительство казарм". Параллельно он продолжал перемежать речи все теми же сказками о японцах, которые ни в коем случае не нападут. А между тем японцы, насмотревшись в "скважину замка", как они еще называли Филиппины, приняли решение завладеть "ключом" и одновременно отвести "дуло пистолета" (такую роль Филиппинам отводил японский генштаб) от сердца Японии.

Еще 24 ноября 1941 года Вашингтон шифровкой предупредил всех командующих войсками США на Тихом океане, включая Гуам и Филиппины, о вероятном нападении Японии. На этот тревожный сигнал, а по существу, приказ готовиться к боевым действиям Д. Макартур ответил приготовлением к вышеупомянутому банкету в гостинице "Манила".

"Когда ты выйдешь на войну против врага твоего, -напутствует Библия,и увидишь коней и колесницы и народа более, нежели у тебя, то не бойся..."

Захлопнув священное писание, Д. Макартур быстро оделся и поехал в здание главнокомандующего вооруженными силами США, каковым и являлся после разжалования из фельдмаршалов и возвращения в американскую армию.

Никогда подчиненные не видели таким своего начальника. Серое, больное лицо обнаруживало полную растерянность. Кто-то сказал: "умственная депрессия". Д. Макартур не мог предложить никаких разумных планов и действий.

"Он считался одаренным руководителем,– заметил по этому поводу очевидец,– и его абсолютная неспособность к чему-либо в этот трагический момент ошеломляла".

А ведь еще накануне уверенный в себе, в своих поступках военачальник, он выглядел орлом.

Президент М. Кэсон отдыхал в Багио. Когда его разбудили и сообщили новость, он сначала не поверил, назвав все это "какой-то чепухой". Но тем не менее сказал, что немедленно выезжает в Манилу.

В 5.30 утра 8 декабря, когда Макартур, нервничая, изучал под настольной лампой полученные разведывательные данные, пришла телеграмма из военного министерства, в которой Д. Макартур официально извещался о том, что Соединенные Штаты и Япония находятся в состоянии войны и что следует немедленно приступить к исполнению планов, разработанных на случай возникновения подобной ситуации и, в частности, плана "Радуга-5" (несколько обновленный и модернизированный план "Апельсин"). И что же вы думаете? Макартур продолжал... сомневаться в выборе действий. Позднее генерал объяснил свое поведение д-ру Луису Мортону, официальному историку вооруженных сил, следующим образом:

"Мне четко было приказано – не начинать враждебных действий (видимо, ссылка на распоряжения до нападения Японии.– Л. К.) против японцев".

Многим такая позиция была абсолютно непонятна. Высказывалось предположение, что на Д. Макартура сильное воздействие оказывал М. Кэсон, исходивший из надежды остаться в стороне от войны. Но ведь не сохранились записи разговоров этих двух политиков. Да к тому же следует помнить, что такое генерал Макартур на Филиппинах – Кэсон ему был вовсе не указ. Скорее всего Д. Макартур рассчитывал на верность собственного прогноза: Того, или, как его называли за острый ум и беспощадный нрав, "Бритва", пощадит Филиппины, обойдет их. Во всяком случае, как рассказывает Д. Эйзенхауэр, он услышал от М. Кэсона в 1942 году следующее:

"Когда японцы атаковали Пёрл-Харбор, Макартур по каким-то странным причинам убеждал, что Филиппины останутся нейтральными и не подвергнутся атаке японцев. Поэтому Макартур отказался дать разрешение генералу Бреретону нанести бомбовый удар по Тайваню немедленно после нападения на Пёрл-Харбор".

(Д. Макартур, кстати, уверял, что ничего не знал о планах своего командующего ВВС.– Л. К.)

Но что же все-таки делать? Вот вопрос, который задавали и про себя, и вслух собравшиеся 8 декабря 1941 года генералы и адмиралы. Все смотрели на главнокомандующего, не получая никакого ответа.

Позднее Д. Макартуру пришлось оправдываться за свои действия, а точнее, за бездействие, в частности, за то, что американская авиация на Филиппинах сидела фактически "сложа крылья". Всю вину он возложил на начальника штаба, который якобы даже не доложил ему о предложении Бреретона, командующего ВВС, совершить налет на Тайвань (и это при положении, когда Д. Макартур был в своем штабе самодержцем, когда ничего не предпринималось и не отменялось без его согласия).

В результате, по воспоминаниям Сэйра, верховного комиссара, когда в 6 часов 12 минут взошло над Манилой солнце, оно стало свидетелем полной растерянности американских генералов и офицеров и, естественно, американских и филиппинских воруженных сил: боевые корабли стояли на "привязи" своих якорей, у сухопутных войск не было никаких приказов, над взлетными полосами военных баз жужжали мухи, но не моторы самолетов; сами же самолеты не были ни укрыты, ни замаскированы. Бреретон действительно хотел приказать бомбардировщикам готовиться к вылету. Но даже если бы приказ выполнили, то от него не было бы никакого толка – ни в одном бомбовом отсеке не было ни одной бомбы. Летчики страдали от головной боли после обильного угощения на банкете.

Вскоре Макартуру пришла еще одна телеграмма из министерства обороны с вопросом: "Есть ли признаки нападения?", на что генерал ответил: "За последний получас наша радиослужба слежения засекла самолеты в тридцати милях от берега... Истребители США встретят их". При этом бывший фельдмаршал добавил: "Мы держим хвост трубой".

Отписавшись, Д. Макартур снова сложил руки. Ждать пришлось недолго. Часы пробили восемь утра (прошло пять часов после трагедии Пёрл-Харбора). На экране радара, установленного в Иба (западный берег острова Лусон), появились зловещие точки – японские самолеты шли на Филиппины. Как рассказывают в мемуарах японские генералы, летчики нервничали. Они ожидали встретить сопротивление. Их беспокоило, что утрачен момент внезапности. Ведь удар по Филиппинам планировалось нанести одновременно с ударом по Гавайям. Но из-за плохой погоды на Тайване пришлось вылет отложить.

Однако те, кто посылал летчиков, пребывали в совершенно уравновешенном настроении. "Массажисты", "повара", "садовники", "издатели" от разведуправления японского генштаба поработали не зря. Они установили: с приближением полудня летчики ВВС США покидали самолеты, боевые посты, службы и шли обедать. Ровно в 12 все за столами. Именно об этом пишет Карлос Ромуло в своей книге "Я шагал с героями".

Так было и на этот раз. Японские асы атаковали Кларк-филд, когда солнце над базой было в зените. Зенитки молчали. Спустя много лет маневр японцев повторили (июнь 1967 г.) израильские ВВС. Их бомбардировщики нанесли свои первые удары по Каиру без пяти восемь утра. Потому что ведомства вооруженных сил Египта в те времена начинали работу ровно в 8 и все военачальники находились в это время либо в пути, либо коротали время за чашкой кофе, а потому были вне досягаемости для дежурных офицеров, которые получили сообщения о приближающихся израильских самолетах.

Бомбы и пулеметный огонь были сокрушительными: все "летающие крепости" В-17 (восемнадцать машин!), пятьдесят пять истребителей Р-40 из семидесяти двух уничтожены на бетонных полосах базы Кларк-филд. Катастрофа! Прошло всего полдня, а Соединенные Штаты потеряли половину своих самолетов, базировавшихся на Филиппинах. Выходит, что обвинения Билли Митчелла, предъявленные командующему на Гавайях, относились и к Д. Макартуру.

К концу недели "Наполеон Лусона" располагал всего лишь 14-ю самолетами. Вот тебе и "хвост трубой"!

Многие считают, что дело не дошло до того состояния, когда Макартур поменялся бы с Митчеллом ролями, лишь потому, что Соединенные Штаты пребывали в шоке от разгрома американской эскадры в Пёрл-Харборе, и мало кто думал о Филиппинах, о "строителе армии швейцарского образца". Впоследствии американское правительство, военные ведомства посчитали невыгодным распутывать и раздувать "фиаско Макартура" – в результате мог пострадать престиж Соединенных Штатов, их политика в отношении Филиппин получила бы истинную, неприятную для Вашингтона оценку.

Нет, нет! Ворошить дела, связанные с тем, что Филиппины оказались такой легкой жертвой японцев, в правящих кругах не хотели и по большому счету. Да, действительно, Филиппины рассматривались как трамплин с опорными точками, чтобы совершать "прыжки" в страны Юго-Восточной Азии, как острие меча для "сдерживания" освободительных сил и тенденций, наконец, как плацдарм для защиты американских рубежей "в случае необходимости отражения враждебных действий". Но не только. Кроме этого, Филиппинам изначально была определена и роль жертвы на случай всякого рода неожиданностей. Страну рассматривали как разменную монету, которой удовлетворится всякий, кто хотел бы покуситься на американские интересы, тем более на американскую территорию. Об этом прямо, откровенно, цинично заявлял сам Дуглас Макартур.

"Филиппины,– разъяснял он свою доктрину,– являются маленьким военным аванпостом Соединенных Штатов, который должен быть принесен в жертву во время войны с первоклассной державой".

Это было сказано еще до второй мировой войны. Так оно и случилось. В 80-е годы, когда особенно увеличилась угроза ядерной войны, последователи Д. Макартура не менее откровенно говорили, что Филиппинам предназначена "роль громоотвода", который примет удар в случае конфликта и тем самым отведет "молнию, несущую смерть миллионам" от Соединенных Штатов. Это тоже одна из причин, почему Пентагон всегда отказывался убирать свои базы с филиппинской территории.

Генерал Хомма уже на третий день после начала филиппинской кампании высадил свои войска в Вигане (север Лусона) и в Легаспи (юг Лусона). Он быстро и целеустремленно двигался по заранее намеченным и тщательно проработанным маршрутам. Макартур же метался. То главнокомандующий решал контратаковать японцев, то отступать на полуостров Батаан (как это и предусматривал план "Апельсин"). Однако ж, повернув основные силы на Батаан, не позаботился о том, чтобы обеспечить продовольствием загоняемые туда войска. Хотя не мог не понимать, что маневр закончится обороной полуострова, которая будет длительной. А между тем в Кабанатуане на складах хранилось 50 миллионов бушелей риса – вывезти его на Батаан (тем более рядом), и солдаты получают продовольствие минимум на четыре года. Кто знает, может быть, они и удержали бы оборону до перелома в тихоокеанской войне. Но Д. Макартур этого не сделал. Зато он разъезжал в своем черном лимузине по Лусону и произносил перед филиппинцами речи, призывая их, ссылаясь на героев Рима и Спарты, "сражаться везде, где они находятся".

24 декабря, за неделю до нового, 1942 года (по иронии судьбы, в тот самый день, когда год назад президент Рузвельт, назначив Макартура главнокомандующим американских войск, вернул на его погон четвертую звезду), по Филиппинам был нанесен очередной мощный удар: 7000 японских солдат высадились в Ламонбей – до Манилы всего 70 миль.

На следующий день Д. Макартур, глянув на карту, отдал приказ (это было в 4 часа 30 минут вечера), объявляющий Манилу открытым городом. Так фашистам и милитаристам преподносилась еще одна столица еще одного государства.

Сдавая Манилу, чувствуя унизительность своего положения, ожидая взрыва недовольства со стороны филиппинцев, генерал встал в позу обыкновенного подчиненного, просто выполняющего приказы американского президента. При этом утешал окружающих: ну и что, если сдадим Манилу? Поступились же Парижем и Брюсселем. А тут филиппинский город...

До сих пор филиппинцы не могут простить таких оскорбительных рассуждений.

– Вместо того чтобы признать свое личное поражение,– говорил мне С. Карунунган, автор труда, рассказывающего об истории филиппинских вооруженных сил,– Макартур утешал себя расистскими рассуждениями. Действительно, Манила стала для Вашингтона разменной монетой. Зачем за нее сражаться?

Такое мнение писателя разделяют на Филиппинах многие.

Не успели приказ об отказе от Манилы донести до командиров частей и расклеить в городе, как начали падать бомбы, три из них угодили в Масман билдинг, где адмирал Харт проводил последнее совещание с флаг-офицерами перед тем, как уйти с имеющимися, точнее уцелевшими, кораблями в воды Явы. На Калле Виктория Бреретон прощался (он отбывал в Дарвин вслед за ранее отправленными пилотами) с Макартуром. Во дворце Малаканьянг Варгас и Лаурель, которые станут скоро главными лицами в марионеточном правительстве, созданном оккупантами, обнимали Кэсона. С глазами, полными слез, президент сказал: "Продолжайте верить в Америку, что бы ни случилось". И добавил: "Вы двое будете вести дела с японцами".

В первые дни войны маленький Артур и миссис Макартур простояли большую часть времени у окна своего номера-люкс на 5-м этаже. Они видели, как в небо один за одним поднимаются огромные столбы густого черного дыма. Сначала пылали самолеты, потом цистерны с бензином и смазочными материалами на базе Кларк-филд. А вот уже совсем близко, на другой стороне Манильского залива, горела уничтоженная японцами база ВМС в Кавите. Мать и сын испытывали страх. Напротив, Макартур, казалось, обрел присутствие духа (может быть, успокоило решение сдать Манилу без боя).

Как только город объявили открытым, на улицу вышли уголовники. Они собирались в банды или грабили в одиночку. Правда, следует сказать, что и в этом случае жертвами стали мелкие торговцы, предприниматели, отдельные граждане. Виллы богачей, представителей филиппинской элиты надежно охранялись наемными, или, как здесь говорят, "частными армиями" (в ней может быть от дюжины до тысячи боевиков) и нисколько не пострадали. Если в фешенебельных кварталах Манилы царил относительный порядок, то весь остальной огромный город оказался во власти анархии и беззакония, царили паника, разбой, словно наступил конец света.

Д. Макартур жил какой-то фантастической жизнью, создавая вокруг себя нереальную обстановку. В гостинице поставили и нарядили елку. Нелепую в этой ситуации. Нелепо прозвучал и вопрос самого генерала: "Что же делать? Я не приготовил рождественского подарка для Джин".

Японский генерал Хомма высадился в заливе Лингаян, в Тихом океане пал остров Уэйк, Манила находится во власти мародеров, солдаты США либо сквозь пальцы смотрят на бандитизм, либо сами потихоньку пользуются смутным временем. И в это время, когда тысячи японцев на велосипедах, танках, лафетах пушек – сорок тысяч солдат! – быстро продвигались по центральной долине к Маниле, капитан второго ранга ВМС США ходил от прилавка к прилавку в богатых магазинах, также хорошо охранявшихся вооруженными наемниками, и спрашивал, что хорошенького найдется у них из нижнего дамского белья и какие модные платья они могут предложить, 12-го размера. За покупками, услышав огорченный вопрос генерала, бегал Хафф, верный спутник семьи, морской офицер, добровольно отдавший себя в услужение Макартуру.

И вот вспыхнула елка, Артуру подкатили трехколесный велосипед, Джин принялась развязывать коробки с подарками. "О! – в восторге вскрикивала она, открывая гостинцы,– какая прелесть!" Все, что купил Сидней Л. Хафф в магазинах дамской одежды, очень понравилось генеральше, она аккуратно повесила вещи в шкаф с таким видом, что не сегодня завтра выйдет в обновке на променад или в театр. Закрыв дверцу, она сказала: "Босс (на людях она обращалась к мужу "мой генерал"), они великолепны. Огромное спасибо".

Однако новые платья так и остались висеть. Пришлось собираться в дорогу. Старший по зданию на Калле Виктория в Интрамуросе передал офицерам штаба, ближайшим помощникам Макартура, распоряжение – через четыре часа быть готовым к отъезду на остров Коррехидор, взять с собой, кроме боевого снаряжения, комплект постельного белья, чемодан. Собиралось и семейство Макартуров. Они уходили от японцев. Поэтому перед дверью номера Джин велела поставить вазы, подаренные японским императором Артуру Макартуру. Для вещей с собой миссис Макартур выбрала из множества сумок, баулов, чемоданов тот, на котором была наклейка (памятки о местах, где останавливались Макартуры) "Нью Гранд отель, Иокогама" (в 1945 году именно в этом городе, именно в этом отеле перед подписанием капитуляции Японии остановился Д. Макартур). Может быть, она боялась, что в дороге встретятся японские солдаты (такая ситуация абсолютно не исключалась, дальнейшие события подтвердили это), и, подобно вазам, наклейка на чемодане могла сыграть роль охранной грамоты. А может быть, потому, что это она напоминала о счастливых днях свадебного путешествия. Первым делом Джин уложила акции, ценные бумаги...

Наступили печальные для всех минуты. В гостинице "Манила", присев на чемодан и взяв за руку Артура, Джин с грустью в последний раз посмотрела на елку. Они вышли, захлопнув дверь, еще раз поправили вазы так, чтобы четко и сразу можно было прочитать "Мапухито – Артуру Макартуру"{9}. Только на улице Джин вспомнила про награды супруга. Она побежала обратно, собрала ордена, медали Д. Макартура и завернула их в полотенце.

В Интрамуросе лихорадочно готовились к эвакуации. Жгли официальные бумаги, подписывались приказы об уничтожении складов с горючим и боеприпасами. Наконец Макартур принялся за рабочий стол. Он убирал его так же, как убирала в шкаф свои новые платья Джин – будто завтра утром снова придет в кабинет. Закончив, главнокомандующий вышел, сел в "кадиллак". По пути заехал за женой, сыном, няней Артура А Чу и Хаффом. В порту его ожидали Кэсон с родственниками и еще примерно сто человек. Причалил пароходик "Дон Эстебан". Макартур поднялся на борт последним. Однако сигнал "Полный вперед!" не последовал, ждали еще чего-то. Наконец показалась цепь грузовиков под усиленной охраной – это привезли слитки филиппинского золота и серебра. Но вот ящики на борту, и пароход отвалил от причальной стенки. Стоял обычный тропический вечер.

В это время года, да еще ночью, замечательно прокатиться по Манильской бухте. Запахи цветущих деревьев, прежде всего франгипани, которые ветер несет с бульвара и из парков Манилы, здесь особенно чувствуется; множество светлячков соперничают с фосфорическими всплесками волны. Однако в тот вечер ушли в сторону красота и экзотика, уступив место густой гари, дыму (горели нефтяные хранилища) и невеселым мыслям. Был канун Нового года. Один из офицеров вдруг запел "Ночь тиха". Никто не поддержал. Скоро голос его замолк. Несколько мужчин откупорили бутылки со спиртным. Ни разговоров, ни звука. Только стук пароходного сердца – машин. Даже генерал на этот раз не расхаживал по палубе. Правда, негде было расхаживать, все забито узлами, ящиками, повсюду люди, как в трамвае в часы "пик". Наконец показался Коррехидор, ставший для Макартура его "островом Эльба".