Текст книги "Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)"

Автор книги: Леонид Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Д. Макартур оставил приговор в силе. Даже сами американцы назвали суд над Хоммой и Ямаситой в Маниле "узаконенным судом Линча".

Да, Д. Макартур на глазах у госпожи Хомма посылал на казнь супруга. Это ей было тем более горько, что "Американский кесарь" одновременно спасал, например, дядю императора – развратника, пьяницу, за которого не заступилась бы ни одна жена. Борец за справедливость, чистоту, гуманизм, наконец, американизм, спасал человека, который лично приказывал отрубать головы американским пилотам, попавшим в плен.

Из 174 главных военных преступников только семеро получили по заслугам. Почему же все-таки в "семерку" попали Хомма и Ямасита? Здесь много личного. Д. Макартур признавался:

"Они назначили командующим японскими вооруженными силами на Филиппинах самого выдающегося генерала – Томоуки Ямаситу" (ниже будет сказано: "Он (Ямасита) – способный командир, во многом похож на тех, которых я знал по русско-японской войне"). В 1942 году генерал Ямасита провел блестящий рейд вниз по Малайскому полуострову до Сингапура. И он был уверен, что здесь (на Филиппинах) в 1944 году его ожидает такой же успех. Завоеватель хвастливо сообщил миру, что "единственные слова, которые он сказал британскому командующему на переговорах при сдаче Сингапура, следующие: "Все, что я хочу услышать от вас – это "да" или "нет". Я собираюсь задать аналогичный вопрос Макартуру".

Д. Макартур не мог простить этого Ямасите. Такую же обиду он затаил и против Хомма. За послание, которое получил от него на Коррехидоре в январе 1942 года.

"Я,– писал Хомма,– хорошо осведомлен о том, что вы обречены. Конец близок. Вы уже в половину сократили рацион. Я ценю боевой дух ваш и ваших солдат, которые сражаются храбро. Ваши престиж и честь получили высокую оценку. Тем не менее в целях избежания ненужного кровопролития и спасения остатков ваших дивизий и ваших вспомогательных войск я советую вам сдаться".

Не мог простить Д. Макартур подобного ультиматума – явное унижение и позор. К тому же об этом узнал весь мир. Не в силах Д. Макартур забыть, что на земле, где его отец одерживал победы, он потерпел поражение и, бросив армию, отступил. Потерпел поражение именно от Хоммы, у которого к тому же было вдвое меньше солдат. Он, выпускник Вест-Пойнта, бывший начальник генерального штаба, фельдмаршал, располагавший 100-тысячным войском, был бит японскими генералами, солдат которых совсем недавно высмеивал за то, что они "из винтовки-то не могут толком стрелять". Не будь этих способных блестящих стратегов, думал Макартур, его бы звезда полководца сверкала ярче, а главное, не осквернили бы ее пятна таких позорных поражений.

Досада была тем более великой, что Макартур действительно немало сделал для победы на Тихом океане (особенно во второй период войны), что, конечно, приблизило поражение как японского милитаризма, так и третьего рейха. Об этом следует сказать подробнее, чтобы понять мотивы отказа госпоже Хомма в ее просьбе. Как стратег Д. Макартур особенно ярко проявил себя, когда пришел к выводу: один из главных ударов по японской военной машине следует нанести через Филиппины. Освобождение архипелага{10}, по его убеждению, должно было стать одновременно прочным захватом инициативы у японцев на данном направлении. Но следовало еще убедить главу государства, объединенный комитет начальников штабов. Макартуру удалось сделать это.

В целях разработки дальнейшей стратегии президент Рузвельт решил провести в июле 1944 года на Гавайях совещание с участием командующих главными направлениями на тихоокеанском театре военных действий. Президент преследовал также чисто политические цели. С точки зрения Д. Макартура, они были главными. Он утверждал, что встреча продиктована не требованиями войны, не необходимостью решать какие-то стратегические проблемы, а амбициями президента, решившего "сфотографироваться с Нимицем и Макартуром".

21 июля счастливый и довольный Рузвельт (только что его выдвинули кандидатом в президенты от демократов) поднялся на крейсер "Балтимор". Курс – Пёрл-Харбор. Совершенно в другом настроении пребывал Д. Макартур. Мрачный, раздражающийся по любому поводу, он велел снарядить "Батаан" (так "Наполеон Лусона" назвал свой самолет командующего), чтобы отправиться по тому же адресу. Его вывела из себя телеграмма Маршалла, из которой Д. Макартур ничего толком не понял: что за совещание, какова повестка дня, что требуется от него как главнокомандующего? Буркнув: "Полететь, ради позирования для политического снимка", он приказал оставить в штабе все схемы, диаграммы, карты, сводки и т. д. Д. Макартур опасался, что будет в очередной раз опозорен (неприятие какого-либо предложения с его стороны всегда рассматривалось им как бесчестье), если участники совещания отвергнут план наступления на Японию через Филиппины. И президент, и неудачливый бывший кандидат в президенты (Макартур попробовал свои силы в большой политической игре, но был быстро вышиблен из "президентских" гонок) прибыли в Пёрл-Харбор в один и тот же день – 26 июля 1944 года.

Д. Макартур остановился у своего старого знакомого по Вест-Пойнту генерала Роберта Ричардсона. Первым делом он постарался обеспечить себе достойный выезд, потом занялся туалетом, словно собирался на бал. А между тем у причальной стенки уже началось действо. Как только капитан "Балтимора" скомандовал "Стоп", на борт поднялись Нимиц, Хэлси и другие. Все главные участники совета, кроме Макартура. Президент поморщился от неудовольствия, остальные (каждый по-своему) выразили понимание президента. Но вот картина. Похоже, что снимался фильм. Но ехал не актер, игравший генерала. Ехал сам генерал. В огромной черной открытой машине. По бокам, спереди и сзади – эскорт полицейских на мотоциклах. Под оглушительный вой сирен. Д. Макартур, подобно богдыхану, восседал на заднем сиденье. Коричневая летняя куртка, темные очки под длинным козырьком старой фуражки. Шофер лихо подрулил к трапу. Солдаты вытянулись в струнку, отдали честь. Потом аплодисменты. Макартур дождался, когда они закончились, и легко выпорхнул из автомобиля, взбежал по трапу, на мгновенье остановился, чтобы ответить еще на одни аплодисменты, но уже со стороны экипажа "Балтимора", отдал ему честь, потом направился к президенту, окруженный толпой генералов и адмиралов.

Это была первая встреча с тех пор, как семь лет назад Макартур посетил президента в Белом доме (тогда он обосновывал необходимость принять М. Кэсона). Позднее "Наполеон Лусона" вспоминал:

"Я не видел его (президента) много лет – физически он стал просто тенью того человека, которого я знал. Очевидно, дни его сочтены". А в разговоре со своим врачом Эгебергом добавил: "На нем печать смерти! Через полгода сойдет в могилу".

Сам же Д. Макартур, по свидетельству очевидцев, выглядел молодцом.

Однако настроение у него от такого сравнения не улучшилось. Скорее всего он вновь почувствовал превосходство президента – человека и политика. Однако, как и прежде, Д. Макартур не мог до конца понять истоки его силы, а также причины своей безотчетной, стихийной, тщательно скрываемой, в том числе и за маской фанфарона (как в данном случае), робости перед Ф. Рузвельтом. Гибкий политик, провозгласивший в свое время "новый курс", он часто перетягивал у "ультраправых" "канат симпатий" американцев. Может быть, именно экстремизм мешал Макартуру понять президента. Он же ослаблял его политические позиции (а значит, автоматически укреплял позиции ф. Рузвельта). Во всяком случае, позиция автора "нового курса" была большинству граждан США ближе, чем взгляды крайне реакционного крыла американского общества.

Вернувшись в дом Ричардсона, генерал дал волю обуревавшим его чувствам. Он нервно ходил по комнате. Может быть, впервые говорил о "долгих годах борьбы, о своих поражениях и неудачах". Д. Макартур жаловался на "несоответствие руководства" страны, "диву давался" совершаемым "ужасным ошибкам".

"Макартур выглядел морально истощенным,– пишет К. Блэйр,опустошенным". В чем дело? Может быть, виноват перелет из Австралии? Но не до такой же степени, чтобы впасть в депрессию. Подавленное состояние объяснялось не только вновь возникшим при встрече с главой государства комплексом неполноценности. Взойдя на борт "Балтимора", Д. Макартур окончательно понял: его мечта (стать президентом) так и осталась мечтой. К сознанию потери шанса добавилась деталь, для многих кажущаяся мелкой, а для Макартура значительной и от этого особенно горькой: в общем на окружение президента не произвело ошеломляющего впечатления его театральное появление, его наряд, его жесты. В связи с выходом Макартура на борт "Балтимора" адмирал Уильям Лихи (тот самый Лихи, который считал, что начальник штаба Макартур дал слабину, уступив Пирсону и испугавшись шантажа с Исабель), в книге "Я был там" вспоминает:

"Я сказал ему в шутку: "Дуглас, почему вы оделись не по форме?" Он ответил: "Видите ли, вы не были там, откуда я пришел, а там, в небе, холодно".

Конечно, можно было только улыбнуться такому ответу. Все собравшиеся с полным правом могли жаловаться на тяготы службы, на жару или холод. Разговоры о них в этой среде были наивными, излишними, они лишь добавляли новое, не очень выгодное впечатление о Макартуре. Не почувствовать он этого не мог, а потому сердился. К тому же генерал получил оскорбительный и унизительный щелчок от Рузвельта – своеобразный реванш за экстравагантное, а главное, за непочтительное поведение подчиненного. Президент заметил, что туалет Макартура был не в порядке, и когда пришли фоторепортеры, чтобы запечатлеть участников военного совета, Рузвельт одному из них шепнул что-то. Корреспондент, направив свой объектив на брюки Макартура, стал устанавливать резкость. Потомок рыцарей явно рассердился. Президент улыбался.

Однако так ли уж Дуглас Макартур был экстравагантен по сравнению с другими? И далеко ли ушли от него эти другие – участники форума на Гавайях? Программа совещания предусматривала несколько мероприятий. Одно из них осмотр военных вооружений. Президент предпочел сделать это в открытом лимузине обязательно красного цвета. Таких на Гавайях было всего два – у шефа пожарной команды и у владелицы самого большого в Гонолулу заведения с проститутками. Мадам-хозяйка умоляла офицеров из штаба Нимица воспользоваться ее автомобилем. Соблазн был велик, но на этот раз офицеры устояли – слишком широкой известностью пользовались и мадам с автомобилем, и ее "институт далеко не благородных девиц". А вдруг пронюхают репортеры?.. Поэтому воспользовались транспортом пожарников.

Д. Макартур пережил на Гавайях и светлые моменты. Ему нужно было возвратиться в Австралию "на коне", и он взобрался на него, убедив подавляющее число других участников совета в том, что дальнейшее наступление на Японию следует вести после Филиппин, то есть после изгнания японцев либо с архипелага в целом, либо, на худой конец, хотя бы с одного острова. Трудно сказать, какой ценой вырвал эту, пусть маленькую, но победу, Макартур. Предполагают, что он ловко сыграл на недовольстве общественного мнения СИТА большим количеством потерь в живой силе на Тихом океане. Оснований для подобных настроений было более чем достаточно. Случалось, американские генералы не могли похвастаться умением одерживать победы даже числом. Достаточно вспомнить Батаан. Ну, ладно. Это было начало войны. Элемент внезапности. Отсутствие подготовки и т. д. Но вот прошли первые шоковые дни, месяцы. На американскую общественность угнетающе действовали растущие цифры убитых. Погиб летчик Джозеф Р. Кеннеди, сыновья Гарри Гопкинса (один из главных помощников президента Рузвельта) и сенатора Леверетта Солтонстола, служившие в морской пехоте. Таким образом, к массе павших, о которых, кроме командования, похоронных ведомств и семей, никто не знал, прибавились известные имена. И это при том, что американские дивизии получали огромное количество самолетов, танков, пушек, всякого другого оружия, что должно было сократить число солдатских жертв. Рузвельт боялся, как бы "излишне пролитая кровь" не отразилась на его авторитете. Поэтому, когда Макартур сумел доказать, точнее пообещать, что Филиппины обойдутся США меньшими потерями, президент согласился. Был и еще у Д. Макартура один, особенно убедительный аргумент: если опоздаем на Филиппинах, власть там возьмут левые.

Судя по всему, победа далась нелегко. Д. Макартур убеждал Рузвельта несколько часов. Готовясь ко сну, президент попросил у врача аспирин и при этом пробормотал:

"А знаете что, приготовьте-ка мне еще одну таблетку, которую я приму утром. За всю мою жизнь никто так со мной не говорил, как Макартур".

Каковы были прощальные слова президента Д. Макартуру, никто не слышал. Сам же генерал передавал их в двух редакциях. Первая звучала так: "Мы не обойдем Филиппины. Продолжай следовать своему плану. И да хранит вас бог". Вторая, более театральная и драматическая: Макартур собирается покинуть комнату, печален, мрачен, расстроен, думая, что не убедил президента. Как вдруг Рузвельт окликнул его и сказал: "Хорошо, Дуг, вы победили! Но после этого мне придется чертовски трудно с этим старым медведем Эрни Кингом" (Эрнста Кинга, шефа военно-морских операций, главнокомандующего ВМС США, Макартур невзлюбил давно, он считал, что адмирал умаляет его достоинства, чинит всяческие препятствия, перебегает дорогу).

Не умаляя достоинств и заслуг Д. Макартура, следует все же подчеркнуть: разгром японского милитаризма, освобождение Филиппин, избавление Австралии от угрозы вторжения императорской армии, отдельные успешные, важные по своему значению операции были следствием, продолжением (конечно же, необходимым и важным) тех решающих, поистине глобальных операций, которые провели против гитлеровцев Вооруженные Силы СССР, самостоятельно или совместно с союзниками. Предоставим слово науке, фактам, документам. Осенью 1942 года японская ставка сосредоточила в районе, прилегающем к Австралии, силы армии и флота с целью вторжения на материк. На острове Гуадалканал, в группе Соломоновых островов, где противостояли друг другу американские и японские соединения, 18 ноября 1942 года японцы предприняли энергичные атаки. Однако на следующий день, после начала контрнаступления Красной Армии под Сталинградом, в императорской ставке стали обсуждать не проблемы, связанные с развитием успеха в бассейне Тихого океана, а обстановку на советско-германском фронте. 26 ноября ставка дала указание наступающим японским частям на острове Гуадалканал перейти к обороне, а 1 февраля, когда стало известно о капитуляции немецко-фашистских полчищ под Сталинградом, японские войска начали эвакуацию с Гуадалканала. Австралия была спасена от японского нашествия.

Японские вооруженные силы и вермахт готовились также к оккупации Индии после взятия немцами Сталинграда, Северного Кавказа и прорыва германских войск через Кавказ на юг. Встреча японских и немецких войск планировалась в районе восточнее Хайдарабада. Победа Советской Армии под Сталинградом и на Кавказе перечеркнула и этот план.

Освобождение Филиппин проходило в условиях заката мощи японской военной машины. Вся стратегическая обстановка на Тихом океане изменилась в связи с общим переломом в ходе второй мировой войны.

Япония начала утрачивать стратегическую наступательную инициативу на тихоокеанском театре еще и потому, что лучшие дивизии, половину артиллерии и почти две трети танков японский генштаб держал у советских границ. Когда в сентябре 1943 года Италия капитулировала, дешифровальщик службы союзников перехватил следующее мрачное сообщение японского военного атташе в Лиссабоне, направленное в Токио:

"По здешнему общему мнению, исход нынешней войны решен, и теперь только вопрос времени. В приговор, конечно, включается исход войны и на Тихом океане".

– Как же правы они были в Лиссабоне! – восклицает летописец войны шифров. Начало конца появилось, стало очевидным.

На календаре 19 октября 1944 года. К острову Лейте подошла армада из 700 кораблей США с 174000 солдат. На каждого американского солдата, как подсчитал сам Д. Макартур, приходилось примерно по тонне боеприпасов. Таким образом, он оказывался во много раз "тяжелее" своего японского противника. Макартур торопился. Начался сезон дождей. Берег для высадки был весьма неблагоприятным. Главнокомандующего отговаривали от операции. Раздались осторожные голоса: "Может быть, повремените?" Но Макартур проявил твердость.

20 октября начался обстрел. На Дугласе Макартуре была новенькая униформа цвета хаки, темные очки, известная всем видавшая виды фуражка. Как рассказывает Уитни, в карман он опустил все тот же пистолетик-талисман отца все с теми же словами: "Никогда не попаду живым в руки противника".

Первая партия морских пехотинцев устремилась к филиппинским берегам. Не дожидаясь сообщения о ходе операции, Д. Макартур переходит с боевого корабля "Нэшвилл" на десантное судно – к берегу! Однако оно никак не могло пристать. Вдруг Д. Макартур услышал стрекот, клацанье кино– и фотокамер. Какое-то прозрение, глас свыше! Он прыгнул в воду. По колено в волнах генерал двинулся к берегу, как Иисус Христос, только не "аки посуху", а по дну. Д. Макартур был щедро вознагражден за свою находчивость – великолепный снимок: "Американский генерал по пояс в воде идет спасать Филиппины" опубликовали сотни газет и журналов. Позднее эпизод запечатлели в бронзе. А на самом острове Лейте в мраморе. Вот он, главный реванш за бронзу соперника в Вест-Пойнте.

Немного обсохнув, Д. Макартур взялся за сообщение президенту Рузвельту. Начиналось оно так:

"Близ Таклобана, Филиппинские острова, октябрь, 20, 1944.

Дорогой господин президент! Сия бумага написана на морском берегу около Таклобана, где мы только что высадились. Это будет первое письмо из освобожденных Филиппин. Я подумал, что оно пригодится для вашей филателистической коллекции. Надеюсь, так и будет".

Далее шел текст обычного военного донесения.

Отписавшись в Вашингтон, Д. Макартур велел настроить передвижную военную радиостанцию. Взяв микрофон, он обратился к филиппинцам с короткой взволнованной речью, в которой сообщил, что выполнил свое обещание: "Я вернулся. Благодаря всевышнему, наши вооруженные силы снова на филиппинской земле..."

Вот главная победа Макартура, вот в чем его своего рода величие. Следует сказать, что Д. Макартур именно благодаря своим личным качествам способствовал поддержанию духа американских войск, утверждению веры в победу. В военных кругах союзников считают, что Д. Макартуру следует воздать по заслугам за пропагандистское обеспечение боевых действий на Тихом океане, что отнюдь не менее важно, чем материальное обеспечение. "Американский кесарь" показал себя скорее блестящим мастером по мобилизации духа. Представляете, Д. Макартур под обстрелом японцев наперекор волне идет к берегу. В такой ситуации ни один морской пехотинец не повернет назад. Д. Макартур первым из генералов вместе с солдатами ступает на землю Филиппин. Вот это полководец! Впоследствии он повторял этот прием часто. И несмотря на нарочитость, театральность, каждый прыжок в морскую пучину действовал завораживающе, неизменно поднимал авторитет всего американского генеральского корпуса.

Или вернемся к совещанию на Гавайях. Конечно, генералов покоробило. Но миллионам американцев такой выезд, заснятый кино– и фоторепортерами, чрезвычайно понравился. А что до подробностей, что на самом деле стояло за этим, они не знали. Так же, как они не знали историю с красным автомобилем, на котором разъезжали президент и Д. Макартур. "Но ведь все красиво, лихо! По-американски". А перелить монеты на пятую звезду генерала?

Конгресс проголосовал за введение еще одного звания – генерала армии с добавлением на погоне пятой звезды. Первым это звание было присвоено начальнику генерального штаба Маршаллу, командующему военно-воздушными силами США Г. Арнольду, Эйзенхауэру и Д. Макартуру. Причем Д. Макартур удостоился такой чести благодаря Лейте. Главный каптенармус штаба разыскал в Таклобане портного и велел ему срочно переделать мундир Макартура, вернее, не весь мундир, а только воротничок, чтобы прикрепить пятую генеральскую звезду. Саму же звезду (не терпелось украсить себя ею, из Вашингтона же оказии в ближайшее время не ожидалось) было решено изготовить на месте. И ее изготовили. Да как! Отлили из монет шести стран, войска которых находились под командованием генерала Макартура (США, Австралии, Новой Зеландии, голландской Вест-Индии, Голландии, Филиппин) .

Символично, конечно. Каждый, правда, воспринял символику по-своему. Филиппинцу, как говорили мне в Таклобане, виделось в ней нечто зловещее "так и сама свобода будет перелита в американскую форму". Австралийцев, новозеландцев это покоробило. Американцев, напротив: восторг, гордость, восхищение генералом, способным на создание еще одного символа величия Америки.

Или взять посещение концлагеря в манильском университете св. Фомы! Изможденные полулюди, в грязных лохмотьях, изуродованные, еле двигавшиеся, они плакали от радости и счастья. И тогда генерала охватило глубокое чувство, он, не скрывая волнения сказал: "Пришел прекрасный, никогда не забываемый момент – быть спасителем жизни, а не носителем смерти".

Наверное, он был искренен так же, как в тот момент, когда диктовал ответную телеграмму по случаю присвоения ему титула "Отца года", произнося слова:

"По профессии я солдат и очень горжусь этим, но я еще более горд, несравненно более горд тем, что я – отец. Солдат разрушает, чтобы строить, отец только строит и никогда не разрушает. Один носит запасы смерти, другой воплощает в себе созидание и жизнь. И хотя орды смерти могучи, батальоны жизни все-таки сильнее. Моя надежда зиждется на том, что мой сын, когда я уйду из жизни, будет помнить меня не на поле боя, а дома..."

Конечно, такие речи способствовали консолидации антигитлеровской коалиции, убеждали американцев, что следовало крепить союз всех сил, прежде всего союз с СССР против фашизма, японского милитаризма.

Даже его на первый взгляд примитивный лозунг "Я вернусь!", обращенный к филиппинцам, сыграл известную положительную роль. Это потом коммунисты, хуки увидели у Макартура тот камень за пазухой (прежде всего бездействие в то время, когда японцы избивали, уничтожали левые движения во время оккупации, а после войны откровенный курс на расправу с филиппинцами, выступавшими под лозунгами демократии, на поддержку реакции и сохранение американского господства в новых формах), которым, по словам филиппинского историка, наносились разрушительные, порой смертельные удары по нации. Но в годы борьбы против оккупантов это "Я вернусь" придавало дополнительную энергию, расширяло социальную базу движения сопротивления. Ведь сознание того, что на выручку филиппинцам идет Макартур, идут Соединенные Штаты, которые являются союзниками СССР, которые воюют против гитлеризма и милитаризма, окрыляло и воодушевляло.

А если взять казнь Хоммы? Она была представлена как проявление твердости, даже принципиальности "Американского кесаря", его верности идеалам гуманизма. Миллионы либо пострадали от злодеяний японских оккупантов, либо были свидетелями их. Но ведь карающая рука Макартура опустила меч справедливости далеко не на всех. Мало кто знал об истинных мотивах решения "кесаря". Вернемся поэтому к тому, с чего начали главу.

– В отличие от Нюрнбергского, где было четверо судей – от СССР, США, Англии и Франции,– рассказывает государственный советник юстиции 2-го класса, доктор юридических наук, профессор М. Ю. Рагинский,– трибунал для Дальнего Востока состоял из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: СССР, США, Китая, Англии, Франции, Австралийского Союза, Нидерландов, Индии, Канады, Новой Зеландии, Филиппин. Вопрос о председателе трибунала (опять-таки в отличие от практики Нюрнберга) Вашингтон решил в одностороннем порядке. Командующий американскими оккупационными войсками Д. Макартур назначил председателем австралийского судью У. Уэбба. Далее, устав трибунала утверждался не державами-победительницами, а одним Макартуром. Следует отметить, что в результате подобной процедуры был закрыт доступ в трибунал Монгольской Народной Республике. А ведь Монголия была жертвой японской агрессии и сама внесла немалый вклад в разгром Квантунской армии!

Суду были преданы 28 человек. Во время процесса бывший министр иностранных дел Мацуока и бывший военно-морской министр Нагано умерли. Окава, один из идеологов японского фашизма и расизма, был признан невменяемым: диагноз – сифилитический менингоэнцефалит (болел сифилисом тридцать лет). Принцу Коноэ дали возможность покончить жизнь самоубийством накануне ареста.

Список обвиняемых был далеко не полным. Штаб Макартура вывел из-под удара многих видных политиков – вдохновителей агрессии, определявших курс страны.

Многих крупных военных преступников, арестованных после капитуляции, Макартур освободил. Что касается представителей японских монополий дзайбацу, то главный обвинитель от США Джозеф Кинан не удовольствовался их освобождением, а даже постарался подвести под это "теоретическую базу". Он заявил:

"В Германии промышленники держали стремя, когда Гитлер садился на свое чудовище. Японские же банкиры и крупные коммерсанты если и держали стремя, то только под дулом наведенного пистолета".

Освобождение руководителей военно-промышленного комплекса, как это стало ясно позднее, было важным звеном "обратного курса" американцев, которые видели в Японии не былого противника, а союзника в антисоветской политике. 7 марта 1950 года Макартур издал циркуляр No 5, в котором было прямо сказано, что "все военные преступники, отбывающие наказание, могут быть досрочно освобождены".

А если вспомнить об "отряде 731", который разрабатывал бактериологическое оружие? Среди непосредственно занимавшихся дьявольским делом имя профессора Сиро Исии. Он руководил "исследованиями" и "экспериментами", под его началом находились три тысячи ученых, техников, военнослужащих. После экспериментов многих "подопытных военнопленных", в том числе американцев, сжигали в крематориях как дрова – С. Исии называл свои жертвы "дровами".

"Генерал Дуглас Макартур,– писала английская газета "Обсервер",– лично одобрил сделку, в соответствии с которой японцы – сотрудники "отряда 731" освобождались в обмен на их информацию об исследованиях в области бактериологической войны".

Вот почему приговор в Маниле и назван "узаконенным судом Линча". Это была месть "Наполеона Лусона" Хомме и Ямасите за свой позор. Утолив жажду крови за счет личных врагов, Д. Макартур отправил так называемый "меч справедливости" в ножны из разглагольствований о "высшей справедливости" и "необходимости противостоять советской военной угрозе".

Сегодня многие американцы считают, что Макартуру не следовало описывать свою встречу с госпожой Хомма. Слишком явно, таким образом, он обнаружил свою душу, желание отомстить обидчику. Ну, ладно, Хомма. Но мстить женщине, как бы она ни способствовала поддержанию кровожадных наклонностей супруга, это уже не по-мужски, не по-джентльменски. Да еще упиваться публично своей местью. Но и это могли бы простить.

Однако спасение организаторов бактериологической войны – это уже не только не по-джентльменски, это уже не по-людски, не по-христиански, даже не по-американски, если говорить о подавляющем большинстве американцев. А может быть, здесь как раз и заложен тот главный ключ к разгадке тайн характера, личности "Американского кесаря"?

27 сентября 1945 года к американскому посольству в Токио подрулил черный "даймлер-бенц". Из него вышел небольшого роста человек в цилиндре, визитке и полосатых брюках. Это был император Японии. Сразу же произошла заминка. Лорда – хранителя печати, который всегда фактически вел переговоры (не поднимая глаз на императора, он время от времени вставлял: "император желали бы знать... его величество думают..."),– остановили в дверях морские пехотинцы. Они пропустили только переводчика. В это время Джин шмыгнула за занавеску. Когда позднее Макартур хотел рассказать супруге, как выглядел император, она сказала: "А мы его видели..."

"Одним из результатов второй мировой войны,– пишет американский исследователь Рональд Левин,– является превращение генерала Макартура фактически в императора Японии".

Получив назначение на пост командующего оккупационными войсками, Д. Макартур отправился в Японию в первом эшелоне американских войск. Летел он через Окинаву. Ему хотелось первым ступить на землю побежденного противника. Он даже подвергал себя известной опасности, потому что не все в Японии (самураи, камикадзе, например) собирались выполнять приказ сложить оружие. Многие оправдывали желание дать бой американцам на собственной земле слухами о том, что не император объявил о капитуляции, что его голос подменили. Однако Д. Макартура это не остановило. Он понимал: если кто-то и говорил голосом императора, то сообщение о разгроме Квантунской армии никто не мог придумать. Даже самые отчаянные головы поняли – война проиграна.

Войдя в первый раз в здание посольства США в Токио (после капитуляции Японии), Д. Макартур остановился перед портретом Вашингтона. Он вытянулся по-вест-пойнтски, отдал, как учила мать, честь и громко, чтобы слышали все, сказал: "Генерал, на это ушло много времени, но мы наконец сделали это".

Император при дворе "Американского кесаря"

Назначение на пост главнокомандующего вооруженными силами союзников Д. Макартур приравнивал к избранию президентом (пусть не США, но ведь Япония тоже держава). Иллюзию поддерживал обрушившийся на него поток наград, поздравлений, восторженных писем и телеграмм. Изо всех сил старались филиппинские друзья генерала. Президент Рохас говорил о "физической и моральной храбрости Макартура": К. Ромуло, выступая в палате представителей США, витиевато распространялся о великолепной способности Д. Макартура понимать душу простого человека Востока, о его великом вкладе в улучшение взаимоотношений между народами. Будущий министр иностранных дел Филиппин подчеркнул и такой момент: белый человек потерял достоинство в глазах азиатов (имеется в виду колониальная политика европейских держав и США; в свою очередь, японцам, их пропаганде удалось расширить пропасть между Востоком и Западом) . И вот эту пропасть, пел дифирамбы К. Ромуло, ликвидировал Макартур, он построил между ними мост, а значит, восстановил доверие к белому человеку.

Возвышению в собственных глазах Д. Макартура способствовало решение филиппинского правительства сделать его почетным гражданином страны, занести его имя навечно в список роты филиппинских вооруженных сил, чтобы во время переклички при имени "Макартур" всегда следовал ответ: "Духом здесь!", приставить (до конца жизни) почетный эскорт телохранителей (отряд из 12 солдат филиппинской армии), выпустить филиппинскую монету с профилем Макартура и надписью "Защитник-освободитель".