Текст книги "Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)"

Автор книги: Леонид Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Однако честная Америка была возмущена. Учитывая такую реакцию, даже те, кто восхищался Макартуром, кто был благодарен ему, даже они, надеясь погасить волну возмущения, считали нужным выразить недовольство самоуправством и слишком жестокими действиями Макартура. Губернатор Нью-Йорка Франклин Рузвельт испытывал, утверждают многие, озабоченность. Ведь он готовился к борьбе за президентское кресло. И в связи с этим не мог не высказаться по поводу бойни в Вашингтоне. Что сказать? Осудить Макартура – потерять голоса ультраправых, вызвать недовольство большого бизнеса. Одобрить акцию правительства Гувера – значит оттолкнуть от себя миллионы избирателей. Рузвельт нашел выход. Положив телефонную трубку после разговора с Хью Лонгом (он носил кличку "королевская рыба"), который будучи губернатором Луизианы, "превратил его в полуфашистский штат", Рузвельт сказал помощнику Рексфорду Гагвеллу (но так, чтобы слова услышали в США все): "Лонг один из двух самых опасных людей в стране", Гагвелл, подыгрывая Рузвельту, в ответ заметил, что вторым, по всей вероятности, является отец Кофлин (священник римско-католической церкви, реакционер, даже церковники называли его нацистом). "Нет,– ответил будущий президент, – другим является Дуглас Макартур". Однако позднее, встретившись с генералом, Рузвельт слегка пожурил его, сказав: "Дуглас, я думаю, что вы наш лучший генерал, но я считаю, что вы были бы самым худшим из политиков".

Другие американцы, не связанные желанием стать президентом и несколько свободные от необходимости маневрировать, высказывались более определенно: "воинствующий головорез", "лощеный реакционер", "фашиствующий демагог, который может поднять всплеск правых и взять контроль над правительством так же, как это сделал недавно Гитлер в Германии". А известный политический деятель, который впоследствии стал государственным секретарем, Гарольд Икес сказал о Д. Макартуре так:

"Это тип человека, который думает, что, когда он попадет на небеса, бог сойдет со своего великого белого трона и уступит его ему".

Д. Макартура называли еще "американским Кавеньяком". Есть нечто сходное даже внешне в биографии Кавеньяка, французского реакционного политического деятеля, палача парижских рабочих, и Макартура. Французский генерал также имел богатый колониальный опыт: принимал участие в завоевании Алжира. В Константине (Алжир) мне довелось работать в местных архивах. Документы о том, как правил колонией Кавеньяк, вызывают такое же чувство, что и документы о присутствии на Филиппинах Макартура. Но главное сходство внутреннее, несмотря на то, что каждый из генералов действовал в разный период: Кавеньяк топил в крови восстание (июнь 1848 г.) парижских рабочих. Д. Макартур жег хибары ветеранов (июль 1932 г.).

Д. Макартур никогда не раскаивался в содеянном. Если же его подвергали критике, он защищался только одним щитом (это когда отбивал нападки своих, когда же атаковал врагов, щит превращался в кинжал):

"Марш ветеранов за пособием был заговором красных, а поскольку он сокрушил сей заговор, то Кремль занес его в список людей, подлежащих уничтожению".

Вообще говоря, Д. Макартур удивляет своим хладнокровием, цинизмом, легким и быстрым переходом от объективного изложения фактов к подтасовке их, откровенной лжи. Не успел ветер развеять пепелища лагеря несчастных, не успела высохнуть кровь убитых и раненых, а Д. Макартур выступает с речью на съезде ветеранов первой мировой войны. Подбоченясь, снова надев все награды, как и тогда, когда молоденький каратель вырвал у ветерана знамя, Д. Макартур вещал, обращаясь (словно ничего не случилось) к памяти павших во Франции:

"Они погибали, ни о чем не спрашивая, ни на что не жалуясь, с верой в сердцах, их уста шептали слова надежды: "мы победим..." Только те достойны жить, кто не боится умереть..."

Эту речь никак иначе не назовешь, кроме как кощунственной.

Казалось бы, после стольких обвинений, после содеянного руками Д. Макартура, чему стал свидетелем мир, звезда его в "демократической Америке" закатится. Ничего подобного! Кавеньяки нужны американской буржуазии. Д. Макартур остался на посту и занялся тем, чтобы взять под контроль взрывоопасные элементы. Он выступил с идеей создания военизированного корпуса гражданского порядка. В него – где силой, где уговорами приглашали молодых рабочих, студентов и т. д. Их посылали на трудные, черные работы. Главным образом, на лесозаготовки. 275 тысяч человек оказались "изъятыми" из политической жизни Соединенных Штатов, они оказались под контролем офицеров и генералов.

Ф. Рузвельт, став президентом, не задвинул Макартура. Значит, ему совсем не был противен "фашиствующий демагог". Более того, президент намеревался даже продлить срок пребывания Дугласа Макартура на посту начальника генерального штаба. Где-то в душе, да и не только в душе, новая администрация была благодарна Д. Макартуру за то, что он таким путем, пусть далеко не демократическим, но все же выпустил пары недовольства, обескровил левые силы.

"Наполеон Лусона"

В последний день 1937 года Соединенные Штаты лишились двухзвездного генерала. В первый день 1938 года мир узнал о появлении на Филиппинах фельдмаршала.

В этих двух событиях фигурировало одно и то же лицо: Дуглас Макартур из советника (в чине американского генерала) президента автономных Филиппин по вопросам обороны был произведен (предварительно уволенный по его просьбе из родной армии) в фельдмаршалы вооруженных сил островной тропической страны.

Четыре звезды красовались на отворотах мундира с ярко-красной подкладкой. Он был сшит из "акульей кожи" – блестящей светло-серой ткани. Когда фельдмаршал вышел из обитых медью массивных дверей гостиницы "Манила", все ахнули – мундир и золотой жезл засверкали под тропическим солнцем.

Корреспонденты, пораженные таким зрелищем, желая передать весь аромат, необычайность происшедшего события и вместе с тем сопроводить картину явления фельдмаршала народу точными словами и комментариями, назвали Дугласа Макартура "диктатором банановой республики", "главным законодателем армейской моды", "мундирозакройщиком, перещеголявшим всех нынешних и будущих модельеров" (фельдмаршальская форма была сшита точно по выкройке, которую разработал сам обладатель жезла), наконец, "Наполеоном Лусона". Лусон – главный остров архипелага, который определяет жизнь своих более чем семи тысяч братьев, от крохотных безымянных до самого большого и богатого недрами Минданао.

Когда Д. Макартур получил очередное назначение на Филиппины (1935 г.), он следующим образом сформулировал задачи своей миссии:

"Эти острова, может быть, и не дверь, контролирующая вход на Тихий океан, может быть, даже не замок на этой двери, но они, несомненно, ключ к замку, открывающему эту дверь для Америки. Я не могу допустить, чтобы этот ключ был потерян".

Сойдя на филиппинский берег, генерал, оставивший пост начальника штаба американской армии и прибывший давать военные советы президенту Кэсону, чтобы построить в колонии сильную армию, поклялся: "Я сделаю Филиппины неприступными", "Я превращу Филиппины в Гибралтар на Тихом океане!" Д. Макартур утверждал, что архипелаг с его присутствием, именно с его личным, находится в полной безопасности. И еще он многозначительно добавил: "Только гениальный человек может защитить Филиппины".

Сразу после церемонии встречи в Маниле с речами и обещаниями Д. Макартур поставил ультиматум: он не приступит к своим обязанностям до тех пор, пока его пост не будет приравнен к "самому высокому американскому представителю на Филиппинах", то есть генерал-губернатору (после предоставления Филиппинам статуса автономии он стал называться верховным комиссаром).

М. Кэсон, президент "автономного архипелага", был озадачен. Вот как передает филиппинский историк А. Агонсильо переговоры, а точнее торг, Макар-тура и Кэсона: "Попросив разъяснений относительно того, что имелось в виду под словами "не ниже самого высокого уровня", Кэсон услышал: "Видите ли, жалованье генерал-губернатора 30 тысяч песо или 15 тысяч долларов в год". Кэсон, остро нуждаясь в блестящем военном уме, согласился положить ему (Макартуру) такую фантастически большую зарплату.

Макартур, удовлетворенно кивнув, продолжал: "Хорошо... Кроме того, у генерал-губернатора есть фонд на непредвиденные расходы в сумме 70 тысяч песо или 35 тысяч долларов в год, которые он может использовать по своему разумению". Снова Кэсон покорно, хотя и неохотно, согласился на надбавку. Но разговор на этом не закончился. Далее он продолжался так:

– Генерал-губернатор,– сказал Макартур,– имеет Малаканьянгский дворец.

– Верно,– согласился Кэсон,– Мы не можем построить для вас другой Малаканьянг на время, которое вы собираетесь служить на Филиппинах, но мы сможем предоставить вам условия, подобные тем, какие имеются в Малаканьянге. – И тут же попросил уточнить, какие именно условия на уровне дворца разумеет генерал.

– Ну, например,– совсем не опуская очи долу, отвечал Макартур,– в Малаканьянге есть семь спален...

– У генерала будет семь спален.

– В Малаканьянге,– наступал советник,– есть специальное служебное помещение для губернатора.

Кэсон снова сделал шаг назад. Однако на этом Макартур не остановился, он продолжал "список пожеланий": музыкальная комната, библиотека, но не простая, а с редкими книгами, обеденный зал для государственных приемов, слуги, два-три автомобиля.

"Автономный президент" согласился на все. В результате гостиница "Манила" стала жилой резиденцией Д. Макартура, а солидное здание под номером 11 на Калле Виктория – местом работы.

Контракт о найме военного советника уже тогда называли "грабежом, опустошительным набегом на казну", и без того переживавших колоссальные трудности автономных Филиппин. Д. Макартур, казалось, удовлетворился. Но ошибались филиппинцы. При подготовке акта о национальной обороне Филиппин советник уже абсолютно собственной властью заложил в статьи расходов для себя, как для главы военной комиссии,– 600 тысяч песо, из которой ежегодно брал по 100 тысяч песо или 50 тысяч долларов.

Д. Макартур, казалось, постарался выбрать все до последнего цента. Даже тогда, когда он уже ничего не мог сделать для обороны, он, по свидетельству Джорджа Варгаса, секретаря президента Кэсона, в последний день работы банков в декабре 1941 года (японцы были в нескольких переходах от Манилы, и ничто уже не могло остановить их) потребовал очередную сумму из фонда "карманные деньги" (автор же "Воспоминаний" утверждает, будто в эти дни все его мысли были заняты только эвакуацией, организацией сопротивления агрессорам и т. д.). Одновременно генерал дал указание Варгасу срочно перевести положенные ему 35 тысяч долларов в акции "Лепанто консолидейтед Майнинг" (японская оккупация не грозила этой крупнейшей компании, принадлежавшей миллионеру В. Ледники).

Конечно, желание поднять престиж советника (в скором будущем фельдмаршала), в интересах дела чувствовать себя не ниже других, наконец, стремление "вынести из пожара" как можно больше долларов, чтобы обратить их в акции, объяснимы. Бизнесмен есть бизнесмен. Но есть другие факты, имеющие мало чего общего даже с сомнительными законами морали делового человека. В один из дней первой недели января 1942 года на острове Коррехидор (туда перебросили штаб Макартура и филиппинское правительство, японцы к этому времени уже были под Манилой) вышел указ, подписанный генералом Басилио Вальдесом (так, мол, велел президент автономных Филиппин), по которому Макартуру безвозмездно выдавалось полмиллиона долларов, начальнику штаба генералу Р. Сазерлэнду – 75 тысяч долларов, его помощнику, заместителю начальника штаба генералу Р. Маршаллу-младшему – 45 тысяч долларов и адъютанту Д. Макартура подполковнику С. Хаффу – 20 тысяч долларов. Дорогие подношения. Но за что, за какие заслуги? Может быть, просто – знак высокого уважения к четверке? А может быть... Ведь указ о выдаче столь огромных сумм обнаружить в архиве, содержащем все документы, бумаги Кэсона, принятые или написанные с того самого момента, как он стал президентом автономных Филиппин, до самой его смерти в августе 1944 года в Нью-Йорке, не удалось. О денежном даре не упоминается и в других

материалах, касающихся упомянутых лиц, за исключением тех, что принадлежат Сазерлэнду. Возникает поэтому несколько вопросов: почему Кэсон собственноручно не подписал указ? Почему указ не найден нигде, кроме бумаг Сазерлэнда (начальник штаба, координирующий работу разведки, отношения с филиппинским правительством)? Было ли предложение подарка и принятие его Макартуром и другими оправданными с точки зрения закона и морали

На каком основании дарил (если дарил?) Кэсон драгоценные доллары? Или в данном случае, как исключение, Кэсон сделал это с одобрения кабинета министров и поэтому не должен был ставить свою подпись? Пока что не снят ни один из недоуменных вопросительных знаков.

Вот еще какими фактами и размышлениями поделился с филиппинской и мировой общественностью исследователь Т. Агонсильо. Ссылаясь при этом на многочисленные документы.

Мы подошли к одной из самых загадочных (может быть, потому, что сознательно скрываемых защитниками американизма), малоизученных страниц биографии Дугласа Макартура. Ведь сделками с Кэсоном не ограничивается его деятельность как... финансиста и бизнесмена. Все-таки проницательная Луиз не ошиблась, когда предлагала супругу заменить мундир на фрак делового человека в чистом (может быть, точнее, честном) виде.

Так же, как и отец, Д. Макартур на Филиппинах стал масоном. Автору этих строк довелось побывать (уже в 80-х годах) на одном из заседаний масонской ложи, проходившем в старом (макартуровских времен) здании на улице Тафт. Члены этого влиятельнейшего общества пригласили Хосе Давида Лапуса, ученого, профессора международных отношений университета св. Фомы, члена Ордена рыцарей Рисаля. Масоны попросили профессора познакомить их с настроениями студенческой молодежи и попутно поинтересовались, не представляет ли тяжелое экономическое положение страны, сопровождаемое безработицей, моральным разложением, коррупцией, благоприятной почвы для коммунистических идей? Масоны всегда держали руку на пульсе политической и идеологической жизни.

Зал заседания был торжественно-мрачноватым. С тяжелыми люстрами, тяжелыми, красного дерева креслами. На стенах висели портреты в цвета темного золота рамах выдающихся деятелей филиппинской ложи. Рядом с портретом Дугласа Макартура портреты Элисальде, Сориано, Собеля, Мадригаля. Пользуясь тесными связями с этими филиппинскими супербогачами (по сути, они были членами промышленных, финансовых кланов США и Западной Европы) как по линии бизнеса, так и по административной, Д. Макартур умело и выгодно распоряжался как теми 200 тысячами долларов, которыми стал располагать после женитьбы на Джин Фэрклос, так и новыми, уже своими финансовыми "ручьями", превратившимися в довольно полноводные "реки", которые начали течь в генеральские сейфы после того, как он занял, по существу, главное место в американской колониальной администрации.

Если Артур Макартур приобретал ("на самом деле, свидетельствовал филиппинский историк, просто захватывал и присваивал") землю, то сына больше интересовало то, что под землей. Он сам как-то признался, что является "владельцем акций филиппинских горнорудных компаний, приобретенных на бирже за много лет до начала войны". Д. Макартур завладел золотыми приисками "Антамок" и хромовыми рудниками "Акохое", стал компаньоном миллионера Сориано и не только в горнорудном, но и в пивоваренном деле. Д. Макартур к тому же сделался хозяином (почти полноправным) весьма доходного отеля "Манила", вложил капиталы в другие многочисленные предприятия.

Вот что пишет в связи с этим крупный исследователь, известный филиппинский историк Ренато Константине:

"Получая огромные деньги как фельдмаршал и военный советник, Д. Макартур очень выгодно вкладывал их в акции горнорудных компаний. Он эксплуатировал связи с должностными лицами на самом высшем уровне и с богатейшими бизнесменами, что давало ему возможность мудро использовать свои капиталы, практически без всякого риска промахнуться или проиграть".

Д. Макартура поэтому можно рассматривать как классический образец американского предпринимателя, вывозящего капитал за рубеж, и в то же время как представителя бюрократической буржуазии, паразитирующего на государственном аппарате. В руках генерала-фельдмаршала сосредоточивались выгодные заказы, обеспечение всякого рода льгот предпринимателям, послаблений. Военный чиновник, стригущий купоны (и немалые) со своего высокого поста, сочетался в Д. Макартуре со "стопроцентным американским бизнесменом", стригущим дивиденды с акций. Одним словом, в одном мундире, помогая друг другу, действовали два дельца. Когда 10 августа 1936 года Макартура торжественно приняли в масоны (они, в свою очередь, нуждались в поддержке американской военной власти), он сразу стал своим человеком в высших финансовых и промышленных кругах. Одновременно это был крупный шаг и на американский финансовый Олимп.

Биографы отмечают, что успешное вхождение в клуб бизнесменов даже внешне благотворно сказывалось на Макартуре. "В 60 лет он выглядел сорокалетним мужчиной,– пишут биографы,– редеющие, но достаточно густые, а главное, темные волосы, пытливый, живой взгляд, высокая стройная фигура". Да, жизнь миллионера оказывала благоприятное воздействие.

В течение шести лет Макартур, Джин и их маленький Артур наслаждались покоем, миллионерским комфортом и роскошью гостиницы "Манила". Джим Шоу в статье "История делалась в отеле "Манила" писал: "Генерал обычно расхаживал по веранде, окружавшей его комнаты, любуясь красочными закатами над Манильским заливом, парочками и семьями, прогуливавшимися в парке Лунета. Он наблюдал, как приближалась "Чайна Клиппер" – летающая лодка – и как она садилась на гладь залива после пятидневного перелета, открыв тем самым первую трансокеанскую коммерческую авиалинию". Ну совсем как у Пульмана, Форда, Карнеги, Поупа!

Кроме чтения и созерцания предзакатной Манилы, кроме цветов и хорошего трубочного табака, Д. Макартур любил кинематограф. Каждый вечер, за исключением воскресенья, к гостинице "Манила" подкатывал черный лимузин (кстати, он и сейчас стоит в музее форта Сант-Яго под фельдмаршальским флагом, на номерном знаке цифра 1), ровно в 8.45 в него садились Макартур и Джин, в 8.50 их уже ждали специально отведенные ложи в кинотеатрах "Идеал", "Лирик" или "Метрополитен".

Генерал любил прямолинейных, понятных героев. Они должны были четко делиться на плохих и хороших, добрых и злых, ему не нравились фильмы со сложной интригой, философские, с запутанным сюжетом. Любовь к кинематографу Макартур пронес через всю жизнь. И всегда предпочитал ковбойский фильм всем другим. Правда, в Токио, занимая пост главнокомандующего оккупационными войсками США, Д. Макартур велел перед художественной лентой показывать спортивные фильмы. Он живо, громко реагировал на игру, которую "записали" операторы, хотя точно знал результат матча давно. Во время корейской войны спортивные ленты перемежали с хроникой действий на фронте.

Особый, повышенный интерес вызвали у "Американского кесаря" ленты, в которых показывали И. В. Сталина.

"Иосиф Сталин,– пишет У. Манчестер,– на экране заставлял его (Макартура) садиться на краешек кресла-качалки, он смотрел с напряженным вниманием, следил за каждым жестом Сталина".

Угадывал родственную душу?

Иногда "Наполеон Лусона" выходил на главный бульвар Манилы. "Он нес себя так,– писал один журналист,– будто знал и никак не хотел выдавать какой-то чрезвычайной важности секрет". Только Христос, появись он на глади Манильского залива, мог бы, вероятно, вызвать у окружающих филиппинцев подобную реакцию – восхищение и радость при виде живого божества. "Люди испытывали желание немедленно сделать все, что прикажет этот великий американец",– рассказывал один из поклонников Макартура, корреспондент английской "Файнэншл тайме", работавший в Маниле до войны.

Филиппинский период жизни Д. Макартура, особенно перед войной, дает обильный материал для раздумий и нуждается в тщательном изучении. Когда его называют "Наполеон Лусона", разумеется не только географическое понятие, не только действия американского империализма в пространстве, имеется в виду и такое понятие, как бонапартизм.

"Бонапартизм,– писал В. И. Ленин в статье "Об оценке текущего момента",– есть лавирование монархии, которая вынуждена завуалироваться, чтобы не упасть, заигрывать, чтобы управлять, подкупать, чтобы нравиться, брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке" (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 273-274).

Конечно, фельдмаршал не монарх. Но вместе с этим званием Д. Макартур приобрел огромную власть над Филиппинами (назвали же его Наполеоном!), он делил ее только с верховным комиссаром США и в меньшей степени с президентом автономных Филиппин. Тем не менее в этом триумвирате он был главным. Далеко не случайно его все чаще стали называть "Американским кесарем". "Наполеон Лусона", поставленный на уровень деятеля провинциального масштаба, покоряющего "небольшой архипелаг" для "больших Соединенных Штатов", поднялся в своем провинциализме до мировых высот (кто-то из мудрых сказал, что и среди бездарей есть свои великие люди), ибо благодаря стечению обстоятельств, советам помощников, а главное – периоду, когда США "созрели" для более активной экспансионистской политики, сумел породить у американской буржуазии иллюзию, что в такой же Лусон можно превратить весь мир. Более того, Д. Макартур подталкивал к активным действиям тех, кто побаивался масштабности претензий, придавал дополнительные силы тем в США, кто выступал за строительство "Pax Americana" (мир по-американски).

Вне всякого сомнения, генерал Макартур с его штабом представлял весьма эффективную часть колониального механизма США. Его действия, тактика и стратегия способствовали утверждению политического, экономического и военного господства Соединенных Штатов. Здесь Макартур обнаружил гибкость, умение оценить политическую ситуацию, а главное, уловить намечающиеся тенденции, понять расстановку сил, представить, как в будущем могут разворачиваться процессы на архипелаге. Американские и филиппинские историки порой сводят роль Макартура к чисто военным делам. Это неверно. Ее чаще следует сводить к делам политическим. И здесь "Наполеон Лусона" продемонстрировал удивительные способности. Представляется, что главным достижением, с точки зрения проводников экспансионистской политики США, свидетельствующим о мудрости и дальновидности наместника Вашингтона,– это работа по укреплению и расширению филиппинской элиты, являющейся своеобразным посредником между колониальной администрацией, американскими промышленниками и нацией.

Артур Макартур считал, что главную победу над революционными, прогрессивными национально-освободительными силами одержит только американский солдат, действующий хладнокровно, расчетливо, жестко, неукоснительно выполняющий приказы офицера, не знающий сострадания. Уильям Тафт, другой генерал-губернатор, не отвергая в принципе методов насилия, вместе с тем выступал за гибкость. Потому-то он обратил внимание на филиппинскую элиту, сложившуюся еще в недрах испанского колониализма. Он одновременно взялся как за ее "приручение", так и за формирование новой из представителей не только земельной аристократии, но и национальной буржуазии.

Дуглас Макартур соединил оба метода. Он сделал это в высшей степени умело, тонко, опираясь на свой личный и уже немалый опыт, на знания, полученные в Вест-Пойнте, на мудрость, которой щедро поделились через деда первые жители Америки, сумевшие даже у Руссо и Монтескье найти нужные им "точки опоры" в период, когда для большинства людей все мечтания сводились только к одному – демократия и свобода. Как говорили о Д. Макартуре, он мог не знать, скажем, истории, философии. Но он знал, какую взять книгу, документ, где искать описание опыта, нужный совет, ответ, чтобы подкрепить свою позицию. Он мог обратиться к любимому Артуром (самым старшим) Томасу Гоббсу и обрести почву под ногами, уверенность. Раскроем и мы вслед за Макартуром трактат английского ученого. Свобода? Пожалуйста:

"Свобода согласно нашему определению есть не что иное, как отсутствие препятствий к движению. Следовательно, вода, заключенная в сосуде, несвободна; если же сосуд разбит, она освобождается. В большей или меньшей мере свобода присуща каждому человеку, она зависит от пространства, в котором он может двигаться; большей свободой располагает тот, кто содержится в просторной темнице, чем тот, кто заключен в темнице узкой...

...Другие препятствия только стесняют волю; они препятствуют движению не абсолютно, а относительно и условно, а именно вследствие нашего выбора. Так, находящийся на корабле не настолько лишен свободы, чтобы не иметь возможности при желании броситься в море. И в данном отношении человек располагает тем большей свободой, чем больше путей открыто".

Д. Макартур считал, что следует создать для части "заключенных", то есть для граждан Филиппин, больше возможностей проявления инициативы, предпринимательского начала. При сохранении тюрьмы, то есть колонии. Решение о предоставлении автономии – это как раз модернизация темницы без разрушения самой темницы. Он надеялся, опираясь на получающих более просторную "камеру" и загоняя большинство в более узкие, устранить препятствия, оказываемые американскому господству.

Вместе с "дедушкиным Гоббсом" активно, творчески думал "свой Джемс". Д. Макартур считал необходимым с помощью верных США филиппинцев дискредитировать всякого рода политические течения, прежде всего основанные на идеях марксизма, революционной демократии, национально-освободительного движения под тем предлогом, что их программы носят "абстрактный характер", недоступны массам, в них "не чувствуется теплоты человеческой крови, они лишены пульса современной жизни, лишены плоти". Следовало, таким образом, охладить желание человека броситься с борта корабля-темницы в свободные воды.

Д. Макартур утвердился в необходимости стать ближе к филиппинцам (получившим более свободные камеры), вступить с ними в более живую связь. Далее представлялось важным придать всем процессам, будущим и настоящим, конкретный характер. Собственно, этим в главной степени (не столько фанфаронством, желанием покрасоваться) и было продиктовано решение объявить себя фельдмаршалом. Строительство армии – это для многих филиппинцев абстракция. А живой, у всех на виду фельдмаршал – это факт, это конкретное лицо. В то же время американцам было гораздо выгоднее "создать" одного фельдмаршала, чтобы не создавать на Филиппинах современную армию из филиппинцев, армию, хорошо обученную и оснащенную современным оружием. Ибо это оружие филиппинцы могли повернуть против американцев.

Отказ от грубых форм расизма обещал стать гарантией сближения, принести выгоду. Меньше будет препятствий, то есть озлобления, больше условий для эксплуатации природных богатств, людских ресурсов.

Д. Макартур, руководствуясь своими идеями, активно занимался формированием прослойки – филиппинской по цвету кожи, американской по своему идейному нутру. Следует сказать, что она вырастала и крепла на основе старой элиты, которая сформировалась при испанском колониальном господстве.

Первая годовщина создания автономных Филиппин (1935 г.) была отпразднована пышно, по-королевски. Главные торжества состоялись в гостинице "Манила". Каждому гостю строго предписывались (если, конечно, он не был военным) белый смокинг и черные брюки. Широкий черный пояс также входил в туалет обязательным элементом. Праздник начался с танцев. Президент Кэсон и его супруга повели ригодон, доставшийся филиппинскому свету от испанских колониальных времен. Раньше его позволительно было танцевать испанскому королю и приближенным к царственной особе. Теперь вот ригодон оказался доступен филиппинцам. Не всем, конечно. Элите.

За президентской парой в танце шли предприниматели первой руки, землевладельцы, видные политические деятели, издатели, журналисты. Тысяча человек. Эта цифра примерно соответствовала тому количеству семей, которые сотрудничали с колониальной администрацией, поставляли ей государственных деятелей, политиков, идеологов.

Перед филиппинской элитой в "американскую эпоху" ставилось много больших и важных задач. Такая "нагрузка" объяснялась социальной и политической обстановкой. Прежде всего вырос на Филиппинах рабочий класс. Значит, в задачу элиты стала входить борьба всеми средствами против выступлений пролетариата, осуществление мер по нейтрализации влияния рабочих организаций на различные слои населения.

За годы своего господства американская колониальная администрация сумела создать своего рода агентуру в филиппинском обществе, главным образом из числа принадлежащих к элите видных деятелей. Отвратительно, когда американцы, пользуясь силой, обманом, абсолютной безнаказанностью, занимаются шпионажем, подкупом, вербовкой филиппинцев с целью использовать их против соотечественников, против нации в целом. Но еще более отвратительны те филиппинцы, кто, стремясь туда, где "живут благородные", кто, подделываясь под американцев, соглашается предавать свой народ. Так сказал известный общественный деятель, крупный бизнесмен, писатель Хиларион Хенарес, стремясь показать, сколь велик ущерб, которые нанес Д. Макартур народу. Именно при нем эрозия души "элитарного филиппинца" приобрела масштабы и формы национального бедствия. Он, "элитарный", является тем "куском глины", с которым работает американский специалист по "ловле душ". Это прежде всего, отмечает X. Хенарес, один из тех "трусливых и малодушных людей, которые психологически склонны наносить удары в спину, предпочитая такие действия честной, открытой борьбе. Они прячутся в тени, чтобы выслеживать и предавать". Филиппинца возмущало предательство филиппинцев, тех, кто, будучи такими респектабельными и боголюбящими, пишут доносы на таких же респектабельных и боголюбящих соотечественников. X. Хенарес готов простить нерадивого ученика за ложь, шпаргалку на экзамене, ибо "бог обделил его умом", простить вора, который мог оказаться "слишком гордым, чтобы просить милостыню". Для него самая "гадина из гадин – это доносчик, предатель, шпион". И здесь X. Хенарес вспоминает "Божественную комедию" – в самый позорный круг ада Данте поместил предателей, изменников, шпионов. Он сказал о них так: