Текст книги "Остаюсь с тобой"
Автор книги: Леонид Гаврилкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Вам известно наше решение по плану управления?
– Нет.
– Мы заслушали на коллегии выводы комиссии и согласились с ними. Снизили план. Начиная со второго полугодия. Так что будете дальше трудиться, так сказать, на научной основе, – совсем уж расплылся в улыбке заместитель министра, потом, после короткой паузы, заговорил более официально, ровным суховатым голосом, будто не беседовал с одним-единственным посетителем, а выступал с заявлением на дипломатическом приеме. – Ваша деятельность, Валерий Михайлович, получила высокую оценку на коллегии. Всем понравилось, с какой решительностью вы поставили вопрос о необходимости научных обоснований ваших производственных планов. Вы добились своего. Оставили вам два миллиона в год.
– Мои заслуги в этом относительные. Эту проблему еще до меня поднимал наш геолог Протько... – И про себя подумал: "А почему только два миллиона? Комиссия была за три..."
– Не знаем, кто раньше или позже предложил, знаем только, что это случилось с вашим приходом в управление. Ваш принципиальный подход к совершенствованию производства на выверенной научной основе – это очень ценная черта у вас, как руководителя... Открыты крупные запасы нефти в Сибири. Некоторым кажется, что раз ее много, то хватай сколько можешь. Всю все равно не вычерпаешь. Это вредные настроения. Нам нужны в Сибири такие, как вы, требовательные, думающие и принципиальные, чтобы и там не прижились рваческие тенденции. Тем более в Зуеве дела налажены, да и перспективы там, будем откровенны, никакой.
– Извините, но я не могу принять вашу высокую оценку моей деятельности, – сказал Скачков. – Стаж практической работы у меня небольшой, опыта тоже маловато. И вообще рано говорить, что в Зуеве все отлажено надлежащим образом.
– Вы не дадите согласия, если вам будет предложена должность в Сибири? Я вас правильно понял?
– Вы меня правильно поняли.
– Хоть спросили бы, какую должность вам хотели предложить...
– Я приехал в Зуев не ради карьеры, – улыбнулся Скачков. – Не тот возраст, чтобы думать об этом.
– Самый возраст для ответственной работы, – заместитель министра вышел из-за стола.
– Считаю, что у меня очень ответственная работа. Мало наладить производство, надо еще удержать его на этом уровне.
– С вашего разрешения мы оставим за собой право вернуться к этому разговору, – заместитель министра проводил Скачкова до дверей. – Помните, если вам захочется поехать в Сибирь, мы будем приветствовать ваше желание.
Скачков шел по длинным сумрачным коридорам, думая о том, что случилось. Интересно, знал ли Балыш? Если знал, то мог бы позвонить, предупредить. А если знал и не позвонил? Тогда, выходит, он заинтересован в том, чтобы его, Скачкова, перевели в Сибирь? Выходит, он, Скачков, где-то ему мешает. Чем и где? Может быть, тем, что хорошо знает о деятельности Балыша в Зуеве и всегда может сказать об этом? Причина, но... не самая главная. Балыш человек с головой и не может не понимать, что если Скачков нигде ничего не сказал о нем до сих пор, то теперь, когда добился снижения плана, тем более не скажет: самое трудное осталось позади. Скорее всего, Балыш расхвалил его заместителю министра, а у того возникла идея перевести Скачкова в Сибирь. Заместитель министра не поделился своей идеей с подчиненными. Не обязан. Впрочем, об этом нетрудно узнать. Сам Балыш наверняка выдаст себя.
Балыш шумно встретил Скачкова. Выскочил из-за стола, бросился навстречу, обнял. Таким возбужденно-радостным Скачков еще никогда его не видел.
– С приездом! Что же не сообщили? Как доехали? Где остановились? Как дела? – Балыш сыпал вопросами, не давая возможности Скачкову ответить ни на один из них.
– Все новости у вас, – пожал плечами Скачков. – Вы же не предупредили, зачем вызывают.
– Так, так... Тогда не теряйте времени, идите к заместителю, ждет...
– Я был у него.
– И что? – нетерпеливо спросил Балыш.
– Приятная новость. План снизили до двух миллионов, хотя комиссия предлагала остановиться на трех.
– Благодарите меня... – Балыш показал на стул, уселся сам, поправил светлый пиджак в рыжую крапинку, немного ослабил пестрый галстук. – Зашел, значит, ко мне Удальцов, ну и говорит, что три нужен план, самый оптимальный, самый реальный. Я говорю, подсчитайте еще раз, более внимательно, не может быть, чтобы три, мол, я промысел знаю как свои пять пальцев. Подсчитайте еще, более точно. Подсказал, конечно, не без того. – Он подмигнул Скачкову, спросил почти безразлично: – Что еще сказал заместитель министра?
– Ничего такого...
– Гм... – Балыш пронзительно глянул на Скачкова и продолжал: – Он думал перевести вас в другой, более перспективный регион. Не предлагал?
– А-а... – Скачков сделал удивленное лицо. – А я думаю, что это заместителя вдруг заинтересовало, нравится ли мне в Зуеве. Я, конечно, ответил, что мне очень нравится, что лучшего места на земле я и не знаю.
– Отказались?
– Мне ничего не предлагали.
– Остаетесь?
– Конечно. Не для того же я переехал из Минска в Зуев, чтобы из Зуева ехать еще куда-то.
– Так, так, так, – забарабанил в задумчивости пальцами по столу Балыш. Он вроде бы начинал нервничать. – Когда назад? – спросил после долгой паузы.
– Первым самолетом, на который достану билет.
– Поедете завтра. Я закажу ужин в одном ресторанчике. Сегодня вы мой гость.
– Это я должен пригласить вас на ужин. План – ваша заслуга.
– Есть еще более существенная причина. Дело в том, Валерий Михайлович, что меня назначили генеральным директором вашего объединения. Вместо Дорошевича. Приказ подписан. Так что планом я помог не только вам, но и себе.
– Поздравляю вас, Роман Тарасович. – И, как бы в оправдание, что поздравил после нескольких секунд растерянности, добавил: – Такая неожиданность...
– Спасибо! Я, знаете, по вашему примеру. Нечего здесь бумажной пылью дышать, надо поближе к жизни. – И, подмигнув дружелюбно все еще растерянному Скачкову, озорно спросил: – Вытянем план? Хватит силы?
– Такой план, да еще с вами... – засмеялся Скачков.
– Так, так. Теперь у нас хомут один.
– Хомут у меня, у вас кнут.
– Не будем, Валерий Михайлович, – поднялся Балыш. – Вы подождите меня здесь, я пойду приглашу некоторых товарищей. Они понадобятся нам еще не раз... – И вышел.
В кабинете держался полумрак. В окно, завешенное зелеными шторами, чуть цедился свет. Стулья, стол, телефоны таинственно поблескивали лакировкой. Через двойные рамы звуки с улицы сюда не проникали.
Вспомнился последний разговор с генеральным директором. Дорошевич, наверное, догадывался о намерениях Балыша, может быть, даже знал о них, но ничего не сказал Скачкову, только намекнул... Возможно, и сам не был твердо уверен, как знать... А может, это и неплохо, что будет Балыш? Все-таки работник опытный, потрудился в нефтяной промышленности немало. Вот только эти уловки с планом... Захотел спокойной жизни. Ничего не скажешь, мудрец Балыш. Но... почему ему захотелось избавиться от него, Скачкова? Чем он мешает ему? Может, метил кого из своих дружков на его место? Во всяком случае, против него, Скачкова, лично он, скорее всего, ничего не имеет.
Скоро вернулся Балыш и, достав из шкафа кожаное черное пальто, начал одеваться.
– Пошли, нас ждут.
У подъезда стояли две черные "Волги". Они с Балышем сели в переднюю машину. В ней было уже двое, тоже в кожаных пальто и одинаковых серых шляпах.
– Мой начальник Зуевского управления, – представил Балыш Скачкова.
Те покивали, здороваясь.
Машина рванула с места, вырулила на улицу, и ее, казалось, понесло общим потоком транспорта, как ветром.
– Кстати, – продолжал Балыш, – раньше Валерий Михайлович работал в Минске, а вот бросил высокую должность, переехал в Зуев. Теперь и я, глядя на него, тоже навострил туда лыжи. Много нас засиделось в уютных кабинетах, кое-кому надо бы снизойти и до практической работы. Там же, помню, не замечаешь времени. Летит! А главное – какой край! Люди! Помню, приехали осваивать месторождение. Несколько инженеров, техников. Приехали и рабочие, но их не хватало. Сверху нажимали: давайте нефть, давайте больше... Тогда наша нефть была, как находка, под боком у нефтепровода... Специалистов учили на месте. Организовали курсы, учили прямо на промысле. Постоит вчерашний конюх рядом с мастером с неделю, а потом, глядишь, и сам начинает кумекать. И не хуже своего учителя. Это только подумать! Раньше на Полесье и не слышали о такой профессии, как нефтяник. А за считанные годы создали промышленность, вырастили своих специалистов. Сегодня белорусские нефтяники трудятся за Уралом, в Сибири. И как трудятся!
Скачков слышал и не слышал, что там говорил своим дружкам-товарищам довольный Балыш. Забившись в уголок машины, он сидел, думал о новом начальнике объединения. Что за человек? Чего хочет? Чего добивается? Ясно, что не любит усложнять себе жизнь. Постарался, чтобы снизили план. Такой план можно выполнять без напряжения. Даже и с тем оборудованием, какое есть. Мудрец этот Балыш. Любит власть. "Мой начальник..." И чуть по плечу не похлопывает. Этакая начальническая бесцеремонность. Видно, любит, чтобы подчиненные смотрели ему в рот. От него, Скачкова, он этого не дождется. И все же Балыш ценит и уважает его, видишь, и на ужин пригласил. Может, хочет больше сблизиться? Ведь работать-то вместе придется, что там ни говори. В прошлый раз затащил в ресторан и не позволил рассчитаться, сам заплатил. Возможно, тогда уже знал, что будет генеральным директором объединения. Вообще-то оно и неплохо, когда у тебя с начальством нормальные отношения. И все же, несмотря на эти утешительные рассуждения, его не покидало чувство, что он, Скачков, в этой компании будто бы лишний, никто и не замечает его. Он чувствовал себя соучастником чего-то непристойного, чего-то такого, о чем вслух не говорят, чего стыдятся. Это чувство угнетало его, может быть, потому он и был такой зажатый, молчаливый, не реагировал на анекдоты, которыми, как меткими стрелами, обменивались все трое: Балыш и эти в серых шляпах.
На следующий день Скачков улетел первым рейсом.
– Что нового, Федорович? – спросил у шофера, который ждал его у входа в аэровокзал.
– На триста пятой что-то случилось, – ответил тот. – Не знаю что. Слышал разговор в гараже. Говорят, все начальство туда поехало.
– Гони, Федорович, тоже туда, – попросил Скачков.
Когда выехали за Гомель, Скачков хотел связаться по рации с диспетчерской. Но диспетчерская молчала: было далековато. Связь появилась, когда подъехали к Днепру. Водитель видел, что начальник беспокоится, и проскочил через мост, не сбавляя скорости.
– Что на триста пятой? – спросил Скачков у диспетчера.
– Вода, Михайлович, – ответил спокойный сонный голос.
Скачков раздраженно брякнул трубкой по рычажку.
Вспомнилось, как вчера в ресторане хвастался перед Балышем и его дружками, какой переворот произведет на промысле триста пятая. Эта скважина, дескать, ключ к большой нефти, к новым месторождениям. Через несколько дней Балыш приедет, захочет взглянуть на триста пятую... И что же он увидит? Водичку. Обидно было и скверно на душе. Кто его тянул за язык? Захотелось, видишь ли, покрасоваться, удивить этих незнакомцев-зазнаек, вот и распустил павлиньи перья.
В машине-летучке собрались главный геолог, главный инженер, начальник технологического отдела. Из открытых дверей вываливался синий табачный дым. Все склонились над столом, разглядывая схему.
– Раз вода, выходит, можно и курить здесь? – сказал Скачков, давая понять присутствующим, что все знает. – Что думаем делать?
– Прикидываем, на какой глубине ставить цементный мост, – ответил Котянок.
– А что здесь думать? – наклонился над схемой и Скачков. – Разве неизвестно, на какой глубине нефтяной пласт?
– Известно, – ответил Бурдей. – Но Протько хочет поставить мост ниже. Я считаю, что надо брать нефть с опробованного пласта.
– Мы знаем, какая нефть в опробованном пласте. Через час по чайной ложке. – Протько, который стоял, опершись руками о стол, разогнул спину и подвигал, должно быть, сомлевшими плечами. – Хочу поставить мост значительно ниже, но выше воды. Попробовать... Не может быть, чтобы там не было нефти.
– Экспериментики... – хмыкнул Котянок. – Нам нужен план. Вторые сутки сидим без плана.
– Конечно, экспериментик, – как всегда спокойно, даже вяловато рассуждал Протько. – Может, удастся, а может, и не удастся. Однако благодаря таким экспериментикам мы лучше узнаем регион. Тем более я лично не сомневаюсь, что там, – он кивнул вниз, – нефть...
– Там вода, а не нефть, – кивнул вниз и горячившийся Котянок. – Нет, как хотите, а я не стал бы терять времени. Надо быстрее ставить мост, опускать электронасос, брать нефть, какая есть.
– Я согласен с Котянком, – вмешался главный инженер. – Так и сделаем. И те две скважины, которые начали бурить дальше, давайте опробуем на разных уровнях. Будет нефть, тогда и здесь опустим мост ниже. Теперь же нечего рисковать.
– Что ж, давайте так, – не стал возражать Протько. Он, видно, не был уверен в своей правоте.
Алесич достал из кармана пиджака маленькую красную книжечку, аккуратно завернутую в целлофан. Развернул, прочитал свою фамилию, перечитал все виды транспорта, которыми он, Алесич, теперь имеет право управлять...
Когда возникла потребность сдавать на права, Алесич решил получить не любительские, а настоящие, права профессионала.
Книжечка пахла типографской краской. Алесич за свою жизнь поменял немало профессий. Но никогда у него не было такого солидного, такого красивого и серьезного документа. Как паспорт. И фотокарточка как в паспорте.
– Никак не налюбуешься? – улыбнулась Катя. Она сидела рядом, держа на коленях белую пухлую сумку. – Смотри, сглазишь...
– Сегодня прокачу тебя как на самолете. Ветер будет греметь, а не ржавый кузов. Правда! Никто не остановит. Не имеет права. Хоть увидишь, что такое настоящий шофер.
– Ой, хороший ты мужик! – нагнулась к нему, чтобы ее слов не было слышно другим. – Но было бы еще лучше, если бы ты поменьше хвастался.
– Когда я хвастался? Да и какой я хвастун? Хвастун тот, что слова своего не держит. А когда я, скажи, не сдержал своего слова? Когда говорил пустое?
– Да сейчас, – еще громче рассмеялась Катя.
Алесич обиженно отвернулся, начал смотреть через окно автобуса на луга, блестевшие на солнце редкими зеркальцами воды, на зеленую озимь, похожую на изумрудный ковер, на перелески, синевшие за полями. От шоссе отходили, как молодые отростки, полевые дороги с тонкими шнурочками первых колеин. Вдали, на опушке бело-розового березничка, желтела легковушка. Кто-то приехал за березовым соком. Теперь и они могут поехать в любой лесок, нацедить сока, пришло в голову. Нет, молодец Катя, что настояла взять машину. У них теперь будет настоящее лето. Объездят всю округу. А если захотят, то и до моря доберутся. И Костика с собой возьмут. Вот парню будет радость! Если, конечно, Вера отпустит его.
– Ну, что отвернулся? – легонько толкнула его локтем в бок Катя.
– Ничего не отвернулся. Просто загляделся.
– Давай собираться, – сказала Катя и, подавая мужу тяжелую сумку, встала, начала поправлять на шее платочек в голубую полосочку, застегивать плащ.
Улица в деревне совсем подсохла. Тракторы распороли ее до желтой глины. Под заборами чернели прошлогодние листья. Деревья уже окутал зеленоватый дымок. Пахло разворошенным навозом.
Параска – в сапогах и ватнике – сидела посреди двора на низком чурбачке и перебирала бульбу-сеянку.
Под березой, росшей у забора, стоял выщербленный жбанок, в него по деревянному лотку стекал березовый сок. "Кап-кап..." – так, наверное, день и ночь.
– Ой, хорошо, что вы приехали! – подалась навстречу Параска. Вытерла руки о полы ватника, поздоровалась с гостями и, провожая их в хату, продолжала: – А то я уже журиться начала. Бульбу сажать надо, навоз возить надо, а машина весь двор заняла. К хлеву и не подъехать на коне. Сосед смеется, сдай, говорит, этот драндулет на металлолом, хоть конфеток дадут, будешь с конфетками чай пить. – И уже в хате спросила: – Может, березовичком вас угостить?
– Накапал?
– Течет. Сосед просверлил. Говорю ему – не надо, а он – как не надо? Гости рады будут. Вам из чулана, там в бочке, или из-под березы, свеженького?
– Из-под березы, мама, из-под березы. Холодненького, сладенького, с комариками. – И спросил у Кати: – Ты любишь березовый сок?
– Мой отец по нескольку бочек собирал его каждую весну. Все лето березовый квас пили. Ну и квас был, скажу тебе! Ни у кого не было такого кваса, как у нас.
Наскоро переодевшись, Алесич вышел во двор. Вымыл машину, распахнув дверцы, вынул из-под ног коврики, развесил их на заборах, чтобы проветрились хорошенько. Потом, приподняв домкратом одну сторону машины, взял веник-голик, ведро с водой, залез под машину и принялся шаркать тем веником по днищу, – хотелось глянуть, нет ли где под комьями грязи ржавчины. Все днище было как новое. Только в нескольких местах он обнаружил вмятины будто кто ударил камнем... Захватив наждачную бумагу и банку с мастикой, Алесич снова полез под машину. "Теперь порядок..." – думал он.
– Слушай, Иван, тебя не придавило там, ты жив? – вышла из хаты Катя.
– Жив...
– Обед давно на столе, а тебя не дозовешься. Скоро из-за этой машины ты и про жену забудешь.
– За машиной смотреть надо. Может, больше, чем за женой. Жена не заржавеет. – И, довольный, засмеялся, продолжая осматривать и ощупывать руками то одно, то другое.
Катя отошла, присела на крыльцо, выставила на солнце белые круглые колени.
Вдруг кто-то стукнул калиткой, несмело приоткрыл ее. Алесич оглянулся, увидел женские ноги в чулках с кубиками по бокам, в черных блестящих туфлях на таких высоких каблуках, что ступни, особенно в подъеме, казалось, сгорбатились. Щиколотки узкие, голени мускулистые, красивые. Он сразу узнал, кто вошел. Непонятная грусть-тоска по утраченному отозвалась в сердце тупой болью.
Алесич перевел взгляд на зеленую юбку, которая скрывала колени, на черную сумку, она была видна ему только наполовину, потом на детские ноги в коротеньких брючках и черных ботинках с облупленными носками. Замер, не зная, что ему делать.
– Добрый день вам! – пропел знакомый голос, чуть сдержанный, вкрадчиво сладковатый, однако же напористый. – Здесь Алесич?
– Здесь, здесь, – отозвалась Катя, встала с крыльца, направилась к калитке и вдруг, точно сообразив что-то, остановилась.
Алесич лежал под машиной, не сводил глаз с ног женщины, своей бывшей жены, точно они магнитом приковали его взгляд к себе. Во рту пересохло, язык онемел. Надо было вылезать из-под машины, что-то говорить... А что?
– Ваня, тебя ждут...
Голос у Кати спокойный, даже радостный. Это хорошо, что она не вышла из себя, не потеряла самообладания, хотя, конечно, догадалась, что за гости препожаловали.
Алесич наконец вылез из-под машины.
У распахнутой калитки стояла Вера и держала за руку Костика.
Глянув на Веру, едва удержался, чтобы не залиться смехом. Зеленая юбка, цветастая кофта, белый расстегнутый плащ, волосы светло-фиолетового цвета, будто отмачивались в разведенных чернилах... Губы накрашены, цветочком.
Костик – чубатый, худощавый, с острым личиком – был в синем костюмчике, из которого давно вырос.
– Костик, – дрогнул, подался на шаг вперед Алесич.
– Папочка, – хлопчик рванулся к отцу, повис у него на шее, легкий, костлявый.
– Родненький мой, – Алесич обнимал сына за узкие плечи, ощущая под руками острые уголки лопаток.
Сын часто шмыгал носом у него под ухом.
Как откуда-то из-под земли дошел до Алесича голос Кати:
– Что ж вы, так и будете стоять во дворе? Заходите в хату. Мы как раз собрались обедать, все на столе. Посидим, поговорим...
– Спасибо, – сквозь зубы процедила Вера. Всякий раз, когда злилась, то вместо того, чтобы крикнуть или топнуть ногой, она начинала растягивать слова, пропуская их через нос, прикидываясь подчеркнуто ласковой. – Наелись на всю жизнь, хватит с нас.
– Я по-хорошему, – сказала Катя растерянно.
Вера все стояла у распахнутой калитки и брезгливо кривила свои губы.
– Может, хватит обниматься? – повысила голос. – Костик, иди сюда. Я кому сказала?
Алесич почувствовал, как детские руки еще крепче обхватили его за шею, потом вдруг обвяли. Костик выскользнул из отцовских объятий на землю, оглянулся на мать, прислонился к машине, начал водить пальчиком по фаре, внимательно разглядывая ее.
– Пойдем, Вера, правда... Спасибо тебе, что сына привезла, – проговорил Алесич и, обращаясь к Кате, добавил: – Приглашай же гостей в хату!
– Я приглашала, – обиделась Катя.
– Не думай, что я привезла его тебе. Жди... – уже не скрывая раздражения, сказала Вера. – Приехали вот посмотреть на тебя. А то такого понаписал в письме...
– Не стоять же здесь, – глянул беспомощно на Катю.
Та поняла мужа по-своему, пошла в хату, вынесла табуретки.
– Садитесь, – поставила посреди двора, сама отошла к крыльцу.
– Ничего, постоим, – отказалась Вера. – За дорогу насиделись. И некогда рассаживаться, скоро назад...
– Куда спешишь? – посмелел Алесич. – Побудьте немного. Я потом подвезу вас до станции.
– Не паны, чтобы на машинах разъезжать, – хмыкнула Вера.
– Ты что, приехала, чтобы только постоять у калитки? – Он внимательно посмотрел на нее, снова задержал взгляд на ее ногах. Спохватившись, отвел глаза, добавил: – Была же какая-то причина...
– Ма-а-ам! – Костику хотелось, чтобы они остались.
– Конечно, – горделиво вскинула фиолетовую голову Вера. – Не без причины... Приехала сказать, что сына ты не получишь. И не пытайся сманивать. Даже машиной. Когда написал, не поверила. Думала, пишешь, чтобы заманить... Ха! У него машина...
– Машина не моя – ее, – показал на Катю.
– Наша, – уточнила Катя.
– Конечно, не твоя. У тебя ее век не было бы, – Вера зыркнула на Катю. – Подъехала, значит, на машине? Купила?
– Я не продаюсь, – сдавленным голосом проговорил Алесич.
– Тебя рюмкой можно купить, не то что машиной, – безнадежно махнула рукой Вера.
– Прошу без оскорблений, – сказала Катя.
– Не с тобой говорю, – огрызнулась Вера. – Без адвокатов обойдемся. Я с отцом своего сына говорю... И нечего тут!
Катя молча пошла в хату.
– Зачем ты так, – мягко упрекнул Алесич. – Что она тебе плохого сделала?
– Купила тебя.
– Ты меня прогнала...
– Ты не хотел со мной жить. Если бы хотел, не пил бы. А то не хотел. Теперь я все поняла. Тебе захотелось бабу с машиной. Конечно, у меня машины нет. Прикинулся алкоголиком, деньги не отдавал, с кулаками бросался... Теперь я поняла тебя. Добивался, чтобы я тебя прогнала. Чтобы я виноватой осталась, а не ты...
– Вера, что ты говоришь? – не верил своим ушам Алесич. В эту минуту он ненавидел ее. Так и раньше бывало. Когда она молча что-то делала по дому, готов был часами любоваться ею. Но стоило, бывало, ей открыть рот, начать корить его, как сразу все пропадало. – Сына постыдилась бы...
– Пусть сын знает правду, – чуть не на крик перешла Вера. – Пусть знает, а то вырастет таким же дураком, как я. Это же надо было польститься... Простить себе не могу. Думала, человек нашелся, радость светлая... Нарочно напивался, вытворял бог знает что, лишь бы жена его выгнала. Уже лучше взять бы и сказать, что не хочу с тобой жить, так нет, ему надо было поиздеваться, женино здоровье угробить, чтобы она после этого никому не была нужна, сына осиротить. Всю жизнь буду проклинать ту минуту, когда тебя встретила... Смотри, сын, и запоминай, чтобы никогда не быть таким.
– Вера, ты же умная женщина, – стараясь успокоить бывшую жену, сдержанно продолжал Алесич. Посмотрел на окно, боясь, что этот разговор услышит мать.
– Умная... Слепая я, а не умная, – шмыгнула носом Вера. – Хорошо, что хоть теперь раскусила. Лучше поздно, чем никогда. Ну что уставился? Не видела я твоих бесстыжих буркалов? Не думай, что тебе все так сойдет. Я еще твоему начальству напишу, пусть знает, что ты за цаца.
– Эх ты... Никогда не думал, что ты такая...
– Какая?
– Не хочу при сыне... – Алесичу хотелось крикнуть ей, что она, и только она виновата в том, что произошло между ними, но сдержался, только спросил: – Может, тебе трудно? Может, помочь чем? Давай обсудим все спокойно. Помогу. Не чужая ты мне. Ты же мать моего сына...
– Ха-ха-ха!.. Мать его сына! Вы слышали, люди? Откуда ты взял, что он твой сын? Ты же из-за водки света божьего не видел.
– Ну, ты и даешь, – рассмеялся Алесич. – Может ты и приехала, чтобы сказать мне об этом? Чтобы сын посмотрел на отца, увидел, какой он, и думать о нем перестал?.. Запомни, от сына никогда не отрекусь, что бы ты там ни говорила.
– Кто тебе позволит отречься? Документ есть.
– Что еще? – резко спросил Алесич. Он начинал терять выдержку.
– Твои подачки мне не нужны. Деньги посылает... Благодетель нашелся! На алименты подам.
– Будешь меньше получать.
– А это мы еще посмотрим. Хотел подачками откупиться. Отдашь все, что положено. Вот так. Пошли, сын! Посмотрели на родненького папочку... – Вера хотела засмеяться, но у нее вырвался звук, похожий на плач. – Пусть целуется с этой... машиной.
Костик стоял, опустив голову, водил пальцем по фаре.
– Пусть побыл бы...
– Пошли! – Вера, казалось, и не слышала Алесича. – Посмотрел на отца? Не будешь теперь ныть. Пошли! Кому сказала? Что ты там прилип? Железки не видел? – Она подождала немного, потом стремительно подошла к сыну, схватила за руку и потащила его на улицу.
Алесич стоял, не зная, что ему делать. Потом вышел тоже на улицу. Вера и Костик были уже за соседним двором. Она чуть не бежала, раскачиваясь на высоких каблуках; часто оглядываясь назад, Костик едва поспевал за ней.
На углу улицы он оглянулся последний раз и исчез...
– Чего приезжала? – спросила Катя. Он и не слыхал, когда она вышла на улицу.
– Я написал, чтобы привезла на каникулы сына. Как ты советовала. Не поверила, что у нас машина. Приехала убедиться. Конечно, она обрадовалась бы, если бы увидела меня пьяным под забором. А так... Ты же слыхала.
– Немного слыхала.
– Жалко...
– Ее?
– Сына. Да и ее. Так ничего и не поняла баба... – И подумал, не приезжала ли Вера мириться, да увидела Катю, поняла, что прошлого не воротишь, и разозлилась еще пуще.
– Пошли обедать.
– Не хочется. Устал что-то.
– С машиной повозился... Я иногда думаю, что напрасно мы ее взяли.
– Ладно, – положил руку ей на плечо. – Только без самоедства. Взяли так взяли. Молиться на нее не станем, а поездить поездим. – И, боясь, как бы Катя не подумала, что в голове у него сейчас только Вера с Костиком, добавил: – Вот родишь мне пацана, будем возить его в лес дышать азоном...
На другой день Алесич помог матери вскопать в саду, под яблонями, пообещал в следующее воскресенье приехать и посадить картошку на участке бригадир обещал дать лошадь – и стал собираться. Помаленьку-потихоньку, опасаясь на каждом шагу застрять, проехали по разбитой тракторами и машинами улице, выбрались на шоссе. Алесич поддал газу, и машина зашуршала по асфальту. В открытое оконце врывался упругий ветерок, пропахший сырой землей...
Алесич внимательно смотрел на дорогу перед собой, а в глазах стояли Вера и Костик. Особенно Костик. Алесич старался больше думать о нем, о сыне, лишь бы только вытеснить из головы Веру, но это ему не удавалось. В памяти всплывали то ее фигура в белом плаще, то фиолетовая голова, то крепкие ноги в черных блестящих туфлях на высоких каблуках. Кажется, давно выкинул ее из головы, а вот попалась на глаза и снова заполнила мысли собой, будто какая-то непонятная сила исходит от нее, не дает забыть.
Может, это оттого, что Катя вдруг будто стеной отгородилась от него? Сидит как чужая. А может, она не в силах одолеть в себе обиду? Ждет его первого шага?
Алесич глянул на Катю, предложил:
– Заедем в лесок? Березового сока нацедим. Времени у нас навалом. Я нарочно раньше выехал, чтобы заехать в лесок... А?
– Не то настроение.
– Почему?
– Не знаю.
– Может быть, думаешь о ней?
– И ее из головы не выкинешь...
– Да брось ты, не думай. Ну приехала, подудела над ухом, как та зеленая муха. Видела, может, как влетит такая в хату, начнет бросаться от стены к стене, пока не найдет щель и не вылетит на свободу?.. Так и она. Подудела, потрясла фиолетовой головой и вылетела... Сына жалко.
Катя ничего не сказала, только глубоко вздохнула. Алесич заметил это. Подмигнув, улыбнулся жене:
– Так заедем? А? Может, там как раз соловей щелкает...
– Пусть щелкает.
– Ну что ты закручинилась?
– Признаться, погано на душе. Лучше бы уж не видеть ее. В глазах стоит... Я же не украла тебя. Не знаю, что со мной. Только погано и тяжело на сердце. Умом понимаю, что ни перед кем и ни в чем не виновата, а червяк точит...
– Да брось ты, честное слово. Известно, глупая баба. Заедем?
– У тебя одно в голове, а мне не до этого, – и вдруг приподнялась, обхватила его за шею, наклонила к себе.
– Ты что делаешь? В кювет свалимся...
– Пусть, лишь бы с тобой. Я тебя никому не отдам. Слышишь?
– Заедем?
– Что ты все спрашиваешь? Мужик, называется, – еще раз крепко прижалась к его щеке своей горячей щекой, потом отвалилась в изнеможении к своей дверце.
Алесич увидел впереди съезд с шоссе на полевую дорогу, которая желтой ниточкой резала зеленую озимь, сбавил скорость. И только хотел повернуть руль влево, как мотор чихнул и умолк. Алесич попробовал завести его. Но стартер гудел, как усталый шмель, а мотор не заводился. Алесич вылез из машины, поднял капот. Проверил проводку. Все было на месте. Проверил свечи. Искрили лучше не надо. Он ничего не понимал. Стоял у задранного капота и скреб в затылке.
Почти рядом заскрежетала тормозами "Волга". Алесич узнал водителя. Он возил председателя их колхоза. Сегодня эта "Волга" несколько раз шмыгала по улице туда и обратно, пока он, Алесич, вскапывал в саду грядку.
– Кукуем? – высунул голову из машины молодой русоголовый парень в синем берете.
– Ехал нормально, и вдруг... Теперь не заводится, – пожал плечами Алесич. – Глянул бы, а?
Парень в берете вылез из машины, сел за руль "Жигулей", повертел желтый ключик. Стрелки на всех приборах за стеклышками запрыгали, а та, что показывала бензин, не ворохнулась.
– Сразу видно, что новичок, – засмеялся парень. – У тебя же горючки ноль. Еще не придумали такой машины, которая бы без бензина ездила. – И громко захохотал, довольный шуткой.
– А про бензин-то я, дурак, и не подумал, – покраснел Алесич.
– В канистре нет?
– У меня и канистры нет. Сегодня первый раз выехал.
– Запомни на всю жизнь первую заповедь шофера. Всегда должна быть в багажнике канистра с бензином. Тебе не потребуется, так какому-нибудь бедолаге вроде тебя. У меня канистра всегда полненькая. Я тебе немного плесну. – Он принес канистру, лейку и действительно не налил, а только плеснул. – Ничего, до заправочной дотянешь, если буксовать не будешь, снова захохотал.
