Текст книги "Остаюсь с тобой"
Автор книги: Леонид Гаврилкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
– Ну что с твоим шефом? – спросил он и, не дождавшись ответа, опустился в низкое кресло, взял со стола телефон, поставил его себе на колени, позвонил, у кого-то спросил про Дорошевича, послушал, поблагодарил и только после этого снова обратился к Скачкову: – Кажется, и правда инфаркт. Сейчас в реанимации. Не вовремя намекнули ему на пенсию. Наш заместитель министра никогда не отличался деликатностью.
– Действительно, деликатности не хватало, – кивнул Скачков. Он стоял посередине комнаты, не отваживаясь пригласить гостя к столу, на котором стоял коньяк.
Его выручил сам Балыш.
– Ну, что стоишь? Давай за здоровье твоего шефа, – сказал он и начал откупоривать бутылку.
– Вы зто серьезно – насчет пенсии? – поинтересовался Скачков, когда они выпили по рюмке.
– Не совсем. Пока что думали сделать только намек, чтобы, значит, привыкал к мысли... Однако заместитель, бывший чапаевец, рубанул сплеча.
– Сначала надо было бы принять наши предложения, а потом и заводить речь о пенсии, – упрекнул Скачков собеседника.
– Какие предложения? Насчет комиссии? – удивленно выпучил свои светлые глаза Балыш. – Вы хоть помните, что написано в вашей записке?.. Вы доказываете, что критическое положение возникло в результате варварской эксплуатации месторождения. А кто его эксплуатировал? Я... Вы хотите, чтобы я пошел к министру и подписал себе приговор? Поищите, как говорят, дураков в другом месте. А потом, если рассуждать серьезно, на кой черт вам та комиссия? План даете? Даете. Что вам еще надо?
– Вы-то знаете, чего нам стоит дать этот план?
– Примерно представляю. Стараетесь, не спите в шапку. Одним словом, умеете работать. За вас, способных, инициативных... – Он улыбнулся тонкими, почти совсем бесцветными губами, выпил свой коньяк одним глотком.
– Вы знаете, что скважины работают на пределе возможного? Насосы, которые закачивают воду, вот-вот взорвутся от напряжения. Люди забыли о выходных, особенно ремонтники. Если все более или менее сносно отремонтируем, напряжение, может быть, и спадет. Но будет ли нефть, вот вопрос! И как бы вам ни хотелось, Роман Тарасович, а мы вынуждены будем вернуться к вопросу о комиссии. И, думаю, скоро. Представляете, вдруг что случится? Тогда все всплывет. Кто и как раньше добывал нефть... Я, разумеется, постараюсь не допустить до этого. Но если вы не поможете нам сейчас, я до министра дойду. Домой вернусь только с комиссией. – Скачков сдержанно улыбнулся и выпил свой коньяк точно так, как и Балыш, – одним глотком. Потом налил в рюмки еще малость: – А теперь за что выпьем, Роман Тарасович?
– Вы не такой простачок, как мне сначала показалось. – Вдруг Балыш задумался, опустив глаза, потом глянул на Скачкова пристально, вприщур. Скачков понял, что тот принял какое-то решение. – Сделаем так. Напишите мне еще одну записку. Только договоримся сразу, не топтать меня, не вспоминать прошлое, не ссылаться. Писать, что в последнее время наблюдаются непонятные аномалии в поведении многих скважин, неожиданные отклонения в пластовом давлении. Мол, нужна комиссия, которая бы установила оптимальные режимы эксплуатации скважин. О плане, конечно, ни слова. Особенно о его снижении. План будет пересмотрен согласно выводам комиссии. Записку вышлите мне лично. Приезжать не надо. Вас небезопасно пускать в министерство. Шучу, шучу... Неожиданно дружелюбно улыбнулся он и, тут же погасив улыбку, серьезно заключил: – Я сам здесь все сделаю наилучшим образом, можете поверить. За это давайте и выпьем...
– Ну, за такой тост можно было бы и больше, да, жаль, коньяка нет. Послушайте, айн момент, я сейчас принесу еще, – подхватился Скачков, начал надевать пиджак, который тоже снял и повесил на спинку стула.
– Не надо никуда бегать, – встал Балыш, глянул на часы. – Минуточку, я сейчас звякну домой. – Подошел к телефону, набрал номер, заговорил глухо: Это ты? Слушай, малыш, я сегодня задерживаюсь. Здесь из Зуева приехали, их вопрос на коллегии. Нет, еще не слушали. Может, через часик... Будто первый раз затягивается коллегия... Потом, сама понимаешь, не оставишь их одних, надо хоть немного побыть вместе... Нет, может, здесь где. Всего! – Он положил трубку, весело проговорил: – Я перед своей благоверной отмолился... Времени у нас много. Сейчас спустимся в ресторан, посидим, полюбуемся, как столица отдыхает. Ну что задумались? Не журитесь, угощаю я. Пошли!
После шумного школьного помещения, в котором, казалось, всегда держится пыльный воздух, улица радовала своей тишиной и покоем. Голые деревья не заслоняли собой строений. Осень была такая сухая, что листья, успевшие опасть, перетирались под ногами, точно перед этим долго сохли в горячей печи. Когда по дороге проезжала машина, то крошево поднималось, кружилось следом за нею желтым облаком.
Алла Петровна остановилась в конце улицы, достала из сумочки бумажку, посмотрела адреса учеников, которых наметила посетить. Сначала она побывает у Игоря Калинова, который живет дальше всех, а потом, по дороге домой, заглянет к остальным. Скоро с улицы она свернула в переулок, заросший густой травой. Трава пробилась и меж длинных серых плит, которыми был выстлан узенький – двоим не разминуться – тротуар.
Дома скрывались за высокими штакетниками. Их номера писались на калитках ниже щелей почтовых ящиков.
У калитки с нужным ей номером Алла Петровна остановилась в растерянности. Рядом с номером была прибита бронзовая пластинка, которая красными буквами предупреждала, что во дворе злая собака.
Алла Петровна погремела задвижкой, надеясь, что кто-нибудь услышит и выйдет на звук или хоть залает та самая собака. Но кругом было тихо. Она чуть-чуть приоткрыла калитку, заглянула во двор. Нигде никого.
Дом был низкий, под оцинкованной крышей, на две квартиры. По бокам блестели многочисленными стеклами две похожие одна на другую веранды. К дверям вела дорожка, выложенная красными кирпичами. Алла Петровна пошла по этой дорожке, часто наклоняясь, чтобы не задеть за ветви развесистых яблонь, росших слева и справа. Поднялась на крыльцо, поискала кнопку от звонка. Кнопки не было. Из квартиры доносилась приглушенная музыка. Были включены телевизор или радио. Постучала в дверь. Никто не отозвался. Попробовала открыть дверь, она легко подалась, оказалась незапертой.
На веранде вдоль стены до самого потолка стояли ящики с яблоками. Сильно пахло антоновкой. У Аллы Петровны даже слюнки собрались под языком. Пройдя через всю веранду, она осторожно приоткрыла дверь в переднюю.
– Дома кто есть? – спросила, останавливаясь у порога, на всякий случай держась рукой за скобу.
Из передней во внутренние комнаты вели еще двое дверей. Алла Петровна не знала, в какую ей податься. Постояв в ожидании, открыла те двери, что были ближе. Увидела небольшую комнатку с узким и давно не мытым окном без занавески. У стены – низкая кушетка с облезлой овчиной на ней. У кушетки алюминиевая мисочка с водой. Из комнатки зловонно пахло псиной. Алла Петровна поспешно закрыла дверь, поморщилась. Неприятный запах будто прилип к носу. Потом открыла вторую дверь. Через узкую щелку увидела цветной телевизор. Передавали концерт. Женщина во всем красном путалась в золотистых лентах, которые свисали откуда-то сверху, и что-то нашептывала про старинные часы.
Алла Петровна вошла в комнату. На диване лежал Игорь Калинов и читал какую-то толстую книгу в красной обложке.
– Игорь! – окликнула учительница.
Не услышал.
Алла Петровна подошла к нему, тронула за локоть. Игорь какое-то время бессмысленно смотрел на учительницу, не понимая, каким образом она оказалась около него.
– Не узнаешь? – засмеялась Алла Петровна.
Игорь подхватился, сел, пригладил рукой взлохмаченные волосы, шмыгнул носом.
– Садитесь, Алла Петровна... – Хлопчик пододвинул к дивану стул, подождал, пока учительница сядет, сел снова на диван.
– Уроки учил? – спросила Алла Петровна.
– Еще нет. Зачитался.
– Выключил бы хоть телевизор. Как ты читаешь при нем?
– Нельзя.
– Не выключается?
– Выключается, – посмотрел на учительницу исподлобья. – Отец с соседом купили телевизоры. Замочили, потом заспорили, кто выбрал лучший. Побились об заклад. Договорились не выключать, чтобы посмотреть, чей раньше испортится. Выключают, когда кончаются передачи. А утром снова включают. Послушайте, у соседа тоже говорит. – Он чуть приглушил свой телевизор. Та же музыка послышалась через стену.
– А как же уроки?
– Под музыку, – усмехнулся Игорь. – Привык. Правда. Да оно и неплохо. Не пропустишь передачу.
– А нет ли у вас комнаты, где можно было бы учить не под музыку?
– У нас еще две комнаты. Спальня. – И Игорь показал на двери, которые Алла Петровна сначала не заметила. На дверях висел беленький квадратный замочек. – Там папа с мамой спят... Через открытые двери смотрят телевизор. И книги наши там. Отец вешает замок, чтобы их никто не брал без него.
– А кто может взять? – удивилась Алла Петровна.
– Я.
– Тебе не дает?
– Дает. Заставляет читать. Вот сказал прочитать Дюма.
– Уроки здесь учишь? – Алла Петровна заметила за диваном небольшой столик, на котором лежал портфель, и кивнула на него.
– Здесь. И сплю здесь. На этом диване.
– А телевизор?
– Я же говорю – привык. Смотрю, пока не усну. Бывает, и отец уснет. Тогда до утра мигает.
– Та-ак... – Теперь Алла Петровна поняла, почему так невнимателен на уроках ее ученик. В голове не уроки, а телепередачи вперемешку с каким-нибудь Дюма. Да и разве под эту музыку отдохнешь... – Я хотела с твоими родителями поговорить. Почему они не пришли на собрание?
– Не могли. У них на работе было собрание.
– Сегодня они тоже на работе?
– Дома. Пошли гулять с Марго.
– С Марго?
– С собакой. Они с ней гуляют каждый день.
– Я никого не встретила с собакой.
– Они здесь не гуляют. Здесь, говорят, глухо, нет людей. Марго может и одичать. Похвалить ее некому. Они ездят в центр города. А то в парк, на набережную. Но в парк ходят летом. Теперь – в городе.
– А когда ты гуляешь на улице?
– Когда захочу. Сегодня не хотелось. Читал.
– Жаль, что родителей не застала...
– Они скоро вернутся, Алла Петровна. Они Марго всегда кормят в шесть. Потом смотрят кино. Так что вот-вот придут. Сейчас почти шесть, – он показал на часы, висевшие над столом.
Стукнули двери. Сначала где-то в коридоре, а потом и в передней. Послышался молодой женский смех. В комнату заскочил высокий остромордый пес с длинной огненно-рыжей обвислой шерстью на боках. Зашлепал широкими, точно растоптанными, лапами по полу. Обнюхал Аллу Петровну, ткнулся мордой в живот Игорю.
– Марш! – шлепнул тот пса по шее.
Марго пискнула и выбежала из комнаты.
– Игорь! – сразу же послышался строгий мужской голос. – Сколько раз тебе говорить, не обижай Маргончика.
– Кто это к нам пришел? – запела радостно женщина, появляясь в дверях. На ней был широкий коричневый плащ с капюшоном. На голове – высокая прическа. Шея обвязана цветистой косынкой. – Добрый вечер! Ой как хорошо, что вы заглянули! Мы с Петей только что говорили о вас. Вчера не смогли прийти на собрание, так сейчас ходим и думаем, как встретиться с вами... Пропела и исчезла, точно ее и не было.
Заглянул хозяин. Он был в кожаном пальто и такой же кожаной фуражке с узеньким козырьком. Поздоровался, раскланялся и тоже исчез. И вот они уже оба, раздевшись, вошли в комнату. Хозяин сел на диван рядом с сыном, а женщина, постукивая высокими каблуками, засуетилась, убирая с обеденного стола, стоявшего у окна рядом с телевизором, хрустальную вазу с привядшими астрами, застилая его белой шуршащей скатертью.
– Сейчас вот посидим, чайку попьем, поговорим. Петя, ты пошел бы, включил самоварчик.
– Ой, ничего не надо! – взмолилась Алла Петровна.
– Нет, нет, – запротестовала хозяйка. – Петя, я прошу тебя, включи самоварчик.
– Сейчас... – Хозяин поднялся, обратился к Алле Петровне: – Давайте плащик повешу. – И выставил короткие сильные руки.
– Нет, спасибо, – отказалась учительница. – Я сейчас пойду. Не одни вы не были на собрании.
– Очень приятно, очень приятно, – хохотнул мужчина. – Мы боялись, что только мы не были. А если нас много, то не страшно. Коллективно – оно веселей! – Он вышел, быстро вернулся, снова сел на диване. – Слушаю вас, извините, не знаю, как величать.
– Алла Петровна, – подсказал сын.
– Слушаем вас, Алла Петровна.
– Ваш сын не написал диктант, – сказала Алла Петровна.
– Знаем, знаем. Игорек говорил, вы быстро диктовали.
– Может, это и так, не будем уточнять, – казалось, согласилась учительница. – Но он вообще не писал. Посмотрите, чем занимался на уроке. И она развернула тетрадь как раз там, где вместо диктанта была нарисована остроносая голова собаки.
– Евочка! – неожиданно радостно закричал хозяин, увидев рисунок. – Иди посмотри. Вылитый Маргончик. Скорей же!..
Нагнувшись над тетрадью, Ева заохала, заахала, радостно поглядывая маленькими глазками то на мужа, то на учительницу.
– Алла Петровна, – попросил хозяин учительницу. – Подарите нам этот рисунок, если, конечно, можно. Мы собираем портреты собак. Набралась большая коллекция. Показать?
– Спасибо, спасибо! В другой раз. Я специально зайду, – пообещала учительница. – Лучше поговорим, почему ваш сын плохо учится. Паренек способный. Я посмотрела, ему негде учить уроки.
– Что вы, что вы! – запела Ева. – Как негде? Отдельная комната, отдельный стол...
– Мы ему отдали залу, – перебил жену хозяин. – Здесь целый день никого. Телевизор? Телевизор вот и сейчас включен. Скажите, он мешает нам разговаривать? Нет. Мы и не слышим его. Дома библиотека. Читай, пожалуйста... Конечно, Мопассана ему не даю, а так... Была бы охота! Марго завели, чтобы учился любить все живое. Правда, с кнутом над ним не стоим. Пусть привыкает отвечать за себя.
– Неужели вас не волнует, что он плохо учится? Ваш родительский долг...
– Извините, Алла Петровна, – не терпелось высказаться до конца хозяину. – Вы, надеюсь, кроме языка и литературы изучали экономику, историю. И, наверное, имеете хоть какое-то представление об общественном разделении труда. Какие наши обязанности перед обществом? Обязанности рабочего класса? Стоять у станков, зарабатывать деньги. Одевать, кормить детей. Ваша обязанность – их учить. Общество поручило вам эту святую работу. Теперь, представьте, наш завод не справляется с планом. Значит, десятки заводов недополучают наших изделий, не справляются со своими заданиями, а из-за них, в свою очередь, сотни, тысячи заводов забуксуют. Хорошо понимая это, мы что делаем? Остаемся у станков после работы. Трудимся в субботу. Выполняем свой рабочий долг. И правильно. Не можешь справиться в рабочее время, делай после работы. Но сделай! Так и вы... Не можете научить их на уроках, учите после уроков. А как же? Общество не должно нести урон из-за того, что кто-то из нас не умеет работать.
Алле Петровне стало ясно, что они говорят на разных языках. Продолжать разговор, тем более спорить, не было никакого смысла. Да и нужды не было. Она пришла сюда, чтобы посмотреть, в каких условиях живет ее ученик. Посмотрела. А что делать дальше, об этом она еще подумает.
– Ну хорошо, – встала учительница.
– Куда вы? Мы же с вами посидим за самоварчиком. Поговорим, поспорим. Знаете, как иногда хочется порассуждать с образованным человеком. А то, бывает, неделями, кроме распоряжений и приказов, ничего не слышишь. Пожалуйста, Алла Петровна, не отказывайтесь. – И неожиданно угрожающе крикнул в дверь жене: – Что ты там возишься?
– Спасибо! – отказалась Алла Петровна.
– Алла Петровна! Алла Петровна! Куда же вы? – заслонила собой дверь хозяйка. – Знали бы вы, какой у нас чай. Такой чай вы в магазине сроду не купите.
– В другой раз, в другой раз, – пообещала Алла Петровна. – Я обязательно зайду к вам. Выберу свободный вечерок и зайду. – И не удержалась от того, чтобы не уколоть хозяев: – А то тяжело говорить при включенном телевизоре.
– Я заглушу его сейчас же. Соседа позову. Вот интересный человек. Вместе посидим... Может, и по чарке пропустим за нашу долговечную технику. Алла Петровна, смотрите, я выключаю телевизор...
– Нет, спасибо, я пошла, – решительно подалась к выходу Алла Петровна. Обернувшись, глянула на Игоря. Тот сидел на диване, свесив голову. Проводил он учительницу грустными глазами, наверное, больше всех хотел, чтобы она осталась.
На этой же улице, только в другом конце, в двухэтажном деревянном доме, внизу, жил Юра Шагун. Алла Петровна позвонила. Открыл ей сам Юра. Какое-то время он стоял молча, разглядывая учительницу. Казалось, мальчик остолбенел от неожиданности. Он был в грязной майке, вылинявших синих брюках, босой.
Уже свечерело. Там и сям на столбах поблескивали красным электрические лампочки. Горел свет и в окнах нового пятиэтажного дома, в котором жил Василь Журавель. Среди приземистых деревянных домиков, обсаженных деревьями, этот пятиэтажный напоминал морской корабль, севший на мель.
В подъезде одуряющий дух жареной рыбы. Где-то поют на несколько голосов. Песню ведет хрипловатый баритон взрослого, его поддерживают слабые детские голоса. Слышится писклявый смех женщин.
В какой квартире пели – в той, которая была нужна Алле Петровне, или в соседней, трудно было разобрать. Она нажала на кнопку звонка, задержав палец дольше, чем надо было. Дверь отворила краснощекая полная блондинка в розовом платье и белом кухонном фартуке. В руке у нее был длинный столовый нож. Видать, только что резала хлеб.
– Извините, здесь живет Василь Журавель? – спросила Алла Петровна, жалея, что вообще заглянула сюда.
– Здесь, здесь... А вы?..
– Я классный руководитель. Вы мать?
– Нет, тетка, – улыбнулась краснощекая и, обернувшись, крикнула куда-то через плечо: – Вася! Твоя учителька пришла.
Вдруг за спиной женщины вырос высокий мужчина с космами черных волос, прилипших к потному лбу, в белой рубахе под голубым, чуть отпущенным галстуком. Глаза блестели, бессмысленно-пьяная улыбка расплывалась по всему лицу.
– Заходите, заходите. Ваш плащик прошу, сумочку... Вот так. – Он помог Алле Петровне раздеться, взял ее под руку. – Раз уж заглянули, то будьте гостьей. Прошу, прошу...
– Ой, что вы, – неумело отказывалась Алла Петровна. – Я зашла спросить, почему вашего сына не было в школе.
– Конечно, не было. Вы знаете, что сегодня за день? Сегодня день моего рождения. У батьки праздник! Праздник в семье! А как же? Прошу, прошу.
Он провел учительницу в зал, усадил во главе стола. Женщина в розовом платье поставила перед ней чистую тарелочку. Другая женщина – в зеленом платье, наверное, жена хозяина, – положила закуску. Хозяин налил вина.
– Я понимаю, что вы зашли, чтобы узнать, почему мои дети не были в школе. Но никакого разговора не получится, пока не выпьете за мой день рождения. И не подумайте отказываться. Ничего не выйдет. Вася! – обратился к хлопчику, который насупленно сидел здесь же, за столом, напротив отца. – Как твою учительницу звать-величать? Ага, Алла Петровна... Алла Петровна, у меня отказываться нельзя. Предложи я чарку любому жителю нашего дома, да что дома – всего города – никто не откажется. Сочтут за честь. Потому как меня все знают.
– Что ты разговорился, – вдруг набросилась на него женщина в зеленом. Пригласил человека, так не мели языком.
– Пардон, мадам, – раскланялся хозяин перед женщиной. – Прошу, Алла Петровна! За мои сорок пять! Только много не желайте. Разве что еще столько. И то только потому, что я знаю, как нужен народу.
– За ваше здоровье! – пригубила рюмку Алла Петровна.
– Ясно, – притворно вздохнул хозяин. – Немного же вы желаете мне здоровья.
– Ну что пристал? – снова вмешалась женщина в зеленом. – Человек на службе.
– Пардон, Алла Петровна. Осечка, – продолжал хозяин извиняющимся тоном. – Тогда так. Поговорим о деле, потом продолжим... – Он поставил в сторону свою рюмку, отодвинул от себя тарелку, подпер подбородок руками и от напряженного внимания сморщил лоб. – Я слушаю, Алла Петровна.
– Я учу только одного вашего сына. Василя.
– Остальным мужикам, значит, повезло, – подмигнул отец двоим хлопчикам, моложе Василя, которые тоже сидели здесь же, за столом. – Пардон, Алла Петровна, что перебил...
– Ваш сын плохо написал диктант. Сегодня на уроке мы разбирали допущенные ошибки, а его не было.
– Конечно... Я сегодня оставил их дома. Не они виноваты, и даже не я, а мои родители, которые в этот день меня родили...
– Постыдился бы детей, – упрекнула хозяина женщина в зеленом.
– А чего мне стыдиться? Что меня уважают? Я их и дома оставил, чтобы послушали, что говорят об их отце. Пусть знают, какой у них батька. Конечно, учеба – важное дело. Не спорю. Но уважение к родителям – важнее. Что мне с того, что они будут много знать, но не уважать меня? По мне, лучше ничего не знают, но любят меня, ценят мое дело. Чтобы, значится, не потерялась перспектива жизни. А потом, какой же праздник без них. В них смысл и значение. Я в детях – как в зеркале. А потом, пусть тоже учатся содержанию семейной жизни. В школе этому не учат. А без семьи человек не человек. Вот почему они сегодня со мной. Говорим, танцуем, поем. Одним словом, понимание поколений. А пить они у меня не будут. Если что, из дома выгоню. Знаете, ни один пьяница еще не заказал костюм в нашем ателье. Для пьяницы красоты нет.
– Опять разговорился? – перебила его женщина в зеленом. – Человек по делу, а ты?
– Я по делу... Скажите, разве не по делу, Алла Петровна? Про воспитание, так сказать, подрастающего поколения. Так вот, Алла Петровна, из-за меня они не были в школе. Я и своему директору сказал, что меня сегодня не будет, чтобы не искали. Пусть хоть министр едет! Имею родительское право один день в году побыть с сынами? Как вы, Алла Петровна?
Алла Петровна понимала, что спорить, доказывать свое нет никакого смысла. Она вообще жалела, что зашла сюда. Только время потеряла.
– Давайте поговорим о сыне, раз пришла. О диктанте...
– Знаете, Алла Петровна, диктант меня не беспокоит, как и вся школьная наука. Школьную науку может одолеть каждый, лишь бы штанов не жалел.
– Вы меньше слушайте его, больше закусывайте, – попросила учительницу женщина в зеленом.
– Конечно... Конечно, Алла Петровна, вы слушайте, но и закусить не забывайте. Вот этого лещика возьмите. Совсем свеженький, холера! Вчера из Днепра. А это поросятинка. Один председатель завез. На нас не смотрите, мы давно за столом... Так вот, Алла Петровна, я говорю за жизнь... А она, жизнь, штуковина очень сложная... Смотришь временами, ученый человек, а живет... Лучше так не жить. А другой безграмотный в масле купается. Конечно, станки, механизмы всякие, но нужна и лопата. Нужны люди, которые бы умели копать этими лопатами... Вот почему я не жму на хлопцев. Пусть учатся, как умеют. Возьмите меня. Что такое дамский закройщик? Вот вы заказали у меня костюм. Он удался. Бывает, и не удается. Но редко. Вы женщина. Радуетесь. Мужчина в таких случаях что делает? Приглашает в пивной бар. Женщина в бар не пригласит, а отблагодарить хочет. У моей рабочей курточки на груди кармашек всегда чуть-чуть оттопырен. Понимаете? Я не замечаю, как это делается. Это – женский секрет. Только пощупаю кармашек, а там хрустит... Я вашей директорше шил костюм. Надела, поглядела на себя в этом костюме. Руки мне целовала. И в кармашек того... Хе-хе!.. Потом – меня все знают. Внимание от общества. Вы знаете, что в деревне все со всеми здороваются, а в городе нет? Со мной и в городе все здороваются, – тряхнул он головой и весело рассмеялся. – Моя благоверная злится. Бабы со мной здороваются, да какие! Королевы! Признание народа, да... Такого добиться труднее, чем диктант написать. Я никогда их не умел писать. Семилетку осилил и подался в ремесленное... Вот так. Однако это не значит, что я от своих детей не потребую. Потребую! Еще как! Алла Петровна, давайте за ваши успехи! Учителя очень нужные люди. Как и закройщики. Мы кроим одежду, а вы – души. Это вели-и-икая работа! За нашу работу, Алла Петровна!
Алле Петровне не хотелось задерживаться у счастливого именинника. Сказав, что ей еще надо зайти к другим ученикам, она поднялась из-за стола, простилась, не разрешив дамскому закройщику проводить себя, хотя тот решительно начал одеваться. Вышла, постояла, дыша свежим воздухом. Голова у нее немного кружилась. Наверное, от разговоров и усталости. У последнего подъезда она столкнулась со своим учеником Иваном Мустафаевым. В спортивном трико и кедах, он бежал наперерез с пустым белым пластмассовым ведерком. Наверное, только вынес мусор. В вечерних сумерках она и не заметила бы паренька, если бы тот не поздоровался с нею первым.
– Добрый вечер, Алла Петровна!
– А-а, Иван... Ты здесь живешь?
– Ага...
Живой, чернявый, с цыганскими глазами, Иван был лучшим учеником класса. Учился почти на одни пятерки. Правда, диктант написал на четверку. Интересно, в каких условиях живет этот ученик? И следят ли за тем, как он делает уроки, его родители?
– Кто у вас дома, Иван?
– Мы и отец. Мама во вторую смену.
– Зайти можно?
– Пожалуйста, Алла Петровна. Только у нас такой ералаш...
Алла Петровка остановилась за порогом. В коридоре были сдвинуты стулья, стоял скрученный в трубку ковер. Через открытые двери в комнату был виден большой круглый стол на толстых ножках. На столе лежали раскрытые книги, тетради. Наверное, дети учили уроки, да не доучили. Малыш в одной длинной майке ползал с тряпкой по полу – мыл... На кухне что-то шкварчало и булькало. Пахло жареным луком.
Иван, едва они вошли, шмыгнул на кухню, и оттуда сразу вышел невысокий черноусый мужчина со смуглым лицом, на ходу снимая через шею передник.
– Пройдемте, Алла Петровна, в наши апартаменты, – он шире распахнул перед ней двери, сказал что-то тихо карапузу, тот, прижимая тряпку к животу, вышел. Хозяин принес из коридора стулья, поставил у стола, пригласил сесть.
Комната была небольшая. Вдоль боковых стен стояли деревянные кровати. На одной из них громоздились две раскладушки. За кроватью в углу виднелся небольшой буфет.
– Вы извините, Алла Петровна, за беспорядок... Пришел с работы, вижу, квартира не убрана. Я и объявил тревогу. Один подметал, другой мыл, третий картошку чистил. На ужин драники делаем. Моя Лида их любит. Вот и решили порадовать ее. Эй, джигиты, где вы попрятались? – крикнул весело хозяин. Идите сюда!
Мальчики топтались в дверях, прячась друг за друга. Только самый маленький вышел вперед, выставив обтянутый мокрой майкой живот.
– Вот они какие, мои джигиты. Иван, Алесь, Павел, Андрейка. Мы с женой договорились – имена белорусские, а фамилия моя. Мустафаевы! Вот что, джигиты, запомните учительницу. Чтобы при встрече здоровались и кланялись. Ну все, идите на кухню, кончайте там. Ты, Иван, посматривай, чтобы драники не подгорели... – Когда мальчики вышли, Мустафаев улыбнулся: – Вот так и живем. Я вас, Алла Петровна, сейчас угощу чаем. Настоящим чаем.
– Ой, спасибо, – начала отказываться Алла Петровна. – Я зашла только посмотреть, как вы здесь живете.
– Чудесно живем. Когда я приехал на промысел, мне дали эту комнату. Потом привез свою Лиду, а потом... Лида часто говорит, что тесно, а я ей: это же, говорю, хорошо, что все в одной комнате. Все на глазах. Видишь, кто раскрылся или неловко лежит. У нас одна проблема. Джигиты не любят спать на кроватях, хотят на раскладушках. Раскладушки только две, больше не поставишь. Я им очередь установил...
– Учиться-то как, помогаете детям?
– Что вы, как я могу помогать? Я шесть классов имею, а Иван в седьмом. Он отца научит. Он и проверяет уроки у младших, а вечером докладывает нам с женой, как кто подготовился. Вы извините, я сейчас чайник...
– Спасибо, я... – встала Алла Петровна, собираясь идти. Хотя ей было интересно, она не хотела засиживаться.
– Алла Петровна, не надо меня обижать. Я вас угощу настоящим чаем. Если понравится, дам рецепт. И вы будете пить настоящий чай. Вы же не знаете, что такое настоящий чай. Разве можно жить на свете, не зная этого? Минуточку, Алла Петровна, я сейчас... – Он еще постоял в дверях и только после того, как увидел, что учительница снова села, вышел на кухню.
Когда Алла Петровна возвращалась домой, над городом висела звездная ночь. Думала о том, что она сделала сегодня, чего добилась, о чем узнала. Ну прежде всего посмотрела, как живут ее ученики. У одних псиной пахнет, жареным лещиком или луком... Но, если говорить серьезно, радоваться нечему. С отцом Игоря Калинова не поговорила толком. Надо было бы остаться, послушать хозяина, самой высказаться. Теперь когда с ним встретишься?.. Нет, все же не хватает ей, Алле Петровне, твердости характера. У дамского закройщика совсем растерялась, не хотела спорить при детях. Хотя можно было выйти с ним в соседнюю комнату, поговорить там. Хорошо, что заглянула к Мустафаевым. Надо попросить мужа, чтобы поискали ему квартиру. А то о планах думает день и ночь, а с людьми, которые те планы выполняют, часто некогда и поговорить по душам...
12
Алесич надеялся, что Катя скоро вернется. Не могла же она пропасть надолго. Но прошла почти неделя, а ее не было. Алесич не выдержал и однажды, зайдя к мастеру, спросил, что с поварихой, почему ее не видно.
– Она уволилась, – сказал Рослик и, вопросительно глянув на Алесича, добавил: – Уволилась и уехала.
– Куда уехала?
– Вот об этом она мне не доложила, – казалось, с сожалением проговорил мастер.
Алесич вышел из вагончика. Остановился, глядя на буровую невидящими глазами. Надо что-то делать. А что? Пока он не имел об этом никакого представления. Ясно было одно: надо поскорее узнать, где Катя, куда она уехала. Странно, почему она ничего не сказала о своем отъезде ему, Алесичу. Может, не было возможности? Да нет, если бы захотела, могла бы прийти на буровую, позвать его. Могла бы, наконец, оставить записку. В конверт и ему на стол. Не оставила... Почему? Обиделась? А может, он для нее ничто, пустое место? Это он, Алесич, вообразил черт-те что, а она... Увидела, что мужик сохнет по ней, вот и решила исчезнуть, пропасть без следа. Пожалела, называется.
Как бы там ни было, а он должен найти Катю и узнать правду. Но как найти? Где искать?
В это утро Алесичу ни с кем не хотелось встречаться, тем более разговаривать. И хоть до подъема труб оставалось время, он залез в свою люльку, присел, прячась за бортиками от ветра, от людских глаз, и... заплакал. Слезы текли по лицу, остывая на осенней прохладе. Почувствовал, как щекочут они холодком щеки, шею. Первые приступы отчаяния, обиды, жалости к самому себе прошли, но душевное равновесие, покой не наступили. Появилось безразличие ко всему. Даже к работе, к той работе, в которой он всегда находил успокоение.
