Текст книги "Остаюсь с тобой"

Автор книги: Леонид Гаврилкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Спасибо, Игорь Иванович... – Скачков взял папку и спрятал ее в сейф. – Завтра посмотрю, а сегодня... Во сколько поезд?

– Через пять часов, – посмотрел на часы Удальцов.

– Отлично, успеем еще в ресторане посидеть... – Скачков взял телефонную трубку, чтобы позвонить в бухгалтерию, хотел выписать сотню в счет зарплаты, но Удальцов остановил его.

– Ничего не надо. Обед заказан в вашей столовке. Короче, берите своих соратников и поехали.

Домой Скачков вернулся поздно вечером, после того как отвез членов комиссии к поезду. Набросив на плечи теплый платок, Алла Петровна за столом проверяла тетради.

– Где так загулялся? – спросила, недовольная тем, что муж вернулся поздно.

– Проводил комиссию.

– Я думала, ты над выступлением сидел...

– Сидел и над выступлением, – бодро ответил Скачков.

– Уж не в ресторане ли? – усмехнулась Алла Петровна.

Но последних ее слов Скачков не услышал, успел зайти в ванную. Там загудела вода.

Когда назавтра он вместе с женой вошел в класс, когда Алла Петровна представила его родителям и детям и он, подойдя к столу, увидел усталые, иссеченные морщинами, задумчивые лица взрослых, которые, наверное, повидали и пережили не меньше, чем повидал и пережил он, Скачков, и лица детей, светлые, как подсолнухи в зеленом огороде, то неожиданно понял, что все, что он готовился сказать им, здесь не нужно. Родители, скорее всего, не хуже его знают о тех предприятиях, где они работают, а разницы между нефтепромыслом и заводом, в сущности, никакой нет, – для детей же его лекция прозвучит как очередной и, может быть, не самый интересный наставительный урок.

– Вот пришел к вам, чтобы рассказать про людей наших, нефтедобытчиков, а глянул на вас и растерялся... – Заметил по лицам, улыбкам, что его откровенность тронула всех. – Понял вдруг, что это вам не нужно... Что же тогда вам рассказать?.. Может, рассказать, как я учился в школе? Вы даже не представляете, как мы учились. Рассказать?

– Давай, – послышался с задней парты приглушенный бас.

– Откровенно говоря, мне было очень трудно учиться. Сколько вас в классе? Тридцать пять? Так вот, мне в тридцать пять раз было тяжелей, чем вам сейчас. Представляете? А почему? Я один был в классе. Один. После войны это было. В младшие ходило больше, а в четвертый один я. Некоторым было не в чем ходить. Кому было в чем, так на вечерки бегали, а не в школу. Стыдно было. А как же! Женихи – и вдруг в четвертый класс. Я тоже стыдился. Но отец помахал перед моим носом ремнем, и я все понял. Пусть будет стыдно, чем больно. Таким образом я и оказался один в классе. Нет, забыл, нас в четвертый сразу пришло пятеро. Пятеро и начали учиться. Потом они бросили школу. Один сказал учительнице, что с грамоти хлеба не гамоти, и подался в кузницу молотобойцем. Другой сразу же бросил школу, как только начали проходить задачки на вычитание. Сказал, если бы они были на сложение, тогда он учился бы хоть до десятого класса. Сейчас он работает в колхозе кладовщиком, ему очень на пользу пошли задачки на сложение. Третий не умел стишки на память заучивать. Выйдет к доске и плачет. Бросил школу, увлекся собаками. По нескольку штук было их у него во дворе. Из того хлопца, впрочем, получился хороший конюх. Сейчас, правда, он без работы, ибо не осталось в колхозе лошадей. Четвертой была девчонка. Стеснялась в материнском ватнике ходить в школу, а девчонка красивая, вот и бросила школу. Потом она уехала в Иваново, стала ткачихой. Недавно в газете читал о ней очерк. Заочно училась. Сейчас директор фабрики. Герой Социалистического Труда. Одним словом, я остался в классе один. На меня одного был заведен классный журнал. Меня каждый день вызывали к доске, каждый день проверяли домашние задания... Вот почему мне в тридцать пять раз тяжелее было учиться, чем сейчас вам. Зато, когда я начал ходить в пятый класс, я ожил. Нас было там человек тридцать, и вызывали к доске раз в месяц. Не учеба, а малина. Хоть учебников было мало. По одному на класс. Жили в разных деревнях. День одна деревня учит, день – другая. А если не выучил, а тебя вызывали, так ответ простой: мол, до меня не дошел учебник. Но учителя не обращали на это внимания, ставили двойки. Хотел, выучил бы. И никаких разговоров. Самое интересное, что все учились. И неплохо учились. Записывали уроки за учительницей, по записям и учили. Кроме того, и родителям еще помогали. Ходили с санками по дрова – лошадей было мало, – пилили и кололи те дрова, разгребали снег возле хаты. Летом обязательно работали в колхозе. Вообще, кажется, такой проблемы, как трудовое воспитание, тогда не существовало. Кстати, художественных книжек вообще не было. Библиотеки сгорели. У кого были свои книжки, те тоже сгорели, вместе с хатами. Если бы у нас было столько книжек, как у вас теперь, мы, конечно, тоже много читали бы. Прочитанное в детстве запоминается на всю жизнь. Вообще впечатления детства влияют на многое, даже на выбор профессии. Во всяком разе так было со мной. Почему я, мальчишка из маленькой лесной деревеньки, вдруг стал нефтяником? Откуда это у меня? Случайно ли это?.. А знаете, далеко не случайно. О каких полезных ископаемых в Белоруссии мы слыхали тогда? Слыхали, читали, что наше богатство – торф. А в нашем районе и торфа нет. Конечно, мне хотелось, чтобы и у нас что-то нашли. Когда я учился в старших классах, вдруг услыхал, что недалеко от нас, в Хойникском районе, ударил фонтан нефти. Об этом писали в газетах, передавали по радио. Учитель на уроках рассказывал, какое будущее в связи с нефтью ожидало наш край. Тогда мы, конечно, не знали, что эта нефть очень сернистая, для промышленности непригодна. И вот когда окончил школу, я сразу же поехал в нефтяной институт. И начал я работать как нефтяник. Здесь, в Белоруссии. Правда, нефть не открыл, ее открыли без меня, но какое-то отношение к этому имел. Потом работал в разных учреждениях, а теперь снова стал нефтяником. Как говорят, законным. Теперь жалею, что много времени просидел в кабинетах. Если бы всю жизнь занимался нефтью, то больше знал бы о ней, был бы лучшим специалистом, чем теперь. Хотя, скажу я вам, никто, даже самый ученый нефтяник всего о ней не знает. Кстати, в молодости часто кажется, что мы все обо всем знаем. Было такое чувство и у меня когда-то. Знаете, как потом получается в жизни? Чем больше учишься, тем больше начинаешь понимать, что очень мало знаешь. Например, что такое нефть? Разные специалисты по-разному ответят на этот вопрос. Для геологов нефть – это одно из полезных ископаемых. Для нас, нефтедобытчиков, важно знать, на какой глубине она залегает и сколько ее там, густая ли она, вязкая или нет, много содержит попутного газа или мало. Для промысловиков нефть – просто сырье, из которого можно делать какие-то вещи. Для химиков – это вещество, еще далеко не изученное наукой. Каждый по-своему смотрит на нефть, и каждый по-своему ее оценивает. Так что такое нефть? Говорят, минерал. Но минералы, как правило, вещества неорганические. Поэтому нефть часто называют органическим минералом. Чем пахнет? Бензином, керосином, соляркой и даже подгорелым супом. Всего там хватает. Какого цвета? Рыжая, вишневая, красная, черная, зеленая, желтая, прозрачная... Одним словом, всякая. Почему? Никто не знает. Сколько весит нефть? Разная по-разному. Есть более легкая, есть более тяжелая. Но все нефти легче воды. Как правило. Впрочем, встречаются нефти, которые идут на дно в воде как камень. Почему? Ответа на эти вопросы нет. Или еще одна тайна черного золота. Замечено, что чем глубже залегает нефть, тем она легче. Почему? Объяснений нет. А вот на Сураханском месторождении чем глубже залегает нефть, тем она тяжелей. Вообще нефть задает человеку тысячу почему. Известно, что нефть в воде не растворяется. Вода в нефти тоже. А вот полученное из нефти трансформаторное масло вбирает воду, как губка. А железо очень хорошо растворяется в нефти. Такая ее особенность приносит немало хлопот нам, нефтяникам. Или еще одна загадка. Как известно, асфальт делают из нефти. Он, оказывается, реагирует на свет. Хорошо освещенный асфальт хуже растворяется. Еще в начале минувшего столетия один ученый использовал эту его особенность для получения рисунка на металлической пластинке. Не исключено, что такая особенность асфальта может найти применение в фотографии. История науки знает немало случаев, когда вдруг начинают широко использовать давно забытые открытия. Но есть одна особенность нефти, которая не вызывает никакого сомнения. Она горит. К слову сказать, температура сгорания нефти значительно выше, чем пороха и тротила. Чем же объяснить, что не все тайны нефти раскрыли ученые? Думаю, это можно объяснить тем, что ученые не знают еще до конца, из чего состоит нефть. Бензин, керосин, разные масла, асфальт, солярка, вазелиновое, машинное, веретенное, трансформаторное масла... Всего не перечислишь. А если на нефть глянуть глазами химика, то в ней найдутся почти все элементы таблицы Менделеева. Кислород, водород, азот, сера, железо, кальций, барий, медь, ртуть... Кстати, в каждой нефти свой набор металлов. Почему так, никто тоже не знает. А сколько примесей? Не сосчитать. Ученые выявили в ней около двухсот пятидесяти только сернистых соединений, пятьдесят разных кислот. В любой нефти всегда есть парафины. В одной только их больше, в другой меньше. Еще одна непонятная вещь, связанная с парафинами. Асфальт получается при окислении нефти. И вот в асфальтах никогда не встречаются парафины. Куда они деваются?.. Неизвестно. И еще одна особенность. В нефти не удалось обнаружить хлор, бром и йод. Однако в воде, которая всегда подпирает нефть и непосредственно с ней контактирует, они есть. Но самая великая загадка нефти – ее происхождение. Откуда она взялась? Как возникла в земных недрах? Существуют десятки гипотез о ее происхождении. Некоторые считают, что нефть вулканического происхождения. Будто бы она возникла на большой глубине в земных недрах в результате разных химических реакций с минеральными веществами. Кстати, в лабораторных условиях получена нефть из минеральных веществ, которая ничем не отличается от природной. Почти ничем не отличается от природной и нефть, полученная в лабораторных условиях из органических веществ. Вот так... Есть и космическая теория, поскольку в метеоритах, этих посланцах из космоса, находят битум. Если обобщить все гипотезы, то станет ясно, что взгляды на происхождение нефти разделяются в основном на две группы: одни являются сторонниками органического происхождения нефти, другие являются противниками такой теории. Науке точно известно, что все органические вещества оптически активны. Эта особенность есть и у нефти. Если пропускать через нее луч света, она отклоняет его вправо, бывает, что и влево. На этом основании некоторые считают нефть веществом органического происхождения. Правда, прозрачная нефть такой особенностью не обладает. Снова тайна. Но оптическая активность характерна некоторым минералам, таким, как кварцы. Это дает основание сторонникам теории неорганического происхождения нефти критиковать сторонников теории органического происхождения нефти. Как же представляют себе возникновение нефти ученые-органики? Растения и животные, что населяют озера, моря, погибая, оседают на дно. Оседают вместе с разными бактериями, солями. Со временем таких осадков накапливается огромная толща. Под сильным давлением и под влиянием высокой температуры, которая постоянно держится на глубине, из всех этих органических осадков и получается нефть. Ученые подсчитали, что в осадочных породах нашей планеты содержится около восьмидесяти тысяч миллиардов тонн органики. Это примерно в сто раз больше выявленных на сегодняшний день запасов нефти. Что именно из этих углеводородов возникла и возникает нефть, сторонники теории органического происхождения нефти не сомневаются. Но органикам не верят сторонники теории неорганического происхождения нефти. Они доказывают, что нефть возникла на недосягаемой для человека глубине под воздействием температуры и давления. Потом по всяким трещинам она поднимается выше и накапливается в так называемых ловушках под соляными или иными куполами, которые не дают нефти подниматься выше. Если так, рассуждают сторонники теории органического происхождения нефти, почему тогда нефть встречается только в осадочных породах, почему ее нет в кристаллических толщах, где она должна быть, если и в самом деле образовалась в земных глубинах. Как видите, каждый толкует на свой лад. Мне же часто думается, что напрасно органики и неорганики спорят между собой. Вероятнее всего, нефть возникает в природе и органическим путем, из погибших растений и животных, и благодаря химическим реакциям на больших глубинах. Потому-то и встречаются такие непохожие одна на другую нефти. А потом, они же, эти нефти, могут еще и смешиваться в разных пропорциях... Вы можете спросить: так ли уж важно нам знать, каким путем возникла нефть? Важно. Добыча нефти растет с каждым днем. Точное знание происхождения нефти поможет геологам открывать новые ее месторождения, а главное – определить, сколько ее в земных недрах, надолго ли хватит. Видите, сколько загадок связано только с нефтью, которую люди, казалось бы, знают очень давно. Я назвал далеко не все. Так что вам еще много чего остается выяснять. Или возьмем такую проблему, связанную с нефтью. Вы знаете, что из нее вырабатывают резину, бензин, нейлон, капроны, взрывчатые вещества, разные краски, лекарства, пищевой белок. Все невозможно перечислить. И вовсе уж невозможно представить, какие еще полезные вещи люди научатся делать из нее. А пока что миллионы тонн этого ценнейшего сырья, равного которому нет на земле, мы сжигаем в топках, в автомобильных двигателях. Чтобы сохранить нефть для будущего человечества, надо найти другие источники энергии. Атомная энергия, энергия солнца, ветра, воды... Да, можно научиться добывать энергию из обыкновенной воды, которой на земле хватит на все века. Над этой проблемой работают ученые сейчас, придется работать над ней и вам. Это обязательно надо сделать. Ибо если не сделаем, то сожжем всю нефть, так и не разгадав всех ее тайн. И таких проблем, над которыми вам еще придется ломать и ломать головы, мы оставим вам немало. Вы должны их решить или, во всяком случае, стараться решить, если хотите, чтобы хорошо жилось на земле вам, вашим детям, внукам, правнукам... А с такими проблемами, сами понимаете, могут справиться только образованные, мудрые люди.

Все сидели притихшие, даже не двигались, – так внимательно слушали. Когда Скачков кончил, то подумал, что проговорил каких-нибудь минут десять. Глянув на часы, удивился – прошло больше часа...

После собрания Скачков и Алла Петровна не спешили домой. Весна набирала разгон. Из палисадников тянуло духом оттаявших деревьев. Дорога почернела. С мокрых крыш падала капель. И им приятно было пройтись, подышать свежим воздухом.

– А ты растормошил их, – похвалила мужа Алла Петровна.

– Ерунда получилась. Хотел сказать одно, а сказал другое. – Скачков был недоволен своим выступлением. – Лучше бы рассказал про наше послевоенное детство, как мы жили, как работали. Они же ничего этого не знают.

– Ничего, еще будет время. Не последнее собрание.

У конторы Скачкова перехватил бригадир ремонтников Тарлан Мустафаев. Он взял его под руку, взял крепко, ухватисто – не вырвешься, – сверкнул улыбкой под нависшими черными усами:

– Не спеши, начальник, поговори со своим бригадиром. Извини, что так. Не могу, понимаешь, в твой кабинет попасть. Секретарша, как тигра... Одну и ту же пластинку крутит. С этим вопросом идите к Котянку. Это мне. Будто я не знаю, к кому мне надо. А что Котянок? Я говорил ему, не один раз говорил, он ничего не делает. Я ему не начальник. Понимаешь? Ты ему начальник. Скажешь, сделает.

– А что сказать?

– Скажи, чтобы раствор возили. Вчера привезли после обеда. Полдня просидели без дела. Тарлан Мустафаев не любит без дела. Тарлан Мустафаев не хочет плохо работать. Понимаешь? Скажи ему, начальник, пусть не забывает нашу бригаду.

– Какие еще просьбы? – спросил Скачков.

– Зачем все сразу, начальник? Сделайте это. Потом еще будут. Не волнуйся, начальник, у меня всегда есть просьбы. Но не все сразу. Понимаешь? Никакого начальника не хватит на все просьбы.

– Хорошо, Тарлан. Скажу, кому надо.

– Спасибо, Михайлович. И скажи тигре, чтобы не зверела, человеком была. Женщина должна быть человеком. Меня не пускать к тебе в кабинет... Я, Мустафаев, должен в коридоре ловить начальника... Смех...

– Как мой землячок работает? Алесич? – прервал Скачков.

– Если у вас все такие, как Алесич, мне очень понятно, почему тебя поставили начальником. Разумные люди растут в вашей области... Не забудь же сказать Котянку. – И, распрощавшись, Тарлан Мустафаев направился к летучке.

В приемной Скачков поинтересовался, когда к нему приходил Тарлан Мустафаев.

– Несколько раз, – ответила Эмма Григорьевна. – Дважды направляла его к Котянку. Один раз к главному инженеру.

– Ясно... – Скачков шагнул в приоткрытые двери своего кабинета, но Эмма Григорьевна снова задержала его.

– Вам телеграмма, Валерий Михайлович, – сказала она и довольно живо, если иметь в виду ее полную фигуру, выскочила из-за стола, подала вдвое сложенный листок бумаги.

Скачков тут же развернул телеграмму, прочитал: "Срочно прошу прибыть в министерство. Заместитель министра..."

– Гм... – пожал он плечами. – По какому вопросу? Какие справки брать с собой? Темная ночь...

– Наверное, по плану, – Эмма Григорьевна села за свой столик с пишущей машинкой, преданно посмотрела на Скачкова темными глазами. – Может, билет заказать на самолет, Валерий Михайлович?

– Закажите. И вызовите машину, – кивнул Скачков и прошел к себе в кабинет.

Здесь его уже ждали. На стульях вдоль стены сидели главный геолог Протько, главный инженер Бурдей и начальник технологического отдела Котянок. Позы у всех были самые живописные. Протько закинул ногу на ногу и подпер рукой тяжелую голову с бородой, которая за зиму стала еще роскошнее, кажется, он ни разу ее не подстригал, не укорачивал. Главный инженер тоже вряд ли помнит, когда переступал порог парикмахерской. Его шевелюра до того отросла, что закрывала уши. У аккуратного и ухоженного Котянка и то чубчик заметно отрос и топорщился как-то задорно, по-воробьиному.

Скачков сел за свой стол, с усмешкой оглядел присутствующих, спросил:

– Гляжу я на вас и думаю, имеете ли вы право работать в современном нефтегазодобывающем управлении?

Котянок с Бурдеем переглянулись, как показалось, настороженно. Протько сидел спокойно, как монумент. И бровью не повел.

– Будто живете не в двадцатом столетии, – продолжал Скачков. Позарастали, как пещерные люди. Или, может быть, забыли дорогу в парикмахерскую?

– Не до поросят, когда свинью смолят, – буркнул Котянок.

– Где же ту свинью смолят? – с той же усмешкой глянул на начальника технологического отдела Скачков. В последнее время он начал недолюбливать его. Слишком много нагоняет страху. Послушаешь его, так и жить не захочется.

– Уже забываешь, когда ночь, когда день, – продолжал ворчать Котянок. Не работаем, а все время пожар тушим. Не знаю, как долго так выдержим. Валерий Михайлович, неужели не видите, какое напряжение? Хорошо еще, если это все временно, а если – система? Нет... Еще немного, и начнут разбегаться люди, несмотря на премии. Кому это нужно? Была же комиссия, все ждали результатов. Мол, станет легче. Месяц, как уехала комиссия. И что же? Где облегчение? Все осталось по-старому. Какой был план, таким и остался.

– Как вы знаете, – прервал Котянка Скачков, – справка комиссии и наше письмо находятся в министерстве.

– Ясно, что в министерстве. Но у кого? У того, кто должен принимать решение, или у какой-нибудь секретарши под сукном? А мы сидим, ждем. Надо ехать, добиваться, чтобы скорее пересмотрели план. Под лежачий камень вода не течет.

– Это правда, – согласился Скачков. – Я сегодня еду в Москву. Сам не додумался. Меня вызывают. А что касается лежачего камня, Вячеслав Никитич, то, бывает, и под камень, который и не лежит, вода не течет. Сколько раз к вам обращался Тарлан Мустафаев, прося, чтобы ему своевременно завозили раствор? Тарлан Мустафаев – не лежачий камень... Я тоже поручал вам разобраться с ремонтниками.

– Мустафаев думает, что он один в управлении, – пошел в наступление Котянок. – Он у нас не один такой. Мустафаев не успеет приехать на скважину – как сразу подавай ему раствор! А раствор в это время, может быть, кому-то нужен больше, чем Мустафаеву. А у меня емкостей, сами знаете, не хватает. Вот и приходится ждать. Как когда-то говорила моя мать, я не музыкант, сразу для всех не сыграю.

– Правильно, но... вы, Вячеслав Никитич, для всех в управлении представитель руководства, руководитель. Когда кто из рабочих или бригадиров обращается к вам, сделайте все возможное и даже невозможное, но просьбу удовлетворите. Нельзя подрывать веру в руководство вообще и в себя, в частности. Раз откажете, два откажете, третий раз к вам не обратятся. Тогда зачем вы? Вообще людям, которые обращаются, надо помогать. Лодырь не побежит к начальству, будет ждать, когда начальство о нем подумает. А эти беспокойные и нетерпеливые хотят сделать больше, быстрее, не любят спать в шапку. Таких надо поощрять и поддерживать. Меня сегодня перехватил у конторы Мустафаев...

– Опять раствор?

– Да, опять раствор. Идите, Вячеслав Никитич, и отдайте распоряжение, чтобы Мустафаеву отправили раствор в первую очередь.

– И здесь не могут без блата, – возмутился Котянок и стукнул дверью.

– Какая его муха укусила? – удивился Скачков. – Кажется, никогда он не выходил из себя. Ну, ершистый, ну, несговорчивый, однако таким злым я вижу его впервые.

– Я ему шепнул, что вас вызывают в Москву, чтобы назначить вместо Дорошевича генеральным директором объединения, а Котянок не хочет с вами расставаться, – засмеялся Бурдей. – Этого не может быть, говорит, это так не делается... Одним словом, у мужика пропало настроение.

– Не будем об этом, – вздохнул Скачков и, обращаясь к главному геологу, продолжал: – Кстати, как дела у нефтеразведчиков?

– Никак.

– Вы же говорили, что они подняли нефтеносный керн?

– Сам видел. Нюхал. Все признаки нефти. А стали испытывать – сухо. Нефтеносный керн очень часто еще не нефть. Скорее всего, нефти там нет. Была бы, то нашли бы. Если на Зуевской площади она была, так искали, искали и в конце концов нашли. А то десять лет ищут, и пока что ни одного месторождения. Правда, есть у них там один геолог настырный. Буткевич его фамилия. Не сдается, уверяет, что большая нефть впереди. Ему не верят, над ним смеются, как над чудаком, а он знай гнет свое. Короче, дела у разведчиков не очень. Если в этом году ничего не найдут, то их, наверное, разгонят. Их уже предупредили.

– Ничего себе, веселенькая перспектива, – покачал головой Скачков и обратился к главному инженеру: – Игорь Семенович, докладывайте...

Планерка затянулась. Решив текущие вопросы, поговорили о перспективах нефтепромысла. Все службы подготовили свои мероприятия, так что было о чем поговорить и поспорить. Оставшись один в кабинете, Скачков позвонил в школу. Жены в учительской не оказалось. Сказали, что на уроке. Попросил передать, чтобы позвонила ему. Выйдя в приемную, спросил у Эммы Григорьевны, есть ли билет на самолет.

– Билет заказан, – озабоченно и как-то устало улыбнулась та. – До отлета осталось чуть больше трех часов. Машина ждет.

Скачков вернулся в кабинет, собрал на столе бумаги, нужные, по его мнению, положил в коричневую кожаную папку, с которой обычно ездил на совещания в объединение, в министерство.

Позвонила Алла Петровна.

– Что там случилось? – не без тревоги в голосе, хотя и весело спросила она.

– Срочно лечу в Москву.

– Я уже привыкла, что ты всегда срочно куда-нибудь летишь или едешь.

– Понимаешь, не знаю, зачем вызывают. Может, по плану, а может, и насчет работы.

– Какой работы? – насторожилась Алла Петровна.

– Понимаешь, пока что никого не прислали на место Дорошевича. Богатые месторождения нефти открыты в Сибири. Тоже нужны кадры. Я не знаю, зачем вызывают, но не исключено... Если бы какой отчет, написали бы, а то ничего, просьба приехать, и все...

– Спасибо, что догадался позвонить, посоветоваться. Впрочем, дождалась...

– Не надо, Алла!

– А разве не так? Может, и сейчас уже принял решение, да не хватает смелости сказать мне? Готовишь меня постепенно... Не знаю. Но думаю, что хватит с нас. Годы не те. Да и школу сейчас не могу бросить. Вот так, Валера... Когда назад?

– Не знаю. Думаю, завтра.

– Счастливо, – пожелала Алла Петровна и положила трубку.

"Кажется, нашла себя", – подумал о жене Скачков. Но на душе все равно было грустно. Может быть, оттого, что жену перестала интересовать его жизнь? Во всяком случае, сейчас она отнеслась к нему с полным безразличием. Школа, школа, а на все остальное закрыла глаза. Даже ничего не посоветовала. Сказала, как отрезала, что никуда не поедет, и баста. А ты, мол, как хочешь. И действительно, как быть? Впрочем, пока что здесь никакой проблемы нет. Все яснее ясного. Она никуда не поедет, а значит, и он тоже никуда не поедет. Откуда же эта тоска, сжимающая сердце, эта неуверенность? Какие-то колебания? Если бы с кем поговорить, посоветоваться, может, и спала бы с души тяжесть... Но с кем? В самом деле – с кем? Перебрал в уме всех, кого знал здесь, в Зуеве. Оказалось, нет никого, с кем можно было бы пооткровенничать. В Минске был Кириллов. Односельчанин, сосед. Всякий раз, когда накатывал серый туман одиночества, позвонишь ему, встретишься, глядишь, и посветлеет кругом. А если позвонить ему сейчас? А что сказать? Как живешь? И все? Правда, иногда и этого достаточно, чтобы на душе повеселело. Важно знать, что есть человек, который понимает тебя, что ты не один на земле. Но сейчас не успеешь дозвониться, а ждать не остается времени. А вообще-то почему он вдруг захандрил? Ничего же не случилось. Едет в Москву. Правда, неизвестно, зачем вызывают. Но это еще не основание для тоски-кручины.

– Валерий Михайлович, – выросла в дверях Эмма Григорьевна. – Машина ждет.

– Еду, еду, – спохватился Скачков.

В машине сел на заднее сиденье.

Когда Скачкова охватывало вот такое, как сейчас, уныние, когда надо было сосредоточиться на чем-то своем, может быть, дорогом и заветном, ему хотелось быть одному, чтобы никто не мешал думать, не принизил потаенную тревогу души пустыми и ненужными разговорами. Сидя на переднем сиденье, рядом с водителем, Скачков испытывал чувство, будто в чем-то виноват перед ним, и не мог молчать, о чем-то спрашивал или что-то рассказывал. Сзади же можно было сидеть молча. Чуть расслабишься на сиденье, вберешь голову в воротник – вот как сейчас – и размышляй себе, не глядя на дорогу, о чем хочешь.

Водитель хорошо понимал настроение своего пассажира и, когда тот садился сзади, не лез к нему с разговорами, даже не спрашивал, куда ехать. Ехал – и все. Сейчас он знал, что надо в аэропорт, и молча гнал туда машину.

Перед мостом через Днепр машина резко сбавила скорость. Скачков качнулся всем телом, наклоняясь вперед. Этот толчок точно пробудил его от глубокого сна.

– Что случилось, Федорович? – спросил водителя.

– Днепр, Михайлович... Всякий раз, когда такой порой еду через Днепр, нога сама тормозит машину... – Водителю, видно, надоело ехать молча, он оглянулся, опалив Скачкова по-детски радостными глазами. – Сутками любовался бы... Такой разлив!

Скачков глянул через стекло. От дороги до самого дальнего леса, который темной полосой протянулся по всему горизонту, разлилась вода, опрокинув в себя высокое небо с редкими белыми, казалось, насквозь просвеченными солнцем облачками. Они, те облачка, застыли в бездонной глубине сразу за дорогой, прошитые лозняком с пухлыми сережками на тонких розовых ветках. И от этого света, от этого залюбовавшегося своим отражением в зеркальном разливе неба веяло такой необъятностью и таким покоем, что у Скачкова круги пошли перед глазами. Он закрыл глаза, потом открыл их и посмотрел на другую сторону от дороги, на север. Там застыл в неподвижности такой же бесконечный разлив, только он не сверкал на солнце, как с южной стороны, а весь налился синевой, которая на краю земли смыкалась с небесной.

– Разыгрался, седой, – сказал Скачков в восхищении.

– Как на Волге!

– Вы не местный?

– Теперь местный, – кивнул водитель и, пока не переехали через мост, больше не проронил ни слова. А там, едва выехали на лесное шоссе, погнал машину так, что в глазах зарябило от мельканья берез. – Когда-то служил в этих местах. Встретил здесь одну... И, как говорится, прикипел на всю жизнь.

– Тянет домой?

– Не очень. Я здесь обжился, полюбил свою работу. Старик мой сюда переехал. Там никого из близких не осталось. Я как-то поехал, вижу, старику одному тяжело, ну и привез его. Пожил немного, а потом и начал. Нет, сын, не могу. Оно и понятно. Мы на работе, он дома. Кабы еще какое дело, а то не за что ж взяться. Городская квартира. Ни печь тебе топить, ни дрова рубить. Говорит, хуже, чем в тюрьме. Назад отправить? Нет, старый слишком. Так что я сделал? Купил ему хатку в одной деревеньке под Зуевом. И что вы думаете, Михайлович, ожил дед. Завел кроликов. Там такая ферма, что ого! К нему ездят любители-кролиководы, обмениваются. Развел пушистых разных расцветок. Настоящая коллекция, скажу вам. Свою деревню и не вспоминает. Нашел дело по душе. Мы с женой каждый выходной бываем у него. Дети все лето живут там. В прошлую неделю ездили. Как водится, взяли по маленькой. Для настроения, значит. Он вдруг и говорит: свозил бы ты меня, сын, на Волгу, последний раз глянуть на те места, где гусей пас... Есть, значит, в душе вот такое... Места у нас там красивые. За нашей деревней была небольшая речушка. Весной, когда разливалась Волга, вода заливала и луг наш, и лес, и речушку. Зато летом рыбы хоть отбавляй. Особенно в сенокос. В ямах воду взмутишь, щуки морды повысовывают, только хватай. Половить бы теперь рыбку руками... Поправив пятерней посеченную сединой шевелюру, водитель глянул на наручные часы и, вдруг умолкнув, погнал машину еще быстрее.

Заместитель министра нисколько не изменился. Он был в том же сером костюме, что и в тот приезд, и даже та же улыбка была на том же бледном лице. Он и сейчас, как и тогда, первым делом спросил, как с гостиницей.

Скачков сел у приставного стола, глянул на заместителя. Опустив глаза, тот покопался в бумагах, лежавших перед ним в тоненькой зеленой папке, потом закрыл папку, отодвинул в сторону, положил на нее сухую белую руку с тонкими длинными пальцами, посмотрел на Скачкова с неожиданно по-отечески доброй, теплой улыбкой на лице. Скачков тоже улыбнулся, почувствовав себя не на приеме у большого начальника, а точно в гостях у близкого друга.