Текст книги "Остаюсь с тобой"
Автор книги: Леонид Гаврилкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Уволился.
– И где теперь?
– Сейчас у вас в гостях, – усмехнулся Алесич. – А пятнадцать суток и еще одну ночь пробыл в милиции.
– В милиции? В какой милиции?
– В зуевской. Пятнадцать суток. Законных, – Алесич говорил весело, можно было подумать, что он хвалится. – Меня отпустили бы раньше, если бы ходил подметать улицы. Тех, кто ходил, отпускали, – не хватает в милиции места для нашего брата. А я отказался подметать. Не хотел, чтобы меня видели.
– Еще милиции тебе не хватало, – упрекнул Скачков.
– Знаете, Михайлович, лучшего места подумать о жизни, кажется, и нет. Никто не беспокоит, лежишь себе. Только сверчок где-то цвиркает...
– А что ты натворил?
– Один знакомый человек, за которым я гонялся, прямо у меня на глазах сел в автобус. Я догонять, но не догнал. Хотел перехватить легковушку, а та, как ошпаренная, на тротуар. Милиционер за шиворот. Нарушаете, гражданин. Создали аварийную ситуацию, которая угрожала тяжелыми последствиями. Перед тем я как раз малость того. С буровиками в кафе... Ну меня и в кутузку, чтобы не создавал аварийных ситуаций. Одним словом, Валерий Михайлович, мне нужна работа.
– Назад не хочешь? Могу опять позвонить начальнику конторы.
– Нет. К буровикам не хочу.
– Мастер тебя хвалил. Сказал, что...
– Конечно, там перспективы, и все такое, однако... Пока не хочу. Может, позже, только не теперь. Теперь мне надо где-нибудь в Зуеве. Каким-нибудь токарем, дизелистом.
– Откровенно сказать, не нравится мне, что ты такой летун.
– Нельзя так нельзя, – пожал плечами Алесич.
– Почему нельзя? Можно. Но чтоб не бегал, чтоб хоть немного посидел на месте.
– Временами не все от меня зависит.
– В ремонтники пойдешь? Ремонтировать скважины? Днем на выезде, на ночь в Зуев.
– Можно.
– Договорились? А если договорились, то... Кириллов, кончай свою писанину.
– Слушаюсь... – Кириллов сунул ручку во внутренний карман пиджака. Схема очерка есть. Только давай уточним кое-что, чтобы не напутать...
– Не мудри особенно. Напиши, что люди работали как надо, вот и все. Никаких секретов. А лучше совсем не пиши. Не для славы я сюда приехал.
– Нам с тобой скромности, конечно, не занимать. Но приказано написать. Кому-то кажется, что прочитают о тебе корпеющие над бумагами канцеляристы и тоже начнут проситься на низовую работу. Слушай. Я перечислю, что ты наделал... Так, – он снова полистал блокнот. – Отремонтировали запущенные скважины и поставили на них более мощные электронасосы. Тем самым увеличили пластовое давление. За счет новых водонапорных станций. Далее. Укрепили ремонтную службу. Кадрами и техникой. Сократили на одну треть по времени ремонтные работы на скважинах. Те скважины, что фонтанируют, начали эксплуатировать более интенсивно.
– Об этом совсем не надо писать, – возразил Скачков. – Вычеркни.
– Я пишу, что временно.
– Не надо и временно. Это варварство. Мы пошли на это, чтобы любыми средствами выполнить план. Как только отремонтируем больше скважин и пробурим несколько таких, как, например, триста пятая, сразу же откажемся от этого.
– Хорошо, убедил. Пойдем дальше... – Кириллов снова полистал блокнот. Потом я подробно описываю, что конкретно сделано ремонтниками, потом о новом оборудовании, которое удалось раздобыть и которое надо добыть в ближайшее время, чтобы промысел начал работать ритмично, без авралов, без перегрузок, без ненужного риска. Дальше рассказываю о комиссии, о том, что она должна определить для промысла научно обоснованный план...
– Не забудьте про людей. Главное – люди!
Алесич сидел, прислушивался к разговору и не мог избавиться от чувства, что он здесь лишний, жалел, что зашел сюда.
– Последний вопрос, – попросил Кириллов. – Мы забыли о перспективах...
– Какая может быть перспектива, когда завтрак нас ждет, – отмахнулся Скачков. – Пошли на кухню, там договорим...
На другой день утром Алесич явился в отдел кадров нефтегазодобывающего управления. Кадровик – с побритой до блеска головой и в белой тенниске долго листал его трудовую книжку, точно верил и не верил, что это книжка, потом снял трубку, позвонил:
– Валерий Михайлович? Мне говорили об Алесиче Иване Андреевиче... Да. Вы хорошо его знаете? Смотрели его трудовую книжку? Десятки мест сменил. Кроме как грузчика или дворника, ничего больше не могу ему предложить... Ваше дело. Сейчас... – И, вернув Алесичу трудовую книжку вместе с направлением, сказал: – Идите к начальнику, – а сам снова начал что-то говорить по телефону.
Секретарша не пустила Алесича в кабинет начальника, пока не убедилась, что тот действительно приглашал его к себе.
– Приветствую, приветствую! – вышел из-за стола ему навстречу Скачков. – Мой кадровик, канцелярская душа, отказался подписывать направление. Заглянул в документы и... испугался! Мы, говорит, боролись с такими, и снова... Так что, дорогой, постарайся не подводить меня.
– Понятно, – пообещал Алесич.
Расспросив, где находится цех по подземному ремонту скважин, Алесич поспешил туда пешком, – это было недалеко, на окраине города.
– Мне звонил Скачков, – сказал начальник цеха, оглядывая новичка. Он сидел в застекленной будке и листал какие-то накладные. – Сказал, что вы хороший специалист. Однако... В цехе слесарей комплект. Да вы и не такой старый, чтобы сидеть на месте. А в бригадах специалистов не хватает. Имейте в виду, – работа разъездная. Бывают авралы, когда где какая авария. Но всегда на машине. Отвезут и привезут. Так, может...
– Согласен, – не дослушав до конца начальника цеха, кивнул Алесич.
– Хорошо. Пойдете в бригаду Тарлана Мустафаева. Бригадир опытный, ваших лет, так что сработаться с ним будет нетрудно. А главное, есть у кого поучиться. Он настоящий нефтяник.
Тарлана Мустафаева Алесич застал во дворе. Это был невысокий мужчина в вязаной шапке, натянутой на голову чуть не по уши. Черные усы на белорусский манер – широкие, с чуть отвислыми концами – на маленьком смуглом личике. Мустафаев как раз собирался выезжать со своей бригадой. Взявшись за ручку открытой дверцы обшарпанного "рафика", он что-то говорил водителю стоявшего рядом грузовика с подъемным краном. Как потом узнал Алесич, это был не просто грузовик, а агрегат А-50 для подъема и спуска труб в скважине.
– Салям алейкум! – протянул руку Мустафаев. – Когда-нибудь был ремонтником?
– Много где был, а вот у нефтяников ни разу, – ответил Алесич.
– Ну, если много где, то у нас научишься. – Бригадир улыбнулся в густые усы, спросил: – Белорус?
– Белорус.
– Очень хорошо. А то работаем в Белоруссии, а в бригаде ни одного белоруса. Всякие национальности есть, а белоруса нет. Теперь комплект. Садись в "рафик". – И приказал молодому парню, сидевшему в машине. – А ты, Мурат, останься. Иди, дорогой, на промузел, смотри, чтобы скорее раствор везли. С ними и приедешь. – И уже в дороге, когда выехали за город, бригадир подсел к новичку, спросил: – Местный, приезжий?
– Местный. Работал на триста пятой.
– Дорогой ты мой, так ты лучше нас знаешь, как и что там, под землей. Помолчал, вглядываясь в окно. – Понимаешь, сколько ни живу, сколько ни смотрю, а все равно тянет посмотреть в окно. Люблю вашу землю. Ровно, и много речек, много лесов. Всего много. У нас дома, понимаешь, горы и горы. Одну гору обошел, а там еще одна, потом еще и еще. А тут... Небо, глаз не хватает. Хорошая у вас земля. А люди еще лучше. Я приехал сюда учить ваших джигитов добывать нефть. У нас она давно, с детства привыкаем. Приехал холостяком. Долго был холостяком. Хоть наши кавказские красавицы на весь мир славятся. Косы, как ночь, глаза, как глубокие колодцы. Глянешь раз – и пропал на всю жизнь. Там я выдержал. А здесь сдался. Поднял руки вверх и говорю: "Бери, синеглазая Лида, я твой на всю жизнь!" Теперь только жалею, что поздновато у вас нашли нефть. Больше бы джигитов бегало в детский садик.
Всю дорогу Алесич присматривался к бригадиру, прислушивался к его разговорам с членами бригады, к шуткам, которыми обменивались между собой рабочие, не забывая иногда пульнуть колючее словцо и в адрес бригадира. Создавалось впечатление, что отношения между рабочими и бригадиром слишком уж свойские, чуть не панибратские. При таких отношениях трудно поддерживать дисциплину, а без дисциплины что за работа. Но как же удивился Алесич, когда увидел этих "несерьезных" людей у станка-качалки, который им надо было отремонтировать.
Качалка застыла, опустив к самой земле свою луноподобную голову, чем-то напоминая усталую лошадь, спрятавшуюся в зарослях высокой травы от мух.
– Давно не ступала здесь нога нашего брата, – сказал Мустафаев, собирая у станка своих помощников. – А вы знаете, что для нашего управления каждая недодобранная тонна нефти? Значит, так... Надо оживить эту скважину. Мы не знаем, что там такое. Оборвались штанги или, может быть, запарафинились трубы. А может, то и другое. Поэтому сначала поднимем штанги... Понятно? За дело! Ты, – глянул на Алесича, – будешь помогать машинисту подъемника. Присматривайся, как и что. Нам нужен еще один машинист. Учись.
Закрепив подъемную вышку оттяжками, начали поднимать штанги. Их складывали здесь же, рядом со скважиной, одну на другую, как обычно складывают длинные жерди. Штанги были замасленные, с прилипшими к ним наплывами парафина, комками песка и глины.
Все работали молча и сосредоточенно, без суетни, точно выполняя команды своего бригадира.
Незаметно минула половина дня.
Машинист подъемной установки – фамилия у него была Запорожец, хотя он ничем не походил на запорожца, какими их рисуют в книгах, – несколько раз довольно многозначительно поглядывал на солнце.
– Тарас, глаза ослепишь, – заметил ему Мустафаев. – Поднимем штанги, поедем на обед.
Подняли обломанную штангу. Ее конец был тонкий, заостренный. Она и обломилась в этом, тонком месте.
– Перетерлась, – сказал Мустафаев и махнул машинисту, чтобы тот глушил двигатель. – Или в скважине где-то изгиб, или песчаная пробка, одно из двух. Вот что, Степан, – обратился бригадир к водителю "рафика", – поедешь в цех. Пусть сейчас же подбросят пару новых штанг. Может, и еще какую-нибудь придется менять. И колокол. Без него остальные штанги мы не поднимем. По дороге подбросишь нас в столовку. Сам пообедаешь после. Ну, товарищи, по коням, как говорят у нас на Кавказе.
Все сели в "рафик". Когда отъехали немного, Мустафаев сказал Алесичу:
– Будешь хорошим ремонтником. У тебя есть реакция. Я наблюдал. Для ремонтника реакция – все. В нашем деле, бывает, и секунда много значит...
В коридоре столовой сняли брезентовые куртки, повесили на крюки, помыли руки и направились в зал. Там уже никого не было. Официантки прибирали помещение.
– Салям алейкум! – поздоровался Мустафаев, взял поднос и прошел в раздаточную.
Ели, как и работали, молча и сосредоточенно.
Алесич вдруг услыхал, как кругом задвигались. Глянул – все смотрят в одну сторону, куда-то за его спину.
– Добрый день! – послышался тихий Катин голос. – Приятного вам аппетита!
Оглянулся. Встал за столом, чувствуя, как лицо покрывается испариной. Какое-то время стоял молча, не в силах пошевелить онемевшим языком.
– А я смотрю, смотрю, ты это или не ты?
Загремели табуретки. Ремонтники как по команде поднялись и вышли.
– Давно ты здесь? – чуть сдержанный смех Кати. Ее серые глаза радостно заблестели.
– А ты? – выдохнул Алесич.
– Пару недель.
– Я тоже... – набрал полные легкие воздуха Алесич и заговорил уже более спокойно: – Уволился с триста пятой сразу после тебя. Что случилось? И не сказала...
– Долго рассказывать.
– Может, встретимся? Ты во сколько кончаешь?
– В восемь...
– Зайти за тобой?
– Зайди, – как-то безразлично сказала Катя и, взяв посуду, пошла на кухню.
Алесич стоял и смотрел ей вслед, пока Катя не скрылась в дверях. Теперь его смутило то, что она так спокойно рассталась с ним. Будто была недовольна чем-то. Будто ей все равно, встретятся они в восемь или не встретятся. И он тоже хорош. Можно было поговорить, никто им не мешал. Но поздно, не побежишь же вслед.
Вышел из столовки, присоединился к товарищам, что топтались, балагуря, в ожидании "рафика".
– Друзья! – весело начал Тарлан Мустафаев. – Позор, позор бригаде, если такое солнышко взойдет над другим трудовым коллективом. Дорогой наш Алесич, честь нашей бригады в твоих руках. У меня, друзья, такое предложение. Если Алесич не завоюет эту сероглазую, мы исключим его из бригады. Кто "за"?
Все дружно подняли руки.
Когда подъезжали к скважине, Мустафаев, наклонившись к самому уху Алесича, спросил:
– Во сколько надо?
– В восемь.
– Отпустим.
Работал Алесич, как во сне, почти не сознавая того, что делает. Перед глазами стояла Катя. Снежным комом нарастали слова, которые он сегодня скажет ей. Когда же Алесич слишком уж погружался в свои мысли, к действительности его возвращал окрик кого-либо из рабочих или даже самого бригадира. Но никто не укорял, не злился. Понимали, что творится у мужика на душе.
Время приближалось к восьми, а штанги еще не успели опустить. Алесич заволновался, раза два растерянно глянул на часы. Это усек бригадир.
– Слушай, – сказал он. – Бери "рафик" и поезжай. Без тебя справимся. Настоящий джигит не должен опаздывать. Машину назад пришлешь.
В окнах столовки еще горел свет, бросая желтые пятна на серый асфальт перед зданием, на клумбу-холмик с почерневшими стеблями от бывших цветов. Алесич стоял поодаль, в темноте, куда не доставал свет, не спуская глаз с дверей.
Подошел старенький автобус. В окнах столовки потух свет. Теперь сверкала только лампочка над дверьми. Какое-то время спустя женщины с тяжелыми сумками направились к автобусу. Последней показалась Катя – в белом платочке и темном пальто. Заперла дверь, постояла, огляделась.
Алесич подался ей навстречу.
Катя махнула водителю рукой, давая знак, чтоб ехали, ее не ждали. Воздух наполнился чадным бензиновым перегаром, автобус тронулся, стал поворачивать на дорогу, ощупывая ее фарами.
Дорога шла через поле, блекло освещенное молодым месяцем. Впереди мигал огнями Зуев. Сбоку от цеха подготовки нефти колыхалось слабенькое пламя.
– Я искал тебя, – сказал Алесич.
– Я знала. Поэтому и осталась здесь.
– Почему же ты тогда ничего не сказала?
– А зачем? – засмеялась Катя.
Алесич насупился. Какое-то время они молчали. Она шла, повесив на плечо небольшую сумочку, размахивая свободными руками. После кухонной жары ей, наверное, приятно было шагать полем и дышать прохладным вечерним воздухом. Алесич смотрел на нее, такую близкую и таинственную при слабом, призрачном свете месяца, и злился, что все слова, которые он запасал для нее, точно вымело из головы. И уже на подходе к городу, понимая, что там, на осветленных улицах, он ничего ей не скажет, решительно начал:
– Слушай, Катя. Я имею приказ своего бригадира Тарлана Мустафаева. Он сказал, что если я не завоюю тебя, то исключит меня из своей бригады... Вот так, Катя.
Она глянула на него блестящими, темными в ночной серости глазами:
– А без приказа ты... не можешь?
15
Генеральный директор позвонил Скачкову на квартиру рано утром. Скинув с себя одеяло, Скачков бросился к телефону. По голосу сначала не узнал Дорошевича.
– Скачков слушает, – крикнул встревоженно в трубку. Его всякий раз пугали ранние звонки: такой порой звонили, когда случалась авария.
В трубке раздался спокойно-хрипловатый голос усталого человека.
– Дорошевич звонит...
– Доброе утро, Виталий Опанасович, – сдержанно поздоровался Скачков.
– Извините, Валерий Михайлович, что рано беспокою. Знаете, старику не спится.
– Откуда звоните, Виталий Опанасович?
– Из своего кабинета.
– Как отдыхали? Как чувствуете себя?
– Вы, Валерий Михайлович, сразу хотите слишком много знать... Будем считать, что все нормально, раз на работе. Как у вас?
– Можно считать, что тоже все нормально.
– Это хорошо, – какое-то время в трубке слышалось только тяжелое дыхание. – Однако мне показалось, что в вашем голосе мало уверенности.
– Вы же знаете, как дается план.
– Примерно... А все же – как с планом?
– Держимся на уровне. Вот уже какой месяц без срывов. Бывает, что и перевыполняем.
– Это хорошо, – опять тяжелое дыхание в трубке. – А как насчет перспектив? Как вы представляете себе завтрашний день промысла?
– Я, Виталий Опанасович, могу ответить вашими же словами, – засмеялся Скачков. – Слишком много хотите знать сразу. А если серьезно, то я считаю, что все то, что делаем сегодня, – стараемся обновить оборудование, отремонтировать, войти в нормальный ритм, – это работает на завтрашний день. Надеемся, что комиссия подведет итоги, тогда тоже кое-что прояснится.
– Валерий Михайлович, – прервал его Дорошевич. – Я хочу подъехать к вам. Посмотреть, как и что там, поездить.
– Собрать коллектив?
– Не надо. Хочу встретиться только с вами. Есть о чем потолковать...
Разговор был как будто рядовой, обыкновенный – мало ли таких разговоров бывает, когда человек занят серьезным делом, – но Скачкова он растревожил не на шутку. Особенно его задел вопрос о перспективах промысла – этот Дорошевич точно нутром чует, чем испортить ему настроение... И он испортил-таки, угодив в самое больное место. И больным это место было совсем не потому, что Скачков не придавал значения перспективам, завтрашнему дню промысла, а просто из-за повседневной суеты не находил времени основательно все продумать, посоветоваться со своими специалистами и сделать какие-то выводы. Правда, несколько раз он собирался сделать это, но ему всегда что-то мешало, что-то срочное и неотложное. Видно, стоит отбросить все, даже самое-самое срочное, и поговорить о перспективе. Но сначала он сам должен более конкретно представить, чего он хочет, что он скажет подчиненным. Не только же их слушать.
Обо всем этом хотелось подумать, подумать сейчас, перед встречей с Дорошевичем, поэтому Скачков решил идти на работу пешком. В конторе, стоит переступить порог, начнутся телефонные звонки, пойдут посетители, – тут не то что сосредоточиться – бывает, дух перевести некогда.
Машину, которая приезжала за ним осенними дождливыми утрами, предложил жене.
– Что ты? – отказалась Алла Петровна. – По дороге в школу и из школы только и подышать свежим воздухом.
Еще держались утренние сумерки. С деревьев срывались крупные капли и с шорохом падали в привядшие листья, которые ветер заметал под заборы. Дым из труб вываливался на мокрые крыши домиков, принадлежавших частникам, наполнял синевой притихшие палисадники, выползал на улицу. Пахло поджаренным салом и подгорелым луком. Низко над землей плыли тяжелые тучи. Небо насупилось, опустилось ниже. Хоть бы не было дождя, подумал Скачков, а то зарядит, не очень-то поездишь со старым и больным Дорошевичем.
Когда-то, думая о будущем, Скачков не такой представлял свою работу. Ему казалось, что он будет заниматься общим руководством, согласованием разных вопросов с инстанциями, разработкой стратегических направлений... А повседневную текучку, всякие мелочи возьмут на себя разные службы, которых немало в управлении. Начальники отделов, цехов, мастера, бригадиры. Всех этих гавриков где-то около четырехсот человек. Совсем немало на две тысячи рабочих. Если бы каждый из руководителей добросовестно выполнял свои обязанности, ему, начальнику управления, нечего было бы и делать. Во всяком случае, не плыло бы к нему в кабинет столько раздутых до размеров важных мелочей, разобраться в которых временами не хватает дня. Иной раз складывается впечатление, что никто в управлении не берет на себя никаких вопросов, все со всем идут к нему, Скачкову, все стараются согласовать с ним. Не подвезли трубы на буровую, звонят ему. Подрался какой-нибудь слесарь с женой, без Скачкова не знают, как на это реагировать. Не хватает покрышек, снова идут к нему. Подчиненных много, а он, начальник, один, и пока что не самый опытный во всем, что касается практической работы. Сколько ни говорил подчиненным, мол, больше берите на себя, нет, как глухие. Не потому ли это, что в управлении больше, чем надо, ответственных особ и в результате никто из них ни за что не отвечает. Оно, конечно, и неплохо, когда он, начальник, знает все до мелочей. Но слишком уж много мелочей на одного. Во всем этом он, наверное, виноват сам. Начиная работать, сознательно во все вникал, хотел больше знать, и не заметил, как его захлестнула текучка.
И очень хорошо сделал Дорошевич, что позвонил и напомнил о главных его обязанностях. Выходит, генеральный директор лучше его, Скачкова, понимает, что делается здесь, у него под носом. Неглупый мужик! Жаль, что с самого начала у них не сложились отношения. Вечно тот был недоволен чем-то, вечно раздражен – не хотелось и встречаться с ним.
В приемной уже сидели несколько человек, ждали начальника. Раньше он радовался, что от посетителей отбою нет. Он, Скачков, видел в этом рост своего авторитета. Сегодня он взглянул на посетителей иначе. Поздоровавшись, не стал приглашать их к себе, как делал обычно, а пригласил только секретаршу.
– Вот что, Эмма Григорьевна. Есть просьба. Сделайте для меня и моих заместителей, заведующих отделами объявления, когда кто принимает по личным вопросам. Время наметьте сами. Думаю, в этом деле вы более опытны, чем я. Теперь насчет приема вообще посетителей. Заведите книгу учета тех, кто просится на прием.
– Такая книга всегда была. При вас, правда, я не пользовалась ею...
– Надо пользоваться. Записывайте, кто и по какому вопросу просится ко мне, и направляйте к тому, кто этими вопросами занимается.
– Ясно, Валерий Михайлович. Когда начинать?
– Раз книга учета есть, начинайте сегодня же и записывать. Всех, кто там сидит в приемной. Пригласите главного инженера, геолога и начальника технологического отдела.
Лицо секретарши, всегда какое-то мягкое и улыбчиво-доброе, вдруг стало строгим, она выше подняла голову, поправила белые волосы и неожиданно твердой походкой вышла из кабинета.
Скоро явились, глядя как-то настороженно, Протько, Бурдей и Котянок. "Видно, показала свой административный характер Эмма Григорьевна", – подумал Скачков. Все поздоровались с ним за руку, стали перед столом, ожидая, наверное, каких-то важных и срочных указаний. А Котянок даже достал из кармана своей джинсовой куртки блокнотик и вооружился шариковой ручкой. Он всегда записывает. Видно, не очень-то надеется на свою память.
– Указаний никаких не будет, – усмехнулся Скачков. – Садитесь, пожалуйста... У вас на работе ничего срочного нет? Никто никого не ждет? Можем час-другой поговорить? Ну и чудесно... В жизни каждого учреждения, каждого руководителя наступает такой момент, когда необходимо то-се пересмотреть, уточнить. Речь идет о дальнейшем усовершенствовании нашей с вами работы. Будучи здесь человеком новым, я занимался всем, вникал во все. Могу сказать, что мой ликбезовский период кончился. Я дал указание секретарше, чтобы для каждого из нас она составила график приема посетителей. Надо кончать со стихией. Чтобы, например, ко мне не шли с теми вопросами, какими занимаются другие сотрудники и какие они, эти сотрудники, должны решать. Это даст мне возможность больше заниматься своими непосредственными обязанностями. И не только мне, но и всем нам.
– И до нас добрался, – прошептал Котянок, наклоняясь к главному инженеру.
– Вы чем-то недовольны? – заметил это движение Скачков.
– Это они о том, что ваш ликбезный период кончился не на пользу подчиненным, – засмеялся Протько.
– Это еще цветочки, ягодки впереди, – сказал главный инженер. Его лицо на какой-то миг осветилось улыбкой, идущей откуда-то изнутри, и снова потухло, после чего сделалось еще более постаревшим и скучным.
– Вот и поговорим про ягодки, – сдержанно улыбнулся Скачков. – А то эта повседневная суетня-колготня совсем заслонила перед нами завтрашний день. Впрочем, нам и не до него было, до того дня. Работали фактически в аварийной ситуации. Завтра так работать мы не можем и не имеем права. Надо в ближайшее время выйти на новый уровень организации труда и технической вооруженности. А пока что обсудим, как будем работать в будущем году. Комиссия, как вы знаете, еще не кончила свои исследования, таким образом, ее выводы не повлияют на план будущего года. Он, скорее всего, останется без изменений. Справимся мы с ним или нет? Сейчас мы план выполняем. Но что нам это стоит? Думаю, в будущем году наши возможности улучшатся. В нашем распоряжении будет больше капитально отремонтированных скважин, закончится строительство еще одной насосной станции. Вступит в строй действующих несколько новых скважин. Тем не менее мы не можем не задуматься, все ли сделали, что еще можно и нужно сделать? Иначе говоря, все ли резервы выявлены? И достаточно ли ясно мы представляем, с какими проблемами встретимся завтра? Сейчас, например, мы ремонтируем, что дошло до ручки и чего нельзя не ремонтировать. В ближайшее же время надо так организовать ремонт, чтобы аварийные ситуации если не полностью, то почти полностью исключались. Для этого надо иметь план профилактического ремонта. Думаем ли мы над таким планом или всю жизнь будем только латать дырки? Теперь о механизации. Механизмы у нас есть, и их немало. Однако многие из них несовершенные, устаревшие. Надо посмотреть, чем располагают другие, может быть, что-то перенять. Резервы здесь, представляете себе, действительно неисчерпаемые. И еще. Все мы знаем, какое оборудование на промысле. Требуется срочно составить график обновления этого оборудования. Тогда мы сможем заранее заказать нужные нам механизмы. На складах у нас горы разных механизмов, а нужных нет... Проблема? Да, проблема, и не маленькая. А взять эксплуатацию скважин... Между прочим, стоит поинтересоваться заключением комиссии, у них уже есть ясность по многим скважинам. Вместо электронасосов поставить качалки, а где-то вместо качалок – электронасосы. Здесь кроются большие резервы. Нам нужно иметь перспективные схемы обновления месторождений, план технологической обработки скважин. И не только это. Всех проблем не перечислишь. Вы специалисты и знаете больше меня. Вот и подумайте над всем этим. Главное требование целесообразность, реальность, своевременность. Всякая неточность, приблизительность будут расцениваться как небрежность и безразличие в выполнении своих непосредственных обязанностей.
– Действительно, ягодки, – хихикнул Котянок.
– Давайте подумаем и вот о чем, – будто не слыша реплики Котянка, продолжал Скачков. – Об условиях работы каждого рабочего на его рабочем месте. Возьмем, например, наших ремонтников. Как у нас делается? Рано утром люди едут за сотню, а то и за две сотни километров на работу, вечером возвращаются назад. Теряем дорогое время, гоняем и губим технику. А если оборудовать несколько машин так, чтобы там можно было бы разогреть обед, отдохнуть, переночевать? Тогда наши ремонтники будут работать, не глядя на часы. Короче говоря, речь идет о культуре производства. Культуре быта. И не только ремонтников. На эту проблему стоит взглянуть шире. Подумать о дальнейшем совершенствовании производства, транспорта, обеспечении буровых тем же раствором, с доставкой которого мы всегда почему-то запаздываем. Можно ли во всем этом избежать недостатков, просчетов, промахов? Думаю, что можно... А представьте себе, нам вдруг сообщают, что открыли новое месторождение нефти. Готовы мы к этому?
– Надоело ждать ту нефть, – вздохнул Бурдей. – Геологи, кажется, и сами не верят в успех...
– Это же разведка, что вы хотите, – не согласился Скачков. – Сегодня нет, завтра есть. Верят они там или не верят, а разведку ведут, ищут. Как видите, у нас с вами немало проблем, о которых надо думать и думать.
– Когда тут думать? – хмыкнул Котянок, который все время сидел со скептической улыбкой на лице, что-то записывая в блокнотик. – Каждый день дрожишь, как бы где что не сломалось, не взорвалось. Тут, Валерий Михайлович, не до фантазий.
– Я никогда не считал себя фантазером, Вячеслав Никитич, – без обиды заметил Скачков. – А то, что вы каждый день дрожите, так это в значительной степени оттого, что временами мы не своими делами занимаемся. У нас есть кому дрожать вместо вас... А вот то, о чем я говорил, – это проблемы для нас с вами. Мы с вами, чего греха таить, малость забыли о своих обязанностях, взяли на себя то, что должны делать наши подчиненные. А то, как поглядеть, некоторым за нашими плечами легко живется.
– Валерий Михайлович, вы так говорите, будто я против, – пожал плечами Котянок. – Я всегда считал и считаю, что это давно надо было сделать. Однако все мы так погрязли в текучке... Сами знаете, какая ситуация...
– Вот чтобы не возникало больше таких ситуаций, мы и должны пересмотреть свою работу. Каждый из нас. И вы, и я... И, конечно, главный геолог. Для геологической службы работы у нас тоже хватает. На триста пятой нефть получили там, где ее не ждали. Сколько ее там? Может, целое море?
– Нет, не море, – решительно возразил Протько. – Скорее всего, мы напали на локальную ловушку.
– Утешил, называется, – засмеялся Скачков.
– А вот каких размеров та ловушка, мы не знаем, – продолжал главный геолог. – Я сейчас работаю над запиской генеральному директору, предлагая доразведать площади вокруг триста пятой, а может, и на всем месторождении. Не исключено, что на нижних горизонтах всюду есть нефть.
– Видите, Вячеслав Никитич, несмотря на текучку, человек готовит свои предложения о доразведке площади, – упрекнул Скачков начальника технологического отдела.
Котянок только повертел головой.
– Всем нам не легко, – сказал Бурдей. – Копаемся, как те жуки... Своевременно поднял вопрос Валерий Михайлович...
– Моих заслуг здесь нет, – отмахнулся Скачков. – Сами обстоятельства диктуют.
Проговорили долго, чуть не до обеда.
Когда все вышли из кабинета, Скачков не мог усидеть на месте, до того был возбужден. Прошелся к порогу и обратно. Сегодня он как-то по-новому увидел своих подчиненных, увидел, чем они живут, насколько широко мыслят. Высказались все, и не по одному разу. Расходились оживленные и взволнованные. Кажется, все остались довольны разговором. Даже Котянок, несмотря на скептическую улыбку, не сходившую с его лица, в конце разговорился и высказал немало такого, к чему, безусловно, надо прислушаться.
Глянул на часы. Вот-вот должен был подъехать Дорошевич. Он всегда был точным. Скачков надел плащ, шляпу, открыл форточку – пусть хорошенько проветрится – и вышел из прокуренного кабинета.
– Когда вернетесь? – спросила Эмма Григорьевна. – Вдруг кто будет спрашивать.
– До вечера не вернусь. Если что важное, звоните по рации. – И, простившись с секретаршей, спустился на первый этаж. Через окно в коридоре увидел, как подъехала черная "Волга", и поспешил к выходу.
