Текст книги "Выход на бис"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Гнусный многоженец, грязный развратник, аморальный тип, изменник, вредитель, гадский гад и прочая, прочая, прочая, то есть сеньор-мистер-господин-товарищ Родригес-Браун-Баринов-Коротков (можно и в другом порядке перечислить), подумал, что все-таки в будущем надо как-нибудь выбрать время и перейти в ислам. Даже если для этого придется кое-чем пожертвовать. Тогда можно было бы спокойно оформить три брака по законам шариата и жить где-нибудь в Абу-Даби или Бахрейне. Даже еще одну жену можно нанять, лишь бы финансы позволяли. Если об этой шальной мысли я рискнул бы хоть что-нибудь вякнуть, меня немедленно спихнули бы за борт. Кто конкретно

– судить не берусь, обе были на это способны.

Я очень пожалел, что Марсела наловчилась болтать по-английски, да и в ее команде, судя по всему, в основном были американцы. Помнится, когда я был Брауном и резвился на этой самой яхте с четырьмя розочками сразу, незнание английского Марселой, а испанского – Мэри и Синди немало мне помогало. А вот с Соледад, знавшей оба языка, жить было сложно. Правда, был еще родной русский, которого тут могли и вовсе не знать. Вот на это и надо было надеяться. Но эмоции у Хавроньи были иной раз непредсказуемые…

На корме яхты трепыхался звездно-полосатый флаг. В прошлый раз, когда мы с Ленкой захватили ее, прибрав в заложники Эухению Дорадо, Лусию Рохас и Сесара Мендеса, там был хайдийский сине-бело-зеленый триколор. Так что я находился на территории, за захват которой мне мог намылить шею сам президент Клинтон.

Впрочем, захватывать яхту мне было нечем. Оружие я оставил в лодке, которую мальчики из команды «Дороти» уже подняли на палубу. Ясно, впрочем, что даже если бы я вылез на палубу при автоматах, то надолго они бы у меня не задержались. У тех четверых, что стояли вокруг Марселы, были отличные пистолеты и револьверы, а ближе к корме стоял молодец с мощным помповым ружьем. Из такой штуки он с одного залпа вышибет мозги и мне, и Ленке. В общем, надо поменьше конфликтовать, ибо здесь, во владениях Марселы, содержимое моих мозгов мало кого интересовало. Но как объяснишь это Ленке? Осторожность у Хавроньи чаще всего проявлялась уже после того, как что-нибудь случалось.

Поэтому пришлось идти на минимум риска.

Я проскочил мимо Ленки, все еще пытавшейся напугать Марселу взглядом, и, осторожно отодвигая ее с дороги, прошептал:

– Запомни: ты говоришь только по-русски! Ничего не понимаешь и ничему не удивляешься!

После этого я протянул руки к Марселе и жадно, не без настоящего удовольствия, кстати, облапил ароматную, хотя, как уже однажды отмечалось, несколько располневшую креолочку. Именно так, как истосковавшийся за два года разлуки любимый муж может обнять мать своих шестерых детей.

– Марселита! – прошептал я в кофейное ушко с увесистой сережкой. – Святая Дева привела меня к тебе!

Великий пролетарский рахмат тебе, дорогой и незабвенный католик Браун! Очень приятно иметь подходящие религиозные убеждения на все случаи жизни.

Но тут произошло то, чего я при всей своей осведомленности никак не ожидал. Из носового салона послышался галдеж детских голосов и топот шести пар разнокалиберных ног. Я не успел даже испугаться как следует. На верхнюю палубу, оттирая меня от ошеломленной Ленки, с визгом выскочило «приятно-смуглявое» – вечный поклон Макарушке Нагульнову за это слово! – «племя младое, незнакомое» (и тут без реверанса классику не обойдешься!), а именно шесть граждан США 1985-1990 годов рождения. И не просто выскочило, а еще и заорало:

– Па!

Это был нокаут. Оставалось только падать и ждать, когда вынесут. Дети меня узнали! Хотя я лично их никогда не видел. Только знал, что самого старшего зовут Кэвин. Двух прочих парней и трех девчонок я по именам не знал. Но они-то ни секунды не сомневались, что перед ними их родитель. Настоящий Браун (который не Атвуд), а через него и я, откуда-то знал, что примерно так ведут себя детеныши опоссума, которые ездят на своем папе и на чужом тоже.

Облепившие меня со всех сторон поросюки и поросюшки визжали от восторга и чмокали, куда только доставали. Самые большие подсадили самых маленьких, средние сами вползли мне на руки и на шею.

– Вы его задавите! – перепугалась Марсела. – Кэвин! Дороти! Вы же большие! Папа долго болел, разве вы не знаете? Он совсем слабенький! Энджел, не садись ему на шею! Ты весишь уже пятьдесят фунтов!

Конечно, оттащить их сразу не удалось. Но благодаря командам Марселы я кое-как начал узнавать имена всех этих kids (малышей). Самую большую девчонку, стало быть, зовут, как нашу яхту. Вот этого, самого младшего из мужиков, пятилетнего бойца весом в пятьдесят фунтов, оседлавшего мою шею, назвали в честь покойного брательника мамочки.

– Сейра! – Рассвирепевшая Марсела сдернула с меня среднюю неполнозубую мартышку и дала ей шлепка. – Майк! Милли!

Смешно, но среднего они назвали реальным именем отца – Майка Атвуда, хотя даже сам Атвуд считал себя Брауном… А вот четырехлетняя куколка – истинный ангелочек, в отличие от Энджела – носила имя милой бабушки Милдред.

Среди общего беснования малышни мне удалось бросить два-три взгляда на Ленку. Нет, такая женщина вряд ли могла бы остановить коня, сбегать в горящую избу, расшвырять телохранителей. Сказать, что она была удивлена, изумлена и оторопела, – значит, ничего не сказать. У нее на лице было написано столько всякого противоречивого, что свихнуться можно, прежде чем разберешься. Да, она была зла как ведьма, что на меня лезет целая куча явно чужих детей, а я не упираюсь и даже пытаюсь их гладить, пошлепывать и целовать. Но при всем этом ее как бабу не могло не растрогать столь бурное проявление детских чувств. Ведь она-то хорошо знала, что настоящий папа этих деток никогда к ним не явится… Но самое главное – Ленка вспомнила, что у нее самой имеется двое ребятишек, которые находятся более чем за пять тысяч километров отсюда. И она их тоже два года не видела. В общем, Хавронья Премудрая хлопала мокрыми глазками, и пара слезинок покатилась у нее по щекам.

Это было таким подарком! Прежде всего, конечно, для малограмотной и ни черта не понимающей в сложностях и загадках русской души Марселы. Она ожидала увидеть презрительно-снисходительную улыбочку, которую непременно изобразила бы дама с западным воспитанием, или ярую злость, так и пышущую сверхжгучим латиноамериканским перцем. А тут слезы – верный признак слабости. И поскольку Марсела была лет на пять постарше Ленки, то решила быть снисходительной к девушке. Бесцеремонно разогнав малышню – минимум слов и максимум шлепков! – она подцепила меня под руку и подвела к Ленке.

– Что же ты меня не познакомишь, Анхелито? У тебя была такая

очаровательная спутница…

– Ее зовут Елена, она русская. – Это было все, что успела придумать моя голова. Следующей фразой должна была стать уже откровенная ложь: «Она совершенно не понимает ни по-английски, ни по-испански». Но соврать я не успел, и, может быть, это было к лучшему.

– Так это ее фамилия Баринова? – произнес с каютной палубы знакомый, хотя и не очень приятный голос.

Харамильо Ховельянос! Опять он тут как тут!

– О, сеньор адвокат! – воскликнул я. – Вы тоже любите морские прогулки?

Я бы с большим удовольствием спросил у адвоката, не любит ли он морские купания. Даже если бы он ответил отрицательно, выкинуть его за борт у меня хватило бы и сил, и совести. Но, к сожалению, изменить ничего уже было нельзя.

Тем более что сеньора Баринова тут же раскололась и мило протарахтела по-испански:

– Да, именно так, я – Елена Баринова, бывшая жена вашего нынешнего мужа. И я действительно русская.

Представляю, чего стоило Хрюшке произнести это самое слово – бывшая! На какую самоотверженность она должна была пойти, черт побери! Только с чего бы это она? Меня, что ли, подзуживает? Или замышляет что-то? Мы ведь, если по большому счету, нынче из разных команд… Сам я, правда, еще не знаю, к какой принадлежу, но она-то на службе у князя Куракина состоит.

А Харамильо еще шпильку ввернул:

– Два года назад они фиктивно разошлись для того, чтобы сеньор Баринов мог вступить в брак с мисс Викторией Мэллори, наследницей колоссального состояния.

Да, вот и делай людям добро после этого! Как мы вдвоем с охранником Раулем тащили этого полусдохшего адвоката под обстрелом коммандос, окруживших асиенду Феликса Ферреры! Чуть сами не погибли… Хотя… Черт его

знает! Если бы мы тогда его сразу бросили, то могли бы погибнуть, пожалуй. Очень вовремя он тогда зацепился ногой за корень. Мы втроем грохнулись, а пулеметная очередь пришлась в спину негру-телохранителю, который прикрывал собой Доминго Косого. Кроме того, в засаду, которая ждала нас у вертолета, первым прибежал Косой, который и по сей день не выбрался из инвалидной коляски. Так что мелкие неприятности, которые доставлял адвокат, очень часто оборачивались положительными последствиями.

– Давайте спустимся вниз, – предложила Марсела тоном радушнейшей хозяйки.

– Тут слишком жарко, солнце печет… Джек, ведите яхту на Гран-Кальмаро.

Парень в синей бейсболке с вышитым изображением американского стервятника, держащего в когтях якорь, и с надписью «CAP» («Капитан») козырнул и принялся отдавать распоряжения. На яхте, судя по первой прикидке, было не меньше двадцати крепких ребят, которые состояли и охранниками, и матросами. Можно было предположить, что Марсела направлялась в погоню за «Торро д'Антильяс», дабы разобраться с ним по-свойски. Оружия у них было полно. Ясно, что гран-кальмарская береговая охрана и ВМС были оплачены и смотрели на это дело сквозь пальцы.

– Мама! – подскочил Кэвин. – Ты обещала, что нас покатают на вертолете! Пусть Гил отвезет нас на виллу, и мы не будем мешать тебе целоваться с папой!

– Гил, – устало приказала миссис Браун вертолетчику, – сначала отвезешь Рози и самых маленьких, потом всех остальных.

– Брать не больше троих за один раз, мэм?

– Да, разумеется. И будьте осторожны… Рози!

Откуда-то выскочила негритюшка лет двадцати, а то и меньше, с прической под голландского футболиста Рууда Гуллита (у него, по данным японской разведки, отец был родом из Суринама – меньше чем в тыще морских миль отсюда, если напрямик).

– Рози, ты почему не смотришь за детьми?

– Я помогала Сильвии и сеньоре Лауре Вальдес, – пропищала пухлая чернушечка. – Они готовят какое-то особенное мороженое.

– Твое дело, малышка, – наставительно произнесла Марсела, – заниматься детьми, а не принюхиваться к мороженому. Сейчас с Энджелой и Милли сядете в вертолет и полетите домой. И упаси Бог, если мне скажут, что ты опять крутилась на кухне! Уволю! Не забудь накормить детей. Они, конечно, будут упираться, но ты должна быть тверже.

Раздав все ЦУ, Марсела неожиданно для меня взяла под ручку Ленку.

– Пойдемте, Элен, я покажу вам нашу яхту.

– Я здесь бывала, миссис Браун. Два года назад нас катала на этой яхте сеньора Эухения Дорадо.

– О, – усмехнулась Марсела, – эта гадалка совершенно запустила яхту и все тут испохабила. А мы восстановили ее почти такой же, как тогда, когда мы ходили на ней с Мэри и Синди. Конечно, поставили новые компьютеры, более мощные дизели, поменяли вертолет.

– А «Аквамарин»? – Это уже я поинтересовался.

– Построили заново. Форма осталась почти такой же, а начинка посовременнее.

Пристроившись за спинами дам (напоминаю, что я был в одних плавках, Марсела – в шортиках, явно страдавших от перегрузки, и коротенькой безрукавочке, завязанной узелком в районе титек, а Ленка – в купальничке, явно рассчитанном на французскую фигурку и тоже работавшем на пределе возможностей), я проследовал на каютную палубу. Охрана Марселы осталась наверху, но, пока мы спускались, прямо-таки слюнявила Хрюшкины телеса липкими взглядами. Даже при том, что за время пребывания на всяких там Мартиниках свежеиспеченная мадемуазель подмосковного производства прилично загорела, она все-таки смотрелась белым человеком. Тем более что волосья у нее на здешнем солнышке дошли до лимонно-золотистого оттенка.

– Я думаю, что вам не помешает принять душ, – деликатно сообщила Марсела Ленке, открывая перед ней дверь каюты, где в свое время проживали «лесбиянки» Синди и Мэри. – Во что переодеться, найдете вон в том шкафчике. И постарайтесь не опоздать к ленчу. Сегодня у нас будет великолепное мороженое.

Ленка приняла эти наставления с тем же энтузиазмом, с каким Россия – рекомендации Международного валютного фонда. Хреново, унизительно, но что сделаешь?

Едва за Ленкой закрылась дверь, как Марсела прошептала мне на ухо:

– Тебе тоже надо отмыться, греховодник! И я сама сделаю это!

Не знаю, смог бы я чего-нибудь, не жравши-то, но проверять это дело экспериментально, слава Аллаху, не пришлось.

Тю-лю-лю-лю!

Я мысленно поблагодарил изобретателей спутниковых телефонов. Аппаратик запищал прямо из чехольчика на пояске Марселиных шортов.

– Алло! – отозвалась хозяйка «Cooper shipping industries». – Хай, Энди! У тебя опять проблемы? Хорошо, я даю тебе три минуты, можешь излагать суть. Так… Приятно слышать. Какой осел это сделал? Гнать в шею и вычесть стоимость этой партии. Энди, я не предлагаю вариантов. Это окончательное решение. О'кей, я позвоню тебе через десять минут.

Конечно, я немного боялся, что ей захочется посвятить эти десять минут мне. Но экс-проститутка высшего качества уже не могла отвлечься от своего крутого бизнеса.

– К сожалению, – проворчала она, – мне надо немного поработать. Ты еще не забыл, где тут наша каюта?

– Нет, – сказал я, указывая на дверь, за которой у нас все произошло в первый раз. Там же, однако, все в первый раз получилось и с Соледад. И с обеими вместе там тоже было в первый раз.

– Правильно, – порадовалась Марсела, а я подумал, что Ленке через хлипкие переборки это отлично слышно.

Я зашел в родную каюту. Да, постаралась Марселочка! При Эухении два года назад все было тут зачухано. А теперь в меру уютно, в меру шикарно, прибрано, начищено… Порядок, одним словом.

Марсела открыла модернизированный гардероб, вытащила ворох одежды и сказала:

– Выбирай. Смокинг тебе вряд ли понадобится, у нас тут принято обедать в шортах и рубашках. Тобой я займусь после ленча, а сейчас у меня срочное дело.

И она убежала, оставив меня наедине с душем и со смятением в душе.

Душ в каюте был тоже осовременен, облагорожен и оборудован по высшему классу. Попади я к Марселе в одиночестве, он бы меня сильно порадовал, и я бы просто полоскался под ним без всяких скучных размышлений. Но поскольку впереди просматривались кое-какие сложности и неприятности, связанные с тем, что на «Дороти» собрались две дамы, убежденные в том, что все законные права на меня принадлежат именно им, причем не обеим вместе, а каждой в отдельности, пришлось размышлять.

И не только поэтому. Микросхема, незримо и неслышимо пищавшая из моего мозга, словно магнитом притягивала к себе головорезов. «Джикеи», «куракинцы», «сорокинцы», отец родной – этих хватит, чтобы потерять покой и сон. А ведь есть еще обиженный французами Доминго Косой. И некий заморский шейх Абу Рустем, который теперь, как я понял, владелец Хайди. Есть старый знакомый, бывший рыботорговец Фелипе Морено, дослужившийся до президента Хайди, которому подчиняются напрямую всякие там «тигры», «пантеры», «ягуары» и «леопарды». Да и подводные пловцы у них – славные профессионалы, к тому же вооруженные всякими дарами российского ВПК, которыми тут приторговывали покойные соратники Сорокина. И все это может быть привлечено к моей поимке.

Такие прохиндеи, как дон Фелипе, вполне безопасны, если не облечены властью и не имеют под рукой подходящей банды. Тогда они часами готовы страдать о бедном хайдийском народе, которому не по карману фарфоровые зубы или маринованные анчоусы. Или жаловаться на произвол лопесистов, отбирающих водительские права, а могут и на коммунистов, которые поят их водой из унитаза.

Но если у них есть власть и стволы, готовые всласть пострелять за эту власть, такая публика перестает быть безвредной. Она в тысячу раз опаснее любого идейного коммуниста или фашиста. Потому что для тех получение власти

– лишь необходимый этап в программе преобразований. Что-то сделают по дури, что-то по-умному и даже могут принести кое-какую пользу. Но Фелипе Морено, Хосе Соррилья и иже с ними берут власть только ради нее самой. И ни для чего более. Грубо говоря, для того, чтобы разрешать или запрещать, собирать и распределять деньги, провертывать за счет казны свои личные делишки и принимать парады.

Поэтому Морено тоже может оказаться активным фактором в борьбе за содержимое моих мозгов.

В общем, куды ни кинь – всюду клин. Как всегда, ничего не сумев толком придумать, я решил: пусть события сами собой развиваются, а там посмотрим.

Выбравшись из душа с ощущением свежести, я выбрал себе шорты. Это был свежак, а не наследство от мистера Брауна-Атвуда. В полиэтилене, с бирочками. Плавки тоже подобрал неплохие. Тут их уйма была: хошь бери красные – революционные, хошь голубые – демократические, хошь зеленые – экологически чистые… Рубашка тоже нашлась. Я причесался, побрился, напшикав на морду пены из баллончика с надписью «Gillette. Shaving foam» (значит, пена для бритья). Погляделся в зеркало и подумал, что теперь самое главное – выжить. Чтобы бабы на куски не разорвали – жуть, до чего себе, родимому, понравился!

В этот самый момент вернулась деловая Марсела. И не одна, а в компании с просыхающей, то есть сушащей свою гриву, мадемуазель Шевалье.

– О, я так вспотела! – произнесла миссис Браун. – Сумасшедший день! Поскучайте без меня, я схожу в душ…

И поскольку супруге, каковой она себя считала, нечего было стесняться законного мужа, Марсела скоренько сбросила свои тряпочки и, повиливая умопомрачительной попкой, величаво скрылась за полупрозрачной дверцей.

– Сколько ей лет? – спросила Ленка, естественно, на родном языке.

– По-моему, тридцать пять или чуть больше. Самое удивительное, что, когда я был Брауном, Марсела казалась мне совсем девочкой. А ведь на самом деле она была старше меня.

– Ничего тут нет удивительного. В восемьдесят третьем Брауну было уже за тридцать, и он не замечал, что сидит в шкуре сопливого юнца, которому еще и двадцати одного не было.

– Было. Мне и по коротковским, и по бариновским документам в мае 1983 года уже исполнилось двадцать один. Только по коротковским 3 мая, а по бариновским – 5-го.

– Она у тебя самая первая была?

– Самая первая, наверно, не она, а Киска. Во время подготовки к десанту на Хайди. Но это было так, в порядке ее служебных обязанностей. К тому же я был все-таки Брауном, который еще во Вьетнаме целомудрие потерял. Ему это было все равно что в туалет сходить по-маленькому. Второй, конечно, если Морено не врет, была жуткая супертолстуха Мануэла…

– Сифилитик тебя, помнится, в извращенцы зачислил в связи с этим делом, – съехидничала Хрюшка. – «Господи! Да ты, наверно, извращенец, компаньеро!»

Цитату из покойного Бернардо Вальекаса она произнесла его сиплым басом.

– Клево! – одобрил я. – Так вот, Марсела была третьей.

– Четвертой – Мэри, пятой – Синди, шестой – Соледад… – загибала пальчики Хавронья. – И все это в течение недели с небольшим…

– Зато потом, когда я опять стал Коротковым, ничего такого не было…

– Мы с Зинкой, Марьяшка, Танечка, чтоб ей пусто было… Паскудник ты, Волчара, – резюмировала Ленка. – Вот сейчас увидел эту прости господи после долгой разлуки в голом виде и рассопелся.

– Ну, не то чтобы очень… – возразил я. – Мне ее, если откровенно, всегда было очень жалко. Патологически. Она ж, в общем, несчастная баба. Думаешь, ей было весело, когда она со здешними монстрами кувыркалась? Лишнее сболтнула – башку открутят, чего-то не доложишь кому следует – тот же результат. Может, она и любила меня-Брауна, а ей Сергей Николаевич Сорокин вместо меня Майка Атвуда подсунул. Она и не заметила. Шестерых детишек родила, фигурку испортила, а Сарториус ее муженька завез сюда и, грубо говоря, укантовал во имя идеалов мировой революции. Теперь, я чувствую, он опять все перепрограммировал, и она с детишками чужого дядю за отца семейства принимает… Играют нами, понимаешь?

– Ладно, – сказала Ленка, – я твою филантропию и политические устремления через шорты вижу. И похабства в своем присутствии не допущу. Всеми силами и средствами.

– Ты хочешь, чтобы она тебя за борт выкинула? – спросил я без обиняков. – Видела, какие у нее хлопцы на судне?

– Не выкинет, потерпит.

– Учти, она за секретами О'Брайенов и технологиями «Зомби» не гоняется. Ей начхать на все мировые проблемы, лишь бы ее детишкам было хорошо, а у нее мужик был под боком.

– У нее мужиков и без тебя – хи-хи! – полон рот!

– Тем не менее то, что для всяких прочих контор главная ценность, для нее ноль без палочки. В том числе и твой код, которым никто, кроме тебя, не может воспользоваться. Так что, если будешь хамить, она с тобой ничуточки не посчитается.

– Посчитается. У меня ведь есть еще один код. Знаешь, от чего?

– Представить себе не могу…

– А зря! Мог бы догадаться, что от тебя требуется Марселе больше всего.

– Ну, допустим, возвращение в семью… – предположил я, уже начиная догадываться, куда нацелен удар «всех сил и средств» Премудрой Хавроньи.

– Это, как говорится, формально-юридическая сторона дела, хотя и немаловажная. Но на фига ей, скажем, мужик, у которого главная толкушка потерялась?

– Ты это всерьез?

– Абсолютно. Я просто выключу у тебя все мужские способности. Одно только слово: де-ро-гейшн, и ты, Волчище, как мужик – пустое место. Могу даже сказать код, которым все обратно включается: то-ле-ранс.

– И не боишься, что я это слово Марселе продам?

– Не-а! Ни ты сам, ни Марсела, никто, кроме меня, эту кодировку не снимет. Потому что все рассчитано исключительно на мой голос и ни на чей больше.

Блеф или нет? Этот вопрос меня вдруг несказанно взволновал. Хрюшка становилась очень серьезным зверем. И теперь надо было поразмыслить над тем, не приведет ли эта акция к тому, что Марсела нас обоих отвезет на Акулью отмель.

Но тут из душа, закутавшись в полотенце, вышла наша гостеприимная хозяюшка.