Текст книги "Эхо войны (Рассказы)"

Автор книги: Леонид Гришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ну-с, какие еще будут указания? – спросил я.

– Ванная комната я знаю где, можете быть свободны.

– Слушаюсь!

И мы разошлись. Мальчишки с братом по-прежнему возились в огороде, а я пошел на кухню к Оле. Сестра попросила меня разобрать коробку. Открыв коробку и заглянув вовнутрь, я вдруг вспомнил, что когда Шурка уехал, он потом часто присылал письма, а иногда и посылки к праздникам. И в них всегда была вяленая рыба: вяленая уклеечка лежала в трехлитровых банках, которые были завязаны тряпочками, лещи и чехонь аккуратно завернуты в кальку. И сейчас точно так же. Уклеечка лежала в трехлитровой банке, но с полиэтиленовой крышкой, тогда таких еще не было, лещи тоже были упакованы в целлофан. В коробке лежал еще и балык сома холодного копчения. Оля попросила развесить балык, а то он в полиэтилене немного отсырел. Я опять был недоволен, что мною командуют, но все сделал. А Оля с новой просьбой: «Порежь колбасу, сыр, попьем чайку и займемся другими делами». Делать нечего, взял разделочную доску, продукты и пошел на улицу. В этот момент из дома вышла Марина. Я опять невольно залюбовался ею, рассматривал, как картинку. Она уже приняла душ, была свежа, красива. Одежду Марина сменила: теперь на ней были белая футболка, бриджи цвета какао, на ногах босоножки.

– Что, работаете? – взглянула она на меня, – работайте, работайте.

Я хмыкнул, но промолчал. Марина ушла к Оле. Слышу, что у них завязался разговор на женские темы, и продолжаю резать колбасу с ветчиной. Разложил нарезку на тарелочке, подошли Оля с Мариной, принесли нарезанные овощи и наше фирменное блюдо – нутрию. Нутрия была приготовлена с утра, причем в двух видах: тушеная в латке и зажаренная на противне. Оля позвала брата с ребятами:

– Быстро мойте лапы и за стол!

Когда все расселись, Оля поставила вино и предложила водку, коньяк. От крепкого все отказались, разлили вино. Марина хотела что-то сказать в качестве первого тоста, но брат поднялся, показывая всем видом, что он здесь старший, и «командовать парадом» будет он. И спокойным голосом стал говорить:

– Сегодня приехали гости, которым мы очень рады, так как они помнят наших родителей. Предлагаю выпить за наших родителей, за Олиных, за Марининых и за тех, кого нет с нами, кого мы помним и любим. Пусть им будет светлая память и земля пухом.

Все встали, выпили, немного постояли и сели. Приступили к еде. Оля стала объяснять гостям, как она делает блюда из нутрии. Увидев, что все налегают в основном на горячее, Марина тоже решила попробовать необычное блюдо. Брат разлил по второй. Марина опять попыталась что-то сказать, но брат кивнул на меня, предоставляя, таким образом, мне слово. Я встал и произнес ни к чему не обязывающий тост о памяти, о наших традициях.

Оля предложила напитки. Мы предпочли холодный компот. Брат предложил съездить на могилки к родителям, пока не настала жара. Все идею поддержали.

– Поезжайте, а я пока приготовлю обед, – предложила Оля. – А поскольку из взрослых не пил только Женя, то ему и за руль садиться. Марина сказала:

– Я сейчас, – ушла в дом, а когда вышла, была уже в другой одежде. На ней был строгий, облегающий спортивный костюм, шею украшала легкая косынка.

Сначала заехали на базар, Марина накупила целую охапку цветов, потому как мы сказали, что отец, сестра, дед, бабушка покоятся на старом кладбище, а мама, Олины родители, жена брата и шурин – на новом. Тронулись в путь. Приехали на новое кладбище, пришли к могиле, постояли, помолчали, затем поехали на старое кладбище, там тоже возложили цветы на могилки наших родственников, помолчали. Я незаметно наблюдал за Мариной. Она часто прикладывала к своим зеленым глазам платочек, и выглядело это совершенно естественно. Вернувшись, домой, Марина сразу ушла в дом. Мы с братом сели в тени, к нам подошла Оля:

– Будете сейчас обедать, или подождем?

Решили обедать сейчас, Оля стала накрывать на стол. Вновь сменив наряд, пришла Марина. «Интересно, для чего нужно столько раз переодеваться? – подумал я. – Перед кем она так старается, неужели перед братом и мной?» Но вслух ничего не сказал.

После обеда брат засобирался домой. Женя, Маринин сын, стал интересоваться, где Юрий Петрович живет.

– Да недалеко, в двадцати километрах отсюда, – ответил брат.

Тогда Женя сказал матери, что отвезет Юрия Петровича домой. Та не возражала, и они уехали. Марина ушла в дом, видимо, хотела отдохнуть с дороги. Я с Олиным внуком остался убирать со стола, но Оля выпроводила нас с кухни, и мы пошли гулять по саду. Во время прогулки играли, дурачились, а потом я захотел отдохнуть. Прилег в гамак, накрыл лицо газетой и нечаянно уснул.

Вечерело. Последний луч солнца соскользнул с макушки самого высокого дерева. Сын Марины (или Мани, как мы стали ее называть) позвонил и попросил разрешения остаться у Юрия Петровича на ночь. Маленькому Жене дали немного поиграть на компьютере. Поэтому мы сидели втроем и допивали чай. Неожиданно Марина обратилась ко мне:

– Мне Оля сказала, что здесь недалеко есть развлекательный центр. «Островок» называется, потому как располагается на острове. Там танцы, кафе… И основоположником этого центра когда-то был ты… – Она осеклась. – Вы.

– Ничего-ничего. Можно и на ты. Ведь ты мне кто? Сестра или племянница? Скорее, племянница. Мама выдала Шурку за своего сына, значит, он мне брат, а ты – племянница. Так что можешь спокойно называть меня на ты.

Марина немного смутилась.

– Так ты составишь мне компанию, посмотришь со мной на ваш центр?

– С удовольствием.

– Десять минут, и я буду готова.

Я тоже переоделся. Марина, как обещала, появилась через десять минут. И опять она была в шикарном платье, красивая, стройная, подтянутая. Я уж было собрался спросить, видит ли она ночью как кошка, намекая на ее зеленые глаза, но вслух произнес:

– Не побоишься, если мы пойдем короткой дорогой? Она плохо освещена, но асфальтирована. Можем пойти по длинной…

Марина перебила меня:

– Нет, темноты не боюсь, идем коротким путем.

Оля предупредила, что ужин будет в холодильнике, если после прогулки мы захотим перекусить, а она уже будет спать. Мы вышли за калитку. Марина взяла меня под руку, я прижал ее руку к себе, она ответила. Я посмотрел на нее, Марина заглянула мне в глаза, улыбнулась, и мы пошли.

По дороге Марина стала расспрашивать, как и где я живу. Я ответил, что живу один, в Санкт-Петербурге, родился здесь, школу окончил, потом два года работал на радиоузле, устраивал танцы в центре на пруду, куда мы и направляемся. Это была моя инициатива, приятель мне помог, и мы все организовали. Потом уехал в Ленинград, поступил в институт, там и остался. А сейчас рантье. Двое детей у меня, две дочери. У старшей – внук и внучка, уже взрослые, у младшей – внук, еще маленький, учится в школе. Иногда мне разрешают с ним съездить на море. Дети живут отдельно… Не знаю, насколько это было интересно Марине… Затем она стала расспрашивать о работе: какой факультет окончил, по какой специальности, где работал: в цеху ли, в конструкторском отделе? Я почувствовал, что она разбирается в технических вопросах, и поинтересовался:

– А что ты закончила?

– Тоже Политехнический, – был ее ответ.

– Точно Политехнический? – усомнился я.

– Ну, не Политех, а авиационный, это же почти одно и то же, и работала на авиационном заводе, – уточнила Марина.

– Тогда понятно, почему профессиональные вопросы задаешь, – сказал я. – А я гидравлик, занимался гидротурбинами. Монтировал Саратовскую ГЭС, в Ульяновске неоднократно бывал. Так что жили рядышком.

За беседой подошли к пруду. Там уже играл эстрадный оркестр, разноцветными огнями сверкало кафе.

– Да, красиво, и мост на островок, и сам островок. Да, очень красиво, – повторила Марина.

Мы прошли в центр, Марина с интересом разглядывала оркестр: великолепные ударные, и саксы, и труба, и гитары. Музыкантами были молодые ребята. Вокруг танцплощадки стояли столики. Мы выбрали столик на двоих подальше от оркестра, чтобы музыка не заглушала разговор. Тут же подошел молодой человек, он меня узнал, поздоровался. Я обратился к Мане:

– Что будешь заказывать?

– Я бы выпила сухого вина.

– Вина и мороженого?

– Да, пожалуй, и мороженого.

Я повернулся к Николаю (так звали официанта).

– Коля…

– Я понял. Из вин могу предложить «Мускат», очень хороший. Фрукты и мороженое?

– Да, хорошо.

Николай быстро вернулся с двумя хрустальными бокалами и запечатанной бутылкой «Муската». Марина внимательно осмотрела бокалы. Затем официант взял вино, показал Марине, мне. Я удовлетворенно кивнул. Николай очень аккуратно открыл вино, вынул пробку (она была натуральная, корковая), хотел дать понюхать мне, я махнул рукой. Он понял. Обтер горлышко салфеткой, налил две трети бокала Мане, затем мне, поставил бутылку на стол и прикрыл пробкой. Потом сходил за оставшимся заказом. Николай принес две тарелочки фруктов, среди которых были и местные абрикосы – спелые, красивые, очищенные, такие же яблочки нарезанные, и экзотика: бананы и киви. К тарелочкам прилагались десертные вилочки. Официант пожелал приятного вечера и ушел. Мы пригубили вина, я вопросительно посмотрел на Маню. Вино ей понравилось, мне тоже. Я дальше стал расспрашивать Марину про житье-бытье:

– Я вас совсем не знаю. Переписывались родители с твоим папой. Мы с большим удовольствием ели уклейку, когда приходили посылки с рыбой. Мы пацанами тоже ловили рыбу, но у нас как-то не принято ее солить. Даже маленькую, типа пескарей, уклейку – жарили. Поэтому всегда с радостью ели вашу соленую рыбку, – улыбнулся я.

– Я маму плохо помню, она рано умерла, – сказала Марина, – я еще в первом классе училась. Папа работал на заводе. Помню, что жили они дружно, без скандалов, с уважением друг к другу. Даже когда мама болела, уже не вставала, а я еще маленькая была, отец взял всю домашнюю работу на себя: убирал, стирал, гладил, за мамой ухаживал. Потом, когда ее не стало, папа продолжал работать на заводе. А через год папа сказал: «Я еду в Челябинск, в командировку, поедешь со мной». Мы уехали. В Челябинске поселились в гостинице. Не знаю, что это за командировка была, папа никуда не ходил по работе. Помню, мы часто гуляли, причем по одной и той же улице и в определенное время: утром шли в одну сторону, в нужном месте папа останавливался и смотрел на окна на противоположной стороне, вечером шли в другую сторону улицы, и также папа останавливался в каком-то месте и снова смотрел на окна на противоположной стороне. Так мы гуляли три-четыре дня, в промежутках ходили в магазины и другие места. На четвертый день вечером мы гуляли по противоположной стороне улицы, и я увидела красивую, стройную женщину, шедшую нам навстречу. Вдруг она заметила моего папу, подбежала к нему, бросилась ему на шею: «Шурка, Шурочка! Откуда ты здесь?» Отец смущенно улыбался, а я думаю: что за тетка такая, прыгает, отца пацанячьим именем называет. «Вот, Манечка, это моя дочь, – тут отец запнулся. – Мариной зовут». Женщина посмотрела на меня, обняла: «Ой, какая ты красавица!» А я смотрю на нее и ничего не понимаю. Эта Маня взяла папу за руку: «Пойдем ко мне домой, я тебя со своими девочками познакомлю. Ну, а Павла ты знаешь, он сейчас с работы придет». «Нет, Маня, мы не пойдем, мы спешим». А она все свое: «Как же так, Шура, ты здесь, в Челябинске, да с дочкой, и не зайдешь. Давай я Мариночку со своими дочерьми познакомлю». «Маня, а я свободен», – вдруг произнес отец. Я опять не понимаю, как это он свободен? У женщины улыбка сошла с лица. Отец снова: «Да, Маня, я уже год как свободен». Очень странные глаза были у отца: и ласковые, и добрые, и вроде как просящие, даже умоляющие. А эта женщина отвечает ему: «Шурочка, ты же мне братик, ну пойми!» «Да, понимаю, но может все-таки…» – папа пристально смотрел на нее. «Ну, Шурочка, сколько раз можно об этом говорить, пойми же наконец», – вздохнула женщина. «Да, понимаю, но я буду ждать», – твердо сказал отец. Потом они стали говорить о чем-то мне совершенно непонятном – понимали друг друга даже по обрывкам слов. Я отошла в сторонку. Разговор был недолгим. Вскоре папа позвал меня, взял за руку, и мы пошли. В какой-то момент я оглянулась, эта тетя стояла и смотрела нам вслед. Пройдя еще немножко, я взглянула на папу: у него по щеке катилась слеза. «Папа, тебе соринка в глаз попала?» – забеспокоилась я. «Да, здесь электростанция на твердом топливе работает, наверное, уголек попал», – стал вытирать глаза отец. Тогда я не придала значения всей этой истории, но когда сама влюбилась безответно, поняла, какие соринки попадают в глаза.

Так мы и жили с папой. Он говорил, что работает конструктором на авиационном заводе. К нам часто приходили мужчины, которые собирались у отца в комнате и что-то шумно обсуждали, спорили. Как-то приехала пожилая женщина, и эта Маня с ней, они у нас целую неделю жили, и потом выяснилось, что они приезжали папу защищать от оговора. Я вам уже рассказывала об этом. А вот еще история. Где-то в девятом или десятом классе учитель повел нас на экскурсию на авиационный завод. Там мы походили по разным цехам и пришли в конструкторский отдел. Я уже подумала, что увижу отца, он ведь все время говорил, что в конструкторском отделе работает. Такой обычный конструкторский отдел, что тебе рассказывать, сам прекрасно знаешь, сам конструктор. Около большого отцовского стола стояли два кульмана и несколько стульев, но я не придала этому значения. А наш сопровождающий подошел к папе и тихо, вежливо что-то сказал. Папа взглянул на нашу группу, увидел меня и одобрительно кивнул. Мы все обступили стол. Отец навесил лист ватмана на кульман и стал объяснять ребятам разные технические подробности. Я оглядела одноклассников и была поражена – у них рты пооткрывались. Мне казалось, что папа рассказывает элементарные вещи: почему самолет летит, почему самолет срывается в штопор, почему стаи птиц никогда не сталкиваются друг с другом, почему гуси-утки летают клином, почему цапля при полете складывает шею, а гуси, напротив, вытягивают. Одновременно с рассказом папа фломастером рисовал на кульмане какие-то фигуры, писал формулы обтекания птичьих крыльев, и в какой точке разряжение получается, куда направлена подъемная сила, и как она управляется – всем было интересно. Дома я папе вопросов никаких не задавала, а здесь мальчишки наперебой засыпали отца вопросами. И отец с удовольствием на все ответил.

Время за разговорами пролетело незаметно, нам пора было уходить. На обратном пути я услышала, как наш учитель сказал сопровождающему: «Все-таки огромными знаниями обладает этот Шапкин!» А сопровождающий подтвердил: «Это единственный конструктор, которого ни главный конструктор, ни главный инженер к себе не вызывают». «Почему?» – озадачился учитель. «Они сами к нему приходят! Видели, что около его стола еще стулья стоят и два кульмана? После работы к нему приходит главный инженер или главный конструктор. Уж слишком хорошая голова», – заключил сопровождающий. Я удивилась, услышав подобное мнение о своем отце и о том, как его ценят на работе. Главный конструктор часто приходил к нам домой по вечерам, а иногда и заполночь, и они сидели с папой до утра, решая какие-то вопросы. «Да, но почему же тогда его не повысят до зама главного конструктора или главного инженера, что же его держат простым сотрудником?» – спросил опять учитель. «Да потому что его голова ценна за кульманом, а не в административной работе. Это ошибка нашей системы, когда человека, творящего чудеса за кульманом, делают начальником какого-нибудь отдела и, теряя настоящих конструкторов, получают плохих администраторов. В случае с Шапкиным сохранили отличного конструктора», – сказал сопровождающий. Вот так я узнала, в каком почете на заводе был мой отец.

Я окончила институт и поступила работать в конструкторский отдел. Замуж вышла еще будучи студенткой, по любви. Первая любовь у меня была безответной, а вторая взаимной. Мы любили друг друга, очень уважали. У нас два сына: младшего ты видел, а старший остался на хозяйстве.

– А где сейчас муж?

Марина замолчала, прикусила нижнюю губу и с минуту так сидела. Взяла бокал, пригубила вина.

– Подорвали его.

– Как?!

– Как? Ты же знаешь про бандитизм, когда взрывают джипы.

– Он был бизнесменом?

– Да, хорошим бизнесменом. Бизнес был крупный, а муж умный, рисковый, преуспевающий. Грянул девяносто восьмой год. Помнишь, что тогда было? А до этого муж активно скупал предприятия, перезакладывал их, покупал другие. Сначала в Ульяновске, потом в России, а там уже и в странах СНГ. Его бизнес охватывал и Киргизию, и Украину, и Прибалтику. А когда наступил дефолт, выяснилось, что производств много, да все они в закладе оказались. Муж, конечно, чувствовал, что должно что-то произойти, поэтому часть собственности перевел на меня: хотел, чтобы я тоже занялась бизнесом. А мне больше нравилась моя конструкторская работа. Но семья есть семья, я ушла с завода и стала помогать мужу. У нас были раздельные счета, раздельные фирмы, у каждого независимый капитал. Когда его подорвали, и на меня наезды были, но все обошлось. Старший сын подрос, стал мне помощником, сейчас младший подрастает. Институт закончит и тоже будет с нами в деле. Что и как будет дальше – не знаю, пока живем в достатке.

– Да уж, это трудно не заметить – достаток.

– Вот, комплимента не дождалась, а замечание – пожалуйте.

– Извини.

– Ладно, давай выпьем.

– Давай.

Мы чокнулись, посмотрели друг другу в глаза. Ее зеленые глаза светились огнями цветомузыки от танцплощадки.

– А ты здесь начинал?

– Да, это было давно…. Здесь ничего не было: ни кафе, ни эстрады. Стоял один столб, на который я залезал. Цеплял провода к «чашечкам», подключали усилитель, и под пластинки танцевали. Это была моя инициатива с друзьями, а теперь видишь, как здесь здорово. Молодежь отдыхает, развлекается.

Официант принес шоколадное мороженое. Мы еще немного посидели. Марина предложила:

– Давай пройдемся?

Я согласился. Мы подошли к танцплощадке, посмотрели, как танцует нынешняя молодежь. Здесь меня многие узнавали, здоровались, бросали любопытные взгляды на мою спутницу. Мы пошли на другую сторону пруда, там стояли скамейки под плакучими ивами. Я рассказывал, что после войны не было моста, перебирались на островок вплавь. И вот на этом островке я маленьким поймал свою первую рыбку, своего первого сазанчика. Мы еще немного погуляли, затем отправились домой. Тут Марина снова взяла меня под руку, а я взял ее руку в свою, потом остановился, взял обеими руками ее ладонь, она тоже остановилась. Я глядел в ее кошачьи глаза, как они светились в темноте. Я обнял ее за плечи, она прижалась ко мне. Так мы стояли какое-то время. А потом пошли, шли медленно, стараясь идти в ногу. Опять остановились. Я поцеловал Марину, она ответила… Затем положила голову мне на плечо и произнесла:

– Хорошо у вас тут, на Кубани. Лучше, чем у нас на Волге.

– Чем же лучше?

– Не знаю, что-то такое есть на Кубани, чего на Волге нет. Солнце южное.

– Ульяновск не такой уж север, хотя раньше и назывался Симбирск.

– Да, но посмотри, какие у вас звезды. А Млечный Путь такой чистый, такой яркий!

– Яркий, потому что ночи у нас потемнее, чем у вас. А в Питере в это время еще можно книжки читать.

– Я приеду к тебе в Питер?

– Можно прямо отсюда поехать.

– А ты еще долго тут будешь?

– Да пока не знаю. Младшая дочь собирается с внуком на море, и я с ними. Сюда не пускают, так она то ли в Турцию, то ли в Болгарию хочет.

– А можно и мне с вами?

Для меня это было неожиданно.

– Почему бы и нет? Завтра позвоню дочке, чтобы она и на тебя путевку заказала.

– А ты куда хочешь?

– Да мне все равно, хотя Турция нравится больше.

– Почему?

– Все дело во внуке. Ему восемь лет, он ест плохо, а в Турции «все включено». Мы ездили в Болгарию, вроде на полный пансион, а напитки надо было покупать, поэтому питье приходилось на пляж носить с собой. А в Турции сутками и соки, и вода на пляже и в барах, пей – не хочу.

– Так поехали в Турцию.

– Прямо сейчас. Машина есть, Жене позвоним, чтобы подъехал, и поедем.

Марина засмеялась:

– Поедем.

За беседой незаметно дошли до дома. У калитки остановились, Марина предложила еще погулять, я согласился. Пошли по нашему городку, ходили-бродили, я рассказывал, как мы здесь жили: показал школу, места, где росли и взрослели с друзьями, пруд, на котором катались зимой на коньках, а дальше Кубань. Около Кубани были сады: вишня, яблоки, груши, сливы, черешня, было огромное хозяйство. До революции эту землю арендовал барон.

– Какой барон? – удивилась Марина.

– Да рассказывают, у казаков арендовал землю немец, барон. Он построил здесь заводы: спиртовой, кирпичный, винный, галетную фабрику. И поля возделывал грамотно, до сих пор сохранились лесополосы высаженных деревьев. Здесь Армавир рядом, а «Армавир» переводится как долина ветров. По весне здесь сильные ветра бывают, так называемые черные бури, поэтому барон и посадил лесозащитные полосы. Их и сейчас, говорят, видно с самолета, как надпись «барон Штерн». Хотя фамилию могу путать, надо у брата спросить, он все знает. Наверное, обратила внимание на старые здания? Их построили еще до революции, а во время войны имение барона было разгромлено не то немцами, не то нашими. Ресторан был, тоже разбомбили. Пруд, где сейчас танцы, тоже был выкопан во времена барона – резервным водоемом служил для спиртзавода и тепловой станции.

Так мы бродили по ночному городку, иногда останавливались, смотрели друг на друга. Мне почему-то было легко с ней, с этой женщиной. Когда уже возвращались назад, Марина спросила:

– Почему ты ничего не сказал о жене?

– А что сказать? Я уже шестой год как вдовец, умерла она.

– А что случилось?

– Да что, болезнь двадцатого века – рак.

– Неужели ничего нельзя было сделать?

– Уже ничего. Она никогда не болела, я даже не помню каких-то простудных заболеваний, а когда хватились, то уже четвертую стадию поставили. Поджелудочная железа. Когда операцию стали делать, вскрыли, а у нее печень, как выразился хирург, «нафарширована метастазами». Конечно, пытались спасти. У нас же в Петербурге центр специализированный есть, в пригороде Песочное. Поздно уже было… Целый год жена промучилась, но ничего нельзя было сделать. Врачи говорили, если бы на полгода-год раньше обратились, может, и помогли бы, а так бесполезно уже все.

Мы какое-то время шли молча, задумавшись каждый о своем. Марина, вероятно, думала о своем муже, который был так жестоко убит. Вдруг она спросила:

– И у тебя не было подруги за все это время?

– Ты знаешь, нет.

– А почему?

– Как тебе сказать… Все годы, что мы прожили, я был самым настоящим подкаблучником.

Марина с недоверием посмотрела на меня.

– Не может быть.

– Да, самым настоящим подкаблучником. Поэтому боюсь попасть под каблук еще раз. А ты почему одна?

– Некогда было.

– А чего некогда-то?

– Да муж когда погиб, остались двое детей, хозяйство, и все на моих худеньких плечиках. Пока муж живой был, я как за каменной стеной была, а потом все самой делать пришлось. Да еще эти «наезды» один за другим. А с ними и пожарные, и СЭС, и налоговая, и администрация со своими претензиями. Некогда было личную жизнь устраивать. Сложно пока в нашем государстве бизнесом заниматься, тем более женщинам.

– Я бы не сказал, глядя на вас.

– Это все не то. А впрочем, давай не будем об этом.

– Давай.

Мы проходили мимо школы, которую я закончил.

– Сюда я бегал десять лет.

– А сейчас встречаетесь с одноклассниками?

– Встречаемся. Одно время только с одним одноклассником общался, Петрусь его зовут.

– Имя такое?

– Нет, фамилия у него Петренко, а имя Виктор. Я уж не помню, почему Петрусем прозвали, сам он придумал или еще кто. Петрусь и Петрусь. Когда я в отпуск приезжал, мы встречались. А вот лет пять назад он мне позвонил и сказал, что одноклассники решили собраться. Теперь каждый год собираемся и отмечаем окончание школы. А одна одноклассница сказала даже, что это она в зеркале выглядит пожилой, а в душе ей по-прежнему семнадцать.

Маня рассмеялась.

– Мы все такие, все в душе семнадцатилетние. А посмотришь, как годы бегут…

– Да, я вот как-то слышал барда Дудкина, у него такие слова есть: «Чем дольше живешь, тем годы короче…»

– А ведь и правда. Я просто не замечаю, как последние годы летят. Просто кошмар, не успеешь оглянуться-повернуться – уже зима, только шубу достанешь – уже лето наступило.

– Да… Так и проходят годы…

Мы вернулись, подошли к Олиному дому, свет она уже погасила, видно, легла спать. Марина предложила посидеть на улице, выпить чайку. Я с удовольствием согласился.

– Или компот? – уточнила Маня.

– Нет-нет, лучше чаю, – сказал я и пошел ставить чайник.

Поинтересовался у Мани, хочет ли она перекусить, но она отказалась.

Я принес вазу с конфетами, печеньем. Марина сидела задумчивая, грустная. Я подошел сзади, обнял ее за плечи, она прижалась ко мне. Мне было очень хорошо с ней. Еще вчера я не знал эту женщину, а сегодня она мне стала такой близкой, понятной. Марина встала, повернулась ко мне, обвила мою шею руками. Я обнял ее за талию, прижал к себе, она поддалась, и мы поцеловались…