Текст книги "Колькин ключ"

Автор книги: Леонид Жуховицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Холостой? – спросил Викентьев.

– Холостой.

– Тогда экспериментируй.

Он поднялся, а плащ бросил через плечо. Хоть и крупный, стоял он легко и красиво, в неспешных жестах чувствовалась щеголеватая уверенность дровосека, нашедшего топор точно по руке.

Коля следил за дискуссией не слишком внимательно. Больше всего ему нравилось в происходящем собственное положение: беспроигрышная позиция наблюдателя, для которого нет ни победы, ни поражения, а одно только зрелище. Разговор шел вполне равный, молодежь не поддавалась, порой, наоборот, уступал начальник, но за словами Коля явственно просматривал другое: взрослый мужик играется с ребятишками.

Тактика Викентьева была понятна: в иные времена Коля сам вот так же баловался с молодняком, подначивал, дразнил, злил даже, а сам прикидывал, что за парни и на что годны. Одно было неясно: вот здесь, у костра, какой толк Викентьеву приглядываться к случайной компании? Завтра небось и в лицо никого не узнает…

Работает начальник, подумал Коля сочувственно, надо не надо, а работает – машина запущена, инерция, попробуй останови…

Сам он, слава богу, в эти игры отыграл, дорожка пройдена и вся видна, от старта до финиша. Тут уж старайся не старайся, конец один. Сколько ни лезь в гору, потом все равно с горы. Выше залезешь – ниже скатишься…

Девушку, резавшую бутерброды, тоже вытащили на свет. Она подошла недовольно ворча.

– Раиса? – удивился Викентьев. – И ты тут?

– И я. Привет, Виктор Васильевич.

–Они с начальником по-приятельски поздоровались за руку.

Коля разглядел ее: невысокая, плотненькая, на крепких коротковатых ногах. Глаза черные, большие, вообще мордашка ничего, но уж очень уверенно смотрит. Такая в любом доме хозяйка.

С характером бабенка, подумал Коля, и грубоватое это слово хорошо к ней пришлось. Бабенка. Молодая, а бабенка.

– Давай, – потеребил ее за рукав Олег, – выкладывай, чего дома не сиделось.

– Так тебе всё и скажи! – усмехнулась она. Потом повернулась к Викентьеву. – А чего интересного? Как все, так и я. Город строить, Новотайгинск.

Тот сказал:

– Ну-ка дай руку.

– Зачем? – спросила она недоверчиво.

– Ну дай, раз человек просит, – усмехнулся Олег. Он держался в компании главным.

Начальник обнадежил:

– Не бойся, я обратно отдам. На худой конец, другая останется.

– Пожалуйста! – двинула плечами Раиса и протянула Викентьеву руку.

Тот ее почти торжественно пожал:

– Молодец. Утешила. А то, смотрю, у всех личные сложности! Слава богу, хоть одна приехала просто строить город.

Глаза его откровенно смеялись.

– Ищем героев, а они среди нас, – сказал умненький экспериментатор и обнял Раису за плечи. Она стряхнула его руку и брезгливо дунула на плечо.

Характер, снова подумал Коля.

Олег сказал Викентьеву:

– Жаль. Значит, и я не гожусь.

– Тоже личные проблемы?

– Сугубо. Абсолютно эгоистическая цель – приехал делать карьеру.

Сказано было без интонации: шутка не шутка, как хочешь, так и понимай.

Викентьев так же, без интонации поинтересовался:

– Ну и как, удается?

– Мастер – ведущая фигура на стройке.

– Что ж, для начала…

Олег нахально возразил:

– Нет, даже для начала мало. Молодежными стройками должны руководить молодые. Ребята заулыбались. Викентьев, словно подначивая, покачал головой:

– Н-да… Странно делаете карьеру. Начальству полагается льстить, а вы…

Олег невозмутимо объяснил:

– Не та эпоха. Это в ваше время льстили. А нынешний карьерист ходит в рваных джинсах, поет под гитару блатные песни и хамит начальству. Вот вы, например, в конце концов поймете, что единственный способ от меня обезопаситься – это дать мне шанс… Я вас еще не уговорил?

Тот чуть подумал, как бы прикидывая:

– А что, карьеристы люди полезные. Если, конечно, работают, а не интриги плетут.

– Не по моей части, – холодновато успокоил Олег.

– Что кончали-то? – словно мимоходом полюбопытствовал начальник.

– Строительный, факультет механизации.

– Угу…

Что-то в разговоре неуловимо изменилось, он начал набухать серьезностью. И Олег смотрел на Викентьева напряженно, будто ждал. И начальник смотрел на парня, будто оценивая.

– Ну что же, – сказал он наконец – шанс так шанс. Карьер у Горелой сопки знаете?

– Бывал. Это где Запасов?

– Был Запасов. Слишком оказался компанейский человек. Мало, что сам запил, еще и подчиненных привлек для душевной теплоты. Кончилось тем, что бетонный завод простоял полдня… Вам нужен шанс? Пожалуйста! Место что надо: девять километров от города, народ разный, дисциплины никакой. Романтики навалом, грязи еще больше. Самый трамплин для карьеры.

Ого, подумал Коля, цепкий мужик.

Олег молчал, хмуро сведя брови. Потом спросил:

– Отвечать сейчас?

– Ну, зачем. Дело серьезное.

– И сколько можно думать?

– Хоть всю ночь, – разрешил начальник. – Дал бы и побольше, да бетон нужен. Завтра в восемь утра у меня планерка. А без четверти восемь жду с положительным ответом. Ради отказа не стоит подметки трепать.

Олег покусывал нижнюю губу – колебался.

– И людей придется менять?

– Вот этого не знаю, – сказал Викентьев, – кадровые вопросы будет решать начальник карьера.

– А какие у этого начальника будут права?

– Какие возьмет, – было отвечено с усмешкой. Теперь Коля посочувствовал Олегу. Попал малый в ситуацию! Должность-то явно не сахарная. Но и отказаться с его самолюбием… Тем более тощенькая смотрит во все глаза…

Видимо, и Олег понял, что отступать некуда, на усмешку начальника ответил своей:

– Ну что же. Раз так, то и ради положительного ответа не стоит подметки трепать. Могу согласиться прямо сейчас.

– Вот это разговор! – похвалил Викентьев. Но тут же добавил деловито: – Зайти все же придется, есть детали. Недели три будете исполнять обязанности. А там решим…

Словесные забавы кончились, тайные пружины вышли наружу, каждый получил, что искал. Придется малому дело вытягивать…

– Эй! Картошку берите, остынет, – громко проговорила Раиса и пошла вокруг огня с той же алюминиевой миской. Кто-то похвалил Раису, кто-то картошку. Разговор приувял. И в эту полупаузу теперь уже настойчиво вклинился белесый мальчик:

– Ну а йоги – они все же как это делают, а? Со спичкой?

От костра дышало теплом, мягкий жар печеной картошки плавно перетекал в пальцы, а разговор, забавляя, не беспокоил. Жаль было отпускать эту уютную минуту, и Коля ответил белесому мальчику негромко, показывая прочим, что у них беседа своя, на двоих:

– Вот этого не знаю. Делать делал, а объяснить не могу.

Но Викентьев эту интонацию не понял, а может, и понял, да не принял во внимание. Переспросил:

– Что делал?

– Да вот товарищ взглядом спичку поднимает, – охотно объяснил Павлик, – как йоги.

Олег уточнил:

– Говорит, что поднимает. Угадывает судьбу и взглядом поднимает спичку. Наш простой советский чудотворец.

– А-а, – протянул Викентьев, – я-то думал, у вас йоги абстрактно возникли. Ну, раз так – другое дело.

Он окинул Колю медленным взглядом, от резиновых сапог до студенческой, с чужого плеча, куртки, кивнул раза два и пожевал губами – видно, составил впечатление.

Бич, подумал Коля за начальника, явный бич. А то и аферист. Тем более с такой прической.

– Значит, спичку – взглядом? – проговорил Викентьев. – Ну, ну.

Лохматая Даша вдруг сказала:

– А я, например, верю, что так может быть.

Олег холодновато поинтересовался:

– И основания для веры имеются?

– Не. Никаких. Просто – хочется. Хочется, чтобы было, и все. И телепатия, и морской змей, и снежный человек, и летающие тарелки.

– И любовь на всю жизнь? – спросил Олег.

– Ага. И любовь на всю жизнь.

Коля посмотрел на обоих, понял их и подумал, что лохматой придется тяжело.

И опять белесый мальчик вклинился в паузу:

– А сейчас вы можете поднять? – Голос был просящий, даже жалобный – видно, парня здорово забрало.

– Тут настроение нужно, – объяснил Коля.

– А в данный момент его, естественно, нет, – со скрытым торжеством сказал Олег худенькой.

– Ну вы хоть попробуйте, вдруг выйдет, – возбужденно умолял белесый. – А не выйдет, так в другой раз.

– И темно сейчас.

– Да увидим!

– Если будет что видеть – увидим, – наслаждался Олег.

Загоняют, подумал Коля и про себя усмехнулся: как зверя обложили. Хлебом не корми, дай поглядеть на чужой позор.

Он помолчал, уже без всякой мысли, просто вслушиваясь в себя. Вокруг продолжали галдеть, но это пролетало мимо. Потом он хрипло проговорил.

– Ладно. Тогда тихо. Совсем тихо. Должен сосредоточиться.

– А как же, – сказал Олег.

Лохматая резко бросила:

– Сделай милость, помолчи!

Коля встал с лавки, подошел к костру и, согнувшись, осмотрел землю под ногами. Выбрал место почище и поровней. Затем достал из кармана коробок, вынул одну спичку.

Кто-то из ребят посветил фонариком.

– Не надо, – сказал Коля, и фонарик погас. Встав на колени, он положил коробок на землю, сверху – спичку.

– Значит, так, – пробормотал он и, убрав руки за спину, наклонился над коробком…

Минуты три спустя он встал, сунул коробок в карман, отер пот с лица и вновь услышал, как потрескивает костер. Стали долетать слова:

– Да…

– Слыхал, но чтобы своими глазами…

– А писали – противоречит физике…

Олег взял его за рукав:

– Стоп! Как вы это делаете?

Коля молчал, приходя в себя.

– Правда – как?

Он не ответил – развел руками.

Павлик глядел вокруг, блестящими глазами:

– Здорово, а? Здорово, правда? Его взгляд остановился на Викентьеве, и тот лениво проговорил:

– Такие эксперименты лучше ставить без меня.

– Почему? – не понял белесый.

– Зрение хорошее.

– Ну и что?

– Жаль разочаровывать компанию, – сказал Викентьев и, повернувшись к Коле, добродушно спросил: – Нитку выбросили? Или съели?

Коля не ответил.

– Какую нитку? – спросил белесый, и голосок его подрагивал, как бы в предчувствии беды.

– Которая в зубах была. Тоненькая черная ниточка. Днем видна, а в сумерках ее как бы и нет.

– Фокус? – разочарованно спросила лохматая.

Павлик жалобно посмотрел на Колю:

– Правда, нитка была?

– Ну, раз товарищ с его-то зрением… – сказал Коля. Ему было все равно – скука и опустошенность.

– Не было? – с надеждой вскинулся паренек.

– А ты ее видел?

– Я? Нет.

– Ну, вот и соображай.

Коля опустился на лавку, закурил. Павлик подчеркнуто сел рядом, плечо к плечу. Хороший малый, подумал Коля, и как жить будет? Он пожалел белесого, но одернул себя. Что толку? Как получится, так и будет жить. Глупое дело – жалеть. На всех жалости не хватит, на себя бы хватило.

Олег восхищенно сказал Викентьеву:

– И как вы ее в такой темноте углядели!

Коля автоматически уловил интонацию и так же автоматически понял, что этот самолюбивый парень весь вечер хотел польстить начальнику, но так, чтобы достоинство не страдало. Вот и удалось. И слава богу. Викентьев ответил:

– А я не углядел. Я просто знал, что она должна быть. Нитка, а еще лучше – волосок. К спичке приклеивается.

Коля докурил, вялым движением швырнул окурок в угли и встал. Павлик тоже вскочил.

– Да, – сказал Олег без злорадства, просто констатируя факт, – факир был пьян, и фокус не удался.

– Оставь человека в покое! – с досадой попросила Даша и грустно усмехнулась. – Так хотелось поверить… Ну что ж, мальчики, гасите костер.

Коля перебросил рюкзачок через плечо и пошел от костра в сторону домов. Сразу же его догнал Павлик и, тронув за рукав, сказал:

– Вы ведь к нам, да?

– А не затрудню?

Его не слишком тянуло пользоваться этим гостеприимством. Не злился и не стеснялся, а просто компания не задалась. Бывает так. Можно, конечно, поусердствовать, повернуть колесо. Только стоит ли? Компаний много – не та, так эта.

– Нас в комнате двое, – сказал Павлик, – я да Жорка. А койки три.

– Ну, гляди.

В общем-то все равно. Без разницы.

– Помочь? – спросил Павлик и протянул руку к рюкзачку.

– Я не инвалид, – отказался Коля.

– Здесь тропка, – сказал Павлик и пошел быстро вперед.

Но тут сзади окликнули:

– Эй!

Коля обернулся. Их догоняла Раиса. Он молча ждал.

– Постой! – сказала она.

– Стою.

– Угадай-ка мне судьбу.

Коле фраза не понравилась, а еще больше не понравился тон – уверенный, почти приказный. Видно, к отказам не привыкла. За последние годы Коля приспособился ко многому, в том числе и к приказному тону. Но любить его так и не стал.

– Зачем тебе? – спросил он не сразу, лениво и пренебрежительно, своей интонацией кроя ее тон.

Начальственная бабенка, подумал он, и это неприязненное словцо малость его успокоило, хотя и не было произнесено вслух.

Но и усмешку его, и интонацию Раиса пропустила мимо.

– А так, – сказала она.

– Ну, и чего ты хочешь знать?

– А все равно.

Лицо у нее стало малость растерянным и даже глуповатым, и до него дошла простая вещь: бабенка эта хотела вовсе его не унизить, а даже наоборот – поддержать. Но интонация разговору была задана, и он спросил все так же пренебрежительно, только глаза глядели повеселей:

– Ну-ка, давай конкретно.

– Конкретно? – она пожала плечами. – Ну, когда замуж выйду.

Коля посмотрел внимательней, понял ее и сказал честно, как увидел:

– Совсем не выйдешь. А выйдешь, так разойдешься. Одна будешь жить. Она поразилась:

– А как ты узнал!

– Не верно, что ли?

– Похоже, верно.

– Смотреть надо уметь.

Помедлив, она спросила:

– Ночевать у Пашки будешь?

– Если пустит.

– Да я ж сам зову! – возмутился тот.

Павлик жил в типовой панельной пятиэтажке, временно отданной под общежитие. Внизу, в особом загончике, сидела вахтерша. Павлик внушительно произнес:

– Под мою ответственность!

Вахтерше было под шестьдесят – уже не мамаша, еще не бабуся. Она недавно заступила, днем отоспалась и теперь искала случая размяться перед дремотным однообразием ночного дежурства.

– Это под какую твою ответственность? – возразила она. – Ишь ты! А случись что?

– Я член совета общежития!

– Ах ты! – похвалила вахтерша, и глаза ее заблестели от удовольствия.

Пустит, подумал Коля.

– А он тебе кто?

Коля сунулся было сказать, что родственник, но благополучный этот вариант сорвался, ибо Павлик успел ответить свое:

– Товарищ.

– Товарищ? – в голосе вахтерши появилось сомнение. – Это где же ты себе таких товарищей нашел?

…Хотя может и не пустить…

– Есть порядок, – поскучневшим голосом сказала вахтерша, – вот возьмет завтра пропуск, как положено, тогда пускай. А так… Чего ему на ночь глядя тут делать?

Коля досмотрел на вахтершу, понял ее и сказал весело, подыграв не скучным ее словам, а скрытому настроению:

– Что люди добрые ночью делают! Чайники с кухни воруют!

Та подумала немного и сказала Павлику:

– Смотри – под твою ответственность!

Еще поднимались по лестнице, а Коля уже почувствовал теплую усталость и покой. Незадавшийся вечер не слишком его беспокоил: не поняли – ну и черт с ними. Зато здесь, в этой общаге, все было нормально: и вахтерша, и затертая подметками казенная лестница. А когда Павлик открыл дверь, Коля увидел на полу в прихожей груду обуви, и груда эта тоже была нормальная, лучше нормы на свете ничего нет, ибо в равнодушном мире каждому человеку нужны собственные поплавки. В данный момент у Коли на земле своего было мало, но достаточно – все, что он понимал. А эту груду обуви он понимал хорошо. Пар двадцать, и все по делу. Резиновые сапоги – ясно. И ботинки на байке – ясно. И нарядные туфли для праздника. И кеды для малой грязи. И тапочки…

– Бери тапочки, – сказал Павлик.

Тапочки тоже были по делу, и, значит, на полу в прихожей никакой свалки не было, а царил разумный порядок.

Павлик жил хорошо и просторно – однокомнатная квартира и всего три койки. На одной спал парень – когда зажегся свет, он не проснулся.

– Жорка, – сказал Павлик, – шофер, у него смена с пяти.

И комната была нормальная: три тумбочки, три стула, общий стол посередине, а на столе, в бутылке из-под кефира, еловая ветка.

– Гранд-отель, – сказал Коля, но без выражения, потому что устал. Не ноги, не тело, а что-то внутри стерлось и обвисло, как сношенная портянка. Душа, что ли?

– Вот это вот койка Рустама, – показал Павлик, – он на курсы уехал, а у окна моя. Где хочешь?

– Где скажешь, – ответил Коля. Ему было без разницы, и проще было лечь на пустую. Но он решил побыть гостем, чтобы дать Павлику возможность побыть хозяином.

– Ложись на мою, все же у окна, – решил Павлик. – Есть хочешь?

– Кто ж по два раза в вечер ужинает, – отказался Коля. Картошкой он не насытился, но сработало правило – с первого момента вести себя независимо, чтобы не ты просил, а тебя. Тогда и дальше станут просить и радоваться, если согласишься.

Разделись и легли почти молча. Правда, Павлик попытался утешить гостя:

– Ты не обращай внимания, что так вышло… не огорчайся…

Но Коля удивился:

– Я-то?

И тем пресек разговор.

Уже когда легли и погасили свет, Павлик вдруг позвал:

– Коль!

– Ну?

– Можно тебя спросить?

– Давай, – без охоты согласился Коля. Сегодня он говорил много, больше не хотелось.

– Коль, вот ты спичку поднял, да?

– Ну, поднял.

– А правда, была там нитка или нет?

Он отозвался не сразу:

– А тебе как надо?

Павлик мужественно ответил:

– Да нет, как есть. Правду.

– Правду, значит?.. Но смотри – только тебе.

– Само собой.

– Ты и я, без трепа.

– Что я, баба?

А голосишко-то увял, отметил Коля. В голосе Павлика было еще не разочарование, а как бы предчувствие разочарования.

– Так вот, если честно, – сказал Коля, – если совсем честно – не было. Никакой нитки там не было.

– Я так и думал, – обрадовано выдохнул Павлик. – Честное слово, так и думал… Коль, а насчет судьбы?

– А это, профессор, уже второй вопрос, – ответил Коля. – Спи.

Он повернулся на живот, и сон охватил его, как теплое море, даль вскипала барашками, а сквозь пробитую солнцем толщу туманно виделось дно. Он сделал медленный выдох в воду, наполнив ее бисерными пузырьками, и развел руки в плавном гребке. А может, и не развел, может, это было во сне.

Утром он встал вместе с Павликом. Жорки уже не было. Коля прошел в ванную, долго мылся холодной водой (горячую еще не пустили), а потом, уже в комнате, деловито обтирался жестким полотенцем, добытым в рюкзаке. Тело у него было сухое, крепкое и, как ни странно, темное от загара.

– Когда это ты успел? – удивился Павлик.

– С осени держится, – объяснил Коля.

– Долго жарился?

– Все лето.

– Где?

– Где умные люди загорают? В Сочи, естественно.

Павлик с готовностью засмеялся.

– Уходить будешь – ключ под половик, – сказал он.

– А убегу? Сопру вон твою джинсу – и видали вы меня.

Павлик снова засмеялся и ушел. Везет малому, подумал Коля, плохих людей не встречал. До девяти оставалось с полчасика. Коля посмотрел в окно, но оно выходило на пустырь, огороженный и изрытый. На Жоркиной тумбочке лежал какой-то журнал, посередке заложенный перочинным ножом. Коля открыл заложенное место и стал читать: «Уже несколько дней, с той поры как начальником участка назначили Колесова, в котловане не слышалось шуток, смеха, веселых возгласов, которыми обычно подзадоривали друг друга во время работы молодые энтузиасты. Некоторые упрекали Абатурова, что он заодно с новым начальством. Но не он назначил Муравьева, и не ему учить Петрухина. Да разве же Барабаненко отпустил бы от себя Легоцкого, если бы не Чугунов?»

Вконец запутавшись в фамилиях, Коля произнес вслух:

«Красиво пишут!» – и закрыл журнал. Потом напился из-под крана, сунул ключ под половик и ушел.

Если кто однажды перетрясет половики в общежитиях – богатым человеком станет!

Было как раз девять, самое время, все конторы открываются. Но приходить одним из первых Коля не любил – суета к добру не приводит. Поэтому ближайшие полчаса он потратил на то, чтобы осмотреться в городе.

Впрочем, слово «город» к тому, что виделось, подходило мало. Коля уже бывал на стройках, четырех или пяти, и сразу понял, что теперешний период в жизни Новотайгинска самый неприглядный и, на внешний взгляд, бестолковый. Будущий город был осилен примерно на четверть. Но поднимали его не улицами, не кварталами, а объектами: вон дом, вон баня, вон котельная, вон еще дом. И все это торчало вразброс, и никакая грядущая гармония в нынешнем беспорядке не угадывалась. Вид был такой, словно запасливый великан купил в ларьке сразу на трояк великанских спичек да и поскользнулся со своей авоськой как попало, расшвыряв коробки…

Лишь в отдалении, где поднимались цеха будущего комбината, улавливалась система: четыре корпуса строились одновременно, были подведены под крышу, и коричневые каркасы уже одевались светло-серыми панелями.

Тайга от стройплощадки была отброшена, ближняя кромка ее выглядела скомканной и грязной – рыжие подтеки апрельских дорог, канав и всяких необходимых проплешин подползали вплотную к деревьям, а то и вовсе терялись меж стволами или переходили в грубо пробитые просеки. Кусок тайги выгорел – черные лиственницы торчали, как обгорелые спички.

А что делать, с пониманием думал Коля. Стройка смотрится в палаточную пору, когда природная красота еще не потеряна, смотрится перед концом, когда город уже набрал собственную красоту. А посередке все определяет текущая возможность и надобность. -

Довольно быстро Коля вышел на единственную уже сформированную улицу, которая при всей своей скромности – сплошь панельные пятиэтажки – была для города как бы временным центром. Первые этажи отсвечивали витринами, даже над обычными жилыми подъездами кое-где темнели казенные вывески.

Потому что никуда не деться, думал Коля, сто лет стоит город или год, а человеку все равно свое надо. И продуктовый нужен, и промтоварный, и столовая, и сберкасса, и милиция.

Милиция и ему была нужна. Зайдя, он спросил адресный стол. Дежурный позвал:

– Михеев!

Полный лысоватый Михеев велел обождать, вышел минут на пять – не Москва, не Чита, не так уж полны ящики – и лихо отчеканил, что гражданка Пантюхова Инна Михайловна, года рождения приблизительно пятидесятого, в городе Новотайгинске в данный момент не числится.

– Нет – значит, убыла, – вслух рассудил Коля и сочувственно развел руками, словно новость эта могла огорчить не его, а лысоватого лейтенанта.

– Уж это точно, – весело согласился тот, и оба остались довольны: лейтенант – что быстро и ловко выполнил свою служебную миссию, Коля – что с ходу, с полуфразы нашел общий язык с малой властью.

Особого разочарования он не почувствовал. Нет – так ведь и не очень ждал. Месяца четыре собирался написать, тянул, а бросил письмишко – без ответа. Под Новый год послал открытку с дедом-морозом – и опять как в колодец.

Ладно, дело прошлое, подумал он. За два года не то что любовь – спирт выдыхается.

Коля прошел дальше по улице, до самого ее конца, верней, до той грани, за которой грязный асфальт переходит в грязь без асфальта, и медленный его взгляд автоматически вбирал совсем еще сырой городской быт.

Вот базарчик – два прилавка под серым небом, соленые огурцы, маринованная черемша и какая-то сушеная таежная травка. Вот новая, с витринными окнами, столовая, а рядом, между домами, длинный дощатый барак с такой же вывеской – «Столовая». Не торопятся сносить, и разумно: лишняя харчевня никому никогда не мешала.

Коля повернул назад, вновь прошелся улицей и сделал еще несколько наблюдений над окружающей действительностью. Но какая-то жилка под ключицей все же подрагивала и ныла.

Конечно, ни на что особое он не рассчитывал. Ну, было когда-то, так ведь когда? Да и многого ли теперь хотелось? Поговорить, посоветоваться? Но о чем? Годы прошли, все нитки порваны. Так – посидеть рядышком, помолчать, чаю попить.

Не могла же она два года ждать, пока он соберется с ней чаю попить!

Юмор все это был, один юмор…

И все же возникло и не проходило знобящее ощущение пустоты и потери. Будто два года таскал в тайном кармане заначку – не много, трешник какой-нибудь, но вот понадобилось, полез, а в подкладке дыра…

А могла и фамилию сменить, подумал он вдруг. Странно, раньше в голову не приходило. Вполне ведь могла. Так что, может, еще столкнутся вот на таком тротуарчике. Уж тут-то она на нем отоспится – какой был дурак и что в жизни упустил.

Напротив почты стояла доска Почета с двумя лавочками по бокам. Коля сел на лавку и полез за пазуху – к рубахе изнутри был приколот булавкой мешочек с паспортом и деньгами. А в паспорт было заложено письмо.

За два года оно порядком обтрепалось, хотя перечитывалось нечасто, раза четыре, в последний раз Коля развернул его перед Новым годом. Теперь перечитал заново.

«Здравствуй, Николай!

Пишу тебе потому, что дура. И еще потому, что поселок, где я сейчас обитаю, называется Колькин ключ. Глупо, конечно: если уж раньше никакими ключами открыть тебя не удалось, то этот и подавно не поможет. Тем не менее тайга тут что надо, народ простой и хороший – так что прихожу в себя. Очень хотелось порвать с тобой с треском и до конца, но, видно, я однолюбка, что в моем положении предельно паскудно – тебя нет и не будет, а другого не хочется. В общем, самый момент забыться в работе – глядишь, и карьеру сделаю.

Слышала краем уха о твоих делах. Все понимаю и утешать не хочу. Но все же помни, что Земля вертится, и ночь, даже длинная, когда-нибудь кончается. Так что, друг мой, жди солнышка, как я его жду.

Мне тут, между прочим, сделали предложение. Любви нет, а семьи хочется, устала одна. Что посоветуешь? Он изыскатель, полгода в поле, деньги хорошие – идеальный муж, только, боюсь, не для такой кретинки, как я. Но уговаривает сильно. Так что если месяца через два пришлешь поздравительную телеграмму – наверное, попадет в самый раз.

Надумаешь черкнуть – Колькин ключ, до востребования, а то в общаге вахтерши чересчур любопытные, не могут спокойно переносить, что молодая баба ни с кем не спит и на стену по этому поводу не лезет.

Вот так вот.

Анекдот, но до сих пор только твоя.

Гнедая кобылка».

Письму было уже два года. Но только сейчас он прочел его трезво, без иллюзий: и то, что в строчках, и то, что за.

Прочел и успокоился.

Письмо как письмо, всего понемногу. И симпатии, и досады, и правды, и хитрости. Подпись резанула фальшью – что говорится лежа, в других случаях не звучит…

Они познакомились лет пять назад, вышло что-то вроде современного романа – цепочка необязывающих, обоим приятных встреч. Потом она понадобилась всерьез – да, видно, что-то не совпало: выскользнула из-под руки, с удовольствием упрекнув мимоходом, что поздно оценил. Спустя год то ли передумала, то ли случилось что – достала его вот этим письмом. Но тут уже ему понадобился срок, чтобы поверить…

Ладно, подумал он, что было, то было. А ничего кроме не было…

Третий раз мерить ту же улицу не хотелось, Коля пошел дворами, но, обогнув длинную, подъездов на десять, пятиэтажку, почти уперся в реку. Сейчас, при свете дня, она выглядела прямей, проще и ничего особого не обещала. От серой воды несло сыростью. Тайга на том берегу была малорослой, редкой и просматривалась далеко. От болотистых проплешин веяло холодом и жестоким одиночеством.

Он вспомнил вчерашний костер, как он распинался, а те искали, на чем поймать. Ладно, подумал он, картошку и соль я им отработал. Так что будем считать – идея себя изжила. Слава богу, страна большая. Вон в Якутии еще не бывал.

Подошел мужичок в бушлате, попросил закурить. Подымили на пару.

– Давно тут? – спросил Коля.

– Третий год.

– И как оно?

– Сперва по шестьсот выгоняли, а теперь три сотни – и гуляй.

– А ключ где?

– Какой ключ? – не понял тот.

– Ну, назвали-то не случайно.

– А, родничок. Был. Вон там где-то. Пристань начали строить – завалили.

Мужичок плюнул на окурок, швырнул его в мертвую, из-под снега, траву и сказал веско:

– Был Колькин ключ! А теперь нету. Теперь есть город Новотайгинск. Знаменитое место, в газетах пишут.

Коля повернулся и пошел к домам.

Да, изжила себя идея…

В общаге он разулся и лег на кровать. Мысли были вялые и в основном дорожные. Можно и в самом деле в Якутию. Еще Алтай хвалят, Чуйский тракт, говорят, редкой красоты. Или, допустим, в Астрахань мотануть. А там и лето.

На лето у Коли было забито классное место: матрос спасательной станции в большом санатории. В том году полтора месяца отслужил, поздно попал, уже под осень. Шота, начальник станции, любил шахматы и преферанс. Хороший мужик, вежливый. Платят, правда, мало, но на что там деньги? И кормят бесплатно, и рабочий день – на пляже. Очень правильно высказывался тамошний культурник: жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо в Сочи.

Завтра же, решил Коля, с утра и уйду.

Он и ушел бы, да случилось нелепое: через час, спускаясь по лестнице, оступился. Упасть не упал, успел схватиться за перила, но ногу подвернул основательно. Еле допрыгал до своего третьего этажа. Там размял мышцу и, безуспешно поискав бинт, перетянул щиколотку толстым шерстяным носком. Стало полегче.

Теперь делов на неделю, подумал Коля, вот тебе и Алтай.

Он лег на кровать, выкурил сигарету. Подушка под головой была мягкая, наволочка довольно свежая. Откуда-то сбоку негромко доносилась музыка.

А чего, подумал он, в общем-то ничего страшного. Слава богу, не на вокзале. Неделя туда, неделя сюда. А Алтай – он и через год будет Алтай. Куда он денется? Горы. Как стояли, так и будут стоять.

Коля лежал так с часок, может, больше. Захотелось есть, но не хотелось вставать.

Потом в дверь стукнули – уверенно, кулаком, – и тут же в прихожей застучали шаги.

Вошла вчерашняя плотненькая бабенка, та, что интересовалась судьбой. Любка, что ли, подумал он. Нет, вроде Райка.

Она была в лыжном костюме и почему-то в модных туфлях.

– Павлуха где? – спросила она, и даже этот простой вопрос прозвучал у нее начальственно.

Райка, окончательно вспомнил Коля. Раиса. Он потянулся и сквозь зевок ответил:

– А хрен его знает!

– А Жорка? – спросила Раиса.

Коля ухмыльнулся ей в лицо:

– Этот не доложился.

– Вот прохиндеи, – сказала Раиса.

Она села к столу, нога на ногу, взгляд сверху вниз.

– Чего лежишь-то?

Не дождавшись ответа, определила:

– Как куль с мукой!

Он вновь не отозвался, но на нее это впечатления не произвело.

– В кадры еще не ходил?

– Не, – ответил Коля и вновь зевнул. Он не притворялся, просто во всем теле была дремотная вялость – видно, чистая койка располагала.

– Куда устраиваться-то будешь?

– Там увидим.

– А точнее?

Колю злил ее дурацкий начальственный тон, и он ответил резче, чем хотелось:

– А точнее – никуда.

– Это как?

– А вот так.

– Тунеядец, что ли?

– Ага.

– Все равно придется! – весело сказала она. – В ларьке ящики грузить.

– Это с какой стати?

– Ну, совсем-то не работать нельзя.

– Почему ж нельзя? Я вот не работаю – и ничего. Значит, можно.

– А есть что будешь?

– Ты накормишь, – сказал он.

– Делать мне больше нечего! – с удовольствием возразила Раиса.

Ни равнодушие, ни ирония, ни прямая издевка ее не прошибали, даже наоборот, повышали настроение.

Коля посмотрел на нее и понял, что весь их резкий разговор имел для нее другой, вне фраз, притягательный и приятный смысл: мужик с ней заигрывал и даже кадрил, скрывая свои подлинные чувства в лучшем стиле провинциальных танцплощадок.