Текст книги "Московская Русь: от Средневековья к Новому времени"

Автор книги: Леонид Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Псков

Город на северо-западной границе Руси, с 1348 г. ставший самостоятельным боярским государством – Псковской вечевой республикой. Его история – это история роста торгового города и могучей каменной крепости, защищавшей не только свободолюбивую республику, но и всю Новгородскую и Московскую Русь от натиска католического Запада.

В Московское государство Псков был включен только в 1510 г., возник же он как укрепленный пункт в междуречье рек Великой и Псковы, еще в VIII–X вв. Впервые город упомянут под 903 г. в связи с женитьбой князя Игоря. В X–XIII вв. здесь уже несомненно стояла крепость – порубежное положение держало город в состоянии постоянного военного напряжения. В XIV–XV вв., с ростом самостоятельности и силы Псковской республики, городские укрепления начали регулярно укреплять, перестраивать и расширять. Сердцем их системы был детинец (Кром) на узком обрывистом мысу при слиянии рек, внутри которого стоял Троицкий собор, служивший символом города (так же как Св. София в Новгороде или Успенский собор в Москве). Здесь находились органы управления Пскова, хранился государственный архив, казна и большие хлебные запасы, собиралось вече, вершился суд. Ко второй половине XIII в. принадлежат первые несомненные остатки второй каменной стены, так называемого «Довмонтова города», поставленного в правление литовского князя Доманта (Довмонта) – Тимофея. Его часть занимал торг, здесь же постепенно разместилось множество небольших каменных храмов (их остатки продолжают находить при археологических раскопках). В первой половине XIV в. (1309) посадник Борис возвел южнее Довмонтова города еще одну новую стену. Внутри нее, на Застенье, оказалась людная городская площадь, мощеная деревом (Торговище). Рядом находился двор князя с церковью Воздвижения Честного Креста, а вокруг теснились дома и дворы горожан, стояли церкви (некоторые из которых являлись центрами псковских городских «концов» – отдельных районов, наделенных правами самоуправления; всего в Пскове в XIV в. насчитывалось шесть таких концов). Укрепленная часть города, окруженная полуторакилометровой внешней стеной, в начале XIV в. достигала уже 20 гектаров. Снаружи от нее бурно рос посад. Добившись полной самостоятельности от Новгорода, город в 1370–1390-х гг. вступил в период наибольшего экономического и политического расцвета. В 1374–1375 гг. посад защитили еще одной каменной стеной, что увеличило площадь Пскова вдвое (так называемый Средний город). Таким образом, к моменту, когда в Москве поставили первый каменный Кремль, Псков окружало уже четыре пояса каменных укреплений. Усиленная «кострами» (боевыми башнями), внешняя («приступная») стена надежно защищала порубежный Псков от нападений соседей. Город с успехом выполнял роль центра обороны большого района, в систему которой входили мощные каменные пригороды-крепости (такие как Изборск и Гдов).

Площадь города продолжала быстро увеличиваться. Еще в первой половине XIV в. посад перешел за обе реки, образовав районы Запсковья и Завеличья. В заречные районы можно было перейти по мостам, один из которых был постоянным (его обновляли регулярно каждые 20 лет), а другой наплавным. Постепенно здесь появляются и свои церкви, а в первой половине и середине XV в. часть их даже перестраивают в камне. За пределами стен стояли также древние монастыри: Спаса на Мироже, Иоанна Предтечи на Завеличье, Рождества Богородицы на Снятой горе, два Пантелеймоновских, Вознесенский и Климентовский, но по мере застройки к XV в. многие из них оказывались внутри городских кварталов (общее число монастырей к этому времени достигало трех, а к 1510 г. почти четырех десятков).

Но город рос не только вширь: его внутренние части постоянно перестраивались. В 1366–1367 гг., ставят каменный Троицкий собор; в 1390-х гг. – новые «перси» (стены) Крома; в Довмонтовом городе растет число каменных церквей: здесь уже не было застройки, и район превратился в своего рода «священный участок» Пскова, его религиозный центр; к началу XVI в. здесь было тринадцать – четырнадцать храмов (позднее их стало восемнадцать), из них пять – соборных, стояли избы, где собирались священники (всего тогда в городе насчитывалось до сорока церквей, разделенных на шесть «соборов», то есть церковных округов). На протяжении всего XV в. городские укрепления постоянно перестраивались, обветшавшие части разбирались (так, в 1430-х гг. разобрали стену 1309 г.), в случае необходимости строили временные деревянные стены (так было в 1465 г., когда городу угрожало вторжение новгородского войска). К этому времени Псков, в пределах нового (Окольного) города, вырос до 210–230 гектаров, а внешний обвод стены составил почти 7 км (вместе с внутренними – 9 км). Стены охватывали теперь большим полукольцом Запсковье и прикрывали линию берега над рекой Великой. Это был самый укрепленный русский город конца XV – начала XVI в. Постепенно, заменяя отдельные участки Окольной стены на каменные, ее перестроили к 1510 г. полностью, но к этому времени посад вышел и за эти пределы. Точное число жителей города установить трудно, но оно, вероятно, превосходило 100 тысяч (известно, что в 1510 г. в одном только Среднем городе, Застенье, стояло 6500 дворов и жило около 30 тысяч человек. Правда, такие части, как Кром и Довмонтов город, в эпоху Псковской вечевой республики жилой застройки не имели).

Вхождение Пскова в состав Московского государства (1510 г.) не стало, несмотря на последовавшие неоднократные «выводы» из города лучших купцов и ремесленников, такой катастрофой, как для Новгорода. Наоборот, с закрытием в 1494 г. новгородского Немецкого гостиного двора его значение как торговых ворот Руси резко возросло. Из немецких, литовских, ливонских городов сюда везли металл, ткани, соль, вина и сельдь (потреблявшуюся внутри России в очень большом количестве), обратно шел воск, хлеб, кожи, сало, лен и конопля. Через Псков проходил и один из важнейших дипломатических маршрутов из Западной Европы в Восточную и дорога, по которой в Московию попадали специалисты (инженеры, ремесленники, военные). Расцвет города продолжался до начала 1580-х гг., когда его осадили войска Стефана Батория. Героическая оборона города фактически спасла Русский Север от иноземного вторжения, и в конце XVI в. Псков частично восстановил свое значение. Невзгоды Смутного времени тяжелейшим образом сказались на торговле и городской жизни вообще: в ходе социальной борьбы между «большими» и «меньшими» людьми Псков выгорел дотла, а взрыв пороховых складов снес часть стен Крома. Но уже ко второй четверти XVII в. последствия гражданской войны удалось преодолеть, и Псков вновь показал удивительные примеры строительной активности – именно здесь складывается тот особый тип «купеческой» архитектуры Средневековья, по которому мы судим о всей гражданской архитектуре XVII в.

Уже по истории укреплений Пскова можно почувствовать, что, в отличие от большинства городов средневековой Руси, Псков был не только деревянным, городом, но и каменным. С XII в. здесь возводили каменные храмы (Троицкий, Дмитрия Солунского, соборы Мирожского и Ивановского монастырей). Правда, сначала их строили силами приглашенных мастеров и часто по заказам новгородских владык, которым Псков подчинялся в церковном отношении. Но после того как в 1348 г. возникла самостоятельная, независимая от Новгорода Псковская феодальная республика, процесс выработки собственного стиля ускорился. В XV–XVI вв. здесь сложился признанный центр строительного искусства и выработался своеобразный местный архитектурный стиль, обладавший одновременно такими качествами, как простота, суровость, уютность и пластичность (мягкость). Небольшие, как бы вылепленные, а не сложенные из местной каменной плиты, побеленные и украшенные самым скромным декором одноглавые церкви возводились не только князьями, боярами и монастырями, но и группами горожан (кончанские храмы) и даже отдельными купеческими семьями (в городе насчитывалось к концу XVI в. более ста церквей). Зодчих из Пскова приглашали для строительства во многие города Руси – в том числе в Москву, где они много работали во второй половине XV в. В XVI в. под их руководством возводилась новая крепость недавно взятой Казани. Возвращаясь в Псков, они приносили новые приемы и вкусы, усвоенные в дальних странствиях. Кроме храмов, они строили теперь каменные монастырские трапезные – огромные отапливаемые двух-трехэтажные комплексы палат, поварен, складов и ледников, над которыми иногда возводились и деревянные этажи. Здесь же, в монастыре, можно было построить и отдельные покои для знатного постриженника, состоявшие из одного или двух каменных уровней с деревянным верхним этажом. Первый ярус служил складом имущества, второй – парадной частью дома, где принимали гостей, третий – каждодневным жильем для хозяина. По той же схеме строили более обширные дома на городских купеческих дворах. Поскольку торговец русского Средневековья предпочитал держать свое добро не просто под замком, за железными дверями, в каменных стенах, но и как можно ближе к себе, он предпочитал жить в том же доме, где хранил товары. Поэтому, начиная с XVI в., каменные «подызбицы», «клети» и погреба в Пскове стали строить даже не очень богатые купцы. Правда, с 1580-х гг. этот процесс прекратился, но в XVII в. вспыхнул с новой силой. «Молодые» купеческие семьи, вставшие на место выведенных в другие города «великих» гостей, возвышались с невиданной быстротой. Параллельно шла отстройка их новых усадеб, главную часть которых составляли трех-четырехэтажные каменные палаты. Фамилии Поганкиных, Сырниковых, Русиновых в первой половине XVII в. навсегда оказались связанными с историей русской культуры не столько из-за их торговых операций, сколько благодаря этим своеобразным купеческим «замкам» внутри города, надежно защищенным от огня и грабителей, просторным, очень функционально устроенным внутри (в каждом таком здании предусматривалось все, вплоть до таких объектов, как гигиенично организованные отхожие места – «ретирады»). Эти палаты, сохранившиеся до наших дней, можно назвать последним крупным вкладом Пскова в культуру русского Средневековья. Со второй половины XVII в. пограничный город стал постепенно уступать первенство в торговле и организации производства верхневолжским центрам страны (Ярославль, Кострома), ориентировавшимся на новый северный путь через Архангельск. Сказались и бесконечные наборы лучших ремесленников в Москву, большая часть которых там и оставалась. Своеобразие искусства Пскова постепенно уступало натиску изделий «общемосковского» пошиба, что заметно и в керамическом производстве (например, в типах изразцов), и в ювелирном деле, и особенно в архитектуре. Последнюю точку в летописи самобытной городской культуры средневекового Пскова поставило сооружение в 1682–1699 гг., вместо старого Троицкого собора, огромного нового пятиглавого здания абсолютно «московского» облика.

Тверское княжество

Тверское княжество – главный соперник Москвы в XIV в. Одно из государств, возникших в послемонгольскую эпоху (его история насчитывает около 250 лет, с 1240-х по 1490-е гг.) в Северо-Восточной Руси. Небольшая по территории Тверская земля играла важнейшую роль в процессе восстановления самостоятельного управления и передачи культурной и государственной традиции от домонгольской Руси к централизованному Русскому государству XV–XVI вв., образуя своего рода «мостик» между Древней Русью и Московским царством. Эта роль обеспечивалась ключевым расположением Тверской земли, занимавшей район Верхней Волги. Тверь могла не только выгодно торговать, но и влиять на контакты между Новгородом, Владимиро-Суздальской Русью («низовыми» землями), западнорусскими и литовскими территориями. (От нее, например, в значительной степени зависело снабжение Новгорода пшеницей, которой всегда не хватало в северной республике). В то же время эта «пограничность» Твери делала ее позицию уязвимой, побуждая могущественных соседей всячески стремиться к контролю над княжеством. Тверская земля в XIV–XV вв. изобиловала небольшими, но стратегически важными городками-крепостями (Калязин, Клин, Микулин, Старица, Чернятин), некоторые из которых подчас оспаривали у тверских князей первенство (Кашин). В отличие от многих «московских» городов, они не получили дальнейшего развития; сегодня большая часть их известна разве что по названиям (Радилов, Опоки, Зубцов), а местонахождение – предмет специальных изысканий. Княжество граничило на севере с землями Новгорода Великого (Торжок, Бежецкий Верх), на западе – со Смоленской землей (пограничный город Ржев), на юге и востоке – с московскими и суздальскими землями.

Тверской удел выделился из Владимиро-Суздальско-го княжения сразу после Батыева нашествия в 1240-х гг., когда большая часть Северо-Восточной Руси только начала осознавать себя в новой политической реальности (быстрый подъем княжества объясняют иногда тем, что лесистые верхневолжские земли казались сравнительно защищенными от татар). Первый же тверской князь, Ярослав Ярославич, обозначил основные направления будущей политики Твери: он с успехом защищал свои земли от литовцев; стремился закрепить за собой право княжения в Новгороде; активно участвовал в борьбе за великокняжеский престол, развернувшейся между братьями-Ярославичами, Александром (Невским) и Андреем; активно противостоял монгольскому нажиму (ему пришлось столкнуться с татарами, поддерживавшими Александра). В последней четверти XIII в. Тверь фактически добилась первенства среди северо-восточных русских княжений. Впрочем, оно было оспорено на рубеже XIV в. более молодым государством – Москвой. Началось вековое соперничество за лидерство, в котором пользовались любыми средствами и к которому привлекали всех возможных союзников: татар, Новгород, Литву. Последняя играла роль почти непременной союзницы Твери. Новгородцы, часто имевшие повод для недовольства поведением ближайшего соседа, в целом склонялись к поддержке Москвы, которая в конце концов оказалась искуснее и удачливее и в привлечении на свою сторону ордынских ханов. Крайнего ожесточения борьба достигла в первой четверти XIV в., когда в схватке участвовали такие яркие личности, как тверские князья Михаил Ярославич, его сыновья Дмитрий и Александр и правители Москвы Юрий и Иван Даниловичи. Кровавые усобицы этого времени отличает подлинный трагизм, герои гибнут один за другим при самых драматических обстоятельствах, подчас увлекая за собою массу подданных. Столкновение Михаила с Юрием в борьбе за великое княжение приводит к поражению последнего в Бортеневской битве и смерти его жены Кончаки, но конечным следствием становится казнь в Орде самого Михаила. Это влечет за собой своего рода «кровную вражду» двух династий: Дмитрий Михайлович Грозные Очи, мстя за смерть отца, убивает Юрия и гибнет сам. Последовавшее вскоре антитатарское восстание 1327 г. дает возможность князю Ивану Калите покарать с помощью татарских войск Тверское княжество и изгнать правившего там третьего сына Михаила – Александра, который в конце концов будет казнен в Орде.

Общий исход борьбы все же оставался неясен (хотя чаша весов постепенно склонялась на сторону Москвы), когда в конце правления последнего из тверских Михайловичей – Константина (1339–1345) – в Твери вспыхнула междоусобная борьба, участниками которой были удельные князья Холма, Кашина и Микулина. Приводившая к постоянному вмешательству в тверские дела Литвы и Москвы, разорившая землю усобица завершилась победой микулинского князя Михаила Александровича (1368–1399), который почти немедленно возобновил упорную борьбу за великое княжение, закончившуюся поражением. Внутренняя жизнь княжества во второй половине XIV в. из-за постоянных внешних войн была очень напряженной; ее усугубляли обычные в Средневековье эпидемии (моровая язва 1364 г.). Однако в конце столетия наступил сравнительно мирный период, и Тверь при сыне Михаила, Иване (1399–1425), сумела до известной степени восстановить силы, которые необходимы были теперь уже не для борьбы за первенство, но для сохранения суверенитета от Москвы. Внук князя Ивана, Борис Александрович (1425–1461), сумел, лавируя между Москвой и Литвой, добиться на время решения этой задачи, и при нем Тверь пережила последний расцвет своей культуры. Но это не могло перебороть общей тенденции к слиянию северо-восточных; земель в единое государство, и наследнику Бориса, его сыну Ивану, довелось видеть окончательное падение своей столицы (1485) и стать изгнанником в Литве.

Тверская земля была отдана в удел сыну великого князя Ивана III Васильевича, Ивану Ивановичу; по его смерти управлялась великокняжескими наместниками, а земли княжества были переписаны «по московски, на сохи» (1491–1492). Видимость политической самостоятельности сохраняли лишь уделы (Микулинский, Старицкий; в 1576 г. особый удел в Твери и Торжке получил номинальный правитель Симеон Бекбулатович), но переписные книги Тверской земли 1539–1540 гг. показывают преобладание в ней владений московских служилых людей. Опричный погром Твери 1570 г. довершил агонию княжества. Тверь становится местом заточения: в Отроч монастырь ссылают Максима Грека (1531–1547/8); в 1568 г. сюда сослан митрополит Филипп.

Память о могуществе Тверской земли, ее плотной заселенности и богатстве отразилась в трудах иноземцев конца XV–XVI вв., преувеличивавших ее военные силы (например, у Матвея Меховского). О реальном богатстве и самостоятельной культуре древней Твери говорит возобновление, после монгольского удара, именно здесь каменного строительства, общерусского летописания и работы над восстановлением юридических норм (сборник «Мерило Праведное»); активная чеканка собственной монеты из серебра й меди в XV в.; сложение местных школ прикладного искусства, живописи, архитектуры.

Тверской культуре присуща яркость, но неровность развития, доходящая до раздвоенности, отсутствие «новогородской» или «московской» культурной цельности. Тверь особенно упорно обращалась к владимиро-суздальскому наследию, поскольку стремилась к воссозданию древнерусской государственности, древних идеалов и традиций. Поэтому ведущей, неизменной чертой ее культуры стала архаизация, на фоне которой особенно ярко выступали постоянно сменявшие друг друга внешние веяния как с Запада, так и из Византии (особенно с Балкан).

Особенности культуры во многом определили своеобразие церковной политики Твери. В условиях постепенно складывавшейся системы взаимоподдержки московских князей и церковной власти Тверь стремилась возобновить и упрочить контакты с православным Востоком и константинопольским патриархатом. В местных монастырях живут и работают Иоанн Царьградец, Федор Иерусалимлянин, Фома Сирианин, монах из Греции Нил, выходцы с Афона. В 1316–1317 гг. здесь создают древнейший на Руси список Иерусалимского устава (первая греческая рукопись после долгого затишья), и, по-видимому, рано возникают общежительные монастыри (Отрочь, Федоров). Именно в Тверь адресовано знаменитое «Послание о рае новгородского архиепископа Василия Калики тверскому епископу Федору Доброму», отразившее монашеский интерес к «мысленному раю», свойственный аскетам Афона. Позже, в 1370-е гг., в Твери появятся описания хождений в Иерусалим монаха Савватия и архимандрита Агрефения (которого отличал такой интерес к святыням, что он даже делал их рисунки). «Повесть о преставлении князя Михаила Александровича» говорит, что тело его готовили к погребению по афонскому обычаю («лаврьскому») два монаха с Афона, Савва и Спиридон. О связях с южнославянским миром в эпоху «второго южнославянского влияния» свидетельствуют особого типа рельефные надгробия XV в., «балканизмы» орнаментов фресок Старицы, миниатюры.

Уже в начале XIV в. Тверь была крупным монастырским центром; ее князья подчеркивали свое «мнихолюбие» (то есть любили монахов (мнихов), заботились о монастырях, были богомольны), решимость твердо держать «веру и закон». Под этим лозунгом они повели, вместе с тверскими епископами, борьбу против митрополита Петра, обвинив его перед патриархом в симонии. Неудача окончательно заставила Тверь перенести внимание на монастырскую сферу, ее организацию и соблюдение «чистоты» предания. Это объясняет еще одну черту тверской культуры – ее тяготение к монашескому аскетизму и связанный с этим консерватизм.

После разгрома Твери в 1327 г. период первого расцвета, когда были созданы лицевая «Хроника Георгия Амартола», построен и расписан городской собор, остался позади. Новое оживление пришлось на середину XIV в.: при епископе Федоре Добром поновляется убранство и росписи храма, достраиваются его приделы, создаются медные двери. В живописи внимание к ранним местным формам, их истокам, сочетается с налетом романских и готических черт. Два спокойных десятилетия конца XIV– начала XV в. отмечены вспышкой строительной активности в Твери (врата и надвратная церковь 1391 г., собор Желтикова монастыря 1394/1404–1407 гг.), Старице (каменный собор Михаила Архангела, Никольская церковь 1390-х гг.) и Городне (Верзятине). В Твери процветало грекофильство и интерес к палеологовской живописи. На рубеже XIV–XV вв. создавались такие шедевры ювелирного искусства, как серебряные панагии (медальоны для хранения освященного хлеба), украшенные литыми деталями, позолотой, чеканкой и гравировкой.

Уже с 1370-х гг. Тверь становится как бы узловым пунктом, на котором завязаны интересы константинопольского патриархата и западнорусских епископий. В 1374 г. Тверь посетил митрополит Киприан, опиравшийся в то время на великого князя литовского Ольгерда, стремившегося создать для Литвы особую митрополию с включением в ее состав Тверских земель. Из Западной Руси, входившей в состав литовских земель, вела дорога в Европу; здесь можно было найти поддержку стремлению к церковной независимости от Москвы и элементы культуры, нетронутые татарским нашествием. Позже, в конце XIV– начале XV в., влияние реформ ставшего митрополитом Московским Киприна в Твери оказалось особенно заметным благодаря тесной связи с ним епископа Арсения. Киприану принадлежит введение и распространение Иерусалимского церковного устава (перевод которого на русский язык сделан в Константинополе в 1401 г.). Устав был введен в новом общежительном тверском монастыре Освященного Саввы. Его аскетическая программа тесно связана с Афоном (где в лавре Св. Афанасия русские монахи переписывали и переводили книги) и одновременно родственна взглядам московских церковных деятелей. Желтиков монастырь, основанный в 1394 г. Арсением и прямо ориентированый на Киево-Печерскую лавру (посвящение памяти Успения и Св. Антония и Феодосия Печерских; создание особой «аскетической» редакции Киево-Печерского патерика), стал новым центром духовной жизни Твери. В монастырях и при епископской кафедре до середины XV в. не прекращались летописные работы; возник и княжеский свод; велась литературная переработка повестей «тверского круга».

Столица княжества в конце XIV – первой четверти XV в. не была единственным очагом культуры: в малых городах, так же как в московских уделах (например, Звенигороде, Галиче), складываются условия для своеобразного «удельного ренессанса». В Кашине, например, чеканили свою монету, создали собственный летописный свод, переработали некоторые литературные произведения. Сохранившаяся церковь в Городне, хотя архитектурно архаичная, была в прошлом очень эффектной благодаря смелости резного убранства и особенно росписи, выполненной под влиянием живописи Балкан.

Упорный монашеский консерватизм, ориентация на местные архаизирующие тенденции доминировали в культуре Твери до середины XV в. Но в правление Бориса Александровича (1425–1461) ненадолго расцвела культура, наделенная чертами придворного аристократизма. Князь Борис был хорошо знаком с европейским придворным стилем жизни; он бывал во многих городах Литвы, присутствовал на коронации великого князя Витовта в 1430 г. в Троках. В многообразии типов монетной чеканки его времени отчетливо проявляются не только восточные изобразительные мотивы, но и западные, поток которых велик как никогда. Культура этого периода синкретична и крайне восприимчива, она оказалась способной сформировать гуманистические взгляды Афанасия Никитина и такой памятник, как «Слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче», в котором видно стремление определить роль Твери в мировой истории и нарисовать ретроспективу «Тверь – Новый Рим», признав князя вторым Константином и единственным достойным наследником Византии. Тверь не поддержала идею церковной независимости Руси от Константинополя (которая на практике означала церковный диктат Москвы), стремясь сохранить с ним связи, и держалась благожелательно по отношению к церковной унии.

Успехи государственного строительства и культуры Твери во второй четверти XV в. во многом определялись слабостью Москвы в тяжелый период феодальной войны; это же воздействовало и на местный художественный стиль: часть мастеров, возможно, нашла убежище в Твери. Здесь вели хотя и небольшое, но постоянное строительство (после пожара 1413 г., когда погибло 20 церквей, был возведен собор Федоровского монастыря, позже Борисоглебская и Михайловская церкви), кроме того, создается множество монастырей и украшаются храмы. В Москве же в эти годы строительство замирает.

После попытки снова выйти вперед на международной арене за счет слабости Москвы активность культурной и политической жизни в Тверской земле начала угасать. Включение в Московское государство привело к ограблению Твери (даже грамоты княжеского архива вывезли в Москву). Тверь быстро пустеет, бояре отъезжают в Литву или Москву. Под управлением Ивана Молодого начался процесс «нивелировки» культуры княжества и унификации ее с московской. Усилились элементы культурной пестроты и открытости, которые были свойственны двору Елены Волошанки. В орбиту Москвы втягивались и церковные деятели – например, Вассиан Стригин-Оболенский, настоятель Отроча монастыря и епископ, добившийся канонизации Св. Арсения, и сменивший его на епископской кафедре после присоединения к Москве Нил, грек по происхождению, из окружения Софьи Палеолог (ранее настоятель Богоявленского монастыря). Ярким показателем проникновения «московской моды» в Тверское княжество может служить форма надгробий: с рубежа XV–XVI вв. здесь начинают преобладать вместо рельефных плиты московского стиля, украшенные трехгранно-выемчатой резьбой. «Старотверское» направление сохранялось какое-то время окружением князя-изгнанника Михаила Борисовича в Литве, где создавались произведения, отмеченные яркими чертами готики.

В XVI в. памятники отображают спад творческой активности и постепенную провинциализацию культуры Тверской земли, которая оставалась крупнейшим центром железоделательного (кузнечного) ремесла и полотняного производства. Ее мастера-строители работали по всей Руси – в Хутыни, Брянске, Волоколамске, селе Кушалине и других местах, хотя в большинстве их постройки отличались архаическими чертами, и заказчики предпочитали мастеров, работавших в московских традициях.