Текст книги "Поиск-81: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Леонид Юзефович

Соавторы: Алексей Домнин,Владимир Соколовский,Евгений Филенко,Анатолий Королев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Там видно будет… Мне вот интересно: я, когда мы мимо Стасиковых книг проходили, снова видел такую, какую только что продали. Выходит, у него она не одна была?

– Вот ты даешь! Ну, не одна, ну и что? Тебе-то какое дело?

– Да нет, ничего, так просто…

Они расстались возле городского пляжа: Славка снова решил заняться розысками Мариамки.

– Я знаю, где она примерно может быть! – заявил он.

Васька ушел, завидуя своему неспокойному другу, а Славка помчался на тот каменистый пляжик, где когда-то познакомился с Мариам. Будто сердце чувствовало, что она должна быть там.

Еще издалека Мариамка поднялась ему навстречу и, забыв надеть босоножки, бросилась к Славке, скользя и охая на крутых камнях и острой гальке. Он остановился, стараясь унять задрожавшие губы.

– Я искал тебя вчера! – крикнул он, еще не дождавшись, когда она подойдет. – Но не нашел. И вот сегодня… подумал… что ты здесь, может быть…

– А я как знала, что ты будешь на этом пляже! – Мариамка взяла его за руку. – И прибежала сюда утром, как сумасшедшая. Где ты был так долго?

Славка наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Что ты! – вскрикнула Мариамка, оглядываясь. – Ведь смотрят! – И вдруг засмеялась, махнула рукой. – А ну их совсем! Целуй еще!

33

В понедельник после обеда на овощебазе давали получку. Все рабочие сгрудились возле конторы, кроме бичей. Железный Вова Калики, пользуясь непонятным влиянием на Галину Христофоровну, еще в начале сезона завел правило: расчет каждый день, или через день, или через два дня – как бригада пожелает. Так что к получке у них все финансы были уже выбраны.

Сегодня бичи работали только до обеда: Дима Харюзок получил наконец долгожданный перевод и устраивал проводы.

Ваське и Славке выпало расчету сорок четыре рубля с маленькими копейками. Из них удержали десять рублей аванса, пятерку друзья отдали Стасику.

– Вместе с тем, что выручили вчера, имеем сорок тугриков наличными! – заявил Тарабукин. – Повкалываем еще недельку, глядишь – и ту-ту! Поехали! Стасик нам еще поможет, я с ним уже разговаривал. Слушай, Слав, что я придумал: мы с тобой все-таки много тратим, потому что все деньги носим при себе и не можем иногда удержаться. Предлагаю отдать их на хранение Галине Христофоровне и брать у нее каждый день по рублю.

– По рублю мало. Работаем же, питаться надо!

– Ну… по рубль сорок, предположим!

На том и порешили и пошли к завбазой. Она сначала опять не поняла, зачем они пришли, но, разобравшись, отнеслась к их просьбе вполне сочувственно и положила деньги в сейф.

– Нор-рмально! Нор-рмах! Нормалек! Нор-рмалеус!.. – И они выкатились на территорию, где грузчики и кладовщики с экспедиторами снаряжали машину за пивом: по всему было видно, что никакой работы на базе уже не будет.

– Поехали купаться! – предложили ребята Стасику.

– Надо сначала поставить машину, переодеться. А то потом будет неохота. Ну, давайте я вас отвезу на пляж, а после подойду.

С утра друзья удивлялись своему шоферу: деловито снующий среди овощебазовского люда в синей застиранной рубашке с торчащей из кармана путевкой, он утратил вчерашнюю значительность и не жалел об этом, кажется. Трудно было даже сказать, что ему больше подходит, – до того он казался на месте и здесь и там.

Стасик отвез их на пляж и оставил; сам появился часа через два, и тогда Славка оставил друга со Стасиком, а сам побежал в «Спорттовары». Может быть, удастся еще и уговорить Мариамку отпроситься раньше с работы, тогда они погуляют подольше, сходят в кино – у Васьки есть еще при себе рубль…

– Хорошо, Славик! – сказала девчонка. – Я постараюсь. Только ты не стой сейчас здесь, а то все поймут, что я отпрашиваюсь на свидание. Тогда не отпустят. А так я что-нибудь придумаю…

Он вышел на бульвар и сел так, чтобы видеть двери магазина, не упустить момент, когда выйдет Мариамка. Снова завыли над головой самолеты, и Славке стало грустно в чужом городе. Он вспомнил деревню об одну улицу, где жила бабушка Глаша, к которой ездил раньше каждое лето, речку Язьву под самыми окнами, жирных карасей на Черном озере за рекой, одноглазого петуха Оську, бабкин суп из удивительных растений – пистиков… Там были покой, тишина, ни о чем не надо думать. Хорошо бы приехать туда с Мариамкой! Наверно, она понравилась бы бабке Глаше.

Тут вроде, если подумать, все складывалось хорошо, нормально: работа, самостоятельность, приключения, знакомство с самыми разными людьми. Ведь если бы они с Васькой жили обыкновенными курортниками, то это, наверно, быстро надоело бы. Самое главное – вряд ли тогда он познакомился бы с Мариамкой. Лежал бы, грел пузо на пляже, на взятом напрокат лежаке… Так что все вроде нормально. И в то же время ужасно ненормально… Но в чем заключается эта ненормальность, Славка еще не мог точно определить. Может быть, дело в десятке, которую они вчера так успешно заработали на продаже Стасиковой книги? Славка вспомнил какую-то брезгливость в лице покупателя, когда тот глядел на них, и его передернуло от запоздалого унижения. Вспомнил, как дядечка старался поскорее все закончить и уйти от них, а Васька деловито объяснял ему, куда надо положить деньги, когда взять из портфеля книгу.

Но в чем, собственно говоря, Васькина вина? Ведь деньги им действительно нужны, и они не сделали ничего плохого, только выполнили Стасикову просьбу. И потом – осуждать других всегда легко, а что ты сам-то сделал для того, чтобы жить здесь относительно безбедно и даже копить деньги на билеты домой? Набезобразничал в Москве, потерял документы… А Васька все время крутится, хлопочет, все делает, чтобы было лучше. Так-то, брат Славка…

Вечером луна стояла над платанами, далекий Ковш висел в черном небе. Вообще звезды были очень ясные, какие на Славкиной родине бывают только весной, в хорошие темные ночи, когда еще не сошел снег. Мариамка доверчиво прижималась к нему, говорила и смеялась сегодня меньше, чем всегда, и Славка от этого очень волновался, чувствовал, как колотится сердце, едва он поворачивал голову и видел перед глазами крутой, падающий на щеку Мариамкин завиток. Иногда они останавливались, и Славка бережно, слегка касаясь, целовал ее в глаза и в губы.

– Ты любишь меня, Мариамка? – спрашивал он.

Она ничего не отвечала, только улыбалась растерянно, а один раз сказала:

– Вдруг ты уедешь и забудешь?

– Разве может так быть, чтобы я забыл тебя?

Черноморские звезды долго еще сеяли свой свет на платаны, затем стали меркнуть; исчез, растворился Ковш. Солнце поднималось из-за моря, и за каждым из сторожевых катеров, проходящих вдоль берега, вставала маленькая радуга.

34

За Мариамкой закрылась дверь, и послышались шаги: это она поднималась по лестнице. Славка остался один; кругом было тихо, и окна в домах отливали слепо и розово. Ему захотелось вдруг взбежать к дверям Мариамкиной квартиры и стучать, звонить, пока она снова не появится. Но он переборол себя и тихо пошел прочь. Целый огромный день не видеть Мариамку! Тоска и одиночество…

 
Расстались мы; на миг очарованьем,
На краткий миг была мне жизнь моя;
Словам любви внимать не буду я,
Не буду я дышать любви дыханьем!
Я все имел, лишился вдруг всего… —
 

вспомнились ему строки стихотворения Баратынского, и стало почему-то легче. Он стал вспоминать дальше, но не мог. «Как там: «Лишь сон… лишь начала сон… исчезло…» – нет, не вспомнить». Ему казалось, что самое главное – дальше, в следующих строках. Славка ускорил шаг и уже не вздрагивал от утреннего озноба.

«Что, что же там дальше? Да, и есть еще одно стихотворение… «Как сладкое душе воспоминанье, как милый свет родной звезды твоей…», «Как сладкое душе…», «Плещущий колокольчиками гавот», – это не оттуда, но тоже хорошо, тоже почитать бы… скорей, скорей!..»

В прокатный пункт Славка вошел легкими шагами, от нетерпения затаив дыхание. Ну, где там книжечка? На обычном месте, в изголовье лежака, ее не было. Он осторожно тронул Васькины волосы и тихо спросил:

– Вась, а где Баратынский?

Тарабукин проснулся, сел и сказал хрипло:

– А-а, это ты? Пришел, гуляка? Ложись давай, а то скоро на работу.

– Сейчас, подожди. Только почитаю немножко. Где книжка-то? Ну, стихи!

Васька вильнул взглядом, поскреб в затылке.

– Нету.

– Как это нету? Ты чего?

– Да тут ко мне, понимаешь, Стасик вечером приходил… Ну, и попросил – продай, говорит. А что? – думаю. Ты ее уже прочитал, я тоже. Самое главное – она всего восемьдесят пять копеек стоит, а он мне, ни слова не говоря, целый трояк отвалил! Это, Славка, очень хорошо! Без книжки-то уж мы как-нибудь проживем, а без денег – попробуй!

У Славки стянулись и высохли губы:

– Так ты что… продал ее?! Насовсем?! За три рубля. Три рубля, трояк за нее ухватил?..

Недоумевающий Васька поглядел на него внимательно – и испугался. Такого лица у своего друга он еще не видел никогда. Оно стало спокойным и взрослым. Только уголок рта брезгливо оттянулся вниз – точь-в-точь как у дядечки с книжного базара, когда тот отходил от них, заплатив сто десять рублей за коричневый томик.

Славка вышел из сарайки. Зачавкала галька под его ногами. Уже издалека донеслось к Ваське:

– Сволочь!..

После его ухода Васька Тарабукин больше не спал – думал о странном поведении друга. Ну чего он взбеленился? Ведь жить-то надо. А три рубля – это деньги. Целый день надо вкалывать за них на жаре. Стараешься, стараешься, а тут тебя еще сволочью называют. Эх, Славка, Славка – из-за какой-то книжонки устроил целую историю. Что это уж за книга такая? Одно дело – книга, а другое – еда, от которой зависит жизнь.

Дойдя до этого рассуждения, Васька испытал беспокойство, маленькое чувство стыда. Что-то здесь не вязалось. Но он отогнал всякие сомнения и убедил себя, что он прав. Ведь действительно надо было жить, питаться, копить деньги на билеты, и каждая копейка была на счету. Ну, ничего, явится Славка на работу – там они объяснятся.

Но тот не пришел. Васька как очумелый шатался по овощебазе, все у него валилось из рук. От разговоров со Стасиком он уклонялся, а когда тот спросил, где Славка, ответил глупо: «Да он так… отдыхает сегодня», – и тут же рассердился на себя за такой ответ. Подошел к Махнюку и попросился на такую работу, чтобы не на машине: что-то болит голова. «Что, тоже гулял с получки?» – сердито спросил экспедитор, но все-таки сжалился и послал на легкую работу: сортировать и грузить пустые ящики. Васькиным напарником оказался не кто иной, как Дима Харюзок – тот самый, что недавно получил перевод со своей стройки и еще вчера хвастался билетом на вечерний поезд. Сегодня же он снова работал на овощебазе, работал как всегда – весело, с подначками, – только когда перекуривал, глядел как-то растерянно, и дрожали руки.

– Чего ты не уехал, Дима? – спросил Васька.

Тот махнул рукой:

– А, не говори, пихты красные! Решил вчера с братвой попрощаться – проводины устроил, будь они неладны. Билет, чемодан – все потерял.

– Ну, и что сейчас?

– Что, что… Не снова же, пихты красные, деньги просить. Никуда больше не поеду, останусь здесь, с мужиками. Места теплые, силешка у меня есть еще… Да главное, говорят, зиму с жильем перебиться, а летом никаких тебе проблем: хорошо, вольно!

– А семья-то твоя как?

– Нет у меня, Васька, семьи. Проколесил всю жизнь, так и не завел. Насчет отца с матерью – я детдомовский. Была на стройке одна… да ничего, перетерпит, пихты красные!.. Здесь ребята веселые, шебутные, хоть и пьяницы. Ну, да и я-то не лучше. Ладно, хорош трекать, берись давай!..

Весь день Васька надеялся, что, может быть, Славка одумается и вернется на бережок, в обжитую хижину, и эта мысль гнала его после работы домой. Но мечты его были напрасны: Канаева там не оказалось. Дяде Шалико он зачем-то соврал, что Славка ночевал у шофера Стасика и, возможно, сегодня переночует там же. Мучимый этой ложью, целый вечер Васька грустно слонялся по берегу, одолеваемый тревожными предчувствиями. О длинноносой девушке Музе, которая назначала ему свидание на этот вечер, он и думать забыл, а когда вспомнил ненароком – только усмехнулся коротко. До полуночи Васька сидел на валуне и слушал прибой. Вернувшись в сарайку, лег на лежак, но так и не смог уснуть до утра. Что со Славкой? Где он? Может быть, его сбил автобус или какая-нибудь другая машина? Может быть, он утонул, не рассчитав свои слабые силы? Если так – нет уже на свете Славки Канаева, лучшего друга! Как тогда ехать домой, что сказать его родителям?

Он страдал, вертелся, а где-то перед рассветом разбудил дядю Шалико. Тот выслушал его очень внимательно, удивленно вздрагивая мохнатыми бровями. Не дослушав, начал одеваться.

– Идем искать, – крикнул он. – Товарищ пропал, а ты здесь лежишь? Как тебя уважать!

В другой раз Васька бы обиделся, но теперь ему было все равно: лишь бы найти Славку. Первым делом понеслись на вокзал. Обшарили там все скамейки, все закоулки, но Канаева не нашли.

Охваченные страхом, они метались по городу, бегали по паркам, аллейкам и набережным. Обессилев к девяти часам, остановили свой бег, и дядя Шалико сказал, что теперь осталось одно: заявить в милицию. И они поплелись в направлении большого серого здания, стоящего на главной улице. По дороге Васька предложил еще заглянуть в скверик, где по выходным дням собирались книжники и где они со Славкой продавали Стасикову книгу.

Там они и нашли Славку. Он сидел на скамейке, качался взад-вперед и что-то бормотал. У него был жар. Большая радость, большое несчастье: найти друга, но – больным.

– В больницу! – скомандовал грузин.

И они потащили Славку в поликлинику. Их приняли без очереди, смерили Славке температуру, прослушали легкие, сделали какой-то укол, выписали целую кучу рецептов и сказали, что, поскольку в легких чисто, госпитализировать Канаева нет необходимости. Постельный режим, хороший уход и качественное питание с непременным, конечно, принятием всех нужных лекарств – вот что ему надо.

После укола Славке стало легче. Они довели его до своей хибарки, уложили на топчан и укрыли всеми теплыми вещами, какие только нашлись. Дорогой Славка молчал, не сказал ни слова, но едва только Васька склонился над его лежаком – отвернулся к стене, давая понять, что вид Тарабукина ему неприятен. Дядя Шалико одобрительно крякнул, а Васька, багровый, опустил голову, не смея поднять глаза.

– Я пойду за лекарствами, – еле слышно просипел он.

Однако тут на сцену снова выступил Шалва Кикнадзе и окончательно завершил тарабукинское уничтожение. Он отодвинул Ваську, ударил себя кулаком в грудь и сказал:

– Ты не пойдешь за лекарствами. Ты не имеешь права купить их.

– Кто же их купит?

– Я! – И, по-журавлиному ступая, грузин вышел из прокатного пункта.

«Где же он возьмет деньги?» – тоскливо думал Васька.

Славка уснул, а он все ходил и ходил, в тревоге и раздражении, по белой раскалившейся гальке. Скажите пожалуйста, сколько разговоров и волнений из-за какой-то книги! Сейчас ведь самое главное – деньги, и надо их добывать любыми способами. Кроме преступных, разумеется. А то недолго и застрять здесь, примкнуть к бичам, опуститься до их уровня. Славке что! – стоит только черкнуть письмо или отбить телеграмму домой, как ему тут же придет перевод. Только он его не получит – паспорта-то нет! А перевод придет, родители вышлют сколько Славка ни попросит, это им ничего не стоит. Конечно, Васька тоже может послать письмо или телеграмму матери, и ему тоже придут деньги – ну, скажем, на имя того же Шалико, тот получит и отдаст ему. Но Васькиной матери придется унижаться, занимая эти деньги у родни или сослуживцев, плакать, рассказывать, какой у нее дурной сын. Несколько раз Васька был свидетелем, как она унижалась из-за него, и эти минуты были самыми ужасными и позорными в его жизни. Теперь он – взрослый, самостоятельный человек и не имеет права допускать такое. Вот Славка книжку пожалел, а о матери своей он подумал ли? Ведь на почте без документов даже не выдают писем, которые они просили слать до востребования! Он, Васька, старается, достает деньги, как может, и на базе трудится, как пчелка, чтобы побольше заработать, и его же представляют виноватым… Хорошее дело! Наверно, это любовь свернула Славке набекрень мозги.

Пока он так раздумывал, появился дядя Шалико. Он был радостный, вывалил рядом со Славкиным лежаком ворох таблеток и даже снизошел до тирады в Васькин адрес:

– Второй раз в жизни я опоздал на работу. Э! Уже обед! Поможешь другу – опоздаешь на работу, не поможешь другу – не опоздаешь на работу. Опять проблема!

На запястье его – там, где еще утром красовались замечательные электронные часы на дорогом браслете, – был теперь белый кружок незагоревшей кожи – так, небольшая память о замечательных часиках. Васька дотронулся до запястья грузина и вопросительно посмотрел на него.

– Э! – отмахнулся тот. – Не в этом счастье. Горько то, что пришлось унизиться до продажи собственных вещей каким-то жадным людям. Они налетели толпой, когда услыхали, что я прошу всего десятку. О, Шалва Кикнадзе! Где твоя гордость?!

Дядя Шалико содрогнулся от воспоминания о перенесенном унижении и навис своим носом над проснувшимся Славкой.

– Как твое здоровье, юный витязь? Мне жалко покидать тебя, но сегодня я уезжаю в степь. На, возьми, все мои деньги. – Он выгреб из кармана несколько смятых рублей, какие-то копейки и положил их рядом со Славкой. А Тарабукину сказал:

– В старину недостойный человек имел только один выход. Но для тебя он не подойдет: на твоих руках остается этот мужчина, и ты обязан сохранить ему жизнь и здоровье. Возьми эти деньги и ухаживай за ним. Но не смей купить и куска на деньги, что ты выручил от продажи книги своего друга. Узнаю – голову сверну! Цц!.. – он резко крутнул шеей, и Васька вздрогнул.

Славка благодарно посмотрел на грузина и слабо спросил:

– А как же вы, дядя Шалико? Вам же тоже надо? Возьмите и себе… – он показал на рублевки.

– Нет! – категорически отказался Шалва Кикнадзе. – Я же сказал – уезжаю в степь. Неужели я не найду на полигоне пищи? Буду ловить черепах и варить из них суп, как аристократ. В крайнем случае пойду на солдатскую кухню. Они не позволят погибнуть такому специалисту. Выздоравливай, Славка! До свиданья!

Грузин раскрыл свой портфель, вынул электробритву, оглядел ее, сказал: «Надо идти побриться!» – и двинулся своим привычным маршрутом – правда, много позднее, чем обычно.

Ребята молчали. У Васьки горело лицо. Когда молчание стало для него невыносимым, он с трудом выдавил из себя:

– Пойду куплю чего-нибудь из еды. Тебя же сейчас надо хорошо кормить, так докторша сказала.

– Можешь… не беспокоиться… – прерывисто, с хаканьем, ответил друг. – Обойдусь… без… тебя…

Он попытался подняться, однако сил хватило только на то, чтобы перевалиться через бок и упасть на гальку рядом с лежаком. Опять ослабел, противная слабость, когда накатывает – будто незримый кукловод-ученик пробует на тебе свое искусство: дергает ниточками ватные руки-ноги, а они не слушаются ни его, ни тебя самого, и вместо четких, обдуманных телодвижений – какое-то задышливое барахтанье. Кряхтя, Славка пытался хотя бы вскарабкаться обратно на топчан, но и это у него не выходило, и он завыл, стукаясь лбом о гальку. Горько, когда бессилен.

Тарабукин прекратил эту бесполезную возню, ухватив друга под мышки и утвердив на прежнее место. Сел рядом со Славкой у изголовья, погладил его голову и сказал:

– Черт с ним, Канаев, заберу я у Стасика эту книжку. Отдам ему деньги, а книжку возьму. Наплевать в конце концов, если уж получилось такое дело…

Жалко было, конечно, трех рублей, но не до такой уж степени, чтобы занюнить, распустить губы по этому поводу. Васька принес воды в бутылке из заброшенного фонтанчика, помог чакающему зубами другу запить ею таблетки и ушел. Славка остался один.

35

Болезнь свалилась вчера утром, после того, как Славка, подремав немного на вокзальной скамейке, пошел к морю и искупался. Когда вылез, лег на гальку – сразу зазнобило, в горле запосипывало. К открытию он появился в «Спорттоварах», сказал Мариамке, что не сможет встретить ее сегодня вечером: хозяин просил пойти с ним на рынок, купить мешок арбузов и помочь донести, а после они отправятся в баню. Все это придумано было наскоро, больной головой, и походило немножко на бред: какой рынок работает вечером? Разве в баню нельзя сходить днем, до закрытия магазина? – поэтому Мариамка отнеслась к Славкиным словам весьма подозрительно, а когда он ушел, даже всплакнула чуток. И о встрече не заикнулся. А что вчера говорил…

На полусогнутых Славка снова потащился на вокзал. Больше он не знал, куда идти, а с Васькой твердо решил не иметь никакого дела. В зале для пассажиров прилег на одну из лавок. Но уже через минуту ему стало казаться, что в помещении вокзала стоит невыносимая духота и он несомненно задохнется, если не выйдет сейчас же на чистый воздух. И только он опустился на скамейку в небольшом садике, так сразу или забылся, или потерял сознание. Очнувшись среди дня, долго не мог сообразить, где он и что с ним. Трудно пришла мысль: надо пойти на работу. Гнало сознание больного человека: там люди! Не оставят, помогут! Галина Христофоровна, Махнюк, Вова Калики…

Было очень тяжело идти, и Славка решил проехать несколько остановок на троллейбусе. И конечно, был изловлен на выходе тремя дюжими парнюгами в рабочей одежде, сующими всем в нос книжечки-удостоверения. Они моментом извлекли Славку из толпы покидающих троллейбус пассажиров, поставили перед собой и сказали, чтобы он немедленно платил штраф. Канаев безразлично смотрел в лица парней и ничего не мог даже сказать. А они кричали, требовали, дергали его, даже замахнулись – но на людях не посмели ударить. Обшарили карманы, не нашли ни копейки. Тогда один из них, перемигнувшись с остальными, взял Славку за шкирку и потащил за дом. Там повернул его спиной к себе и отвесил такого пенделя, что Славка пролетел сколько-то по воздуху, прежде чем шлепнулся в грязную, с кошачьим пометом, песочницу. Подняться уже не было сил, и он снова забылся.

Память зафиксировала еще, что стояли над ним два милиционера, сказали кому-то: «Да что вы, он ведь трезвый! Просто перегрелся, наверно». Отнесли в тень, прислонили к грибку. После них набежала старушка, принесла попить и таблетку. Славка съел таблетку, и через некоторое время ему стало легче. Он встал, ушел со двора.

Идти на базу уже не было смысла: время катилось к вечеру. Славка почему-то решил идти в тот самый скверик, где в выходные дни они продавали Стасикову книгу. Ему показалось, что там должен обязательно появиться дядечка, купивший ее за сто десять рублей, и они должны очень серьезно поговорить. До скверика он добирался с трудом, с долгими остановками, добравшись же, сразу упал на скамейку и очнулся только утром, в кабинете врача. Увидал хлопочущих дядю Шалико и Ваську Тарабукина и ощутил счастье. Вот как: даже Ваське он был рад в этот момент! Да, и так-то тяжело в незнакомом городе, среди чужих людей, а каково больному человеку?

36

На овощебазе Васька дождался, когда Стасик вернется за новым грузом, подошел к нему и сказал:

– Есть разговор.

– Тю! – хлопнул его по плечу шофер. – Куда ж вы запропали, друзья? Вчера тот не вышел, сегодня смотрю – и тебя нет. Может быть, что-то стряслось? Я могу помочь?

– Да. Славка просит обратно свою книгу.

– Какую книгу?

– Ну, которую я тебе позавчера продал за трояк. Очень переживает, непонятно отчего.

– Во-он что… Тяжелый случай. Не могу я вам, ребятки, ее возвратить, вот ведь какое дело…

– Но почему?! – растерялся Васька.

– И вообще разговор, который ты только что затеял, – не разговор деловых людей. Я что, вымогал у тебя эту книгу?

– Нет, не вымогал…

– Вот видишь. Просто спросил, не можешь ли ты ее уступить. Ты тогда, похоже, даже обрадовался. Я отдал тебе деньги – гораздо большие, чем она стоит, – и стал ее владельцем. Все было честно, верно?

– Да, так. Но…

– А честная сделка, – перебил Ваську шофер, – не подлежит пересмотру. Это принцип деловых людей. И, в частности, мой принцип. Усек?

Васька молчал, глядя в сторону.

– Да что это с тобой, Василий? – весело воскликнул Стасик. – Зачем тебе надо заниматься такой ерундой? Ну, друг твой – мямля, мамкин сын, это понятно, но ведь ты-то – деловой же парень! Я тебя сразу так и понял. Ну, думаю, этот парнишка не пропадет. Даже хотел через тебя кое-какие связи наладить. А ты… удивил, ей-богу! Стихи, видите ли, обратно понадобились. Да брось забивать голову такой чушью. Давай лучше поговорим откровенно, как мужики: что, почему и почем. Я чувствую, что мы найдем общий язык. А на билет до дому я тебе дам. Оставь ты этого Славика, пускай сам выкручивается, если такой нежный!

– Отдай книгу, Стасик, – не своим, звенящим голосом сказал Васька. – Отдай книгу.

Шофер грустно покачал головой. Костяшкой указательного пальца вдруг больно ударил Ваську в спину.

– Иди, отдыхай. Охолонись немножко, подумай. И когда поймешь, что потерял, приходи снова. Поговорим… возможно. Я в тебя еще верю. Привет!

Он сел в кабину, включил мотор и поехал к складу. Васька стоял, думал. Что за наваждение! Ведь если бы Стасик не сказал последней фразы про Славку – пускай, мол, он сам выкручивается! – Васька наверняка вступил бы с ним в какие-то разговоры, переговоры и, возможно, даже занял бы у него денег на билет. А может быть, так и надо было сделать? Но нет, Славку он не мог простить шоферу. Видно, сам Стасик никогда ни с кем не дружил, если допускает, что можно оставить в беде друга!

С книжкой Васька уже распрощался и теперь соображал, как бы Славке объяснить ситуацию, да так, чтобы он снова не разозлился, не убежал куда глаза глядят. Временами накатывала жуткая неприязнь к Стасику. А может, надо было все-таки дать ему по морде?..

37

К Васькиному приходу Славка спал, ровно и глубоко дыша. Васька сел рядом с ним и стал жевать саечку. За едой он шумно вздыхал и тем разбудил Славку. Тот, увидав рядом друга, обрадовался, и теперь в нем уже не было ни презрения, ни гнева: видно, тоже настрадался в одиночку. Сказал:

– Привет, Тарабукин!

Ваську аж выгнуло дугой от счастья и благодарности. Тут же чувство вины за то, что друг заболел, когда его не было рядом, за то, что больной столько был один, без всякого присмотра, черт-те где, вспыхнуло очень сильно.

– Ты, Славка, извини меня, если виноват. Я хотел, как лучше. Ходил вот на базу, говорил со Стасиком – не отдает он обратно книжку твою, зараза! Все, мол, было честно, а честные сделки не переигрываются. Но ты не переживай. Приедем домой – я тебе такую книжку достану. Обязательно достану, даю слово. А твоей матери какая разница – что эта, что другая? Верно ведь?

– Да при чем здесь, Васька, мать? Ей-то, может, и все равно. Книжка мне нужна, мне самому, понимаешь? Причем сейчас, теперь именно!.. Да ладно, чего уж там…

Васька, хоть и выглядел виновато, но глаза у него были удивленные, и Славка горько подумал: неужели он до сих пор не понял, что книжка – не просто вещь, которую можно купить, или продать, или обменять? Что она может быть дорога человеку еще и чем-то другим – тем, что в ней скрыто?

На другой день Славке стало легче, а температура упала даже до нормальной. Он был поглощен процессом своего выздоровления: сидел или лежал и все ощупывал себя, дотрагиваясь то до одного, то до другого места на теле. Трогал икры и говорил:

– Одрябли.

О руках:

– Пальцы утратили гибкость.

О голове, наконец:

– Нет твердости мышления.

Ни на какую работу он, конечно, не пошел. Сказал Ваське:

– И ты тоже не ходи. Мне одному будет скучно.

Васька подумал, помялся и махнул рукой: да ну ее, в самом деле, эту овощебазу, с ее стасиками, бичами, махнюками, галинами христофоровнами… Имеет он или нет право побыть день с выздоравливающим другом, а не гнуть горб с утра до вечера, круглое катать, плоское таскать? И еще ему не хотелось встречаться со Стасиком, намекавшим на какой-то разговор, который может между ними состояться. Завтра будет день в конце концов! И Васька словно снова ощутил больной, острый удар Стасиковой костяшки в свой позвоночник.

Они чинно позавтракали в дешевой столовке и отправились гулять по городу. Глазели на витрины, цветочные клумбы, изучали объявления, заходили в магазины, справлялись о ценах на товары. Идти на пляж, на жару, друзья все-таки остерегались: Славку еще немножко познабливало. Однако напрасны были страхи и предосторожности – к обеду они все равно оказались там и ныряли, и загорали, и, растопырив глаза, выскакивали из воды, преследуя визжащих девчонок.

Славка недолго занимался такими веселыми делами. Он перестал купаться и то лежал на гальках, притихший, то начинал крутиться на одном месте, кусая ногти.

– Что с тобой? – встревожился Васька. – Опять заболел, что ли? А ну-ка пошли отсюда!

– Нет, я один пойду, а ты купайся! Мне надо идти, понимаешь? Я хотел к вечеру, но чувствую, что уже не могу. Ведь я ее больше двух суток не видел.

– Кого?

– Да Мариамку, кого же еще?!

Васька вздохнул и сказал:

– Хоть бы ты меня познакомил. А то все – Мариамка, Мариамка…

– Ладно, приходи в парк вечером, там встретимся!

Что за радость купаться и загорать в одиночку? Три раза они приходили на этот пляж, и два раза Славка покидал его ради какой-то Мариамки. Вот и говори тут о верной мужской дружбе!

38

При виде Славки Мариамка чуть кивнула, сухо поздоровалась и снова застыла за прилавком: надменная, точеная голубоглазая азиатка! Славку смутил такой прием: он остановился чуть поодаль и промямлил:

– Вот… пришел…

– Я вижу. Ну как, сходил тогда в баню? Купил арбузов?

– Ага. Сходил. Купил.

– Ты хоть бы голову-то вымыл, когда сюда шел, врун несчастный! Уходи давай!

Славка понурился, у него защипало в горле. С трудом он произнес:

– Я правда наврал тебе тогда, Мариамка… Я… я заболел…

– Ах, заболел? Ну, ну. Что еще?

– И еще я тебе про хозяина все наврал. Мы с другом, с которым приехали, живем не на квартире, а в заброшенной сарайке на берегу. Мы и еще один грузин. Кандидат наук.

– Даже так? – Мариамка вздернула брови. – Ну что же, неплохая компания.

От холодного взгляда девчонки у Славки стыла кровь. Все, все, Мариамка больше не любит его! И продолжал отчаянно и обреченно:

– Мы все деньги по дороге в карты проиграли.

– Так вы, оказывается, еще и игрок? Картежный игрок? Ска-ажите пожалуйста, как интересно!..

– Нас там обжулили два приятеля, это мы уже потом поняли. Обжулили и удрали, пока мы не опомнились. А сейчас мы днями на овощебазе работаем, деньги на билеты зарабатываем. Дома-то неудобно просить – что же, сами ведь виноваты.

– Опять врешь, наверно… – вздохнула Мариамка. – Почему я теперь должна тебе верить?

– Нет, я тебе больше врать не буду. Все сейчас по правде сказал.