Текст книги "Штурмовая бригада СС. Тройной разгром"

Автор книги: Леон Дегрелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Бутылочное горлышко

Пройдя немецкий пост в Лысянке, мы двинулись по затопленной дороге. Снег крутился вокруг нас, хлестал нас, видимость не превышала одного метра. Мы разместились, как могли, по соседним избам. Мы все еще находились совсем рядом с русскими, но куда мы пойдем посреди ночи в эту свистящую непроглядную метель?

50 человек забрались в амбар и улеглись там. Каждую минуту кто-нибудь вскакивал с криком, бормотал всякий вздор, молотил кулаками воздух. За последние месяцы мне каждую ночь снились ужасные кошмары, я кричал, бросался на стены, кидался с кулаками на любого, кто оказывался рядом. За последние три недели окружения я лично участвовал в 17 рукопашных схватках. И еще долгое время по ночам мне будут являться перекошенные рожи татар, киргизов, самоедов и всяческих монголов, с которыми я сражался за жизнь почти каждый день.

Даже сейчас меня мучает странное головокружение, когда я думаю о тех днях, полных ужаса, оскаленных ртов, дергающихся тел и бешеного треска моего автомата.

* * *

На следующее утро в 05.00 я поднял всех. Сражаясь с глубоким снегом, мы пошли вниз по дороге. Посреди Лысянки мы подошли к реке. После снегопадов она вздулась и широко разлилась между обледеневшими берегами.

Красные уничтожили мост, поэтому тысячи людей ждали своей очереди перейти реку по жиденькой полоске досок, уложенных на ряд больших бочек из– под бензина, которые служили колоннами.

У нас был приказ покинуть Лысянку немедленно, а затем двигаться так быстро и так далеко, как мы только сможем.

Мы выстроились огромной колонной на снегу.

Около 8 тысяч человек погибли во время этого прорыва, но более 40 тысяч человек спасли свои жизни. Только отборные соединения, такие как дивизия СС «Викинг» и штурмовая бригада СС «Валлония», понесли тяжелые потери. Мы прибыли на Днепр в ноябре 1943 года, имея 2 тысячи человек.

Когда мы вырвались из котла 18 февраля 1944 года, от бригады остались 642 человека.

Разумеется, мы могли эвакуировать своих раненых самолетами в декабре и январе в первые дни окружения. Тем не менее, по любым подсчетам, мы потеряли половину наших товарищей. Процент потерь у нас был самым высоким среди всех соединений, участвовавших в битве за Черкассы.

* * *

После падения Корсуни красные были уверены, что поймали нас. Их коммюнике уже объявили о победе, которая была у них в руках. Но невероятный удар, который многим напомнил Ватерлоо, принес нам свободу.

Обманувшийся противник пытался скрыть разочарование, подвергнув наш маршрут бешеной бомбардировке. Советская артиллерия была выстроена по обе стороны пути отхода и расстреливала узкий коридор с почти комической яростью.

Мы с трудом шли по плотному снегу. Но все невольно ускоряли шаги, какими бы усталыми ни были люди, так как снаряды падали каждые полминуты, если не чаще. Они пробивали снежный покров и выбрасывали фонтаны земли.

Вражеская пехота также преследовала нас. Немецкие танки флангового охранения прикрывали отход, постоянно прочесывая местность. Мы могли следить, как танки несутся к насыпи или стогу сена в 40 или 50 метрах от дороги. Солдаты красных вставали с поднятыми руками. Танк загонял их в нашу колонну. Они кишели в снегу повсюду, точно крысы, готовые на любую подлость.

Немецкие генералы шли среди солдат со стеками в руках, вдыхая вместе со всеми степной воздух. Нам предстояло пройти много километров, прежде чем мы доберемся до первых складов. Командование поспешно послало полевые кухни навстречу нам, но пробраться к ним было почти невозможно. Нас было более 40 тысяч, и все голодные. Каждую несчастную кухню могла осадить тысяча человек или даже две, и несчастный повар рисковал в любую минуту нырнуть в собственный котел, сметенный оголодавшей толпой.

Бесполезно было тратить время, пытаясь выстроить солдат. Мы едва успели наполнить водой из фонтана фляги. Вода была освежающе ледяной. Страдающим от лихорадки раненым она приносила чудесное облегчение.

Но воду нельзя сохранить холодной. Уже через пять минут горлышко фляжки замерзало, вода звенела внутри ее, словно странный колокольчик.

Во время марша мы видели, что наступление танков, шедших с юга, чтобы освободить нас, провалилось. Степь превратилась в настоящее танковое кладбище. 800 советских и 300 немецких танков были уничтожены в ходе трехнедельной битвы за наше освобождение, которое едва не завершилось поражением. Несколько «Сталинских органов» стояли брошенные в снегу, все еще задрав в воздух свои рельсовые направляющие цвета мертвых листьев.

Во время оттепели много немецких танков просто утонули в грязи, погрузившись выше гусениц. Затем снова ударил мороз, намертво поймав танки в прочный ледяной каркас.

После выхода из котла всем стало понятно, что коридор, пробитый в нашем направлении, долго не продержится. Мы должны были освободить вмерзшие в землю танки побыстрее, если не желаем оставить их русским. Танкисты топорами рубили снег и землю, которая стала твердой, как чугун. Они разводили огромные костры вокруг неподвижных танков, поливая землю бензином, пытаясь любой ценой растопить грязь и освободить заклиненные гусеницы. Но их усилия казались напрасными.

Мы сами чувствовали себя хорошо защищенными «тиграми» и «пантерами», самыми мощными немецкими танками, имевшими броню неслыханной толщины. Они постоянно отгоняли противника, который наседал с флангов и гнался за нами по пятам.

Путь к спасению снова мог исчезнуть. Нам следовало поторопиться.

40 тысяч человек все-таки должны были остановиться на ночь. Мы шли уже слишком долго. Началась буря. Снежные струи жалили нас миллионами мелких ядовитых кристаллов. Но мы все равно ползли вперед, не зная, устоим ли на ногах.

На второй день нам еще предстояло пройти 20 километров. Буря прекратилась. Хотя снег был глубоким, солнце окрасило его розовым и серебряным. Коридор расширялся. Артиллерия замолчала. Мы могли видеть великолепные ветряные мельницы, си– ниє, сиреневые и бледно-зеленые, которые вздымали широкие черные крылья над белыми полями.

Мы добрались до большой деревни. Здесь коридор закончился. И во всем уже был виден немецкий порядок. Десятки огромных парней из тыловых подразделений, с толстыми щеками, похожими на бифштексы, держали огромные плакаты, на которых были написаны номера частей и соединений. Кадровые служаки выкрикивали приказы. Если вы слышали лай штабс-фельдфебеля, это означало, что приключения закончились.

* * *

Так или иначе, но мне удалось собрать моих валлонов, которые, как менее дисциплинированные, чем их прусские товарищи, наслаждались вновь обретенной свободой чуть дольше.

Но вдруг неожиданно ко мне подошел командир корпуса. Оборванный и перемазанный грязью, я вытянулся по стойке «смирно».

«Идемте. Фюрер звонил уже три раза. Он ждет вас. Мы ищем вас уже два дня», – сказал он.

Он увел меня прочь.

На рассвете следующего дня в небе появился физелер «Шторх» – крошечный разведывательный самолет, игрушка, которая могла сесть на любом клочке земли.

Самолет заскользил на лыжах. Мои товарищи затолкнули меня в кабину прямо как есть, в грязных валяных сапогах и полушубке.

У Гитлера

Маленький физелер «Шторх», который поднял меня над степью, летел в тыл. Разрозненные колонны отступающей армии были словно нарисованы черным на белом фоне. Колонны грузовиков и роты солдат, крошечные как мошки, ползли назад против течения.

Деревни были запружены войсками. Это было великолепное зрелище. Снег сверкал бесконечным полотном, на котором виднелись коричневые кляксы садов, желтые штрихи соломенных крыш, длинные изгороди из черных досок, круглые пятнышки колодцев, и на вершинах холмов огромные мельницы крутились в серебристо-синем небе.

В Умани меня посадили в один из специальных самолетов фюрера вместе с командиром корпуса генералом Либе и генералом Гилле, доблестным командиром дивизии «Викинг».

Трехмоторная машина летела над степью полчаса, а потом круто пошла вверх, скрывшись в облаках. Украина осталась где-то далеко внизу. Все закончилось. Никогда больше я не увижу белых и золотых степей, деревень, зимой засыпанных снегом, а летом звенящих песнями миллионов комаров, ни выбеленных изб с зелеными и коричневыми ставнями, украшенными голубками, ни роскошных пурпурных закатов, ни высоких девушек с румяными щеками, ни бескрайних полей позолоченных подсолнухов.

Мы летели над припятскими болотами в блеклом небе, усеянном рваными облаками.

Небо немного посветлело. Сквозь разрывы в тучах мы иногда могли видеть еловые леса, тополевые рощи, деревни с красными крышами. Под крылом была уже Европа.

Наконец мы увидели голубые озера, украшенные белыми островками. Это была Литва, мы находились чуть севернее ставки Гитлера.

* * *

Сначала меня ждал Гиммлер. В автомобиле, который вез меня из аэропорта, я мог чувствовать сотни вшей, странствующих по моему телу. Мой мундир был просто непристойным.

В ставке сидели чистенькие офицеры в отутюженных мундирах, поэтому появление дикаря с фронта вроде меня было немыслимо, если только его не отмыть. Поэтому я отправился в баню, плескался целый час, как старый обветренный кусок мяса.

Гиммлер подарил мне прекрасную зеленую рубашку. Это спасло меня от необходимости надевать старые тряпки, которые я швырнул в угол ванной комнаты. Там они и валялись, окруженные племенем смелых украинских вшей, изрядно удивленных столь внезапной и столь резкой сменой обстановки. Мне даже померещилось, что они обсуждают свое путешествие к рейхсфюреру СС.

Младший офицер пришил воротник моей куртки, оторванный в одной из рукопашных схваток в котле. Я сохранил свою старую полевую форму, которую они мыли, скребли и гладили. Нацепив старые валяные сапоги, вечером я сидел рядом с Гиммлером в большом зеленом автомобиле, который он вел сам.

Мы ехали в ставку Гитлера, до которой было 40 километров.

Гитлеровская ставка в восточном уголке Пруссии была одной большой стройплощадкой в начале 1944 года. Мы прибыли в полночь. Прожектора освещали сотни людей, которые работали. Они строили фантастические бетонные убежища. Настоящий подземный Вавилон воздвигался в тени еловых деревьев.

Сам фюрер жил в скромном деревянном бараке. Мы вошли в квадратный вестибюль. Справа находилась раздевалка. Слева в конце комнаты виднелась широкая дверь, ведущая в кабинет Гитлера. Мы немного подождали. Гиммлер с удовольствием выложил мне весь свой небогатый запас французских слов.

Двойные двери открылись. Я не имел времени посмотреть или подумать. Фюрер подошел ко мне, сжал мою правую руку обеими руками и с чувством пожал ее. Вспышки магния залили комнату: все это снимали кинокамеры.

Лично я не увидел ничего, кроме глаз Гитлера. Я чувствовал только, что две его руки сжимают мою. Я услышал его голос, немного грубый, приветствовавший нас. Он повторял: «Я очень беспокоился о вас…»

Мы сидели в деревянных креслах перед огромным камином. Я смотрел на фюрера с изумлением. В его глазах плясал все тот же самый колдовской огонь. Испытания четырех лет войны придали ему некое величие. Его волосы поседели. Его спина согнулась от внимательного изучения карт и от того, что на его плечах лежала тяжесть целого мира.

Довоенный фюрер исчез, появился яростный фюрер с темными волосами, поджарым телом, спиной, прямой, как альпийская сосна. В руке он держал очки в черепаховой оправе.

Все в нем излучало ум и озабоченность.

Но временами его энергия мелькала, подобно молнии. Он сказал мне о том, что желает, несмотря на испытания, преодолеть все, а затем попросил меня детально рассказать о нашей трагедии.

Потом он подумал около пяти минут, не говоря ни слова. Лишь его челюсти двигались едва заметно, словно он не решался нарушить тишину. Царила тишина.

Затем фюрер прервал размышления и вернулся к насущным вопросам.

* * *

Он повел нас к карте фронтов, чтобы совершенно точно представить себе нашу одиссею в Черкассах. Он заставил нас показать все маневры окруженных войск, день за днем, переходя от карты к карте. Огромную комнату наполнял лишь его голос, спокойно задававший вопросы, и наши ответы, выдававшие плохо скрытые эмоции.

Каждая деталь обстановки выдавала простой и спартанский образ жизни. Длинные еловые столы, голые стены, прямо как в монастыре, лампы с зелеными жестяными абажурами, подвешенные над картами.

Фюрер работал целыми ночами в полном одиночестве. Он уходил в барак, чтобы подумать и подготовить приказы. Единственным, что двигалось рядом с ним, было пламя в огромном камине, напоминавшем о доисторической Германии, и прекрасная большая овчарка, спавшая в коробке рядом со столом. Это благородное животное по ночам сопровождало своего хозяина, который медленно шагал, согнутый и седой, раздираемый страхами и мечтами.

Гитлер вручил мне ленточку Рыцарского креста. Я сражался, как настоящий солдат. Фюрер признал это. Я был горд, но больше всего меня этой ночью обрадовало то, что заслуги моих солдат были признаны самим Гитлером. Он сказал мне, что все офицеры, сражавшиеся со мной в котле, повышены в звании на одну ступень и что он награждает 150 моих товарищей Железными крестами.

Мы отправились в антибольшевистский крестовый поход во имя нашей родины, опозоренной в мае 1940 года, чтобы еще раз восстановить ее честь и славу. Солдаты Европы, мы хотели, чтобы наша древняя страна снова засверкала, как бриллиант, в новой Европе, которая рождалась в таких мучениях.

Мы были жителями страны Карла Великого, герцогов Бургундии, императора Карла V. После двадцати столетий завораживающего душу блеска наша страна просто не могла превратиться в ничтожество и кануть в забытье.

Мы ушли, чтобы принять страдания, чтобы наша жертва возродила к жизни былое величие.

В этом бараке перед гением на вершине его величия я сказал себе, что на следующий день весь мир узнает, что совершили бельгийцы в Черкассах. Он будет знать, что даже Германия, нация солдат, отдала им дань уважения.

Я чувствовал себя измученным и сломленным этими ужасными неделями. Но душа моя пела! Это слава, слава нашего героического легиона, слава нашей матери-родины открывает нам путь к возрождению.

* * *

На рассвете один из самолетов Гитлера увез меня в Берлин, где я выступил перед ассамблеей европейских журналистов. Они, в свою очередь, рассказали сотням тысяч читателей своих газет о подвигах штурмовой бригады «Валлония». Затем я отправился в Париж, где выступил перед 10 тысячами человек во дворце Шайо. Французские газеты распечатали историю моей одиссеи. «Л'Увр» напечатала эти простые слова в заголовке на три колонки: «Леон Дегрелль сделал Бельгию гордой». Это было сделано ради Бельгии. Это было сделано не для меня, а ради победы, оплаченной страданиями моих солдат, самопожертвованием мертвых. Однако имя нашего народа снова воссияло в штормовом небе 1944 года.

Брюссель

Ночью с 20 на 21 февраля 1944 года я получил обещание фюрера, что штурмовая бригада «Валлония» получит отпуск на 21 день. Я получил телеграмму с приказом из ОКХ. Я знал, что мои парни уже в пути, и не слишком о них беспокоился.

Этот отпуск стал поистине божьей благодатью. Едва уцелевшие солдаты погрузились в поезд с отпускниками, как весь фронт на Украине разлетелся в щепки, точно старый дуб, в который ударила молния.

Для меня это не стало неожиданностью. Я видел, как трудно приходилось немецким танковым частям на южном участке фронта, когда они пробивали коридор для нас. Нам пришлось буквально прорубаться сквозь противника, чтобы пройти 20 километров, преодолеть которые немецкие танки не сумели.

Войска освободителей едва успели добраться до места, где их следовало сменить, как нахлынула советская волна, затопившая всю Украину, она ринулась во всех направлениях и буквально за несколько дней достигла Днестра и румынской границы. Это был настоящий прилив.

Вся Украина, прекрасная Украина с ее бескрайними золотыми полями, с ее белыми и голубыми деревнями, расположенными среди полей подобно корзинам цветов, Украина, богатая пшеницей и кукурузой, получившая за два года сотни новых заводов, эта Украина была накрыта ревущей волной монголов и калмыков с висячими усами и стальными зубами. Они несли тяжелые автоматы с дисковыми магазинами, одуревшие от длинного марша от Волги до Галиции и Бессарабии, совершенного за полтора года. Их карманы были полны золотых колец, они хорошо ели и убивали множество «фрицев». Они были счастливыми людьми.

* * *

После многих трудностей я нашел своих солдат на границе старой Польши во Влодаве. Красные уже стояли напротив нас, стремительно преодолев Припятские болота одним прыжком.

Мы сделали остановку в баварском лагере Вильдфекен, который покинули 11 ноября 1943 года. Мы вернулись в виде потрепанной бригады, однако легион новых валлонских добровольцев должен был занять места раненых и убитых. Через две недели новая штурмовая бригада «Валлония» будет еще сильнее старой. Она будет состоять из 3000 человек, полных энтузиазма, как ветераны, закаленных в боях и горящих желанием снова вступить в бой.

Перед отправкой на фронт нам еще предстояло побывать дома, где слава, завоеванная валлонскими добровольцами в Черкассах, возродила национальную гордость. Конечно, англофилы и коммунисты нас не любили, но даже наши ненавистники не могли отрицать, что наши солдаты были верны воинской чести и традициям отваги, свойственным нашему народу.

Поздно утром 2 апреля 1944 года мы прибыли на голландско-бельгийскую границу. Наш марш по стране начался именно там.

Наша бронированная колонна имела длину 17 километров. С крыш своих мощных машин наши молодые солдаты радостно улыбались деревушкам с их синими крышами. Именно за эти приятные города и деревни, за эту древнюю землю они сражались в степях, выносили страдания и испытывали судьбу.

В полдень бригада торжественно вошла в промышленный центр Шарлеруа и Град-Палас, снова дала клятву верности национал-социалистическим идеалам. Затем сотни танков стремительно покатили в Валлонский Брабант, и огромный лев Ватерлоо смотрел на нас с вершины своего постамента.

Мы думали о героях, которые сражались на этих богатых полях в прошедшие времена подобно тому, как сегодня мы сражались в русской грязи. Однако теперь эта грязь была далеко. Наши танки были украшены цветами. Дубовые ветви длиной два метра красовались на броне. Сотни молодых девушек с влажными глазами ожидали нас на окраинах Брюсселя.

Центр столицы был морем лиц и флагов. Танки едва могли протиснуться между десятками тысяч людей, которые спешили увидеть и радостно приветствовать наших солдат. Толпа бушевала как море, кричала и бросала тысячи роз, первых, самых сладких, самых нежных, возвещавших о приходе солнечной весны.

Мой танк остановился перед колоннами Биржи. Я поднял своих взволнованных детей на танк. Я чувствовал их маленькие горячие ладошки в своих. Я смотрел на этот торжественный праздник, единение моих солдат и народа, столь чувствительного к славе. Новые танки выкатывали без задержки на усыпанную цветами площадь. Но через пять месяцев тем же маршрутом в Брюссель войдут англо-американские танки.

ГЛАВА 2

Эпические битвы в Эс тонии

Вмае 1944 года наш легион отправился в Польшу для реорганизации в учебный лагерь в Дебика, между Краковом и Лембергом. Более 800 бельгийских рабочих с заводов рейха добровольно записались в нашу бригаду этим летом после моих агитационных выступлений.

Первый отряд из 300 добровольцев едва успел прибыть в лагерь в июне, как началось новое советское наступление.

Русские прошли через Минск. За две недели могучая приливная волна перехлестнула через немецкий фронт, прорвав его повсюду, и растеклась на 300 километров. Именно в этом месяце советские армии вышли на границы Литвы и Пруссии, захватили половину Польши, достигли пригородов Варшавы. Путь на Берлин был открыт.

Дивизия «Викинг» получила новые танки и, не успев опробовать их, сразу была отправлена в Варшаву, где вспыхнуло восстание Армии Крайовой.

Второй, и не менее ужасный удар советского тарана обрушился на немецкий фронт. На этот раз он потряс эстонский участок Восточного фронта южнее

Финского залива. Выступ у Нарвы был удержан сводным корпусом СС и 3-й танковой дивизией. Его сколотили из фольксдойч из многих стран – Фландрии, Голландии, Дании, Швеции, Норвегии, Эстонии, Латвии. Они сражались доблестно, но понесли тяжелые потери.

И все равно в линии фронта остались дыры, которые требовалось заткнуть.

* * *

Но чем заткнуть?

Некоторые чины в Берлине решили прикрыть голую задницу руками и разослали безумные телеграммы, которые обрушились словно кирпич на голову. В частности, лагерь в Дебика получил приказ в этот же день отправить на фронт в Эстонию 300 валлонских добровольцев, которые только что прибыли к нам.

Из них 100 человек пробыли в лагере всего четыре дня. Остальные 200 человек находились здесь две недели и даже узнали, за какой конец следует брать винтовку. Но никто из них не успел познакомиться с пулеметом.

В это же самое время я был вызван в Бельгию, где мой брат был зверски убит террористами. Когда я получил известие об этом безумном приказе, 300 парней уже двигались в направлении Балтийского моря в сопровождении сотни ветеранов, которые должны были обучать их в Дебика. Все сборы проводились второпях. В последнюю минуту им выдали пулеметы с приказом по пути научиться пользоваться этим сложным оружием.

Сначала я даже не поверил, что они действительно отбыли. Я позвонил в Берлин. Там мне подтвердили это. Другие соединения оказались точно в таком же положении. Фламандские добровольцы тоже отправились на фронт, как и валлоны.

Я просто ошалел. Такое развитие событий выставляло меня полным дураком. Люди пошли в легион, поверив мне, и прибыли в лагерь, ожидая начала серьезной военной подготовки. А вместо этого их с лихорадочной поспешностью посылают на фронт.

Еще больше меня беспокоило то, что после Черкасс Гитлер лично запретил мне находиться на фронте. Что я могу сделать для спасения своих новых солдат либо хотя бы для того, чтобы разделить их судьбу, не потеряв своей чести? Я телеграфировал Гиммлеру, резко протестуя против их отправки на фронт и требуя отменить глупый приказ. Если это не сделают, я требовал разрешения присоединиться к солдатам.

Никакого ответа.

Я сидел как на иголках. После трех дней ожидания я отправил новую телеграмму: «С разрешения или без него я завтра отправляюсь на Эстонский фронт».

Берлин прислал мне резкий ответ: «Это воинское преступление».

Но я парировал: «Воинское преступление отправлять в бой новобранцев, призванных четыре дня назад».

После этого из Берлина прилетела последняя телеграмма: «Поступайте, как хотите».

* * *

На рассвете моя машина была готова. Вечером я прибыл в Берлин, который предпочел объехать, чтобы меня никто не задержал. После этого я примчался в Данциг. Там я узнал, что мои солдаты успели пересечь территорию Литвы до того, как железная дорога на Ригу была перерезана советскими войсками. Попасть в Эстонию прямым путем уже было нельзя.

Никаких самолетов поблизости не имелось.

Наконец я нашел какую-то старую калошу, которая отплывала в Финляндию за какими-то грузами. На обратном пути она намеревалась зайти в Ревель. После долгих споров я устроил свой старый «Ситроен» на палубе.

В полдень наш корабль поднял якорь и покинул гавань по узкому каналу как раз в тот момент, когда в небе появилась эскадрилья советских самолетов.