Текст книги "Штурмовая бригада СС. Тройной разгром"

Автор книги: Леон Дегрелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Уход из Корсуни

Корсунь была великолепным городом.

На юго-востоке от него располагалось очень глубокое озеро несколько километров длиной. Это озеро, окруженное зелеными, белыми, синими и красными избами, обрамленное холмами с желтыми кустарниками, с песчаной дорогой, ведущей к нему, завершалось гигантской дамбой. Вода падала на огромные красные и зеленые скалы и, клокоча, уносилась прочь по обе стороны глянцевитого острова, который поднимал свою макушку, словно старый аббат, сверкающий тонзурой среди седых кудряшек.

В пятидесяти метрах выше падающей воды вагнеровский рев водопада отражался от внушительных темных утесов. Именно здесь были похоронены павшие солдаты дивизии «Викинг» и штурмовой бригады «Валлония».

После каждого боя мы привозили их к этому далекому мысу, красивому месту смерти и славы.

Отсюда они увидят, как мы пойдем вдоль озера

навстречу славной смерти или освобождению.

* * *

Котел продолжал сокращаться. Северный фас находился недалеко от Корсуни, а в нескольких километрах на юго-западе его закрывала двойная завеса флангового охранения.

И все!

А ведь сначала котел был размером с Бельгию. Теперь он был меньше французского департамента.

Противник напирал все сильнее. В ходе отступления было совершенно необходимо отбить столько же километров на юго-западе, сколько потеряно на востоке и севере. Мы отошли из Деренковца. Были потеряны 7 километров. Поэтому немецкие ударные группы должны были продвинуться на 7 километров на юго-запад до начала прорыва. Иначе 50 тысяч человек в котле просто задохнутся от недостатка пространства.

В 11.00 мы с командиром прибыли в штаб дивизии за приказами, и я увидел генерала Гилле, красного, как рак, разговаривавшего по телефону. Он получил ужасное сообщение. Арбузино, которое должно было служить барьером весь следующий день, только что перешло в руки большевиков.

Русские полным ходом мчались к самой Корсуни.

Генерал бросился к своему «Фольксвагену» и умчался в направлении Арбузина.

Трудно было противостоять гневу генерала Гилле. Деревня была отбита и барьер восстановлен.

Как раз вовремя!

* * *

Атака наших дивизий на юго-западе началась несколько часов назад. Она развивалась не так хорошо, как желал немецкий командир. Красные дрались отчаянно. Деревня в 6 километрах от Корсуни была захвачена. Мы видели кое-какое продвижение на флангах.

Но противник упорно сопротивлялся. Нам нужен был быстрый и общий успех. У нас оставался день, в лучшем случае два.

Солдат попросили сделать нечеловеческое усилие.

Офицеры и солдаты не имели отдыха уже 10 дней. Мы держались только бешеной энергией, которую придавала нам реальная близость смерти.

С момента начала боев за Мошны я спал не более часа в неделю. Чтобы побороть сон, я постоянно принимал таблетки первитина – средства, которое дают пилотам, чтобы помочь им бодрствовать во время долгих полетов.

Не было никакой возможности найти хотя бы минуту для отдыха. Телефоны на командном пункте звонили по 50 или 60 раз за ночь, как только противник прорывал наши позиции. Я был вынужден мчаться в критический пункт, хватать всех солдат, каких только мог найти, и бросать свои тело и душу в контратаку впереди всех.

От нас не осталось ничего, кроме клубка нервов.

Как долго еще продержатся наши нервы?

Мы полностью израсходовали боеприпасы в боях последних двух недель. За последнюю неделю ни один самолет не смог сесть в котле. Только грузы, сбрасываемые на парашютах, могли кое-как помочь окруженной армии продолжать сражаться.

Едва мы прибыли в Корсунь, как услышали жужжание самолетов в низком дождливом небе. Облако белых парашютов возникло среди моросящего дождя.

Сначала мы подумали, что это русский десант, последняя фаза борьбы.

Но затем вместо солдат под шелковыми куполами мы увидели толстые серебристые сигары. В каждой из них находилось 25 килограммов патронов или маленькие коробки с горьким шоколадом.

Благодаря этим воздушным дарам каждое подразделение получило кое-какой запас патронов.

Пекари Корсуни израсходовали последние запасы овсяной муки. Этот хлеб и шоколад были единственной пищей, которую получили солдаты 13 февраля.

И, получив свою буханку, каждый солдат понимал, что это последний хлеб, который он получает перед тем как спастись или погибнуть.

* * *

Мы отбыли, чтобы вступить в бой на юго-западе в 23.00.

Мы все еще питали определенные иллюзии, так как немецкое командование намеренно передавало нам фальшивую информацию, окрашенную в оптимистические тона. Это было лучше, чем не говорить ничего. Если бы мы знали правду, мы не рискнули бы попытаться.

Послушать старших офицеров, так все наши несчастья закончатся на следующий день. Нам осталось пройти всего несколько километров.

Мы верили этому, потому что человек охотно верит в то, во что хочетверить.

С утра дождь перестал хлестать в районе котла. Вечером поднялась луна. Мы увидели в этом доброе предзнаменование. Город Корсунь мягко светился.

Небо заполнило мягкое серебристое сияние. Воздух стал чистым. С помощью нескольких таблеток первитина мы наконец-то одержим победу.

Мы потеряли большинство грузовиков.

У нас было слишком много мертвых, поэтому в грузовиках все равно оставалось свободное место. Посреди ночи наша колонна добралась до озера, переливавшегося белым и голубым в лунном свете.

Армейцы пересекали его по деревянному мосту длиной около километра, отважно построенному поверх дамбы нашими саперами. Мост не был достаточно широким для движения в обе стороны. Поэтому каждый час движение прерывалось. Несмотря на тысячи машин, которые ждали своей очереди выбраться из котла, аварий почти не было.

Противник был совсем рядом. Наши люди нервничали. Однако ничто не могло поколебать спокойствия фельджандармов.

Несмотря на нашу усталость, мы не могли не восхищаться этой эффективно работающей машиной, которая полностью контролировала себя. Это отступление больше всего напоминало движение поездов по расписанию. Штаб, служба боепитания, бензовозы, регулировщики движения, телефон, радио – все работало просто идеально в течение этих ужасных недель. В этот идеальный часовой механизм попали лишь несколько песчинок, хотя в Корсунь приходили самые разнородные войска, день и ночь подвергавшиеся атакам противника, несмотря на потерю большого количества техники, утонувшей в океане грязи.

И тем не менее в эту ночь все зависело от нескольких кубометров досок. Если у пилота хватит мужества разбить свой самолет о дамбу, деревянный мост разлетится на куски. Больше ни один немецкий грузовик не покинет Корсунь.

Однако ни один вражеский пилот не посмел совершить это, либо ни одному советскому генералу это не пришло в голову.

В 02.00 мы находились на другом берегу озера, перебравшись через мирно светящееся озеро. Мы двигались к месту прорыва на юго-западе.

* * *

Мы сумели продвинуться на несколько километров. Холод был ужасным. Грязь подмерзла, что сделало передвижение еще более трудным. Сотни грузовиков застряли в застывшей замазке, преградившей им путь.

Мы пытались вытащить грузовики из замерзшей грязи, даже принимались толкать их плечом. Но их было слишком много. Колонна растянулась на много километров, причем машины стояли по три или четыре в ряд. Большие красные грузовики полевой почты, штабные автомобили, самоходные орудия, танки, сотни повозок, запряженных лошадьми или волами. Мотоциклисты напрасно терзали свои моторы.

Наконец нам пришлось бросить грузовики и идти дальше пешком среди этого кошмара, желая нашим шоферам удачи и попутного ветра.

На рассвете мы добрались до первой деревни, которую отбили у русских вчера.

Мы с разочарованием услышали неприятные новости.

Пробить глубокую брешь во вражеском фронте так и не удалось. Немцы продвинулись на 4 километра, но в деревне Шендеровка встретили невероятное сопротивление. Занята была лишь половина деревни.

Последние три танка нашей бригады были брошены на штурм незадолго до нашего прибытия и были уничтожены. Командир нашего танкового подразделения, молодой человек, красивый как бог, с блестящими голубыми глазами, носивший потрясающую белую казачью папаху, украшенную «мертвой головой» СС, был разорван на куски в своем танке, который получил прямое попадание в укладку боеприпасов. Парня подбросило на десять метров вверх, и на землю рухнуло мертвое тело, хотя лицо осталось нетронутым.

Атака должна была повториться.

Мы все еще продолжали ждать немецкие танки, которые, как нас уверяли, идут навстречу нам. Но информация о них была крайне скудной.

* * *

Мы едва двигались на юго-запад.

Но зато мы быстро отступали на севере. Не только Арбузино – потерянное утром и отбитое в полдень – к вечеру было окончательно потеряно. После этого советские войска должны были двинуться на Корсунь.

Мы оставили этот город в 23.00, русские начали штурм уже на рассвете.

Мы должны были перейти в Ново-Буду, если верить карте; это село прикрывало Шендеровку с востока – населенный пункт, за который мы вели столь жестокий бой.

Ново-Буда – странное имя.

Деревня контролировала длинную крутую гряду.

Мы выстроились индейской цепочкой.

Все уцелевшие немецкие орудия открыли бешеный огонь по занятой русскими Шендеровке.

Мы свернули влево. Здесь и там лежали недавно убитые немецкие солдаты.

Грязь липла к ногам. Советские самолеты бросались на нас, обстреливая из пулеметов. Мы бросались на землю, буквально утопая в грязи, пока самолеты не улетали. Эти атаки с пикирования повторились десять раз. Чтобы пересечь 4 километра раскисшего поля, нам потребовались три часа.

Наконец мы вошли в Ново-Буду. Деревня была тихой, как кладбище. Два немецких полка сумели выбить русских оттуда внезапной атакой. Противник оставил там несколько мощных орудий и несколько грузовиков Форда, но эта неожиданная победа никого не обманула.

15 советских танков подходили с юго-востока. Мы прекрасно видели, как они ползут по дороге.

Мы остановились в 800 метрах.

Ново-Буда

Мы должны были сменить два немецких полка в Ново-Буде на следующий день, 14 февраля, незадолго до рассвета. Штурмбанфюрер Липперт и я отправились на встречу с немецким полковником, командовавшим этим сектором.

Проходя Ново-Буду, мы столкнулись с серьезными проблемами. Размокшие дороги из деревни – две грязных тропы, идущие параллельно в низинах, – были окончательно затоплены. Глубина воды достигала полутора метров. Нам приходилось идти по обочинам, то и дело оскальзываясь.

В немецком штабе атмосфера была крайне мрачной. Деревня была захвачена без единого выстрела. Два полка скрытно подошли до рассвета и атаковали русских с тыла. Те в панике бежали. Противник даже бросил свои противотанковые орудия.

Но русские слишком быстро восстановили порядок.

После контратаки образовался фронт по широкой дуге вокруг Ново-Буды с северо-востока до юга.

Ново-Буда была захвачена на несколько часов, чтобы защитить колонны, выходящие из котла, которые должны были захватить Шендеровку и рвануться на юго-запад. Но сама Шендеровка пока еще не была взята. Нам следовало ожидать упорного сопротивления, так как противник сумел затормозить немецкое наступление на два дня и одну ночь. Позиция в Ново-Буде в этот конкретный день становилась критической. Если Ново-Буда падет, противнику потребуется продвинуться всего на 4 километра на запад, чтобы перерезать дорогу позади Шендеровки. И тогда катастрофа будет полной.

Немецкий полковник опасался самого худшего. У него имелись всего пять танков и одно противотанковое орудие. У них почти закончились боеприпасы, и они едва могли двигаться, настолько тяжелой была грязь.

3000 человек из двух немецких дивизий, которые должны были уйти ночью, заменялись на 1000 валлонов и всякий нестроевой сброд, вроде поваров, писарей, водителей, дантистов, кладовщиков и почтальонов. Их превратили в пополнение наших девяти совершенно обескровленных рот.

* * *

Немецкие офицеры ждали, опершись локтями о стол и положив головы на руки. Никто не произнес ни слова.

Они спрашивали себя, повезет ли им настолько, чтобы прорваться этой ночью без дополнительных контратак. Мы, в свою очередь, спрашивали себя: а сумеем ли мы выдержать атаки, которые на нас обрушатся после ухода немцев?

Настала ночь. Наши роты прибыли совершенно измотанные, побросав свои пожитки где-то там посреди моря грязи.

Люди разбрелись по избам, которые уцелели в Ново-Буде. Большинство их попадали по углам, полумертвые от усталости. Самые крепкие стащили куртки и брюки, пропитавшиеся грязной водой, чтобы немного подсушить у костров из сухих кукурузных стеблей.

В 02.00 крики и шум послышались у дверей всех домов. Несчастные посыльные пробились через трясину, чтобы собрать бригаду.

Мы поспешно оделись. Куртки были жесткие, как железные. Все почистили свои винтовки и автоматы, насколько это было возможно. Сотни людей высыпали из изб в ночной холод и тут же проваливались в воду на затопленных тропинках, после чего слышалась отборная ругань.

Нам потребовались почти два часа, чтобы собрать роты. Бедные парни, с которых капала грязь, измученные и голодные, могли пить лишь грязную воду из ближайшей канавы. Нам приходилось отправлять их в мокрые дыры, из которых выбирались пехотинцы полка «Дойчланд». «Сюда, старики, занимайте позиции. И только не спите, не смыкайте глаз, они совсем рядом!»

Да, они были здесь. И не только русские из европейской части страны, но также монголы, татары, калмыки, киргизы, которые много недель жили в грязи, словно дикие животные. Они спали в кустах и ели пищу, приготовленную из того, что можно было собрать на кукурузных и подсолнечных полях.

Они были здесь, уверенные в своих автоматах, ведь в диске помещались 70 патронов, в своих реактивных минометах, прозванных «Сталинскими органами», ведь их залпы наполняли ночь ужасом.

Они были здесь.

И 15 их танков тоже были здесь. Мы ждали, вслушивались в темноту, ожидая звука танковых моторов.

* * *

Старшие немецкие офицеры, сидевшие с нами, ждали до 05.00. Они показали нам ситуацию на карте.

На северо-востоке имелся разрыв длиной несколько километров. Связь с частями на этом направлении установить не удавалось. На востоке и юго– востоке позиции были растянуты в тонкую линию на окраине деревни, в которую противник отошел накануне.

Было ясно, что создать сплошной фронт нам не удалось. Мы все еще сохранили пять старых танков. Следовало использовать их как можно лучше.

Время 05.00.

Внезапно немецкий полковник приказал нам замолчать. Отдаленный грохот танковых гусениц раздался в ночи.

Полковник встал, собрал свои карты и сделал знак своему штабу. Его солдаты уже покинули деревню. Оставаясь с нами, когда начнется бой, он рисковал быть отрезанным от своего подразделения. Исчез он практически мгновенно.

Штурмбаннфюрер Липперт прислушивался, широко открыв глаза. Шум танков вдруг смолк. Снова наступила тишина. Вражеские танки по какой-то причине остановились.

Прошло два часа, но ничего не случилось.

Наши часовые, протирая покрасневшие глаза, все еще следили за холмами, позади которых укрылись вражеские танки. Ракеты «катюш» обрушились на деревню и ее окрестности. Наш командный пункт оказался в гуще разрывов.

Это кончилось плохо.

В 07.00 ужасный грохот танков второй раз раскатился по окрестностям Ново-Буды. Пять немецких танков попятились, чтобы сменить позицию. Солдаты бегали по грязи, ничего не видя и ничего не слыша.

Три танковых снаряда, выпущенные в упор, пролетели сквозь маленькую избу. Все с грохотом посыпалось на наши головы, мы были наполовину похоронены под обломками.

Я получил большим обломком прямо по животу. С большим трудом я выполз из-под завала, весь перемазанный желтой грязью от глиняных стен. По обе стороны развалившегося дома бегали солдаты, преследуемые советскими танками. Один из них уже прошел мимо нас.

Двести мертвых

Русские затопили Ново-Буду.

Схватив автоматы, мы с командиром бросились к своим солдатам, которых здесь осталось около 50 человек.

Две параллельные дороги, между которыми мы оказались, наполнились лязгом танковых гусениц.

15 вражеских танков уничтожали лисьи норы наших стрелков. Людей вдавливало в грязь тяжестью машин, или их убивали вопящие орды азиатов, следовавшие за танками.

Пять немецких танков отошли в конец деревни. Один из них, отступая, оказался нос к носу с танком красных. Они выстрелили одновременно и уничтожили друг друга.

Другой советский танк бросился на нас с такой скоростью, что мы не успели ничего увидеть. Подброшенные в воздух, мы разлетелись в разные стороны, полуоглушенные, кто-то был убит, кто-то только ранен.

Наш немецкий офицер связи торчал в грязи, как безумный куст. Его голова глубоко ушла в жижу, а ноги торчали вверх. Танки продолжали ползти вдоль двух дорог, давя наших несчастных пехотинцев, которых они упорно преследовали.

Я сумел нырнуть в канаву. Длинный зазубренный осколок, страшно горячий, пробил мою куртку. Я мог сказать, что получил ранения в бок и руку, однако мои ноги остались целы.

Люди в панике бросились к западной окраине деревни, решив, что все потеряно. Среди них катил тягач одного из наших противотанковых орудий. Снаряд советского танка разворотил его.

Я перехватил солдат на середине западного склона холма. Одного из своих офицеров я посадил на лошадь и отправил дальше остановить тех, кто успел сбежать.

Наши танки и противотанковые орудия отошли на юг. Однако они продолжали стрелять. Именно там можно было остановиться.

* * *

Держась у красных заборов, солдаты возвращались в дома под интенсивным обстрелом «Сталинских органов». Воздействие разрывов этих ракет было неописуемым. Каждая установка выпускала по 36 ракет, при взрыве которых поднимались фонтаны, похожие на яблоневые деревья. Серые сады, призрачные сады, которые разбрасывали ужасные плоды из окровавленных кусков человеческих тел.

В одной из изб мы держали несколько панцерфаустов, индивидуальное противотанковое оружие, созданное для Восточного фронта. В то время нам приходилось ждать, пока танк приблизится на расстояние 10 или 15 метров, прежде чем выпустить большое металлическое яйцо, прикрепленное к одному концу пустой трубы. В момент выстрела язык пламени длиной 4 или 5 метров вылетал с противоположного конца трубы, лежащей на плече стрелка. Любой человек, оказавшийся позади стрелка, моментально превратился бы в головешку. Использовать панцерфауст в траншее было нельзя, так как пламя, отразившись от стены, сожгло бы стрелка. Самым лучшим вариантом было встать на колено позади стога, дерева или окна и нажать на спуск в последнюю минуту.

Это было очень рискованно. Даже если танк взрывался, пламя панцерфауста немедленно выдавало стрелка остальным танкам. Возмездие следовало незамедлительно.

Но наши солдаты привыкли к рискованным играм, к занятиям, которые требовали присутствия духа и отваги. Добровольцы пробились между избами с панцерфаустами в руках, укрываясь за кучами хвороста и заборчиками. Советские танки были быстро окружены. Немецкие танки и наши противотанковые орудия отбивались, как могли. Через час вся южная часть деревни снова была нашей. Колонна красно– черного пламени поднималась метров на 10 в высоту.

Русские удерживали восточную и юго-восточную часть Ново-Буды. 9 танков, которые они слегка замаскировали, выжидали, пока начнется наша контратака.

Наши потери были пугающими. За два часа боев мы потеряли почти 200 человек.

Группы наших солдат залегли в беспорядке в раскисших полях перед тем, как начать мучительное продвижение к вершинам холмов. Я был раздет и старался спрятаться за кустом на гребне. Два ребра были сломаны осколком, пробившим мне правую руку.

Это было не слишком важно, так как я должен был воодушевлять солдат. Ноги, голос и пальцы, чтобы стрелять, имелись. Этого было достаточно. Я еще мог вести солдат и приказывать офицерам.

Однако любой, кто видел процессию измученных раненых и слышал рассказы санитаров с носилками, всегда запоминали только самые ужасающие детали.

«Сталинские органы» вели адский огонь. Каждый новый залп заполнял долину чудовищной рощей серых «яблоневых деревьев», из которой доносились пронзительные крики боли, призывы о помощи, предсмертные хрипы.

После получаса этого ужаса дух моих солдат был заметно крепче, чем их тела. Этот населенный пункт, где так много мертвых тел лежало в грязи, пугал их. Однако они лишь ругались сквозь зубы, чтобы облегчить боль и приободрить себя и товарищей. Они даже улыбались, хоть и странно смотрелись улыбки на грязных лицах, а потом, поправив амуницию, солдаты снова шли вперед.

* * *

Погода полностью переменилась. Дождь в Корсуни прекратился. Холод, сначала терпимый, постепенно стал довольно злым. Холодный ветер свистел и колол, точно иглами.

За две недели изнурительных маршей по бескрайнему океану грязи взмокшие солдаты побросали значительную часть зимней одежды. Меховые куртки, белье с начесом – все постепенно выкидывалось, предмет за предметом во время очередного перехода. Многие солдаты не имели даже шинелей.

В горячке утреннего боя никто не замерз. Но теперь ветер резал лица, обжигал тела под легким мундиром, пропитанным грязью.

Вражеская авиация немедленно воспользовалась тем, что небо очистилось. Самолеты пикировали волна за волной, пролетая над самыми вершинами холмов. Каждый раз нам приходилось вжиматься в пока еще мягкую землю, слушая, как вокруг чмокают пули, попадая в грязь и камни.

В деревне атаки и контратаки сменяли одна другую без перерыва. У нас почти не осталось боеприпасов. У пулеметов осталось едва ли по 50 патронов на ствол, что было достаточно, чтобы вести огонь несколько секунд.

* * *

Несколько особенно решительных отрядов попытались улучшить свои позиции в рукопашном бою.

Наш командир штурмбаннфюрер Люсьен Липперт, который единственный из всех офицеров пока оставался невредим, лично возглавил такую атаку.

Молодой бельгийский офицер, который закончил военную академию в Брюсселе первым в своем выпуске, он присоединился к антикоммунистическому крестовому походу, как всякий истинный рыцарь Христа. У него было исключительно чистое лицо, четкие черты и серьезные голубые глаза. Штурмбаннфюрер в 29 лет, он жил только своей верой.

В этот день Люсьен Липперт, настоящий герой, показал такую отвагу, что можно было лишь изумляться. И тем не менее он оставался спокойным молодым человеком, который никогда не говорил и не действовал необдуманно.

Он чувствовал, что наступил решающий момент.

С горсткой валлонов он пересек центр Ново-Буды и отбил группы изб на юго-востоке деревни. Противник скрылся, но потом мог возникнуть в десяти разных местах, в любом углу сарая, позади любого дерева, за любым пригорком. Снайперы прижимали наших солдат к земле.

Им предстояло пробежать еще несколько метров, чтобы достичь очередного дома. Люсьен Липперт бросился вперед и подскочил к двери.

В то же мгновение он издал пронзительный крик, слышный повсюду, нечеловеческий крик, который издает любой в момент отделения души от тела. Его грудь была разворочена разрывной пулей. Люсьен Липперт рухнул на колени, словно каменный.

Он еще схватился рукой за голову. У него хватило сил подобрать с земли свое кепи и надеть обратно, словно он хотел умереть одетым по форме.

* * *

Избу, рядом с которой он погиб, русские обороняли особенно яростно. Но наши плачущие солдаты захватили и похоронили Липперта внутри. Противник отбил этот район, однако солдаты Валлонского легиона не хотели оставлять мертвого командира в руках коммунистов. Ночью лейтенант Тиссен, чья рука была прострелена пулей еще 6 февраля и висела на повязке, вместе с добровольцами атаковал противника, отбил избу, выкопал тело и принес на наши позиции, не обращая внимания на пулеметный обстрел.

Мы уложили Липперта между несколькими досками. Мы намеревались захватить тело с собой, когда пойдем на прорыв. Если мы сделаем это, Липперт хотя бы останется лежать в гробу.