Текст книги "Женщина с изъяном (СИ)"

Автор книги: Лена Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 18

Весь следующий день мы провели, занимаясь садом.

Незримый, сотканный из ненависти вихрь, бушевавший больше суток, оставил после себя вырванные с корнем розовые кусты и сломанные ветки.

Руперт вышел, чтобы собрать их, первым. Спустя полчаса к нему присоединилась я.

Мы работали в молчании, только Даниэль сказал тихое и безрадостное «Привет», целуя меня в висок.

Тем и вопросов, которые следовало обсудить немедленно, было слишком много, но думать о насущном ни у кого из нас не хватало желания и сил.

Прижимая к животу пораненную руку, Агата больше бродила среди примятой травы, и, взвесив все как следует, беспокоить ее я не стала.

От нее не веяло ни стыдом, ни горем. Разве что горечью за неправильно сделанный выбор, за боль и страх, последовавшие за ним.

Уезжая с Даниэлем, я посмела надеяться, что большую часть произошедшего она не вспомнит. Что можно будет солгать ей о единственном ударе, о падении с лестницы – что угодно, помимо правды о том, что мужчина, которому она доверилась, в пьяном угаре попытался забить ее до смерти. О том, что ему это почти удалось.

Однако Агата все помнила. Помнила и молчала, только задержала на мне задумчивый взгляд.

Мне очень хотелось, но, конечно же, нельзя было спросить ее о том, что такого она увидела во мне. Что заставило ее, взобравшись по лестнице, броситься именно к моей двери.

Столько лет проведя про Даниэле, впустив его не только в свою душу, но и в свою постель, едва ли она не нашла бы способа позвать его. В крайнем случае – Руперта.

И тем не менее, она почти что приползла именно ко мне, будучи уверенной, что я смогу не только спасти ее ребенка, но и защитить ее, если потребуется.

Если бы Даниэль не был в ту ночь у меня, если бы Роберт погнался за ней…

Спустить с лестницы пьяную мразь не было трудной работой – оказавшись вынуждена покинуть дом и жить среди людей, я быстро научилась этому. Невозможно было постоянно оставаться под мороком, а кто-то, готовый распустить руки, находился всегда.

Возможно, она чувствовала это интуитивно.

Возможно, Руперт что-то ей обо мне сказал.

Так или иначе, теперь она смотрела на меня не просто как на приемлемую жену для Лагарда, а как на члена семьи, к которой сама только что почувствовала себя причастной, и это подкупало и смущало одновременно. Как будто именно теперь я потеряла право на подобное, хотя, в сущности, все было наоборот.

Робкая, но искренняя влюбленность Лагарда, которую я почувствовала, лежа на чужой безликой кровати в незнакомом городе, всего за полтора дня превратилась в нечто большее, как будто пустила корни.

Он вел себя и даже говорил иначе. Как человек, ощутивший вдруг почву под ногами.

Мне не нужно было вторгаться в его сознание, чтобы понять природу этих перемен – вынужденный всегда и во всем держать себя в узде, изуродованный и не имеющий возможности вылечиться, он едва ли рассчитывал на большее, чем минимальная порядочность фактически случайной женщины, которую повел к алтарю.

Мою готовность убить Рошена или любого другого, чтобы спасти его, он без лишних слов мог снять с моей ауры, как пенку с варенья.

За одно лишь намерение он готов был отплатить такой преданностью, что мне хотелось только тихо выскользнуть за ворота и раствориться, исчезнуть навсегда из его жизни, заставив поблекнуть даже воспоминания.

При всех своих особенностях и специфических наклонностях, он все же был слишком хорошим человеком.

А я трусливо не желала видеть его глаза, когда он узнает правду.

Он должен был ее узнать.

Прошлой ночью, когда Даниэль уснул, тесно прижавшись к моей спине, я еще долго лежала, глядя на светлеющее вдалеке за окном небо и пыталась найти решение всех проблем разом. А заодно и причину, чтобы продолжать скрывать.

Можно было придумать не меньше сотни поводов молчать. В конце концов, Лагард и не требовал этой самой правды, ему было достаточно моего нежелания возвращаться к ней.

И тем не менее, я не могла не думать о том, что бы он сделал, если бы узнал. Как такой человек, как он, смотрел бы на меня, зная.

Хуже того, понимая, что в определённый момент я посмела уравнять себя с ним.

Случившееся в недостроенном каменном особняке на окраине портового города не было хорошим или плохим, это просто было его природой.

То, что отчаянно пыталась оставить в прошлом я, было из совсем иной категории. Из той, в которую Даниэль Лагард не попал бы никогда и ни при каких обстоятельствах, просто потому что он сам был другим. Его внутренний стержень и бескомпромиссное знание о том, на какую глубину он может опуститься, а какая никогда не станет допустимой, надёжно берегли его от подобных ошибок.

О себе я не смогла выяснить подобное вовремя, и теперь это могло стоить мне брака, вступать в который я не стремилась. Однако он стал для меня важен.

Так важен, что при взгляде на спящего маркиза мне хотелось плакать от нежности и нежелания расставаться с ним.

Между ночью и рассветом наедине с собой можно было позволить себе хотя бы приблизиться к идее о том, что я тоже его… любила?

Это слово казалось слишком избитым, непозволительно простым, даже частично не передающим сути.

Как можно сказать просто «Люблю» тому, рядом с кем так хорошо было просто сидеть рядом? Тому, в чьи глаза я заглядывала, утопая в синеве и зелени, и не желала отрываться?

Когда Лагард приехал ко мне и предложил выйти за него замуж, он не казался мне опасным в этом смысле.

Ни он, ни кто-либо другой, если уж на то пошло.

Я легко расставалась с мужчинами, которые были до него, забывала о них в ту же секунду, когда они выходили за дверь. У первого моего любовника, приехавшего в родные мне места, чтобы строить дома, это вызывало восторженное недоумение.

«Ты относишься к этому как мужчина. Удивительно!», – улыбался Альбан, когда мы прощались.

Он уехал в столицу, и, зная, что мы больше никогда не увидимся, я отправила ему вслед одно из любимых своих заклинаний – на удачу, здоровье и счастливую любовь. Он подарил мне три чудесных месяца, был нежен, заботлив, внимателен к каждому моему вздоху, – просто потому что стал у меня первым и ценил это, – и я от всей души желала ему всего самого хорошего.

Желала, но не была влюблена в него и даже не пыталась убедить себя в обратном.

К моменту, когда мы с ним встретились, я успела смириться с тем, что, будто в уплату за свою силу, оказалась женщиной с изъяном. Пока прочие мечтал о любви, вздыхали вслед проходящим мимо парням и обменивались с ними томными взглядами, меня подобное не интересовало. Альбан появился только потому что пришло время, и он был приятен мне, в отличие от всех остальных.

Я не боялась угодить в эту ловушку с Лагардом, полагая себя заговоренной от подобных слабостей и страстей.

Теперь же готова была разрушить наше хрупкое, похожее на сон счастье собственными руками, но не лгать ему.

Так глупо.

Так сладко.

Корреспонденции, поступившей для маркиза, оказалось почти неприлично много для одного дня.

Первым Даниэль открыл желтоватый, искусственно состаренный конверт. Пробежав глазами две короткие строки, он засмеялся, запрокинув голову, а после передал мне тонко пахнущий пряными духами леди Иветты листок.

«Мудак ты, Нэль.

Снова оставил меня без самого интересного».

Я засмеялась вместе с ним, потому что теперь и правда почти услышала её голос.

Лагард остался в кабинете разбирать письма, и он вовсе не был против того, чтобы я посидела с ним, но в библиотеке мне думалось лучше.

Как начать разговор с Даниэлем, я не знала.

Если бы подобное взбрело мне в голову несколькими днями раньше, было бы проще. Даже став женой маркиза, сюда я пришла скорее гостьей, которой только предстояло заслужить доверие. Теперь же и сам дом, и его обитатели вдруг приняли меня за свою, и с это всё усложняло.

В былые времена ожидания людей от меня сводились к долгожданной беременности или избавлению от бед, и, как правило, нужный результат я могла им гарантировать.

В том же, что касалось Даниэля, точно нельзя было сказать совершенно ничего.

Не сомневаясь в том, что он меня не выдаст, я сомневалась в его желании говорить со мной вновь. С большой долей вероятности он попросит Руперта отвезти меня туда, куда я сочту нужным – этот город, пусть и не любимый им, теперь стал его территорией, поэтому оставаться здесь я при плохом исходе не смогу.

Значит, снова дорога и поиск места достаточно безопасного для того, чтобы там задержаться.

На этот раз – как можно дальше отсюда, чтобы не вспоминать и не бередить себе душу.

Так или иначе, я могла лишь последовать его совету – сделать, что должно и не оглядываться.

Мучительно стараясь придумать себе хотя бы небольшую отсрочку, я вернулась мыслями к Рошену.

Этот человек остался жив после того, что сделал, – будь это иначе, Даниэль сказал бы, – и он всё ещё представлял опасность. Даже если на восстановление у него уйдёт ни один месяц, это ничего не изменит. Скорее уж сделает его ещё злее, ещё непримиримее.

Лучшим вариантом было бы найти его без ведома Лагарда, решить проблему самой без шума и лишних подробностей.

Вероятно, Руперт имел бы право так поступить.

Я – нет. Не после того, как Даниэль принял свое решение на моих глазах.

Оно слишком непросто ему далось, чтобы я посмела вмешиваться так.

Насколько непросто ему будет претворять это решение в жизнь, думать мне малодушно не хотелось. Точно я знала только одно – в этот момент ему буду нужна я, а не моя правда.

Значит может ещё немного подождать, позволить себе как минимум пару дней глупого мещанского беззаботного счастья.

В библиотеке было тихо, и шум, доносящийся с дороги, ведущей к дому, услышать я просто не могла, но зато я могла почувствовать неладное.

Ведомая смутной, не имеющей никакого отношения к моим сомнениям тревогой, я подошла к окну. Из-за деревьев мне не было ничего видно, но сердце всё равно пропустило удар и провалилось куда-то в живот.

За забором была опасность. Тёмная, жгучая, лишающая воли к сопротивлению.

Я вышла в гостиную и огляделась, повинуясь в первую очередь инстинкту, а потом уже разуму.

Дом казался притихшим, как будто он насторожился вместе со мной.

Ни Руперта, ни девушек видно не было, и, сделав глубокий вздох, я решилась открыть дверь. Если опасность в самом деле была, ради собственного же блага мне стоило увидеть её первой.

Знаки, вырезанные мной на дереве, остались на месте и продолжали работать, поэтому впустить внутрь то, чему входить не следовало, я не боялась. Не пересекая обновлённого Рупертом барьера, за себя я могла тоже не опасаться.

Мне было любопытно увидеть Рошена, взглянуть в лицо тому, по чьей прихоти я за несколько дней пережила едва ли не больше, чем за все последние годы.

Я не сомневалась в том, что увижу именно его стоящим на дороге. Человек, переступивший черту так, как это сделал он, не был способен остановиться. Даже ползком, умирая по пути, он будет рваться к своей цели, а целью стало уничтожить Даниэля. Пусть не убить, но причинить такую боль, после которой он уже не сможет подняться.

Остановившись на верхней ступеньке, я окинула медленным и внимательным взглядом лужайку перед домом и сад, посмотрела на ворота, и спустя мгновение поняла, что пальцы у меня холодеют.

На дороге не было Рошена, но зато по ней ехали монахи.

Несколько человек в серых робах сидели в деревянной повозке, ещё не меньше десятка шли пешком. Во главе процессии двигался священник, снова тот самый, что женил нас.

Они приближались к дому Лагарда, я смотрела на них, и перед глазами у меня вставала совсем другая картина.

Широкая дорога через лес, злые всполохи многочисленных факелов, скрипучая старая телега, от которой веяло мучениями и смертью, и позорная верёвка, красноречиво разложенная на ней. Почему-то они всегда приходили по ночам, как будто надеялись застать врасплох.

Не задумываясь над тем, что делаю и насколько выдаю себя этим, я бросилась обратно, захлопнула за собой дверь и остановилась у лестницы.

Когда они начнут стучать кулаками и именем Святой Церкви требовать открыть им, Руперт не сможет не подчиниться. Воевать со святошами было бы уже слишком, да и победить их… Если бы у маркиза Лагарда и возникла подобная прихоть, на ее воплощение не хватило бы ни влияния, ни безрассудства. Единственным, что могло бы защитить от них, оставалось прямое пожелание королевского дома. Скрепя сердце, но Его Величеству церковники подчинялись.

– Маркиза? – Руперт появился со стороны кухни. – С вами всё хорошо?

Я едва взглянула на него, не считая нужным ничего объяснять, да и не зная, как это сделать. Он наверняка уловил мой страх, быть может, даже понял его природу, и от этого было хорошо и горько одновременно.

Трусость или нет, но так мне хотя бы не придётся смотреть в глаза самому Лагарду.

Движение произошло уже во дворе, и, заметив, что я вздрогнула, Руперт выглянул в окно.

– Неожиданно.

Пока церковники шли к двери, у меня ещё была возможность хотя бы попытаться ускользнуть. Выбраться через чёрный ход, пока Руперт будет объясняться с ними, скрыться в лесу и переждать. В конце концов, сбегать от них без оружия, лошади и денег, – дерзко, из-под самого носа, – мне пришлось бы не впервой…

Вот только ноги словно приросли к полу, а тело отказывалось подчиняться.

В прошлый раз я бежала в неизвестность. Бежала на весёлой злости, на страхе. Меня гнало вперед желание во что бы то ни стало переиграть их, оказаться хитрее и умнее, чем все они вместе взятые. Оставляя за спиной собственный дом, сад, всю свою жизнь, я находила некоторое утешение в этом.

Теперь же мне казалось, что я потеряю несоизмеримо больше.

Есть вещи, которых нельзя избежать, как ни старайся.

Точно так же, как Рошену не суждено избежать гибели, причиной которой станет Лагард.

Точно так же, как у Даниэля не получится быть обычным, сколько бы он ни старался.

Жаль только, я не смогу быть рядом с ним, когда…

– Именем Святой Церкви, откройте!

Я слишком поздно поняла, что пытаюсь вжаться в перила.

– Хорошее начало, – Руперт мрачно посмотрел на дверь, а после на меня. – Постойте здесь.

Он превосходно знал, что означает такое требование, а моё поведение не оставляло ему пространства вариантов – так инквизиторы приходили за теми, кого признали нечестивыми. За теми, кому уже вынесли приговор. Просто выразить свои подозрения святой брат явился бы в одиночку, либо в сопровождении одного монаха.

Полноценная охота на ведьм, имевшая место быть лет двадцать назад, обошла мою деревню стороной, но многие города она расцветила, отравила чудовищными смертоносными кострами, лишила водоёмов. В слишком многих из них задержались души утопленных. Иногда безвинно, иногда – обладавших при жизни большой силой.

Многие из тех мужчин и женщин лечили людей, спасали их от проклятий и бед, не отдавали на корм оголодавшей за зиму нечисти. Почуяв карающую во имя своей веры и беспощадную руку Церкви, эти люди доносили на них с лёгким сердцем, забивали камнями и победно улюлюкали, глядя, как те, кому они совсем недавно кланялись до земли, захлёбываются или кричат от боли.

Молодой король приструнил святош, как только укрепился в своей власти, официальные казни почти повсеместно были запрещены. Но в распоряжении Церкви навсегда остался самосуд – быстрые, не слишком искусно выданные за случайные расправы.

Интересно, куда они поволокут меня? В городскую тюрьму? В монастырские застенки, где можно держать человека в живых очень и очень долго, сохраняя это в тайне? Или просто выбросят на площадь, обвинив в смерти Жанны и всех прочих бедах, случившихся в этих краях за последний год?

Руперт открыл дверь, остановился на пороге, разглядывая гостей. Спокойный, учтивый, немного удивлённый.

– Доброго дня. Что угодно святой братии?

Священник, – кажется, его звали брат Эрван, – взглянул на него с затаенным упрёком.

– Именем Плачущей Богини и Безликого Бога мы требуем выдать нам нечестивую Алису.

Глава 19

Они прошли в дом без приглашения, просто оттеснив Руперта с дороги. Опасности в нём церковники не видели, хотя, учитывая навыки, которыми обладали многие из них, призадуматься им стоило бы.

А впрочем, они были жестоки, порочны, но не глупы. Подозрение, объявленное Руперту, равнялось бы подозрению, объявленному напрямую маркизу Лагарду. Пусть и ссыльному, опальному, висящему на волоске, но всё ещё маркизу.

От основания шеи вниз по спине пробежал мороз, когда они уставились на меня все и сразу.

Был ли среди них Рошен?

Ощупывая взглядом их мрачные, решительные, выражающие лишь жажду крови лица, я с облегчением находила, что нет.

Конечно, он не смог бы войти в дом, остался бы ждать на улице, но и там его не было. Придя в этот город с монахами, он наконец отделился от них, зажил собственной жизнью.

Жизнью, о которой ничего толком не знал.

– Боюсь, святая братия явилась не по адресу, – красноречиво оставив дверь открытой, Руперт обошёл их так, чтобы видеть всех и сразу.

Я быстро и тяжело сглотнула, потому что это его движение оказалось подобно пощечине. Ничего особенного или способного насторожить несведущего человека в нём не было, но я понимала, что он готовится к бою.

Даже нет. Не так.

К драке.

Банальной, пошлой, абсолютно безвкусной драке – убийство церковников могло оказаться чревато в первую очередь для Даниэля. Демонстрировать им нечто, выходящее за рамки возможностей и обязанностей немолодого дворецкого он тоже не намеревался. Но был готов дать мне время, если потребуется, отвлечь их самым глупым, самым безыскусным способом.

Это отрезвило так быстро и действенно, что я едва не засмеялась, вскидывая подбородок.

– Боюсь, это вы не до конца осведомлены о том, кого маркиз пригрел в своём доме, – святой брат посмотрел на него быстро и зло. – Эта женщина давно приговорена, и приговор должен быть приведены в исполнение.

– Вы много на себя берете, господа. Если вы ищете кого-то похожего, это не даёт вам права врываться сюда и обвинять меня.

Я сама удивилась тому, как уверенно и чуть насмешливо прозвучал мой голос.

Они видели, конечно же. Брат Эрван точно успел заметить и понять охвативший меня при их появлении страх. Однако теперь перед ними стояла не деревенская ведьма Алиса, одна и сама за себя. Пока что я была маркизой Лагард, а значит их слово было против моего.

Едва ли Даниэль этому обрадуется, и вряд ли простит, узнав, как сильно я его подставила, но, может быть, до определённой степени поймёт. Выбирая между перспективой умереть от пыток и насилия и возможностью убраться из его дома добровольно, я отдавала предпочтение второму.

Святой брат прищурился и сделал шаг во мне, но один из монахов, худой и низкорослый, его опередил.

– Закрой свой поганый рот, ведьма! Она смеет лгать посланникам Церкви в глаза!..

О том, что в его устремленных на меня глазах болотной жижей плескалась разве что болезненная похоть, я решила предусмотрительно умолчать.

Да и при всём желании не успела бы возразить.

– Что здесь происходит? – Даниэль вышел из кабинета, остановился между церковниками и мной.

Он остался подчеркнуто небрежен – рубашка, расстегнутая верхняя пуговица жилета. Нежданные гости досаждали хозяину и им следовало прочувствовать это.

Повязку он всё же надел – по всей видимости, не хотел впечатлить их слишком сильно.

Продуманно до мелочей.

– Мы сожалеем о том, что вынуждены беспокоить вас, маркиз. Тем более, с такими вестями, – брат Эрван коротко, но учтиво поклонился ему, и тут же кивнул на меня. – Однако наш долг сообщить вам, что эта женщина – порождение Нечистого и самой Тьмы. Она обманом и колдовством втёрлась к вам в доверие, принудила жениться на себе. Она хотела скрыться в вашем доме от праведного суда, но Боги милостивы. Мы уведем её отсюда, и она понесёт справедливое наказание.

Губы Лагарда сжались, и я почти перестала дышать. Он знал, что они ему не лгали. На мне действительно лежала их чёрная метка, я в самом деле выходила за него в первую очередь для того, чтобы стать кем-то другим.

Если он даст им своё разрешение, окажется ли это для меня страшнее, чем предстоящая темница и…

Даниэль улыбнулся. Коротко, едва заметно, но уголки его губ дрогнули.

– Даниэла, душа моя, чем ты успела прогревать святую братию?

Он бросил на меня всего один быстрый взгляд, но мне показалось, что стук моего сердца вот-вот оглушит даже монахов.

– Не предполагал, что стану когда-нибудь жертвой колдовства. Разве что святой брат подразумевает под этим неземное очарование моей супруги?

– Я был бы рад посмеяться над этим, господин маркиз, – теперь в голосе брата Эрвана слышалось вежливое, но уже отчётливое предупреждение. – Однако я вынужден остаться серьёзен. Вот уже три года, как Святая Церковь разыскивает нечестивую Алису. За то, что она сделала, приговор – смерть.

Даниэль кивнул, развернувшись к нему всем корпусом.

– Я понял, что дело серьёзное, брат Эрван. По всей видимости, для вас это в какой-то мере дело чести. Но это не даёт вам права врываться в мой дом и оскорблять мою жену. Маркизе следовало попросить Руперта выставить вас.

Никогда и ни с кем на моей памяти он не разговаривал так. Даже с трусливым идиотом-мэром, с первых минут готовым как угодно пресмыкаться перед ним, Лагард, как истинно благородный человек, умудрялся держаться легко и наравне, не подчеркиваю разницу между собой с собеседником, не заставляя того чувствовать себя униженным. Сейчас же святой брат побледнел быстрее, чем успел опомниться, а сопровождавшие его монахи словно стали меньше ростом и сбились кучнее.

Они чувствовали исходящую от Даниэля силу, а он уже знал о своей победе, но продолжал… куражиться?

– Что до прошлого маркизы, коль скоро оно вам так интересно, я не только перед вами, но и перед королевским судом при необходимости готов свидетельствовать, что прекрасно знал её покойного супруга. Не в моём положении выставлять напоказ знакомство с уважаемой и убитой горем женщиной, но госпожа Даниэла стала моей женой именно потому, что мы прекрасно знаем друг друга и друг другу подходим. У вас есть ещё вопросы, господа?

Он обращался к ним подчеркнуто светски, намеренно игнорируя их облачение, а это для любого святоши было оскорблением почище росписи статуи Безликого Бога краской – уж слишком они привыкли к своей исключительности, к тому, что черные или серые одежды подкрепляют их желания лучше любых аргументов.

Вот и сейчас на лице брата Эрвана заходили желваки.

Он знал, что Лагард лжет ему, лжет красиво и нагло, не оставляя ни малейшей возможности придраться к своей лжи.

– Что ж. Это ваше последнее слово, маркиз?

Он был в шаге от откровенных угроз, предупреждал Лагарда о том, что не станет больше стесняться в средствах.

Рискнула бы святая братия взять этот дом приступом?

Насколько мне было известно, туда, где им не открывали добровольно, благонравные охотники на ведьм легко врывались силой.

Даниэль не мог этого не понимать. Поссориться с ними означало нажить себе больших и долгосрочных проблем.

Вероятно поэтому он коротко и задумчиво кивнул, глядя себе под ноги, и только потом вскинул голову.

– Одну минуту, святой брат. Я прошу вас немного подождать.

Ничего не объясняя, не глядя ни на меня, ни на Руперта, он ушел обратно в кабинет, а церковники, к моему великому удивлению, остались стоять смирно.

Даниэль был моложе самого младшего из них. Им ничего не стоило донести на него в королевскую канцелярию, либо того лучше, предоставить право сделать это Цитадели, сообщив, что ссыльный маркиз ведет себя неподобающе и вызывает у святой братии недвусмысленные подозрения. В конце концов, они могли бы пригрозить мне этим, надавить, запугать, либо вовсе увести силой. Однако они подчинялись ему, как овцы подчиняются собакам, и я почувствовала, как в груди разливается пока еще робкое, отчаянное, не имеющее ничего общего с удовольствием злорадство.

– Благодарю за терпение, святой брат, – Лагард и правда вернулся очень быстро. – Я понимаю, что этот разговор и эта ошибка неприятны вам не меньше, чем нам. Но ничего страшного в них нет. Все могут обознаться. Святая братия регулярно претерпевает лишения, оберегая наш покой, а охота на такую черную колдунью, как вы описали, стоит денег. Прошу вас принять это. От всего моего сердца – на нужды вашей обители.

Он бросил брату Эрвану толстый холщовый кошелек, – поразительная фамильярность после таких слов.

Тот поймал его с легкостью, быстро взвесил в руке, пытаясь просчитать сумму откупа, который маркиз готов был дать им за меня, а потом посмотрел на свою добычу.

Оставаясь за спиной Даниэля, я видела, как расширились его зрачки, а краска отлила от лица окончательно. Пальцы святого брата дрогнули и тут же разжались. Отброшенный им, как ядовитая гадина, кошелек с глухим звоном упал на мраморный пол.

– Вы… Вы!.. – голос священника тоже сорвался. – Вы прОклятое чудовище, Лагард! Такое же порождение Нечистого, как эта тварь! Я буду усердно молиться, чтобы Боги покарали вас!

Руперт едва различимо хмыкнул, а вот Даниэль остался невозмутим, только отвесил ему в меру глубокий и очень вежливый поклон:

– Я буду с нетерпением ждать этого часа.