Текст книги "Женщина с изъяном (СИ)"

Автор книги: Лена Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 16

Новый день оказался таким же солнечным и радостным, как предыдущий.

Дорога по-прежнему была пустынной, и кони шли резвой рысью, как будто чувствовали себя такими же счастливыми, как мы.

Пользуясь отсутствием свидетелей, Даниэль немного сдвинул повязку – так, чтобы иметь возможность полноценно смотреть, но достаточно аккуратно, чтобы при необходимости прикрыть свой правый глаз снова.

Оповещать окружающих о своем чудесном исцелении он не торопился, и я прекрасно понимала, почему – как только станет известно, что маркиз Лагард восстановился после своих увечий, неприятности начнутся снова.

Люди короля.

Готовые пресмыкаться перед его силой местные чиновники.

Рошен, наконец.

В пути следовало подумать о том, где этот человек находится сейчас и что намерен предпринять не сумел прикончитьДаниэля, когда тот был фактически у него в руках, но вместо этого я слушала пение птиц и изредка косилась на Лагарда. Последнего, единственного и неповторимого.

Он держался в седле очень красиво, словно наконец почувствовал себя в праве распрямить спину и наслаждался каждым мгновением.

После прошедшей ночи мои губы припухли и слегка саднили, но я ни о чем не жалела.

Поняв, что рвения у меня больше чем опыта, Даниэль умело и ласково подхватил под затылок, направил, придержал.

Все это он проделал уже после короткого изумленно-восторженного: «Дани!..», и эта реакция стоила всего на свете. Даже того, чтобы в самом деле за него убить.

Вопреки всем моим представлениям и ожиданиям, не было ни стыдно, ни гадко, только тягуче хорошо. От ощущения чувствительной и нежной кожи под языком, от того, как срывалось его дыхание, от собственной негаданной власти над ним.

Помогая мне, он поразительно быстро расслабился – не прикрыл глаза, но перестал походить на натянутую струну. Доверился мне настолько, что даже не подумал о том, что я могу отвлекать его для того, чтобы причинить ему вред.

Кое в чем он все же стал моим первым, и благодарность, которую он испытывал по этому поводу, осела на кончиках моих пальцев и в мыслях, заставила иначе посмотреть на мир, проснувшись.

На человека, который обнимал так, можно было положиться.

Засыпая с этой мыслью на тахте в чужом доме, я знала, что на следующий день все будет иначе, лучше, совершенно по-новому. Даниэль ничего не говорил на этот счет, да подобное и не требовалось, потому что теперь я чувствовала себя его женой, и разница между этим ощущением и формальной клятвой оказалась колоссальна.

– Я хотел поговорить с тобой об Агате, – он нарушил молчание первым, и я подняла глаза от ушей своей кобылы.

– Какое совпадение! Я тоже хотела поговорить о ней.

Даниэль улыбнулся мне коротко и живо, совсем не так, как улыбался прежде.

Неловкое и неестественное движение уголками губ осталось для чужих, я же теперь могла во всех смыслах прикасаться к нему настоящему.

– Тогда ты первая.

– Нет, ты. Раз уж ты это начал.

– Справедливо, – глаза он все же ненадолго опустил, а потом посмотрел не на меня, а вдаль. – Я хотел бы признать ее сына своим. Если ты позволишь.

От неожиданности я едва не выпустила поводья, и лишившаяся моего внимания лошадь возмущенно всхрапнула.

Даниэль, очевидно, истолковал это как-то по-своему, потому что кивнул самому себе и продолжил:

– Мы оба с тобой знаем, что замуж она больше не пойдет, да и клеймо бастарда – не лучшее, что можно предложить ребенку, но я хочу, чтобы у ее мальчика было все, что полагается человеку знатного происхождения. Образование, воспитание, деньги, имя.

– А еще потому что каждый уважающий себя знатный мужчина должен иметь как минимум одного бастарда.

Я с трудом подавила смех, а Даниэль плавно осадил коня, разворачиваясь ко мне.

– Кажется, я снова слышу леди Иветту.

– Она оказалась очень точна в формалировках.

Он держался все так же прямо, но от его мучительного ожидания даже воздух начинал становиться плотнее. Я мысленно приказала себе не быть стервой и не мучить его. Хотя бы не в этом и не сейчас.

– Я хотела поговорить с тобой о том же. Может называться бастардом и не самая завидная участь, но это лучше, чем быть сыном скота, и больше, чем просто воспитанником или приемным сыном. К тому же, ты ведь был ее первым мужчиной. Так что, я думаю, это будет справедливо.

Секунду Даниэль молчал, разглядывая меня.

– Об этом ты откуда знаешь?

В его тоне послышалась слабая, но тень смущения, и я покачала головой, в очередной раз поражаясь этому человеку.

– Почувствовала. Вы слишком нежно друг к другу относитесь для друзей.

– Как брат и сестра.

– Как люди, разделившие нечто сокровенное. Она боялась, что ты убьешь его, а это кое-что значит.

Резко остановившись, Лагард развернулся. Одной рукой он перехватил под уздцы мою лошадь, а другой – меня за основание шеи, с силой привлек к себе и поцеловал глубоко и влажно. Это было немного больно, солоно, непристойно и так хорошо, что я вцепилась в его рукав, боясь позорно выпасть из седла.

– Ты понимаешь, сколько грязи на тебя после этого выльется? – он спросил, немного задыхаясь, когда мы наконец смогли оторваться друг от друга.

– Мне кажется, она будет литься на всех нас в любом случае, – продолжая пьяно и счастливо улыбаться, я погладила его волосы. – Авантюристка, выскочившая замуж за искалеченного маркиза. Сам маркиз, находящийся в бессрочной ссылке. Его брошенная мужем беременная служанка. И дворецкий, которого опасается добрая половина округи. По-моему, и без того похоже на замок из страшной сказки.

– Спасибо, – Даниэль произнес это так тихо, что будь он немного дальше, я бы вовсе не расслышала. – После того, как вы поговорили в саду, Руперт сказал, что мне, кажется, несказанно повезло. Я только теперь начинаю понимать, что он имел в виду.

– Не обнадеживайся раньше времени! – обнять его хотелось так сильно, что я осторожно выбралась из-под его руки и тронула кобылу с места. – Ты еще можешь успеть разочароваться. Особенно после того, о чем я собираюсь тебя спросить.

– Вчера ты тоже так говорила.

Лицо загорелось быстрее, чем я успела опомниться, и, судя по затаенной ухмылке Даниэля, как раз на это он и рассчитывал.

– Негодяй. Я тебе это припомню.

– Как пожелаете, маркиза. Непременно. Сразу же, как только вернемся домой.

Подул легкий приятный ветерок, еще меньше располагающий к беседе о делах, но откладывать ее возможности не было.

– Я думала про Рошена. Если в нас стрелял он, и если он всерьез поверил, что сможет объявить себя Лагардом после твоей смерти, как он собирается это провернуть? Просто заявив во всеуслышание о том, что он – бастард маркиза Ришара? Ему никто не поверит, особенно учитывая, что есть Иветта, и, в конце концов, я.

Даниэль снова смотрел прямо перед собой, но я знала, что делает это он в первую очередь из предосторожности.

– Ты как раз наименьшая проблема. Просто потому что он вряд ли знает правду о тебе. Для него ты просто авантюристка в погоне за богатством, такая же как он сам, – он все же быстро обернулся, проверяя, не обиделась ли я на такие слова. – При удачном стечении обстоятельств с тобой можно будет договориться. В конце концов, банально подкупить. Иви… Ей действительно ни за каким Нечистым не сдался этот титул. Даже если в какой-то момент она хотела его получить, то быстро поняла, что хлопот от этого больше, чем радостей. Руперт банально смертен. Он очень привязан ко мне, и если со мной что-то случится…

Он не стал договаривать, избегая необходимости быть слишком высокопарным, а я поспешно кивнула, давая понять, что все поняла.

– Это дурацкий план.

– Ему он кажется выполнимым. Додумался же он до похищения. Впрочем, я не исключаю, что есть еще и запасной: прикончить сначала тебя, а после разобраться со мной, когда я потеряю голову от ярости. Не пуля, так еще один донос о том, что я потерял контроль и превратился в монстра.

– Ты не монстр, Даниэль, – я сказала это так тихо, как могла, чтобы даже ветер не слышал.

Лагард посмотрел на меня снова, и я залюбовалась тем, как блестели в этот момент его глаза.

– Главное не говори ничего подобного святой братии.

– Не испытываю ни малейшего желания с ними разговаривать, – я хмыкнула, одновременно пытаясь оценить собственные чувства по этому поводу.

Самим своим видом церковники все еще вызывали во мне плохо контролируемую дрожь не то беспомощного страха, не то омерзения, но теперь, когда мой случайный муж так неожиданно оказался настолько моим, совладать с ней было легче.

– Рошен пришел с ними, мне думается. Монах, затерявшийся среди других монахов.

– За это я ненавижу монахов. Если они начинают сновать поблизости, жди беды.

От неожиданной догадки я натянула поводья, вынуждая лошадь замереть на месте.

Посетившая меня мысль была настолько очевидной, что стоило бы разозлиться на себя за то, что она не пришла мне в голову раньше.

– Дани?

– Как ты только что сказал? «Руперт банально смертен»?

Даниэль тоже остановил своего коня и развернулся ко мне.

– К чему ты клонишь?

– Ты сказал, в банде был главарь, пропитанный им. Десять человек это много, Дэн. Слишком много для одного калеки, уж извини. По его замыслу, даже если бы ты выбрался живым, это произошло бы очень нескоро. Где в это время был он сам?

Глаза Даниэля потемнели, напомнив мне небо, которое стремительно затягивало облаками.

Я еще не договорила, но мы оба уже знали, что я, с огромной долей вероятности, права.

– Ты скрыл свои следы от меня, отвел их взгляды, заставил довольствоваться тобой, чтобы за мной они уже не вернулись. Но что будет, если, вернувшись домой, ты найдешь там только мертвецов?

Что-то внутри меня вопило и корчилось от ужаса, стоило лишь попробовать вообразить себе, сколько боли ему придется пережить в таком случае.

Даниэль на мгновение стиснул зубы слишком сильно, – в попытке понять, не поздно ли, – а потом тряхнул головой.

– Не найду.

Мы, не сговариваясь, пустили коней в галоп, боясь только одного – все-таки опоздать.

Глава 17

Мы не опоздали.

К тому моменту, когда вдали показался его, – наш, – дом, уже опустились сумерки. Проспав слишком долго, мы выехали слишком поздно.

Если бы не подгоняли лошадей, вернулись бы глубокой ночью.

Даниэль осадил коня, и я сделала это вслед за ним, потому что то, что мы увидели, пугало и завораживало в равной степени – до немоты.

Сотканный Рупертом барьер светился. Мягкий зеленоватый свет поднимался с земли, дрожал и переливался.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, я бросила на Лагарда быстрый взгляд, и он сорвался с места первым.

Моя кобыла догнала его быстро, и по мере нашего приближения я начинала чувствовать то, что он ощутил издали.

Сила, пытавшаяся прорваться в дом, хотела только одного – убивать.

Она не была сконцентрированной и хорошо направленной, в ней не чувствовалось власти пославшего ее колдуна. Только ярость. Просто… порыв.

Спустивший ее на Лагарда человек жаждал только крови, и в возможность пролить ее он вложил всё – ненависть, страсть, все знания, которыми обладал.

Я не исключала, что за возможность обратить это место в пыль он заложил собственную душу, и от этого мне делалось страшно по-настоящему.

Я хорошо помнила, каково это – желать чего-то так страстно, чтобы неважным становилось все прочее. Каково это – чувствовать себя в капкане и быть готовой на все за возможность вырваться из него. Когда часть жизни, все, что считаешь истиной, заканчивается, кажется, что позволила бы всему миру перевернуться, лишь бы этого не произошло.

Рошен не знал, что делать с образовавшейся пустотой.

Три года назад я бежала от подобной пустоты, не оглядываясь.

Он же пришел убивать.

Оценив высоту начавшего пульсировать барьера, Даниэль послал коня вперед, и я едва успела взять под контроль обеих лошадей.

Не хватало только, чтобы они нас сбросили.

Они прыгнули почти одновременно, и в этом прыжке моя кобыла недовольно заржала от страха и от того, как мне вздумалось обращаться с ней.

Даниэль обернулся, бросил на меня быстрый восхищенный взгляд – сам он рвался вперед так отчаянно, что не подумал ни о лошадях, ни о том, что мы будем делать, если застрянем за барьером.

Воздух вокруг самого дома стал плотным, почти осязаемым, и шел рябью.

Это была уже моя защита. Она работала как надо, сдерживая то, что рано или поздно должно было прорваться, – уже начинало просачиваться, – через барьер.

Спрыгнув на землю, Даниэль бросил свою повязку на землю и побежал к забору – ехать до главных ворот он не видел смысла, знал, что там будет сложнее. Быстрее и безопаснее было попасть в собственный сад с торца, как вор. Если повезет, подобраться к Рошену сзади.

Я бросила поводья, предоставив лошадей самим себе – пока стоял барьер Руперта, им ничего не грозило, а допускать его падения я не собиралась. В конце концов, в случае острой необходимости, можно будет усилить заклинание моей кровью, охватить дополнительную территорию…

– Лагард!

Запрыгнуть на высокую каменную кладку так же ловко, как это сделал он, я просто не могла – как минимум, потому что никогда не лазила по заборам в платье, – и Даниэль развернулся, словно только теперь вспомнил обо мне.

Он очевидно сомневался, что будет безопаснее, – оставить меня с лошадьми или взять с собой, – и забирая у него время на раздумья, я все же ухватилась за ветку ближайшего дерева. Если упаду добавлю ему проблем. Если справлюсь… В конце концов, это был всего лишь забор.

– Дани!.. – он почти прошипел это мне на ухо, подхватывая и затаскивая наверх. – Да что же ты делаешь…

– Один ты туда не пойдешь, – я посмотрела на него и почти не узнала.

Даниэль был так зол, как я не могла бы ожидать от него в принципе, и именно сейчас мне приходилось признать: я ошибалась. Он не испытывал ненависти к Рошену. До определенной степени он даже его жалел. Это было сочувствие особого порядка – то, на которое способен лишь человек, знающий, что при иных обстоятельствах мог бы сам оказаться на этом месте.

Однако оно ничего не меняло. Он уже принял решение, и обжалованию оно не подлежало.

Рошена, – или любого другого в схожем положении, – можно было уговаривать, держать всю жизнь на привязи или просто привести в состояние, в котором он уже не сможет никому, включая самого себя, навредить. Любой из этих вариантов являлся худшей альтернативой смерти, а Даниэль был милосерден.

Мы оба знали, что отпускать этого человека нельзя, но сделать это он должен был сам.

– Держись за мной.

Он сказал это, потому что должен был сказать, а я кивнула лишь для того, чтобы ему было спокойнее.

Для него это ощущение, – присутствие за спиной кого-то, готового идти с ним до конца, – тоже было новым. Я хотела насладиться этой общностью, пока было можно. Прямо сейчас между нами не существовало ничего, способного разрушить это, и, зная, что оно непременно появится, я сжала руку Лагарда быстро и крепко.

Кровь начинала разгоняться – тело реагировало на бушующие вокруг невидимые вихри, и моя собственная сила откликалась на них приглушенным эхом.

Я слишком хорошо помнила, что произошло в порту. Что-то, чему я не могла подобрать названия, что-то, до вчерашнего дня спавшее во мне так глубоко, что я сама о его существовании не подозревала, требовало выхода, рвалось на свободу.

Мысленно приказав ему заткнуться, я спрыгнула в заботливо подставленные руки Даниэля, и мы вместе бросились к дому.

Нужно было только перебежать лужайку, но по мере приближения, дышать становилось тяжелее.

Защита, которую я поставила на дом, продолжала работать, но я впервые видела, чтобы это было так. В ней как будто пытались пробить брешь, нанося удар за ударом в одну точку. Много ударов.

Дверь распахнулась, едва мы приблизились к лестнице.

Даниэль пропустил меня вперед, и Руперт тут же захлопнул ее за нами.

– С возвращением, господа.

Он был непривычно небрежен в одной рубашке без сюртука и даже жилета, зато замершая на нижней ступеньке Агата была полностью одета.

– Вы в порядке? Я боялась, что вы не пройдете.

– Зачем ты встала? – я шагнула к ней, положила руку на лоб.

Ее переломы еще не срослись, а синяки не сошли до конца, и в целом она чувствовала себя чудовищно слабой, но ни ее жизни, ни жизни ее ребенка уже ничто не угрожало.

– Я…

Даже в полутьме холла я видела, как к ее бледным щекам прилила краска.

– Ты боялась, что я ненароком угроблю Даниэля, я поняла. Даже не рассчитывай. Он намерен опекать тебя до тех пор, пока ты не придешь от этого в бешенство, и даже после.

Это был несвоевременный, глупый разговор, способный стать скорее помехой, и я развернулась к мужчинам, сочтя, что просить Агату вернуться в комнату будет лишним. Она все равно не уйдет, а время и силы я потрачу на уговоры понапрасну.

– Как давно это продолжается?

– Со вчерашнего дня, – Руперт смотрел на меня с азартным и злым весельем.

Сейчас он казался моложе и сильнее, хотя должно было быть наоборот. На то, чтобы поддерживать барьер, ему должно было потребоваться много сил, но выглядел он так, словно наоборот подпитывался от происходящего.

Темная сторона Луны, оборотная сторона силы.

Вероятно, он и правда был Даниэлю больше отцом, чем маркиз Ришар.

– По всей видимости, с тех пор, как меня забрали, – сам Лагард подошел к окну, выглянул наружу. – Пострадавшие?

– Никого, – Руперт повернул голову к нему, но с места не двинулся. – Мне удалось выпустить Клару, когда началось. Марта и Айрис прячутся в кухне.

– Кажется, завтра мы останемся без кухарки? Кто не сбежит из этого дома после такого? – Даниэль опустил штору и бросил на него быстрый взгляд, от которого у меня предательски скрутило низ живота.

Это был взгляд разбойника, авантюриста, искателя приключений, но точно не благородного маркиза. Он упивался этой опасностью, ловил ее на каждом вдохе, старался сохранить в памяти всякую мельчайшую деталь. В этом не было ни безумия, ни страха, лишь тщательно сдерживаемый восторг человека, наконец почувствовавшего себя безоговорочно живым.

– Ничего, я неплохо готовлю, – чтобы избавиться от неприличной сейчас улыбки, я шагнула к Руперту, и мы с ним вздрогнули одновременно.

То, что сходило с ума, завывая снаружи, ударилось в дверь, – ему потребовалось больше суток, чтобы прогрызть крошечную щель в наших заслонах, но оно ее прогрызло.

Агата коротко вскрикнула, и тут же зажала себе рот руками. Как выяснилось, она верила нам троим настолько, что в самом деле готова была доверить свою жизнь.

Именно она не побежала прятаться, предпочтя либо умереть рядом с Лагардом, либо стать свидетельницей его победы, и я резко вздохнула, соглашаясь с самой собой, что это уже было чересчур.

– Руперт, дайте нож.

– Зачем?

Это не было недоверием, но было многолетней привычкой – не доверять безопасность Даниэля никому, кроме самого себя. Почти смешно, учитывая все, что Лагард проделал фактически на моих глазах.

Я посмотрела на него, не считая нужным объяснять, и одновременно неслышно приблизившийся сзади Данияль протянул мне рукоятью тот самый кинжал, что я держала при себе в порту.

– Что ты собралась делать?

– Не резать себя, не беспокойся. Это уже не поможет.

Я проверила лезвие на строту, взяла кинжал удобнее, и Даниэль перехватил мою руку.

– В этом нет необходимости.

Его глаза снова были темными, а взгляд спокойным. Он действительно все для себя решил и не был намерен оглядываться, мучаясь пустыми сомнения в том, хорошо это или плохо.

Выбирая между нами и Рошеном, он выбрал.

Не будучи до конца уверенной в том, что еще и в какой момент он может выкинуть, я сжала его запястье.

– Его здесь нет, ты же знаешь.

– Знаю. Но где-то он точно есть, и это где-то – поблизости.

Вот теперь в его голосе послышалась тщательно сдерживаемая, выверенная, но опасно-холодная злость.

Вознамерившись убивать без раздумий, оглядки и пощады, его несостоявшийся брат не явился лично, предпочел отсидеться в стороне, дожидаясь, пока творение рук его перемелет наши кости в муку.

Бездарное творение, следовало отметить. Мощное, смертоносное, но напрочь лишенное изящества.

То, что сотворил в развалинах Даниэль, было почти искусством.

– Поблизости – где? В роще? В городе? Если потянешься к нему, как минимум, превратишь сад в выжженное поле.

– Я дотянусь, Даниэла.

– И скольких убьешь вместе с ним?

Я не упрекала его, не пыталась отговорить, но теперь Даниэль смотрел на меня испытующе.

После долгого перерыва его сила была слишком нестабильна, непозволительно опасна. Пусть небольшой, но риск, что он свихнется так же, как свихнулся Рошен, заставлял меня держаться за него намертво.

– Думаю, десятка полтора монахов максимум, – он все-таки ответил, но подобие улыбки, мелькнувшей на его губах, заставило меня выдохнуть с облегчением.

– Поверь, от них проблем будет еще больше, когда они придут к твоему забору, чтобы требовать справедливости.

Прося у Руперта нож, я была почти уверена, что руки у меня будут трястись, но они, как ни странно, не дрожали.

Тело вспомнило само – ощущение бесконечного могучего потока и собственной причастности к нему. Он закручивал вихрем, принуждал расправить плечи и поднять подбородок, наслаждаясь дарованной мне возможностью быть иной.

Зачищать пространство мне нравилось еще больше, чем лечить. Имея дело даже с самыми отвратительными, самыми жуткими сущностями, я наслаждалась каждым мгновением, каждым новым знанием о том, что мир гораздо больше и многограннее, чем люди привыкли видеть.

Вот только до недавнего времени я была уверена в том, что плата за эту исключительность – полное одиночество.

Лезвие вошло в дубовую обналичку двери так легко, что за моей спиной, кажется, вздрогнула Агата. Она не предполагала в хрупкой маркизе такой силы, а я почти отвлеклась от своего занятия, пораженная мыслью о том, что мне нечего будет ей сказать, если она спросит. Во все предыдущие разы, когда мне доводилось делать нечто подобное, я была уверена, что работаю на том, что принес мне этот бесконечный поток, что эта сила не моя, а его – заимствованная, доверенная мне на время. Теперь же она ощущалась такой же частью меня, как рука или ухо, и я вырезала первый символ даже глубже, чем собиралась изначально.

За первым последовал второй. За вторым – третий.

Хорошо знакомая вязь ложилась ровно, дерево впитывало ее с благодарностью, – дом принимал новый щит с радостью, как мог бы принять его только от хозяйки.

Закончив с правой стороной, я принялась за левую, бесцеремонно оттеснив Лагарда плечом.

Я не думала о нем в процессе, не позволяла себе рассеять внимание настолько, чтобы задаться вопросом о том, что он по этому поводу думает. На это время у нас еще будет.

Когда я закончу, колдовство Рошена превратится в пыль, как выдуманная людьми ворожба в детских былинах. Насквозь пропитанный магией дом даст ответ, которого ни одно порождение чужого безумия не выдержит.

Первый символ я начертила легко, а вот второй начал получаться криво.

Продолжая раз за разом ударяться о дверь, оно чувствовало, понимало, что я делаю. Пыталось просочиться в последнюю щель над петлей, принести своему хозяину в подарок хоть кого-то.

– Твою же мать…

Я пробормотала это едва слышно, тряхнула кистью, не выпуская ножа, и попыталась вогнать его в дерево в последний шестой раз.

Лезвие соскользнуло по дереву, прошло ниже.

– Зараза!

Рошен вложил в свой последний привет столько жизненных сил, что рисковал не подняться в случае неудачи, и оно сопротивлялось. Сопротивлялось так отчаянно, что мне нужно было…

Даниэль поймал мою руку, накрыл пальцы своими, и замахнувшись так, что у меня перехватило дыхание, помог всадить лезвие в притолоку.

Рукоять больно врезалась мне в ладонь – до будущих красных отметин, до короткого злого стона, до мимолетного искушения отпустить. Как и должно было быть…

Я повела ножом вниз, потом в сторону и вверх, стараясь сделать линию ровной. Последний, самый сложный шаг.

Даниэль не пытался перехватить его у меня и закончить самостоятельно, только тихо и часто дышал на ухо и делился силой. Так, чтобы мне оказалось достаточно и я смогла доделать начатое, нарисовать до конца правильно, не отрывая руки.

Он не мог не чувствовать, что пальцы у меня почти онемели, и держал достаточно надежно, чтобы в случае необходимости не дать мне выронить нож.

– Дэн, – я позвала его просто для того, чтобы позвать, и вдруг стало легче.

Едва не засмеявшись от этой потусторонней легкости, я довела последний символ до конца, и оттолкнула локтем Даниэля, сама почти шарахнулась назад.

Еще один удар в дверь чудовищной силы. Второй. Третий…

Все прекратилось.

Я услышала, как рвано выдохнула Агата, как зашуршал приглушенно ее подол, когда она села на ступеньки.

Руперт метнулся к ней, что-то проговорил совсем негромко, успокаивающе.

Лагард обхватил меня за плечи, прижал к себе чуть крепче, чем сейчас следовало.

– Даниэла.

Он позвал совсем тихо, взволнованно и бесконечно нежно, и я повернулась, чтобы уткнуться в его плечо, впервые отозвавшись на это имя с радостью.