Текст книги "Зимний крокус (СИ)"
Автор книги: Лёна Лазарева
Соавторы: Лола Балалар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– Ох, девочка, да наверное, потому, что годков-то мне поболе, чем тебе. Поживешь столько-то – и сама научишься видеть подобное в людях.
С надеждой я всмотрелась в выцветшие, серо-голубые глаза. Такие добрые… и мудрые. И прижала ее руки к моим щекам, уткнувшись в них лицом.
– Я люблю его, нянюшка, – сказала я. Первый раз я говорила это вслух! – Давно уже… Не помню, сколько.
– Как же ты молчала столько? Ни мне не сказала, ни другому кому… не сказала ведь, да? Бедная ты моя… гордая моя девочка! Столько терпеть – и ни словечка! Ну да ничего, теперь-то уж все хорошо будет. Твой он – сам же сказал, что на поиски твои в море вышел. Кто б еще на такое пошел, если не свой мужчина?
Ее речь была тихой и уверенной, от нее становилось спокойнее…
Старушка помолчала и вдруг сказала:
– Странно только, что Тёр наш с ним объявился. Да еще словно били его… К чему бы, а?
– Да… Странно… Но он мог захотеть… приключений, – неуверенно сказала я. – Упал, наверное?
– Да следы-то не те, девонька… Что ж я, побоев не видала, что ли? Видала, и не раз… в селах чего только не наглядишься. Уж сумею отличить от падения-то… Хотя насчет приключений ты права, падок на них паренек наш. Моя бы воля была, а не матушки его, так давно бы уже учителя ему нашли. Чтоб дури-то поменьше в голове было…
Тут она замолчала настороженно и неожиданно сказала:
– Послушай-ка, Олэ, милая, а ведь стихла непогода-то! Или кажется мне?
Вой, сопровождавшийся иногда ударами в ставни и в стены дома (мне даже не хотелось представлять, ЧТО же это летает по воздуху по прихоти урагана?!) – заметно стих. Нет, его просто не было! Кажется, свистел ветер… так, обычно… как бывает зимою в ветреный день…
Сколько продолжалась эта буря, я даже и не знаю. У меня билось в голове: «Сейчас… сейчас он придет… Как он посмотрит на меня?! Ох, я дура… только бы всё было хорошо… как же Тёрнед?! Но если бы ему грозила настоящая опасность, Айдесс не позволил бы ему… ну почему я женщина?! Почему не могу встать рядом?!»
Я метнулась к окну – прислушаться… Еще, бесцельно и нервно, как слепая – по комнате… А потом стала натягивать плащ.
– Олэ, не ходи туда, – неуверенно сказала Миррэ. – Они ж и сами сейчас придут… А вдруг это только затишье?
Я хотела ответить ей «не могу я больше ждать!», но в это время послышался какой-то тихий звук из сеней.
Я бросилась туда и распахнула дверь… и увидела Тёрнеда. Он стоял на коленях, держась окровавленными руками за ручку двери и, кажется, не мог пошевелиться.
– Пожалуйста… – пробормотал он. – Там… он… ему плохо… Я не могу…
– Что случилось, Тёр? – охнула няня. – Почему – плохо?
– Он… – бормотал мальчишка. – Он остановил ураган… Отдал ему свою кровь… И теперь лежит. И не может встать!
Миррэ изумленно охнула и посмотрела на меня.
– Пойдем, девонька. Поглядим, что там да как… Кровь урагану отдать… Надо же! А ведь и впрямь говорят, что кёорфюрст наш – сильный маг и ветры ему – друзья наипервейшие! А я думала, преувеличивают…
Кажется, Тёрнед не слышал мою няню. Он переводил взгляд с нее на меня и не сопротивлялся, когда я подняла его – вздернула на ноги, взяв подмышками. Сам он, похоже, уже не мог стоять. А может быть, был слишком потрясен.
– Олэ, помоги, пожалуйста, – жалобно сказал он. – Это я виноват…
– Мири, не ходи! Я сама! – решилась я. – Возьми его… проводи.
И кинулась в направлении, которое слабым движением руки указал Тёр.
– Олэ, фонарь! – крикнула мне вслед Миррэ. – Фонарь возьми! Что ж ты в темень-то…
Темень… Да нету темени! Светила луна и разгоралось Ночное Сияние. Но этого было всё-таки мало, да…
– Дура! Истеричка! – зло ругала себя я и, судя по удивленному лицу нянюшки, делала это вслух.
Пришлось вернуться. Мири подала мне фонарь – уже готовый, когда только она успела?
И сразу выясниось, что не очень-то он и помогает… Нет – в непосредственной близост от фонаря видно хорошо! Но темнота чуть в стороне от него становится ещё более непроглядной.
– Айдесс… – тихо позвала я и жестоко закусила губы. Он упал и он, наверное, без сознания – так кто же мне тут отвечать должен?! Я же знаю того, кого люблю. Мне ли не знать! Он и раненый будет идти, пока не упадет… значит, ему совсем плохо… совсем… А ведь он нас спасал – меня и Мири, Тёра… всех тех, кто остался тут, на острове – спасал от урагана. Наверное, я недооценивала мощь стихии, и опасность была ещё сильнее, чем казалось!
И он заслонил собой – меня и остальных… Хотя с какой стати я ставлю себя на первое место?!
Боги, спасите его, прошу… возьмите лучше мою кровь… всё, что угодно… пожалуйста…
Я долго искала его. Неизмеримо долго. Хотя, возможно, мне так казалось – Мири и Тёр потом отрицали, что я очень долго отсутствовала…
Айдесс лежал на спине, раскинув руки; и снег возле каждой руки казался черным. А ещё возле головы… и это было тем более страшно.
Я упала на колени, здорово ударившись – под снегом были камни. Хорошо хоть, что снег всё-таки был… а то не встать бы мне.
– Айдесс! – вскрикнула я и отвела с его лба упавшие волосы – на них блестел лед. – Айдесс… милый…
Я уже почти уверилась, что увижу сейчас мертвые, остановившиеся глаза. И как я после этого смогу жить?!
Но они были живые, эти глаза… Живые!
И губы его шевельнулись в ответ почти сразу, и даже голос никуда не делся!
– Олэ… замерзнешь же… зачем выскочила?! Ты ведь не любишь зиму… я помню…
Как будто то, что я не люблю зиму, сейчас было самым важным!
– Я не замерзну, – тихо проговорила я, чувствуя, что мои пальцы и подбородок мелко-мелко дрожат, а глаза не могут оторваться от искалеченных рук Айдесса. У него были красивые руки! Что сделалось с ними?! Сплошное кровавое пятно, клочья мяса, а не руки, и испятнанный снег. – Мне хорошо… теперь всё хорошо, правда? Ведь ты остановил ураган… больше никто не смог бы этого сделать. Никто, кроме тебя!
С трудом оторвав взгляд от его рук, я стала смотреть в глаза, силясь улыбнуться, вот только губы дрожали.
– Главное, чтобы… не поздно, – выдохнул он и на мгновение закусил губу, словно от боли. Впрочем… больно ему, несомненно, было. – Олэ… ты… Ты не волнуйся, ладно? Ты такая красивая… и… теплая! И… все хорошо теперь. Даже почти не больно.
Даже почти не больно! Да если ты вообще о боли упомянул, значит, она просто нестерпимая…
Как же быть? Его надо скорее притащить в дом… да хотя бы потому, что он кровью истечет! А я нести его не смогу, – Айдесс намного выше меня, и мне его не поднять. А если вот так…
Я вспомнила рассказ нянюшки. Как бабушка ее, или мама, несли раненого мужа, пострадавшего на охоте. Там, кажется, фигурировал плащ… но ведь и на мне плащ! Я что, хуже? Разве я меньше люблю Айдесса, который обещал вернуться – вернуться КО МНЕ?!
– Всё хорошо, – повторила я его слова. – Ты рядом… сейчас домой пойдем… ты только подожди немножко…
И легко, осторожно прикоснулась к его щеке и лбу… наклонилась… как мне хотелось его поцеловать! Но я боялась. Боялась – чего? Недоумения, наверное… досады… да и не время.
Я скинула плащ. Под ним было теплое шерстяное платье, так что мне пока хватит тепла. Как же лучше всего переложить Айдесса на плащ? Я придвинула ткань вплотную, закусив губы при мысли о том, что теперь на моем плаще будет его кровь – Айдесса Йэгге, самого лучшего, единственного на этой земле. И свят для меня будет этот старый плащ… и никто не узнает об этом, скорее всего.
– Пойдем… там тепло, – пошептал он. – Мне встать, да? надо встать…
Кажется, мысль о том, что нужно привести себя в вертикальное положение, его огорчила.
– Нет! Не надо, – испугалась я. – Не вставай. Ты только помоги мне… чуть-чуть. Чтобы я не сделала тебе больно…
Тут мне подумалось, что я ведь не знаю – а вдруг при падении, или в процессе магической борьбы с ураганом он получил ещё какие-то повреждения, которых я не вижу. Например, сломанные ребра… боги!
– Ты только подвинься сюда, на плащ, а я подсуну его сюда… Пожалуйста… – попросила я.
Айдесс чуть шире открыл глаза, разглядывая меня… Потом медленно, опираясь на локоть, приподнялся и тут же зашипел, задев поврежденную кисть. Но тут же замолчал и сел.
– Олэ… Давай лучше встану… Ноги-то целы же… Негоже тебе таскать тут всяких… Помоги просто… опереться… А в доме тепло. Я быстро очухаюсь.
– Всяких я и не собираюсь таскать! – попыталась пошутить я. – А только тебя одного.
Но он явно был расположен встать – из остатков тех последних сил, которые ещё оставались… или которых уже не было. Но я же знала, какой он упрямый! Негоже мужчине терпеть, чтобы женщина его тащила, тем более, если, видишь ли, ноги целы.
– Но если ты хочешь, – начала я, осторожно беря его руку за предплечье, – то обопрись на меня… у меня крепкие плечи, поверь! Я много могу вынести. Обними меня… хорошо?
– Верю. Сейчас…
Айдесс тяжело поднялся, сначала попытавшись ухватиться за меня пальцами, но тут же отдернув их. Кажется, он испугался, что испачкает мне платье кровью.
– Обниматься с девушкой, чтобы устоять на ногах – это ужасно, – вздохнул он, на мгновение навалившись на меня чуть ли не всем весом, но тут же выправившись, насколько смог. – Стыдно. Вот если бы просто так… чтобы с поцелуями и как полагается!
Может быть, он и шутил. Просто бравировал, ненавидя свою слабость, совсем ему не присущую – Айдесс всегда был сильным, веселым – неутомимым и поддерживающим других. Может, и шутил… Но меня уже несло, как листик – тем самым ураганом!
– Ну почему же… не как полагается? – произнесла я каким-то незнакомым мне самой голосом. А потом, осторожно закрепив руку принца на своем плече (только бы не дотронуться до израненной кисти!) – встала на цыпочки и поцеловала его. Сама.
Это было не очень-то ловко, и скорее всего неумело. Мои губы скользнули по слегка небритой щеке, по уголку губ… но странным образом от этого легкого прикосновения меня обдало жаром, как будто я покраснела вся – от макушки до кончиков пальцев. И даже в спине что-то болезненно сжалось.
Видимо, раны не очень ему мешали… и боль отступила… и несколько счастливых мгновений не было вообще ничего! Только он и я. Я закрыла глаза, и мне казалось, что мы летим где-то в облаке из тумана и звезд…
Он застыл рядом со мной, и только губы… губы его, обветренные, шершавые – двигались. Целовали меня в ответ. Тихонько, ласково… но почему-то и жадно тоже. Просто жадность эту Айдесс скрутил, связал, на цепь посадил… Зачем? Зачем, пусть бы… Хотя ласково – тоже хорошо. Значит, он боится меня обидеть?
А когда я открыла глаза, он вдруг чуток отстранился… и очень серьезно посмотрел на меня.
– Пойдешь за меня замуж, Олэ?
– И ты спрашиваешь?! – хотела воскликнуть я, но воспитание всё-таки вбивали в меня долго, и поэтому я просто ответила:
– Пойду. Я ведь ждала… тебя.
Столько лет! Столько одиноких месяцев…
– Тогда… тогда сразу, как только я выздоровею, да? – в голосе его настойчивость мешается с неуверенностью. То ли он не уверен в своем предложении – но с чего вдруг тогда настойчивость? То ли… считает, что я могу передумать, и пытается взять с меня слово… – Сыграем свадьбу сразу, зимой? Или… ты хочешь весной, да?
– Я хочу… с тобой, – ответила я, осторожно прижимая к себе его руку. Так приятно было ощущать ее плечом! Так непривычно…
– А когда – неважно. Может быть, я больше полюблю зиму… если всё будет зимой? – улыбнулась я ему.
– Интересный подход, – усмехнулся Айдесс. – Это не приходило мне в голову… Надо обдумать – вдруг у меня тоже получится ее полюбить? А с другой стороны… с какой стати мне любить зиму, когда у меня есть ты, Олэ. Верно?
Мы довольно прытко доковыляли до дома, ноги-то действительно были целы… Но тут он вдруг дернулся и всполошился:
– А как же цветок?! Я же должен подарить тебе цветок! Вот мужлан!
В следующую секунду теплый ветер коснулся моей щеки, прямо перед моим лицом возникло сияющее облачко, быстро принявшее форму крокуса. А еще пару вдохов спустя тело Айдесса резко потяжелело, и он сполз с меня на крыльцо, потеряв сознание – от неожиданности я не смогла его удержать.
Только и смогла – не допустить, чтобы он ударился головой. Я опустилась рядом с ним на крыльцо, а призрачный цветок, как живой, потянулся следом и растаял.
Почему мне стало так жаль ненастоящего цветка?! Он был… чудесный. И какой-то добрый. Первый цветок, что подарил мне Айдесс – кусочек его души.
Несколько мгновений я всхлипывала и гладила его ледяные мокрые волосы, ничего перед собой не видя. А потом заколотила кулаком в дверь.
Впрочем, долго колотить не пришлось, Миррэ открыла дверь раньше, чем я занесла руку для четвертого удара. Старушка охнула почти неслышно и, поставив поблизости еще один фонарь, наклонилась мне помочь. Но тут же за ней нарисовался мой братишка.
– Ирстэ! Дайте, я помогу! – взволнованно попросил он, пытаясь оттеснить Мири и просочиться поближе к Айдессу.
– Помоги, помоги, – согласилась она, – сейчас… как бы нам ловчее…
Я хотела сказать, что Айдесса нужно скорее перевязать, и что я прошу помощи… и поняла, что не могу сказать ни слова. Горло сдавило. И слезы опять потекли.
Потом мне пришлось вернуться за моим плащом и фонарем, и вдвоем мы все-таки затащили нашего кёорфюрста в дом, да еще и на лавку умудрились поднять. Причем Тёрнед так и не дал Миррэ в этом поучаствовать. Ей пришлось заняться печкой, чаем, вытаскиванием целебных трав и прочими хлопотами.
– Олэ, – вдруг спросил меня брат. – А откуда ты его знаешь? Ты же с ним, как с хорошо знакомым, говорила…
– Я его знаю его с детства, – проговорила я, и тут у меня возникла мысль. Похоже, Тёр не знал, с кем он приехал! Потому что однажды, давно, мы с ним говорили о магах, и мальчишка, кажется, мечтал быть таким, как Айдесс. – А вот ты откуда его знаешь?
– Ну, я… он… – Тёр замялся и пробормотал, – он же в гости… а я… В общем, там и познакомились. У твоих.
– Понятно, – пробормотала я. – Что ж… помогай. У тебя хорошо получается… Не знаю, что бы я без тебя делала!
А я была как пьяная. Хотя я никогда в жизни не была пьяной – один лишь раз, помню, я сильно замерзла, и Мири, закутав меня в огромную старую шаль, налила мне особого пьяного меда – того, что крепче пива и крепче вина.
Я не опьянела… но почувствовала некую легкость, мои заботы и страхи куда-то ушли – н совсем, они остались где-то глубоко, но не мешали больше. Мне казалось тогда, что нету ничего невозможного, и у меня всё получится… Хотя я даже не помню теперь, что же именно должно было получиться?
И вот сейчас – неведомая прежде легкость наполняла каждую жилочку, пела, поднимала ввысь… подпрыгнешь – и улетишь. «Зачем мне любить зиму, когда у меня есть ты?»
Это продолжалось, пока мы с Мири не занялись истерзанными руками Айдесса… Посетившая меня счастливая волна отхлынула, и остался жгучий стыд. Я эгоистка. И глупая курица. О чем я думаю? Я же ведь немного маг – так лечи, а обо всем остальном будешь думать потом!
К величайшему моему стыду, бинтовала Мири лучше меня. Я пригодилась только для вспомогательных дел – держать, отрезать, протирать, прижимать… Как же ему было больно, моему любимому! Как он терпел вообще?! А он ещё улыбался… целовал меня… и смог сделать невероятной красоты цветок. Я буду его помнить, Айдесс, ты не думай, – пусть он и развеялся, туманный крокус… мне всё равно его не забыть.
А потом, когда мы забинтовали его руки, укрыли и закутали, вытерли кровь с лица и головы , – я со страхом обнаружила, что кровотечение было и из уха и из носа, и судя по тому что я видела на снегу, сильное… но даже не это было самое страшное.
Теперь, когда Айдесс, забинтованный и умытый нами, лежал на лавке и как будто спал – я стала обследовать его магией. И похолодела. Все мои счастливые мысли, маячащий перед глазами цветок и воспоминания о поцелуе – разбились и разлетелись осколками где-то внутри… Колкими такими и холодными…
Он был вычерпан. Полностью. Я не думала, что так бывает. Весь магический резерв и жизненные силы, ответственные за то, чтобы человек попросту сопротивлялся болезням и хотел жить – всё отсутствовало. Разве что.. это можно было сравнить с пустой чашкой, которая… просто ещё оставалось влажной. Но воды уже не было…
– Что, Олэ? – тихо и серьезно спросила Мири. – Что нужно сделать? У меня жир барсучий есть, может, растереть и к печке?
– Может, – бесцветным голосом отозвалась я. – Вдруг это всё-таки… немного поможет.
– Да он вроде не шибко замерз, только вон кончики ушей обморозил слегка, а так… Парень-то молодой, справится же.
– У него не осталось сил, – пояснила я. – Он всё отдал… урагану. Вернее, отдал, чтобы его остановить…
Каким чудом мой любимый смог сделать этот несчастный цветок? Наверное, ему очень хотелось… Немудрено, что после этого он потерял сознание.
– Эээ, да он просто иссяк, – протянула Миррэ. – Тогда не знаю. Но тепло в любом случае не помешает. На печь мы его не закинем, конечно, так что надо пожарче растопить. И боль чем-то унять… может, макового отвару сделать? Правда, кажется, я последний мешочек старому Химру отдала…
– Поищи, пожалуйста, – тихо попросила я. – Он не пожалуется… но наверное, ему ужасно больно.
Мири ушла на поиски, а Тёрнед продолжал топтаться рядом. Наконец он не выдержал и спросил:
– Олэ, он же выживет, правда?
– А ты что, сомневаешься?! – воскликнула я так, словно это Тёрнед был всему причиной. – Он просто… безмерно устал. Вы, кстати, как добрались-то сюда?
– На ялике, – мрачно отозвался братец. – Под магическим парусом. Ох, Олэ, ты даже не представляешь, какой он красивый! Я тоже хочу так уметь!
Магический парус, значит. Да еще и красивый! Интересно, Айдесс умеет делать что-нибудь НЕ красиво?! Вряд ли… Он тратил себя сегодня не считая, пригоршнями и кусками, отрывая от живого. И в переносном и в прямом смысле. Неужели – ради меня? Хотя бы в малой степени… Теперь уже я должна отдать всё, что могу. И хорошо бы еще и то, что не могу…
– Может быть, ты и научишься… когда-нибудь… – медленно проговорила я, думая о другом. Смогу ли я… ведь что греха таить, не целительница я – так же как и не маг стихий, увы! Наверное, мне предназначено было хранить и приумножать богатство и благополучие родного Линдари. Сажать цветы и фрукты, которые не растут нигде больше, готовить вкусную рыбу…
При мыслях о рыбе я сжалась и стала кусать губы, чтобы не заплакать. Милый мой, бесстрашный! Всё отдал, не жалея, бросил под ноги… цветок. Как жаль, что я не видела радужного паруса!
Я никогда не призналась бы в этом Тёрнеду – но на самом деле меня мучил страх. Очень страшно, невыразимо страшно – видеть беспомощным того, кто всегда был для тебя символом надежности, силы… верности… И даже не просто лежащим в постели – случаются же болезни, каждый из нас хоть раз в жизни, хотя бы в детстве, лежал и болел! Не просто лежащим – а вот так… без сознания, израненный… Мне показалось даже, что у Айдесса появились седые волосы. Вот только сейчас, при этом освещении, невозможно было понять – у него и свои волосы были почти белыми, что очень шло ему. А ещё… я осторожно прикасалась к его лбу раз за разом, и всё хотела обмануться – но в глубине души уже знала, что он не просто согрелся. У него начинается жар. И это было совсем худо…
Мне надо попробовать… нет, не попробовать! Я обязана его вылечить! Пусть не целиком… но всё, что смогу…
Как же жаль, что родители не придавали значение моим «успехам» в целительстве. А зачем? Лечить понос служанкам и детям разбитые коленки? Так у нас в Линдари маг-целитель не из последних. А твоё, мол, Холлэ – это цветы и фрукты, варенье и грибы, и рыба… Рыба…
Я вспомнила, как на балу Айдесс признался, что боялся подойти лишний раз и попросить у меня рыбы. Знала бы я тогда! Тогда, золотой, горьковатой осенью, стоя возле своего костра…
Я взяла маленькую низкую скамеечку и поставила рядом с ним. И смотрела… неужели я теперь – невеста?! Мне не верилось до сих пор… Даже в самых смелых мечтах я не заходила дальше того, что мы просто подружимся… что он будет приезжать в гости, и я представляла, как мы идем вместе по лесу. Всё! На большее я не осмеливалась. Только пусто-пусто становилось внутри и больно, когда кто-то рядом со мной заговаривал о моем замужестве или о женитьбе Айдесса. Я прекрасно понимала, что и то и другое когда-нибудь произойдет, и тогда… тогда, наверное, он уже не пройдет со мною по лесу. Максимум, что мне останется, это танец раз в год на праздничном балу. А теперь… нет, я не буду сейчас мечтать. Нашла время! Эгоистка, равнодушная, глупая эгоистка… Ему плохо… и более ничего не должно быть важно для тебя.
Среди моих домашних не все и знали, что я немножко умею лечить. Мири знала, и Тёр тоже – так уж получилось. Но всё равно я стеснялась. Очень. Хорошо, что они оба молчали. Мири, кажется, заняла брата каким-то несложным делом, так как уложить его спать у нее не получилось.
Я всё смотрела, не в силах оторваться…
Какой же ты красивый. Если бы были другие обстоятельства… о, я бы сейчас поцеловала тебя, тихо-тихо, легко-легко… а во сне тебе приснилось бы, что это птица, подлетев, прикоснулась крылом… Или бабочка.
Всё! Хватит. Я закрыла глаза и сосредоточилась.
И очень скоро перестала думать, как я выгляжу и что обо мне подумают… это всё было такой чепухой…
Ткань, линии ауры, которую я всегда видела похожей на кружево, была смята и порвана. Как будто бы кто-то вырвал цветные, радужные линии, и они жалобно мерцали, готовясь погаснуть… а местами в ауре просто зияли дыры, словно выжженные огнем.
Кажется, я говорила своему любимому, что умею вышивать? Да… я вышиваю… и ещё вот так. Вышиванье, вязанье или плетение кружева – вот на что была похожа моя магия. Откуда-то я знала, что вот этот узор – его сердце, и он пылает ярко, и линии вспыхивают ровным светом, регулярно пульсируя. А вот этот – легкие… он более блеклый, неяркий… и я не знаю, как сделать сейчас его ярче… И его бедные руки – две рваных дыры в кружеве. Здесь и здесь.
У меня ничего не получалось с открытыми глазами. Потому что… с открытым глазами я и не верила, что у меня получится. И узора чужого – не видела. Почти.
А вот зато в бархатной, привычной, уютной темноте – там проступают линии, узоры и сплетения, такие разные, они, кажется, даже звучат тихо – поют, как струны.
А некоторые даже льнут к рукам, как будто ласкаются… они благодарны, им стало ярче и лучше… Вот я связала две порванных нити – ох, не сразу я научилась их связывать! Да красивым, да прочным узлом, что не развяжется… и они зазвенели колокольчиком, еле слышно… А как же тут? Тут не свяжешь, тут как с тканью – тут заплата нужна, или своя нитка… как же мне быть?
Черная зияющая пустота, как полынья, как прорубь, ледяная и с острыми краями – о лед можно не на шутку порезаться. Это магический щит… которого нет. Айдесс сейчас беззащитнее ребенка. И усталость – какая же безмерная усталость! Ни одной ярко сияющей нити, разве что та, что отвечает за сердце, ровно светится… Как же напитать эти нити силой, чтобы они засветились? И как соединить разорванное вот тут? Вот если бы я была, как паук – и могла бы вытянуть нить откуда-нибудь. Из пальцев, из головы или из сердца своего! И залатать недостающее. Отдать своё, чтобы засветился узор у него… у моего любимого…
А если… если попробовать, как с легкой раной? Однажды получилось у меня – я положила ладонь на порез – кстати, у Тёра! – и долго-долго напрягалась. Он ещё жаловался, что ему стало горячо. А потом я убрала руку, а порез затянулся!
Что, если попробовать мысленно взять руками эти нити – и призвать тепло… и держать их, держать… пока силы есть.
Я застыла, как статуя. Полностью отключилась от всего происходящего… были только мои руки – и Айдесс… его покореженная, больная аура. Я не знаю, сколько прошло времени… когда я очнулась от его стона.
Вздрогнув, я открыла глаза – и встретилась с его взглядом. Он двигался! Он пытался встать… сейчас я попыталась вспомнить, что же предшествовало тому, что он застонал? Как же ему больно… боже мой…
– Не двигайся… пожалуйста! – умоляюще сказала я. – Тебе надо лежать. И отдыхать. Как ты…Айдесс?
Ну вот что я спрашиваю? Что он ответит? «Спасибо, прекрасно, чего и вам желаю?!»
И это после того, как он… как он позвал меня замуж…
Осторожно и нежно я положила руку – поверх его руки. Там, где не было раны. Только бы не сделать больно!
А потом сказала:
– Я всё время вспоминаю твой цветок. Он был такой красивый! Самый лучший цветок в моей жизни…
Айдесс Йэгге Дах Фёрэ. Голый Остров, после урагана
Голова была… была, в общем. Во всяком случае, раз болела, значит, точно была. Больше ничего определенного про нее сказать было нельзя. В ушах, казалось, наросло невиданное количество мха, нос выполнял свои обязанности с большим трудом, язык почти не ворочался и напоминал скорее старый сапог, а не язык… Глаза даже проверять не хотелось. Ну их в трюм, еще откроешь, а они тоже… не совсем глаза.
Остальное тело было вроде бы в порядке. Кажется. Во всяком случае, было ему тепло и покойно, и никто не нудел о том, что «его высочеству следует меньше расходовать угля на отопление, дабы не подавать будущим подданным пример расточительства», и что «настоящий кёорфюрст не должен быть таким неженкой и столь сильно не любить холод».
Йэг счастливо вздохнул и тут же понял, что ошибался. Насчет тела и его якобы приличного поведения. В кистях рук вспыхнула яркая, жгучая боль, и он еле подавил страдальческий стон. Память моментально и во всех красочных подробностях поведала ему о том, где и при каких обстоятельствах он свои ручки так попортил, и он снова чуть не застонал, только уже по другой причине. Олэ! Красавица Холлэ, с которой он целовался, и которой он предложение сделал так по-дурацки, а потом он ей еще цветок подарил… придурок!!! Иллюзию подарил!!! Да еще крокус, символ весны и мимолетности… и неважно, что это его любимый цветок, кто об этом знает-то… Ух, как она на него зла, наверное! Жених выискался! Еще и на поцелуй напросился… Совершенно неподобающее поведение. Наверное, она теперь не согласится стать его женой.
Эта простая мысль совершенно испортила ему настроение. Глаза открывать расхотелось окончательно – что хорошего он там увидит, скажите на милость? Обиженную и оскорбленную женщину? Или мальчишку, которого (только сейчас вспомнил Йэг) он избил до потери сознания? А ведь Олэ… госпожа Холлэ… нет, Олэ!!! она об этом еще не знает, наверное. А что будет, когда узнает? Хорошо, если она поймет его действия правильно – но это если она знает, как учат маги ветров юных своих учеников… и какие ошибки те делают, будучи предоставлены самим себе… А если не знает, и если Тёрнед не удосужился ей объяснить сам…
«Она меня возненавидит. Даже и слушать не захочет. Черт! Никогда бы не подумал, что буду оправдываться перед женщиной. Перед любимой женщиной? Да! Перед любимой. А ты не торопишься ли, а, Айдесс Йеггэ? Чуть к тебе с лаской, и уже любимой назвать готов… а?»
Айдесс горестно вздохнул, постаравшись сделать это тихонько.
С любовью его все вообще просто, в общем-то. Раз его ветру она тоже нравится, значит, и он сам ее любит. А ветру она нравится, да-да. Это его ветер, по собственной инициативе, в создании злосчастного крокуса поучаствовал. Сам бы он не осилил иллюзию, силы его и так были на пределе. А тот помог. И по щеке ее погладил, Йег заметил, как шевельнулась от движения воздуха прядь волос Холлэ.
«Наверное, пора вставать. Это трусость – что я глаза открывать не хочу. Это я просто боюсь с ней взглядом пересечься, ярость обиженной женщины увидеть боюсь. Но ведь все равно придется. Все равно – надо. У меня нет ни единого оправдания моего бездействия. Нужно вставать. В конце концов, я тут – кёорфюрст, мне следует пойти к людям и выяснить, не пострадал ли кто, кому нужна помощь и всякое такое… И – возвращаться в Линдари-доу. Там мои люди, моя Вьюга… А я тут разлегся, в тепле и неге…»
И Йег обреченно открыл глаза и попытался сесть. Глаза открылись с первого раза. Собственно, вот и все его достижение на данный момент. Сесть не вышло. К головной боли добавилось жуткое совершенно головокружение, и Айдесс упал обратно на лавку, на этот раз не удержав в себе стона.
– Не двигайся… пожалуйста! – выдохнула Холлэ, с которой он в этот момент встретился взглядами. – Тебе надо лежать. И отдыхать. Как ты…Айдесс?
Холлэ… сидит рядышком с поднятыми руками, в глазах – решимость пополам с беспокойством. Или ему кажется? И тут она заявляет:
– Я всё время вспоминаю твой цветок. Он был такой красивый! Самый лучший цветок в моей жизни…
«Холлэ! Госпожа моя! Ты не…?»
– Так ты… не сердишься на меня за этот крокус? – вот если бы он был здоров, точно бы такой глупости не спросил.
– За что?! – глаза Холлэ изумленно раскрылись, губы дрогнули. – За то, что… он растаял? Так не вечно же ему гореть… Но я не забуду его. Правда. Ведь это… ты мне подарил, – еле слышно сказала она и опустила голову. А потом тихо погладила его по плечу.
– А я думал… ты злишься. Что он… ненастоящий, – с трудом выговорил Йэг. – И что… крокус это. Но это не потому что… это просто я крокусы люблю, вот и…
«Я становлюсь косноязычным. Плохо. Кажется, когда любишь – серенады бы пел. А как до дела доходит, так сразу… через задницу все речи. Ох, госпожа моя Холлэ, ну и недотепистый тебе принц достался…»
– Обижусь, что крокус? А почему бы и не крокус? – удивилась Холлэ и произнесла застенчиво:
– Неважно… Хоть бы это был стебель камыша. Важно… что тебе хотелось этого… и тем более – раз ты их любишь! Мне крокусы тоже очень нравятся. Они какие-то… открытые, откровенные, что ли… и отважные. Готовы в снегу расти… ничто им нипочем.
Айдесс облегченно улыбнулся и успокоился. По крайней мере, она не обижена. Не оскорблена. Уже хорошо. Только вот почему она сидит рядом? Она что, укрывала его или что? не переодевала же… он, кажется, в той же одежде, что и был…
– Олэ… а почему у меня так голова кружится? – спросил он, еле удержавшись от ощупывания означенного органа на предмет шишек. – Я что, ударился?
– Не знаю, милый… – ответила она и покраснела. Оттого, что милым назвала? – Может быть, и ударился… но я не нашла следов травмы… физической травмы. Только магическая…
– Магическая? Ооо… А, ну да, это ж я… гм. Да.
«Истощение магическое обыкновенное… Конечно. Я же после наших сосенок да елочек был… Стоп, а она-то откуда знает? Не нашла следов травмы? Выходит… искала? Разбирается? Маг она, что ли?»
– А ты – целительница, Олэ? Мне кажется, руки болят меньше… это ты лечила, да?
– Правда меньше?!
Она ужасно обрадовалась. – Я… немножко… я не целительница, нет! Увы… просто немного умею.
– Возможно, этим «немного» ты меня спасла? – улыбнулся Йег. – Мне кажется, меня осталось очень мало… я бы замерз. Без тебя точно бы замерз.
