Текст книги "Там мой брат! (СИ)"

Автор книги: Лёна Лазарева

Соавторы: Лола Балалар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Пятно.

Я вздрогнул… и с трудом заставил себя открыть глаза.

Где я? Сколько уже еду так вот… ничего не сознавая, не соображая? Сколько же прошло времени?

Как назло, луна ушла за облако…

Каждый шаг лошади отдавался в спине и там, в боку, куда всё время старался ударить Наран. Всё-таки я его убил… Хотя не я, а Кошка! Спасибо тебе, Кошка…

Не терять сознание… Не терять! Лошадь – существо умное, и, не получая распоряжений всадника, вполне способна решить, что прогулка закончилась и нужно возвращаться к прежнему хозяину… Я же не дал ей хлебушка – только пообещал. Кобыла вполне могла рассудить, что нечего тут шастать невесть зачем по ночной степи, а лучше вернуться обратно, к оркам, к костру. Со мной на спине, ага…

Интересно, они не нашли меня – или не искали? Пропал эльф – и сурты с ним…

Или вовсе еще не хватились?

Сколько же длилось мое забытье?

Я с трудом запрокинул голову, но созвездия издевались, плавали перед глазами, превращались одно в другое, не давая даже узнать себя. Как же через реку поплыву? Хорошо хоть она рядом. Вот, блеснула вода.

Хотя…

Внезапно вспомнились слова Комола: «Там брод есть... далековато, правда… но на всякий случай запомни».

Козий брод! А я о нем и забыл совсем… Кажется, я как раз в ту сторону и ехал. Вернее, неспешно шла кобыла.

Знают орки о нем?

Может, сейчас там сидят и меня дожидаются…

А что же делать? Реку мне не переплыть – сил нет. Верхом, и пусть лошадь плывет? А если свалюсь? Мне же не забраться обратно…

Нет. Не знают они о броде. Иначе с плотом бы не возились. Не должны знать. Это единственный мой путь, похоже. И надо скорей.

* * *

Тревогу трубят. Тело как каменное – шевельнись, и крошка гранитная посыплется… Но я умею заставлять тело. Заставил и сейчас. Вскочил, поправляя доспех, и чуть не выронил пояс. Боль все еще непривычно шевельнулась во мне, и я начинаю ругаться. Грязно, мерзко, непристойно – так ругались на меня и таких, как я, надсмотрщики за рабами. А потом скидываю доспех и надеваю на себя пояс. Ну и пусть вышивка незакончена. Не в вышивке счастье. Мы и с одним клыком управимся, да, пояс? Да, молчит мне в ответ пояс. И одним глазом. А как же!

Надеть доспех я уже не успеваю и так и вылетаю на стену. Без железа, но при оружии. Что-то кричит мне Комол, на лице его – ярость и страх, и разочарование… а мне плевать. Я доспех-то надеть не успел, а ты еще хочешь, чтобы я терял время на то, чтобы остановиться и прислушаться? А хрена тебе свеженького не накопать, благороднорожденный?

Я скалюсь – волком, псом диким, росомахой безжалостной… Скалюсь и швыряю себя к зубцам. К оркам. К тем, на кого можно, наконец, обрушить свое горе. В ушах звенела война – железом и бронзой, и кованой сталью, и пели гимны войне верткие стрелы… мимо меня все пели, между прочим. Эдан мертв – а цацка его работает. Как батины часы – неумолимо и отчетливо. Вот еще одна мимо свистнула, жалобно так – не дали кровушки напиться… Не горюй, маленькая, я сделаю это за тебя…

Я пил эту бойню, как истомившийся верблюд пьет воду в долгожданном оазисе. Пил, пьянел и не мог остановиться. Даже когда пропустил от усталости какой-то чересчур везучий ятаган, и тот на радостях вспорол мне бедро – даже и тогда я не подумал об отдыхе. И потом тоже – когда поскользнулся в собственной крови и чуть не напоролся на легкое, совершенно несерьезное чье-то копьецо. Глазом. Это, наверное, чтобы вышивку на поясе уравновесить. Одним глазом я бы тут много навоевал, наверное… А вообще – какая разница? Что с глазом, что без него – я все равно буду их убивать. Тем более, что висок и скулу я все-таки не уберег. Рана кровит ужасно, мешается… все время приходится смахивать кровь. Ну да ничего. До смерти заживет. А не заживет, так и тем более – пофиг.

Если честно, не помню я ничего… Ну то есть так-то, ошметками, помню – как мы – их, а они – нас, а вот чтобы детали там последовательно или, скажем, как вообще все в целом было – ну ни капельки в памяти не задержалось. Не нужно оно там было, вот и не задержалось. Просто раньше я дрался и убивал, потому что ремесло такое у меня дурацкое, да и весело – когда вместе-то – чего уж скрывать… А теперь… теперь мне весело не было. И ремесло тут было совсем не причем. Просто сейчас у меня появился такой вот заскорузлый смысл жизни. Корявый, занозистый. С гнильцой. Но уж какой есть. И я убиваю. Меня тоже пытаются убить – и почему-то не получается. Хотя я вообще-то без доспеха тут ошивался всю эту бойню. Уж не знаю, как уцелел. Но это после нее, родимой, меня обозвали «крохой-оркустом»… неудержимым оркским чудовищем, только что росточком не удавшимся…

* * *

Я теряю себя. В час по капле. Или даже по ведру. Кровью своей разбрасываюсь, ухо мне одно смахнули за здорово живешь… и душа, да… мертвеет. Даже озлобление прошло, я теперь не буйный, со мной разговаривать можно спокойно… никто, впрочем, не рвется со мной разговаривать. Скучный я стал. Орки тоже как-то… не стремятся. Я уже к концу следующей бойни заметил – избегают они меня. Не хотя. Стрелами усыпали – не помогло. А я что, я пользуюсь… догнал, напал… поубивал тех, до кого дотянулся. И оркуста убил. Очень, оказывается, просто оркуста убить – бояться только перестать, и все. Идешь на него, он – на тебя, пока замахивается (мне раньше казалось, что он это делает очень быстро), подойти и убить. Мне сказали, что так не бывает. Даже эльфы не всегда могут двигаться быстрее оркуста, а уж убить его так запросто… не, не бывает. Я киваю. Не бывает, конечно. Кто я такой, чтобы спорить? На меня махнули рукой. Такой вот я скучный.

Комол говорит, что так нельзя. Нельзя от других прятаться. Я молчу. Я же не прячусь. Я иду к костру, я отвечаю на вопросы – если мне их задают… Вот ты, комендант, не задал мне сейчас вопроса – отчего? Мне даже ответить не на что…

Еще Комол говорит, что если так дальше пойдет, он меня выгонит в вылазку, пусть мол я там сам с орками разбираюсь… А я что? Я не против. Хоть щас. Не, не выгнал. Чего, спрашивается, обещал?

Нога болит. Это уже ничего. Пусть болит. Радует меня, милая… Правда, мне кажется, что это и душа тоже болит… но, может, оно и к лучшему. Вряд ли ты был бы в восторге, брат, если бы оттуда видел меня сейчас…

Иной раз мне кажется, что ты рядом. Вот-вот руку протяну – и коснусь. Бред. Наверное, я действительно спятил, ребята правы. Но я верю, что однажды ты все-таки улучишь минутку-другую, воспользуешься этими своими Прятками и улизнешь ненадолго Оттуда, чтобы проведать меня. Это такие, как я, не могут, не умеют… а ты – сможешь. Даже если к тому моменту меня уже тоже не будет в живых. Я буду ждать, Эдан. Я ведь очень терпеливый, знаешь ли. Я дождался тебя тогда, когда сидел в рабской клетке. Дождусь и в этот раз. Просто… не забудь там обо мне, хорошо?

* * *

Прошло пять дней. Хрен знает, что про них такого сказать… ничем они друг от дружки особенным не отличались, эти дни. Кровь, страх, и боль, и смерть, и гарью пропитан воздух – орки подожгли под стенами телеги с «земной кровью» и подмешали туда много всякой гадости. Кто вот подучил, а? Кому бы кишки отворить да над этими самыми телегами и подкоптить? И ветер в нашу сторону… У нас семеро умерли от отравления за полчаса, еще двенадцать – в последующие сутки. Потом Комол мрачно поднялся на стену и низверг на дымящую дрянь пару тучек с водой. А мы и не знали, что он так умеет. Правда, теперь у нас нет Комола. Точнее, конечно, он есть, но толку с него никакого – лежит мертвым грузом на лежаке у лекарей, только дыханием от трупов и отличается. Он же весь день и всю ночь медитировал, пытаясь наскрести сил на эти чудо-тучки. И выжал из себя все, без остатка. Лекари удивляются, что хоть на дыхание что-то осталось… Впрочем, важно ли это? Невеликая отсрочка, что уж… Лично мне было все равно. Лишь бы побольше орков с собой утащить. И все. Яд меня не взял, значит, еще попляшем с ятаганами… Дышать, правда, трудно. Не больно, нет – просто трудно. Словно на грудь гирю повесили пудов в пять, и с этой гирей мне и приходится вдохи-выдохи делать. И еще гортань вся ровно ободранная – от каждого глотка горит, точно я в нее не воду, а свинец расплавленный заливаю. Но это ничего, от этого я не умру. Голос, конечно, потрескается (уже потрескался), но ведь и мне не скоморохом на площадях зарабатывать, верно?

Комол в отключке, командовать и запрещать делать глупости практически некому, поэтому мы пошли на вылазку. Меня тоже взяли… ну, точнее, не смогли отказать. Ух, мы и порубились! Знатно! Увлекательно! Укрылись за воротами, только когда в крови уже поскальзываться стали, да и то не сразу…

Хотя если честно, никакого восторга я не испытывал. Ни во время боя, ни после… Больше всего я напоминал себе гномью махину. Точно то же самое получается – равнодушное стремление сделать свое дело. Словно меня давно уже задумали и создали исключительно для уменьшения оркского поголовья. Ну вот я и… уменьшаю. Прореживаю. Хорошо выходит. Устал только.

Сплю без снов. И мало. Все больше на стене пропадаю. Поэтому и к сигналу тревоги давно уже не опаздываю. Я, правда, и раньше этим не особо грешил, но раньше я и не каждую смену на стенах стоял. Раньше вообще все было иначе. И Эдан был жив… раньше.

Я стоял у стены и смотрел на орочьи отряды, потягивающиеся к Крепости. Они шли уверенно и безнаказанно, знали, падлы, что у нас стрел уже почти нет. То есть наших совсем уже нет, а то, что имеется – это орочьи стрелы, которые мы из трупов понаковыряли. А их не так уж много наковырялось, этих стрел. На всех гостей не хватит, придется мечами угощать.

Как же я устал… даже мстить устал, хотя – казалось бы! уж это-то мне точно никогда уже не надоест. А вот поди ж ты… Впрочем, мне и не надоело. Просто устал.

Я смотрел на орков и знал, знал без тени сомнения, что это последний штурм. Сегодня все закончится. Откуда я это взял? Понятия не имею. Просто вот знал, и все.

Вот она какая, оказывается, обреченность. Мы думали, что раньше была она – нет… то было лишь предчувствие ее. Настоящая обреченность – вот такая. Без вкуса, без запаха, полна покоя и уверенности. Мы все – смертники. Единственное, что мы можем изменить – это наша смерть. С честью или с позором. Так, чтобы орки потом ржали над нами и плевали на наши кости. Или так, чтобы орочьи мамаши своим отродьям рассказывали о нас самые страшные, самые кровавые сказки. Память – вот в чем мы еще вольны. Память, которая останется о нас.

Не знаю, как про остальных, а про меня уже, наверное, анекдоты у орков ходят. Страшные.

Мы ждем. Каждый из нас знает о приближающемся конце. Каждый. Поэтому мы молчим. Мы сейчас все здесь, на стенах и у ворот. Все. Даже раненые и лекари. Лекарям больше нечего делать. Уже два дня как. Болеутоляющие и прочие снадобья кончились. Магические целительские амулеты и цацки – израсходованы. Сами лекари – те, которые магичить умели – пусты. У нас не осталось ничего, чем можно было бы облегчить страдания раненых. Ничего, кроме смерти. А она уже близко, так что какой смысл сидеть в лазарете и ждать, когда ворвутся орки? Никакого. А тут хоть повеселиться можно напоследок. И не сдохнуть собакой подзаборной, а погибнуть с честью и достоинством. Я бы и сам на их месте так же решил.

Ты видишь, Эдан? Там осталось всего два оркуста. И если боги даруют мне удачу, одного из них я сегодня уложу. Или даже обоих. А вон отряд кирсари, заморских орков, приземистых и вертких. Свеженький, почти не участвовавший в сражениях. Надеюсь, я доберусь и до них, братец. Говорят, эти говнюки знатно управляются со своими короткими мечами… что ж, проверим.

Штурм начался.

Меня единодушно бросили против оркустов, рассудив, что уж мне-то должно с ними повезти. Мне и повезло. Почти. Уже издыхающее чудище так приложило меня своим ревом, что я временно оглох и не услышал, как ко мне подкрался орк с дубиной. Результат – еще один дохлый орк и выбитый напрочь сустав левой руки. Если вообще не размозженный. Это значит, что я очень скоро окончательно выйду из строя. Понимая, что надолго меня просто не хватит, я кидаюсь в рубку, плюнув на щит и на свою левую клешню и вообще на все…

Слышу чей-то – кажется, кого-то из наших – крик, но не разбираю ни словечка, сказывается еще моя оглушенность. Хочу оглядеться – уж очень крик был какой-то… радостный, что ли…. – и… пропускаю удар. Знатный удар. В самую грудину. Рот моментально наполняется кровью, я еще успеваю сплюнуть ее, чтобы не захлебнуться, и тут же падаю на спину. Так и остался лежать под зубцом, наполовину оглохший, не в состоянии ни пошевелиться, ни крикнуть даже…

Когда, в какой момент до меня вдруг дошло, что битва рядом уже не кипит, не знаю. Я даже не понял, захватили ли орки стену, или мы опять их отбросили. Эдан, может, ты подскажешь? Нет? ну извини, братец… я ж не знаю, чего вам, мертвым, можно, а чего нельзя. Надо мной чье-то тело. Точнее, чья-то туша, орка какого-то… хорошо, что на мне не валяется, что-то еще его держит, но обзор он мне закрывает, заррраза… Впрочем, моя удача изменяет мне окончательно, то, что держит эту тушу, обламывается под ее тяжестью, и дохлый орк падает на мою голову и грудь, вышибая дух. Вот и все. Кажется… Ох, тяжко-то как… Эдан, слышишь? Я уже… скоро… воздуху бы… хоть глоточек… напоследок…

Глава 8

– Тю, вы поглядите-ка!

Звонкий такой голос. Женский. Надо же, ерунда какая… почудится же. Откуда тут женщина? Я брежу… опять бред, только приятный. И не больно… почти не больно.. потому что лошадь стоит, и не отдается в теле каждый ее шаг.

Что же это такое! Мне ехать надо, я не могу так… отдыхать.

– Ты откуда такой покоцанный едешь, красавчик?! Кто это с тобой делал? – с состраданием спрашивает голос. А вот это уже непохоже на бред. Голос звучит рядом совсем, даже, кажется, шаги, и шорох, и позвякивание – много разных звуков.

Я открываю глаза. Рассвет… Или день уже, только пасмурный… Лес…

И женщина. Девушка. Волосы приятные такие, орехового цвета… ушки острые – но не эльфийка. Может, такая же полукровка, как я? И не орчанка, конечно же… Голубые глаза…

Она подходит ближе, я всматриваюсь, а вот выпрямиться не получается, я так и повис на шее доброй гнедой кобылки.

Меч, ножи, самострел – ого, воительница… Но ведь это…

У орков женщины не воюют. Редко. И если воюют, то они от мужчин мало чем отличаются – но эта девушка, она совсем не такая! Неужели это наши, наша разведка?!

Я хочу улыбнуться и что-то ей сказать, но так трудно разлепить губы, и слов нет. Один хрип.

– Эээ, да ты, брат, совсем плох, – протянула девушка и подъехала поближе. – Ребята, давайте его кто-нибудь до наших подкинет… пусть его лекари попользуют, что ли…

– Да вези, вези, вижу же, что теперь об нем только думать и будешь! – фыркнул кто-то из-за моей спины.

– А ты уверен, что она его к лекарям повезет? – заржал кто-то другой… слева.

– И впрямь! Натка, ты его хоть перевяжи сначала! – это справа… да сколько ж их тут?

– А ну цыц всем! – рявкнул тот, кто говорил позади меня. – Энатали, вези свою добычу в лагерь, пусть там его посмотрят. И…

– И?

– Покажи его Миррусу. Моя интуиция говорит мне, что… Миррус должен его увидеть.

– Конечно, командир, – серьезно кивнула голубоглазая Натка… Энатали то есть… – Мне тоже кажется, что он тут неспроста в таком виде на орочьей кобыле разъезжает.

Миррус… Миррус-полукровка. Но я же к нему ехал! Я должен добраться до Мирруса… Только не терять сознание. Как хорошо, что они всё понимают. Как же люблю… их всех…

Я чуть приподнял голову – как это было трудно, черт меня возьми! И выдавил чем-то, непохожим на мой голос:

– Миррус. Полковник Миррус… прошу вас… Мне к нему. Скорее. Это важно!

Слова произносились с трудом, но, кажется, внятно… Сухо было во рту. Попить бы!

Очень хотелось соскользнуть в гостеприимную мягкую черноту, но нельзя, самое главное – Миррус-полукровка… пусть к нему сначала, а потом пусть делают, что хотят… попить бы ещё… и всё.

– Мне… ему сказать, – попытался я объяснить Энатэли. Но вышло косноязычно. Впрочем, она поняла, наверное?

– Что он там бормочет? – это не она… кто-то другой. Слева.

– Про Мирруса и бормочет, – буркнула девушка, оказавшаяся совсем рядом со мной. – Эй, доходяга, может, попьешь? Как тебя зовут?

– Пить… прошептал я, только тут, кажется, сообразив, что они ведь и вправду могут дать мне попить! А как зовут… даже и целое свое имя выговаривать не хочется, как будто это требует отдельного расхода сил.

– Эдан… – говорю я имя, которым зовет меня Боонр. И воспоминание о друге придает сил. Я пытаюсь улыбнуться девушке и говорю то главное, что им надо знать про меня:

– Из крепости Ахсна.

Энатали даже не пытается поднять меня с лошадиной шеи. Только чуть приподнимает мне голову. Глотать так неудобно, но… плевать я хотел на неудобство! Вода! Чистая, тепловатая, пахнущая кожей и металлом, она льется мне в рот из фляги, которую держит эта добрая девушка… Я обливаюсь, давлюсь, но глотаю, глотаю из последних сил…

Остальные о чем-то переговариваются неподалеку.

Наконец, питье заканчивается. Совсем. Во всяком случае, в этой фляге.

– Держись, Эдан из Ахсны, – Энатали смотрит на меня с жалостью и тревогой. – Скоро приедем, там тебе помогут. Впрочем… парни, помогите-ка! Пересадите его ко мне! так быстрее выйдет, а то мне догляд этот – не сверзился ли с седла? – только помешает. А так быстро домчу. Видно, что-то неладно у них там, в Ахсне.

– Да уж по всему видать. Из ладного места в таком виде не бегут, – ворчливо отзывается кто-то, и меня пересаживают с орочьей кобылы на роскошного вороного жеребца. В седло к Энатали. Это очень больно, и я теряю сознание. Два раза. Или три. Быстро прихожу в себя – и снова отключаюсь.

Снова пришел в себя. От боли, между прочим. Это потому что галоп… вот черт… да что ж! такая тряска – я же сдохну тут и сказать не успею ничего, а мне надо…

– Держись, герой! – жаркий шепот прямо в ухо… – Держись! Уж чуть-чуть… вот там, за холмом… Держись же!

– Я… держусь… – говорю ей между скачками лошади.

Подумал, что когда Цэгэн бил, было всё же хуже. А главное, я тогда был один! Совсем один… только бедное дерево… и ещё Кошка, про которую я ещё не знал.

«Ты здесь?» – спрашиваю я у нее.

«Куда же я от тебя, дурачок, денусь!»

Голос в голове всё тот же – немного ворчливый, живой такой и покровительственный.

– Мне бы… только успеть, – шепчу я – не знаю, себе, Кошке или Энатали.

Когда я очнулся в следующий раз, мы уже не скакали. И вообще я уже лежал. Вокруг гудели голоса, кто-то кого-то отчитывал за медлительность, неподобающую помощнику знахаря, еще кто-то торопливо и без особого почтения извинялся… Пахло травами, микстурами какими-то…

А потом все вдруг стихло. Я повернул голову и увидел невысокого дядьку… да какого, к черту, дядьку? Он был немногим старше меня самого… А может, даже и младше, не знаю…

Походный доспех, простой, без изысков и украшений… Тонкие, правильные черты лица – а через всю скулу шрам, уродливый, некрасивый, видно, зашили плохо… или вообще не зашивали… Взгляд темных чуть прищуренных глаз холоден и цепок.

Он подошел близко-близко – так, что мне было слышно его дыхание – опустился на корточки и посмотрел мне в глаза.

– Ты – из Ахсны, парень?

– Да. Вчера… или позавчера…

Я не мог вспомнить.

– Полковник Миррус, – проговорил я – Пожалуйста. Позвольте сказать ему… несколько слов…

Я говорил очень тихо – и чувствовал благодарность к неведомому мне воину, что приблизился ко мне так, что не надо было напрягать голос… Голоса-то не было. Как будто вчера я выкричал его под ударами Цэгэна, и неважно что я молчал – голоса всё равно не было.

Он смотрел все так же – испытующе, внимательно… Услышав мой почти шепот, он кивнул и приблизился еще немного.

– Я – Миррус, – сказал он. – Я слушаю тебя. Очень внимательно слушаю. Говори.

– Ты – Миррус? – удивленно прошептал я.

А я ожидал увидеть командира Темных полков – суровым воином, по возрасту годящимся мне в отцы, и больше похожим на человека, чем на эльфа… Хотя – если он полуэльф, он и будет выглядеть молодым. Мне вон тоже говорили, что я через двадцать лет таким же останусь…

Ах я дурак… Комол же про шрам говорил! Значит, и вправду он. Я облегченно вздохнул и проговорил:

– «От благородного эля Комола – Миррусу-кузнечику из Вонючей пещеры привет велено передать…»

Миррус застыл, на пару вдохов сделавшись статуей. А может, мне показалось…

– Спасибо за привет, посланник Комола. Что с Ахсной, Эдан? – его голос оставался спокойным. Ровным. Просто… да, все равно там слышался гул, каким земля откликается на полет атакующей конницы…

– Плохо… погибают ребята. Еды осталось на две недели… а по-хорошему на неделю, конечно, только паек нынче не тот… А самое главное – мало нас. Войско Алдар-хана… я шел через становище… не знаю точно, но тысячи две или две с половиной точно есть… реликвия, говорят, у нас в крепости орочья. Священный камень. Они не уйдут, пока не перебьют всех…

– Вот, значит, куда делись те два корпуса, – тихо пробормотал Миррус. – Вот почему выбили всю разведку… И почему хан Геркэ прет на столицу… тоже ясно. Так. Сколько продержится Ахсна? Сколько у нас времени?

– Комол говорил – дня три… И кажется… один из них я потерял… не мог раньше.

– Понял. Что-то еще можешь добавить? Что-то, что нам следует знать? Колдуны, шаманы, метательные орудия у осаждающих есть? Видели что-то необычное у орков?

– Метательных орудий нет, только потому мы держимся… Шаманы… одного я видел, но мне он не показался очень сильным… А верховный шаман у них помер только что. Вчера по нему барабаны били. Орки говорили, что теперь Алдар-хану легче будет… Ещё… оркустов я видел. Не знаю, сколько…

Миррус был настоящим командиром. У меня было такое ощущение, что если бы не его взгляд – я бы не смог всё это сказать. Как будто темно-синие глаза поднимали меня из вязкого болота, куда засасывала боль и слабость.

– Что случилось с тобой, Эдан из Ахсны? – спросил он меня.

– Я вышел прямо на их разведчиков… Уже на нашем берегу. Они были в наших плащах… – признался я со стыдом.

Эльф – и не смог спрятаться, уйти от врага! Позор, что и говорить.

– Так… Дальше. Это, – Миррус кивком показал на мою спину, – их рук дело?

Кажется, я даже улыбнулся.

– Ну а кого же… Был там один мастер…

– Как ты ушел от них?

– Это всё Кошка… Кошка Доори… Она помогла. Она и Нарана убила… – прошептал я и понял, что выгляжу скорей всего, немного помешанным, судя по взгляду полуэльфа.

– Что за кошка, Эдан? – с неожиданным в общем-то терпением спросил Миррус. – Ты не бредишь ли, а? После такой порки немудрено, в общем-то…

– Это подарок моего друга. Это нож… а в нем душа. И ее зовут Доори… Ты покажись, Кошка, – попросил я вслух.

«Что я, клоун, что ли – почтенную публику развлекать?» – проворчала куг, но дала все-таки себя заметить.

– Вот даже как… гномий куг, – задумчиво пробормотал Миррус, не торопясь брать Кошку в руки.

«И правильно – пальцев-то жалко», – хмыкнула Доори и замолчала.

– Тогда еще вопрос, Эдан… и без обид… Что орки смогли узнать от тебя?

– То есть… – не понял я в первое мгновение. Совсем, видно, способность соображать отбила мне эта скачка. – Ничего… Я сказал, что охотник… и вообще не при чем… Но они не поверили. И ещё…

Точно, мозги мне вышибли… Не иначе, они у меня на спине располагаются… Медальон!

Я с огромным трудом поднял руку и дотронулся до шеи. Вспомнил Комола – спасибо тебе, командир! Он говорил: «Не прикасайся к медальону лишний раз – станет видимым, а сейчас на нем хоть и слабенькая, а невидимость!»

Теперь наконец можно.

– Вот… видите? Не отняли… и не потерялся даже… когда я полз, – удивился я.

– Ясно, – вздохнул он, повесив себе безделушку на шею. – Выходит, снова моя очередь… Это, видно, чтоб я долго не раздумывал тут… Что ж, я, в общем, и так бы… Ренналь, командиров второго и третьего ко мне. Сам останешься тут, королеве пыль в глаза будешь пускать… И еще – пусть Тавиа ко мне зайдет поскорее. Потому что орки на нашем берегу – это что-то новенькое. Надо бы подумать и разобраться.

Потом он посмотрел на меня и сказал:

– Эдан из Ахсны, последний вопрос на сейчас… Ты как хочешь – тут остаться или к крепости с нами поехать?

И ни тени сомнения в голосе, что я и вообще смогу куда-то поехать… Ну надо же…

А собственно говоря – меня же можно к седлу привязать! Даже если я и без сознания буду, всё равно доеду… Спасибо тебе, полковник Миррус!

– Я поеду. Если разрешите… – сказал я и вспомнил:

– А орки… нечистокровные были. Полукровки все… Я сам… не мог подумать, что это они на нашем берегу.

Миррус кивнул и повернулся к кому-то, кого мне было не видно.

– Парня ставьте на ноги, как хотите. Но к вечеру он должен быть в седле. Энатали, раз уж привезла, дальше он – твоя забота. Одежда, довольствие и прочее, что понадобится. Впрочем, не думаю, что тебе это в тягость будет…

Тут он вновь посмотрел на меня:

– Отдыхай, Эдан. Лечись. Приходи в себя. Твое оружие – лук, так ведь?

– Да, конечно… Из самострела я не люблю, – признался я.

– Я дам тебе свой, – просто сказал Миррус и встал. – Ренналь, ты послал за людьми?

– Да, эль…

– Хорошо. Готовьте коней, ребятки. Будет жарко…

И отошел куда-то. Вот только что был рядом, а уже нету… шустрый. Как же он, такой шустрый, удар-то по лицу пропустил?

Надо мной склонилась Энатали.

– Эдан, сейчас над тобой лекари поколдуют тут… А ты пока скажи, чего тебе принести? Покушать, может? или ты поспать хочешь?

– Нет… пить, если можно… Командир… – тихо позвал я, боясь, что Миррус, уже стоящий в дверях, не услышит.

Не знаю уж, где он был, насколько далеко, но – услышал. Чуткий…

Снова присел на корточки, чтобы мне не пришлось напрягать голос.

– Слушаю тебя, Эдан…

– Спасибо… За лук… И…что поверил. Что выезжаем… сегодня.

Миррус улыбнулся. Впервые за то время, что я его видел. Улыбка заставила шрам дернуться и еще сильнее исказить черты лица.

– Выздоравливай, – произнес он. – Тебе еще орков стрелять…

– Спасибо, – повторил я. – Обязательно… У меня же друг там, в Ахсне.

– Надеюсь, он выживет и дождется тебя, – улыбка полковника истаяла, ровно дымок над костром.

Борька, дружище! Не смей гибнуть! Я же тебя из-под земли достану! Ну кому я скажу тогда, что это ты меня спас? Твой подарок и рука твоя, протянутая в ночи… издалека… хоть ты сам и не знаешь об этом.

– Он дождется, – упрямо прошептал я, хотя Миррус не мог слышать – он уже ушел. Мне вдруг стало так холодно, как не было ещё – разве что в ночи, когда ехал сюда, и кобылка моя неспешно форсировала речку, а ноги мои были в воде…

Во всяком случае я со стыдом почувствовал, что меня начинает трясти – почти как прошлою ночью, когда Цэгэн камчой орудовал… Не так сильно, но сдержать дрожь не получалось.

– Внимательнее, внимательнее! – раздался совсем рядом старческий голос, чуть дребезжащий, но полный жизни и язвительности. – Горди, что ж ты..! вот, теперь дуй за новой порцией, растяпа! Натка, как там этого твоего зовут? Эдан, так что ли?

– Так, – ворчливо, напоминая интонациями Кошку Доори, отозвалась Энатали. – Где тут твое питье, старый ты хрен? Он пить хотел…

– На вот, держи, там и обезболивающее – ему щас надобно будет. Всю спину исполосовали, твари… Камчой, что ли? Похоже…

– Эдан, – обратилась ко мне Натка. – Попей, а? тут травка заварена, горьковатая, правда… Зато освежает и боль уймет…

– Спасибо!

Я приник к кружке, очень ловко подставленной девушкой, и пил так, словно она и не давала мне попить некоторое время назад. И не важно, что горькое… Какая ерунда! Какой же эльф откажется от настоя трав?!

– Горди! Поди сюда! Давай его на стол, а я руки помою…

– Я помогу, – тут же сказала Энатали. – Эдан, мы сейчас тебя перенесем, чтобы Леммель смог тебя полечить. Ты постарайся не кричать, ладно? А то тут за стенкой еще пара раненых, и они спят… не хочется ребят будить…

– Угу… – выдавил я. – Конечно…

Ведь удалось же мне не кричать там… у орков. Хотя вот Нарану, наверное, очень хотелось, чтобы я кричал… Жаль, нету тут дерева. Веточку бы!

– Мастер, может, сначала раздеть? На столе-то неудобно будет…

– Валяй, так и впрямь лучше… Да и обмыть можно сразу… я пока что… подготовлюсь тут…

Тихое фырканье Горди… Теплый смешок Натки…

Они срезали с меня лохмотья, не так давно бывшие одеждой. Безжалостно содрали присохшую повязку (сразу вспомнился Цэгэн, и не только от боли, вспыхнувшей в потревоженной ране)… И я мог с точностью до секунды определить, в какой момент девушка разглядела наконец мои… «прелести»….

Короткий полу-вздох – полу-всхлип, тихое ругательство сквозь зубы…

– У, орки! – в этом слове, произнесенном растяпой Горди, слышна ненависть… – Гады!

– Ох, Эдан, – еле слышно выдыхает Натка. – И ты такое выдержал! Бедный…

Странным образом от ее сочувствия мне сначала становится ещё больнее, и я хрипло выдыхаю… Тогда, у орков, казалось мне, что «мастер камчи» уже смог добраться до легких… А потом вдруг вижу, как плывет перед глазами милое ее лицо с несколькими смешными конопушками и эльфийской татуировкой у глаза, а в глазах-то слезы, настоящие, вот как блестят!

Закрываю глаза, но всё равно продолжаю видеть Энатали. Как будто и не закрывал. Она из темноты смотрит.

– Ты… ты держись! – шептала она мне, пока ругающийся под нос Горди смывал с меня грязь и запекшуюся кровь. – Ты смелый и сильный! И Миррусу нашему ты понравился, и… мне… тоже… Держись! А Леммель тебе поможет! Он знаешь какой лекарь здоровский?! Он у нас огого сколько народу на ноги поставил! И тебе тоже поможет! Он же маг! Маг-целитель… только что мертвых не оживляет, а так… И не смотри, что пьет – он, когда выпьет, лучше всего и работает! Вот.

– Пусть пьет, – прошептал я непослушными губами, – теперь всё будет хорошо… Всё должно быть хорошо…

Пожалуйста, пусть Миррус успеет! И Борька выживет… Только уцелей, проклятый гном – как же я без тебя?!

Натка сидела на какой-то скамейке, рядом с хирургическим столом, и смотрела на меня.

Голубые глаза, светлые и влажные, как кусочек весеннего неба… Я видел нечетко, голова немного кружилась, и порой казалось, что глаза эти смотрят из темноты, хотя в комнате было светло. Но их я из виду не терял. Надо же было за что-то держаться!

Только иногда не получалось быть совсем уж беззвучным, и помимо воли из горла рвался какой-то булькающий хрип… но, кажется, это было негромко…

– Так… – это Леммель… дорогим вином несет от него, как от винной бочки. Захмелеть впору… – Ого, как над парнем поработали! Ты глянь, Горди, живого места же нет! И ведь не орет…

В голосе лекаря неподдельное уважение и… да, благодарность. Видать, наслушался воплей и рад, ежели пациент тихо себя ведет…

– Теперь и я верю, что орки от него мало чего добились…