Текст книги "Навеки Элис"

Автор книги: Лайза Дженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Апрель 2004 года

Какими бы умными они ни были, им не удалось разработать детальный долгосрочный план. В этой задаче было слишком много неизвестных, и самым главным был вопрос: как быстро будет развиваться болезнь? Шесть лет назад они оба взяли годичный творческий отпуск, чтобы написать книгу «От молекул к разуму». Таким образом, каждый из них сможет уйти в очередной творческий отпуск только через год. Продержится ли она столько? Они остановились на том, что Элис отработает семестр, уклоняясь по возможности от поездок, а лето они проведут на Кейп-Код. Дальше августа они не загадывали.

И еще они решили никому, кроме детей, об этом не рассказывать. Неизбежное саморазоблачение и мучительный разговор должны были состояться как раз в это утро за пасхальным столом с рогаликами, шоколадными яйцами, мексиканской фриттатой и салатом «Мимоза».

Они давно не собирались всей семьей на Пасху. Анна проводила этот уик-энд в Пенсильвании с семьей Чарли, Лидия оставалась в Лос-Анджелесе, а до этого была где-то в Европе, Джон участвовал в конференции в Боулдере. Чтобы уговорить Лидию приехать домой в этом году, потребовалось приложить определенные усилия. Она ссылалась на то, что не может позволить себе улететь из Лос-Анджелеса посреди репетиционного процесса, да и сам перелет – это слишком дорого. Но Джон убедил дочь, что она сможет выкроить пару дней, и оплатил билеты на самолет.

Анна отказалась от «Мимозы» и «Кровавой Мэри» в пользу карамельных яиц, которые она хрумкала, как попкорн, и запивала ледяной водой. Предупредив вопросы о беременности, она начала подробно рассказывать о предстоящей процедуре внутриматочного оплодотворения.

– Мы были на приеме у специалиста в Бригеме, и он все просчитал. Яйцеклетки у меня здоровые, овуляция происходит каждый месяц, у Чарли прекрасная сперма.

– Анна, я не думаю, что кому-то интересно слушать про мою сперму, – остановил ее Чарли.

– Но это правда, и это так несправедливо. Я даже пробовала иглоукалывание, все без толку. Только мигрень прошла. Так что теперь мы, по крайней мере, знаем, что я могу забеременеть. В среду начинаю курс инъекций фолликулостимулирующих гормонов, на следующей неделе сама буду колоть себя каким-то препаратом, который освободит мои яйцеклетки, а потом они оплодотворят меня спермой Чарли.

– Анна, – сказал Чарли.

– Они это сделают, и тогда, будем надеяться, на следующей неделе я буду беременна!

Элис стиснула зубы и постаралась улыбнуться. Симптомы Альцгеймера проявляются только после репродуктивного возраста, когда деформированные гены уже переданы следующему поколению. Что было бы, если бы она знала, что носит этот ген, этот страшный жребий в каждой клетке своего тела? Решилась бы она рожать или стала бы предохраняться? Рискнула бы передать детям свои янтарные глаза, орлиный нос Джона и свой пресенилин-1? Естественно, сейчас она не могла представить свою жизнь без детей. Но до зачатия, до того как она испытала чувство первозданной непостижимой любви, которую они ей подарили? Могла ли она решить, что для всех будет лучше, если она откажется иметь детей? Что решит Анна?

Пришел Том, с извинениями и без своей девушки. Так было даже лучше. Этот разговор предназначался только для членов семьи. Элис даже имени девушки не помнила. Том, очевидно, не хотел остаться без вкусного и прошел прямиком в столовую, после чего вернулся в гостиную с улыбкой на лице и с тарелкой, в которой было всего по чуть-чуть. Он подсел на диван к Лидии. Та сидела с закрытыми глазами, держала в руках сценарий и беззвучно шевелила губами, повторяя роль. Семья в сборе. Время пришло.

– Мы с отцом хотим обсудить с вами нечто очень важное, мы специально ждали момента, когда вы все соберетесь дома.

Она взглянула на Джона. Он кивнул и сжал ее руку в своей.

– Последнее время у меня проблемы с памятью, а в январе мне поставили диагноз – ранний Альцгеймер.

Часы на камине тикали так, как будто кто-то увеличил их громкость. Так они были слышны только в пустом доме. Том замер, не донеся до рта полную вилку фриттаты. Ей следовало подождать, пока он доест свой поздний завтрак.

– Они уверены, что это Альцгеймер? Ты получила повторное заключение? – спросил Том.

– Она прошла генетическое обследование. У нее мутация пресенилина-один, – сказал Джон.

– Аутосомно-доминантное наследование? – уточнил Том.

– Да.

Джон сообщил Тому больше, но только глазами.

– Что это значит? Папа, о чем ты ему сейчас сказал? – спросила Анна.

– Это значит, что у нас пятьдесят шансов из ста получить тот же диагноз, – сказал Том.

– А мой ребенок?

– Ты еще даже не беременна, – сказала Лидия.

– Анна, если у тебя есть мутация, то же будет и у твоих детей. У каждого твоего ребенка будет пятидесятипроцентная вероятность наследовать болезнь Альцгеймера, – сказала Элис.

– И что же нам делать? Надо пройти тесты? – спросила Анна.

– Можете пройти, – ответила Элис.

– О боже, что, если у меня это есть? Тогда и у моего ребенка будет, – сказала Анна.

– Вполне вероятно, что к тому времени, когда наши дети повзрослеют, нужное лекарство будет найдено, – предположил Том.

– Но не к тому времени, когда оно понадобится нам, это ты хочешь сказать? Значит, с моими детьми все будет в порядке, а я превращусь в зомби?

– Анна, хватит! – оборвал ее Джон.

Он побагровел и стиснул челюсти. Десять лет назад он бы отослал Анну в ее комнату, но сейчас только крепче сжал руку Элис и задергал ногой. Многое ему уже было не под силу.

– Извини, – сказала Анна.

– Есть вероятность, что к тому времени, когда вы достигнете моего возраста, уже разработают методы превентивного лечения. Это один из доводов в пользу того, чтобы вы прошли тесты. Если вы их пройдете, то сможете начать лечение до того, как проявятся симптомы, и, будем надеяться, никогда не заболеете, – сказала Элис.

– Мам, а какое лечение они предлагают сейчас? Для тебя? – спросила Лидия.

– Ну, они посадили меня на антиоксиданты, витамины, аспирин, статины и парочку нейротрансмиттеров.

– Это поможет остановить развитие болезни?

– Может быть, на какое-то время, на самом деле они не знают точно.

– А клинические исследования? – спросил Том.

– Я сейчас этим занимаюсь, – сказал Джон.

Он начал рассказывать о клиницистах и ученых Бостона, которые изучают этимологию болезни Альцгеймера. У них появились относительные перспективы в клинической терапии. Джон не был неврологом, он был биологом и занимался раковыми клетками, но ему было несложно понять, что пораженные клетки в другой системе могут впасть в состояние амока. Они с Томом разговаривали на одном языке: рецепторное связывание, фосфорилирование, транскрипционное регулирование, клатрин, секретаза. Принадлежность к Гарварду, как членский билет в элитный клуб, мгновенно располагала к Джону самые уважаемые умы бостонского научного сообщества, исследующего болезнь Альцгеймера. Если бы лучший способ лечения существовал или был на подходе, Джон нашел бы его для Элис.

– Но, мам, с виду у тебя все отлично. Должно быть, они действительно обнаружили это на очень ранней стадии. Я даже ничего такого не замечал, – сказал Том.

– Я замечала, – сказала Лидия. – Болезнь Альцгеймера я, конечно, не подозревала, но видела, что что-то не так.

– То есть?

– Например, иногда по телефону мама говорила какую-то несуразицу и часто повторялась. Или забывала, о чем я с ней говорила каких-то пять минут назад. И она забыла, как готовить рождественский пудинг.

– Как давно ты начала это замечать? – спросил Джон.

– Ну, год точно.

Сама Элис не могла проследить цепочку событий такой давности, но Лидии она верила. И еще она почувствовала, что Джон принижен.

– Если у меня это есть, я должна об этом знать. Я хочу пройти тесты. А вы, ребята? – спросила Анна.

– Я считаю, жить в неведении хуже, чем знать, пусть даже у меня это есть, – ответил Том.

Лидия закрыла глаза. Все ждали. Элис даже пришла в голову абсурдная мысль, что ее дочь снова начала учить роль или заснула. После неловкой паузы Лидия открыла глаза и сообщила о своем решении:

– Я знать не хочу.

Она всегда все делала не так, как все.

В Уильям-Джеймс-Холле было на удивление тихо. Обычная болтовня студентов, вопросы, споры, шутки, жалобы, похвальба, флирт – все стихло. Подготовка к весенней сессии стремительно загоняла студентов в их комнаты в общежитии и в библиотечные залы, но она должна была начаться только через неделю. По расписанию многие студенты, изучавшие когнитивную психологию, должны были провести один день в Чарлз-тауне, исследуя функциональное отображение магнитного резонанса. Возможно, это был именно такой день.

Какой бы ни была причина, Элис обрадовалась возможности спокойно поработать. По пути в офис она решила не заходить в кафе «У Джерри» и теперь жалела об этом. Кофеин пошел бы ей на пользу. Она просмотрела статьи в «Лингвистике джорнал», сравнила результаты последних экзаменов, ответила на письма. И все это время ей не помешали ни стук в дверь, ни телефонный звонок.

Элис так и забыла зайти в кафе, но поняла это, только когда оказалась дома. Чаю по-прежнему хотелось, поэтому она прошла в кухню и поставила чайник на плиту. Часы на микроволновке показывали четыре двадцать две утра.

Она посмотрела в окно и увидела в черном стекле свое отражение. На ней была ночная рубашка.

Привет, мам!

ЭКО не помогло. Я не беременна. Это меня расстроило, но не так, как я предполагала (а Чарли, кажется, даже рад). Будем надеяться, что другой тест тоже окажется отрицательным. Визит назначен на завтра. Мы с Томом сразу к вам заедем и сообщим о результатах.

Люблю,

Анна.

По расчетам Элис, они должны были приехать около часа назад, и их шансы на отрицательный результат уменьшались с каждой минутой ожидания. Если бы все было в порядке, визит был бы коротким – «у вас все прекрасно» и «спасибо вам большое» – и на выход. Может быть, Стефани сегодня задержалась. Может, Анна и Том провели в комнате ожидания больше времени, чем мысленно отвела им Элис.

Шансы уменьшились до бесконечно малых величин, когда они вошли наконец в дом. Если бы тесты ничего не показали, они бы сообщили об этом с порога или это было бы заметно по их возбужденным радостным лицам. Но они сумели как ни в чем не бывало пройти в гостиную, оттягивая решающий момент, когда придется сообщить ужасную правду, которую они, несомненно, уже знали.

Они сели рядом на диван. Том слева, Анна справа. Так они устраивались на заднем сиденье в машине, когда были маленькие. Том был левша и любил сидеть у окна, Анна была правша и не возражала против серединки. Сейчас они сидели ближе, чем когда-либо, и, когда Том потянулся и взял Анну за руку, она не закричала: «Ма-а-ам, Томми меня трогает!»

– У меня нет мутации, – сказал Том.

– А у меня есть, – сказала Анна.

Элис помнила, какое райское блаженство испытала она, когда родился Том. Потребовалось двадцать шесть лет, чтобы блаженство превратилось в адскую муку. Элис не выдержала и расплакалась.

– Мне жаль, – сказала она.

– Все будет хорошо, мама. Ты сама говорила, скоро найдут способ превентивного лечения, – отозвалась Анна.

Когда Элис думала об этом потом, ее поразила парадоксальность ситуации. Анна, по крайней мере внешне, казалась ей сильнее других. Элис успокаивала ее, но не удивилась. Анна больше других детей взяла от матери: волосы, цвет кожи, темперамент… и пресенилин-1.

– Я хочу продолжить. Я уже говорила с моим врачом, они проведут предимплантационную диагностику. Протестируют каждую клетку каждого эмбриона и имплантируют того, который окажется без мутации. Так что мы будем абсолютно уверены, что у моих детей никогда этого не будет.

Это была по-настоящему хорошая новость. Но пока все ее обсуждали, Элис ощутила ложку дегтя в бочке меда. Хоть она и винила во всем себя, но завидовала дочери. У Анны была возможность сделать то, что не могла сделать она. Анна могла уберечь своих детей от беды. Ей никогда не придется сидеть напротив и видеть, как ее первый ребенок пытается осознать, что со временем у нее разовьется болезнь Альцгеймера. Элис жалела, что ей не были доступны возможности репродуктивной медицины. Но тогда эмбрион, который со временем превратился в Анну, оказался бы в числе забракованных.

По мнению Стефани Аарон, Том был в полном порядке, но он так не выглядел. Бледный и обессиленный, он был просто потрясен. Элис казалось, что отрицательный результат будет облегчением для любого из детей. Но они были семьей, их связывала общая жизнь, ДНК и любовь друг к другу. Анна была старшей сестрой Тома. Она научила его надувать пузыри из жевательной резинки и всегда угощала его конфетами на Хеллоуин.

– Кто скажет Лидии? – спросил Том.

– Я скажу, – ответила Анна.

Май 2004 года

После того как ей поставили диагноз, Элис подумывала изучить его как следует, но не стала этим заниматься. Гадание по печенью, гороскопы, карты Таро и прочее были ей неинтересны. Она не торопилась заглядывать в будущее, хотя каждый день приближал ее к нему. В то утро не произошло ничего особенного, что разожгло бы ее любопытство или наделило мужеством, чтобы посетить медицинский центр по уходу и реабилитации на Маунт-Оберн. Но она это сделала.

В холле ее ничто не смутило. Акварель с видом океана на стене, блеклый восточный ковер на полу, а за столом, который стоял под углом к парадной двери, сидела женщина с густо накрашенными ресницами и коротко подстриженными черными волосами. Если бы не слабый запах лекарств, отсутствие багажа, консьержа и движения на вход и выход, можно было подумать, что это холл какой-нибудь гостиницы. Люди, которые здесь жили, были не гостями, а постоянными жильцами.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина.

– Мм, да. Вы здесь ухаживаете за людьми с болезнью Альцгеймера?

– Да, у нас есть отделение, специально предназначенное для пациентов с этой болезнью. Хотите взглянуть?

– Да.

Она прошла за женщиной к лифтам.

– Подыскиваете место для кого-то из родителей?

– Да, – солгала Элис.

Они ждали. Лифты, как и большинство людей, которых они перевозили, были старые, с замедленной реакцией.

– Чудесное колье, – заметила женщина.

– Спасибо.

Элис потянулась к груди и погладила крылья бабочки с синими камнями на колье в стиле ар-нуво. Колье принадлежало ее матери, которая надевала его только на юбилей или на свадьбу, и Элис тоже приберегала украшение для особых случаев. Но никаких событий на календаре не значилось, а она любила это колье, поэтому как-то раз, в конце прошлого месяца, надела его с джинсами и футболкой. Ансамбль смотрелся великолепно.

К тому же она любила, когда ей что-то напоминало о бабочках. Когда Элис было шесть или семь лет, она узнала, что бабочки живут всего несколько дней. Она сидела во дворе и оплакивала их судьбу. Мама успокаивала Элис, говорила, что не надо жалеть бабочек, потому что короткая жизнь не означает, что они несчастливы. Стоял теплый летний день, они наблюдали за бабочками, порхающими над маргаритками, и мама сказала: «Посмотри, они счастливы».

Элис любила вспоминать этот день.

Они вышли из лифта на третьем этаже, прошли по длинному, устланному ковролином коридору мимо безликих двустворчатых дверей и остановились. Женщина указала на двери, которые автоматически закрылись у них за спиной.

– Специальное отделение по уходу за больными Альцгеймером у нас закрывается. Если вы не знаете кода, то не сможете сюда пройти.

Элис взглянула на панель с кнопками у двери. Цифры были перевернуты и шли в обратном порядке, справа налево.

– А почему цифры так расположены?

– О, это для того, чтобы пациенты не могли выучить и запомнить код.

Это показалось Элис излишней мерой предосторожности.

«Если они могут запомнить код, им нет смысла здесь находиться».

– Не знаю, прошли ли вы через это с вашими родителями, но больные Альцгеймером часто блуждают по ночам. У нас разрешается гулять по отделению в любое время суток, но так, чтобы это было безопасно и без риска заблудиться. Мы не даем им транквилизаторы и не запираем на ночь в комнатах. Стараемся предоставить как можно больше свободы и независимости. Это, как вам известно, очень важно и для них, и для их родных.

Маленькая седая женщина в домашнем халате в розовый и зеленый цветочек преградила путь Элис.

– Ты не моя дочь.

– Да, простите, не ваша.

– Верни мои деньги!

– Она не брала ваши деньги, Эвелин. Ваши деньги у вас в комнате. Посмотрите в верхнем ящике комода, думаю, вы положили их туда.

Женщина с подозрением и неприязнью разглядывала Элис, но потом все-таки последовала совету и побрела в свою комнату, шаркая грязно-белыми махровыми шлепанцами.

– У нее есть двадцатидолларовая банкнота, она ее постоянно прячет, потому что боится, что кто-нибудь украдет. Потом, конечно, забывает, куда спрятала, и начинает всех обвинять в воровстве. Мы пытались уговорить ее потратить эти деньги или положить в банк, но она не хочет. Когда-нибудь она забудет о своей банкноте, и на этом все кончится.

Освободившись от параноидального преследования Эвелин, они беспрепятственно дошли до комнаты отдыха в конце коридора. Там пожилые люди сидели за ланчем за круглыми столиками. Вглядевшись, Элис поняла, что здесь одни женщины.

– В отделении всего трое мужчин?

– Вообще-то всего два из тридцати двух пациентов. Гарольд приходит каждый день, чтобы позавтракать или пообедать с женой.

Вероятно, руководствуясь правилами из далекого детства, два старика с болезнью Альцгеймера сидели за отдельным столиком. Пациенты гуляли в проходах.

Многие женщины были в креслах-каталках. Почти у всех – жиденькие седые волосы и провалившиеся глаза, увеличенные толстыми линзами очков, и все очень медленно пережевывали пищу. Никаких разговоров. Даже между Гарольдом и его женой. Единственные звуки, кроме тех, что сопровождают поглощение пищи, издавала одна женщина – она пела за едой. Ее будто заело на первой строке песни Бинга Кросби «By the Light of the Silvery Moon». Никто не протестовал и не аплодировал.

 
By the light of the silvery moon.
 

– Как вы, должно быть, догадались, это наша столовая и комната для занятий. Пациенты здесь завтракают, обедают и ужинают в строго определенное время. Очень важно следовать распорядку. Здесь же они занимаются разными делами. Кегли, настольные игры, танцы, музыка, поделки. Сегодня утром они мастерили милые скворечники. У нас есть сотрудники, которые ежедневно читают свежие газеты, чтобы пациенты были в курсе событий.

 
By the light…
 

– У них есть масса возможностей поддерживать тело и мозг в деятельном состоянии.

 
…of the silvery moon.
 

– А родные и друзья всегда могут прийти к нам и разделить с ними досуг или пообедать.

Кроме Гарольда, по наблюдениям Элис, в комнате больше не было родственников. Ни мужей, ни жен, ни детей, ни внуков, ни друзей.

– Также у нас есть высококвалифицированные сотрудники, которые могут предоставить дополнительный уход любому из наших пациентов.

 
By the light of the silvery moon.
 

– У вас есть пациенты младше шестидесяти лет?

– О нет, думаю, самому молодому семьдесят. Средний возраст – восемьдесят два, восемьдесят три. Больной Альцгеймером младше шестидесяти – большая редкость.

«Такой больной как раз сейчас стоит перед вами, леди».

 
By the light of the silvery moon.
 

– Сколько все это стоит?

– Я могу предоставить вам полную информацию, но в январе содержание в специальном отделении для пациентов с болезнью Альцгеймера составляло двести восемьдесят пять долларов в день.

Элис произвела в уме грубый математический подсчет. Около ста тысяч долларов в год. Умножить эту сумму на пять, десять, двадцать лет.

– У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

 
By the light…
 

– Нет, спасибо.

Элис прошла за своим гидом обратно к запертым двустворчатым дверям и стала наблюдать, как та набирает код.

Ноль, семь, девять, один, девять, два, пять.

Это место не для нее.

Был очень редкий для Кембриджа день. Сказка, о которой мечтают жители Новой Англии и в которой из года в год разочаровываются, – солнечный весенний день, семьдесят градусов по Фаренгейту. Небо синее, как раскрашенное, плащ точно не понадобится. Такой день нельзя просиживать в офисе, особенно если у тебя болезнь Альцгеймера.

Она удалилась от парка на пару кварталов и, дрожа от радостного возбуждения, как школьница, сбежавшая с уроков, вошла в «Бен энд Джерриз».

– Мне тройную порцию арахисового в рожке, пожалуйста, – сказала она.

«Черт, я же на липиторе».[20]20
  Липитор – препарат из группы статинов.


[Закрыть]

Она разглядывала гигантский рожок, словно это была статуэтка «Оскара», потом оставила сдачу в кувшине «Мелочь для колледжа» и продолжила путь к Чарлз-ривер.

Много лет назад она перешла на замороженный йогурт, теоретически более здоровый продукт, и совсем забыла, каким может быть мороженое и какое удовольствие оно может доставить. Элис лизала его на ходу и думала о том, что видела в медицинском центре на Маунт-Оберн. Ей нужен план получше, без игр в настольные игры с Эвелин в центре по уходу и реабилитации. Джон не должен тратить целое состояние на то, чтобы поддерживать достойное существование женщины, которая перестала его узнавать и, что самое главное, которую перестал узнавать он. Элис не хотела жить в мире, где финансовое и эмоциональное бремя перевешивает все радости жизни.

Она совершала ошибки и старалась их исправлять, но при этом отлично понимала, что ее IQ неизменно приближается к среднему уровню. Но люди со средним IQ не убивают себя. Ну, пожалуй, убивают, только причина не имеет отношения к IQ.

Несмотря на усиливающуюся потерю памяти, ее мозг все еще прекрасно справлялся с самыми разными задачами. Например, в эту самую минуту она ела мороженое, и ни одна капля не упала ей на руку и не стекла по рожку. Она не задумываясь применяла прием «лизни – поверни», который усвоила еще в детстве и который, вероятно, отложился в подсознании где-то рядом с навыками, как ездить на велосипеде или зашнуровывать ботинки. Элис сошла с тротуара и начала переходить дорогу, а ее мозг тем временем решал сложное математическое уравнение: как переместить тело на противоположную сторону улицы, не споткнуться и не попасть под машину. Она уловила сладкий запах нарциссов, порыв ветра донес до нее аромат карри из индийского ресторанчика за углом. Она лизала мороженое, смаковала вкус шоколада и арахисового масла, убеждаясь, что зоны мозга, отвечающие за наслаждение, отлично работают – те самые, которые необходимы, чтобы получать удовольствие от секса или бутылки хорошего вина.

Но наступит момент, когда она забудет, как есть мороженое, зашнуровывать ботинки и переходить улицу. В какой-то момент нейроны удовольствия будут уничтожены агрегированными амилоидами, и она больше не сможет радоваться жизни. В какой-то момент уже не будет никаких моментов.

Она бы предпочла, чтобы у нее был рак. Не моргнув глазом, она бы поменяла Альцгеймера на рак. Ей было стыдно, тем более что торг в этом случае был неуместен, но она все равно дала волю фантазии. Если бы у нее был рак, ей было бы с чем бороться. Есть хирургия, радиация, химиотерапия. С таким оружием у нее был бы шанс победить. Ее семья и гарвардское сообщество встали бы на ее сторону и сочли бы эту борьбу благородной. И даже если б она в итоге проиграла, то смогла бы в полном сознании посмотреть им в глаза и попрощаться, перед тем как покинуть этот мир.

Болезнь Альцгеймера – совсем другой зверь. Против него нет оружия. Принимать арисепт и наменду – все равно что стрелять из дырявого водяного пистолета по огню. Джон продолжал выяснять в клиниках, нет ли у них каких-то новых препаратов, но она сомневалась, что какие-то из них могут внести ощутимые перемены в ее жизнь, иначе он бы уже названивал доктору Дэвису и требовал, чтобы ей выписали что-то еще. Сейчас для всех, у кого болезнь Альцгеймера, будь то пациент медицинского центра на Маунт-Оберн или профессор психологии Гарвардского университета, исход один. Все мы сгорим. Никто не уцелеет.

Если облысевшая голова и бинты могут стать символом мужества и надежды, то ее ограниченный словарный запас и пропадающая память говорят о психической нестабильности и неизбежном слабоумии. Больные раком могут рассчитывать на поддержку своего окружения. Элис предстояло стать парией. Даже благожелательно настроенные и высокообразованные люди опасаются умственно отсталых и предпочитают держаться от них на расстоянии. Она не хотела стать тем, кого боятся и избегают.

У нее Альцгеймер. В борьбе с этой болезнью она может рассчитывать только на два малоэффективных препарата и не сможет поменять свою болезнь на какую-нибудь излечимую – это факты. Остается вопрос: чего же она хочет? Если доказано, что ЭКО приносит результаты, она хочет жить, чтобы подержать на руках ребенка Анны и понимать, что это ее внук. Она хочет увидеть Лидию в какой-нибудь достойной роли. Увидеть, как влюбится Том. Провести еще один творческий отпуск с Джоном. Прочитать все книги, какие только сможет, пока не разучилась читать.

Элис немного посмеялась над своим открытием. Это был сюрприз. В списке ее желаний ни один пункт не имел отношения ни к лингвистике, ни к преподаванию, ни к Гарварду. Она доела последний кусочек рожка от мороженого. Ей хотелось больше солнечных теплых дней и рожков с мороженым.

А когда ее бремя перевесит удовольствие от мороженого, она предпочтет умереть. Но хватит ли у нее – в буквальном смысле – ума, чтобы понять, что рубеж перейден? Ее беспокоило, что в будущем она не сможет ни вспомнить, ни осуществить свой план. Просить Джона или детей помочь выполнить его тем или иным способом у нее нет права. Она никогда не предложит им такой выбор.

Ей нужен план самоубийства, которое она сможет совершить в будущем. Для этого надо было разработать тест самопроверки на каждый день. Она думала о вопросах, которые ей задавали доктор Дэвис и невролог и на которые она уже в декабре не смогла ответить. Думала о том, чего все еще хочет от жизни. Она готова жить с серьезными провалами в кратковременной памяти. Для этого совсем не нужен блестящий интеллект.

Элис достала свой «блэкберри» из светло-голубой сумки от «Анны Уильям» – подарок Лидии на день рождения. Эта сумка стала для нее обязательным аксессуаром, как платиновое обручальное кольцо и часы для бега. Сумка отлично смотрелась в ансамбле с колье в виде бабочки. В ней Элис хранила мобильник, «блэкберри» и ключи, снимая сумку с плеча, только когда ложилась спать.

Она напечатала:

Элис, ответь на следующие вопросы:

1. Какой сейчас месяц?

2. Где ты живешь?

3. Где находится твой офис?

4. Когда день рождения Анны?

5. Сколько у тебя детей?

Если у тебя возникнут проблемы с ответом на любой из этих вопросов, открой в своем компьютере файл «Бабочка» и немедленно выполни инструкции.

Потом она включила вибровызов напоминания на восемь утра каждого дня без конечной даты. Элис понимала, что, несмотря на простоту, ее план несовершенен, и просто надеялась, что откроет «блэкберри» до того, как перестанет понимать, что это такое.

Элис почти вбежала в аудиторию, так как была уверена, что опоздала, но там ничего не происходило. Она заняла место в четвертом ряду справа. Несколько студентов просочились в аудиторию через заднюю дверь, но большинство уже заняли свои места. Она взглянула на часы. Десять ноль пять. Часы на стене этому не противоречили. Ситуация показалась ей необычной. Она не сидела без дела, просмотрела учебный план, пробежалась по своим записям с последнего занятия и составила список дел на остаток дня:

Лаборатории

Семинар

Пробежка

Последняя проверка

Десять минут одиннадцатого. Она выстукивала авторучкой мотив «Му Sharona».

По аудитории прокатилась волна беспокойства. Студенты сверялись со своими записями и часами на стене, перелистывали учебники, загружали лэптопы, кликали и что-то набирали. Допивали кофе. Шуршали обертками от шоколадок, чипсов и прочих снэков. Жевали колпачки авторучек и ногти. Разворачивались на сто восемьдесят градусов, чтобы увидеть, что происходит в конце аудитории, переговаривались с приятелями на соседних рядах, поднимали брови и пожимали плечами. Шептались и хихикали.

– Может, сегодня будет читать приглашенный лектор, – предположила девушка, которая сидела в двух рядах за спиной Элис.

Элис снова открыла свой план лекций на тему «Мотивации и эмоции». Четвертое мая, вторник, «Стресс, беспомощность и контроль» (главы 12 и 14). О приглашенном лекторе ни слова. Атмосфера в аудитории трансформировалась из ожидания в нервозность. Студенты напоминали зерна кукурузы на раскаленном противне. Стоит одному взорваться, остальные не заставят себя ждать, но никто не знает, кто станет первым и когда. Формальное правило Гарварда гласило: студенты должны ждать опаздывающего профессора двадцать минут, после чего занятия считаются официально отмененными. Элис не побоялась стать первой, она захлопнула блокнот, закрыла авторучку и бросила все в сумку. 10.21. Достаточно.

Развернувшись, чтобы уходить, она взглянула на четырех студенток, которые сидели у нее за спиной. Девушки улыбнулись в ответ, видимо, они были ей благодарны за то, что она сняла напряжение и подарила им свободу. Элис подняла руку и в качестве неопровержимого доказательства своей правоты продемонстрировала запястье с часами.

– Не знаю, как вы, ребята, а у меня есть дела поинтереснее.

Она поднялась по ступенькам и, ни разу не оглянувшись, вышла из аудитории через задние двери.

Она сидела в своем офисе и наблюдала за сверкающим на солнце потоком машин, которые ползли в час пик по Мемориал-драйв. Бедро ощутило вибрацию. Восемь часов утра. Она вытащила «блэкберри» из голубой сумки.

Элис, ответь на вопросы:

1. Какой сейчас месяц?

2. Где ты живешь?

3. Где находится твой офис?

4. Когда день рождения Анны?

5. Сколько у тебя детей?

Если у тебя возникнут проблемы с ответом на любой из этих вопросов, открой на своем компьютере файл «Бабочка» и немедленно выполни инструкции.

Май

34 Поплар-стрит, Кембридж,

МА 02138 Уильям-Джеймс-Холл,

комната 1002

14 сентября 1976 года Трое