Текст книги "Навеки Элис"

Автор книги: Лайза Дженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Июнь 2004 года

Несомненно, старая женщина с ярко-розовыми ногтями и губами щекочет девочку лет пяти, наверное внучку. У обоих очень довольный вид. Рекламное объявление гласит: «Один смеющийся животик = один прописанный препарат против Альцгеймера». Элис листала журнал «Бостон», но на этой странице застопорилась. Ненависть к женщине с картинки заполнила ее, как расплавленный свинец. Она разглядывала картинку и надпись и ждала, когда ее мозг ухватится за то, что ее так зацепило. Но прежде чем она успела понять, почему испытывает острую неприязнь к женщине из журнала, доктор Мойер открыла дверь в приемную.

– Итак, Элис, насколько я понимаю, у вас возникли некоторые проблемы со сном. Расскажите об этом.

– Мне нужно больше часа, чтобы заснуть, но через два часа я просыпаюсь, и все начинается сначала.

– Вас бросает в жар? Вы испытываете физический дискомфорт во сне?

– Нет.

– Какие лекарства вы принимаете?

– Арисепт, наменда, липитор, витамины С и Е и аспирин.

– Что ж, бессонница может быть побочным эффектом арисепта.

– Это верно, но я не собираюсь от него отказываться.

– Расскажите, что вы делаете, когда не можете заснуть.

– Обычно лежу в постели и нервничаю. Я знаю, что будет еще хуже, но не знаю когда. Я боюсь, что могу заснуть, а когда проснусь утром, не буду знать, где я, кто я и что должна делать. Я понимаю, что это нерационально, но все время думаю о том, что Альцгеймер убивает клетки моего мозга, только когда я сплю. А когда бодрствую, я как бы на посту и остаюсь прежней. Я понимаю, что все это не дает мне заснуть, но ничего не могу с этим поделать. Я нервничаю, потому что не могу заснуть, а с другой стороны, я не могу заснуть, потому что нервничаю. У меня даже нет сил рассказывать вам об этом.

Только часть из сказанного было правдой. Она действительно нервничала. Но спала как младенец.

– У вас бывает такое же нервное напряжение в другое время суток? – спросила доктор Мойер.

– Нет.

– Я пропишу вам SSRI.

– Я не хочу привыкать к антидепрессантам. У меня нет депрессии.

Правда заключалась в том, что она действительно была немного подавлена. У нее нашли роковую, неизлечимую болезнь. У ее дочери тоже. Она практически перестала путешествовать, ее лекции, когда-то увлекательные, стали невыносимо скучными, и даже в те редкие минуты, когда Джон был дома, казалось, он где-то за тысячу миль. Так что – да, ей немного грустно. Но это естественная реакция на ситуацию, а не повод прибавить к ее ежедневному рациону еще один препарат с побочными эффектами. И пришла она сюда совсем не за этим.

– Можем попробовать ресторил, по одной таблетке перед сном. Это поможет вам быстро заснуть, длительность сна будет примерно шесть часов, а утром вы не будете чувствовать себя вялой.

– Я бы хотела более сильный препарат.

Последовала долгая пауза.

– Было бы хорошо, если бы на нашу следующую встречу вы пришли вместе с мужем, тогда мы и поговорим о более сильных препаратах.

– Это не касается моего мужа. У меня нет депрессии, я не отчаялась, я понимаю, о чем прошу, Тамара.

Доктор Мойер внимательно изучала ее лицо. А Элис – ее. Обеим было за сорок, еще не старые, обе замужем, с образованием. Элис не знала, какой политики придерживается ее врач. При необходимости она была готова обратиться к другому специалисту. Деменция прогрессировала, она не могла позволить себе ждать дольше. Она может забыть.

У нее был отрепетирован еще один диалог, но он не понадобился: доктор Мойер достала блокнот с бланками рецептов и начала писать.

Она снова была в маленькой комнате для проведения тестов с неврологом Сарой Такой-то. Сара секунду назад представилась во второй раз, но Элис тут же забыла ее фамилию. Плохой знак. Комната, однако, была точно такая же, какой она запомнила ее в январе: тесная, стерильная и безликая. Стол с компьютером «Аймаке», два стула из кафетерия и металлический шкаф для папок. Больше ничего. Ни окон, ни комнатных растений, ни картин, ни календарей. Ничего лишнего, никаких подсказок, никаких ассоциаций.

Сара Такая-то начала с вопросов, которые звучали как начало обычного собеседования.

– Элис, сколько вам лет?

– Пятьдесят.

– Когда вам исполнилось пятьдесят?

– Одиннадцатого октября.

– Какое сейчас время года?

– Весна, но уже чувствуется, что лето на подходе.

– Я знаю, сегодня жарко. А где мы сейчас находимся?

– В отделении нарушений памяти Массачусетского главного госпиталя в Бостоне, штат Массачусетс.

– Вы можете перечислить предметы, изображенные на этой картинке?

– Книга, телефон, лошадь, машина.

– А что это у меня на блузке?

– Кнопка.

– А на пальце?

– Кольцо.

– Вы можете произнести по буквам слово «вода» в обратном порядке?

– А-д-о-в.

– И повторите, пожалуйста, за мной следующее: кто, что, когда, где, почему.

– Кто, что, когда, где, почему.

– Вы можете поднять левую руку, закрыть глаза и открыть рот?

Она смогла.

– Элис, какие предметы были на картинке, которую я вам показывала?

– Лошадь, машина, телефон, книга.

– Замечательно. А теперь напишите что-нибудь вот здесь.

Я не могу поверить, что когда-нибудь не смогу это сделать.

– Замечательно. А теперь за минуту назовите, сколько сможете, слов на букву «в».

– Вспомнить, всегда, весело, враг, выжить, верх, вдуть. – Она рассмеялась. – Простите за последнее.

«Простите – на „п“».

– Все нормально, я часто такое слышу.

Элис стало интересно, сколько слов она бы оттарабанила год назад и сколько слов в минуту считается нормой.

– Теперь овощи. Перечислите как можно больше.

– Аспарагус, брокколи, цветная капуста. Лук-порей, репчатый лук. Перец. Не знаю, больше ничего не могу придумать.

– И последнее – четвероногие животные.

– Собаки, кошки, львы, тигры, медведи. Зебры, жирафы. Газели.

– А сейчас прочитайте, пожалуйста, вслух это предложение.

Сара Такая-то подала ей листок бумаги.

– «Во вторник, второго июля, в Санта-Ане, Калифорния, из-за пожара был закрыт аэропорт Джона Уэйна, пострадали тридцать пассажиров, включая шестерых детей, и двое пожарных», – прочитала Элис.

Это была история Нью-Йоркского университета, тест на повествовательную память.

– Теперь перечислите как можно больше деталей, касающихся истории, которую вы только что прочитали.

– Во вторник, второго июля, в Санта-Ане, Калифорния, из-за пожара был закрыт аэропорт, тридцать человек пострадали, в их числе шесть детей и двое пожарных.

– Замечательно. Теперь я покажу вам набор карточек с картинками, а вы просто будете говорить, что на них изображено.

Бостонский тест присваивания имен.

– Портфель, фейерверк, телескоп, и´глу, песочные часы, носорог. – «Четвероногое животное», – Ракетка. Стойте, подождите, я знаю, что это. Лесенка для растений? Решетка? Нет. Шпалера! Аккордеон, крендель, погремушка. О, подождите, пожалуйста. У нас на Кейп-Код это есть во дворе. Это подвешивают между деревьями для отдыха. Это не гондола. Горловина? Нет. О господи, начинается на «г», просто вылетело из головы.

Сара Такая-то сделала отметки в своем листе подсчета очков. Элис хотела возразить, что ее ошибка могла быть обычным случаем блокировки памяти, а не симптомом Альцгеймера. Даже с абсолютно здоровыми студентами раз-два в неделю случается такое.

– Все нормально, давайте продолжим.

Элис легко назвала все предметы на оставшихся карточках, но никак не могла активировать нейрон, который раскодировал бы название сетки для отдыха. Свою сетку они подвесили между двумя елками в Чатеме. Элис помнила, как они с Джоном, лежа на ней, отдыхали после обеда, помнила прохладную тень, плечо Джона на подушке, аромат кондиционера его хлопковой рубашки смешивался с летним запахом загоревшей на солнце и просоленной в океане кожи и проникал в нее с каждым вдохом. Она прекрасно помнила все это, но только не название чертовой сетки на букву «г», на которой они лежали.

Дальше она проходила Векслеровские тесты, тест на составление изображений, прогрессивные матрицы Равена, тест Лурии на мысленное вращение, тест Струпа, копировала и вспоминала геометрические фигуры. Она посмотрела на часы. В этой комнатушке она провела уже больше часа.

– Хорошо, Элис, а теперь я хочу, чтоб вы вернулись к короткой истории, которую читали раньше. Вы можете ее пересказать?

– Вообще-то я не очень много помню.

Вот оно – ее болезнь выставлена во всей красе под флуоресцентной лампой, чтобы Сара Такая-то могла изучать ее и делать заключения.

– Это ничего. Расскажите, что помните, что в голову придет.

Элис сглотнула, ее охватила паника. Либо она не может продраться по тропинке от одной детали к другой, либо у нее не происходят электрохимические процессы, которые должны затронуть нужные нейроны. За пределами этой каморки она бы нашла необходимую информацию в «блэкберри». Перечитала бы электронные письма и написала себе напоминание. Она могла бы рассчитывать на уважение, которое гарантирует ее положение в Гарварде. Вне этой комнатки она могла бы скрыть свои непроходимые тропинки и бездействие нейронов. Она понимала, что все эти тесты разработаны как раз для того, чтобы показать, на что она не способна, и все же вопрос Сары Такой-то поставил ее в затруднительное положение.

– Ладно, кажется, это о событии в каком-то аэропорту.

– Эта история произошла в воскресенье, понедельник, вторник или среду?

– Я не помню.

– Попробуйте угадать.

– В понедельник.

– Там был ураган, наводнение, пожар или снежная лавина?

– Пожар.

– История произошла в апреле, мае, июне или июле?

– В июле.

– Какой аэропорт был закрыт: Джона Уэйна, Далласа или международный аэропорт Лос-Анджелеса?

– Международный аэропорт Лос-Анджелеса.

– Какое количество пассажиров пострадало: тридцать, сорок, пятьдесят или шестьдесят?

– Шестьдесят.

– Сколько детей пострадало: два, четыре, шесть или восемь?

– Восемь.

– Кто еще был в числе пострадавших: двое пожарных, два полицейских, два бизнесмена или два учителя?

– Двое пожарных.

– Отлично, мы закончили. Я провожу вас к доктору Дэвису.

Отлично? Возможно ли, чтобы она помнила историю, но не знала об этом?

В кабинете доктора Дэвиса ее ждал сюрприз – Джон был уже там. Он сидел в кресле, пустота которого так бросалась в глаза в ее первый визит. Теперь их было трое. Элис, Джон и доктор Дэвис. Она не могла поверить в реальность происходящего, в то, что это ее жизнь, что она больная женщина, которая вместе с мужем пришла на прием к неврологу. Она чувствовала себя как персонаж какой-то пьесы. Женщина с болезнью Альцгеймера. Муж держит в руках сценарий. Только это был не сценарий, а анкета ежедневной активности. (Место действия: кабинет доктора. Невролог сидит напротив мужа больной женщины. Входит женщина.)

– Элис, присаживайтесь. Мы с вашим мужем уже немного побеседовали.

Джон вертел на пальце обручальное кольцо и дергал правой ногой. Их кресла стояли вплотную друг к другу, и из-за этой дерготни кресло Элис вибрировало. О чем они разговаривали? До визита сюда она хотела переговорить с Джоном с глазу на глаз, узнать, в чем дело, и сравнить свою историю с его. А еще ей хотелось попросить его не дергать ногой.

– Как у вас дела? – спросил доктор Дэвис.

– Все хорошо.

Доктор улыбнулся. Улыбка была добрая, и Элис немного расслабилась.

– Отлично, а как ваша память? Появились какие-нибудь новые проблемы или изменения со времени нашей последней встречи?

– Ну, я бы сказала, что мне стало сложнее следовать расписанию. Я должна на протяжении всего дня сверяться с органайзером. Телефон я теперь просто не переношу. Если не вижу собеседника, мне трудно уловить суть сказанного. Пока я гоняюсь за смыслом слов, от меня ускользает нить разговора.

– А что насчет дезориентации? Были случаи, когда вы снова чувствовали себя потерявшейся или сбитой с толку?

– Нет. Вот только иногда я, даже глядя на часы, не могу понять, какое сейчас время суток. Но в конечном счете вычисляю правильный ответ. Однажды я пошла на работу, уверенная, что сейчас утро, и, только вернувшись домой, поняла, что дело было глубокой ночью.

– С тобой такое было? – переспросил Джон. – Когда?

– Не знаю, кажется, в прошлом месяце.

– А я где был?

– Спал.

– Почему я только сейчас об этом узнаю, Эли?

– Не знаю, забыла тебе сказать.

Она улыбнулась, но это на него не подействовало. Скорее наоборот, встревожило.

– Такого рода затруднения и ночные блуждания – обычное явление, и это наверняка будет повторяться. Можно повесить над входной дверью колокольчик или что-то еще, что разбудит Джона, если дверь откроется посреди ночи. Возможно, вам стоит записаться в программу безопасного возвращения Ассоциации Альцгеймера. По-моему, это обойдется примерно в сорок долларов. Вы будете носить идентификационный браслет с личным кодом.

– Джон дал мне телефон, я постоянно ношу его с собой в этой сумке.

– Это хорошо, но что, если сядет аккумулятор или телефон Джона будет отключен, а вы заблудитесь? Это действенная мера, если телефон постоянно при вас. Вы можете забыть взять с собой сумку. А с браслетом у вас не будет забот.

– Это хорошая идея, – сказал Джон. – Мы его приобретем.

– Как обстоят дела с лекарствами? Вы принимаете все, что вам прописали?

– Да.

– Какие-нибудь проблемы с побочными эффектами, тошнота, головокружение?

– Нет.

– Если не брать в расчет ночной визит на работу, у вас есть какие-нибудь проблемы со сном?

– Нет.

– Вы продолжаете заниматься спортом?

– Да, я практически каждый день пробегаю около пяти миль.

– Джон, а вы бегаете?

– Нет, я хожу пешком на работу и обратно домой, мне этого хватает.

– Думаю, будет неплохо, если вы присоединитесь к Элис. Есть неопровержимые факты, проверенные на животных, что только физические упражнения способны замедлить аккумуляцию бета-амилоидов и спад когнитивности.

– Я видела эти исследования, – сказала Элис.

– Отлично, продолжайте бегать. Но я бы хотел, чтобы у вас появился партнер, тогда мы не будем волноваться, что вы потеряетесь или пропустите пробежку, потому что просто о ней забудете.

– Я буду бегать вместе с ней.

Джон ненавидел бег. Он играл в сквош, в теннис, изредка в гольф, но никогда не бегал. Сейчас он, конечно, был здоровее ее в психическом плане, но что касается физической формы, она по-прежнему была далеко впереди. Ей понравилась идея бегать вместе с Джоном, но она сомневалась, что он сможет выполнить обещание.

– А как у вас с настроением, все хорошо?

– В основном да. Конечно, я часто расстраиваюсь и устаю, оттого что надо постоянно держаться на уровне. И меня тревожит будущее. Но в остальном ничего не изменилось. После того как я поделилась с Джоном и детьми, стало даже легче.

– Вы рассказали кому-нибудь в Гарварде?

– Нет, еще нет.

– В этом семестре вы могли читать лекции и справлялись со всеми своими профессиональными обязанностями?

– Да, это требует гораздо больше сил, чем раньше, но ответ – да.

– А поездки с лекциями и на конференции?

– Их я практически свела к нулю. Отменила две лекции в университетах, пропустила крупную конференцию в апреле и забыла еще об одной во Франции в этом месяце. Обычно летом я много путешествую, мы оба много путешествуем, но в этом году мы все лето проведем в нашем доме в Чатеме. Мы поедем туда в следующем месяце.

– Это хорошо, просто прекрасно. Стало быть, все лето о вас будет кому заботиться. Я точно знаю, что к осени у вас должен быть план, как рассказать обо всем коллегам в Гарварде. Может быть, сменить род деятельности? И, я думаю, самостоятельные путешествия к этому времени должны быть исключены.

Элис кивнула. Сентябрь внушал ей ужас.

– Кроме этого, необходимо продумать некоторые юридические моменты, такие, как доверенность и завещание о жизни.[21]21
  Документ, в котором указывается, какое медицинское обслуживание его составитель хотел бы (или не хотел бы) получать в случае серьезной болезни или недееспособности.


[Закрыть] Вы не думали о том, чтобы отдать свой мозг для научных исследований?

Элис думала об этом. Она представляла свой обескровленный, залитый формалином мозг цвета замазки в ладонях какого-нибудь студента-медика. Преподаватель будет указывать на борозды и извилины, показывать, где расположены соматосенсорные о´бласти, где слуховые и зрительные. Запах океана, голоса ее детей, руки и лицо Джона. Или представляла, как его нарезают на тонкие ломтики, как ветчину в отделе деликатесов, и прилепляют к стеклянным слайдам. После таких приготовлений увеличенный желудочек будет выглядеть впечатляюще. Пустоты, в которых когда-то обитала она.

– Да, я была бы не против.

Джон поежился.

– Хорошо, перед тем как вы уйдете, давайте займемся бумагами. Джон, я могу взглянуть на анкету, которую вы держите?

«Что он там обо мне написал?»

Они никогда не говорили об этом.

– Когда Элис рассказала вам о своем диагнозе?

– Почти сразу после того, как вы его поставили.

– Хорошо. Как, по-вашему, у нее идут дела?

– Я думаю. Про телефон – это правда. Она к нему больше не подходит. Либо трубку беру я, либо она слушает сообщение на автоответчике. Она как будто приклеилась к своему органайзеру. Иногда утром, перед тем как выйти из дома, она сверяется с ним каждые две минуты. Немного тяжело за этим наблюдать.

Чем дальше, тем больше ей казалось, что Джон не может на нее смотреть. А если и смотрит, то это взгляд клинициста, так смотрят на лабораторных мышей.

– Что-нибудь еще? Может быть, Элис о чем-то забыла рассказать?

– Вроде бы все.

– Перемены настроения, личностные изменения, вы ничего такого не замечали?

– Нет, она такая же, как всегда. Может, чуть независимее. И тише стала, не начинает разговор первой.

– А у вас как дела?

– У меня? Все в порядке.

– У меня есть кое-какая информация, я ее вам сообщу. Это о группе поддержки тех, кто занимается уходом за больными. Дениз Даддарио – социальный работник в этой группе. Вы встретитесь с ней и расскажете, как у вас идут дела.

– Мне встретиться с ней?

– Да.

– Но мне это не нужно, у меня все в порядке.

– Хорошо. Но у вас есть такая возможность на случай, если почувствуете, что вам это нужно. А теперь у меня есть несколько вопросов к Элис.

– Вообще-то я хотел поговорить о дополнительной терапии и клинических исследованиях.

– Хорошо, но сначала давайте закончим с ее тестами. Элис, какой сегодня день недели?

– Понедельник.

– Когда вы родились?

– Одиннадцатого октября тысяча девятьсот пятьдесят третьего года.

– Кто вице-президент Соединенных Штатов?

– Дик Чейни.

– Хорошо, теперь я назову имя и адрес, а вы их повторите. Позже я попрошу вас сделать это еще раз. Готовы? Джон Блэк, Брайтон, Сорок вторая Западная улица.

– Тот же, что в прошлый раз.

– Да, вы правы, очень хорошо. Вы можете повторить сейчас?

– Джон Блэк, Брайтон, Сорок вторая Западная улица.

«Джон Блэк, Брайтон, Сорок вторая Западная улица».

«Джон никогда не носит черное, Лидия живет на западе, Том в Брайтоне, восемь лет назад мне было сорок два».

«Джон Блэк, Брайтон, Сорок вторая Западная улица».

– Отлично, вы можете посчитать от единицы до двадцати, а потом в обратном порядке?

Она смогла.

– Теперь я хочу, чтобы вы показали, сколько пальцев на левой руке соответствует месту, на котором стоит в алфавите первая буква в названии города, где вы сейчас находитесь.

Она мысленно повторила то, что сказал доктор, а потом показала указательный и средний пальцы левой руки.

– Хорошо. Как называется эта штука на моих часах?

– Застежка.

– Ладно, теперь напишите предложение о сегодняшней погоде.

Туманно, жарко и влажно.

– На обратной стороне бумаги нарисуйте часы, которые показывают сорок пять минут четвертого.

Элис нарисовала большой круг, а внутри него цифры. Самая верхняя – двенадцать, потом единица и все остальные.

– Упс, я нарисовала слишком большой круг.

Она быстро написала:

3.45.

– Нет, не цифрами. Мне нужно, чтобы вы нарисовали обычные часы, – сказал доктор Дэвис.

– Послушайте, вы хотите узнать, умею ли я рисовать или помню ли, как распознавать время на часах? Рисование никогда не было моей сильной стороной.

Когда Анне было три года, она любила лошадей и часто просила Элис нарисовать их. Интерпретация лошади в исполнении Элис выглядела как дракон-собака в постмодернистском духе и не могла удовлетворить даже дошколенка с богатым воображением.

«Нет, мам, не это, нарисуй мне лошадь».

– На самом деле я пытаюсь выяснить и то и другое, Элис. Альцгеймер очень рано начинает воздействовать на теменную долю мозга, именно там хранится наше внутреннее представление о сверхличном пространстве. Джон, поэтому я и хочу, чтобы вы бегали вместе с Элис.

Джон кивнул. Они объединились против нее.

– Джон, ты знаешь, что я не умею рисовать.

– Элис, это часы, не лошадь.

Элис испепелила Джона взглядом, она была потрясена: он не встал на ее защиту. Она хотела, чтобы он подтвердил ее слова, а он молча смотрел ей в глаза и вертел на пальце обручальное кольцо.

– Если вы нарисуете часы, я нарисую, как стрелки показывают три сорок пять, – сказала Элис.

Доктор нарисовал на другом листе бумаги циферблат, а она – стрелки, указывающие нужное время.

– Хорошо, а теперь я хочу, чтобы вы назвали имя и адрес, которые я просил вас запомнить в начале нашей беседы.

– Джон Блэк, что-то там, Брайтон, какая-то из Западных улиц.

– Хорошо, это был номер сорок два, сорок четыре, сорок шесть или сорок восемь?

– Сорок восемь.

Доктор Дэвис сделал довольно длинную запись на листке с нарисованным циферблатом.

– Джон, пожалуйста, перестань трясти мое кресло.

– Ладно, теперь мы можем поговорить о клинических испытаниях. На данный момент они проводятся у нас и в Бригеме. Участников испытания, которому я отдал бы предпочтение в вашем случае, начинают набирать в этом месяце. Три этапа, препарат – амиликс. Предполагается, что он будет растворять бета-амилоиды и противостоять их агрегации, то есть в отличие от препаратов, которые вы принимаете в данный момент, появляется надежда, что он предотвратит дальнейшее развитие болезни. Второй этап внушает очень большие надежды. Он был толерантным, и через год у пациентов прекратился спад когнитивности и даже наблюдалось улучшение.

– Я полагаю, это испытание с контрольным плацебо? – спросил Джон.

– Да, двойной слепой метод, плацебо в одной из двух доз.

«Значит, меня могут пичкать пустыми сладкими пилюлями».

Элис подозревала, что бета-амилоидам плевать на эффект плацебо или принятие желаемого за действительное.

– Что вы думаете об ингибиторах секретазы? – поинтересовался Джон.

Этот вариант нравился Джону больше других. Секретазы – натуральные ферменты, которые снижают уровень бета-амилоидов до нормального. Из-за мутации пресенилина-1 секретазы Элис производили слишком много бета-амилоидов. Слишком – это опасно. Как сорванный водопроводный кран. Ее раковина наполнялась чересчур быстро.

– На данном этапе ингибиторы либо излишне токсичны для клинического использования, либо…

– А что насчет флуризана?

Флуризан – противовоспалительный препарат, как и адвил. Несметное количество препаратов претендует на способность снижать бета-амилоид 42. Меньше воды в раковине.

– Да, он вызывает интерес. Идут испытания, но только в Канаде и Великобритании.

– А если Элис начнет принимать флурбипрофен? Что вы об этом думаете?

– У нас пока нет данных, которые свидетельствовали бы о том, что он эффективен при лечении болезни Альцгеймера. Если Элис решит не участвовать в клинических испытаниях, я бы сказал, что он не повредит. Но если она захочет принять в них участие, флурбипорфен будет исключен, так как это не утвержденный препарат.

– Ладно, а моноклональные антитела?

– Я – за, но набор в группу уже закончен. При условии, что все пройдет хорошо, второй этап начнется не раньше весны будущего года, а мне бы хотелось, чтобы Элис начала принимать участие в исследованиях как можно быстрее.

– Вы когда-нибудь назначали своим пациентам IVIG-терапию? – спросил Джон.

Эта идея тоже ему нравилась. Извлеченные из донорской плазмы крови внутривенные иммуноглобулины уже доказали свое безопасное и благотворное воздействие при лечении первичного иммунодефицита и аутоиммунных нервно-мышечных расстройств. Это дорогостоящее лечение, и его не покроет страховка, так как оно еще не прошло испытания, но если будет результат, стоит попробовать.

– Никто из моих пациентов не проходил IVIG-терапию. Я против нее ничего не имею, но правильная дозировка нам неизвестна, и это очень приблизительный, неотработанный метод. Если и рассчитывать на эффект, то он будет очень скромный.

– Скромный нас устроит, – сказал Джон.

– Хорошо, но вы должны понимать, из чего выбираете. Если решитесь на IVIG-терапию, Элис не сможет принять участие во всех других программах, которые потенциально более эффективны.

– Зато будет гарантия, что она не попадет в группу плацебо.

– Это верно. В каждом решении есть свой риск.

– Если я решу принять участие в клинических испытаниях, мне придется отказаться от арисепта и наменды? – спросила Элис.

– Нет, вы будете их принимать.

– Заместительная терапия эстрогенами?

– Да. Есть достаточно примеров, чтобы можно было говорить о ее полезности, так что я назначил бы вам комбипэтч. Но опять же, это не проверенный препарат, и вы не сможете участвовать в исследованиях амиликса.

– Как долго будут длиться эти испытания?

– Пятнадцать месяцев.

– Как зовут вашу жену? – спросила Элис.

– Люси.

– Что бы вы выбрали для Люси, если бы она была на моем месте?

– Я бы хотел, чтобы она записалась в группу амиликс.

– Стало быть, амиликс – это то, что вы нам рекомендуете? – спросил Джон.

– Да.

– Я думаю, мы остановимся на IVIG плюс флурбипрофен и комбипэтч, – сказал Джон.

В кабинете воцарилась тишина. Только что ее заполнял гигантский объем информации. Элис надавила пальцами на глаза и пыталась аналитически подойти к выбору лечения. Она старательно выстраивала в уме ряды и колонки, чтобы сравнить препараты, но воображаемая таблица не помогла, и Элис выбросила ее в воображаемую корзину для мусора. Тогда она стала думать концептуально и пришла к образу, который лучше других соответствовал ситуации. Дробовик или одна-единственная пуля.

– Вам не обязательно принимать решение сегодня. Можете обдумать все дома, а потом придете снова.

Нет, она не собиралась тратить на это время. Она ученый и знает, что такое поставить на карту все – без гарантии, что найдешь истину. Она выбрала то, что так часто выбирала в собственных исследованиях. Пулю.

– Я хочу пройти испытания.

– Эли, я думаю, тебе следует доверять мне в этом вопросе, – сказал Джон.

– Я еще в состоянии делать собственные умозаключения, Джон. Я хочу пройти испытания.

– Хорошо. Вам придется подписать кое-какие бумаги.

(Кабинет доктора. Невролог уходит. Муж вертит обручальное кольцо на пальце. Женщина надеется на исцеление.)