Текст книги "Навеки Элис"

Автор книги: Лайза Дженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Ноябрь 2004 года

К концу лета фильмы, которые купил Джон, постигла та же несчастливая участь, что и книги, которые они заменили. Элис больше не могла ни уследить за сюжетом, ни запомнить персонажи, если только они не присутствовали в каждом эпизоде. Она была в состоянии оценить какие-то непродолжительные сцены, но к тому моменту, когда шли титры, у нее оставалось только общее ощущение от фильма. Например: этот фильм был смешной. Когда Джон или Анна смотрели фильм вместе с ней, они могли много раз хохотать до колик, или подпрыгивать от испуга, или морщиться от отвращения. Очевидно, так они реагировали на то, что происходит на экране, но она не могла понять почему. Чтобы не показать, насколько она потеряна, приходилось притворяться и подражать им. Во время просмотра фильмов она остро чувствовала свое падение.

DVD, которые сделала Лидия, подоспели как раз вовремя. Каждая история, рассказанная Джоном или кем-то из детей, длилась всего несколько минут. Она могла впитывать любую, не прикладывая особых усилий, чтобы удержать в голове информацию об одной или получать удовольствие от других. Она пересматривала их снова и снова. Она не помнила всего, о чем говорили дети и Джон, но это было абсолютно нормально, потому что они тоже не помнили всех деталей. А когда Лидия просила их восстановить одно и то же событие, каждый вспоминал его немного по-своему, какие-то детали пропускал, какие-то преувеличивал, подчеркивая свое личное участие. Даже не искаженные болезнью биографии были уязвимы перед провалами в памяти и подтасовками.

Просмотр видео «Элис Хауленд» она смогла выдержать всего один раз. Когда-то она умела прекрасно говорить и никогда не испытывала дискомфорта перед большой аудиторией. Теперь, когда надо и не надо, она говорила «фигня» и без конца повторялась. И все же она была благодарна Лидии за эту идею. Ее воспоминания, размышления, советы записывались и сохранялись, и молекулярный хаос Альцгеймера уже не мог на них повлиять. Когда-нибудь ее внуки посмотрят этот диск и скажут: «Это наша бабушка, когда она еще разговаривала и что-то помнила».

Она только закончила смотреть «Элис и Джон». Экран погас, но она по-прежнему сидела на диване и слушала. Ей нравилась тишина. Она отдыхала и не думала ни о чем, кроме тиканья часов на камине. А потом вдруг это тиканье обрело смысл, и ее глаза распахнулись.

Она посмотрела на стрелки. Без десяти десять.

«О господи, почему я все еще здесь сижу?»

Она сбросила шерстяное одеяло на пол, втиснула ноги в тапки и помчалась в свой кабинет, на бегу отключив лэптоп.

«Где моя голубая сумка?»

На стуле нет, на столе нет, в ящиках стола нет. Она бросилась в спальню. На кровати нет, на тумбочке нет, на комоде нет, в гардеробе нет, на столе нет. Сумку она обнаружила висящей на дверной ручке в ванной, когда стояла в прихожей и пошагово восстанавливала в своем запутанном сознании этапы собственного местонахождения в доме.

Открыла сумку. Сотовый, «блэкберри», ключей нет. Она всегда клала ключи в сумку. Хорошо, не совсем так. Предполагалось, что она держит ключи в сумке. Иногда она клала их в ящик своего стола, в ящик со столовым серебром, на полку с нижним бельем, в шкатулку с украшениями, в почтовый ящик, в карман. Иногда просто оставляла в замочной скважине. Она выходила из себя, когда думала о том, сколько минут в день тратит на поиски положенных в несоответствующие места вещей.

Она снова помчалась вниз в гостиную. Ключей нет, но на кресле с подголовником ее пальто. Она надела его и сунула руки в карманы. Ключи!

Она добежала до парадного входа, но остановилась, не достигнув двери. Это было очень и очень странно. В полу как раз напротив двери зияла большая дыра. В ширину она растянулась на всю прихожую, а в длину была восемь или девять футов, внизу – чернота подвала. Доски паркета в прихожей стали скрипеть, и они с Джоном недавно говорили о том, чтобы их заменить. Джон нанял подрядчика? Кто-то сегодня приходил в дом? Она не могла вспомнить. В любом случае, не было смысла стоять напротив двери, пока не починят пол.

Пока она шла к задней двери, зазвонил телефон.

– Привет, мам. Я буду около семи, привезу ужин.

– Хорошо, – ответила Элис с несколько восходящей интонацией.

– Это Анна.

– Я знаю.

– Папа до завтра будет в Нью-Йорке, ты помнишь? Сегодня я ночую у тебя. Но с работы не смогу вырваться раньше половины седьмого, ты подожди меня, вместе поужинаем. Может, тебе лучше записать это на белой доске на холодильнике?

Она взглянула на доску.

НЕ БЕГАЙ БЕЗ МЕНЯ.

Это ее спровоцировало, ей захотелось закричать в трубку, что она не нуждается в няньках, что в собственном доме она может прекрасно существовать и одна. Но она сделала глубокий вдох и сказала:

– Хорошо, увидимся позже.

Она повесила трубку и поздравила себя с тем, что все еще способна контролировать свои эмоции. Когда-нибудь наступит день, и она уже не сможет этого делать. Будет хорошо, если придет Анна и ей больше не придется сидеть в доме одной.

Она была в пальто, на плече голубая сумка и лэптоп. Она выглянула в окно на кухне. Ветрено, сыро, пасмурно. Утро? У нее не было настроения гулять или сидеть в своем офисе. Там ей скучно, она чувствовала себя чужой и ненужной в собственном офисе. Там она чувствовала себя глупо. Она больше не принадлежала этому месту.

Она сняла с плеча сумку, потом пальто и пошла в кабинет, но внезапный щелчок и глухой стук заставили ее вернуться в прихожую. Почта только что поступила через щель в двери и лежала «на дыре», каким-то образом там зависнув. Должно быть, балансировала на расположенной под полом балке или на какой-нибудь не видимой глазу паркетине.

«Парящая почта. У меня отказал мозг!»

Она вернулась в кабинет и постаралась забыть о неподвластной гравитации дыре в прихожей. Это было поразительно трудно.

Она сидела в кабинете, обхватив руками колени, смотрела в темнеющее окно и ждала, когда придет к ужину Анна, когда вернется из Нью-Йорка Джон и она сможет бегать. Она сидела и ждала. Сидела и ждала, когда станет хуже. Ей было тошно просто сидеть и ждать.

Она была единственным известным ей человеком в Гарварде с ранним Альцгеймером. Вообще единственным известным ей человеком с ранним Альцгеймером. Естественно, она не единственная. Ей надо было найти своих новых коллег. Она должна населить мир, в котором очутилась, мир слабоумия.

Она набрала в Google «ранний Альцгеймер». Поисковик выдал множество фактов и статистических данных.

Предполагается, что в Соединенных Штатах проживает пятьсот тысяч больных с ранним Альцгеймером.

Ранний Альцгеймер определяется как болезнь Альцгеймера у людей младше шестидесяти пяти лет.

Симптомы могут начать проявляться после тридцати – сорока лет.

Дальше следовали сайты со списками симптомов, факторами генетического риска, причинами и методами лечения. Потом – статьи об исследованиях и открытиях новых лекарственных препаратов. Все это она уже видела.

Она добавила в строку поиска «поддержка» и нажала на клавишу ввода.

Она нашла форумы, электронные доски объявлений, контакты и чаты. Для тех, кто ухаживает за больными. В списке тем для сиделок и родственников были: помощь в уходе; вопросы, касающиеся медикаментов, снятия стрессов, галлюцинаций у больного; как противостоять ночным блужданиям; как совладать с отрицанием и депрессией. Сиделки посылали вопросы и ответы, выражали сочувствие и обсуждали проблемы с их восьмидесятиоднолетними матерями, семидесятичетырехлетними мужьями и восьмидесятипятилетними бабушками с болезнью Альцгеймера.

«А как же поддержка для самих больных? Где другие пятидесятиоднолетние, страдающие слабоумием?

Где люди, которые были на пике карьеры, когда этот диагноз выбил почву у них из-под ног?»

Она не возражала: узнать о таком диагнозе – трагедия в любом возрасте. Не думала, что сиделкам и родным не нужна поддержка. Не отказывала им в страдании. Она знала, что Джон страдает.

«Но как же я?»

Она вспомнила о визитке социального работника из Массачусетского главного госпиталя, нашла ее и набрала номер.

– Дениз Даддарио.

– Здравствуйте, Дениз, это Элис Хауленд. Я пациентка доктора Дэвиса, он дал мне вашу визитку. Мне пятьдесят один год, и около года назад мне поставили диагноз – ранний Альцгеймер. Меня интересует, существуют ли в вашем госпитале группы поддержки для людей с болезнью Альцгеймера?

– Нет, к сожалению, нет. У нас есть группы поддержки, но только для сиделок и родных. Большинство наших пациентов с этим диагнозом не смогли бы принимать участия в подобных собраниях.

– Но какие-то смогли бы?

– Да, но, боюсь, у нас не хватит ресурсов для поддержания и проведения собраний такого рода групп.

– Каких ресурсов?

– Понимаете, группы поддержки сиделок и родных состоят из двенадцати – пятнадцати человек. Они собираются еженедельно, встреча длится два часа. Мы должны предоставить им помещение, кофе, выпечку, пару человек в помощь и еще одного приглашенного выступающего в месяц.

– А просто пустая комната, где люди с ранним Альцгеймером могли бы встретиться и поговорить о том, с чем им приходится сталкиваться, – это проблема?

«Ради всего святого, я могу принести кофе и пончики с повидлом».

– На таких встречах должен будет присутствовать кто-то из персонала госпиталя, а у нас сейчас, к сожалению, нет свободных людей.

«Один из помощников со встречи сиделок не подойдет?»

– Вы можете дать мне контактную информацию об известных вам больных с ранним слабоумием? Я бы сама попыталась что-нибудь организовать.

– Боюсь, что не могу выдавать такую информацию. Может быть, вы хотите назначить встречу, прийти и поговорить со мной? У меня есть окно в пятницу семнадцатого декабря, в десять утра.

– Нет, спасибо.

Шум возле парадной двери вырвал ее из состояния полусна. В доме было холодно и темно. Дверь со скрипом открылась.

– Извини, я опоздала!

Элис встала с дивана и прошла в прихожую. Там она увидела Анну. Анна с большим бумажным пакетом в одной руке и с пачкой смятой почты в другой стояла на дыре!

– Мам, в доме весь свет выключен. Ты спала? Тебе не надо спать после обеда, так ты никогда не заснешь ночью.

Элис подошла к дочери и села на корточки. Положила ладонь на дыру. Под ладонью была не пустота. Она пробежала пальцами по жесткому шерстяному ковру. Ее черный ковер в прихожей. Он лежал там годами. Она так сильно ударила по нему ладонью, что звук удара эхом отозвался в коридоре.

– Мам, что ты делаешь?

Ладонь жгло от удара по колючей шерсти, она слишком устала, чтобы вынести унизительное объяснение с Анной, а невыносимый запах арахисового масла из бумажного пакета вызывал у нее отвращение.

– Оставь меня в покое!

– Мам, все в порядке. Пошли на кухню, поужинаем.

Анна бросила почту и потянулась к руке матери, к той, которую жгло. Элис отдернула руку и закричала:

– Оставь меня в покое! Убирайся из моего дома! Я ненавижу тебя! Не желаю тебя видеть!

Ее слова ударили Анну сильнее, чем если бы она дала дочери пощечину. Слезы текли по ее щекам, но лицо выражало спокойную решимость.

– Я принесла ужин, проголодалась, и я остаюсь. Я иду в кухню, поем, а потом лягу спать.

Элис осталась в прихожей одна, она бурлила от гнева и желания вступить в бой. Она открыла парадную дверь и потянула ковер к выходу. Дернула его со всей силы и упала. Встала и снова потянула, дергала, сворачивала и боролась с ковром до тех пор, пока он не оказался за порогом. Потом пнула его ногой и дико вопила, пока он переваливался по ступенькам. Наконец ковер оказался на тротуаре.

Элис, ответь на следующие вопросы:

1. Какой сейчас месяц?

2. Где ты живешь?

3. Где находится твой офис?

4. Когда день рождения Анны?

5. Сколько у тебя детей?

Если у тебя возникнут проблемы с ответом на любой из этих вопросов, открой в своем компьютере файл «Бабочка» и немедленно выполни инструкции.

Ноябрь

Кембридж

Гарвард

Сентябрь

Трое

Декабрь 2004 года

Диссертация Дэна насчитывала сто сорок две страницы, не считая ссылок. Элис уже давно не читала такие длинные тексты. Она устроилась на диване, за правым ухом у нее была приткнута красная ручка, а розовый маркер она держала в правой руке. Красной ручкой она редактировала, с помощью розового маркера отмечала то, что уже прочитала. Элис выделяла розовым цветом все, что казалось ей важным, таким образом, когда надо было вернуться, она перечитывала только цветные слова.

На двадцать шестой странице, которая в результате практически вся стала розовой, она застопорилась окончательно. Ее мозг был перегружен и умолял об отдыхе. Она представляла, как розовые слова со страниц диссертации Дэна трансформируются в липкую сладкую вату у нее в голове. Чем больше она читала, тем больше нуждалась в том, чтобы выделить то, что надо понять и запомнить. И чем больше слов выделяла, тем больше сладкой розовой ваты забивало и засоряло мозг, препятствуя пониманию и запоминанию прочитанного. Дойдя до двадцать шестой страницы, она уже ничего не понимала.

Бип, бип.

Она швырнула диссертацию Дэна на кофейный столик и пошла на зов компьютера в кабинет. Одно новое сообщение во «входящих».

Дорогая Элис!

Я поделилась вашей идеей о группе поддержки с другими больными с ранним слабоумием в нашем отделении и с людьми из Бригема и женского госпиталя. Отозвались три человека, они местные, и их очень заинтересовала ваша идея. Они разрешили мне сообщить вам их имена и контактную информацию (см. приложение).

Возможно, вы также захотите связаться с Массачусетской ассоциацией Альцгеймера. Они могут знать тех, кто захочет встретиться с вами.

Держите меня в курсе того, как у вас идут дела, и сообщите, если понадобится дополнительная информация или консультация. Мне жаль, что официально мы не можем сделать для вас больше.

Удачи!

Дениз Даддарио

Она открыла приложение.

Мэри Джонсон, пятьдесят один год, лобно-височное слабоумие;

Кэти Робертс, сорок восемь лет, ранний Альцгеймер;

Дэн Салливан, пятьдесят три, ранний Альцгеймер.

Вот они – ее новые коллеги. Она снова и снова перечитывала их имена.

«Мэри, Кэти и Дэн. Мэри, Кэти и Дэн».

Ее охватило радостное возбуждение и еле сдерживаемый ужас, которые она когда-то испытывала за неделю до первого дня в детском саду, колледже, магистратуре. Какие они внешне? Работают ли они или уже нет? Как давно живут с этим диагнозом? У них такие же симптомы, как у нее, или слабее, или серьезнее? У них есть что-то общее?

«Вдруг я ушла гораздо дальше, чем они?»

Дорогие Мэри, Кэти и Дэн!

Меня зовут Элис Хауленд. Мне пятьдесят один год, и в прошлом году мне поставили диагноз «ранний Альцгеймер». Я двадцать пять лет была профессором психологии в Гарвардском университете, но оставила свою должность в связи с диагнозом, который мне поставили в этом сентябре.

Теперь я дома и чувствую себя в нем очень одиноко. Я позвонила Дениз Даддарио в Массачусетский главный госпиталь и поинтересовалась по поводу групп поддержки для людей с ранним слабоумием. У них организованы группы только для сиделок и родных, а для нас – ничего. Но она сообщила мне ваши имена.

Я бы хотела пригласить вас к себе домой на чай или кофе и побеседовать. Жду вас в это воскресенье, пятого декабря, в два часа дня. Буду рада видеть и ваших близких, если вы захотите, они могут присутствовать. Прилагаю мой адрес и подробные координаты.

С нетерпением жду встречи,

Элис.

«Мэри, Кэти и Дэн. Мэри, Кэти и Дэн. Дэн. Диссертация Дэна. Он ждет мою редактуру».

Она вернулась в гостиную, устроилась на диване и открыла диссертацию Дэна на двадцать шестой странице. Розовый цвет хлынул в ее мозг. У нее разболелась голова. Она подумала, что кто-нибудь уже мог ответить. Она отложила фигню Дэна еще до того, как эта мысль окончательно сформировалась у нее в голове.

Открыла почту. Ничего нового.

Бип, бип.

Она взяла трубку телефона.

– Алло?

Длинный гудок. Она надеялась, что это Мэри, Кэти или Дэн. Дэн. Диссертация Дэна.

Снова на диван. С маркером в руке она выглядела очень уравновешенной и занятой делом, но ее глаза не были сфокусированы на буквах. Она мечтала наяву.

Могут ли Мэри, Кэти или Дэн прочитать двадцать шесть страниц, понять весь текст и запомнить прочитанное?

«Что, если я единственная, кто может подумать, будто ковер в прихожей – это черная дыра?»

Вдруг только она скатывается вниз? Она ощущала, как скатывается, скатывается в пропасть помешательства. В одиночестве.

– Я одна, одна, одна, – стонала она.

И, слушая свой голос, все глубже погружалась в бездну.

Бип, бип.

Звонок в дверь, как пружина, выбросил ее на поверхность. Это они? Она приглашала их на сегодня?

– Минутку!

Она вытерла глаза рукавом, по пути в прихожую расчесала пальцами спутанные волосы, сделала глубокий вдох и открыла дверь. Никого.

Слуховые и визуальные галлюцинации – реальность примерно для половины людей с диагнозом Альцгеймера, но с ней пока ни то ни другое не случалось. А может, и случалось. Когда она одна, нельзя понять: то, что она испытывает, происходит на самом деле или это реальность Альцгеймера. Ее дезориентацию, фантазии, галлюцинации и всю другую связанную со слабоумием фигню нельзя было выделить розовым цветом, чтобы отличать от нормальных, правильных и реальных событий. В ее положении она просто не могла отличить одно от другого. Ковер был дырой. Этот звук был звонком в дверь.

Она снова проверила «входящие». Одно новое письмо.

Привет, мам!

Как ты? Ты ходила вчера на семинар? Ты бегаешь? Мои классы, как всегда, на высоте. Сегодня у меня очередное прослушивание в коммерческий банк. Посмотрим. Как дела у папы? Он будет дома на этой неделе? Я знаю, последний месяц был трудным. Держитесь, скоро буду!

Люблю,

Лидия.

Бип, бип.

Она взяла трубку телефона.

– Алло?

Длинный гудок. Она выдвинула верхний ящик картотечного шкафа и бросила туда трубку. Трубка ударилась о металлическое дно. Она задвинула ящик.

«Стоп, это может быть мой сотовый».

– Сотовый, сотовый, сотовый, – повторяла она, чтобы не забыть цель поисков, пока бродит по дому.

Она искала повсюду, но так и не нашла. Потом сообразила, что надо заглянуть в голубую сумку, и сменила призыв.

– Голубая сумка, голубая сумка, голубая сумка.

Она нашла сумку на столе в кухне, сотовый был внутри, но отключен. Возможно, на улице кто-то открывал или закрывал машину, и это был звук отключения сигнализации. Она снова заняла позицию на диване и открыла диссертацию Дэна на двадцать шестой странице.

– Есть кто дома? – спросил мужской голос.

Элис вскинула голову и прислушалась, как будто ее звал какой-нибудь призрак.

– Элис? – позвал бестелесный голос.

– Да?

На пороге гостиной стоял Джон. Он явно чего-то ждал. Она почувствовала облегчение, но нуждалась в дополнительной информации.

– Идем. Мы ужинаем с Бобом и Сарой. И уже немного опаздываем.

Ужин. Она сразу почувствовала, что голодна. Она не помнила, ела что-нибудь в этот день или нет. Может быть, поэтому и не смогла прочитать диссертацию Дэна. Может, ей просто надо поесть. Но мысль о ресторане и разговорах за ужином забирала последние силы.

– Я не хочу идти на ужин. У меня был тяжелый день.

– У меня тоже был тяжелый день. Давай поужинаем вместе, мы прекрасно проведем вечер.

– Ты иди. Я хочу остаться дома.

– Перестань, будет весело. Мы не идем на вечеринку к Эрику. Тебе будет полезно развеяться, и, я уверен, они будут тебе рады.

«Нет, они не будут рады. Они почувствуют облегчение, если я не приду. Я – слон из сладкой розовой ваты в тесной комнате. Из-за меня все будут ощущать дискомфорт. Я превращу ужин в цирковой номер, жонглирование жалостью и вымученными улыбками, бокалами для коктейлей, вилками и ножами».

– Я не хочу идти на ужин. Извинись за меня перед ними, но я не в настроении.

Бип, бип.

Она увидела, что Джон тоже услышал этот звук, и пошла следом за ним на кухню. Он открыл микроволновую печь и достал оттуда чашку.

– Холодный как лед. Хочешь, нагрею заново?

Должно быть, она готовила чай утром, но забыла его выпить. Потом, вероятно, решила разогреть чай, поставила чашку в микроволновку и забыла ее там.

– Нет, спасибо.

– Я недолго.

Он поцеловал ее и вышел из дома один. Она еще долго стояла там, где он ее оставил, с чашкой холодного чая в руках.

Она уже направлялась в кровать, а Джон все еще не вернулся после ужина. Когда она поворачивала к лестнице, ее внимание привлек синий огонек компьютера в кабинете. Она прошла туда и, скорее по привычке, чем из любопытства, открыла «входящие».

Вот они.

Дорогая Элис!

Меня зовут Мэри Джонсон. Мне пятьдесят семь, пять лет назад мне поставили диагноз «лобно-височное слабоумие». Я живу на Норд-Шор, это не очень далеко от вас. Ваша идея просто замечательная. Я с радостью к вам приеду. Мой муж Барри привезет меня. Я не уверена, что он захочет остаться. Мы оба рано вышли на пенсию и все время вдвоем дома. Думаю, он будет рад от меня отдохнуть.

До скорой встречи,

Мэри

Привет, Элис!

Я Дэн Салливан, пятьдесят три года, три года назад мне поставили диагноз «ранний Альцгеймер». Эта болезнь у нас в роду. Болели моя мать, два дяди, одна из тетушек и четыре кузена. Так что я знал, что это придет, и жил с этой болезнью с самого детства. Забавно, но этот опыт совсем не сделал мою теперешнюю жизнь легче. Моя жена знает, где вы живете. Недалеко от Массачусетского главного госпиталя. Рядом с Гарвардом. Моя дочь училась в Гарварде. Я каждый день молюсь, чтобы ей это не передалось.

Дэн

Привет, Элис!

Спасибо за письмо и приглашение. Мне, как и вам, поставили диагноз «ранний Альцгеймер» год назад. Это было почти облегчением. Я думала, что схожу с ума. Я сбивалась с мысли в разговоре, не могла закончить предложение, забывала дорогу домой, разучилась пользоваться чековой книжкой, путалась в расписании детей (у меня дочь пятнадцати лет и сын тринадцати). Мне было всего сорок шесть, когда начали проявляться симптомы, поэтому, естественно, никому и в голову не пришло, что у меня болезнь Альцгеймера.

Я считаю, что лекарства очень помогают. Я принимаю арисепт и наменду. У меня бывают хорошие дни и плохие. В хорошие дни окружающие и родные пользуются моментом и воспринимают меня как абсолютно здоровую и даже больше! Я не настолько отчаянно нуждаюсь во внимании! А потом наступают плохие дни, и я перестаю связно думать, не могу сконцентрироваться и совсем не могу работать в многозадачном режиме. И я тоже чувствую себя одиноко. С нетерпением жду встречи.

Кэти Робертс

P. S.: Вам известно о «Dementia Advocacy and Support Network International»? Зайдите на их веб-сайт: www.dasinternational.org. Это замечательный сайт, там такие, как мы, могут выговориться, получить поддержку, поделиться информацией.

Это были они. Они собирались приехать.

Мэри, Кэти и Дэн сняли пальто и разместились в гостиной. Их супруги остались в пальто, неохотно попрощались и вместе с Джоном отправились пить кофе «У Джерри».

Мэри – блондинка со стрижкой каре, шоколадного цвета глаза и очки в черной оправе. Кэти – умное приятное лицо, глаза улыбаются раньше, чем губы. Она с первого взгляда понравилась Элис. Дэн – крепкий, коренастый, густые усы и лысеющая голова. Они могли быть профессорами, приехавшими с визитом из пригорода, членами общества книголюбов или старыми друзьями.

– Никто не хочет что-нибудь думать? – предложила Элис.

Гости посмотрели на нее, потом переглянулись, никто не ответил. Они такие стеснительные или слишком хорошо воспитаны, чтобы заговорить первыми?

– Элис, ты хотела сказать «выпить»? – спросила Кэти.

– Да, а я что сказала?

– Ты сказала «думать».

Элис покраснела. Оговорка – это не то, что она хотела продемонстрировать своим гостям при встрече.

– Я бы не отказался от пары чашек мыслей. Мои за последние дни почти опустели, я бы их освежил, – сказал Дэн.

Они рассмеялись, и это их сразу объединило. Элис принесла кофе и чай, а Мэри тем временем рассказывала свою историю.

– Я двадцать два года была агентом по торговле недвижимостью. И вдруг стала забывать о встречах с клиентами, о собраниях, о домах, выставленных на продажу. Я приезжала показать дом и забывала ключи. Потерялась в районе, который знала сто лет, а со мной в машине была покупательница. Я каталась по району около сорока пяти минут, хотя дорога должна была занять минут десять. Могу представить, что она обо мне думала.

Я стала раздражительной, приходила в офис и срывалась на других агентах. У меня всегда был легкий характер, а тут вдруг обо мне пошла слава психопатки. Я разрушила свою репутацию. А моя репутация была для меня всем. Мой доктор назначил мне какой-то антидепрессант. А когда он не помог, прописал другой, потом какой-то еще…

– Долгое время я думала, что просто переутомилась и замоталась, пытаясь успеть повсюду, – рассказывала Кэти. – Я работала на полставки фармацевтом, растила двоих детей, занималась хозяйством, носилась, как курица с отрубленной головой. Мне было всего сорок шесть, так что я и подумать не могла, что у меня может быть деменция. А потом однажды на работе я не смогла понять название препарата, не знала, как отмерить десять миллилитров. Именно тогда я поняла, что могу дать кому-нибудь не то количество препарата или даже не тот препарат. По существу, я могла случайно убить человека. Тогда я сняла халат, ушла домой до окончания рабочего дня и больше не возвращалась. Я была опустошена. Думала, что схожу с ума.

– А ты, Дэн? Каким был твой первый звоночек? – спросила Мэри.

– Я всегда был мастером на все руки. И вот в один прекрасный день я не смог починить вещь, которую раньше чинил легко. Я всегда содержал свою мастерскую в идеальном порядке, все на своих местах. Теперь там полный бардак. Когда у меня пропадали инструменты, я обвинял друзей в том, что они берут их у меня и не возвращают. Но виноват всегда был я. Я был пожарным. Я начал забывать имена ребят из команды. Не мог закончить фразу. Забыл, как готовить кофе. Я видел, как это происходило с моей мамой, когда был подростком. У нее тоже был ранний Альцгеймер.

Они рассказывали друг другу истории о первых симптомах, о том, чего им стоило узнать точный диагноз, о том, как они вырабатывали стратегию жизни с такой болезнью. Они слушали, кивали, смеялись и плакали над историями о потерянных ключах, потерянных мыслях, потерянных мечтах. Элис чувствовала, что ее действительно слушают и никто не делает скидку на ее болезнь. Она чувствовала себя нормальной.

– Элис, твой муж еще работает? – спросила Мэри.

– Да. Он с головой погружен в свои исследования и преподает. Еще он много разъезжает. Это тяжело. Но на следующий год у нас обоих будет творческий отпуск. Так что мне надо продержаться до конца семестра, и мы сможем провести вместе дома целый год.

– Ты справишься, ты почти у цели, – сказала Кэти. – Еще каких-то несколько месяцев.

Анна послала Лидию в кухню, приготовить пудинг с белым шоколадом. Теперь, когда ее беременность была заметна, а токсикоз прошел, она постоянно ела, как будто выполняла задание по возмещению утерянных во время токсикоза калорий.

– У меня есть новость, – сказал Джон. – Мне предложили место руководителя программы раковой биологии и генетики в онкологическом центре Слоуна – Кеттеринга.

– А где это? – спросила Анна с полным ртом клюквы в шоколаде.

– Нью-Йорк.

Никто не произнес ни слова. В стереосистеме Дин Мартин горланил «A Marshmallow World».

– Ну, тебя ведь не привлекает эта идея? – спросила Анна.

– Очень привлекает. Этой осенью я был там несколько раз. Это идеальное место для меня.

– Но как же мама? – спросила Анна.

– Она больше не работает и практически не ходит в кампус.

– Но ей надо быть здесь, – возразила Анна.

– Ничего подобного. Она будет со мной.

– О, пожалуйста! Я прихожу по вечерам, когда ты работаешь допоздна, я ночую у вас, когда ты в отъезде, и Том приезжает на уикэнды когда может, – говорила Анна. – Мы не всегда здесь, но…

– Вот именно, вы не всегда здесь. Вы не знаете, насколько все плохо. Она делает вид, что знает то, чего не знает. Ты думаешь, через год она будет понимать, что мы все еще в Гарварде? Она сейчас, когда мы отходим от дома на три квартала, не может понять, где находится. Мы можем стоять в центре Нью-Йорка, я скажу, что это Гарвард-сквер, и она не заметит разницы.

– Нет, она поймет, – сказал Том. – Не говори так.

– Ладно, пока мы никуда не переезжаем. До сентября еще далеко.

– Не важно, когда это случится, для нее важно быть здесь. Если вы переедете, ей быстро станет хуже, – сказала Анна.

Они говорили о ней, как будто она не сидела в кресле в нескольких футах от них. Они говорили о ней при ней, как будто она была глухая. Они говорили о ней в ее присутствии, не вовлекая ее в разговор, как будто у нее была болезнь Альцгеймера.

– Скорее всего, мне больше никогда не представится возможность занять это место, а они хотят меня получить.

– Я хочу, чтобы она смогла увидеть двойняшек, – сказала Анна.

– Нью-Йорк не так далеко. И нет гарантии, что вы все останетесь в Бостоне.

– Я могу быть там, – сказала Лидия.

Она стояла в дверях между гостиной и кухней. Элис не видела ее до тех пор, пока она не заговорила, и это внезапное появление дочери на заднем плане напугало ее.

– Я подала документы в Нью-Йоркский университет, в Университет Брандейса, в Брауновский и в Йель. Если меня примут в Нью-Йоркский, а вы с мамой будете в Нью-Йорке, я смогу жить с вами и помогать. А если вы останетесь здесь, а я поступлю в Брандейса или в Брауновский, я тоже буду поблизости, – сказала Лидия.

Элис хотела сказать Лидии, что это замечательные университеты. Хотела спросить, какие программы интересуют ее больше всего. Хотела сказать, что гордится ею. Но ее мысли от рождения до вербального воплощения в последнее время продвигались так медленно, как будто, перед тем как появиться на поверхности и быть услышанными, им надо было преодолеть поток густого черного ила. И большинство из них тонуло в пути.

– Это здорово, Лидия! – воскликнул Том.

– Вот так, значит. Ты собираешься жить где-то, как будто у мамы нет Альцгеймера, и нам нечего сказать по этому поводу? – поинтересовалась Анна.

– Я многим жертвую, – сказал Джон.

Он всегда ее любил, и она не мешала ему. Сейчас для нее самым драгоценным было время, которое еще оставалось у них двоих. Она не знала, как долго сможет оставаться собой, но убеждала себя в том, что продержится до творческого отпуска. Последний год вместе с Джоном. Она бы не променяла его ни на что на свете.

Очевидно, он был готов это сделать. Как он мог? Этот вопрос прорвался сквозь черный поток в ее голове и не нашел ответа. Как он мог? Ответ ударил по глазам и сдавил сердце. Один из них должен пожертвовать всем.

Элис, ответь на следующие вопросы:

1. Какой сейчас месяц?

2. Где ты живешь?

3. Где находится твой офис?

4. Когда день рождения Анны?

5. Сколько у тебя детей?

Если у тебя возникнут проблемы с ответом на любой из этих вопросов, открой в своем компьютере файл «Бабочка» и немедленно выполни инструкции.

Декабрь

Гарвард-сквер

Гарвард

Апрель

Трое