Текст книги "Навеки Элис"

Автор книги: Лайза Дженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Январь 2005 года

– Мам, просыпайся. Она давно спит?

– Уже около восемнадцати часов.

– С ней такое бывало?

– Пару раз.

– Папа, я волнуюсь. Вдруг она вчера приняла слишком много таблеток?

– Нет, я проверял ее пузырьки и дозатор.

Элис слышала, как они разговаривают, понимала суть разговора, но ее это не трогало. С тем же успехом она могла подслушивать, как два незнакомых человека обсуждают женщину, которую она не знает. У нее не было желания просыпаться. Она и не думала, что спит.

– Эли, ты меня слышишь?

– Мам, это я, Лидия, ты можешь проснуться?

Женщина по имени Лидия говорила о том, что хочет вызвать врача. Мужчина, которого звали Папа, говорил, что женщине по имени Эли надо дать еще немного поспать. Они говорили о том, чтобы заказать мексиканскую еду и поужинать дома. Может быть, запах еды разбудит женщину по имени Эли. А потом голоса стихли. Снова стало темно.

Она шла по песчаной тропе в густой лес. За лесом она преодолела несколько американских горок и оказалась на отвесной скале. Подошла к краю и огляделась. Океан внизу сплошь покрыт льдом, берег похоронен под снежными заносами. Перед ней безжизненный, лишенный цвета, невозможно безмолвный мир. Она звала Джона, но голос не был слышен. Она повернулась, чтобы уйти, но тропинка и лес исчезли. Она посмотрела на свои бледные босые ноги. Выбора не было, она приготовилась броситься со скалы.

Она сидела в шезлонге и то и дело погружала ноги в чудесный теплый песок. Наблюдала за Кристиной. Кристина была ее лучшей подружкой в детском саду, ей по-прежнему было пять лет, и она запускала воздушного змея. Розовые и желтые маргаритки на купальнике Кристины, сине-фиолетовые крылья змея в форме бабочки, синева неба, желтое солнце, красный педикюр у нее на ногах – никогда в своей жизни она не видела таких ярких, таких необыкновенных цветов. Она наблюдала за Кристиной, ее переполняли любовь и радость. Но эти чувства она испытывала не к подружке, а к цветам ее купальника и воздушного змея, от этих красок у нее захватывало дух.

Ее сестра Энн и Лидия, обеим около шестнадцати лет, лежали бок о бок на пляжных полотенцах в красно-бело-синюю полоску. Их загорелые тела в одинаковых бикини нежно-розового цвета блестели на солнце. Они тоже были яркими, сверкающими, завораживающими.

– Готова? – спросил Джон.

– Мне немного страшно.

– Сейчас или никогда.

Она встала, и он закрепил на ее теле ремни безопасности от оранжевого, как мандарин, парашюта. Регулировал ремни и щелкал замками, пока она наконец не почувствовала себя комфортно. Потом взял ее за плечи и толкнул против невидимой силы, которая увлекала ее вверх.

– Готова?

– Да.

Он отпустил ее плечи, и она ворвалась в палитру неба. Ее несли крылья ветра, они были то бледно-голубые, то цвета барвинка, то цвета фуксии, то цвета лаванды. Океан внизу переливался бирюзовым, фиолетовым и аквамариновым.

«Бабочка» Кристины вырвалась на свободу и парила рядом с ней. Это была самая совершенная вещь из всех, что она видела в своей жизни, и она желала ее больше всего на свете. Она потянулась, чтобы ухватить веревку змея, но внезапный порыв ветра развернул ее вокруг своей оси. Она смотрела и не видела ничего, кроме оранжевого, как закат, купола парашюта. И тогда она впервые поняла, что не управляет собственным полетом. Она посмотрела вниз, на землю, на подрагивающие пятнышки, которые были ее самыми близкими людьми. Она не знала, принесет ли ее этот прекрасный живой ветер обратно к семье.

Лидия, свернувшись калачиком, лежала рядом с ней поверх одеяла. Жалюзи были подняты, и комнату наполнял приглушенный дневной свет.

– Я сплю? – спросила Элис.

– Нет, ты проснулась.

– Как долго я спала.

– Теперь уже два дня.

– О нет, прости меня.

– Все нормально, мама. Так хорошо снова услышать твой голос. Как ты думаешь, ты приняла слишком много таблеток?

– Я не помню. Наверное. Я не хотела.

– Я волновалась за тебя.

Элис воспринимала Лидию по частям. Она узнавала ее черты, как человек узнает дом, в котором вырос, родительские голоса, линии на собственных ладонях. Инстинктивно, без каких-либо усилий или оснований. Но странно: ей было трудно воспринимать Лидию как одно целое.

– Ты такая красивая, – сказала Элис. – Я так боюсь, что когда-нибудь тебя не узнаю.

– Я думаю, что, даже если когда-нибудь настанет такой день, ты все равно будешь знать, что я люблю тебя.

– А что, если уже не буду знать, что ты моя дочь и что ты меня любишь?

– Тогда я скажу тебе об этом, и ты мне поверишь.

Элис это понравилось.

«Но буду ли я всегда любить ее? Моя любовь к ней живет в моей голове или в моем сердце?»

Как ученый, она верила в то, что эмоции зарождаются в лимбической доле, а в данный момент этот участок ее мозга был полем боя, из которого никто не может выйти живым. Но как мать, она верила, что на любовь к дочери не может повлиять хаос в ее голове, потому что эта любовь живет в ее сердце.

– Как ты, мам?

– Не очень хорошо. Семестр был тяжелый, без работы в Гарварде, болезнь прогрессирует, а твой папа почти не бывает дома. Это очень тяжело.

– Мне так жаль. Я бы хотела чаще бывать у вас. Следующей осенью я буду ближе. Хотела переехать прямо сейчас, но получила роль в великой пьесе. Роль небольшая, но…

– Все нормально. Мне тоже хотелось бы чаще тебя видеть, но я никогда не позволю тебе перестать жить своей жизнью ради меня.

Она подумала о Джоне.

– Твой отец хочет переехать в Нью-Йорк. Он получил предложение из центра Слоуна – Кеттеринга.

– Я знаю. Я там была.

– Я не хочу переезжать.

– Не сомневаюсь, что не хочешь.

– Я не могу уехать. В апреле родятся двойняшки. Я так хочу их увидеть.

– Я тоже.

Элис представила, как держит их на руках, представила их теплые тела, кулачки, пяточки, которые ни разу не касались пола, припухшие круглые глазки. Ей было интересно, будут ли двойняшки похожи на них с Джоном. И запах. Ей не терпелось вдохнуть восхитительный запах своих внуков.

Большинство бабушек и дедушек любят воображать, как сложится жизнь внуков, как они будут присутствовать на их днях рождения, выпускных вечерах, свадьбах. Она понимала, что не сможет присутствовать ни на их днях рождения, ни на выпускных вечерах, ни на свадьбах. Но она должна быть здесь, чтобы взять внуков на руки и вдохнуть их запах, и будь она проклята, если вместо этого будет сидеть где-то в Нью-Йорке в полном одиночестве.

– Как Малькольм?

– Хорошо. Мы недавно вместе участвовали в «Мемори уок»[28]28
  Ежегодные памятные шествия, организуемые Ассоциацией Альцгеймера.


[Закрыть] в Лос-Анджелесе.

– Какой он?

Лидия улыбнулась, еще не ответив.

– Он очень высокий, не любит сидеть дома и немного стеснительный.

– А какой он с тобой?

– Он очень милый. Ему нравится, какая я умная, он так гордится моей игрой, нахваливает, мне даже неловко. Он бы тебе понравился.

– А ты с ним какая?

Лидия помолчала некоторое время, как будто никогда об этом не задумывалась.

– Такая, какая есть.

– Это хорошо.

Элис улыбнулась и сжала руку Лидии. Она хотела спросить о том, что это для нее значит, описать себя, напомнить ей, но мысль улетучилась слишком быстро, так и не став словами.

– О чем мы говорили? – спросила Элис.

– Малькольм, «Мемори уок»? Нью-Йорк? – предложила на выбор Лидия.

– Здесь я иду гулять и чувствую себя в безопасности. Даже если я забреду немного не туда, я в конце концов все равно увижу что-то знакомое. Многие продавцы меня знают и всегда укажут правильное направление. Девушка в кафе «У Джерри» всегда присматривает за моими ключами и бумажником.

Еще у меня здесь группа поддержки. Эти люди нужны мне. Нью-Йорк мне уже не узнать. Там я потеряю последние крохи независимости, которые у меня остались. Новая работа. Твой отец будет работать целыми днями. Я и его потеряю.

– Мама, ты должна сказать все это папе.

Она была права. Но намного легче было высказать все ей.

– Лидия, я так тобой горжусь.

– Спасибо.

– На случай если я забуду, помни, что я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, мама.

– Я не хочу переезжать в Нью-Йорк, – сказала Элис.

– До этого еще далеко, нам не обязательно принимать решение прямо сейчас, – сказал Джон.

– Я хочу решить это сейчас. Я решаю сейчас. Я хочу прояснить этот вопрос сейчас, пока могу это сделать. Я не хочу переезжать в Нью-Йорк.

– А если Лидия будет там?

– А если нет? Ты должен был обсудить это сначала со мной, а уж потом объявить о нашем решении детям.

– Я так и сделал.

– Нет, не сделал.

– Я обсуждал это с тобой много раз.

– О, значит, я не помню? Это удобно.

Элис сделала глубокий вдох через нос и выдохнула через рот. Она не хотела втягиваться в спор с аргументами на уровне начальной школы.

– Джон, я знаю, что ты встречался с людьми из центра Слоуна – Кеттеринга, но я и не думала, что они предлагают тебе перейти к ним в следующем году. Я бы не молчала, если б знала об этом.

– Я объяснил тебе, почему собираюсь перейти к ним.

– Прекрасно. Они могут позволить тебе использовать годичный отпуск и начать год с сентября?

– Нет, им нужен человек на эту должность прямо сейчас. Пришлось постараться, чтобы уговорить их подождать, пока я закончу все дела в лаборатории.

– Они не могут нанять кого-нибудь временно, чтобы ты мог взять заслуженный годичный отпуск и провести его со мной? А потом ты бы приступил к работе у них?

– Нет.

– Ты хоть спрашивал?

– Послушай, в этой области конкуренция слишком высока, все так быстро меняется. Мы стоим на пороге грандиозных открытий. Я хочу сказать, что мы стучим в дверь, за которой нас ждет лекарство от рака. Фармацевтические компании проявляют большой интерес. А преподавание и вся эта административная ерунда не дают мне идти вперед. Если я не воспользуюсь их предложением, я своими руками лишу себя последнего шанса сделать действительно серьезное открытие.

– Это не твой последний шанс. У тебя блестящий ум, и у тебя нет Альцгеймера. У тебя еще будет масса шансов.

Он посмотрел на нее и ничего не сказал.

– Следующий год – мой шанс, Джон, а не твой. Этот год – мой последний шанс прожить свою жизнь и понимать, что это для меня значит. Не думаю, что смогу дольше оставаться собой, и я хочу провести это время с тобой. Не могу поверить, что ты не хочешь провести его вместе.

– Я хочу. Мы будем вместе.

– Это чушь собачья, и ты это знаешь. Наша жизнь – здесь. Том, Анна и малышки, Мэри, Кэти и Дэн и, может быть, Лидия. Если ты согласишься на Нью-Йорк, ты постоянно будешь на работе, ты знаешь, что так и будет. А я там буду одна. Твой выбор не имеет отношения к желанию быть со мной, и он лишает меня всего, что у меня осталось. Я не еду.

– Я не буду все время на работе, обещаю. И потом, вдруг Лидия будет жить в Нью-Йорке? Ты не думала, что сможешь проводить одну неделю в месяц с Анной и Чарли? Есть масса способов устроить так, чтобы ты не была одна.

– А если Лидии не будет в Нью-Йорке? Если она будет учиться в Брандейсе?

– Поэтому я и думаю, что нам следует подождать и принять решение позже, когда у нас будет больше информации.

– Я хочу, чтобы ты взял годичный отпуск.

– Элис, для меня выбор не в том, соглашусь я на работу в центре Слоуна или возьму творческий отпуск. Центр Слоуна или Гарвард – вот мой выбор. Я просто не могу взять отпуск.

Ее начало трясти, глаза жгло от злых слез.

– Я не выдержу! Пожалуйста! Я не продержусь без тебя! Ты можешь взять годичный отпуск. Если захочешь, сможешь. Мне это необходимо.

– А если я откажу им, возьму год отпуска, а ты даже не будешь знать, кто я?

– А если буду, а после этого года уже нет? Как ты можешь сравнивать то время, что у нас осталось, с годом в твоей чертовой лаборатории? Я бы так с тобой никогда не поступила.

– Я бы никогда не попросил об этом.

– Тебе не пришлось бы просить.

– Я не думаю, что смогу, Элис. Прости, я просто не думаю, что смогу провести дома целый год. Не смогу просто сидеть и наблюдать за тем, как эта болезнь обкрадывает тебя. Я не могу наблюдать за тем, как ты разучиваешься одеваться, забываешь, как включать телевизор. Когда я в лаборатории, я не вижу, как ты расклеиваешь записки по всем шкафчикам и дверям. Я не могу сидеть дома и наблюдать за тем, как прогрессирует твоя болезнь. Это меня убивает.

– Нет, Джон, это убивает меня. Моей болезни все равно – дома ты или прячешься в своей лаборатории, она прогрессирует. Ты теряешь меня. Я теряю себя. Но если ты не возьмешь отпуск, что ж, тогда первым мы потеряем тебя. У меня Альцгеймер. Что у тебя?

Она вытащила из шкафчиков все: коробки и бутылки, стаканы, тарелки и миски, кастрюли и сковородки. Она заставила всем этим кухонный стол, а когда места уже не осталось, начала заставлять пол.

В прихожей она открыла шкаф и вывернула карманы всех пальто. Нашла деньги, отрывные талоны, образцы ткани и… больше ничего. Прощупав каждый шов, сбросила ни в чем не повинные пальто на пол.

Она скинула подушки с дивана и с кресел. Выпотрошила ящики стола и картотечного шкафа. Освободила от содержимого сумку для книг, компьютерную сумку и свою голубую. Она ощупывала каждый предмет, чтобы отметить его название у себя в голове. Ничего.

Поиски не требовали запоминать их последовательность – груды обследованных вещей свидетельствовали о предыдущих этапах. Вскоре эти груды покрыли весь первый этаж. Она взмокла от пота, нервы были на пределе, но она не собиралась сдаваться. Она ринулась на второй этаж.

Перерыла корзину с бельем для стирки, прикроватные тумбочки, комод, шкафы в спальне, свою шкатулку с украшениями, шкаф для белья, аптечный шкафчик.

«Ванная на первом этаже».

Она бегом вернулась назад, потная, возбужденная.

В прихожей по колено в разбросанной одежде стоял Джон.

– Какого черта здесь происходит? – спросил он.

– Я ищу.

– Что?

Она не могла назвать это, но была уверена, что где-то в голове помнит название того, что ищет.

– Я скажу, когда найду.

– Это кошмар какой-то. Как будто нас ограбили.

Об этом она не подумала. Это могло быть причиной ее провала.

– О боже, это могли украсть.

– Нас никто не грабил. Это ты перевернула вверх дном весь дом.

Она заметила рядом с диваном в гостиной нетронутую корзину с журналами. Оставила Джона и теорию об ограблении в прихожей, подняла тяжелую корзину, высыпала журналы на пол, пролистала и пошла дальше.

– Прекрати, Элис. Ты даже не знаешь, что ищешь.

– Нет, знаю.

– Тогда скажи что?

– Не могу сказать.

– На что это похоже? Как это используют?

– Говорю же, не знаю, узнаю, когда найду. Я должна найти или умру.

Она подумала над тем, что сказала.

– Где мои лекарства?

Разбрасывая ногами коробки с хлопьями, банки с супом и тунцом, они пробрались в кухню. Джон отыскал на полу лекарства и пузырьки с витаминами, а в миске на столе – дозатор.

– Вот они, – сказал он.

Необходимость найти нечто во что бы то ни стало не пропала.

– Нет, это не то.

– Это безумие. Ты должна остановиться. Дом превратился в свалку.

«Мусор».

Она открыла компактор, вытащила из него пластиковый пакет и вывалила на пол содержимое.

– Элис!

Она перебрала все: шкурки авокадо, скользкий куриный жир, скомканные салфетки, пустые коробки, оберточную бумагу и всякую другую использованную фигню. Обнаружила в мусоре DVD-диск «Элис Хауленд», взяла влажную коробку и осмотрела.

«Так, это я не собиралась выбрасывать».

– Это оно, это наверняка оно, – сказал Джон. – Я рад, что ты нашла то, что искала.

– Нет, это не то.

– Ладно, прошу тебя, ты разбросала мусор по всей кухне. Просто остановись, сядь и расслабься. Ты перенервничала. Может, если ты успокоишься, то сразу вспомнишь, что нужно найти.

– Хорошо.

Может, если она будет сидеть смирно, то вспомнит, что это такое и куда она его положила. Или, возможно, даже забудет, что когда-то что-то искала.

Снегопад, который шел со вчерашнего дня и на два фута завалил большую часть Новой Англии, только что кончился. Она бы этого и не заметила, если бы не скрип дворников по чистому лобовому стеклу. Улицы были расчищены, но их машина оказалась единственной на дороге. Элис всегда нравилась тишина, которая наступает после снежной бури, но сегодня она ее нервировала.

Джон заехал на стоянку при кладбище Маунт-Оберн. Расчищен был довольно скромный участок, но само кладбище, тропинки и могилы оставались под снегом.

– Боюсь, там не лучше. Придется вернуться как-нибудь в другой день, – сказал он.

– Нет, подожди. Дай я посмотрю на это минутку.

Старые черные деревья с покрытыми инеем узловатыми ветками царили в этой зимней стране чудес. Из-под снега виднелись редкие серые верхушки самых высоких надгробий, принадлежавших богатым и выдающимся людям. Все остальное было похоронено. Истлевшие тела в гробах похоронены под землей и камнями, земля и камни – под снегом. Все было черным и белым, замерзшим и безжизненным.

– Джон.

– Что?

Она произнесла его имя слишком громко в окружавшей их тишине и заставила его вздрогнуть.

– Ничего. Мы можем ехать. Я не хочу здесь оставаться.

– Если ты захочешь, мы сможем вернуться на неделе, – сказал Джон.

– Вернуться куда? – спросила Элис.

– На кладбище.

– О!

Она сидела за кухонным столом. Джон налил красное вино в два бокала и один передал ей. Она по привычке вращала бокал в руках и думала о том, что регулярно забывает имя дочери, той, которая актриса, а вот как вращать бокал с вином, помнит. Ненормальная болезнь. Ей нравилось, как кружится в водовороте вино, его цвет, похожий на кровь, насыщенный аромат винограда, дуба и земли и тепло, которое оно дарило. Джон стоял напротив открытого холодильника. Он достал кусок сыра, лимон, острую жидкость и пару красных овощей.

– Как ты отнесешься к энчиладе с курицей?

– Прекрасно.

Он открыл морозильную камеру и порылся внутри.

– У нас найдется цыпленок? – спросил он.

Она не ответила.

– О, Элис, нет.

Он повернулся и показал ей какой-то предмет. Только это был не цыпленок.

– Это твой «блэкберри», он был в морозилке.

Джон нажал несколько кнопок, потряс и потер органайзер.

– Похоже, вода внутрь попала, подождем, пока просохнет, но я думаю, он сдох, – сказал он.

Элис разрыдалась, как будто только и ждала этого момента.

– Ничего страшного. Если не оживет, купим тебе новый.

«Как глупо, почему я так расстроилась из-за мертвого электронного органайзера?»

Может, на самом деле она оплакивала умерших маму, сестру и отца? Может, испытывала эмоции, которые не смогла выразить раньше, когда они были на кладбище? Это было бы разумно. Но все было не так. Возможно, гибель органайзера символизировала для нее потерю места в Гарварде и она оплакивала конец своей карьеры? Это тоже имело бы смысл. Но нет, она искренне и безутешно оплакивала смерть своего электронного органайзера.

Февраль 2005 года

Эмоционально ослабленная и интеллектуально истощенная, она рухнула в кресло рядом с креслом Джона напротив доктора Дэвиса. Только что она мучительно долго проходила разные нейропсихологические тесты в этой маленькой комнате этой женщины, которая проводит нейропсихологические тесты в маленькой комнате. Слова, информация, смысл вопросов женщины и смысл ответов самой Элис были похожи на мыльные пузыри, которые пускают дети с помощью тоненьких пластмассовых прутиков в ветреный день. Они быстро разлетались от нее в разные стороны, и чтобы уследить за ними, требовались невероятные напряжение и концентрация. И даже если ей удавалось на какой-то дающий надежду момент удержать некоторые из них в поле зрения, очень скоро – хлоп! – и они исчезали. Уходили без каких-либо очевидных причин в небытие, как будто их никогда и не было. Теперь прутик для пускания мыльных пузырей перешел к доктору Дэвису.

– Итак, Элис, вы можете произнести по буквам слово «вода» в обратном порядке?

Шесть месяцев назад она бы сочла этот вопрос мелким и даже оскорбительным, но сегодня это был серьезный вопрос, требующий серьезных усилий. Но это очень мало волновало и почти не унижало ее, совсем не так, как волновало бы и унижало шесть месяцев назад. Она чувствовала, что все меньше и меньше осознает себя. Элис – та, которую она знала и понимала, которую любила и не любила, чувства которой ощущала, – тоже стала похожа на мыльный пузырь. Она парила даже выше, и распознать ее было сложнее, и от внезапного хлопка её защищала только тонкая липидная мембрана.

Сначала Элис про себя произнесла по буквам требуемое слово и вытянула четыре пальца на левой руке – по одному на каждую букву.

– А. – Она загнула мизинец.

Она снова произнесла буквы про себя и перешла к пальцу, на котором носила обручальное кольцо.

– Д. – Она повторила процесс.

– О. – Средний палец.

И указательный:

– В.

Она улыбнулась и в победном жесте подняла левый кулак. Потом взглянула на Джона. Он вертел на пальце обручальное кольцо и безрадостно улыбался.

– Хорошая работа, – сказал доктор Дэвис.

И широко улыбнулся, словно впечатленный успехом Элис. Он ей нравился.

– А теперь я хочу, чтобы вы показали на окно после того, как коснетесь левой рукой правой щеки.

Она поднесла левую руку к лицу.

«Хлоп!»

– Простите, не могли бы вы повторить задание? – попросила Элис, не убирая руку от лица.

– Конечно, – с пониманием согласился доктор Дэвис, как родитель, который позволяет своему ребенку подглядеть в карты или заступить за черту до команды «старт». – Покажите на окно после того, как коснетесь левой рукой правой щеки.

Ее левая рука коснулась правой щеки до того, как он договорил, она вскинула правую руку в сторону окна и шумно выдохнула.

– Хорошо, Элис, – сказал доктор Дэвис и снова улыбнулся.

Джон не проявил никаких признаков радости или гордости.

– А теперь я бы хотел, чтобы вы назвали мне имя и адрес, которые я просил вас запомнить в начале нашей встречи.

Имя и адрес. Она потеряла их. Так, просыпаясь утром, она знала, что видела сон и даже могла знать, что это был сон о чем-то конкретном, но, как ни старалась вспомнить, детали сна ускользали. Ускользали навсегда.

– Джон Какой-то там. Знаете, вы постоянно спрашиваете меня об этом, а я никак не могу запомнить, где живет этот парень.

– Хорошо, попробуем угадать. Это Джон Блэк, Джон Уайт, Джон Джонс или Джон Смит?

Она не знала ответ, но была не против поиграть.

– Смит.

– Он живет на Восточных, Западных, Северных или Южных улицах?

– Восточных.

– А город? Арлингтон, Кембридж, Брайтон или Бруклин?

– Бруклин.

– Хорошо, Элис, последний вопрос: где мои двадцать долларов?

– В вашем бумажнике?

– Нет, раньше я спрятал где-то в этой комнате двадцать долларов, вы помните, куда я их положил?

– Вы сделали это при мне?

– Да. Приходят в голову какие-нибудь идеи? Если вы их найдете, я позволю вам оставить их себе.

– Что ж, если бы я знала, я бы нашла способ запомнить это.

– Не сомневаюсь. Есть какие-нибудь догадки?

Она заметила, что его взгляд на долю секунды уклонился вправо за ее плечо и тут же снова сфокусировался на ней. Она развернулась в кресле. У нее за спиной на стене висела белая доска. На доске красным маркером было написано три слова: «глутамат», «LTP», «апоптоз». Красный маркер лежал на полке внизу доски, как раз рядом со свернутой двадцатидолларовой купюрой. Она подошла к доске и с торжествующим видом взяла свой приз.

Доктор Дэвис ухмыльнулся.

– Если бы все мои пациенты были такими же сообразительными, я бы разорился.

– Элис, ты не можешь взять их, ты видела, как он на них посмотрел, – сказал Джон.

– Я их выиграла, – возразила Элис.

– Все в порядке, она их нашла, – сказал доктор Дэвис.

– Это нормально, что она стала такой всего через год, при том что она принимает все, что ей назначили? – спросил Джон.

– Видите ли, тут все не так однозначно. Болезнь вполне могла начать развиваться задолго до того, как ей поставили диагноз в прошлом январе. Она сама, вы и ваша семья, ее коллеги могли счесть какие-то симптомы за промахи или списать их на стресс, нехватку сна, алкоголь и так далее, и тому подобное. Болезнь могла начать развиваться за год или за два до того, как ей поставили диагноз.

И она невероятно умна. Если средний человек, скажем для простоты, имеет для доступа к определенной информации десять синапсов,[29]29
  Синапс – область соприкосновения нервных клеток друг с другом или с тканями, содержащими нервные клетки.


[Закрыть] у Элис их наверняка наберется пятьдесят. Когда средний человек теряет свои десять синапсов, этот кусок информации становится для него недоступен, забывается. Но Элис может потерять десять синапсов, и при этом для достижения цели у нее останется еще сорок. Так что ее анатомические потери поначалу не так сильно бросаются в глаза.

– Но сейчас она уже потеряла больше чем десять процентов, – сказал Джон.

– Да, боюсь, что так. Ее кратковременная память упала до уровня трех процентов из ста, которые требуются для прохождения тестов, речь тоже заметно деградировала, и, к несчастью, как мы и ожидали, она теряет способность к самоанализу. И она невероятно изобретательна. Сегодня она придумала несколько способов, чтобы ответить правильно на вопросы, которые она и не помнила точно.

– Но осталось множество вопросов, на которые она не смогла ответить, несмотря на всю свою изобретательность, – сказал Джон.

– Да, это правда.

– Просто все так быстро становится хуже. Мы можем увеличить дозу арисепта или наменды? – спросил Джон.

– Нет, она уже принимает максимум и того и другого. Увы, но это прогрессирующее дегенеративное заболевание неизлечимо. Его не остановить, несмотря на все медикаменты, которые имеются в нашем распоряжении на данный момент.

– Значит, она либо принимает плацебо, либо этот амиликс не работает, – сказал Джон.

Доктор Дэвис помолчал, словно раздумывая, согласиться или нет.

– Я понимаю, вы разочарованы. Но я часто сталкивался с неожиданными «периодами плато», это периоды стабилизации, когда болезнь притормаживает, и длиться они могут довольно долго.

Элис закрыла глаза и представила, что стоит в центре горного плато. Чудесная столовая гора. Она это видела, стоило надеяться. Мог ли Джон это увидеть?

Оставлял ли он ей надежду или уже сдался? Или хуже: на самом деле он надеется на ее быстрое угасание, чтобы осенью отвезти ее, послушную и пустую, в Нью-Йорк? Что он выберет – стоять с ней на плато или столкнуть вниз со склона?

Она скрестила руки на груди и твердо поставила обе ноги на пол.

– Элис, вы еще бегаете? – поинтересовался доктор Дэвис.

– Нет, перестала некоторое время назад. График Джона и недостаток координации у меня… Кажется, я не замечаю бордюры и колдобины и плохо оцениваю дистанцию. Уже несколько раз падала. Даже дома забываю об этих выступающих из пола штуковинах в дверях и спотыкаюсь перед входом в каждую комнату. Я вся в синяках.

– Что ж, Джон, я бы на вашем месте либо убрал эти штуковины, либо выкрасил их в контрастный цвет, либо заклеил ярким скотчем, чтобы Элис могла их видеть. Иначе они сливаются с полом.

– Хорошо.

– Элис, расскажите мне о вашей группе поддержки, – попросил доктор Дэвис.

– Нас четверо. Мы встречаемся раз в неделю у кого-нибудь дома на пару часов. И еще каждый день переписываемся по электронной почте. Это замечательно, мы говорим обо всем.

Сегодня доктор Дэвис и та женщина в тесной комнате задали ей кучу вопросов, чтобы оценить уровень разрушений у нее в голове. Но никто не знал лучше, чем Мэри, Кэти и Дэн, о том, что в ее голове еще живо.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы заполнили очевидный пробел в нашей системе поддержки. Если у меня появятся новые пациенты с ранним Альцгеймером, я могу сказать им, как с вами связаться?

– Да, конечно, пожалуйста. И еще расскажите им о DASNI. Это «Dementia Advocacy and Support Network International» – онлайн-форум для людей с деменцией. У меня там знакомые со всей страны, из Канады, Великобритании и Австралии. Ну, в реальности мы не встречались, это интернет-общение, но у меня такое чувство, будто я знаю их, а они меня лучше, чем многие из тех, кого я знала всю жизнь. Мы не теряем зря время, у нас его нет. Мы говорим о том, что действительно важно.

Джон заерзал в кресле и дернул ногой.

– Спасибо, Элис. Я добавлю этот веб-сайт в наш стандартный пакет информации. А вы, Джон? Вы говорили с нашим социальным работником или, может быть, посещали другие группы поддержки?

– Нет. Я пару раз пил кофе с супругами людей из ее группы поддержки, но больше ничего такого.

– Вы можете подумать о группе, которая подошла бы лично вам. Вы не больны, но, живя с Элис, тоже живете с этой болезнью. Я каждый день сталкиваюсь с тем, какой ущерб она наносит членам семьи больного. Дениз Даддарио – социальный работник группы поддержки здесь, в Массачусетском главном госпитале. Еще я знаю, что в Массачусетской ассоциации Альцгеймера есть много местных групп поддержки. Так что, если почувствуете необходимость, действуйте.

– Хорошо.

– Кстати, об Ассоциации Альцгеймера, Элис. Я только что получил их программу ежегодной конференции по деменции и увидел, что вы открываете пленарную презентацию, – сказал доктор Дэвис.

Конференция по деменции – это национальное собрание профессионалов, которые занимаются больными слабоумием и их семьями. Неврологи, врачи общей практики, нейропсихологии, медсестры и социальные работники – все они собирались в одном месте, чтобы обменяться информацией о том, как точно поставить диагноз, о медикаментозном лечении и уходе за больными. Это было похоже на группу Элис и DASNI, только масштабнее и для тех, у кого нет деменции. В этом году конференция должна была состояться в Бостоне через месяц.

– Да, – сказала Элис. – Я хотела спросить, вы там будете?

– Буду и постараюсь оказаться в первом ряду. Знаете, а мне никогда не предлагали выступить на открытии, – сказал доктор Дэвис. – Вы замечательная и потрясающе отважная женщина, Элис.

В голосе доктора Дэвиса не было покровительственных ноток, его комплимент был искренним, это была поддержка, в которой так нуждалась Элис после всех этих изматывающих тестов. Джон вертел кольцо на пальце. В его глазах стояли слезы. Он смотрел на нее и напряженно улыбался, от этой улыбки ей стало неловко.