Текст книги "Великий фетиш"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Люди из России и Балкан образовали Византию, названную в честь балканского города Византии. И так появились современные нации.

Один философ, в чьих венах текла божественная кровь, на англонианском его имя звучит как Дэвид Грант, исчез в разгар побоища с несколькими женщинами и карточками, составляющими Великий фетиш. На Земле был магический прибор для чтения этих карточек. Привезли ли его на Кфорри, а потом сломали, я не знаю, но в любом случае у Дэвида Гранта с собой этого прибора не было. Тем не менее, он надеялся, что со временем всё переменится, и эти записи земной мудрости вновь станут доступными…

– Это называлось микрография, – сказал Бивар.

– Он прибыл на этот остров на плоту, – продолжала стрингиарх, – с несколькими женщинами, которые сбежали от своих новых мужей. Его потомки построили этот храм. Он рассказал своим женами и детям о богах Земли, и об их обязанности сохранить эту божественную мудрость. Земной бог, которым он восхищался, Эйнштейн, после его смерти стал особым покровителем Мнаенна.

Дэвид Грант, или Девгран, как его теперь называют, произвёл много дочерей, но ни одного сына. С тех пор появилось поселение, полностью состоящее из женщин. А женщины начали бояться и ненавидеть мужчин с материка, потому что они убили их настоящих мужей, и решили не пускать ни одного поселенца на Мнаенн. С того дня и до сих пор поселение поддерживает свою численность известным вам способом.

Доминго Бивар заговорил:

– Извините, госпожа, один вопрос. Если мы – потомки нескольких членов экипажа, почему у нас так много разных фамилий?

– Первые поколения не следовали земному обычаю давать всем детям одной семьи одинаковые фамилии, потому что людей было мало, и фамилии требовались, чтобы различать их. Вместо этого, детям давали имена людей, которых родители знали или о которых слышали на Земле. Поэтому многие были названы в честь известных земных обитателей, богов и полубогов. Другие получили выдуманные имена или были названы в честь их характерных черт или рода деятельности. Спустя некоторое время старые традиции вернулись. Поэтому, например, в Ивериане живут тысячи Биваров помимо вас, доктор.

– Спасибо, – сказал Бивар. – В вашем рассказе есть парочка непонятных мест, но я уверен, что когда мы расшифруем записи, всему найдётся рациональное объяснение.

Катлин горько сказала Марко:

– Магистр Прокопиу, я не верила вам, когда вы угрожали, а сейчас вы, сын Мнаенна из пророчества, вернулись, чтобы прочесть фетиш и положить конец стрингиархату. Уверена, ни один мужчина-ребёнок не мог родиться и исчезнуть с острова так, как вы это сделали; в подобных делах у нас жёсткий контроль. Тем не менее, вы можете прочесть карточки с помощью инструмента этих мингквориан. И несмотря на то, что мы в вашей власти, я полагаю, мы можем с оптимизмом смотреть в будущее. Что же вы сделаете с нами? Сбросите с утеса, как бедную Лизвет?

Марко сам не верил в историю о сыне Мнаенна, но подбросил ведьмам изящный повод для капитуляции. Он посмотрел на Тоскано, который сказал:

– Конечно, нет, госпожа. Мы сожалеем о смерти той ведьмы. Мы не хотели причинять вам вред.

– Приятные слова никогда не исправят ваших злых деяний.

Тоскано ответил:

– Действительно, госпожа, совесть некоторых из нас нечиста. Но вспомните о вашей практике убийства новорождённых мальчиков, которая приводит большинство людей в ужас, и о вашем несправедливом обращении с господами Халраном и Прокопиу, когда они невольно нарушили границы ваших владений. Так что вы не можете претендовать на сочувствие.

– Что вы намерены делать дальше?

– О, некоторые из нас вернутся на родину. Другие, особенно те, что из Еропии, останутся здесь и создадут философскую республику. Среди них достаточно одиночек, которые могли бы стать мужьями для тех девушек, которые этого захотят.

– Хмм… – протянула бывшая стрингиарх Катлин, морща нос от отвращения. – Если наши предания верны, мужчины Земли пытались основать такое идеальное государство много раз, но не добивались успеха надолго. Это, тем не менее, уже ваша проблема.

Той ночью Марко только поздоровался с Синти. Ему было чем заняться; его рана ныла, и он устал. Он узнал, что когда веревку затянули на «Невероятный», её перерезанный конец стал доказательством безопасного приземления Марко и позволил Тоскано подвести корабль к берегу.

На следующее утро, опираясь на палку, Марко стоял на краю утеса и наблюдал, как всходит Мафрид. Немного в стороне Боэрт Халран смотрел за край обрыва, оплакивая уничтожение своего прекрасного воздушного шара. Доминго Бивар массировал руку Марко и взволнованно рассказывал о прекрасных вещах, которые сделают философы, когда все записи фетиша будут расшифрованы.

– Мы должны построить собственный космический корабль и вернуться на Землю, чтобы узнать, почему они забыли нас! – кричал он. – Это прекрасно! Остаток фетиша содержит бесчисленное множество книг по истории, науке, языку, всему прочему. Там даже есть художественная литература и поэзия…

Марко, которому не нравилась несдержанность маленького человека, высвободил свою руку, когда подошла Синти. Он считал её самой красивой женщиной, которую когда-либо встречал.

– Здравствуй, – сказал он. – Видишь, я вернулся, как и обещал.

– Правда. Куда ты направляешься теперь?

– Что ж, так как стрингиархату конец, я подумал, что могу остаться здесь. Так как я ничем не занимаюсь, философы считают, что я достоин войти в их общество.

– Я слышала, они выбрали тебя Прецем или кем-то подобным.

– Нет, не совсем. Они хотят, чтобы я стал вицеуправляющим при Тоскано. Я даже думал послать за своей мамой.

– Ох… Ты собирался увезти меня, не так ли? Ты обещал.

– Что ж… я полагаю… мы сможем придумать что-то столь же хорошее. Видишь ли, эээ…

Они стояли рядом, Марко смотрел вниз, а Синти вверх. Марко чувствовал, что она не будет против, если он возьмёт её прямо здесь. Вместо этого он смотрел в пустоту, переминался с ноги на ногу, краснел, задыхался, заикался и, наконец, сказал:

– Давай прогуляемся по тропинке вдоль утеса. Уверен, я могу рассказать тебе много интересных вещей.

Они ушли, даже не подумав извиниться перед Доминго Биваром. Марко прихрамывал и много говорил. Вскоре он взял Синти за руку. Бивар, поглядев им вслед, романтично вздохнул, смахнул волосы с глаз и отправился на поиски того, чью руку можно массировать.

РАССКАЗЫ

ШАМАН ПОНЕВОЛЕ

В один погожий июньский день турист привел маленького мальчика в магазинчик в городке Гахато, штат Нью-Йорк. Вывеска над лавкой гласила:

ВОЖДЬ ПАРЯЩАЯ ЧЕРЕПАХА

Индейские бусы – Керамика

Внутри, среди груд подушек из тисненой кожи, одеял индейцев навахо, сделанных в штате Коннектикут, и прочей ерунды стоял коренастый мужчина с лицом цвета меди.

– У вас есть детский лук со стрелами? – спросил турист.

– У, – ответил индеец и, покопавшись, достал маленький лук и шесть стрел с резиновыми набалдашниками вместо наконечников.

– Ты настоящий индеец? – спросил мальчик.

– У. Конечно. Настоящий большой вождь.

– А где твои перья?

– Убрал. Надеваю только на пляски воинов.

Турист расплатился и направился к выходу, в этот момент из задней двери магазина появился мальчик лет пятнадцати с кожей такого же цвета, что и у хозяина.

– Эй, папа, один щенок норки только что съел другого.

Варварскую флегматичность индейца словно ветром сдуло:

– Что? Черт побери, и ты считаешь себя звероводом? Еще вчера я приказал тебе рассадить их по разным клеткам, прежде чем они начнут драться!

– Мне очень жаль, папочка. Наверное, я забыл.

– Конечно, жаль. Столько денег пропало.

Хлопнула дверь автомашины туриста, завелся двигатель, но до тех, кто находился в лавке, донесся тоненький голосок:

– Папа, он говорит, как все, а не как настоящий индеец.

Но Верджил Хэтэвей, он же вождь Парящая Черепаха, был настоящим индейцем – пенобскотом из штата Мэн, сорока шести лет от роду. В свое время он даже окончил среднюю школу и мог бы считаться примерным гражданином, если бы чаще принимал ванну.

Чуть позже в лавку зашел еще один человек. У него была кожа такого же цвета, как и у Хэтэвея, монголоидные черты лица, но он был значительно толще, ниже ростом и старше.

– Доброе утро, – сказал он. – Вы Верджил Хэтэвей, верно?

– А кто же еще, мистер.

Посетитель улыбнулся, и глаза его исчезли в складках жира:

– Рад с вами познакомиться, мистер Хэтэвей. Я – Чарли Кэтфиш из племени сенека.

– Правда? Рад познакомиться с вами, мистер Кэтфиш. Не хотите перекусить?

– Спасибо, но мои спутники хотят добраться к озеру Голубой горы до обеда. Впрочем, вы можете мне помочь. У меня с собой восемь камнеметателей. Взял их с собой при условии, что будут себя хорошо вести, а сейчас возникла масса других дел, и я с удовольствием оставил бы их вам.

– Камнеметатели? – тупо переспросил Хэтэвей.

– Ну да, Гахунга. Хотя вы и алгонкин, но в то же время потомок Деканавиды, так что справитесь.

– Потомок кого?

– Потомок соратника Хиаваты. Мы все о вас… – Его прервал сигнал автомобиля. – Извините, мистер Хэтэвей, мне пора. Все будет в порядке.

И толстый индеец ушел.

Хэтэвей был слегка смущен и встревожен. Конечно, приятно было узнать, что являешься прямым потомком Деканавиды, великого вождя племени гуронов и одного из основателей Лиги ирокезов. Но кто такие Гахунга? Хэтэвей весьма поверхностно знал ирокезский язык и не мог ответить на этот вопрос.

Потом пришла очередная покупательница, а после нее в магазин ввалился Харви Прингл в спортивной рубашке, подчеркивающей его красоту и силу.

– Привет, Верджил. Как делишки?

– В общем, не так уж плохо. – Хэтэвею сразу же захотелось проверить бухгалтерские счета. В умении бить баклуши молодой Прингл не имел себе равных.

– А я уже выполнил сегодняшнюю норму прополки амброзии.

– Что? – не понял Хэтэвей.

– Старик снова разозлился на меня за то, что я бездельничаю. Ну, зачем я буду отнимать работу у какого-нибудь бедняка, которому она позарез нужна? И я назначил себя председателем комитета округа по прополке амброзии. Занимаюсь этим час в день. Да, Бэбс заходила?

– Нет.

– Впрочем, она знает, где меня искать. – Харви Прингл зевнул и вразвалку вышел из лавки, а Хэтэвей в который раз с недоумением подумал, что могла найти Барбара Скотт в этом увальне.

От этих мыслей его отвлек странный шум, похожий на быструю барабанную дробь, но очень глухую, как будто барабан был наполовину наполнен водой. Хэтэвей выглянул на улицу – никакого парада. Плавно покачивалась на ветру трава, от Лосиной реки едва доносился шум лесопилки старого Прингла.

Он вдруг понял, что шум слышится из-за спины, из помещения магазина, как будто в подвале заработал маленький заводик. Потом шум усилился, и на ковре появились восемь фигурок. Они выглядели, как воины племени ирокезов, правда, ростом всего два фута – в мокасинах, кожаных штанах, с выбритыми головами и с жесткими гребнями на макушках. Один сидел на корточках и лупил в барабан, остальные семеро ходили по кругу, иногда издавая воинственные крики и улюлюкая.

– Эй! – рявкнул Хэтэвей. Дробь прекратилась. – Вы кто такие?

– Аденлозлакстенген агойио…

– Черт! А по-английски нельзя?

– Конечно, мистер. Но я подумал, что как шаман вы должны говорить по-ирокезски.

– Как кто?!

– Шаман. Чарли сказал, что оставит нас у шамана, пока ездит в Канаду.

– Вы камнеметатели?

– Да. Я – вождь, зовут меня Гага, из округа Каттараугус. Что нужно сделать?

– Исчезнуть на время.

Гахунга испарились, а Хэтэвей подумал, что Чарли Кэтфиш сыграл с ним злую шутку, оставив ему эту компанию и ничего не объяснив.

Настроение ему подняла вошедшая в лавку темноволосая, стройная и энергичная Барбара Скотт. Хэтэвею нравилась энергичность других людей.

– Ты видел Харви, Верджил? Я обещала с ним пообедать.

– Угу. Он сейчас, наверно, дрыхнет на чьей-нибудь лужайке.

– Ты ничуть не лучше других, Верджил, – возмутилась мисс Скотт. – Только бы придраться к бедному Харви.

– Перестань. – Хэтэвей мог только развести руками. Если девушка, к которой питаешь отцовские чувства, стремится выйти замуж за никчемного, по твоему мнению, парня, но сына богатейшего бизнесмена города, к тому же владельца земли, на которой стоит твоя лавка, что еще остается делать. – Ты проводишь сеанс завтра вечером?

– Да. Дэн Прингл обещал прийти.

– Что? Он же считает тебя обманщицей.

– Знаю, но может, мне удастся его переубедить.

– Послушай, Бэбс, объясни, почему такая красивая девушка, как ты, занимается подобной ерундой?

– Из-за денег, конечно. Зарплаты секретарши у нотариуса не хватит, чтобы заплатить за учебу в колледже. А если уж говорить о ерунде, то почему ты разговариваешь с туристами на каком-то немыслимом жаргоне?

– Это совсем другое дело.

– Неужели? А вот и Харви. Пока.

Вновь появились Гахунга.

– Мистер, что нам нужно сделать? – спросил Гага. – Чарли просил помогать вам, и, клянусь Иускехой, мы вам поможем.

– Я точно не знаю, – осторожно заметил Хэтэвей.

– Вам вообще ничего не нужно?

– Ну, у меня есть хорошая самка норки, и я с удовольствием продал бы ее за пятьсот долларов.

Гахунга посовещались.

– Боюсь, здесь мы бессильны, – сказал, наконец, Гага. – Что-нибудь еще?

– Ну, мне хотелось бы, чтобы в лавку заходило больше покупателей.

– Вупи! У-у-у! – завопил Гага и забил в барабан. – Вперед!

Несколько секунд индейцы плясали и кричали, потом исчезли. Хэтэвей остался в магазине ждать покупателей, раздумывая с некоторой тревогой, что именно сделают Гахунга.

По противоположной стороне улицы неторопливо шел владелец чайной «Сосны» Эрл Делакруа. Он вдруг закричал и подпрыгнул, потом принялся с обиженным видом потирать плечо и озираться. Сделав всего один шаг вперед, он снова подпрыгнул, одновременно со звуком удара маленького камушка о ткань пиджака. Шлеп! Шлеп! Бомбардировка продолжалась, пока он не юркнул в лавку Хэтэвея.

– Кто-то стреляет по мне из пневматической винтовки! – задыхаясь, произнес он.

– Плохо дело, – высказал свое мнение Хэтэвей.

С улицы донесся еще чей-то вопль. Теперь в лавку загоняли Леона Буттолфа, потом под обстрел попала миссис Камара – жена рабочего лесопилки Прингла.

Когда она влетела в лавку, улица опустела.

– По кому-то явно плачет тюрьма, – завопил Буттолф.

– Верно, – согласился Делакруа и подозрительно уставился на Хэтэвея. – Интересно, почему всех загнали сюда?

– Если это твои штучки, Верджил, – бросилась в атаку миссис Камара, – я все расскажу своему Жану, и он душу из тебя вытрясет!

– Черт побери! – принялся яростно защищаться Хэтэвей. – Я же не могу заставить пулю лететь по дуге, подумайте сами. А мой сын во дворе, занимается норками. Можете проверить.

– Да мы тебя не подозреваем, – поспешил отступить Буттолф.

– Готов пойти со всеми вами куда угодно, – предложил Хэтэвей. – Пусть в меня тоже выстрелят.

– Годится, – сказал Делакруа, и все четверо вышли на улицу. Потом Эрл повернул к своей чайной, другие тоже направились по своим делам. Хэтэвей уже почти вернулся к лавке, когда камешек попал Уоллесу Доуни чуть пониже спины.

– Гага! – отчаянно завопил Хэтэвей. – Прекрати немедленно, черт тебя подери!

Обстрел прекратился. Доуни зашагал дальше, подозрительно оглядываясь. Когда Хэтэвэй вошел в лавку, Гахунга сидели на прилавке.

Гага гнусно ухмылялся:

– Мистер, мы вам помогли? Нужны еще покупатели?

– Нет! – завопил Хэтэвей. – Мне не нужна ваша помощь. Глаза б мои вас не видели!

Индейцы удивленно переглянулись. Гага поднялся на ноги:

– Значит, вы не хотите больше быть нашим боссом?

– Нет, хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

Гага выпрямился во весь свой двадцатипятидюймовый рост и сложил руки на груди.

– Отлично, окажем помощь тому, кто действительно в ней нуждается. Мне никогда не нравились алгонкины. – Он забил в барабан, и Гахунга, танцуя, скрылись в куче миниатюрных каноэ из бересты.

Через несколько минут вместо ожидаемого облегчения Хэтэвей почувствовал легкую тревогу. Возможно, он поторопился распрощаться с этими существами, обладающими такими потенциально опасными возможностями.

– Гага!

Ничего не произошло, только Кэлвин Хэтэвей появился в дверях:

– Ты звал меня, папа?

– Нет. Впрочем, спроси у мамы, когда будет готов обед.

Он явно совершил ошибку. Что он скажет Кэтфишу?

После обеда, оставив лавку на жену, Хэтэвей отправился погулять и подумать. Рядом со скобяной лавкой Тейта он увидел группу отчаянно жестикулирующих и кричащих людей, состоявшую из самого Тейта, Уоллеса Доуни и полицейского. Витрина магазина была разбита, и Тейт обвинял Доуни в этом, а также в краже удилища. Доуни обвинял Тейта в том, что он бросил в него удилище сквозь стекло. Оба предоставили свидетелей.

– Я покупал в лавке пленку для фотоаппарата, и вдруг… бах! – стекло разлетелось. Мы с мистером Тейтом оглянулись и увидели, как мистер Доуни убегает с удилищем в руке, – говорил один из них.

– Вы видели, как Доуни залез в витрину? – спросил полицейский.

– Нет, но и так ясно, что…

– А вы что скажете? – полицейский не дослушал первого свидетеля и повернулся к свидетелю со стороны Доуни.

– Я сидел на ступеньках банка и перекусывал, когда мимо прошел Уолли со спиннинговой катушкой. Вдруг раздался звон стекла, и из лавки вылетело удилище. Если его бросил не старик Тейт, значит, кто-то другой.

Полицейский задумчиво почесал затылок. Через некоторое время ему удалось убедить обе стороны снять обвинения, учитывая тот факт, что удилище было возвращено на витрину, а стекло – застраховано.

– Послушай, Верджил, – обратился Доуни к вождю. – Может, объяснишь, что творится в этом городе. Например, эти выстрелы из пневматической винтовки? Ты что-то прокричал, и они прекратились.

– Я ничего не знаю, – поспешил откреститься от происшедшего Хэтэвей. – Какой-нибудь мальчишка баловался винтовкой. А ты из-за чего так сцепился с Тейтом?

– Я решил половить рыбу, – начал объяснения Доуни. – Снасть была новой, но как только я ее забросил, почувствовал рывок, и удилище сломалось, словно тростинка. Наверное, клюнул самый крупный окунь во всей реке. Катушка осталась у меня, делать на реке было нечего, и я пошел домой, а старик Тейт швырнул мне новое удилище прямо сквозь стекло.

Хэтэвей понял, что во всем виноваты Гахунга. Видимо, они начали помогать людям, нуждавшимся с их точки зрения в помощи. Он попрощался с Доуни и пошел дальше по главной улице. Из окна конторы Адирондакской ассоциации Барбара Скотт показала ему язык, и он подумал, что неплохо было бы ее отшлепать, либо за эти глупые сеансы, либо за безрассудную влюбленность в Харви Прингла, либо за то и за другое.

Вернувшись в лавку, вождь вдруг заметил, что у гаража Гахато небывало успешно идет бизнес по ремонту колес. Даже у «форда» полицейского были спущены все четыре колеса. Билл Багби и его механики ремонтировали шины как одержимые.

Полицейский, занимавшийся конфликтом Доуни и Тейта, прошелся по улице, поднял что-то с проезжей части и вернулся назад.

– Эй, Билл! – подозвал он к себе владельца мастерской. Они о чем-то поговорили шепотом, но, видимо, тема была не из приятных, так как Багби вдруг закричал:

– Ты с ума сошел, Марк! Мне такое даже в голову не могло прийти!

– Возможно, – возразил полицейский, – но не станешь же ты отрицать, что кто-то разбросал абсолютно новые гвозди по всей улице. Если не ты, то кто же?

Хэтэвей поспешил удалиться. Он-то знал, кто разбросал гвозди.

В лавку зашел егерь Ньюкомб, облокотился на прилавок и тяжело вздохнул. На вопрос Хэтэвея, чем вызвана его печаль, егерь ответил:

– Проходил сейчас мимо банка, а к нему подъехал молодой человек на шикарной машине. В кузове лежал брезентовый сверток. Я бы не обратил на него никакого внимания, но вдруг обертка сама собой начала расползаться, и я увидел только что убитого молодого оленя.

– Что ты говоришь.

– До начала сезона еще три месяца. У него рога, как у котенка. Ты знаешь и я знаю, что такое иногда случается. Я гоняю браконьеров, когда могу, и мне наплевать, если это делает меня непопулярным – у меня работа такая. Я подождал, пока молодой человек выйдет из банка, спросил, откуда олень. Он во всем признался, а потом оказалось, что он сын судьи Дазенберри. Вокруг столпилась уже половина поселка, и я вынужден был арестовать молодого Дазенберри.

– У тебя будут неприятности?

– Не знаю. Все зависит от того, кто победит на выборах осенью. Послушай, Верджил, я не суеверен, но некоторые люди, особенно канадцы, говорят, что ты навел порчу на город. Кого-то забрасывали камнями, а ты, как утверждает Уоллес Доуни, это прекратил. Если ты можешь останавливать, значит, мог и не начинать?

– Я ничего не знаю, – только и мог ответить Хэтэвей.

– Конечно, не знаешь, просто люди болтают разное. – Ньюкомб ушел, а индеец встревожился уже не на шутку.

На следующий день Хэтэвей поехал в Ютику. На выезде на автостраду штата с ним поздоровалась Барбара Скотт.

– Эй, Барбара! – закричал он, высунувшись из машины. – Не отказалась еще от мысли поохотиться на призраков?

– И не подумала, вождь Прыщ-на-носу.

– Что собираешься делать, если старый Прингл объявит тебя обманщицей?

– А я не говорю своим клиентам, что не обманываю их. Предлагаю посмотреть и убедиться самим. А сам ты в духов не веришь, да?

– До недавнего времени – не верил.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, чепуха.

Барбара тактично не стала выяснять детали:

– Я тоже не верила, но последнее время у меня вдруг появилось ощущение, что за мной следят. А сегодня нашла это на комоде. – Он протянула Хэтэвею клочок бумаги, на котором было написано:

«Не бойтесь старого идиота Дэниела Прингла. Мы вам поможем. Г.»

– Догадываюсь, кто именно мог это написать, но не могу объяснить прямо сейчас, – пробормотал Хэтэвей. – Надо бы потолковать с тобой перед сеансом. Счастливо.

Через три часа Хэтэвей просмотрел все книги по антропологии, фольклору и смежным дисциплинам в публичной библиотеке Ютики. Он выяснил, что камнеметатели принадлежат к роду духов, называемых ирокезами Дзжунгеун. Духи живут на юго-востоке штата, и кроме Гахунга существуют другие разновидности, как то: духи плодородия Гендайа, и живущие в норах духи охоты Охдова. В некоторых книгах было указано, что ирокезские шаманы умеют контролировать этих духов, но нигде не было написано, как именно.

Хэтэвей задумался, затем вышел из библиотеки и перешел Джиниси-стрит к платному телефону. Застонал, узнав, сколько будет стоить звонок в район Буффало, но делать было нечего. Он решил, что при следующей встрече с Чарли Кэтфишем, если она состоится, выбьет деньги либо из кармана сенеки, либо из его шкуры.

– Соедините меня с резервацией Тонаванда.

Услышав ответ, Хэтэвей попросил к телефону Чарли Кэтфиша. После долгого ожидания, в процессе которого ему пришлось кормить аппарат монетами, он услышал, что Чарли будет отсутствовать еще несколько недель.

– Тогда соедините меня с Сеятелем Кукурузы.

Еще одна пауза и ответ:

– Он уехал в Буффало на весь день.

– Послушайте, – сказал Хэтэвей, – среди вас есть колдуны, ведьмы, медиумы или еще кто-нибудь в этом же роде?

– А кого это интересует?

– Верджила Хэтэвея, пенобскота, члена клана Черепахи и потомка Деканавиды.

Он объяснил возникшие проблемы. Голос попросил подождать, потом в трубке появился другой – старческий, говоривший на ломаном английском.

– Погодите, – взмолился Хэтэвей, – я совсем забыл язык предков, мне нужно все записать.

На обратном пути в Гахато, Хэтэвей попытался обогнать грузовик на одном из узких мостов через Лосиную реку недалеко от Макклинтока. Водитель грузовика неверно оценил дистанцию, и машина нашего вождя с леденящим душу скрежетом оказалось зажатой между грузовиком и перилами моста. Люди из мастерской с трудом расцепили машины, а потом, отбуксировав машину Хэтэвея в гараж, сообщили ему, что ремонт займет четыре часа без рихтовки крыльев, и будет стоить пятьдесят долларов. Что касается дневного поезда, он только что ушел из Макклинтока.

В тот вечер Барбара Скотт собрала на свой сеанс элиту Гахато: доктора Ленуара с женой, Леви Макдональда, кассира банка со своей половиной, отца и сына Принглов и еще пару интересных людей. Старый Дэн Прингл поздоровался с Барбарой с вежливой, но слегка циничной улыбкой на губах. Он тяжело дышал от избытка веса, но знал, что обвести его вокруг пальца мало кому удавалось.

Барбара рассадила гостей по кругу в полутьме и попросила подождать, пока на нее снизойдет «воздействие» духов. Когда Харви Прингл заснул, она приступила к действиям – села на стул в своем кабинете – некоем подобии зашторенной телефонной будки – попросила мужчин крепко привязать ее, затем задернуть шторы и выключить свет. Потом предупредила, что они могут нанести ее здоровью непоправимый вред, если включат свет, не получив ее разрешения. Необходимости в таком предупреждении не было, так как только она сама могла включать и выключать свет прямо из кабинета.

На столе, стоявшем между кабинетом и гостями, находились колокольчик, труба и грифельная доска. Стул, на котором сидела Барбара, легко разбирался. В кабинете было спрятано достаточно много ваты в качестве абсорбента эктоплазмы. Здесь же был захват на длинной ручке, выкрашенный в черный цвет. Личным вкладом Барбары Скотт в столь древний способ надувательства можно было считать систему крохотных лампочек, сигнализирующих о том, что кто-то из гостей поднялся со стула.

Скоро Барбара изогнулась надлежащим образом, стул послушно развалился, и путы можно было снять. Барбара застонала, чтобы заглушить звук падающих деревяшек, потом прочла нараспев несколько строк из «Илиады» по-гречески. Она намеревалась вызвать дух Сократа.

Срывая с себя веревки, она вдруг услышала звон колокольчика. Причем это был не легкий звук, как если б кто-нибудь задел его случайно. Это был воинственный набат, похожий на тот, которым повар сзывает на обед работников с обширного поля. Лампочки указывали на то, что гости со стульев не вставали. Колокольчик продолжал звонить, и тут затрубила труба.

Барбара Скотт проводила сеансы уже несколько лет и всегда считала темноту своей союзницей, но тут ее охватил детский страх. Кабинет начал раскачиваться. Она закричала. Кабинет стал раскачиваться еще сильнее, потом раскрылась потайная дверь, и кто-то утащил вату и захват. Задрожал стол. Из темноты раздался жуткий вопль. Это кто-то защемил захватом нос дока Ленуара.

Раздалась приглушенная барабанная дробь, сопровождаемая криками и улюлюканьем.

Кабинет упал. Барбара пыталась выбраться из-под его обломков. Она вспомнила, что ее потайной выключатель был соединен последовательно с обычным на стене, таким образом, свет невозможно было зажечь, не включив потайной выключатель. Она нащупала его, нажала, продолжая сбрасывать с себя обломки и веревки.

Перед изумленными зрителями, немного ослепленными вспыхнувшим светом, предстала ужасающая картина: опутанная веревками, в порванном платье и с синяком под глазом Барбара, летающие по комнате колокольчик, труба, грифельная доска и другие предметы.

Когда зажегся свет, раздались крик и команда на неизвестном языке. Грифельная доска с грохотом обрушилась на голову Дэна Прингла. Очки повисли на одном ухе, рама от развалившейся доски – на шее, а он, ничего не понимая, часто моргал, пока к нему не подлетели остальные предметы. Споткнувшись об упавший стул, он побежал к двери, предметы полетели следом.

Когда Прингл выбежал на улицу, камушки с мостовой сами поднялись в воздух и полетели к владельцу лесопилки. Для пристрелки потребовалось всего три выстрела. Потом камешек размером не больше фаланги большого пальца с сочным шлепком ударил его в бедро. Прингл взвыл, споткнулся, но побежал дальше. Еще один камень ударил в его в голову, брызнула кровь, перед глазами поплыли звезды.

Жители Гахато могли в тот день насладиться зрелищем: багровый от натуги первый богач города бежал, как сумасшедший, по главной улице. Как только раздавался шлепок попавшего в него камня, Прингл подпрыгивал, вскрикивал и увеличивал скорость.

Краем глаза он заметил входившего в свою лавку Верджила Хэтэвея, и мозг услужливо вспомнил разговоры о сверхъестественных способностях индейца. Прингл галопом взлетел по ступеням крыльца заведения Парящей Черепахи и ворвался в сетчатую дверь, не открывая ее.

– Черт возьми, Дэн! Что случилось?

– П-п-послушай, Верджил. Ты – колдун?

– Неужели и ты поверил в эти никчемные сплетни…

– Ты должен мне помочь! Меня преследуют! – И он рассказал индейцу все.

– Попробую, – с сомнением в голосе произнес Хэтэвей. – Это ирокезские духи, которым не нравятся алгонкины. У тебя есть табак? Отлично, задерни шторы.

Хэтэвей взял кисет Прингла и открыл разорванную сетчатую дверь. Бросив на ветер щепоть табаку, он произнес на плохом языке племени сенека:

 
Даю вам табак, Дзжунгеун
Путники гор.
Вы слышите меня и придете
Даю вам табак
И исполняю свой долг перед вами.
Теперь вы должны исполнить свой.
Я все сказал.
 

Все восемь Гахунга материализовались на лужайке. Хэтэвей строго приказал им войти в дом, а потом спросил не менее строго:

– Чем занимались, прощелыги?

Гага поежился:

– Просто хотели оказать услугу мисс Скотт. Она собиралась устроить настоящее шоу с духами, а мы помогли. Ей не нравился этот старый арбуз Прингл, и мы немного попугали его.

– Вы знали, что вам разрешили приехать сюда на отдых только с условием, что вы не будете бросать камни. Вы знаете, как Эйтсиноха поступает с непослушными духами?

– Эйтсиноха? – закричал Гага. – Но ты же ей не скажешь?

– Еще не знаю. Вы это заслужили.

– Прошу вас, мистер, ничего не говорите. Мы не бросим даже песчинку! Клянусь Иускехой! Отпусти нас, и мы вернемся обратно в Каттараугус!

Хэтэвей повернулся к дрожащему Принглу:

– Что теперь скажешь о повышении арендной платы, Дэн?

– Я понижу ее. На пять долларов!

– На десять.

– На семь с половиной.

– Окей. Гага, исчезни со своими ребятами, но не уходи пока и ничего не делай. Понятно? Ничего, пока я не скажу.

Гахунга исчезли.

Прингл вновь обрел часть своей самоуверенности и сказал:

– Спасибо, Верджил. Что бы я делал без тебя!

– Не стоит благодарности, Дэн. И не стоит никому говорить об этом. Для индейца звание колдуна так же нелепо, как и «Его Величество Хозяин Вигвама».

– Понятно. Значит, они оказывали ей услугу, да? Сын, который женится на липовой колдунье, это еще куда ни шло. Но на настоящей… Не бывать этому, можешь так и передать ей. А Харви не осмелится мне перечить, иначе останется без гроша.

– Знаешь… – начал было возражать Хэтэвей, но остановился. Он хотел защитить Барбару Скотт, сказать, что хоть она и нечестный медиум, но, как человек, все же лучше, чем никчемный сынок Прингла.

– Что? – спросил Прингл.

– Ничего. – Хэтэвей передумал. Все получалось не так уж плохо. У Барбары пройдет увлечение этих олухом, она закончит колледж и не станет заниматься спиритизмом. Зачем создавать проблему там, где не нужно. – Спокойной ночи, Дэн.