Текст книги "Увядающая надежда (ЛП)"

Автор книги: Лайла Хаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 28

Эйми

Рано утром на следующий день я выхожу из самолета, чтобы поискать яйца. Это будет наша последняя трапеза перед отъездом, и я хочу, чтобы она была сытной. У нас есть кое-какие остатки от птицы, которую Тристан поймал вчера, но этого будет недостаточно. Мой желудок сжимается при виде многочисленных свежих отпечатков лап на земле. Тристан готовит приманку, которую мы будем использовать, чтобы выманить ягуаров. Я молюсь, чтобы это сработало, и забираюсь на одно из деревьев с внутренней стороны забора, держа корзину в левой руке. Я нахожу достаточно гнезд на верхних ветвях, чтобы наполнить свою корзину яйцами. Мои мысли продолжают метаться между тем, чтобы быть так близко к безопасности, и моей быстро приближающейся встречей с Крисом. Я не обращаю столько внимания, сколько следовало бы, на свое окружение, когда спрыгиваю с дерева с корзиной, наполненной яйцами. Я осматриваю местность в поисках любых признаков ягуара, ожидающего, чтобы вонзить в меня свои клыки и разорвать меня на части, и, не увидев ничего, возвращаюсь к самолету. Или, по крайней мере, я пытаюсь это сделать.

Меня останавливает не ягуар, а острый укус в левую лодыжку. Я вскрикиваю, роняя корзину. Мое сердце подскакивает к горлу примерно в тот же момент, когда я опускаю глаза на землю. Мой желудок сжимается, когда я вижу полдюжины черных тонких змей, ползающих вокруг моих ног, две с открытыми ртами, готовые снова вонзить зубы в мою ногу. Я ступила прямо в логово гадюки, которое обнаружила в первые недели нашего пребывания здесь, но забыла об этом. Адреналин проходит через меня, когда мои ноги рвутся вперед, не раньше, чем я чувствую второй острый укус. С головокружением от ужаса и боли я мчусь к самолету, вскоре запыхавшись, но боясь остановиться, потому что, если я это сделаю, поддерживающий меня адреналин может поддаться действию яда.

– Тристан, – говорю я, когда подхожу к лестнице, прислоняясь к перилам. Крупные капли пота стекают по моему лбу. Тристан смотрит на мои руки без корзины с поднятыми бровями, но его недоумение превращается в маску ужаса, когда я указываю на свои ноги. Я смотрю вниз и бросаюсь вперед, меня рвет. Плоть разорвана в том месте, где вторая гадюка укусила меня – без сомнения, ее клыки все еще были в моей плоти, когда я бежала – кровь сочилась, когда яд просачивался внутрь. Это зрелище вызывает у меня тошноту, но меня больше не тошнит. Вместо этого я теряю равновесие. Тристан ловит меня как раз перед тем, как я падаю на землю. Он поднимает меня на руки и спешит внутрь самолета. Я пытаюсь игнорировать пульсирующую боль в ноге, но терплю неудачу, прикусывая кулак, чтобы не закричать.

Когда Тристан опускает меня на стул, я хочу поднять ногу, чтобы получше рассмотреть рану.

– Нет, – говорит он, хватая меня за бедро, чтобы удержать мою ногу неподвижной.

– Важно держать поврежденную часть ниже уровня сердца.

– Что теперь? – спрашиваю я.

Тристан проводит рукой по волосам, не встречаясь со мной взглядом. Паника нарастает в моей груди от его молчания.

– Тристан? Как нам вывести яд?

Я помню, как читала в путеводителе, что никогда нельзя высасывать яд из укуса ядовитой змеи… или использовать жгут, чтобы остановить распространение яда. Это может вызвать гангрену. На самом деле, руководство подчеркнуло, чтобы вы ничего не предпринимали и как можно быстрее добрались до медицинского отделения, потому что яд быстро попадает в кровоток. Это показалось мне разумным советом, когда я его прочитала. Теперь это кажется жестокой шуткой. Тем не менее, я продолжаю надеяться, что Тристан научился какому-нибудь экстренному трюку за время службы в армии. Отчаяние в его глазах говорит прямо противоположное.

– Мы не можем, – говорит он, и, несмотря на то, что его голос кажется спокойным, ровным, я слышу, как его уверенность начинает давать трещины.

– Но, может быть, никакого яда нет.

– Никакого яда?

Я повышаю голос, отчасти потому, что новая волна боли только что пронзила меня, а отчасти потому, что то, что он говорит, смешно.

– Ты забыл, где мы находимся? Даже чертовы лягушки здесь ядовиты.

– Послушай меня. Когда ядовитая змея нападает, она не всегда выделяет яд.

Его голос дрожал, когда он произносил первые слова, но по мере того, как он продолжает, его речь становится более плавной, почти официальной. Должно быть, он говорил это раньше, может быть, одному из своих товарищей, когда они были на задании.

– Но в случае, если яд действительно попал в твой кровоток, важно, чтобы ты оставалась спокойной, чтобы пульс не ускорялся. Это мешает крови циркулировать быстрее, тем самым быстрее распространяя яд.

– И я должна оставаться спокойной, зная это?

– Это мера защиты, Эйми.

Его рука ласкает мои щеки, а затем он притягивает меня в объятия. Я прижимаюсь щекой к его груди, растворяясь в его объятиях. На мгновение я верю, что все будет хорошо. Затем боль пронзает меня снова. Я сильно прикусываю губу, чтобы не закричать. Сердце Тристана бешено колотится – я не хочу, чтобы он волновался еще больше.

– Скорее всего, у тебя в крови вообще нет яда.

– Ты ведь говоришь это не только для того, чтобы я не паниковала, верно?

– Нет, это правда. Такое случалось пару раз, когда мы были на заданиях.

Я хочу ему верить. Я хочу знать, что случилось с теми парнями, но боюсь спрашивать. Даже если они и не умерли от укуса змеи, скорее всего, с ними все равно случилось что-то плохое. И я не хочу, чтобы Тристан снова думал о тех днях. Я только недавно избавила его от кошмаров. Мое отчаянное желание узнать не стоит того, чтобы он терял свое душевное спокойствие.

– Я не беспокоюсь о яде.

Я облизываю губы и киваю. Он приносит бутылку со спиртом и начинает промывать рану. Он хмурится, его глаза исследуют укус на моей ноге, и мое сердцебиение ускоряется. Может, он и не беспокоится о яде, но его что-то беспокоит.

– Мы все еще можем уйти? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Об этом не может быть и речи, – говорит он. – Ты не можешь идти.

Затем он добавляет:

– Я мог бы нести тебя.

– Мы были бы слишком медлительными. И легкой добычей.

Мы оба замолкаем, вероятно, думая об одном и том же. Мы и здесь легкая добыча.

– Я пошлю спасательной команде сообщение: мы отложим отъезд на несколько дней, пока ты не поправишься.

Я не выздоравливаю. Моя нога начинает опухать в первые несколько часов, и я почти не сплю из-за страха, что не проснусь или моя нога увеличится вдвое во сне. Тристан не спит всю ночь, просто держит меня в объятиях, время от времени проверяя, как моя нога. Оказывается, змеи не выделили яд, когда кусали меня – возможно, они вообще не были ядовитыми. Если бы это было так, я бы уже была мертва. Но, тем не менее, что-то столь же опасное нависает надо мной.

Инфекция.

Инфекция беспокоила Тристана с самого начала. Поскольку у нас нет антибиотика, остановить ее распространение невозможно. Дезинфекция спиртом мало что дает. Опухоль почти исчезла на второе утро, но края раны приобретают вызывающий тошноту фиолетово-желтый оттенок. Тристан наложил на это повязку, а я надела длинное платье, чтобы не видеть этого, но сокрытие этого не делает его эффект менее заметным. Я не могу ходить, даже с тростью, которую делает для меня Тристан. Я вообще отказываюсь выходить из самолета. Об отъезде на встречу со спасательной группой не может быть и речи. Наш лучший шанс – дождаться их здесь. За исключением того, что это не очень хороший шанс – даже не реальный. Ягуары прикончат нас до того, как прибудут наши спасатели.

Теперь они заходят к нам за ограду и днем. Их всего четверо. Мы вынуждены оставаться в самолете и держать трап поднятым над землей. Тристан охотится с края двери. Он разрабатывает хитроумную систему извлечения своей добычи, привязывая тонкую нитьк концу стрелы. После того как пронзенное копьем животное упадет на землю, он натягивает нить до тех пор, пока добыча не окажется у него в руках. Это работает не всегда, потому что движение привлекает внимание ягуаров, и иногда они захватывают животное до того, как Тристану удается подтянуть его к нам. Мы чаще остаемся голодными. Мы также постоянно испытываем жажду, потому что его система не работает, чтобы приблизить к нам корзины с водой, поэтому мы собираем дождевую воду, выстраивая наши старые банки из-под содовой на краю двери и надземной лестницы. Тристан пытался стрелять в ягуаров, но они умны. Как будто они могут точно определить момент, когда он выпустит стрелу, даже если кажется, что они сосредоточены на чем – то другом – например, едят наш ужин – и уходят с дороги.

Если мы сможем дожить до прибытия спасательной команды, у них будет оружие, и они смогут немедленно уничтожить ягуаров. Но две недели – это долгий срок, чтобы питаться воздухом, и очень долгий срок, чтобы противостоять такой серьезной инфекции. И все же я цепляюсь за надежду, что буду сопротивляться. Но надежда увядает день ото дня.

На пятый день после укуса я понимаю, насколько нереалистична эта надежда. Тристан в кабине пилота, и я одна в салоне. Я тащусь по проходу к своему чемодану. Мне нужно сменить платье, потому что я не выношу вида крови и гноя на нем. Я делаю все возможное, чтобы поторопиться, чтобы вернуться на свое место до того, как Тристан покинет кабину пилота. Он настаивает, чтобы я вообще не двигалась, и был бы вне себя, если бы увидел меня. Но мне нужно двигаться, иначе я прирасту корнями к своему месту. Хотя двигаться чертовски больно. Я меняю платье. Повязка на моей ноге привлекает мое внимание. Я не смотрела на рану уже два дня. Тристан не позволяет мне, даже когда меняет повязки. Кусая губы, я открываю ее, и мое сердце останавливается, когда мои глаза пытаются охватить весь этот ужас. Изображение расплывается, когда слезы наполняют мои глаза, и понимание просачивается внутрь.

Мне не станет лучше.

Я не продержусь до прибытия спасательной команды.

Я рыдаю от ярости из-за несправедливости всего этого. Слезы текут по моим щекам, когда все мое тело начинает трястись. Я пытаюсь успокоиться, но терплю неудачу. Почему это вообще имеет значение?

Когда я слышу шум из кабины пилота, я вспоминаю, почему важно успокоить себя. Я не могу позволить Тристану увидеть меня такой. Он должен знать, насколько серьезна моя рана. Вот почему он не позволил мне это увидеть. Но он не должен знать, в какоя отчаянии. Я ползу обратно на свое место как раз в тот момент, когда Тристан выходит из кабины. Он не идет в мою сторону, а остается у двери самолета, присев на корточки спиной ко мне. Я благодарна, что сижу во втором ряду, между мной и Тристаном несколько кресел. Это скрывает меня от его взгляда.

– Я попробую раздобыть нам немного еды, – бросает Тристан через плечо.

– Может быть, мне повезет.

– Хорошо, – говорю я. Его охота даст мне достаточно времени, чтобы взять себя в руки. Я вытираю слезы, но появляются новые. Почему сейчас? Почему я не могла умереть, когда самолет разбился? Быстро, возможно, даже безболезненно. До того, как я стала целой, какой никогда раньше не была, только для того, чтобы потерять все. Я качаю головой, затем прячу ее между колен. Я не могу так думать. Я сломаюсь и не смогу собрать себя по кусочкам. Делая глубокие вдохи, я пытаюсь успокоиться. Усилие не заплакать пронзает мою грудь мучительными ударами хлыста, снова и снова, пока я не убеждаюсь, что самого усилия будет достаточно, чтобы сломить меня. Я кусаю себя за руку, когда рыдания настигают меня, и поддаюсь боли и страху. Я позволяю боли истекать кровью в тихих слезах, пока во мне ничего не остается.

– Никаких шансов, – говорит Тристан спустя, как мне кажется, несколько часов.

– Я подстрелил птицу, но ягуары сразу же набросились на нее. Как обычно, они перерезали нить своими клыками, так что потерял и эту стрелу.

Наблюдая за мной с беспокойством, он говорит:

– Ты голодна, не так ли?

– Честно говоря, я больше не чувствую голода.

Побочный эффект от боли.

– Тебе все равно нужно поесть. Я попробую выйти на улицу, чтобы выкопать несколько корней.

– Нет. Ни в коем случае. Это слишком опасно.

– Как и смерть от голода, Эйми.

Я чуть не смеюсь вслух. Моя инфицированная рана позаботится о том, чтобы я не умерла от голода.

И тут меня осеняет. Она так и сделает.

Застряв здесь со мной, его не ждет ничего, кроме смерти. Возможно, мы не сможем уйти. Но Тристан сможет. Я видела, как он двигался по лесу. Он ловкий, сильный и быстрый. Если ему удастся проскочить мимо ягуаров, у него будет хороший шанс добраться до спасательной группы. Без меня, как обузы, он сможет достичь безопасности. Эта мысль питает мою надежду. Я цепляюсь за это изо всех сил. О, я так отчаянно цепляюсь за это. Теперь я должна убедить его уйти.

– У меня есть идея, – говорю я, когда Тристан лежит на своем сиденье с закрытыми глазами, усталый, голодный и испытывающий жажду.

– Почему бы тебе не пойти и не встретиться со спасательной командой?

– Что? – его резкий голос сопровождается громким треском, когда он принимает сидячее положение, его глаза пронзают меня.

– Это хорошая идея. У тебя была бы еда и ты восстановил бы силы, чтобы отвести их обратно к самолету и помочь мне.

Я не встречаюсь с ним взглядом, когда произношу последнюю часть, но Тристан, вероятно, может прочитать мои истинные намерения.

– Я знаю, как ты передвигаешься по лесу, Тристан. Ты сможешь сделать это лучше самостоятельно. Даже если бы я была здорова, я бы задерживала тебя. Я медлительная и неуклюжая.

– Мы – команда, Эйми. Ты сама это сказала.

Я вздыхаю.

– Ну, это было бы на благо команды. Если ты сможешь привести их сюда быстрее, я смогу быстрее получить медицинскую помощь.

– Я не оставлю тебя здесь, – говорит он. – Я вообще тебя не оставлю.

– Но ты умираешь с голоду, Тристан. Ты не можешь ждать, пока они доберутся до нас.

Чтобы добраться до него; к тому времени, когда прибудет спасательная команда, я уже буду мертва. Он это знает. Я знаю это. Никто из нас не произносит этого вслух.

Он опускается передо мной на колени, берет обе мои руки в свои, а затем кладет их по бокам своей шеи.

– Помнишь, что ты сказала мне, когда я был болен?

– Я помню, что у нас был подробный урок астрономии, – говорю я. В ответ на его вопросительный взгляд я добавляю:

– Мы много говорили о звездах.

– Ты сказала, что если я не проснусь завтра, ты тоже не захочешь просыпаться.

Его голос хриплый и дрожащий, как будто он пытается сдержать слезы:

– Теперь я говорю тебе это. Если ты не доживешь до прибытия спасательной команды, я вообще не хочу, чтобы они спасали меня.

Он обнимает меня в нежном объятии.

– Но с тобой все будет в порядке, Эйми. Вот увидишь.

Я действительно вижу. Я вижу правду. Он в опасности из-за меня. Я – обуза. Мне станет еще хуже. Вот что делают инфекции. Я не могу помочь ему сражаться с ягуарами, и мы не можем уйти. Мы ничего не можем сделать из-за меня. И он не уйдет. Болезнь убьет меня, а голод и жажда убьют его, потому что он не уйдет.

В эту долю секунды, прижав ухо к его груди, я понимаю, что должно произойти, чтобы Тристан ушел.

Я должна умереть.

Глава 29

Эйми

Поскольку плоть на моей лодыжке, кажется, распадается с каждым часом, а боль усиливается в том же ритме, можно было бы предположить, что мне недолго осталось жить. Но смерть приходит не так быстро, как мне нужно. После двух дней ожидания смерти я ищу способы намеренно подвергнуть себя опасности. Это нелегко под пристальным взглядом Тристана. Я могла бы взять нож и покончить с собой. Мне так больно, что я была бы рада любому облегчению. Но у Тристана достаточно вины выжившего, чтобы мучить себя, мне не нужно добавлять больше. Если бы я сделала это, я бы отняла у него ту маленькую свободу, которую он приобрел за время нашей совместной жизни. Я пытаюсь перестать пить воду, но Тристан следит, чтобы я пила все до последней капли, настаивая на том, что я должна восполнять водный баланс. У меня опасно высокая температура. Воздух в самолете становится липким и тяжелым, невозможно дышать.

Мы ничего не ели уже полтора дня, и перспективы поесть в ближайшее время не существует. Тристан пытался поймать птицу. У него все отлично со стрельбой. Проблема возникает, когда он тянет за нитку на конце стрелы. Это не работает, потому что, как обычно, ягуары захватывают добычу по дороге. Но Тристан не сдается. Он уже подстрелил одну птицу сегодня и собирается подстрелить вторую. Он старается стрелять не чаще одного раза в день, потому что у нас не хватает стрел. Если он будет использовать по одной стреле в день, мы теоретически сможем продержаться до прибытия спасательной команды. Если только он не накормит нас с помощью одной стрелы… тогда мы можем умереть с голоду до прибытия спасательной команды. Он не преуспел ни вчера, ни сегодня. Я полагаю, что это побудило его использовать вторую стрелу сегодня.

Я остаюсь свернувшись калачиком на своем сиденье, борясь со сном и усталостью. Она пробирает до костей. Каждый раз, когда я вытираю пот со лба, мне напоминают о причине моего неестественного истощения. У меня такая высокая температура, что мой мозг, должно быть, поджарился. В конце концов я сдаюсь и засыпаю.

– Наконец-то, – объявляет Тристан, пугая меня.

– О, смотри, бедная птичка упала в твой куст с колючками у входа, когда я ее подстрелил.

– Хм? – спрашиваю я, все еще борясь с остатками сна.

– Шипы с черным соком.

Сквозь слезящиеся глаза я вижу, как Тристан выдергивает пригоршню шипов из перьев птицы. Это действительно те же самые шипы, которые оставили черный след на моем плече. Взгляд Тристана метнулся от птицы ко мне.

– Как ты себя чувствуешь, Эйми?

Беспокойство в его тоне действует как импульс. Я заставляю себя сесть прямее.

– Просто немного устала, – вру я.

– У тебя болит нога?

– Сегодня все не так уж плохо.

Это не ложь. Либо я настолько вне боли, что больше не узнаю ее (что, я признаю, вполне реально), либо лихорадка каким-то образом парализовала меня.

Тристан разводит очень маленький огонь прямо у края приоткрытой двери, поджаривая птицу. Когда мы поняли, что нам придется отступить внутрь самолета, мы принесли внутрь как можно больше дров.

После того как птица зажарена, мы с жадностью съедаем ее. Затем Тристан поднимает одну из трех банок, выстроившихся вдоль надземной лестницы. Они содержат драгоценную порцию воды, которую мы можем собирать каждый день. Как обычно, Тристан делает всего несколько глотков, а затем пытается заставить меня выпить остальное.

– Тебе следует пить больше воды.

Я отталкиваю его руку, прижимающую банку к моим губам.

– Тебе нужно пить. Твоя лихорадка…

– Моя лихорадка все равно убьет меня, – говорю я. Рука Тристана застывает в воздухе, костяшки пальцев белеют.

– Давай не будем притворяться, Тристан, только не в этот раз.

– Я не могу… Я не хочу так думать, Эйми. Все еще есть шанс, что они доберутся до нас вовремя.

– Тристан.

Его имя настойчиво срывается с моих губ. Я хочу повторять его так часто, как только смогу за то время, что у меня осталось.

– Мы оба знаем, что даже если это произойдет, поход к вертолету займет слишком много времени. Я никогда не выживу.

Он резко вздрагивает. Мне не следовало быть такой прямолинейной. В конце концов, это я смирилась со своей смертью. А он еще нет.

– Я уверен, что у них есть с собой лекарства, – говорит Тристан. Это должно быть правдой. Но мое заражение крови требует большего, чем может вместить мобильный арсенал. Нет, то, что мне нужно, можно найти только в больнице. Но в его тоне столько надежды, что нет никаких сомнений в том, что он не притворяется. Это нехорошо. Чем скорее он откажется от надежды и примет правду, тем лучше – тем быстрее он оправится, когда произойдет неизбежное. Я открываю рот, затем снова закрываю его, не зная, как выразить это словами. Я не могу найти в себе силы сломать его. Я не знаю, что более жестоко: позволить ему надеяться или лишить его надежды.

Словно угадав, что у меня на уме, он прижимается своими губами к моим, и больше никаких слов не вырывается. Он садится рядом со мной, и я таю в его поцелуе, растворяясь в его вкусе и тепле, позволяя моей коже покалывать от потребности в нем, а моему телу впитывать его близость. Мои руки блуждают по его телу, движимые собственной волей – они ласкают его твердый живот, острые выступы тазовых костей и путешествуют до самой спины. Он стал таким худым. Его руки путешествуют по мне с такой же интенсивностью. В его прикосновениях больше нет сдержанности. С тех пор как меня укусили, он сдержан, как будто боится, что его поцелуи или прикосновения могут сломать меня. Но не сейчас. Я наслаждаюсь этим чувством. Его страсть сжигает все мысли и беспокойства. Как бальзам, он проникает сквозь трещины, которые раскололи меня за последние несколько дней, когда я пыталась скрыть от него свою боль.

– Ты для меня все, ты знаешь это? Ты всегда будешь всем, – шепчет он мне в губы. Завитки реальности пронзают меня при слове "всегда", но я отталкиваю их. Я не хочу поднимать вопрос о реальности в эту самую секунду. Я отказываюсь терять то, что принадлежит мне наверняка – настоящее, – беспокоясь о будущем, которое я не могу контролировать.

– Всегда? – спрашиваю я игривым тоном.

– Это серьезное заявление.

Он смотрит на меня теплыми глазами.

– Всегда. Я бы женился на тебе не задумываясь и заботился о тебе, пока мы оба не состаримся, не станем морщинистыми и ворчливыми. Я бы варил тебе кофе каждое утро и крепко держал тебя в своих объятиях каждую ночь. Для меня было бы честью наблюдать, как ты засыпаешь каждую ночь. Я не могу представить себе ничего более прекрасного и полноценного, чем стареть рядом с тобой и заботиться о тебе. Всегда любящий тебя.

Мое сердце замирает от невозможной красоты его слов.

– Тристан, я…

Слова, как обычно, подводят меня.

– Ты бы сказала "да"?

Его глаза ищут мои с леденящей душу настойчивостью, и он на дюйм приближается ко мне. Я чувствую ласку его теплого дыхания на своих губах.

– Ты бы вышла за меня замуж, если бы мы были в другом месте, и я мог бы устроить тебе пышную свадьбу, как та, о которой ты всегда мечтала?

Я игриво отталкиваю его.

– Ни за что.

Его дыхание прерывается, боль затуманивает его взгляд. Я выглядела недостаточно игривой.

– Я бы не хотела большой свадьбы, – продолжаю я, – я бы хотела маленькую, интимную.

– Да?

Уголки его губ приподнимаются в улыбке.

– После чего ты сбежала бы, чтобы раскрыть большое дело.

Я хмурюсь.

– Я бы больше не хотела раскрывать дела или быть адвокатом.

– Правда?

– Нет, я… я бы хотела заняться чем-нибудь другим.

– Есть хороший шанс, что я бы передумал зарабатывать на жизнь пилотированием.

– Вы, сэр, никогда больше не сядете в самолет. Никогда.

Я целую его, притягивая ближе к себе.

– Ты мог бы попробовать эту идею с медицинским.

– Нет, я слишком стар, – шепчет он, когда мы прерываемся.

– Тебе двадцать восемь. Это ни в коей мере не старость.

– Так ты бы вышла за меня замуж?

– Да, вышла бы.

– Ты сказала, что не хотела бы пышной свадьбы… какой бы ты хотела, чтобы она была? Где бы ты хотела, чтобы она состоялась?

Я кладу голову ему на грудь, пытаясь представить, как будет выглядеть этот день.

– Хм, где-нибудь снаружи, только с несколькими близкими друзьями. Честно говоря, я была бы рада, если бы мы были только вдвоем, но я знаю нескольких людей, которые не простили бы меня за то, что я их не пригласила. Я бы хотела надеть простое платье и быть окруженной множеством цветов, экзотических, как здесь, если бы мы могли их достать.

После паузы я добавляю:

– И я бы хотела сделать одну из тех татуировок, которые, как ты сказал, делают местные жители.

Тристан приподнимает мой подбородок, пока я не смотрю на него. Он ухмыляется.

– Я думал, ты находишь это варварством.

– Потому что в то время я не понимала, что значит хотеть полностью отдаться кому-то. Теперь я знаю.

Он притягивает меня к себе. Я бы хотела, чтобы он этого не делал, потому что по моей щеке скатилась слеза, и я хочу ее скрыть. Тристан ловит ее большим пальцем, пораженно глядя на нее.

– Эйми, – шепчет он, и в этот момент все, о чем я могу думать, это о том, какая это привилегия слышать, как он произносит мое имя, и как очень редко мне предоставилась возможность наслаждаться роскошью слышать, как он произносит это. Я ненавижу это. Больше всего я ненавижу, что свадьбы никогда не будет. Я никогда не буду стоять рядом с ним в белом, обмениваясь клятвами. Страстное желание сделать это охватывает меня быстро и так сильно, что выбивает воздух из моих легких. Если бы я могла исполнить одно последнее желание, то сделала бы это. Я не понимаю, почему это вдруг стало так важно, но это дало бы мне покой, который я потеряла, когда поняла, что не выберусь отсюда. Когда Тристан смотрит на меня, он читает мои мысли. Я вижу, что он хочет заверить меня, что это неправда, что у меня будет много времени – месяцы, годы – слышать, как он произносит мое имя. Но теперь я та, кто не позволяет ему ничего говорить. Чтобы заставить его замолчать, я прижимаюсь губами к его рту, позволяя его губам окутать меня той чудесной силой, которой они обладают, чтобы стереть все мысли. Я рада, что у нас состоялся этот разговор. Я знаю, как это было важно для него. Когда ты здоров, ты думаешь, что у тебя есть целая вечность, чтобы сказать то, что имеет значение. Когда ты болен, ты учишься проживать каждое мгновение и делать каждое мгновение значимым. Как печально, что мы узнаем об этом, когда у нас вот-вот закончится время. Я бы никогда не сказала ему этого, если бы была здорова. Смущение и стеснение всегда мешали мне выражать свои самые сокровенные желания, надежды и мысли. Наверное, в каком-то смысле я не могу считать свою болезнь полным проклятием.

Мы отрываемся друг от друга, хватая ртом воздух, а затем он заключает меня в крепкие объятия, целуя в лоб.

– Ну, если ты хочешь, чтобы нас окружало множество экзотических цветов, нам лучше взять с собой пригоршню, когда мы покинем это место, – шутливо говорит он. Затем он вскакивает на ноги. Я выпрямляюсь, мое сердце колотится со скоростью миллион миль в час, когда я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти то, что его насторожило. Я не вижу ничего, что могло бы представлять угрозу.

– Мы могли бы сделать это здесь, – говорит он.

– Что сделать? – тупо спрашиваю я.

– Сыграть свадьбу.

Он обхватывает мое лицо руками.

– Здесь более чем достаточно цветов, и у тебя есть белое платье. То, которое ты не хотела надевать, потому что он было слишком длинным. Довольно трудно достать кольца, но пока мы могли бы обойтись без них. У нас есть несколько таких шипов с красящим соком, – говорит он, указывая на стопку шипов, которые он сорвал с птицы.

– Мы можем использовать их для татуировок. Что ты на это скажешь?

Я вожусь с пуговицами его рубашки, борясь со слезами. Он не может понять, как много это значит для меня.

– Струсила уже так скоро после того, как сказала "да"? Что ты на это скажешь, Эйми? – манит он меня ответить.

– Я бы с удовольствием, – шепчу я.

Он прижимается губами к моему лбу.

– Я сбегаю, чтобы принести цветы…

– Ни за что. В любом случае, я запомнила все цветы на внутренней стороне забора. Я просто представлю, что они у нас здесь.

– Я помогу тебе переодеться в твое белое платье после того, как переоденусь. Или ты хочешь, чтобы я помог сначала тебе?

– Нет, нет… Я переоденусь сама.

– Но ты не можешь…

– Пожалуйста, Тристан. Я бы хотела сделать это сама.

– Хорошо.

Он заходит в кабину пилота, и у меня в животе что-то трепещет. Поскольку я едва могу двигаться, я ползу к своему чемодану, стиснув зубы, когда боль пронзает мою ногу даже при самом легком движении. Я отказываюсь смотреть на свою ногу и надеваю белое платье с темно-синими кружевами, благодарная за его длину. Я должна буду убедиться, что оно не соскользнет вбок, обнажив мою ногу. Это определенно испортило бы настроение. Я расчесываю волосы, позволяя им упасть мне на спину. Это странно после тех месяцев, что я носила их в пучке. Я нахожу косметичку, которую засунула на дно чемодана, когда мы впервые провели инвентаризацию того, что у нас было. Я забыла, что он у меня есть. Я открываю ее, и в маленьком зеркале на внутренней стороне крышки я вижу свое отражение и ахаю. Я выгляжу ужасно, как будто кто-то высосал из меня всю жизнь. Моя кожа болезненно бледного цвета. Должно быть, я похудела гораздо больше, чем думала, потому что у меня очень выступающие скулы. Они делают глубокие темные круги под моими глазами еще более заметными. Я вздыхаю, прикусывая губу. Я бы хотела, чтобы Тристан помнил меня красивой. Это глупое желание прямо сейчас, но мне все равно. У него достаточно неприятных воспоминаний.

Я смотрю на косметичку. Может быть, я смогу это исправить, хотя я сомневаюсь, что любое количество макияжа может заставить меня выглядеть красиво сейчас. Мое настроение немного улучшается, когда я начинаю наносить макияж. Чувство трепета становится все более интенсивным, наполняя меня все больше и больше, когда я наношу консилер под глаза и наношу легкий румянец на щеки. К тому времени, как я наношу помаду на свои безжизненные губы, я уверена, что лопну от волнения. Отражение в зеркале постепенно оживает. К тому времени, как я закончиваю, я далеко не красавица, но я больше не похожа на труп. Мне требуется целая вечность, чтобы доползти обратно до своего места. Поразмыслив несколько секунд, лучшее ли это место для сидения, я ползу к месту перед дверью. У нас здесь будет больше места. Я пытаюсь очистить место, отодвигая остатки проволоки, которую Тристан использует, чтобы связать концы стрел, когда меня осеняет идея. Я пропускаю часть проволоки между пальцами и вплетаю ее в сюрприз для Тристана. Когда он выходит из кабины, я прячу свой секрет за спиной. У меня перехватывает дыхание. Он одет в свою униформу со свежевыстиранной белой рубашкой под ней.

– Ух ты. Ты прекрасно выглядишь, Эйми.

Мое лицо теплеет, когда его пристальный взгляд скользит по мне, впитывая меня.

– Спасибо.

Я проверяю, прикрывает ли платье мою больную ногу.

– Как и ты.

– У меня где-то был галстук, но я не могу его найти. Почему ты держишь руки за спиной?

– Не твое дело, – дерзко говорю я.

– Что ты скрываешь?

Он ухмыляется и делает шаг ко мне, пытаясь заглянуть мне за спину. Я дергаюсь, прижимая локоть к больной ноге. Я морщусь от боли, и ухмылка Тристана исчезает. Я заставляю себя улыбнуться, хотя боль такая острая, что у меня начинают слезиться глаза.

– Шшш, не смотри. Это сюрприз. Иди найди свой галстук.

Он смотрит на мою прикрытую ногу, но я качаю головой, улыбаясь.

– Иди и найди его, пока я не передумала выходить за тебя замуж.